Ребёнок

Ребёнок

Даже напрягая память не могу вспомнить как я сюда попал. Кто и откуда были мои родители я тоже не знаю. Но я знаю что я ребёнок, потому что я так мало ещё знаю.
Средой нашего обитания (ибо я не один, а в обществе себе подобных существ) является труба, тоннель с множеством желтых жилок, тянущихся вдоль по красно-коричневым стенам. Благодаря этим жилкам у нас тепло и светло. Но ход трубы настолько узок что нельзя встать с кем-нибудь рядом, плечом к плечу. И поэтому мы, выстроившись длинной цепью по одному двигаемся по коридору трубы, так как в продвижении этом и лежит весь смысл, как то говорил мне один старожил.
Останавливаться было запрещено, и неудобно, потому что это затруднило бы продвижение бесконечного ряда идущих сзади. Но я отчетливо слышал за спиной шорох и скрип, такой же невыносимый и размеренный как и тот что исходил от впереди идущих и постоянно пошатывающихся силуэтов.
 Невыразимая тоска исходила от этого зрелища.Кажущиеся вблизи светлыми, прожилки на стенах не могли хоть чуть-чуть далее прояснить наш путь. И никто не знал что ожидает его в пяти шагах вперёд, потому что далее сумерки и мрак.
Насколько я помню, в трубе не было никаких перемен, так что все должно быть привыкли и сопя носами продолжали идти.
Что бы не заставлять себя скучать, я на ходу поднимал упавшие старые осколки желтых прожилок. Они были острые, крепкие и тяжёлые. На какое-то время мне доставляло удовольствие вонзать их в стены трубы. Они проникали в коричневую и шероховатую поверхность легко и с каким-то всплеском, сразу же обнаруживая подобие раны, по краям которой собирались яркие жёлтые капельки.
Мне очень хотелось остановиться и разглядеть эту ранку,её свет, дотронуться до неё. Но я не мог. Остановись я хоть на чуть-чуть меня наверное растоптали бы идущие сзади. Хотя о них я не имел ясного представления.
Лишь один раз позволил я себе обернуться...
Сначала меня охватило жаром, и чьи-то голоса, дикие и первозданные, откуда-то из глубины трубы идущие обрушились на меня пронзительным рёвом. Подул ветер, и вместе с невыносимым воем подхватил меня, и как-бы подтолкнул вперёд, так что я даже споткнулся. Быстро поднявшись я пристроился к прежнему размеренному продвижению по трубе.
Жар, рёв и ветер исчезли, и за спиною моей по-прежнему слышалось чавканье,шорох и скрип, а впереди старожил и несколько теней. Мне начало казаться что кто-то вот-вот наступит мне на пятки, но оборачиваться снова я не решался.
Уставший я подбирал упавшие осколки и вонзал их в бока трубы глубже, но уже без всякого любопытства к образующимся ранкам. И ещё : я забыл что увидел тогда, обернувшись назад. Но неистовый, вопящий голос ещё гудел в моей памяти.
Так было всегда. Я никак не мог удержать в памяти всего того что могло потревожить мой взор и душу до глубины. Временами мне казалось что кто-то упорно отказывается напоминать мне о себе. И скулящая тоска подкралась ко мне, и питала моё равнодушие ко всему нашему предприятию, ко всей трубе с её шагающими впереди тенями.
Всё что я знаю о цели и смысле нашего движения по трубе я знаю со слов идущего впереди меня. Это его я назвал старожилом. Он говорил редко и никогда не оборачивался. Быть может с ним приключилось тоже самое что и со мной, и о моём существовании он знает столько же, сколько я о существовании идущих сзади меня, то-есть совсем ничего. Я не знаю каков он, и к кому толком обращается.Из слов сказанных старожилом я узнал, что, ни он, ни кто либо другой из нас не знает о происхождении нашей трубы, как и о нашем поселении в ней, а точнее продвижении.
Известно было, что, среди нас многие, или даже почти все подозревали о существовании некоего вожатого, идущего бесконечно далеко, впереди всего нескончаемого нашего ряда. Вожатый якобы вёл нас к какой-то двери, которую он откроет и введёт нас в другую трубу, более светлую и просторную, где можно будет идти не по одному, но даже по трое не касаясь при этом стен. Со слов старожила, в этом и состояла наша задача.
Но мне уже все равно. И как я сказал ранее что я ребёнок, но смею подозревать что нет никакой двери, и вожатого нет, и труба без конца и края, а шорох и скрип в ней- это голос её, потому что она живая...и скоро я узнаю это наверняка.
Единственное что меня позабавило в словах старожила, это, боязнь бурного потока, разрушающего всё на своем пути и несущего в своём  холодном чреве грохочущие камни. Хотя я и не понимал откуда ему было взяться в нашей трубе.
Старожил упоминал об этом всегда с дрожью и заикаясь, пытаясь придать своим словам как можно более пышности и узорчатости. Он говорил что это катастрофа, и уповал на вожатого и его дверь. Но единственное что у нас есть и чем мы располагаем это путь трубы, а значит ожидаемый поток разнесёт её и силуэты теней.
И тогда равнодушие мое уступало капризу бунта. Хотелось схватить острую прожилку и резать трубу в какой-то дикой, хмельной пляске, призывая холодный поток к действию.
Я потерял надежду на доверительное и полноценное общение со старожилом, с его идеей двери и новой трубой вожатого, но продолжал испытывать острую потребность в дружбе, родстве с кем-либо, кто был бы прочнее и выше всего того что окружало меня здесь, и научило бы меня непринуждённо шагнуть на встречу холодному разрушительному потоку.
Да, то чего так боялись жители трубы стало моей единственной надеждой что я не один, со мной Неизвестный и Грандиозный.
 И я решил ждать и готовиться к встрече. Для начала я прекратил идти и остановился, ожидая что в спину мне начнут стукаться следом идущие тела. Но ничего не произошло, на спину никто не напирал, а чавканье и шорох позади прекратились. Впереди в сумерках исчезал тенью бубнящий себе под нос старожил. Я смотрел ему в след легко и без сожалений. Он шел за вожатым о котором знал не более чем обо мне.
Итак, я остановился и обернулся назад.И ничего не обнаружил. Та же труба, те же вены желтого света по красно-коричневым стенам и нет силуэтов теней и шороха! Тогда я поднял большую острую прожилку и начал колоть и резать стены. Я ковырял и царапал, я мстил за то что позволил водить себя за нос и обманывать, что тени несуществующих смеялись надо мной и я по детски плёлся за старожилом даже когда уже не верил в его сказки.
Я одинок и никто не приходит ко мне...
Уставший я смотрел на истерзанные мною стены. Труба в боках как-бы пошевелилась, поворочалась и сузилась.Да. я подозревал что она живая, и теперь я ранил её. Жёлтые струйки вытекали из ран, собирались в ручей и застывали чёрным вонючим червяком. Стены начали разваливаться, отваливались целые пласты с чёрными жилами.
Сумерки сгущались. Труба умирала.
Я подскочил и в местах крупных рваных ран начал отдирать полуживые куски в каком-то упоении. Я убивал эту кишку служившую мне домом.
Конвульсии, последнее напряжение.
Холод. Повеяло холодом. Шум ветра, я слышу шум ветра! Возрастающий первозданный рёв. Пытаюсь понять откуда приближается Неизвестность. Хочу подставить ветру лицо но он окутывает меня всего.
Я замерзаю. Звонко лопается труба.
Я в объятиях потока, и ребёнок растёт. Берегись всякий осмелившийся быть на моём пути, на пути Великого Предела.