Любовь

       Тогда не было компьютеров, не было и нормальных счётных машинок. В бухгалтерии грохотали и щёлкали арифмометры. Когда наступало затишье, в обеденный перерыв, сотрудницы – все женщины - доставали бутерброды, чай или кофе в термосах и прихлёбывая, разговаривали о том, о сём. Вошла главная. Все на миг замерли, а потом вспомнили, что в обеденный перерыв можно и поесть, и поболтать вполне законно.
        - Ну, Люда, ты нам сотрудничка порекомендовала. Твой Марк Мойсеевич совсем того. – Главная покрутила пальцем у виска. ; Представляете, я ему говорю: «Ну, почему у вас так вот у этих двух книг обложки вздыбились?» А он мне говорит, да медленно так:
        - Понимаете, клей горячий, а картону это неприятно.
       Сотрудницы рассмеялись. А нужно сказать, что в то время множество документов переплетали в большие гроссбухи для хранения их в архиве. Марк Мойсеевич поступил на работу по рекомендации Люды, сотрудницы этой бухгалтерии. Она сразу же предупредила в отделе кадров, что этот человек получил профессию в артели инвалидов, он хороший специалист. Претендентов на такую работу не находилось, в кабинетике Марка Мойсеевича был ужасный запах, он там же на электроплитке варил клей, раскладывал точно по порядку листки документов, сшивал их, проклеивал, переплетал, потом накладывал пресс. Сноровка у него имелась, а большого ума тут не требовалось. Да и что с него взять – старик.
        Сотрудницы добродушно посмеялись, а когда главная вышла, Люда неожиданно сказала: «Знали бы вы от чего он такой, то не смеялись бы»! Тут все стали просить Люду рассказать о Марке Мойсеевиче то, что она знает. Время перерыва ещё не вышло, и Люда начала рассказ.
     - Мы с мамой тогда жили в Умани, под Киевом есть такой прекрасный маленький городок. Там для своей возлюбленной, а потом и жены Софии граф Станислав Потоцкий построил дивный парк Софиевку. Наверное, многие знают огромный фонтан в виде змеи, нагромождение валунов, гранитных плит, одна из которых напоминает профиль графа, там есть Остров любви, парк роз. Сама история Софиевки и графа – это целый роман, но вы хотели слышать о  Марке Мойсеевиче…
         Тогда он с матерью приехал в Умань после войны, и был он  весёлым молодым парнем. Этого я не видела, мама мне рассказывала… И повстречал он девушку, Ольгу, она из богатых была, дом свой, сад. У них нашлось много общего с Марком, только родители Ольги запрещали дочери встречаться с этим молодым человеком. Они христиане православные были, а Марк – мало того, что был бедным, так был евреем, такой себе невысокий, вертлявый, рыжий,  кудрявый. Ну, просто, как говорила мама,  львёнок. Но было ему уже лет двадцать. Девушка черноволосая, лицо белое, как мраморное. Летом вечно бегут через мостик, мелькают её чёрные расплетенные волосы и его рыжая грива. Он, бывало, руку протянет, а она, как козочка – прыг за ним через камни… Я рассказываю так, как мама мне всё это описывала, а потом я уже видела их сама, пока мы не переехали в Киев.
          Стали женщины торопить Люду, рассказчицу: «Давай скорее, перерыв заканчивается!»
      - Что дальше? Ничего хорошего не вышло. Родители Ольги решили убрать как-то Марка. Наняли пьяницу продажного за бутылку. Тот подкараулил парня, ударил по голове. Нашли его поздно вечером, без сознания… Беда! Мать Марка – небогатая женщина, а тут срочно нужна машина, везти в Киев. Узнала от кого-то Ольга, примчалась, плачет, сидит у постели Марка, не отходит. Тогда отец Ольги, будто бы он тут не при чём, даёт денег на машину, чтобы везти Марка в больницу… Только не думал он, что и дочь за Марком  увяжется. А Ольга поехала. Долго лечили парня, и Ольга весь срок пробыла в больнице, её санитарочкой оформили. Раненому вроде легче, но с головой что-то случилось, не узнаёт никого, не помнит ничего, даже мать родную не узнаёт. Ольга не захотела возвращаться домой. Окончила курсы медсестёр там же, в Киеве, стала снимать квартиру. Кто-то, видно, сказал ей, что это родители наняли пьяницу, чтобы убить  нежелательного ухажёра дочери.
      Ну, а Марка определили в артель инвалидов, там он выучился на переплётчика. Работать он любит. Видите сами, даже в обед не прерывается…  Ольга так и не видела его больше, да и не тем этот Марк стал, совсем другой, несчастный человек. А какой он теперь – сами видите. Постарел, осталось немного рыжих волос…
        - А Ольга как? – спросил кто-то.
        Её родители насильно с милицией вернули  домой спустя два года, вскоре девушка повесилась в беседке в саду, недалеко от дома. Молода была, упряма, её, говорят, под замком держали, чтобы не сбежала. А когда случилось с ней такое, ой! Единственная дочь! Что тут было! Это и я помню. Крики, слёзы, проклятья. Они продали всё, уехали куда-то. А новые хозяева дома ту беседку, где повесилась Ольга, сожгли. И это я  видела, горело, трещало, обуглилось какими-то страшными чёрными извилистыми остатками…
        - Неужели она так его любила?
        - Огонь-парень был, что говорить.
        - А потом?
        - Похоронили Ольгу в Умани, поп запретил ставить крест на её могиле, похоронили недалеко от дороги как самоубийцу. Поставили родители памятник. Белый, мраморный, на нём – профиль девушки, сломанный цветок рядом, а ниже лев сидит на задних лапах, вроде охраняет её, а ещё – на шее у льва цепь изображена, на цепи шестиконечная звезда…
        - Я недавно там побывала, протёрла изображение Ольги – красавица, прочитала надпись: «Павловская Ольга – 1932 – 1955гг. Прости нас, доченька, а мы себя никогда не простим».
Посмотрела я на льва и сама себе сказала: «Так вот ты где, молодой лев, Марк!» Там и встретились они, а тот Марк Мойсеевич, который у нас работает – конечно, уже другой человек. Несчастный старик.
       Впервые я тогда встретилась с настоящей любовью. И вспомнила стихи В.Набокова, как будто специально написанные по этому случаю:
          Однажды мы под вечер оба
          Стояли на старом мосту.
          Скажи мне, спросил я, до гроба
          Запомнишь вон ласточку ту?
          И ты отвечала: ещё бы!
          И как мы заплакали оба,
          Как вскрикнула жизнь на лету…
          До завтра, навеки, до гроба –
          Однажды, на старом мосту…

     Ну, вот, значит,недавно шла я, это не был туристический сезон. Фонтан выключили, я прошлась по мостику с отсыревшими чёрными досками, за ноги цеплялись  зелёные побеги физалиса с красными фонариками… Мне казалось, что всё вокруг наполнено любовью, грустью, предчувствием большой несчастной любви.
         - Ну, ты у нас вообще поэт. Ой, садимся скорее за работу!
    ...Застрекотали арифмометры… А Люда понесла в каморку-кабинет Марка бутерброды…