Герма

Запах древних гробниц, холод древних ночей
Мне тревожат разум и душу.
Помню множество лиц и прекрасных очей,
И душа моя рвется наружу.

Она хочет лететь далеко-далеко,
Где, как пыли, золота много,
Где с рассветом встают города белых стен,
Воспевая великого бога…


Он уходил прочь. Прожив не жизнь, но кусок жизни, он вновь должен был уйти.
Вечер он просидел в шумном кабаке, съел миску похлебки, выпил полбутылки кислого вина, и ушел.
Оказавшись на улице, на пустынной дороге, он разорвал рукав рубашки и поддел ножом тугую веревку, стягивающую его левую руку чуть выше локтя, почти вросшую в его плоть. Потянул чуть сильнее – и веревка лопнула…

…По дороге шел кто-то высокий, грузный, как бык, и уставший. Его фигуру укутывал черный, тяжелый плащ, спадающий с поникших плеч. Следы оставались холодными сгустками крови, а на поясе его висел бич из кожи гиппопотама, дарующий самую жгучую боль.
Недолго и в таком облике шел он по дороге – прожив не жизнь, но кусок жизни, он уходил прочь.


1815 год…


1. Хозяин пирамиды

Костя открыл рот, чтобы поздороваться, но тут неожиданный посетитель, без чувств рухнул на пол его кабинета.
Он поспешил на помощь, но лакей, пришедший вместе с гостем, опередил его.
– Не волнуйтесь! – заговорил он по-французски, но с сильнейшим акцентом (весьма специфическая внешность выдавала в нем уроженца Востока). – С хозяином это порой случается. Он не спал всю ночь – спешил к вам.
Костя позвал слуг (последних оставшихся в петербургском доме). Гостя уложили на широкую кушетку прямо в кабинете, и странный лакей принялся колдовать над пузырьками с ароматическими маслами и солями, коих у него с собой был целый набор.
Костя, тем временем, вертел в руках визитку странного гостя.
«Маркиз де Тенебрис».
Рядом с именем стояла печать – символ, похожий на медицинский, но вместо чаши змея обвивала цветок лотоса.
–  Константин Денисович Синицкий, - позвал слабый голос.
Маркиз пришел в себя и взирал на хозяина из тени, в которой располагалась кушетка. Несмотря на красоту и изящество черт его бледного лица, выдержать его взгляд было решительно невозможно. Костя отчего-то вдруг понял, почему лакей маркиза, приведя хозяина в чувства, продолжает стоять на коленях, согнув спину колесом.
– Мне очень жаль, господин Синицын, что сделал вас невольным свидетелем моей слабости, - заговорил маркиз по-русски вполне сносно. – Я только прибыл из Европы и тут же направился к вам. Мне необходимо было видеть вас по крайне важному делу.
– Да, я внимательно слушаю вас, - ответил Костя как можно более деловым тоном. Он решил, что деликатнее всего будет не проявлять по отношению к этому человеку сочувствия, а вести себя так, будто ничего не произошло.
– Дело в том, что у вас есть предмет чрезвычайной для меня ценности. Когда я наводил о нем справки, пытался разыскать, то выяснил, что он принадлежит вашему отцу. Лишь по прибытии я узнал, что он скончался, а, стало быть, этот предмет теперь принадлежит вам.
В груди Кости затеплилась надежда. После отца осталось невероятное количество долгов, а маркизу эта вещица, за которой он примчался через полсвета, похоже, очень нужна. Кто знает, сколько он готов за нее заплатить. Может, больше ничего больше закладывать не придется.
– И что же это за вещь?
– Пирамида, - ответил маркиз и тут же зашелся в приступе кашля. Он прижал к губам белоснежный платок, и Костя отметил сразу две жутковатые детали.
Во-первых, на платке тут же появилось алое пятно. А во-вторых, он увидел, что безымянный, средний и указательный пальцы белой кисти маркиза были одной длины.
– Может, стоит послать за врачом? – встревожился Костя.
– Нет! – властно отрезал маркиз и бросил платок в руки слуге. – Пирамида, - повторил он, как ни в чем не бывало. – У вас должна быть небольшая пирамида из черного гранита.
– Да, есть.
– О, какое счастье! Где же она?
Косте неловко было признаться гостю, что это «сокровище» и поныне находится там, где и все последние годы – на месте пресс-папье. Поэтому он просто повернулся и поднял пирамиду со стопки бумаг.
Маркиз в порыве благоговения единым движением подался вперед, а затем – поднялся на ноги.
– Позволите взглянуть? – прошептал он и осторожно принял пирамиду из руки Кости. – Да, это она! Она! Видите эти почти стертые тонкие узоры? Лотос с одной стороны и кобра – с другой… Я нашел ее.
Костя был даже рад увидеть, что эта невзрачная пирамидка так кому-то понадобилась. Он решил, что не станет торговаться вовсе, а возьмет, сколько маркиз предложит.
– Я так понимаю, вы желаете ее приобрести?
– Нет!
– Как «нет»?
– Пирамида досталась вам от вашего отца, а значит – она ваша по праву наследства. Я не имею права менять ее на деньги. Иначе все будет зря.
– Так вы приехали из Европы лишь для того, чтобы взглянуть на осколок гранита?
– Нет, - маркиз бережно поставил пирамиду на стол. – Знаете, в этом деле все очень сложно. Пожалуй, я расскажу вам подробности не сейчас. Завтра, когда буду чувствовать себя лучше. Простите, но я должен был убедиться, что пирамида у вас, в целости и безопасности. Сегодня я подыщу жилье в Петербурге, а завтра пришлю к вам Фаруха. Прошу, помогите мне! Это дело крайней важности и срочности.
Совершенно обескураженный, Костя слушал маркиза и отчего-то верил: отчаянная вера светилась у того в глазах.
– Разумеется, мсье Тенебрис. Завтрашний день у меня абсолютно свободен и я помогу вам, если это будет в моих силах.
– Благодарю вас! Около полудня Фарух приедет за вами. Если вас гложет сомнение или опасения, можете взять с собой одного верного слугу или друга. На ваш выбор. А теперь, простите, вынужден откланяться.
И маркиз ушел, опираясь на плечо верного Фаруха. Костя еще долго сидел в кабинете, крутя в руках пирамидку и почесывая  в раздумье свою голову. Если этот кусок гранита столь ценен для маркиза, то почему он не хочет (даже почти боится!) его купить? А ведь деньги бы совсем не помешали…
Но кроме того, Костю тревожила еще одна мысль. Кого взять с собой в гости к господину маркизу? Изменяя традициям своего круга, Костя жил достаточно тихо и замкнуто – слишком замкнуто для своих двадцати лет. Единственный и настоящий его друг был ныне в Италии. Они были бы там сейчас вместе, если бы Денис Матвеевич Синицын, Костин батюшка, не слег бы.
Что касается слуг… Отец в последний год штат прислуги в петербургском доме сократил аж до трех человек. Кроме кухарки и полуслепого лакея Степана, был только здоровенный и дурной Клим.
Так, то размышляя, то пытаясь хоть что-то разобрать в отцовских бумагах, Костя сидел в кабинете до ночи. И, лишь когда напольные часы отзвенели два часа по полуночи, он с тяжелым сердцем отправился спать.


2. Маркиз

Проснулся Костя в десятом часу утра и, как ни странно, удивительно выспавшимся. Пришедший его одевать Степан сообщил, что его все утро дожидается какой-то голодранец.
– Кто же? – удивился Костя.
– Да Бог его знает. Рыжий голодранец. Чуть свет явился, вас спросил. Теперь вот сидит и ждет.
«Значит, это не Фарух», - понял Костя.
– Пусть кофий в кабинет подадут. Голодранца этого зови туда же.

Кофе был для Кости привычным завтраком, принимать с утра какую-либо пищу он давно отвык. Так же привычным за последний месяц для него сделался разбор бумаг и корреспонденции покойного батюшки, приведенные им же в совершенно кошмарное состояние.
В этот раз, правда, он едва успел сесть за стол и отпить глоток кофе, как перед ним предстал посетитель.
Сначала Косте показалось, что этот рыжий юноша просто-напросто беглый крепостной – до того плохо он был одет. Чумазый, босой – действительно, настоящий голодранец.
Едва войдя, он согнулся в поклоне.
– Милостивый господин, Константин Денисович…
Костя, сам не зная отчего, вдруг поднялся с кресла.
– Чем могу помочь?
– Да помилуйте! Какое помочь? Я ж вам поклониться пришел!
– Мне?
– Вам! Узнал я, что батюшка ваш, Денис Матвеевич, умер. С год назад батюшка ваш остановился на постоялом дворе в половине версты от города. Я там прислуживал и в харчевне, и по хозяйству. Никогда от хозяина мне не попадало. А в тот вечер возьми да и случись… Кроме батюшки вашего остановился в тот вечер один купец. Выпил он и давай, скотина, буянить. Сказал, я у него пятьдесят рублей утянул. Я-то! Да я копейки, иголки чужой не возьму! Да разве это по-божески? Тут бы мне и попало – и от купца, и от хозяина. А батюшка ваш возьми да и вступись за меня. Выдал ему пятьдесят рублей! Сказал, что на дворе нашел. Уж не знаю, нашел он их али нет, но я ему тогда в ножки кланялся. А вот теперь про такое прознал, решил и вам поклониться.
Слушая его, Костя допил свой кофе, и еще раз оглядел посетителя с головы до ног.
– Как тебя звать-то?
– Женькой…
– Почему ты босой, оборванный?
– Выгнали меня.
– С того двора.
– Не, Константин Денисович – с другого.
Костя покачал головой, но не смог сдержать улыбки. Ему отчего-то положительно нравился этот юноша. К тому же, это был первый человек, который после смерти отца явился к нему в дом не с требованиями, не с закладными, не с жалобами, а с поклоном и благодарностью.
– Что же ты теперь хочешь?
– Ничего, барин.
– Тогда, я тебя кое о чем попрошу.
– Просите, барин! Все сделаю, чего только не скажете.

Удивительно, но в доме нашлось простое платье для прислуги, пришедшееся Женьке впору. Тот с радостью сменил свои обноски на человеческую одежду. Единственное, с чем он наотрез отказался расстаться – это засаленная тесемка, стягивающая его рыжие волосы в куцый хвостик.
Костя пояснил новому, так неожиданно явившемуся, лакею, что ему требуется сопровождение во время визита к одному ученому мужу.
Таким образом, он был совершенно готов к приезду грозного Фаруха.

Карета, присланная маркизом, отчего-то напоминала похоронные дроги. Хотя, суждение Кости могло быть весьма и весьма предвзятым после даже недолгого общения с Тенебрисом.
Ехали долго, в объезд, по окраине города, будто таясь и прибыли в конце-концов на Васильевский. Остановились возле двухэтажного дома с высоким чердаком. Краска, казалось, либо никогда не покрывала его стены, либо просто облезла со временем и они потемнели, почти почернели от сырости.
Внутреннее убранство дома оказалось очень скудным, в большей части комнат мебель отсутствовала или была укрыта белыми пологами. Зато повсюду Костя замечал невысоких, юрких слуг маркиза.
Костю и Женьку отвели наверх, на самый чердак, огромный, как парадная зала. Там оказался настоящий Храм Знания, совершенно в духе классицизма.
Окна были распахнуты и яркий дневной свет озарял длинные столы со множеством книг, тонких измерительных приборов, колб, пробирок и прочих, более сложных сосудов, наполненных разнообразными жидкостями и порошками. Даже свежий воздух с улицы не мог развеять царящего здесь тяжелого запаха темных знаний. Все здесь в эту секунду, казалось, прозябало в бездействии, ожидая мастера.
В середине чердака возвышался чуть надменный мраморный Меркурий, воздевающий к небесам золоченый кадуцей. У его ног стояла пирамида из алебастра, почти в метр высотой. Грани пирамиды поражали своей ровностью и четкостью, она была идеальна во всем, кроме одного – у нее не было вершины.
– Добрый день, - раздался бархатный голос маркиза.
Он вошел на чердак через вторую дверь – видимо, из своих личных покоев. Кроме белоснежной сорочки, все его одеяние было черным, узким, а атласный жилет и вовсе поблескивал, как панцирь насекомого.
– Добрый день, - отозвался Костя. – Рад вас видеть. Как ваше здоровье, мсье Тенебрис?
– Благодарю, лучше. Сегодня я могу изложить вам дело, которое и привело меня в Петербург. Присаживайтесь.
Он указал Косте на глубокое кресло по правую руку от Меркурия, а сам расположился напротив, на софе выложенной шелковыми подушками.
– Ваш слуга может сесть на скамью в том углу. Я, признаться, рад, что вы взяли с собой именно слугу: чем меньше людей знают об этом деле, тем лучше. Дело очень темное и давнее. Древнее, я бы сказал. Скажите, господин Синицын, сколько поколений насчитывает ваш благородный род?
Костя задумался.
– Не так уж много, если честно. Дворянство было нам пожаловано при Екатерине…
– Меньше ста лет назад, верно?
– Верно.
– А мой род был богат и могущественен еще во времена Почитателей Гора – царей Египта, столь древних, что простые смертные позабыли их имена и деяния. Мой род пережил все – нашествие нубийцев, гнет римлян, владычество арабов… Мы пережили все, ради одной великой цели. В десятом веке нам пришлось покинуть родную землю, переселиться в Европу. Но все равно, каждый мужчина из нашего рода, достигнув зрелого возраста, возвращался и искал себе жену среди коптов. Мы свято хранили нашу кровь. Вот герб нашего рода, - он протянул вперед руку с огромным золотым перстнем. – Змея, стерегущая лотос. Змей – символ мудрости и власти, и лотос –  символ рождения новой жизни. Сотни, тысячи лет этот знак принадлежал моей семье, но лишь теперь он обрел свой истинный смысл… Мой род пришел к своему завершению. Я – последний.
Тысячи лет назад мой славный предок был придворным магом, звездочетом и мудрецом. Его учителем был сам Тот – бог мудрости, подаривший людям искусство письма. На западе его знают под именем Гермеса или Меркурия. Он имеет множество ипостасей и воплощений, но одно было и остается неизменным – он посредник между богами (высшими сущностями) и людьми. Сейчас, господин Синицын, прошу понимать меня абсолютно буквально. Я не стараюсь говорить метафорами, но имею в виду конкретную личность. Гермес, воплощенный и живой, действительно был наставником моего славного предка. Он отметил его среди прочих, но даже с ним, любимым учеником, он не мог оставаться всю его жизнь. Хотя, что была для него человеческая жизнь?..
Тут маркиз замолчал. Колокольчиком он вызвал Фаруха. Тот явился уже с графином тягучей, крепкой настойки. Наполнив два маленьких кубка, он подал их господину и гостю.
Напиток оказался незнакомым и странным, но с третьего глотка Костя понял, что он восхитителен.
Маркиз продолжил свой необычайный рассказ.
– Божество оставило моего предка бродить в унынии среди простых смертных. Затем Тот… Впрочем, будем называть его Гермесом, коль скоро перед нами его античное изваяние. Так вот, он явился другому представителю нашего рода уже после Исхода. Он был поражен тем, как мы блюдем чистоту и святость нашей древней крови. Он не назвал времени своего возвращения. Но мой предок, великий мудрец, высчитал время его появления на Земле с точностью до минуты. Наш род – поколение за поколением – ждал этой минуты…
– И когда же она наступит?..
– Через двое суток. За сорок секунд до третьего часа ночи. Я – последний представитель древнейшего рода на Земле, именно на меня возложена миссия помочь Гермесу вернуться в наш мир. И теперь, благодаря вам, все готово к его возвращению.
– Благодаря мне? Позвольте, но каким же образом?
– Ваша пирамида, - напомнил маркиз. – Всю жизнь я искал ее, уже отчаялся. И тут мне сообщили, что она в России. Ведь вашему батюшке, незадолго до его кончины, пирамиду подарил  знакомый француз, которому она досталась от приятеля, бывшего с армией Бонапарта в Египте?
– Да, все как будто бы верно.
– И отныне она ваша по праву наследства. И теперь лишь вы имеете право увенчать пирамиду. Вы ведь заметили пирамиду у ног Гермеса?
– Разумеется.
– Долгие годы я изготавливал ее, добиваясь абсолютной точности и соблюдения пропорций. И вот, теперь пирамида готова принять собственное завершение.
–  Но что же она такое? Большие пирамиды ведь строились, как усыпальницы царей…
– Никогда! Великие пирамиды никогда не были склепами. А эта пирамида не что иное, как герма.

3. Потомки богов

– Герма – знак на перекрестке дорог. Если речь идет о простом каменном столбике. Но эта пирамида – герма между двумя мирами. Она должна указать Гермесу, куда ему следует теперь явиться. Только представьте себе, что он увидит, придя теперь на землю Египта!
– Вы думаете, Россия больше будет ему по душе?
– Убедительно прошу вас, господин Синицын, не острить подобным образом. Повторюсь: я говорю о совершенно конкретной личности. Теперь, в нашу эпоху, его древний разум нигде не сможет найти утешения. Разве только его верный слуга поможет ему…
Костя нахмурился.
– И все-таки я не понимаю. Вы говорите чересчур буквально. Вы… Неужто вы верите в древних богов и в то, что они по сей день способны явиться и жить среди людей?
– Могут.
– Так почему же они не являют свою силу?
– А разве кто-нибудь сейчас в них верит? Они – не светоносный эфир, но живые существа. Они отреклись от людей, которые предали их. Древние народы всегда состояли в родстве со своими богами. Боги были прародителями, сходя на землю, они порождали подлинных героев, поддерживая долю божественной крови в своем народе. Теперь человек не считает нужным беречь свои корни. Он может вызубрить одну из книжиц (куда менее древних, чем изначальные священные тексты!) на арамейском, греческом или арабском, и таким образом обрести новые семью и веру, позабыв о прежних.
Маркиз говорил ровно, не повышая голоса, однако, его внутреннее волнение росло. Поэтому Костя не удивился, а скорее вновь испугался за маркиза, когда тот зашелся  в приступе кашля. И вновь его белоснежный платок покрылся алыми пятнами.
Женька наблюдал за происходящим из своего угла, побледнев, почти как маркиз, не веря своим глазам.
– Простите, - холодно улыбнулся маркиз, поспешно убрав платок. – О чем я говорил? Ах да, родство с богами. Опасно рвать со своими корнями, господин Синицын… Известно, что народ Атлантиды происходил от бога Посейдона. Вы ведь слышали об Атлантиде?
– Мифический остров, описанный Платоном?
– Нет! Вполне реальный материк. Боги, какое мещанство… Народ Атлантиды происходил союза Посейдона и юной царицы. Драгоценная кровь. Но атланты дурно обошлись со своим великим наследием. Они скрещивались с простыми смертными, пока последняя капля крови бога не растаяла в потоке грязи. Боги разгневались и покарали неблагодарных. Гибель Атлантиды должна была стать примером другим народам. Но не стала.
– Какое же отношение это имеет к Гермесу и его грядущему появлению?
– Он не найдет приюта в этом безумном мире. Единственный, кто ждет его здесь – это я. Все прочие, увлекающиеся мистицизмом и оккультизмом господа не стоят ровным счетом ничего, потому что ничего не знают. Истина известна только мне. Из поколения в поколение Гермес был священен для моего рода. Потребовался путь длинною в тысячи лет, чтобы теперь, в эту эпоху, я был готов встретить его! Христиане считают, что лишь в третьем поколении дворянин обретает истинное благородство и больше прав на Спасение в Судный день. Я не просто дворянин – другой такой крови в мире просто нет. Благородство в абсолюте… Впрочем, довольно с вас истории, господин Синицын. Вы готовы мне помочь, предоставив пирамиду для составления гермы?
– Разумеется, я готов. Но каким же образом, раз ни купить, ни забрать ее у меня вы не можете?
– Очень просто. Мне нужно всего лишь ваше присутствие на ритуале.
– Ритуале?
– Встрече, если угодно. Два дня спустя, за сорок секунд до третьего часа ночи. Гермес снова явится на землю. А для того, чтобы он нашел дорогу ко мне, нужно чтоб вы стояли рядом и увенчали пирамиду вершиной. Согласны?
– Согласен.
– Если же дело в деньгах, то я могу заплатить вам за участие, господин Синицын.
– Нет, благодарю. Этого совершенно не требуется, - поспешно отказался Костя. – Скажите только, куда и во сколько требуется прибыть.
– Об этом не тревожьтесь. Вас, как и сегодня, доставят прямо на место.
– Благодарю, маркиз. А на сегодня, разрешите откланяться. У меня дела, которые я, к сожалению, не смог отменить.
– Не смею вас задерживать, - произнес маркиз, медленно поднимаясь со своего ложа.
Они поклонились друг другу и Костя, как можно быстрее покинул чердачный храм. Женька вылетел пулей следом за ним.

4. Человек?

На улице они отошли подальше от черного дома и остановились.
– Что же он за человек? – пробормотал Костя. – Один только взгляд…
– Полоумный, - сказал Женька. – Он – полоумный. Да вы слышали, что он говорил? Ох, нет! Да что же это?
Увидев отблески подлинного испуга, смятения в его глазах, Костя вдруг осмелел и почувствовал себя чуть увереннее.
– Ты, братец, сам не свой. Ну уж! Странный этот маркиз. Но теперь все так или иначе древностью и мистикой бредят. Челядь только у него страшная – как китайские болванчики.
– Что он только говорил?.. Это ведь не правда…
– Конечно! Какая уж там правда?  Может, ты прав – он умом тронулся. Я только жалею, что от денег отказался.
– Нет, вы были правы! Не берите ничего от этого человека. И не слушайте, что он говорил вам.
– Да я и не слушаю. Все, довольно. Надо ловить извозчика и ехать в ресторацию. А то я с голоду помираю!

Проехав на извозчике до начал Невского, они вышли – Косте захотелось немного пройтись пешком. Женька шагал рядом. Он, казалось, уже совершенно позабыл о страшном маркизе и только глазел по сторонам. Порой он даже поворачивался и шел задом наперед, чтобы получше рассмотреть какой-нибудь дом или просто витрину магазина.
– Ты что, первый раз на Невском? – рассмеялся Костя.
– Ага, - только и ответил Женька.
Они остановились возле ресторана, в котором Костя имел обыкновение обедать. Тут Синицын вручил Женьке рубль.
– Это тебе за сегодня. Дальше я тебя не неволю…
– Уже гоните меня, Константин Денисович? Эх, Иван-Царевич, я тебе еще пригожусь…
– Ах-ты, Серый волк! Я тебя действительно просто неволить не хотел. А раз так – я рад, что ты остаешься. На маркизово ночное бдение уже тем более одному ехать не хочется.
– Полоумный он…
– Ну, будет тебе! Иди в трактир – тут, чуть дальше, есть один за углом. Через два часа приходи снова сюда. Понял?

5. Всякая всячина

Следующие дни Женька и вправду был при Косте, как Серый волк при Иване-Царевиче.
Костя дважды брал его с собой, когда шел продавать очередную ценную вещицу. Первый раз – золотые карманные часы с сильфидой на крышке изнутри, а после – латинский молитвенник в переплете, отделанном самоцветами.
И вот ведь странно, так скоро и удачно Костя еще никогда ни с кем не сговаривался.
Дома он, непостижимым образом, быстро и легко разобрался со всей путаницей в отцовских бумагах. При чем, в этом деле ему совершенно явственно помог Женька, хотя и сделал это невзначай, будто бы случайно. Просто он то и дело вставлял замечания по тому или иному делу, бумаге, ставившей в тупик молодого барина. А то вдруг извлекал невесть откуда запропавший, но важный листок.
Уже через два дня Костя был уверен, что этот шустрый, рыжий босяк – его охранительный талисман, посланный Небом.
Одно только в Женьке было плохо – много жрал. Он не ел и даже не объедался. Добравшись до еды, он пожирал ее, уничтожал быстрее любого пламени. Тарелку супа он просто выхлебывал в один залп, не размениваясь на возню с ложкой. Пирожки уходили в два укуса, как, впрочем, и яблоки, и многое другое.
Поев, он очень любил поговорить. Начинал рассказывать Косте, какой у него есть расчудесный братец, спрашивал – не надо ли чтоб этот братец чего-нибудь у него в доме намалевал, в кабинете ли, в гостиной или в передней…
– А уж как он малевать-то умеет – загляденье!

В день, на который маркизом был назначен ритуал, Костя с самого утра нанес визит в дом, в котором не бывал после кончины батюшки, то есть после того, как оказался в сомнительном (относительно денег) положении. А одобрение и радушие семейства Зелинских было для него крайне важно. Ведь была у них дочка Наденька…
Женьку он взял с собой – негоже было расставаться с охранительным талисманом в такой момент. То ли благодаря его присутствию, то ли просто по обыкновению, а Косте были рады. Госпожа Зелинская, мать Наденьки, хоть и оказалась больна, но на минутку, повидать гостя, вышла.
Затем Костя долгое время беседовал с господином Зелинским. Наденька сидела поодаль, у окна, и лишь порою решалась  поднять взор на дорогого гостя.
И только здесь и теперь Костя осознал, что боится того, что должно произойти сегодня ночью. Его вдруг ужаснула сама мысль о том, что у него дома на столе стоит древняя черная пирамида.
Вызовет Тенебрис Гермеса или не вызовет, но сам факт этого ночного ритуала показался Косте омерзительным. А если языческое божество и вправду явится? Господи, во что же он ввязался?!
Простившись, наконец, с хозяевами, Костя вышел в переднюю, где дремал лакей Зелинских. Женька сидел тут же, прямо на полу и глядел в окно – на соседнюю крышу и пасмурное небо.
– Нам пора возвращаться, - сказал Костя. – Вероятно, скоро прибудут люди маркиза. И я хочу выпить кофе перед этим ночным бдением…

6. Герма

Карета маркиза прибыла ровно в семь. Костя положил пирамиду в лакированный ларец и спустился вниз. В передней его встретил и помог одеться Женька.
На этот раз их вывезли прочь из города.
Двинулись, как понял Костя, в сторону Павловска. Не доезжая, они свернули и долгое время ехали вдоль темного леса. По левую сторону стелились поля, где-то вдалеке мелькнули крыши какой-то деревеньки, затем – двух усадеб.
– Не бойтесь, Константин Денисович, - сказал вдруг Женька. – Ничего не бойтесь, прошу вас…
– Я не боюсь, - ответил Костя и чуть приосанился. – С чего это ты взял? Не настолько же маркиз сумасшедший, чтоб затеять какое зверство…
– Да, зверством тут и не пахнет. Но чего-то он темнит, не договаривает.
– Чего же?
– Не знаю, Константин Денисович. Еще думаю – не помер бы он на этом бдении. А то ведь совсем плох…
– Ох, Женька! Ты как скажешь…
Вскоре они прибыли к… трудно было сходу описать это место. Более всего оно напоминало стоянку бедуинов, но отчего-то перенесенную из знойной пустыни на северные поля. Тут были небольшие палатки для слуг и один большой шатер – очевидно, для маркиза.
Костю и Женьку провели по лагерю, озаренному живым огнем костров и факелов, тревожно метущимся на холодном ветру. У большого шатра их встретил маркиз. Он по-прежнему был облачен в белый шелк и черный атлас. Руки маркиза дрожали, а глаза блестели от волнения и предстоящей радости.
– Проходите, - пригласил он Костю внутрь шатра. Женьку слуги маркиза слуги маркиза остановили у порога.
В шатре, пожалуй, не отказался бы отдохнуть даже самый притязательный древний властитель. Пол составляли персидские ковры, в центре возвышалась сверкающая серебряная курильница в виде павлина, а вместо стола стояло на подставках огромное золотое блюдо, наполненное кусочками жареной птицы, виноградом и дольками груш.
– Угощайтесь. У нас еще есть время.
Костя послушно сел за стол (вернее, на лег на подушки возле стола) и принялся за еду. Вообще, от волнения и долгой дороги он действительно проголодался.
Маркиз взял с блюда лишь кусочек груши, но и его ел не спеша.
Косте очень не хотелось молчать теперь, наедине с этим человеком. Он лихорадочно соображал, о чем можно заговорить. Ну, не о погоде же беседовать!
– Маркиз, разрешите задать вопрос о Гермесе…
– Прошу.
– Если… То есть, когда он явится сегодня, чем это обернется? Что это даст людям?
– Кроме того, что отвергнутый людьми бог вернется на Землю? – маркиз опустил взор. Косте показалось, что он украдкой улыбается. – Что ж, вы, вероятно, имеете право узнать и мои личные мотивы. Я – то, к чему пришел мой славный род и чем он должен был стать. Моя кровь совершенно чиста от примесей плебса. Благородство в абсолюте. Я не кичусь, а говорю с полным на то правом! Мой род ждал своего бога тысячи лет. Думаете, теперь он не дарует мне – последнему! – благословенную амброзию?
Костя в первую секунду решил, что ослышался или неверно понял.
– Что, простите?
– Амброзию. Пищу богов, дарующую вечную жизнь. Это не корысть. Это заслуженная награда.
– Разве такое возможно?..
– Не менее невозможно, чем явление Гермеса во плоти.
– Но как же вы?.. То есть, сможете ли вы пережить перевоплощение? Не поймите меня превратно, но в вашем состоянии…
– Если вы имеете в виду мою болезнь, то это не имеет значения. Даже слабость моего тела теперь хороша – оно не станет противиться изменениям…
Вдруг полог на дверях шатра распахнулся, и слуги маркиза втолкнули внутрь Женьку. Фарух, указывая на него, что-то гневно восклицал на незнакомом Косте языке и разве что не рвал на себе волосы. Белое лицо маркиза исказило презрение.
– Господин Синицын, я не думал, что вы столь неразборчивы в выборе слуг. Ваш лакей подслушивал у стен шатра.
– Неправда! Вы говорите неправду, господин маркиз. Я вовсе не подслушивал. Но не мог же я сесть на землю рядом с вашими истуканами. Расселись, как матрешки, у входа… Ей-богу, меня же не привязали!
– Видимо, придется. Простите, господин Синицын, но вашего слугу действительно свяжут до окончания ритуала.
– Нет, позвольте… - попробовал запротестовать Костя, но маркиз единым взглядом заставил его умолкнуть.
– Подобные действия слуг нельзя оставлять безнаказанными. Не волнуйтесь, он останется жив. Нечестный, слабый, низкорослый. Чем он для вас ценен, господин Синицын?
Далее маркиз приказал слугам увести Костин талисман прочь. Но, прежде чем они шагнули к нему, Женька зачем-то сорвал с волос стягивавшую их тесемку и швырнул ее к ногам маркиза. Ни одна черточка не дрогнула у того на лице, зато он, размахнувшись, ударил Женьку по физиономии.
Слуги маркиза уволокли бедолагу.
– Нам пора, - произнес де Тенебрис тихо. – Совсем стемнело, надо приготовится к встрече и ждать.
Они вышли из шатра через второй дверной проем, напротив первого. Перед ними открылся простор пологой равнины под темным небом с редкими, холодными звездами. Прямо у шатра горели четыре костра, образуя собой прямоугольник, на краю которого высился уже знакомый Косте мраморный Меркурий, а перед ним стояла усеченная пирамида.
Маркиз подошел к ним в благоговении и всмотрелся в черты божества.
Освещенный снизу красным пламенем, идол выглядел весьма устрашающе. То был не легкокрылый даритель мудрости, а грозный каратель – Косте казалось, что воздетый кадуцей вот-вот обрушится на их головы. Ему захотелось бежать, ларец с черной пирамидой жег ему руки…
– Пора, - возвестил маркиз. – Завершите герму.
Костя достал пирамиду, бросив ларец прямо в траву. Его руки невозможно дрожали. Несколько раз он глубоко вздохнул, стараясь не смотреть на каменного истукана. «Господи, только бы он не ожил! Только бы маркиз не вызвал его, не этого!»  Наметив взором цель, Костя быстро поставил вершину пирамиды на место.

7. Явление

Ничего.
В первую секунду, как и в последующие, не произошло ничего. Потрескивали костры и шуршал в полях ветер. Костя готов был зайцем скакать от счастья.
А маркиз упал на колени перед пирамидой. Он принялся что-то страстно шептать – истово молиться. Вначале он говорил на каком-то восточном наречии, затем – на латыни и на французском. Он шептал так быстро и нервно, что Костя еле различал отдельные слова.
– О, Тот!.. О, Гермес… могущественный и грозный… Земля полнится скверной… Явись…
Костя уже успокоился и приготовился было ждать хоть до утра, пока у маркиза пройдет религиозный экстаз. Но вдруг где-то в темноте, за пределами света костров, мелькнула юркая, угольно-черная тень… Сначала справа, на фоне леса – просто темнота сменила форму – а затем всего в нескольких шагах за спиной статуи.
 – Маркиз… - позвал Костя шепотом. Повысить голос он не решился.
Тень пронеслась еще раз, совершенно бесшумно, и тут зачадили костры. Из пламени  всех четырех  раздался треск, повалил едкий черный дым.
За секунду все новоделанное капище заволокло душной пеленой. Костя перестал видеть что-либо вокруг себя – и Меркурий, и огонь, и маркиз будто бы исчезли в единый миг. Некоторое время он еще мог дышать, закрыв лицо воротником плаща, но вскоре дым  пробрался и под одежду. Из последних сил Костя метался по поляне, впотьмах сшиб черную вершину с пирамиды, а затем пал на землю без чувств.

Проснувшись, он долго не мог понять, где он и что с ним произошло. Глаза  щипало, горло саднило; он лежал в одежде и ботинках под тяжелым покрывалом, а вокруг было так холодно, что нос его, торчащий наружу, промерз насквозь. Более отвратительное пробуждение трудно было представить.
Окончательно придя в себя, Костя откинул покрывало и поднялся на ноги. И уперся головой в плотную, черную материю потолка палатки. Он, оказывается, ночевал в убогом пристанище маркизовой челяди.
Костя вышел наружу и огляделся. Другие палатки, явно пустые, уже были почти растерзаны ветром. Можно было бы решить, что в маленький лагерь пришло запустенье, если бы его обитатели не стояли тут же на коленях, уткнувшись лбами в землю. Костя даже чуть не споткнулся об одного из них, выходя из палатки. Все слуги маркиза не просто согнулись в молитвенном поклоне – они скукожились, как от невыносимой боли, прижав кулаки к груди.
Тревожить их и что-то выспрашивать было совершенно бессмысленно, так что Костя направился к шатру маркиза. Едва подойдя, он почуял отвратительный, въевшийся запах гари – им пропитался весь шатер.
Стоило ему отвести пологи и шагнуть внутрь, его оглушил истеричный вопль, вырвавшийся из по меньшей мере пяти глоток. Слуги маркиза двинулись к нему с искаженными от злобы лицами. Костя уже готов был бежать, как за него вступился Фарух. Разогнав сотоварищей, он обратился к Синицыну:
– Вы должны простить их. Нас постигло страшное горе – наш господин умер.
– Как же это случилось?!
– Вы не знаете?..
– Нет. Когда костры зачадили, я перестал его видеть и потерял сознание. Но что же с ним?
– Взгляните сами.
Костя, вслед за Фарухом  подошел к ложу в центре шатра и заглянул под приподнятую слугой простыню. Тут же он отвернулся, но лицо покойника все равно запечатлелось в его внутреннем взоре, как вспышка молнии.
Зрелище было чудовищным. От восковой, утонченной красоты маркиза не осталось и следа, лицо его было искажено гримасой смертельного ужаса: распахнутые глаза, разинутый рот, полный засохшей, почерневшей крови.
– Господь милосердный! Что с ним?
Фарух лишь покачал головой, вновь укрывая своего господина и хозяина.
– Мы не знаем. Мы нашли его таким на поляне в лесу, в получасе ходьбы отсюда. Он просто лежал, а вокруг не было никаких следов… Хозяин выпустил демонов.
– Что, простите?
– Он открыл дверь в иной мир, но вместо долгожданного Тота явились демоны. Они убили хозяина.
– Но почему же так случилось?
– Потому, что боги оставили людей. А теперь вы уйдете отсюда, - просто сообщил Фарух. – Нам надо скорее вернуться в город, чтобы подготовить тело господина для погребения. Вас отвезут…
– Спасибо. Но где же мой слуга?
– Он сбежал ночью, когда всех объял ужас. Не горюйте о нем. Он был плохим, нечестным.
Костю вывели прочь и усадили в карету, которая вчера привезла его сюда. Теперь он ехал обратно, в Петербург, совершенно разбитый и растерянный. Он то засыпал, утомленный тряской, то просыпался и смотрел на серые, однообразные виды за окном. Он даже не мог узнать, сколько времени – его часы пропали. Где он их потерял или кто их у него вытащил, Костя не помнил.
Пирамиды, древние боги, демоны, вырвавшиеся… От всего этого хотелось плакать.  Хотелось забыть…





8. Гермес

Вернувшись, Костя проспал почти сутки, велев никого к себе не пускать. Сны его мучили тревожные, смутные. Он вновь видел поляну в кострах и каменного Меркурия – гигантского, грозного, больше похожего на Молоха. А затем вновь – серая дорога…
Проснулся он от ослепительного белого света, проникшего даже сквозь сомкнутые веки.
Открыв глаза, Костя увидел прямо над собой, под потолком комнаты, крошечную, искрящуюся звезду. Вначале он решил, что всего лишь видит следующий сон, но все его ощущения говорили об обратном. Во рту пересохло, спина и шея болели, а глаза уже начали слезиться от яркого сияния кристальной искорки.
Он сел на кровати, посмотрел вперед… и встретился взором с молодым юношей.
Нет-нет! Он определенно спит, и в этом сне ожило полотно Рафаэлло Санти. Высокий, стройный, как лоза, юноша с золотистой кожей и светлыми, выгоревшими на солнце волосами. Одет он был в черные, старомодные одежды, какие носили, должно быть, веке в семнадцатом. С его плеч спадали два плаща: нижний – лазурный, шелковый, легкий, и верхний – тяжелый, траурно-черный.
Юноша улыбнулся, став еще красивее. Шагнул вперед.
– Вы… - пробормотал Костя, чувствуя, что вовсе запутался в происходящем. – Вы – это он! Гермес?!
Таинственный гость вновь улыбнулся, но решительно покачал головой, и приложил указательный палец к губам. Затем он поднял руку, легко схватил искорку, висящую над кроватью, и быстро прижал ее ко лбу Кости. Тот вскрикнул от острой, жгучей боли, пронзившей его мозг и все тело…
Боль прошла так же быстро, как и вспыхнула. Костя только ахнул.
…Мерно дыша, он несколько секунд просто стоял и глядел на собственную тень на стене. Небывалая легкость царила во всем теле, будто бы жилы и мясо сменились резным кружевом из слоновой кости.
– Господи… - прошептал Костя, и голос его прозвучал так нежно – как серебряный колокольчик.
Тут он ощутил подлинный ужас – то был не его голос! Он посмотрел вниз. Изящная, тонкая рука, которую он теперь ощущал, как свою, все еще сжимала гаснущую звездочку. И еще он увидел самого себя, лежащего на кровати. Вернее, лежало его изможденное бренное тело – он теперь был внутри золотоволосого юноши, его глазами видел, легкость его членов чувствовал.
Отшагнул назад – снова ахнул. Его истинное тело и то, в котором он пребывал сейчас, различались так же, как обозная телега и китайская заводная игрушка из кости и золота. Костя смотрел на себя в зеркало и не мог налюбоваться. В облике, в каждой черте, в каждой линии, чувствовалось не просто благородство, порода, но истинное совершенство! Славная живая игрушка, дивный фарфоровый принц!..
Но какой же варвар облек это тело в траурные одежды? Не задрапированными в черное оставались только голова и тонкие пальцы.
Вдруг окно со звоном распахнулось, и в комнату влетела огромная красно-черная тень – складки апельсиново-красного шелка и тяжелой черной ткани извивались, как в воде, окутывая собой человеческую фигуру. Костя шарахнулся от нее в сторону, но поздно – из шелкового омута высунулась рука в тонкой перчатке и цепко схватила его за запястье.
Тут же они оба сорвались с места и, вылетев в окно, понеслись ввысь.
Костя только видел, как город скользит где-то внизу – прочь и прочь, казалось, безвозвратно. Ветер жгучими ледяными змеями обвивал тело, но Костя не чувствовал ни холода, ни боли. Даже сердце не колотилось сильнее. Все же, он закрыл глаза и пытался убедить себя, что не слышит развеселого хохота того, кто нес его над Землей. Нес все быстрее и быстрее…
Наконец, полет замедлился, становилось теплее – они опускались с небес.
Едва ощутив под подошвами каменистую твердую почву, Костя упал, как подкошенный. То ли голова шла кругом, то ли он так явственно ощущал вращение Земли, как небесной сферы.
– Поднимайся! Не стоит тревожиться – это тело прекрасно переносит такие перелеты. Хотя, и оно частенько жалуется… Вставай, Константин. Добро пожаловать в Тавриду – пусть здесь ляжет перекресток наших судеб!
Костя встряхнул головой. Головной боли, правда, он не чувствовал.
Медленно, опираясь на любезно протянутую руку, он встал на ноги и встретился взором с Женькой. Нет… Не с Женькой! Такого и просто Евгением, не по батюшке, назвать было неловко. Странно как! Вот ведь, и волосы рыжие (кстати, а велика ли разница между ржавчиной и медью?), и черты лица те же… Да не те! Как будто раньше он видел чучело набитое, а теперь перед ним предстал человек. Или ему все только казалось, что он его видит?
– Это ты… - прошептал Костя, уже привыкая к дивному голосу, живущему в этой глотке. – Это был ты – все это время!
– Это был я! – рассмеялся Гермес и лукаво сверкнули его изумрудно-зеленые глаза.
– Из-за тебя умер маркиз…
– О, нет! Он умер из-за себя. Он был не в своем уме, как и все последние поколения его рода. Я имел несчастье заставить дураков молиться.
– Но, если бы ты открылся ему, он не стал бы открывать врата между мирами и его не растерзали бы демоны!
Тут Гермес, уже ничуть не стесняясь, покатился со смеху.
– Да помилуй, Костя! Он же был слеп. Он не то что бога – человека во мне не мог увидеть. И что, собственно, за демоны? Тенебрис себе еще и демонов придумал?
– Демоны, которые его убили…
– Он умер сам, у меня на глазах.
– Но он умер от страха.
– От подлинного ужаса! Представь, что некая личность, которую ты ждал в течении тысячелетий (а он не разделял себя со своим славным родом!) и оборванец, которому ты от души вдарил по морде, оказываются одним и тем же лицом. Не страшно? Это я унес его с капища на лесную поляну. Можно считать, что я действительно открылся ему, но было слишком поздно. И он умер от страха…
– Тебе не жаль его?
– Жаль. Поэтому сегодня я и отдаю ему последнюю дань. Пойдем…
Они сошли с вершины холма, в небольшую пологую лощину, спускающуюся к самому морю. Здесь почти не был слышен шум ночного прибоя и дыхание ветра, и в этой мертвой, торжественной тишине был сложен погребальный костер – сплетения тугих, черных ветвей высились на человеческий рост, а на них лежал мертвец, обернутый в белоснежную простыню. Эта мрачная поленница сплошь была усыпана столь же роскошными, сколь и ядовитыми, цветами магнолии. Рядом жарко горел треножник.
– Вот и маркиз. Можешь попрощаться с ним.
– Для этого погребения его и приготовили слуги? – отчего-то шепотом спросил Костя.
– Нет. Они хотели его забальзамировать, как египетского царя.
– Но отчего ты решил иначе?
– Во-первых, времена забальзамированных царей давно прошли. А во-вторых, он так настрадался в этом теле, что пора уже отпустить его дух на свободу. Пусть летит с искрами и ветром…
С этими словами Гермес взял факел, прислоненный к поленнице, запалил его от треножника и поджег облитые маслом ветви.  Костер с треском вспыхнул, пламя взвилось столбом… Цветы сжались в тлеющие черные комочки, тела маркиза не стало видно вовсе.
– Какой странный человек… - пробормотал Костя. – Но сколько правды было в его словах? И была ли она?..
– Ту малую толику правды, которую он знал о мире, он понимал неверно… А мнил себя единственным достойным амброзии на этой Земле.
– Но кто же вы? Откуда взялись? Расскажите, прошу вас. Я ведь имею право узнать. Иначе я просто сойду с ума!
Гермес улыбнулся.
– А ведь и вправду сойдешь? Хорошо, слушай…

9. Люди и боги

  – Атлантида действительно существовала. Она властвовала над всей Ойкуменой. Но ее жители не были потомками Посейдона, они происходили от древней расы, спустившейся со звезд. А те, кого люди называли богами, были поставлены атлантами над народами, как наместники, надсмотрщики или стражи. Сначала наместники были смертными, но против них то и дело поднимались восстания, их с легкостью свергали с насиженных тронов. Куда надежнее казалось поставить над людьми бессмертных существ, обладающих к тому же удивительными способностями, чтобы они каким-то образом выделялись среди людей – способностью летать, например, поистине божественным голосом, красотой, гипнозом, огромной силой… Таких существ, то есть, меня, моих братьев и сестер, атланты и создали.
– Создали?
– Именно. Их наука шагнула так далеко, что они могли создавать разумных живых существ, как вы – механических кукол. Сгубила этот удивительный народ гордыня, а вовсе не смешение голубой крови с простонародьем. Насколько смертоносной может быть гордыня, ты видел на примере нашего маркиза. Атлантида погибла, а надсмотрщики остались. Можешь себе представить, во что превратились те, чья власть более никем и ничем не была ограничена – даже временем? Если читал мифы о нас, то можешь… Страшно, когда у существ с нечеловеческими способностями есть столько человеческих страстей. Подолгу живя среди смертных, мы заражаемся их пороками. После того, как с Марсия содрали кожу (кстати, силеном он не был), я понял, что нельзя все оставлять по-прежнему… Не оттого, что я самый умный среди олимпийцев (упаси меня Афина!) – просто я всегда был ближе к людям.
Постепенно мы оставили свои народы. Сами для себя мы придумали свод законов – нерушимых и неизменных. Ни на йоту мы не можем изменить их, иначе все будет напрасно, ибо их некому блюсти кроме нас. Каждый из олимпийцев приходит на Землю на срок не более пятнадцати лет, при этом, он не должен открывать людям, кто он. До меня приходил Арес, он был во Франции. Он и рассказал мне про таинственного маркиза, который ждет Тота и ищет кусок древней пирамиды. Не ожидал от него такого внимания, хотя… Может статься, он просто знал, чем все закончится –  он ведь тоже не дурак.
Что же касается нашего маркиза, как он и сказал – я был знаком с двумя его предками. Одного научил очень многому, почти всему, что знал сам. С ним мы и сделали эту черную пирамидку, но никакой магической силы в ней нет, Тенебрис все придумал: ему очень хотелось верить! И я никогда не велел ждать меня веками, храня такую чистоту крови, которая сведет последнего представителя рода в могилу. Если уж на то пошло, самая чистая кровь – моя, у меня нет предков.
– Постойте!.. Вы сказали, что олимпийцы не должны раскрывать себя. Но что же вы делаете сейчас?
– Ты ведь так просил! Ну-ну! Не беспокойся. Я раскрыл себя еще раньше – маркизу. Только он умер. У меня впереди вечность, а рассказать тебе, как все было, уже очень хотелось… Ночь скоро закончится, так что спрашивай дальше. Что еще тебя гнетет?
Костя посмотрел в изумрудные глаза легкокрылого хитреца.
– Та история, что ты рассказал мне в день нашей первой встречи, история о моем отце – ты ее выдумал?
– В этот раз я был на Земле лишь несколько дней, так что ничего подобного не могло произойти со мной. Но я услышал ее от какого-то юнца в первый вечер под Петербургом. С него-то и скопировал личину – ну, самую малость. Кто знает, может именно твой отец его и спас – имя благодетеля он не назвал.
Костя лишь кивнул. Разумеется, он был разочарован.
– Дальше, - велел Гермес.
– Хочу спросить о вере. Раз ты здесь, я не знаю, во что верить. Тенебрис говорил презрительно о магометанах и христианах…
– Я же сказал, что его сгубила гордыня. Он и предков своих превозносил, не стесняясь твоих при этом смешать с грязью. Как ты его только терпел?
– Но во что же верить, раз ты здесь и не похож на исчадие ада?..
– Ты слышал притчу о слепцах и слоне?
– Нет.
– Это старая индийская сказка. По дороге шли нищие слепцы, шли прямо навстречу слону. Погонщик закричал им, чтоб они посторонились, иначе слон попросту их растопчет. Тогда нищие сказали, что все они слепы от рождения, а один попросил описать им, как же выглядит сей дивный зверь. Погонщик предложил им просто подойти и ощупать слона. Они подошли и стали ощупывать животное, кто – хвост, кто – ногу, кто – ухо или бок… Когда погонщик увел слона, слепцы сели на обочину дороги и стали делиться впечатлениями. Один удивился, до чего же слон похож на метелку. Другой возразил, сказав что слон – точь-в-точь столб или ствол могучего дерева, третьему слон показался большим листом лопуха, а четвертому – шершавой стеной. Так они сидели и спорили…И разве можно винить человека, видевшего лишь тьму, в том, что он принял бок слона за стену? И разве хвост слона не похож на метелку? Но ведь и слон-то не лопух! За десять тысяч лет я так и не узнал, не понял, кто управляет Вселенной. Но кто-то есть, иначе ничто не имеет смысла. Что я могу сказать тебе, Костя?.. Верь в то, чему научили тебя отец и мать. Ты – хороший человек. Я рад, что встретил тебя на Земле…
Гермес обернулся, глядя на море и на тонкую полоску рассвета, уже мерцающую на краю мира.
– Вот и заря на своих златых сандалиях. Мне пора уходить.
– Но, постой, как же я пойму, что эта ночь не была сном?
– Скажи, хорошо ли ты рисуешь?
– Весьма скверно.
– С этого момента – нет. Тебя приютил в своем теле сам Аполлон. Теперь ты отмечен настоящим даром богов. Только ты и только на эту жизнь. Останься человеком… Прощай!
Гермес коснулся рукой его лба и Костя, содрогнувшись от нестерпимой боли, проснулся в своей кровати. По щекам его бежали горячие слезы.

10. Coda

На Наденьке Зелинской Костя женился через полгода. С отцовскими долгами он разобрался, новых сумел не понаделать.
Еще некоторое время ходили в свете слухи то ли об избежавшем гильотины аристократе, то ли вовсе о восточном вельможе, приезжавшем в Петербург за… а вот тут фантазия сплетников не ограничивалась лишь двумя версиями.

Косте часто снились странные сны… Кобальтовая глубь океана и погребенные в ее сердце города древних. Пустыня с затерянными в ней храмами и гробницами, поющие на закате каменные колоссы. А иногда снилось Средиземноморье – живое и солнечное, с зелеными свечками кипарисов и сверкающим на солнце бирюзовым морем.
Когда он пытался рассказать своей молодой жене о том, что увидел, она вначале влюблено улыбалась ему, а затем стала слушать его с тревогой, будто полоумного.
Тогда он стал рисовать дивные видения. Но, кому бы он не показывал свои работы, все как один (и художники, и ценители прекрасного) находили их чересчур простыми, лишенными утонченности и изысканности, равно как и глубоких олицетворений, метафор…
За портреты он и браться боялся – люди выходили у него такими, какими были на самом деле. Не могла его рука одарить румянцем впалые, бледные, как у покойника, щеки старика. Не мог он изобразить пухлыми, как вишенки, губы, кривящиеся в надменной усмешке. Если он пытался солгать холсту, рисунок был безвозвратно испорчен.
Костя продолжал рисовать – страстно и вдохновенно, но полотен его никто не видел.
Затем воображение стало играть с ним странные шутки. Он стал видеть олимпийцев в людях.
Окруженная кавалерами белокурая кокетка казалась ему Афродитой, девица, гордо восседающая в седле на конной прогулке – Артемидой, а хмурый, хромой, бородатый мужик – Гефестом…
А однажды, когда они путешествовали с Наденькой по Италии, Косте пригрезился Аполлон. Тот будто бы сидел на людной, шумной пристани с мольбертом и красками и рисовал вид на вечерний залив.
Костя бросился к нему через толпу, но вскоре понял, как ошибся. Едва подойдя, он увидел, что художник, не строен, а просто худ, и его волосы не выжжены на солнце – они седы.
Испуганная Наденька, которую он оставил среди люда на пристани внезапно, никак не предупредив, подбежала к мужу, обняла его. Тут же обернулся и улыбнулся, глядя на них, старый художник.
«Все, с этого дня – довольно!» - решил Костя.
Ему отчаянно захотелось провести, наконец, черту под играми богов, которые так случайно коснулись его. В эту секунду он страстно желал поклясться самому себе, что не расскажет своим сыну или дочери, кои однажды появятся на свет, как повстречал зеленоглазого дарителя познания!..


август – октябрь, 2009