Земно-неземная

       Взошло солнце и озарило своими лучами летний город, утопающий в зелени деревьев, прозрачности фонтанов, цветастости светофоров и белизне домов. Солнце взошло для всех жителей города, но не всех порадовало своим светом и теплом.
-    Я больше так не могу! Ты даже не предупредил, что задержишься! Ты мог хотя бы набрать мой номер и сказать, что с тобой все в порядке?
-   Я думал, вернусь не так поздно… - стал оправдываться Соломон. – Моника, я не собирался там быть до ночи…
-   Ну когда ты понял, что вечеринка затянется, почему не предупредил меня? Я просидела ночью без сна, а сегодня у меня занятия до вечера…- она остановилась, сделала глоток кофе и продолжала, - И так было неоднократно. Ты просто не думаешь обо мне!
-    Как ты можешь такое говорить? Конечно, думаю.
-   Каким образом? – последовало молчание. Затем Моника сказала: Когда придумаешь – позвони. Удачного дня!
     Моника взяла сумку, книги и вышла на улицу.
-    Вот и поговорили. Тебе тоже удачного дня, – прошептал Соломон, когда остался один.

     Днем Соломон привез в выставочный зал еще одну картину.
-   Теперь их уже десять, - сказал директор галереи, бывший сокурсник Соломона
-    Скоро привезу еще одну.
-    Соломон, когда ты успеваешь их писать?
-   Ночью. Я в основном работаю ночью. Откроешь окно, на улице ночная прохлада, сверчки, тишина и такое вдохновение. Или дождливый день тоже навеивает рабочую обстановку. А что еще нужно художнику: вдохновение и …чувство влюбленности.
-   Оно и заметно, многие картины пестрят женскими телами, и, кстати говоря, тела похожи…
-   На Монику, - продолжил Соломон, - она прекрасна, она богиня, единственный человек, который вдохновляет меня всегда. Я часто с нее пишу женские образы. Даже когда она просто рядом мне особенно хорошо работается.
-   Она тебе позирует? – удивился Аскольд
-   Иногда.
-   Ты сейчас в колледж?
-   Нет, сегодня нет занятий. Я поеду за холстом и красками. Завтра увидимся.
-  Думаю, еще картины три и можно будет делать выставку. Кстати, начинай искать менеджера, нужно будет сделать афиши и небольшую рекламу.
-   Я об этом подумаю. Пока!

        Какой замечательный летний день: ни тучки, ни облачка, только теплое летнее солнце, прохладный ветерок, трепетание зеленых листиков на деревьях. Зазвонил сотовый:
-   Алло!
-   Соломон?
-  Да-да, я слушаю.
-  Вы знакомы с Моникой?
-  Конечно, а что такое?
-  Это из городской больницы. Моника попала в аварию полчаса назад рядом с колледжем, ее привезли к нам, состояние – крайне тяжелое, она на операции сейчас. Я сожалею…
-  Я еду-еду! – все, что он мог сказать, справившись с комом в горле. Он сел в автобус и поехал в больницу. Он ехал и боялся, что она его не дождется, что он больше не увидит ее обалденно красивых мечтательных глаз, маленьких аккуратных губ и щечек с притягательными ямочками.
    Вот он идет по коридору больницы, подходит в регистратуру, ему предлагают подняться на 4 этаж, там операционная. Все эти действия беззвучны, они как будто происходят сами собой, а Соломон просто наблюдает за ними и уши заложены как при взлете самолета.
-   Соломон ?
-   Да.
-  Вы  друг Моники?
-   Да.
-  У нее есть родственники?
-   Есть. Сестра.
-   Свяжитесь с ней.
-  Хорошо. Моника как?
-  Пока так же, у нее сотрясение мозга, ушиб и разрывы мозговой ткани при сотрясении, перелом основания черепа со смещением тканей и разрывом защитных оболочек вокруг головного мозга, множество ссадин. Операция длится уже час.
-  Я позвоню Ирэн.
 Соломон набрал номер.
-  Ирэн, привет! Я в больнице, Моника в аварию попала….Не очень…. Да, я в больнице, на 4 этаже. Операцию делают…
   Прошло десять минут, потом еще десять, а как будто час, время тянется медленно. Соломон сидел на кушетке и вспоминал улыбку Моники, ее мечтательные глаза, ее длинные пальцы рук и нежную шею.

-  Извините, вы автор этой картины? – спросила девушка с ямочками
-  Извините, я, - сказал Соломон и рассмеялся
-  Я честно, не поэтому извинилась, - сказала Моника, и ее ямочки стали более заметными
-  Я понимаю, - улыбаясь, ответил Соломон.
-  Меня зовут Моника. Я впервые на вашей выставке.
-  Меня зовут Соломон, и это моя первая выставка, если быть честным, - снова улыбнулся он
-  Поздравляю!
-  Спасибо. Я вас тоже поздравляю.
Моника непонимающе смотрела на Соломона
-  С тем, что я попала на ваш дебют? – улыбаясь, продолжила Моника
-   Нет, с тем, что вы чертовски обаятельны!
-   Спасибо, - неловко ответила Моника
-  Ну если дебютом считать одну картину. Моя картина здесь всего одна.
-  Значит она стоящая, раз я отдала предпочтение именно ей, - еле улыбаясь, произнесла Моника
-  Так что вы хотели спросить?
-   Я хотела узнать у художника, под впечатление чего вы писали картину?
-  Под впечатлением от женщины. Вас устроит такой ответ?
-  А какой женщины?
-  Красивой.
-  А еще какой?
-  Незнакомой. А зачем вас это?
-  Я психолог. Сейчас пишу статью о психологии художников.
-  Интересно. Это моя первая картина, которая мне самому нравится. Как-то днем я гулял  по парку. Навстречу мне шла парочка. Она – красавица, а он по сравнению с ней выглядел таким невзрачным. Причем у нее не было макияжа, я говорю про красоту внутреннюю, она просто излучала всем своим телом такой свет, и это сразу бросалось в глаза. Под этим впечатлением я написал картину.
-  Спасибо.
-  А вы разбираетесь в искусстве.
-  Да, немного.
-  Может, как-нибудь за ужином пообщаемся на тему искусства и психологии, меня психология очень занимает.
-  Я этого не исключаю.
-  Тогда скажите мне комбинацию цифр, по которой я вас смогу найти, – чуть улыбаясь, произнес он
Она достала из сумочки приглашение на сегодняшнюю выставку и на обороте написала номер своего телефона, отдала ему.
-   И давай перейдем на «ты», - предложила она
-  Если психолог советует…
-  Настаивает, психолог настаивает, - сказала Моника и пошла к выходу. Соломон проводил ее взглядом, пока она не скрылась в дверях.

-  Как Моника? – послышался голос за спиной Соломона
-  Ирэн, хорошо, что ты приехала, - Соломон обнял Ирэн
-  Что произошло?
-  Врач говорит, что Монику сбила машина на светофоре, она переходила улицу на зеленый цвет и не заметила, видимо, как появилась та машина на скорости более ста километров в час. Водителя задержали. Ее уже почти два часа оперируют.
-  Все будет хорошо, правда Соломон?
-   Правда. Я уверен, - дрожащим голосом прошептал Соломон
-  Я за кофе схожу. Тебе принести?
-  Не знаю, - прошептал он

-  Дорогая, ты сегодня до скольки работаешь?
-  До шести, а что?
-  Приедешь потом домой?
-  Скорее всего.
-  Хорошо, я жду тебя дома.
-  Отлично.
         В семь часов звякнули ключи, открылась дверь, на пороге стояла Моника.
-  Моника, я в комнате. Заходи, – послышался голос Соломона
-  Иду.
Она его удивила, впрочем, как и он ее. Моника появилась перед ним в ее любимых синих туфлях на шпильке, в черных чулках в сеточку и новом синем нижнем белье из прозрачного материала. Губы – ярко-красные, с ярким вечерним макияжем, ногти тоже красные.
-  Вот это… Я думал, удивлю тебя тем, что приготовлю ужин, но ты меня переплюнула. Я поражен больше, чем ты…
-  На самом деле, - бархатным голосом сказала она, - я поражена очень, такой красивый стол. А что на ужин?
-  Любовь, море любви,  - произнес Соломон, подходя к Монике и обхватывая ее за талию.
-  Отлично! Я голодна…как никогда.
-  С годовщиной, моя дорогая! Что бы между нами не происходило порой, знай, я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты это всегда помнила.
-  Я помню, милый. Хоть мы и разные с тобой люди, но в нас есть одно сходство, которое нас и связало, - это то, что мы чувствуем друг к другу, мне иногда сложно отличить духовное это или физическое, но я постоянно тебя хочу, хочу испить тебя всего и постоянно ты становишься только полнее…
-  Я поражен тобой, удивлен, очарован, вдохновлен, я влюблен по уши! – шепотом сказал Соломон
-  А я ослеплена, обезврежена, сбита с ног тобой! Ты -  все для меня!
-  Будем ужинать?
-  Что за вопрос, конечно, будем, я хочу попробовать все, что ты приготовил для нас.
    На протяжении всего ужина ее ямочки не сходили со щек, ее губы просили поцелуя, ее глаза были голодными, а грудь просто соблазнительной! Ее ноги! Ее нежное тело на шелковых простынях! Ее стоны блаженства, ее развратное поведение! Это никогда не забудется и не сравнится ни с кем и ни с чем…

-  Извините. Сестра Моники подъехала? – прервала мысли Соломона врач
-  Да, это я, - сказала, вставая с кресла Ирэн.
-  Мне очень жаль, но мы... не смогли ее спасти…Слишком тяжелая травма, несовместимая с жизнью….
   Все, что говорил врач дальше, Соломон не слышал. Он стоял и просто смотрел на шевелящиеся губы врача. Впервые в жизни Соломон ничего не чувствовал, не думал, как будто ему перекрыли кислород, а он даже и не почувствовал. Почему? Должно быть потому, что было что-то важнее того, чтобы просто так дышать.
-  Она в палате, можете к ней пройти… Идите за мной, - услышал Соломон и машинально сделал шаг вперед. Они молча шли по узкому длинному белому коридору четвертого этажа. Из открытых дверей операционной пахло препаратами. Наконец врач остановилась у двери.
-  Вот здесь. Минут 15-20 в вашем распоряжении.
   Сначала зашла Ирэн. Соломон не решился пойти с ней. Он хотел зайти один, да и Ирэн хотела побыть наедине с сестрой. Сколько времени была Ирэн с Моникой, Соломон не понимал, время то сужалось, то расширялось. Ирэн вышла из палаты заплаканная, на ней лица не было. Соломон сделал шаг, еще один и оказался в палате. У окна – кровать. Он подошел. Моника лежала в голубом операционном халате. Волосы! Ее шикарные длинные вьющееся волосы подстрижены коротко, но это не портило ее красивого лица. Ее обалденно красивые глаза были закрыты, аккуратные губки расслаблены, ямочки сошли с лица… Какая она красивая, моя девочка! Какая молодая, какая непреступная! Но все же моя! Я знал, что мне завидовали многие парни, когда видели нас вместе, знаю, что когда она шла без меня по улице, ее провожали взглядами прохожие мужчины. Я ей не говорил, но я гордился, что она именно со мной, иногда даже слишком наверно. Я бы ей этого и не сказал. Есть вещи, которые я тебе не могу сказать даже сейчас, понимаешь, любимая? Да, может ты была права, когда говорила, что я не очень искренен с тобой, что чего-то недоговариваю, что чувства поддерживаются в том числе и теплыми словами, но я бы тебе этого не сказал, а сейчас подходящая ситуация, я открыт перед тобой и для тебя! Вот я трогаю тебя, ты такая теплая, ты всегда такой была, теплой, мягкой, нежной, правда стоило не то сказать, и ты тут же выпускала свои коготки, как кошечка…. Прости меня, что сегодня утром мы расстались так по-дурацки, я даже тебя не поцеловал! Зато сейчас поцелую… Ты меня простишь?
     Соломон заметил, что разговаривает вслух, когда увидел врача в дверях палаты. Он посмотрел еще раз на Монику, улыбнулся невероятно искренней улыбкой, провел пальцами рук по ее лицу, затронув кончик носа, наклонился, поцеловал в губы и пошел к двери, оглядываясь и оглядываясь…
-  Вот личные вещи Моники, - сказала врач, передавая пакет с вещами в руки Соломона. Там одежда, телефон, ее тетради, украшения, только вот туфель один…второй должно быть не смогли найти…Я сожалею, – были последние слова врача

       Он проводил Ирэн домой. Было за полночь. Соломон шел по ночному городу, погода начинала портиться. Он шел по почти безлюдным улицам и вдруг резко остановился, как будто его пронзила молния. Он стоял на перекрестке улицы, где произошла авария. Туфель, туфель Моники где-то здесь! Он болел, болел, разве здоровый человек пошел бы ночью искать туфель? Но ведь это туфель его любимой, единственной девушки. Он потерялся. Почему он пришел на место аварии, ведь город большой, в нем тысячи таких перекрестков! Это не совпадение! Соломон принялся искать туфель. К тому времени начал накрапывать дождь. Наверно странно и непонятно Соломон выглядел для проходящих мимо людей. Но это  и  не важно. Туфель оказался в кустах у дороги. Соломон так обрадовался  своей находке, которая была для него сейчас дороже всего. Он взял этот синий туфель Моники как дорогой и драгоценный камень и стал его прикладывать к губам, целовать под холодным проливным дождем. Когда он уже промок и не мог идти пешком дальше, он остановил машину и поехал домой.
     Дома его никто не ждал. Пустой, холодный дом. Холодная постель. Душно, нечем дышать. Соломон открыл окно. Как ароматно пахнет дождь! Он сел на кровать, такая широкая кровать. Соломон сел на кровать напротив окна и полной грудью вдохнул ночную прохладу. Ветерок играл тюлевой шторкой, поэтому Соломон не сразу понял, что случилось. Шторка колыхалась так близко, рядом с его лицом. Он поднял глаза и увидел Монику. Она была в прозрачном белом широком платье.
-   Конечно, я тебя прощаю, любимый! Я и сама во многом виновата. Ты же на меня не сердишься?
-   Нет, ни сколько…
-   Мне нужна твоя помощь, без нее не обойтись. Я прошу очень, чтобы ты похоронил меня в этих синих туфлях, и еще с моим плюшевым зайчиком! Мне пора, меня зовут, я не могу оставаться! Прощай!
-   Забери меня с собой, я не хочу жить без тебя.
-  У тебя своя судьба, а я приду за тобой, когда настанет это час, обещаю, я буду тебя ждать. А сейчас мне пора, меня ждет второе рождение.
   Она прямо-таки растаяла в воздухе, испарилась. Соломон не помнил, как он заснул. Когда он проснулся утром, с тумбочки заботливо смотрели на него два синих любимых туфля Моники.
   
   Трудный день: прощание, много людей и знакомых и не очень, все подавлены. Как и обещал, Соломон надел на Монику синие туфли и  положил с ней плюшевого зайчика, свой подарок. Весь день его сопровождали мрачные мысли, но вечером он почувствовал тягу к жизни, он хотел жить, творить, хотел почти как тогда, до смерти Моники. Домой он вернулся поздно, спать не хотел. Он достал фотоальбом и стал разглядывать фотографии, он не переживал, не мучился, ему доставляло такое удовольствие вспоминать свою Монику такой разной, такой, какой он ее знал. Вот она в ванной, он как-то запечатлел ее обнаженной. А вот они гуляли по парку летом, погода чудная, вокруг столько зелени, это было после дождя. А вот здесь его день рождение, она тогда приготовила великолепный ужин, салаты были потрясающие. Она же сказала, что ее ждет второе рождение, нужно и отмечать сегодня день ее перерождения, а не смерти… В зале что-то скрипнуло, Соломон вздрогнул, но потом рванул в зал. На диване сидела Моника, опять в том же широком прозрачном белом платье.
-   Дорогой, возвращаю тебе туфли, они мне не понадобились, я ведь теперь летаю! – она протягивает туфли Соломону. Он принимает их, Моника исчезла так же быстро, как и появилась. Соломон даже не успел понять, что произошло. Он сидел на диване с ее парой синих туфель и сотни раз прокручивал в голове эту встречу с ней.

     В эту ночь свет в квартире Соломона не гас. Соломон работал всю ночь. Его невозможно было остановить ничем. Он ничего просто вокруг не замечал. Он был в каком-то своем мире, где жил только он и его будущий ребенок – очередная картина. Нужно ли говорить о том, что именно он нарисовал? Думаю и так понятно, что ее, его единственную музу, которая не перестает для него существовать. Он нарисовал ее в белом прозрачном платье, в котором она к нему являлась два раза. Соломон никогда не думал, что белый цвет так идет Монике. Он любил, когда она одевалась во что-то более темное, что подчеркивало ее фигуру, ее роскошные волосы и добавляло ей нотку неприступности. Она и сама не любила светлых тонов, но белый цвет подчеркивал ее нежность, искренность, чистоту и неземную красоту. Она была похожа на ангела. Так вот к утру, картина была готова, оставалось высохнуть краске и можно нести  на выставку.
      Все выходные он много спал, почти не работал. В понедельник он понес картину в Художественную галерею.
-   Соломон, я в шоке…Не думал, что ты быстро восстановишься…, - начал говорить Аскольд
-  Моника очень мудро поступила… Она… Знаешь, у меня своя жизнь, мне очень жаль, что я не разделю ее с Моникой, но нужно жить дальше. Мы хотим организовать выставку моих работ, я иду к этой целе, вот принес тебе эту картину. Надеюсь, ты не отказался от выставки?
-  Конечно, нет. Я просто хотел дать тебе время… Думал, что пока ты не готов…
-  Спасибо за заботу. Я готов дальше жить. Посмотри на это, - сказал Соломон и распаковал картину. Яркий свет озарил комнату, от него даже стало резать глаза, Аскольд интуитивно зажмурил их.
-  Это твоя лучшая работа, безусловно. Ее мы поместим в центр. Ты не против?
-  Нет, конечно.
-  А как называется картина?
-  …Земно-неземная.
-  Отличное название!
-  Я его только что придумал. Оно у меня крутилось в голове все выходные.
-  Через пару недель принесу еще картину, раньше никак, в колледже работы много.
-  Хорошо, жду.

        Все в этом мире проходящее: обиды, боль, неприятные моменты. У одних оно проходит медленнее, у других – быстрее, но в конечном счете все это стирается из памяти, испаряется. Время лечит, раны затягиваются, остаются рубцы… Человеку суждено истлеть, испить чашу своей жизни, но есть кое-что, что остается после нас. Оно не умирает, потому что неподвластно смерти. Каким  образом человека помнят те, кто остается жить дальше? Что останется воспоминанием о тебе, что будет жить после твоей смерти? Вещи, твои вещи продолжат твою жизнь на земле, а просто-напросто будут постоянным напоминаньем о тебе. Кто написал эту картину? Художник. А какой? Такой-то такой-то. Даже если не вспомнят имени – все равно будут помнить. Кто написал эту картину? Не знаю, но какую мысль вложил в нее художник! Так думал Соломон, заканчивая свою картину. Вот уже полгода прошло со смерти Моники, а она до сих пор меня вдохновляет! Она не умерла, она живет, все еще живет во мне. Всё  в  человеке  смертно: и  разум,  и  физические  ощущения,  и память,  в  конце  концов, только  ОНА   остаётся  чистой,  непроницаемой,  вечной,  парящей,  только  ОНА несёт  тебя  вперёд,  вверх, в  высь, ОНА, ДУША,  твоя  ДУША.

-   Надеюсь, эта картина последняя? – пошутил директор галереи
-   Я думаю, да.
-   Показывай. Как называется?
-  «День рождения».
-   А почему все в черном?
-   Душа рождается, когда человек умирает. Поэтому душа в белом.
-   А вот оно что!

    Рядом с тобой люди, и ты их знаешь и видишь каждый день. Они просто существуют и всё, как воздух, которым мы дышим, как земля, по которой мы ходим. Мы принимаем их, они принимают нас. Кажется, они нам не близкие и не далёкие, не чужие и не родные, но они занимают часть нашего существования, им есть место в нашей жизни, да мы этого не понимаем до того момента, пока они не уходят от нас и их не вернуть, не позвонить им, не увидеть их. Только тогда и так поздно понимаешь, что этот на первый взгляд незаметный человечек входил в твою жизнь, в поле тех людей, с которыми хотелось постоянно общаться и видеть их. Хочется ему крикнуть: «Подожди, я же тебе ещё не успел сказать, как ты мне дорог и нужен!», и не скажешь теперь уже. Потом обманываешь себя: да он просто вышел и вот-вот должен прийти. Но когда он так и не приходит, обман растворяется в воздухе, и приходит понимание того, что ты перед ним очень виноват. Ведь была же возможность сказать ему всё, что ты хотел!  Кроме того, ты знаешь, что он был бы рад это услышать, но время упущено. Человеку важно знать, что он кому-то нужен, что он нелишний, так говорите ему это, ему так хочется услышать это и убедиться, что он не незаметный, что вы им дорожите. Моника, моя дорогая Моника…

-   Привет! Удачно, очень удачно! Особенно главная картина выставки! Поздравляю с дебютом!
-  Спасибо, Ирэн! Я очень рад увидеть родное лицо на выставке! – произнес Соломон
-  Как жизнь?
-  Она вся перед тобой, вся в этих картинах!
-  Ты молодец! Я тебе поражаюсь! Пережить смерть…ее…Моники и продолжать…
-  Она не умерла, она до сих пор мне помогает жить, она пишет эти картины. Знаешь, сегодня проснулся и чувствую,  что-то не так, как вчера, как пару недель назад. Меня это так стало мучить, я напряженно вспоминал, что же не так.
-  У тебя выставка сегодня, - сказала улыбаясь Ирэн
-  Это да. Но только придя сюда, всмотревшись в эти вот картины, я понял: сегодня вторая годовщина нашего знакомства с Моникой… Знаешь, что я тогда подумал?
Ирэн покачала головой, и на глаза ее навернулись крупные слезы.
-  Я подумал, что неслучайно моя выставка именно сегодня. Она все видит, и я это чувствую…
-  Так хочется в это верить…
-  Ирэн, я это знаю – произнес Соломон, сжав ладонь Ирэн в своей руке
-  Извините. Соломон, познакомься, это мой друг из Франции, художник Поль Сюр. Он проездом в городе, я пригласил его на выставку, он поражен до глубины души, а про картину   «Земно-неземная» он сказал, что картина светится изнутри, и даже сравнил ее с иконой.
-  Спасибо. Я не ожидал такого сравнения.
Поль Сюр приблизился к следующей картине.
-  Народу много. Это несомненный успех. Ты интервью давал?
-  Да. Минут тридцать назад. Пойду, гляну картину «Земно-неземная». Что же иконописного нашел в ней Поль? – сказал Соломон и направился к картине. Он прошел мимо толпы знакомых, учтиво с ними здороваясь. Вдруг взгляд его мелькнул, а потом судорожно остановился на знакомой и одновременно незнакомой женской фигуре в красном платье с глубоким вырезом на спине. Не успел он сделать шаг навстречу, как она стояла уже рядом с ним и восторженно смотрела на главную картину выставки.
-  Нравится? – было спросил Соломон и одновременно с вопросом до него стало доходить…
-  Очень нравится! – сказала девушка и повернулась к Соломону лицом
-  Дорогая, ты пришла?
-  Я не могла не прийти. Ты молодец!
Оба молчали. Он изучал знакомые изгиба ее тела: нежная вытянутая шея, закрытая грудь, чуть загорелая кожа, красные губы с чуть заметной улыбкой, выразительные бездонные глаза….
-  Сегодня наш праздник… - успел произнести он
-  Поэтому я здесь, - тихо, мелодично пропела она. Моника подошла вплотную и мягко коснулась своими теплыми, родными, знакомыми губами его лба. Этот поцелуй был долгий, нежный, теплый. Перед глазами Соломона промелькнул момент их первой  и последней встречи, момент, когда они принадлежали друг другу, а им – весь мир. Момент полного единения их душ, их сущностей. Соломон почувствовал сладкий вкус ее красных губ, энергию ее тонких и сильных  рук, прикосновения ее ресниц, прерывистой дыхание на своей щеке. Как только поцелуй закончился, Соломон продолжал стоять с закрытыми глазами, пытаясь продлить этот  момент. Когда он открыл глаза, то увидел Монику, направляющеюся к выходу, у двери она повернула голову и посмотрела последний раз на Соломона манящим взглядом.
     Двумя днями позже коллекция картин Соломона пополнилась новым творением «Последней взгляд», где художник запечатлел тот манящий мимолетный последней взгляд Моники великой, единственной Моники.
    Вот она, моя жизнь. Многие говорят: Тебе всего двадцать пять, а ты добился такого! Я частенько отвечаю на это: Мне уже двадцать пять и я просто работаю, сколько всего еще нужно сделать, сколько идей, планов, одной жизни будет мало… Я оглядываюсь назад и каждый раз понимаю, что теряю много времени понапрасну, за то время, которое я трачу, добираясь на работу и назад, стоя в очередях, ожидая, когда студенты сдадут мне экзамен, я бы мог сделать еще столько же всего, сколько уже сделал. Время летит с космической скоростью, тратится на пустое с геометрической прогрессией. Не могу сказать, что я недоволен собой. Я собой горжусь, что мне удается писать такие картины, обучать студентов искусству, помогать им найти собственный стиль, но в целом, я думаю, что мог бы сделать больше.
   Я даю интервью, и каждый раз мне задают один и тот же вопрос: Мы знаем о вашей трагической судьбе, вы потеряли свою девушку и т.д. и т.п. Я не люблю отвечать на такие вопросы. Мне кажутся они бессмысленными. Что значит потерял? Потерял в физическом плане, я ее не вижу, не могу потрогать, спросить, как дела, но между нами было больше, чем просто физический контакт, я чувствую ее душу, чувствую, что она рядом, она меня так же вдохновляет, советует. Разве может умереть любовь, когда умирает человек? Разве может умереть душа? Я думаю, нет. Человек умирает, а его душа одновременно рождается в другом мире. Между мной и Моникой связь не потеряна, она существует до сих пор между нашими душами, она видна в моих картинах, она ощутима в моих глазах. Как бы неправдоподобно это не звучало, но я верю, что наши души встретятся. Я могу долго разговаривать с Моникой, когда пишу картины, когда нахожусь дома, я думаю, она меня слышит. Я живу с ощущением, что Моника где-то тоже живет, пусть я ее и не вижу, ее душа существует где-то, так же как моя существует на этой Земле.
    Удивительно получается, что мы иногда не понимаем людей, которые находятся с нами рядом. Я иногда не понимал Монику. Но недавно я разбирал старые бумаги и нашел ее дневник, оказывается Моника  иногда вела его и часто записывала то, что не могла сказать мне, то, что было у нее на душе, то, что никому не говорила. Я прочитал…Сначала ее рассуждения  мне  показались проблемой на пустом месте, но потом стал вспоминать наши разговоры, отношения, споры и то, с чем я тогда был не согласен, показалось мне единственно возможной точкой зрения. Раньше я не понимал. А вот сейчас понял, дорос, взглянул на эту проблему глазами Моники. Нашел сумочку Моники, я ее не открывал с того момента, как мне отдали ее в больнице. Нашел в сумочке наше фото, почему-то плакал полчаса… Наверно потому, что не могу Монику  потрогать и почувствовать телом, увидеть глазами, хотя я благодарен ей, она знает, что я скучаю, приходит, давно вот только что-то не была…давно… А я вынужден целыми днями лежать и читать. Вставать мне пока нельзя, пневмония нешуточное дело.

Зазвонил телефон.
-  Алло!
-  Привет, Соломон. Это Ирэн. Как здоровье?
-  Потихоньку.
-  Тебе бы в больницу.
-  Дома я быстрее поправлюсь, здесь атмосфера другая.
-  Помнишь, что сказал тебе врач? Если станет хуже, сразу звони ей. Ты таблетки пьешь, которые она выписала?
-  Да, конечно, - слукавил Соломон, глотая первую таблетку
-  Выздоравливай. Я зайду завтра с утра перед работой.
-  Хорошо.
-  До завтра!

  Запретили вставать… Они же не могут понять, что я не могу не рисовать, не могу же я лежать целый день, уставившись в одну точку. Запретили открывать форточки, а ведь вчера был такой красивый дождливый день! А в дождливые дни я всегда пишу с открытым окном…Все это запретить мне – значит запретить жить. А я все жадно глотаю воздух и твердо держу кисть в руке, свешиваюсь в окно, чтобы теплые капли погладили мне лицо, смыли все невзгоды, чтобы ночной ветерок мягко поцеловал меня в щеку. Чтобы мои уставшие глаза увидели ярко-розовый закат и  кроваво-оранжевый восход. Чтобы они запомнили это чудо природы и мои руки перенесли это на холст, просящий красок преображения. Они даже не понимают, чего лишают меня, приказывая лежать, не дышать ночной прохладой и не творить! Лучше лежать мертвому или творить больному? Для меня первого варианта не существует. Я буду по кусочкам собирать себя и продолжать писать.
   
  Я стал любить синий цвет, цвет ярко-синих глаз, цвет спокойствия и умиротворения. Я долго думал, почему раньше синий цвет я считал цветом чернил, клякс, нечистой силы, а потом вдруг полюбил? Полюбил точно так же как ребенок мягкую игрушку. Теперь моя картина пестрила синим цветом и его оттенками, а я не боялся смешивать синий цвет с красным, зеленым, даже черным. Для меня самого это было неожиданным, но мне нравилось все больше и больше то, что вычерчивалось на холсте, правда, я не знал, как это интерпретировать, наверняка Моника как психолог нашла бы быстро пояснение моему рисунку. Снова дождь! Я целый день на ногах, рисую-рисую и еще хочу и хочу! Как меня вдохновляет дождь! Помню, идет дождь, окно открыто, ветерок играет с занавеской, Моника кутается под одеялом, но не просит закрыть окно, она знает, как я люблю дождь и ее. Я чувствую, что она спит и создает ауру спокойствия вокруг, а там дождь, но я здесь, рядом с ней, нам хорошо, и дождь – такая мелочь! Я вожу кистью по холсту, и все так прекрасно получается, работа кипит, а моя девочка спит сном младенца, я тихо вожу кистью, чтобы не разбудить ее, тихо смешиваю краски, даже дождь прислушивается к ее ровному дыханью и бьет по окнам не так сильно… И вот надоело рисовать, я поворачиваюсь, смотрю на кровать, но там никого нет, она пустая. Моника стоит  у окна и ловит капли дождя в ладошки:
-  Смотри, какие они крупные! – восклицает она
-  Ты уже не спишь? – я подхожу к ней
-  Я ловлю дождь…
-  Удачно? – шучу я
-  Да, полные ладоши наловила, - отвечает Моника
-  Какая ты радостная!
-  Да, я пришла за тобой. Пора, любимый!
-  Уже? – неуверенно спрашиваю я
-  Да. Я обещала, что буду ждать, дождалась… - сказала она и прильнула мокрой нежной щекой к моей груди
-  Тогда пойдем. Давно мы не гуляли.
-  Хороший повод. Под дождем мы еще и не гуляли.
-  Ты не продал картину? – вдруг спросила она, указывая на картину «Земно-неземная»
-  Я хотел подарить ее тебе.
-  Спасибо, - ответила она, взяв за руку Соломона, и ямочки вспыхнули на ее белых щеках.

   Ирэн нашла Соломона в постели промокшего от дождя, прижимающим к влажной щеке синий любимый туфель Моники …