Эксгумация словенских поэтов

ЭКСГУМАЦИЯ СЛОВЕНСКИХ ПОЭТОВ
Кому нужна такая театрализованная дуэль?
Карел Дестовник-Каюх. Франце Балантич. Крик раздвоенной души. Два поэта Словении. / Автор составитель Юст Ругел. – С-Пб.: Алетейя, 2009, 184 с.

Презентацию такой книжки можно делать в театре. Я закрываю глаза и вижу внутренним – режиссерским – зрением. Гаснет свет. Сцена делится на две части – и они разъезжается в разные стороны. Зрительный зал оказывается посередине. Луч прожектора выхватывает то одну, то другую сцену. Никаких автоматов и концлагерей. Теперь решает зритель. Своим автоматом – голосованием, рейтингом, нажатием кнопки на рабочем столе. Две сцены, два выступления. Посмертные речи в стихах. Посмертное противостояние. Теперь – понарошку, по-театральному.
Удивительная, сдвоенная, я бы даже сказала, театрализованная книжка. Обложка белая-белая: занавес – саван, досрочно сшитый судьбой для двух словенских поэтов. С одной стороны – Карел Дестовник-Каюх. Переворачиваешь, с другой – Франце Балантич. Годы жизни – как на памятниках. И построена на чисто модернистском приеме. В данном случае – смешении судеб двух молодых поэтов, боровшихся (друг с другом?) по разные стороны. Из-за чего возникает смысловое смещение и ощущение замещения. Оба дожили до 22 лет. Но один убит в 43-м, а другой – в 44-ом годах. Из одних только дат на обеих обложках можно предположить: один убил другого, а потом убили и его. В общем, театральный прием сработал: трагедия – налицо. Дожить бы еще до катарсиса.
Такой современный микс – пронзителен. Прием обнажает обоих до наготы. Оба – наги, чисты, а, значит, и правы – перед историей? Неужели вот так всегда: проходит время и уравнивает то, что называлось противостоянием, войной. А в то время такое было невозможно: только одна из сторон права, и поэтому –  стоять насмерть. На смерть, значит.
Оба талантливы и не были востребованы при жизни и после нее так, как того заслуживали. Оба вынуждены были слишком рано повзрослеть и встать по разные стороны огня. Тогда. Но и сегодня они – опять – подневольны. Несмотря на состоявшуюся эксгумацию поэтических дарований. Такое шикарное издание, спустя 65 лет после смерти. Значит, это кому-нибудь нужно.
Проект такой книжной эксгумации, конечно, интересный. Но зачем надо воскрешать, сталкивать лоб-в-лоб двух мертвых юношей-поэтов? Чтобы еще раз обнажить словенское противостояние? Чтобы кожей прочувствовать его бессмысленность? И так понятно: гражданское противостояние – всегда больно. Но этот проект опять совершается с целью определенного перевеса – в определенную сторону – и уже без их согласия. Совсем как в стихотворении «Знаки» Карела Дестовника.
«И вновь земля объята черной мглой,
и нет конца несчастьям и лишеньям,
плач матерей ночной порой –
как будто знаки перед воскрешеньем»
Приведенные в предисловии книги пронзительные речи о гражданской войне вызывают в памяти «Тихий Дон» - с незабвенным образом двух влюбленных, которые никак не хотели принимать чью-либо сторону, которые хотели просто любить – жизнь и друг друга, - укрывшись в каком-нибудь в шалаше, как в раю. Все так – посыл авторов проекта просчитывается на раз и бьет в точку. Согласна. Если бы не одно но. В том-то и дело, что апелляция к нашей Гражданской войне с вопросом: «Ты за белых или за красных?» здесь не уместна.
Несмотря на одинаковый возраст, происхождение – оба из бедных семей, и почти одинаковую дату смерти, поэты различны. У Дестовника-Каюха – четкая гражданская позиция: он против оккупации страны Пруссией. Да, он талантлив и чувствителен, да он хотел бы писать как всякий юноша о любви. Но силу поэзии своей он – сознательно! – направляет на поддержку измученных узников концлагерей, раненых товарищей-партизан. Его поэзия помогает людям даже в скотских условиях оставаться людьми, не позволяя превращать себя в животных. Она борется против пыток, против колючей проволоки. И происходит магия: стихи сами становятся такой же колючей проволокой – направленной против фашистских захватчиков.
«Эти звери всё сожгут вокруг,
И в России жрут детей они.
Нам не ускользнуть
из хищных рук.
Бог нас сохрани!»
Его – гражданские – стихи невозможно оценить по достоинству сегодня, в мирное время. Их можно оценить только в контексте того страшного времени и нечеловеческих обстоятельств. Когда  в концлагерях сжигали людей, предварительно срезав кожу с татуировками на дамские сумочки или для коллекций, а пепел сожженных шел на покраску танков – для вселения ужаса в противника. Вот тогда и надо было помочь – не дать пасть духом – себе и друзьям. И стихи эти можно оценить – не баллами, не рейтингом сегодняшних сытых зрителей, а спасенными человеческими жизнями. Которые благодарно телеграфируют автору невидимой азбукой Морзе.
«Нам не надо радионовостей:
у нас антенны из наших костей,
у нас провода из наших жил,
у нас глаза принимают без лжи
весть о борьбе людей.»
Франце Балантич – другой. Он – всегда ведом, почти беспомощен. Рядом с ним – спонсор, поддерживающий его дарование материально. Сам Франце решений не принимает: куда спонсор, туда и он. Так он оказался и на стороне оккупантов, и в отряде словенских националистов «Белая гвардия». И в стихах он не осознает своей гражданской позиции (по сути ее и нет), поэтому поэзия его – мягкая и пушистая. Таким же он выглядит и сам. Стихия в стихах – только мирная. Никаких пулеметов, автоматов и колючих проволок.
«Прекрасный сон приснился мне однажды:
твое лицо в окне гвоздик,
как будто колосок ко мне приник,
даря покой душе, томимой жаждой.»
У Балантича в стихах нет товарищей, друзей – он всегда один. Поэзия – женственная, сенсорная. Пишет нежные сонеты. И даже смерть в них – как жажда влюбленного: умереть, если рядом нет любимой. Его смерть – не страшна, не вонюча, не гадка – как у Дестовника. Его смерть – «прекрасное молчанье сжатых уст». Поэтому он не борется с ней, а безропотно подчиняется в стихах. Смакуя и примеряя на себя романтичную роль Ромео, принявшего – на сцене – яд из рук любимой.
«И больше кровь моя не солона,
я как сухие стебли мертв,
спокойно жду, когда придет весна
и труп мой разгребет.»
Со временем границы выветриваются, пересматриваются. Да, можно сказать, что сегодня между этими двумя талантливыми словенскими поэтами – призрачная черта. И кажется, что если вырвать их поэзию из временного контекста, то различие навсегда исчезнет. Но черта все равно остается – в стихах. Когда граница проходит по судьбе, она рвет на части. Не фотография разрывается, а само тело жизни.
Подмена понятий налицо. Поэтому и коллажно-театральная книжка, как бы талантливо она не была составлена, не срастается. Сегодняшняя нагота поэтов, сегодняшнее их равенство – показные. И соблазнительная театрализованная, заложенная в макете книжки дуэль поэтов – невозможна. Хотя за сам проект – пять баллов. Можно даже двигать на премию - за модную нынче «толерантность».