Codes

Пусть тот, кто не математик, не читает меня.
Леонардо да Винчи, Суждения о науке и искусстве.




     Всякий раз, садясь за новую книгу, я пытаюсь осмыслить то, о чем она будет. Но по ходу написания я все больше и больше начинаю осознавать, что я не пишу романы, я пишу именно книгу. И эта книга, явившись собирательным образом и своего рода призмой всего прочитанного, увиденного, услышанного и пережитого мной, не может быть некой историей. Эта книга может быть только обо всем сразу. Только о попытках придать смысл своей жизни, только о магической и спасительной силе искусства, только об энергии жизни, покоящейся и буйствующей, сводимой и несводимой к вербализации, наблюдаемой извне и ощущаемой в хаотичном движении медленно растворяющейся в ежедневности сущего собственной души.
     Совсем недавно я в очередной раз пытался сдать одну из своих книг в одно известное издательство. Но мне отказали в публикации, сославшись на то, что мои произведения "не формат". Они сказали, что им нужна рассказанная история. Им нужно повествование, а не "нагромождение разрозненных мыслей". Я сделал, было, усилие защитить свое произведение, но мне сказали, что мои книги не будут интересны их читателям. На этом и расстались. Я понял, что бесполезно метать бисер перед свиньями. Конечно же, я не против повествования. Точно так же, как и не против рифмы. Но я пишу не роман, не историю, не мемуары, не трактат - я пишу книгу, и она должна быть умной, оригинальной, веселой, трагичной и, наконец, она должна быть произведением искусства. Ведь границы моего мира - это границы моего искусства. А книга - это своего рода швейцарский сыр, испещренный дырами. Это лабиринт, в котором перемещение возможно только по этим "дырам". Поэтому, именно перемещаясь от одной лакуны к другой, от одной недосказанности к другой, от одного кода к другому, мы познаем книгу. Мы познаем себя.

Часть 1. Вкрапления детства. Пробуждение от кошмара. Агрегатные состояния сна. Поиски пространства. Полеты на край себя и обратно. Возвращение в рай ускользающего времени. Легкость бытия. Стремление к справедливости. Происхождение видов. Понимание сути. Распознавание образов. Выявление истины.

Достаточно оглянуться назад, и прошлое станет настоящим, настоящим прошлого. Достаточно всмотреться вперед, как будущее станет настоящим будущего. Прошлое и будущее, переживаемые сейчас, в один миг, в одном акте созерцания смешанных, словно в коктейле, событий, предвосхищающих время и возвращающих в пространство. Разноцветные ленточки гимнасток с телеэкрана сверкают и трясутся перед моими глазами. Их цвет насыщен. Их движения управляемы. Их восторг внушаем. Их жизнь недолговечна. Их извивы свидетельствуют об отчаянии. Их падение означает конец удачи.

Часть 2. Гармония. Проявление тайны мироздания. Прощания и встречи. Интерес к пониманию природы снов.

В каждом разобранном кубике Рубика я вижу недопонимание. Скольжение сознания. Неспособность ухватить суть. Туман, накрывающий видимое и значимое. Сложение в единое целое разрозненных фрагментов и разложение цельного гармоничного на составляющие. Думаю, основная проблема человека в том, что он всегда стремится к целостности, но он не способен ощутить эту целостность в одиночку. Но вовлекая в свой мир все новых гостей и стремясь создать вокруг себя социальную гармонию в своем микромире, стремясь зафиксировать органичное сочетание бытийных и событийных оттенков, которые поддерживают его интерес к жизни и которых ему не хватает для ощущения целостности своего существования, он вдруг начинает понимать, что перед ним непосильная задача: гармония не терпит ничего лишнего, но при этом состоит из одних только деталей. Эти детали не складываются в единое целое, но они подчиняются некоему внутреннему порядку, который превращает их неполноту в завершенность. Именно завершенная неполнота является тем магическим свойством гармонии, которое способно привнести в человеческое существование временное облегчение.

Часть 3. Лето. Внимание к деталям. Осознание необходимости. Путь как неподдающийся расшифровке иероглиф. Содрогание майского ветра.

Я выхожу из своего дома в зеленый летний воздух, уходящий в голубое сверкающее небо. Мои дороги, мои пути, мой крест. Мое осознание необходимости. Радость и боль. Отчаяние и озарение. Мимо меня проносится сочная майская листва, она звучит как аккорд на органе, затягивает в сладкий омут своих солнечных содроганий. Я вдыхаю даль, вдыхаю тяжесть бытия, но легкий невесомый свет разносит по городу детский смех, и я поддаюсь очарованию движения сквозь ничто ко всему. Красавицы в юбках, со страстью, зажженной между ног, словно олимпийский огонь. В огромных фонтанах, словно в гигантских крабообразных насекомых, играют дети, разбрызгивая тепло, которое суть вода. Я снова ухватился за ниточку жизни.

Часть 4. Солнце. Мерило. Множество. Простые вычисления в летнюю ночь. Осознание дома.

Солнце одинаково везде. Вдали ли ты от дома или же наблюдаешь небо из своего собственного окна - солнце светит одинаково прекрасно. Восходы и закаты могут отличаться наличием тех или иных оттенков, географических нюансов, но психологически солнце величина константная. Это число пи для души. Все соотносится с солнцем и познается в сравнении с ним.

Часть 5. Направления мышления. Начало и конец. Много и мало.

Неординарность мышления, подачи материала, оригинального критического разбора банальностей и т.д. Когда меня особенно припрет, я беру гитару и часами извлекаю из нее разные звуки и мелодии. Каждая рожденная в этих условиях мелодия или звук живут всего несколько минут. Я не стремлюсь их поскорее записать, чтобы не забыть, или же довести до какого-то законченного вида. Дело, видимо, в том, что все по-настоящему интересные и достойные произведения бесконечны. И в отношении таких произведений всякое начало и конец произведения всегда являются произвольными. А всякое стремление к началу по сути есть стремление к концу.

Часть 6. Красота. Период полураспада. Искусство боя. Рай

Все современное искусство - либо исчезающая красота, либо красота исчезнувшая. Всякий раз, сталкиваясь с красотой, мы наблюдаем ее пик перед самым угасанием, мы наблюдаем праздник детства перед самым его окончанием. Грусть - вот, что вечно сопровождает восприятие истинной красоты. Ибо не что иное не способно дать так глубоко почувствовать одиночество души и в то же время ее необходимость в растворении во всем сущем. Каждый из нас - просто элемент множества. И мы пытаемся выбиться из этого множества, с которым связаны жесткой, почти математической зависимостью. Но вот мы чувствуем проявления своей индивидуальности и готовы к рывку в самостоятельное, автономное существование. Но социум удерживает нас. Ибо в рамках единого целого все должно быть максимально однородно. Многообразие же целого - есть слабость системы. И социум борется за свое выживание любой ценой, даже если для своего выживания ему понадобится избавиться от всего человечества. Поэтому мы боремся с социумом за право быть такими, какие мы есть, какими мы хотим быть. Мы распадаемся и собираемся снова. Мы все составные части чего-то более общего, чего-то более могущественного, чем мы сами. В нашем собственном мире мы чувствуем себя изгоями. Именно это ощущение чужеродности окружающего и выход во что-то новое по-настоящему близкое, родственное, я называю приобщением к искусству.

На самом деле, нам не следует недооценивать реальность. Красота красивее самой красоты. Уродство уродливее самого уродства.

Если рай и существует, то, конечно же, это не сонм ангелов, окружающих человека на фоне идиллических пейзажей. Это скорее что-то живое, что-то интерактивное, к чему испытываешь вовлеченность. Рай - это та же боль, но боль созидательная, боль сладкая, боль спасительная. Возможно, рай имеет форму аппетитной жопки или еще чего-нибудь в таком же роде.

Всякая эстетика по сути есть этика.

Часть 7. Геометрия страсти. Структура узнаваний. Замедленные улыбки. Падение в бездну.

Все наши взаимоотношения с окружающим миром можно назвать блужданием в лабиринте. Лабиринт как модель некогда существовавшего идеального города, в котором все были счастливы, и по развалинам которого сегодня мы блуждаем в попытках воскресить счастье. Всякий лабиринт отсылает нас к физиологическим отправлениям: родовые пути, кишечник, дыхательные каналы. В самом сакральном смысле лабиринт суть путь к оргазму.

Значительная часть лабиринтов не имеет центра. Стремление к центру есть стремление к плодородию.

Первый крик ребенка, попавшего в наш мир, - крик ужаса. Крик существа, прошедшего один лабиринт и попавшего в новый. Первый крик разочарования. И ему понадобится много времени, чтобы привыкнуть жить в том аду, в котором мы имеем смелость надеяться на счастье.

Часть 8. Культ женщин. Красное в черном. Планирование хаоса жизни.

Каждая эпоха акцентирует определенный участок женского тела. Была цивилизация лба, лица, груди, живота, спины, ног. Теперь мы вступаем в цивилизацию задниц. Зеркало притягивает женщин как магнит - зеркальный капкан для их розовых попок, спрятанных в черные брюки. Черный цвет как "слепое пятно", визуальное вытеснение запретных зон. Гнетущий и притягательный черный цвет, цвет незнания и вседозволенности, цвет интеллекта и комплексов.

Женщина - сладострастный алтарь веры мужчины в самого себя.

На свете нет ничего прекраснее женщины. Ни одно событие, ни одно явление, ни одно чувство, или мысль не могут выйти вперед женщины. Мысль - оргазм мозга. Любовь, гармония, красота - это все женщина. Все, напоминающее перечисленное выше - лишь отражение женского, вечного непреходящего материнского начала. Наша планета, все что нас окружает, это порождение женского, трудности в осознании своей роли и предназначения, дверные замки и ночные телепрограммы, завтрашний холодный кофе в офисе, все связано и внесено в какой-то странный порядок, жесткий, хаотичный и жуткий за которым стоит теплая мягкая нежная улыбка, способная аннигилировать все что угодно. Я раб женщин, я безумец, отрицающий все, кроме женской красоты и неподдающейся объяснению магии очарования. Я словно малое дитя, балансирую между жизнью и смертью на груди женщин, являющих собой всего лишь жалкий суррогат настоящей материнской ласки.

Воистину, сила женщины - в той ласке, которую она может предложить. И эта сила универсальна, эта сила сдвигает горы. Ибо, нет зверя настолько дикого, чтобы он не отзывался на ласку.

Часть 9. Пульсация как предчувствие. Застигнутый в своей интимности мир. Космос как ожидание чуда.

Пульс. Как линия, подергивающаяся в старинных авангардных фильмах. Покачиваемся. Молчим. Слышим. Музыка окружающего мира. Мир передвигающихся и замкнутых в себе вещей. Мир, приходящий в движение от простого шороха. Словно вспугнутый мир. Словно мир, потерявший покой. Я остановился, застав его за созиданием настоящего. Я слушаю пульс. Как если бы я слушал свои откровения. Свои признания. Свое падение. Пунктир. Скачущий. Стремящийся к своему разрыву. Как мысль, которая то появляется, то исчезает. Словно звук от брошенного в пропасть камня. Биение сердца. Мы в красном. Красный цвет. Цвет крови. Цвет красоты. Пешеходные улицы с одичавшими людьми. Я в сумрачном лесу. Сигнальные ракеты по телевизору. День космонавтики. Гагарин улыбается вечности.

Часть 10. Замедление ритмов. Время размыкается как губы. Я парю над городом.

Между человеком и богом есть нечто непроницаемое. Это непроницаемое есть время.


Время - дискретно. И внутри каждого из изолированных промежутков мы уникальны, и больше ни в какое другое время не возобновимы в этой форме.

Губы просыпаются в интимном разговоре. Подобно шепоту, озаряющему темноту, мы продвигаемся по направлению друг к другу, проходя одну преграду за другой. Сон переходит в явь. Тела расслаблены и размякнуты. Еще мгновение - и они сцепятся в страстном объятии. Мимо нас проплывает время. Вещный мир перестает существовать. Мы покачиваемся на волнах секса, стремясь к умиротворению. Наши перевозбужденные и выдохшиеся от любовных игр тела засыпают, кружа в сладостной неге. Наш мир на время становится безмятежным. Наши ритмы замедляются. Наше сердце сыто.

В ее зеркальце парит ее палящее лицо. Миллионы перетекающих друг в друга изображений, звуков, смыслов. Мой рабочий стол свернулся как молоко. Солнечные зайчики разносятся по офису как приятный аромат духов. Цвета из прошлого. Музыка делает невозможное. Просто настрой. Просто свет во тьме шума. Я боюсь всего. Мы говорим паузами, возможно, это конец. Это пунктир, не способный стать линией. Моя комната светла как лист, и я пишу в ней своим существованием. Образы размагничиваются, выцветают, пропадают. Слова, что еще недавно сводили с ума, напоминают оставленный отливом прибрежный мусор. Зайдя к ней, я оказался на прекрасном лугу. Она ни разу не перебила меня. Мои стихи необычайно густы. Что ни говори, а я сварил отличный суп из меня, ее и бреда сивой кобылы.

Часть 11. Удовольствие от удовольствия.

Мы живем в мире "воскресных водителей", которые никогда не заглядывали в мотор своей машины и для которых в функционировании вещи заключена не просто ее функция, но тайна.

Возможно, наше отношение к миру есть не что иное, как бесконечное отражение нашего удовольствия в созерцании. Мы созерцаем, и это позволяет нам получать удовольствие. Однако данное удовольствие не было бы по-настоящему полным, если бы оно не переживалось как удовольствие от удовольствия. Мы наслаждаемся нашим наслаждением, точно так же как ощущаем ощущение от наших ощущений. Мы живем в мире производных от самих же себя. И в этом кроется разгадка нашего миропонимания, объединяющего в себе постижение тайны через ее осознание, через ее признание, через веру в нее.

Часть 12. Целое непостижимо.

Человек как объект желания не может быть понят в своей целостности, а лишь как нечто дискретное, конгломерат различных эротических частей тела и особенностей характера или поведения. Поэтому всегда тяжело, когда абстрагируясь от человека, мы заостряем внимание на одной понравившейся нам части его тела, и, идя с ним на контакт, обреченно понимаем, что нам придется иметь дело с целым человеком.

По-видимому, человек говорит, когда ему чего-то не хватает. Попытка обрести целостность через вещи всегда обречена на провал, поскольку в коммуникации вещи пассивны, и изначально активные вещи всего лишь хороший импульс для длительных, но затухающих колебаний маятника.

Часть 13. Путь - это поток.

На самом деле нет ни движения вперед, ни движения назад. Есть лишь приливы и отливы. И они не зависят от нашей воли.

Всякий раз, говоря о воле, я прихожу к понятию "системы", некой образовавшейся взаимосвязи между всем сущим, преодоление которой возможно только в результате колоссальной работ над самим собой. Именно эту работу я называю волей.

Часть 14. Одушевленные и неодушевленные вещи.

Современный человек не хочет вникать в то, как что-то работает: узкая спецификация и разделение труда привели к тому, что мы перестали лезть "не в свое дело", поскольку на каждый случай существуют особые профессионалы. Универсалы не приветствуются. Мы живем в мире профессионалов, где каждому отведена своя эпизодическая и строго функциональная роль. И эта роль жестко закреплена за каждым, а ее утрата может стать причиной полной утраты личности как таковой. Именно отсюда идет наше фундаментальное, постоянное пожелание в том, чтобы все работало само собой, чтобы вещь выполняла все, что от нее требуется при минимальных усилиях с нашей стороны (промышленные роботы, коробка-автомат, телевизор, стиральная машина и т.п.). Мы не замечаем, как сами перестаем играть ведущую роль в нашей собственной жизни, стараясь во всем опираться на опыт большинства и поступать одинаково. Энди Уорхол, будучи преимущественно циником в искусстве, мечтал о времени, когда все будут мыслить одинаково. Вот это время настало. Никогда деньги не значили так много, как они значат сейчас. Современные деньги содержат заключенную в них энергию. Это энергия материального воспроизводства. За каждым человеком я слышу шум работающей машины. Это энергия круговорота ценностей, энергия ужасающей своей незыблемостью цикличности периодов в жизни каждого современного человека. И эта энергия заряжает массы людей. Это энергия преумножения. И каждый подключившийся к этой энергии, подключается к своему многократному воспроизводству. Люди перестали воспроизводиться посредством секса, они воспроизводятся посредством денег. Между тем энергия духа есть энергия деления, энергия множества, энергия континуума.

И вообще, надо сказать, что робот, являя собой большую материальную ценность, по сути, бесполое существо, поскольку он наследует психологию своих создателей и тем самым отрекается от сексуальности, чтобы освободиться от тревоги. Робот подобен рабу, он очень добр и коварен. Он очень добр, пока его сила в оковах, и очень зол, будучи способен их порвать. Сила - это его собственная сексуальность, обращающаяся против него самого и тем пугающая. В бунте роботов происходит восстание порабощенной фаллической энергии. Вспомните об этом, как-нибудь, окинув взглядом окружающий вас офисный планктон.

Всякое обращение к машине есть проявление беспомощности. Машины одиноки, и безбрачие машин ведет к безбрачию человека, обращающегося к ним.

Тот, в чьей жизни не происходит изменений, погибает.

Часть 15. Удовольствие от морали или мораль удовольствия.

Может ли мораль доставлять удовольствие? И может ли удовольствие быть нравственным? Ведь в каждой морали присутствует элемент удовольствия, заключающийся в сознании того, что истинное наслаждение замкнуто. Это подобно нагнетанию давления в сфере, которое при некотором критическом значении приводит к взрыву. Именно поэтому удовольствие находит выход в оргазме. Иными словами, нет ограничений - нет и удовольствия.

Все равновесные системы скучны и тоскливы. Фактор равновесия, как правило, является и фактором разочарования.

Часть 16. Фатум. Либидо. Сбои.

В некоторых современных вещах явно воплощен какой-то фатум. Например, мощный и красивый автомобиль, который является воплощением материальных грез и кратчайшим проводником на тот свет.

Но сексуальную щекотливость фатума следует отличать от запертого либидо технических сбоев. Я говорю о технических неполадках, которые нас доводят до исступления. Если барахлит машина, телевизор или компьютер. Вещи мстят за себя. Человек не терпит недо, ибо по сути это ущемление либидо, поэтому, столкнувшись с недоразрушением, он искренне радуется самостоятельному доведению разрушения до конца. Например, треснувшая посуда, которую хочется разбить вдребезги и т.д. Стоит представить себе абсолютно безотказную вещь, как становится жутко.

Часть 17. Копии.

Я стою возле ксерокопировального аппарата и наблюдаю, как один за другим из машины вылетают идентичные друг другу листы. Мы не просто копируем, мы клонируем. Нас уже не устраивает схожесть с оригиналом, нам необходимо полное совпадение по всем параметрам. Нам нужно стереть различия между копией и оригиналом. И мы всячески стремимся к осуществлению этого перехода. Ибо обладание оригиналом элитарно, а в обществе изобилия идет стремительное размывание элит. Перед потреблением все должны быть равны - вот основной закон современного общества.

Конечно же, большинство серийных вещей могли бы делаться гораздо более высокого качества при примерно равных производственных издержках. Обычно, искусственно недолговечные вещи стоят столько же сколько нормальные. Однако вещь не должна ускользать от эфемерности и от моды. Поскольку в мире изобилия дефицитом становится не столько редкость вещей, сколько их недолговечность. Вещь онтологически должна быть похожей на человека и не имеет права ускользнуть от смерти.

Еще одной попыткой склонировать полноценную жизнь является потребительское кредитование (я имею в виду самое широкое понятие этого термина). Хроническая инфляция и угрожающая здравомыслию дороговизна "основных материальных ценностей" (как образование, ремонт, квартира, автомобиль и т.п.) делает бессмысленным накопление, поэтому люди влезают в кредиты, чтобы опередить время. Ведь человек должен покупать, чтобы общество продолжало производить, а сам он мог работать, чтобы заплатить за уже купленное. Психологическое бремя кредита отравляет человеку жизнь, ибо любая непредвиденная ситуация может лишить его всего. И вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, он наслаждается видимостью этой жизни. Если, конечно, это можно назвать наслаждением.

Часть 18. Очереди.

Недавно я в очередной раз стоял в очереди. Это была очередь в военкомате. А до этого я стоял в очереди в Едином Информационном Расчетном Центре. А еще раньше я стоял в очереди в Федеральной Миграционной Службе. А еще до этого я стоял в очереди на получение справки о медицинском освидетельствовании. А за месяц до этого я стоял в очереди в ЗАГС и т.д. и т.п. Я стою в очередях всю жизнь. И только теперь я начал понимать, что очередь - это просто неотъемлемая черта "советского человека", который устроит очередь везде. Даже в групповом сексе. Наши люди сами перемещают за собой очереди. Они являются источниками зарождения очередей. Когда же очереди нет, наш человек испытывает неловкость, страх, панику. Он не знает как себя вести. Это "ненормально". Возможно, очередь проникла в нашу генетическую память. Постоянный дефицит продуктов питания, промышленных товаров и всего на свете в СССР внес в психику советского человека необратимые коррективы. Мы не мыслим себя без очереди. И мы воспринимаем свою жизнь только в координатах очереди. Сначала ты родился, потом пошел в детсад, потом в школу, потом в институт, потом армия, потом на работу, потом женился, потом родил детей, потом вышел на пенсию, а потом умер. Мы привыкли все делать поочередно. Вполне вероятно, что мы не мыслим себе жизни без очереди, ведь в этой самой очереди мы становимся звеньем в цепи: еще недавно вне очереди мы были никем, предназначены сами себе, теперь же в очереди мы часть единого целого, мы вместе, мы связываем между собой целую кучу людей. Мы нужны, мы востребованы, мы важны.

Но даже среди нас встречаются люди, которым удается все делать без очереди. Я стремлюсь к этому состоянию.

Часть 19. Наслаждение тишиной.

По вечерам, когда я остаюсь один, мне кажется, что я очутился на незнакомой планете, и мне неизвестно, кто все эти люди, которые меня окружают, и я не понимаю их мотивов, я не понимаю их желаний, я не вижу в них ничего, кроме безразличия. В мегаполисах все делается из безразличия. Это безразличие активно. Оно стремится к поглощению все новых жертв.

Тишина растворяется как сахар. Скопление потоков. Движение, подхваченное толпой. Не могу понять. Воспоминания любви. Мир весел. Пространство расступается. Мир весел. Мир понимает. Солнце светит. Лица узнаваемы. Слова осознанны. Понимание молниеносно. Все зависит от одной простой вещи. А простые вещи всегда самые сложные. Скольжение на кончике солнечного луча. Пустота охватывает внезапно и целиком. Я просто хотел сделать что-то важное. Но погода портится, ветер меняется, солнце уходит, свет выключается, люди уходят. В прошлом живут наши самые близкие люди. Меняется все. Общение остается в истории. Мы приходим и уходим. Но я хочу понять. А я не понимаю. Никак не понимаю.

Страсть - такая же игра с рождением и смертью, как шопинг.

Откуда берется злость, случайно сквозящая в разговоре с близким человеком? Откуда берется нетерпение? Я сижу и слушаю тишину.

Все мы перманентно находимся на полпути к чему-то. Мы не приходим к чему-то законченному, мы не пересекаем вехи, дающие отсчет новому этапу нашей жизни, мы не движемся вдоль конкретных значений на координатной оси, не идем к дискретной точке, за которой последует другая дискретная точка и так далее. Мы вращаемся вокруг одной и той же точки, словно пойманные в ее гравитационное поле. И эта точка момент нашего рождения. Мы возвращаемся к этому моменту, каждую секунду. Поэтому я сегодня настолько же близок к своему рождению, как и 10 лет назад. Мы постоянно находимся в состоянии перехода. От чего-то к чему-то.

Часть 20. Очевидное и пустота.

Очевидное - наиболее трудно доказуемо. Изображение знаемого, но невидимого. Недоверие к тому, что можно увидеть невооруженным взглядом.

Общение с людьми по необходимости. Общение с людьми как взаимодействие с микробами.

Женщины любят являть на фотографиях лицо, плечи и волосы, тем самым демонстрируя образ глубокой добродетельности женского пола. Однако в этих фотографиях столько от сфинкса, что невольно образ ускользающей красоты трансформируется в образ то ли дремлющего, то ли бодрствующего ужасающего существа, стерегущего пустоту.

Слова как неуловимость самоидентификации, поиск самоценности.

Часть 21. Оргия вещей, стремящихся к перерождению. Диалектика любви.

Изображение страха, любви, потрясения, счастья, радости, чувства. Движение к необозначаемому, невидимому, немыслимому, непроизносимому, неразборчивому, не поддающемуся вычленению. Разнообразие чувств, спекшихся в однородную субстанцию в один момент, от внезапного прозрения.

Результаты нашей деятельности наглядны и узнаваемы, как таблица умножения, известная нам с детства.

Мы узнаем о себе через то, как мы себя ощущаем.

Мы воспроизводим и воспроизводим наши мечты, словно обращаясь к сохраненному в компьютере файлу. Мы запускаем его снова и снова, ожидая чуда. Мы теряем слова, людей, желания, чувства, способность понимания, но снова и снова воспроизводим давно утратившие актуальность наши мечты, от реализации которых уже ничего не зависит.

Зеркало как пропасть между нашей жизнью и нашей смертью.

Непрерывное вращение в кругу своих потребностей.

Четко структурированный экстаз. С каждым разом все более и более угасающий.

Все вещи, погрузившиеся в хаос, теряются в нем.

Нет больше таинства секса и рождения на свет. Секс - это спорт. Секс - это технология.

Секс - это любовь к жизни, выраженная языком смерти.

Мы все просто маленькие холостые механизмы безумия.

Все сущее есть объект желания, и чем невидимее сущее, тем трагичнее конец.

Любое восхищение собой в зеркале кровосмесительно.

Подобное узнает друг друга только в экстазе.

В нашем мире ни одна любовь не является причиной для возникновения другой любви.

Любовь - это вирус. Это синдром утраты самодостаточности. Однако для восстановления самодостаточности не может быть задействовано ничего инородного. Поэтому любовь ведет к взаимной зависимости, превращая двух полноценных людей в некое подобие сиамских близнецов.

В сексе уже не осталось ничего от секса. Он присутствует всюду за пределами постели. При приближении же к своей реализации, он превращается в спорт.

Вырабатываемое в процессе нашей жизнедеятельности тепло мгновенно погибает, не успев дойти до близкого человека, лишь изредка реинкорнируясь в сны.

Наша память - это бесконечное разбавление наших разочарований до установления гомеопатических доз, пригодных к употреблению разве что в медицинских целях.

Тотальная эксплуатация образа женщины в современной культуре приводит к пресыщению (во многом благодаря фотошопу) качеством и стремлению к количеству. Мы - цивилизация количества, не переходящего в качество. Законы диалектики сбились, и всякое несметное количество - лишь плацдарм для нового несметного количества.

Часть 22. Содержание исчезновения и появления

В выходные солнце светит как-то по-особенному. Рабочие будни растворяются в воздухе как привидевшийся кошмар. Даже время идет медленно, не торопясь, позволяя нам остановиться и взглянуть на свою жизнь. Много ли в ней смысла? Бесконечные тревоги, разъедаемые сомнениями поступки, миллионы слов, пущенных в мир без малейшей необходимости. Слово же есть желание. И высказанное слово, по сути, единственная возможность понять, услышать себя. Ибо человек есть то, чего он желает.

Черный цвет имеет свойство распространяться, охватывая все окружающее. Философия черного - это философия неопределенности, философия бесконечного. Содержание исчезновения и появления.

Ее глаза ткут вокруг себя кружевную магию. Всего несколько частей тела крупным планом, и свет ускользает от меня. Она прочитывает меня как желтую газету. Я ем гамбургер и понимаю, что в моей голове стучит шатунами надвигающееся на меня видение ее бедер. Улицы с обнаженными деревьями по-прежнему приветствуют меня по утрам, пока я иду мимо парка, ступая осторожно и шурша листвой. Время растягивается. Время надувается как шар. И я лечу на нем, уносимый выхватывающими меня друг у друга ветрами. Некоторые вещи словно оставляют тебя за кадром. И ты входишь и выходишь из своей жизни, то исчезая, то появляясь в нескольких местах одновременно, словно отправленное нескольким адресатам электронное письмо.

Часть 23. Волшебство настоящего.

Все самое хорошее в нашей жизни происходит случайно. Все самое прекрасное в нашей жизни происходит неожиданно: неожиданность и случайность - вот основа прекрасного. Это что-то невероятное, я строчу и строчу и не могу остановиться, скоро уже осень, это чувствуется в воздухе и в траве, которая шуршит какой-то холодной и скользкой фактурой, словно нож, приставленный к горлу. Музыка и странное смятение, которое приходит с каждым новым похолоданием и потеплением, мои мысли связаны в узелки, и я распутываю их, как индеец майя, знакомящийся с наследием предков. Я хочу остановить время, я не успеваю оглянуться и осмотреться, время несет меня вперед, и я теряю связь между прошлым и будущим. Поиск настоящего. Нет ничего страшнее времени, меняющегося прямо на глазах. Страх, попытка скрыть важное, немного солнца, затопляющего собой комнату, ни одного звука, ниоткуда никуда. Самое страшное в мыслях то, что они не звучат.

Когда я думаю о волшебстве, я вспоминаю туапсинскую железную дорогу, по которой я еще ребенком добирался с тетей из дачи в город. Стояла ночь, и прибой грохотал, обрушиваясь своими зеленовато-голубыми тяжелыми водами на поросшее водорослями железобетонное ограждение, которое сплошь было исписано любовными признаниями и названиями городов, откуда приезжали побывавшие здесь когда-то отдыхающие. Это была потрясающая картина. Свет фонарей отражался в сказочно аквамаринового цвета воде и создавал дивное свечение, словно райское видение на миг посетило меня. Иногда я возвращаюсь в то свое состояние. Когда ощущение радости переплетается с каким-то внутренним горьким счастьем, когда красота гипнотизирует и парализует. И ты ощущаешь свою полную беспомощность перед красотой, ибо она всесильна, она беспощадна, она непререкаема. С тех пор я пытаюсь понять, каким образом красота резонирует с внутренним состоянием, поднимая с глубины души тонны безадресных и каких-то безличных воспоминаний.

Часть 24. Рассветы и закаты. Ряды сходящиеся и расходящиеся. Коды, сохранившиеся и утраченные, зарождающиеся из тайнописи природы. Проникновенные слова. Радостные события. Яркие воспоминания, граничащие со сном.

Печатная машинка. Лист, лежащий передо мной, как пациент на операции. Вивисекция. Я печатаю на машинке без крышки, как математик из фильма Арановского, работающий на вскрытой клавиатуре. Эстетика заглядывания вовнутрь. Шумы, движения, перемещения ложатся на лицо. Ложатся на душу. Мы пробираемся сквозь стекло своего заповедного мира грез. Наши вылазки страшны и опасны. Наш день короток. Наша ночь длинна. Наши глаза не распознают добра и зла. Наш слух не слышит премудростей жизни. Мы движемся сквозь туман.

Сopulatio ergo sum.
Post coitum omne animal triste.


Каждая весна приносит с собой боль. Это случается в какой-то конкретный ничем не примечательный день. Ты не ощущаешь ничего странного, как вдруг мир меркнет, и наваливается такая тоска, такая опустошенность, что все в твоей жизни становится бессмысленным и беспросветным. Сегодня у меня практически не осталось друзей. С университета я не завел ни одного нового друга. Мегаполис - перенаселенная пустыня. Я не знаю соседей по лестничной клетке. Иногда я общаюсь со своими старыми знакомыми или одноклассниками. Но стоит нам встретиться пару раз, - и все. Просто понимаешь, ты сделал все что смог, компании не получилось. С коллегами по работе у меня прекрасные отношения, но, будучи дружными на работе, в реальной жизни нам практически не о чем общаться, кроме как снова о работе. У нас нет общих интересов.

Вот и наступил вечер. Я вернулся с работы и снова за своим ноутбуком, как перед зеркалом, в котором отражаюсь в виде слов, фраз, звуков, идей, желаний. Снова роман никак не хочет двигаться дальше - это как молотящие бессмысленные фрикции, после упущенного оргазма.

Мы живем среди событий, показанных по телевизору, и чувств, испытанных при просмотре очередного фильма.

Часть 25. Жизнь среди вещей.

Большие деньги вращаются в некоем недоступном пространстве, и сколько бы ни рвал зад рядовой гражданин, доступ к этому пространству закрыт, и только чудо может все изменить. То чудо, которое мы часто встречаем в телепередачах и никак не можем найти в жизни.

Моделью всех ритмических жестов является ритмика сексуальная. Так в жестах развертывается богатая фаллическая символика, выраженная в схемах интроекции, фрикций, трения, эякуляции, конвульсий, сокращений, оргазма и т.п. Исходя из этого, непристойна вся политическая и трудовая жестуальность, ибо проецирует закодированное насилие.

Вещи развиваются, и теперь они стали сложнее, чем действия человека по отношению к ним. А вещи всегда притворяются женщинами, чтобы их покупали.

У каждой вещи есть своя история. Иногда именно эта история и порождает вещь.

Мы проецируем человека на его вещи, поэтому, не имея возможности заполучить человека, мы стараемся заполучить его вещи. Присваивая себе вещи любимого человека, можно присвоить себе его присутствие, вещи влиятельного человека могут излучать могущество и т.д. Вспомните, сколько людей не вернули вам книжки, которые брали почитать, или диски, которые брали послушать.

Автомобили. Центры, вокруг которых, словно окутывая коконом, сосредотачивается вся человеческая активность. Автомобиль - ярчайшее проявление социального статуса. И если ты хочешь казаться несколько лучше (читай: круче), чем ты есть на самом деле, то ты покупаешь автомобиль, который тебе не по средствам. Автомобиль - бессменный проводник успешности. И чем стремительнее успешность, тем стремительнее возможности автомобиля. Гоночный автомобиль в условиях регламентированных правил дорожного движения является символом вседозволенности. И символом неуловимости, недостижимости его владельца. И в этом контексте, нет ничего интимнее скорости, позиционирующейся в массовом сознании как игра со смертью. Скорость как возможность оторваться от преследования, остаться наедине друг с другом, как в стремлении обрести покой. В конечном итоге, подвижность без усилий есть некая блаженная ирреальность. И движение, в этом смысле, не что иное, как стремление к покою.

Часть 26. Ускорение в пустоте.

Ничто из увиденного нами за день не предназначено для глубокого изучения. Это суть пустота, поражающая вещи и поедающая их изнутри.

Я иду по своим записям, как по следам, оставленным когда-то динозаврами. Все это доисторическое. Любое письмо отбрасывает к началу истории, во времена, когда людей не существовало. Странное стечение обстоятельств. Сегодня я наконец приобрел безумно дорогую книжку, которую давно хотел почитать. Удивительно, как этот роман многословен. Я же бегу от слов, ибо смысл обратно пропорционален количеству слов, его выражающих. Я бы хотел написать книгу, в которой было бы всего одно слово. Это моя мечта, я хотел бы нарисовать картину, в которой было бы только освещение. Я бы хотел мгновенной любви, ибо нет ничего сильнее мимолетной любви, любви на мгновение к совершенно незнакомой девушке, которая сойдет на следующей же остановке. Это настолько сильная и безудержная любовь, что она полностью исчерпывается за эти несколько секунд. Человек исчезает, и вместо него остаются воспоминания, расплывчатые и непроницаемые, как капли дождя, бегущие по обратной стороне оконного стекла.

Оргазм - это путешествие во времени.


Труд больше не порождает богатства, любовь - счастья, а творчество - гармонии.

Hа свете слишком много вещей, которые сводят меня с ума…

Мы ищем время для тишины, покоя. Покупая диски с записями дождя или тропического прибоя. Не понимая, однако, что тишина (покой) это не отсутствие внешних раздражителей, а ощущение безмятежности бытия, которого мы со своим бешеным ритмом выживания постичь уже никогда не сможем. Тишина изгнана из нашей жизни точно так, как изгнана из нашей жизни мечта.

Иногда я вижу будущее. Оборудованное хай-теком и коммуникативным холодом будущее, в котором я странствую между зданиями, вылитыми из стекла и алюминия. И почему-то каждое здание, в которое я захожу, напоминает аэропорт: стеклянные фасады от пола до потолка, каждый сантиметр, напичканный электроникой, и люди, которые вот-вот расстанутся и, возможно, не встретятся больше никогда. Солнечный свет, проникающий снаружи и рассеивающийся равномерно и тревожно. Множество флагов по всему периметру и микроквартиры - ячейки, в которых живут люди, некое подобие камер хранения. Я вижу, как люди улыбаются друг другу, и улыбка означает только одно - приглашение к сексу. Я ощущаю среди этих людей какую-то странную зловещую гармонию, какое-то парадоксальное ощущение счастья. И в этом своем ощущении я блуждаю по бесконечным лабиринтам, которые создала нам технология и вечное стремление человека уйти от боли.

Часть 27. Пробуждение в мерцании утреннего света. Сумерки антиискусства. Цветущая во взгляде энергия жизни.

Вот и осень. Присутствие покоя, накатывающего волнами. Время примирения со временем и образами. Умиротворение и сон вещей. Объекты, которые удаляются от нас, оставаясь вещами в себе, неназванными и неузнанными нами. Цвет за окном или цвет, который мы видим во сне. Экран реального в мерцании утреннего света.

Антиискусства не существует - есть искусство, которое призвано воспитывать в человеке чувство прекрасного. Отрицание же прекрасного есть отрицание человечности. Художник, занимающийся "антиискусством", творящий так называемый "непроницаемый контекст", - бездарность. Я считаю необходимым расстреливать тех мерзопакостных людей, которые выставляют в качестве произведений искусства мясные туши или фигуры из мумифицированных сухожилий. Я за искусство, которое радует глаз, восхищает ум, услаждает слух. Я за искусство жизни, за искусство развития, искусство самопостижения. И отрицание прекрасного я могу принять только как художественный прием, а не программу.

Возврат к прежнему состоянию содержит в себе инерцию, способную откатить человека к самому нулю.

Мы уже не можем выбирать между добром и злом. Теперь мы обречены на выбор одного из двух зол.

Она не человек. Она той же природы, что и картинка в формате *.jpeg.

Иногда мне кажется, что моя жизнь лишь затянувшаяся галлюцинация.

Гигантский расход энергии сам образует энергию.

Ее зад выглядел зловеще, словно забившийся в угол обиженный зверек, и лишь изредка поглядывал на меня тягучим карамельным взглядом.

Мы существуем в жизни, которая движется внутри самой себя посредством того, что есть смерть.

Часть 28. Двойники. Вечные циклы.

Фантазм двойника. Мечта о размножении собственного существа. Когда двойник обретает материальную оболочку и становится видимым, он несет неминуемую гибель.

Любое пространство способно восприниматься как совокупность наличия вещей и совокупность отсутствия вещей.

В чем угодно не только может присутствовать что угодно, но и присутствует.

Мы все скапливаемся вокруг центров пустоты. Пустые центры, являющиеся сгустками энергии пустоты. Центры без периферии. Энергия без вектора. Направление без пути.

Коррекция и опорожнение памяти. Мы заложники психологических механизмов бегства от безумия. Мы все на конвейере социального благополучия. И если нас не признают браком и не снимут с линии еще на начальных стадиях, мы будем долго трястись на ленточном механизме социального благоразумия, бесконечно обрабатываясь и доводясь до нужной формы и содержания, до тех самых пор, пока мы не выйдем в тираж и нас не снимут с производства. Перспективы нашей дальнейшей социальной жизни только одни: несопротивление явному злу со стороны репрессирующей машины государства и биологическое самовоспроизводство в последующих поколениях, в которые мы сами вложим демократическую идею подчинения мнению большинства. И только изредка, сталкиваясь с произведениями творчества свободных людей, мы будем ненадолго отходить от сна разума и пробовать восстановить в себе силы самостоятельного мышления. Это будет редким сиюминутным капризом, проявлением индивидуальности. И вместе с очередной коммуникацией, все развеется как сон. Ведь всякое эффективное управление является приведением элементов системы к максимальному взаимному подобию. И всякое отклонение от подобия - есть сбой системы. И редко кто захочет осознать, что всякий сбой в человеческом поведении свидетельствует о жизнеспособности его психики. Люди же, функционирующие без сбоев, есть не что иное, как механизмы, полностью утратившие психику. Исходя из этого, я считаю, что всякий сбой есть подготовка к переходу на следующий уровень развития. И в этом смысле изобретение вечного двигателя есть конец развития.

Клонирование сводит сложнейшие организмы к простейшим одноклеточным. Заменяет половое размножение, всегда несущее в себе идею смерти. Это форма появилась именно для того, чтобы дать возможность обходиться без партнера. Размножение делением. Бессмертие. Отсутствие родителей. Если вся информация содержится в каждой из частей, то их соединение теряет смысл.

Совращение - искажение сути, смысла. Все мы часть цикла, бесконечного цикла самопроизводства материи.

Мир тавтологий. Пришедший к нам из детства прием многократного повторения - есть наиболее эффективный механизм настаивания на своем. К этому же можно отнести тавтологии. Так, любое событие, развиваясь, является иерархически вертикальным. Тавтология же придает ему горизонтальности. И событие начинает расти не вверх, а вширь. Это своего рода ризома, снимающая иерархичность, обессмысливающая развитие. Это конечная остановка всякого процесса. Прекрасным примером, иллюстрирующим тавтологии, является трансляция новостей по телеканалам. Одни и те же события, трактующиеся на различный лад, очень напоминают сообщающиеся сосуды. В этом смысле повторение не преследует цели разобраться в событии, оно лишь заостряет внимание, создавая своего рода кружение одних и тех же смыслов, перетекающих в новостные блоки всех соседних телеканалов.

Часть 29. Расстояние, пройденное в цитатах.

Движение не есть пройденное расстояние. Пройденное расстояние делимо, движение же неделимо (а если делится, то меняет свою природу). Отсюда следует, что все пройденные расстояния принадлежат одному и тому же гомогенному пространству, тогда как движения разнородны и несводимы друг к другу. Мы не можем восстановить движение через непосредственные срезы. Бессмысленность путешествий.

Нас окружают предметы. Горы предметов, лишенных какой-либо функциональности. Просто безделушки, вводящие нас в дремотное удовлетворение своих несбывшихся снов.

Я никогда не верил в существование единственного варианта, наиболее идеального, аутентичного воплощения идеи в материале. При хорошей идее вариантов может быть сколько угодно - и каждый замечателен по-своему.

Стечение обстоятельств. Вот как можно охарактеризовать мою жизнь. Если бы не какое-то обстоятельство в прошлом, то все в моей жизни пошло бы совершенно иначе. Возможно, существуют параллельные миры, в которых мы делаем все намного иначе, чем в этой жизни. Но, видимо, в этой нашей жизни присутствует некий особо важный смысл. Нечто, что возвышает нас над всеми остальными жизнями. Возможно, в этих попытках самореализации, в которых мы, люди вроде меня, проводим большую часть нашей жизни, скрывается огромный пласт глубинного существования. Существования в недрах самого себя. Существования подлинного, интимного, независимого, вечного.

Все эти фитнес-центры, диетологи, фармакология и прочая хрень. Мы тратим кучу денег, чтобы ничего не есть.

Красота. Ее природа. Ее связь с безобразным.

Любой фетиш - это сила, аккумулированная в нем.

Вертикальный снег. Горизонтальные сны. Окна - на стыке пространств.

Видимость вещей не требует разоблачения.

Вагина - это своего рода замок зажигания.

С женщиной всегда нужно держать ухо востро, ибо если одна из этих особей напала и ранила, то остальные тупо доедают, как шакалы.

Часть 30. Ситуация преодоления преодоления.

Возвращаясь к тавтологиям. Когда-то Раушенберг написал "Factum I" и "Factum II" - две по-разному называющиеся, но почти совершенно одинаковые картины. Я пытался понять суть тавтологий, пока не пришел к осознанию пустой поэзии (black poetry), то есть поэзии, не требующей содержания и состоящей из одного названия. Насколько соотносимы пустота и пустота?

Растяжение мига до вечности, и сведение вечности к мигу.

Слова - это взрывчатое устройство, которое при каждом употреблении мы обезвреживаем.

Предметы растекаются как масло, в которое мы макаем свои глаза, чтобы обратить их, в конечном итоге, на самих себя.

Цивилизация калькулятора. Неизменный атрибут шефского стола. Одержимое стремление все посчитать.

Фрагменты умопостигаемого мира, который ушел в эмоциональную наполненность вещей.

Истинный художник - это множество горьких разочарований, объединенных страстью.

Роскошь сладострастна, поскольку позволяет подавлять тех, кому она неподвластна. Роскошь - это садистический механизм, ибо держится на чаяниях мазохистов.

Глубинное ощущение животного сладострастия, что вспыхивает в нас совершенно внезапно, ошарашивающее своей навязчивостью и поражающее своей пронзительностью.

Красота всегда говорит сама за себя.

Офисный планктон. Никаких секретов - все телефонные разговоры, все эмоции видны каждому и всем. Коллективный психоз. Коллективная жизнь. Коллективная смерть.

Всякая комбинаторика по сути монотонна.

Образы, накапливающиеся в личности.

Часть 31. Числа, стремящиеся ко взрыву.

Я часто думаю о возрасте, о том, что все жизненные свершения каким-то образом увязаны с количеством прожитых лет. Я всегда усматривал в цифрах какую-то магию, закономерность, трансцендентность, взаимосвязь. Думаю, что на самом деле все сущее сопоставимо, подлежит сравнению: огурец можно сравнить с блюдцем, стол с телевизором и т.д. И первое, что приходит мне на ум при попытке унификации всего сущего, это сравнение габаритов, длительности или еще чего-либо в этом роде, - иными словами, приведение к числам. Что же касается моего возраста, то числа сменяют друг друга, и за каждым из этих чисел стоят ситуации, а за ситуациями события, а за событиями мотивы, а за мотивами страх, а за страхом одиночество, а за одиночеством наивность, а за наивностью доброта, а за добротой пустота. И здесь слои личности заканчиваются и начинается уровень связи с внешним миром, с порядком вещей. Я не говорю о реальности, ибо не могу дать определение этому слову. И тем не менее, именно через пустоту мы связываемся со всемирным порядком. Ведь из пустоты можно получить все что угодно, это как белый свет, разложенный на составляющие. Пустота многогранна, пустота - основной, базовый элемент всего сущего. Я верю в теорию большого взрыва.

Часть 32. Проблема отчетливых восприятий.

Думаю, энергетика будущего всегда опережает само будущее. Именно поэтому будущее возможно предсказать, почувствовав его. Именно поэтому я чувствую, как моими произведениями будут восхищаться будущие поколения.

Мысли можно замкнуть в гомогенном поле, иными словами, поместить в кадр. Именно этим занимается художник, пишущий абстрактную картину.

Все мы привязаны к определенным местам, топосам. Именно в философии топоса, в его генезисе - тайна нашего пути.

В китайском будущем есть два вида озарений: дожинь - внезапное озарение, и цзянь - озарение как результат разворачивающегося во времени процесса.

Охота за образами, наполняющими сознание, напоминает беспорядочный полет мошек.

Мы как феерическое мерцание нашего бытия, погруженные в тоску о скрещении времен, где утро и вечер сливаются в сиянии дня.

Упоение - когда наслаждение переходит ожидаемое желанием.

Часть 33. Флирт с вещами. Эффект истины. Пропорции.

Вещь не должна сразу даваться человеку. Он должен быть очарован ею. Она должна открываться ему часть за частью, словно пронизывая собой. Ведь только очарование приносит подлинное наслаждение.

Все эти вампиры на работе, транспорте, на улицах, что сосут из меня энергию. Я не верю в их существование. Но я верю в эффект истины.

Постоянные несоответствия между причинами и следствиями.

Витрувий, повлиявший на все наше современное представление о пропорциях фигуры человека, сравнивал тело человека с пропорциями здания. Таким образом, господствующая в каждую историческую эпоху архитектура выявляет идеал конституции человека в данном конкретном обществе. Центральным элементом конституции тела современного человека является его задница. Вероятно, поэтому все на что способен человек в наше время тут же соизмеряется с эффектностью его задницы.

Часть 34. Терпение и миссия.

Терпение - еще одна мерзость, которую выдумали попы'. Я против терпения. Я против всяких проявлений терпения. Я не хочу терпеть. Не хочу терпеть, в призрачном ожидании вознаграждения за свое терпение. Я не могу больше терпеть, ибо в этом глаголе заложено коннотативное клеймо "домов терпимости". В каждом акте терпения есть изрядная доля проституции. Всякий успех отсутствия терпения есть удовольствие.

Два равновеликих источника удовольствия - Секс и Питание. Однако чтобы по-настоящему наслаждаться питанием/сексом, нужно уметь голодать.

Всякое удовольствие стремится к чрезмерности.

В удовольствии пересекаются жизнь и смерть.

Деньги как шифр счастья.


Страсть счастлива. Именно поэтому чувствуешь прилив счастья, когда созерцаешь нечто страстное и привлекательное.

Мы живем в эпоху цивилизации глаза. Поэтому, только воплотившись в зрительный образ, желание становится материальным (реальным).

Меня не печатают. Я пишу в стол. И несмотря на то, что на дворе 21 век, общественная система каким-то издревле выработанным удивительным механизмом саморегуляции продолжает удерживать влияние людей вроде меня на периферии идейных процессов. И в данный момент единственное мое отличие от попавших в кораблекрушение мореплавателей только в том, что я запечатываю свои послания не в бутылку, а в компьютер. Но одно я могу сказать точно: истинное искусство непотопляемо, и рано или поздно оно обязательно всплывет. Все бессильно перед миссией истинного художника.

Часть 35. Хроники рассеивающихся смыслов.

Наша жизнь постоянно пытается сделать из женщин мужчин и наоборот.

Человек - это уже не то, что он из себя представляет, а то, что с ним происходит.

Человек - это то, чем он себя окружает.

Думаю, женщинам мешают думать сиськи.

Синдром конца лета.

Поэзия - единственная болезнь, переживающая своего носителя.

Наша связи с системой, обществом гораздо сильнее, чем наша связь со временем.

Мы живем в обществе скаутов.

Лицо как некое абсолютное состояние плоти.

Скорость превращает точку в линию. Память - это все, что мы знаем о времени.

Фотография - статическое прочтение динамического. Оцепенение неслучайно, ведь заглядывая в объектив, человек, по сути, заглядывает в лицо вечности. Фотография - фиксация нашего отсутствия. Дискретизация непрерывности.

Фотография - это наш способ изгонять злых духов. В первобытном обществе были маски, в буржуазном - зеркала, у нас же существуют изображения.

Другой - это то, что позволяет мне не повторяться до бесконечности.

R&B. Богатые и красивые. Праздность как главный показатель величия и престижа. Карнавал как иллюзия освобождения.

Истинная музыка - порнография для мысли.

Метафизика всегда побеждает физику.

Поколение фаст-секса. Поклонение Минету.

Часть 36. Квантор бытия.

В основе мироздания лежат простые неизменные предметы, которые в связи друг с другом и создавая оппозиции, выступают перед нами в виде единой однородной субстанции, некой сверхматерии, из которой состоят одушевленные и неодушевленные предметы. В каждый конкретный момент мы имеем определенное положение вещей, вызванное состоянием сверхматерии. Она меняет свойства, и вместе с ней меняем свойства мы, окружающая нас действительность. Преобразование действительности начинается с преобразования себя, ибо лучшего и ближайшего ключа к первоосновам мироздания не найти. Всякое подключение к каналу первичной информации есть духовный опыт. И вершина развития духовного опыта есть поэтическое искусство. Красота - вот универсальный квантор, единственное связывающее звено между бытием и ничем.

Мои первоначальные впечатления о мире складывались в атмосфере материнского молока, предметов в виде разнородных цветовых пятен, не поддающихся вычленению из общей картины мира, и отношения ко времени как к длительности, которая по определению очищена от опыта, памяти и стратегии поведения по отношению к себе.

Мы - производные от своих поступков. Нами движет желание ощутить комфорт, а следовательно, мы очень привязаны к здравому смыслу. Однако здравый смысл мне подсказывает, что я трачу огромное количество сил и энергии впустую, ибо работа, куда я хожу, не приносит мне ни денег, ни удовлетворения. Тем не менее, она позволяет мне держаться наплаву. И это лучшее, что мне повстречалось в моей ситуации. Следовательно, здравый смысл не является гибким, он не заточен под конкретную ситуацию. Он существует сам по себе, безотносительно к условиям своей реализации. А это в очередной раз подтверждает существование пустоты, невидимой части жизненного спектра, в которой формируется страх перед реальностью, и в первую очередь, перед реальностью себя самого.

Часть 37. Погруженность в возможные миры. Классификация хаоса.

Наши представления о времени слишком геометричны. Жизнь каждого человека есть отрезок. Из пункта А в пункт В. Просто отрезок по ленте Мебиуса. Мы одновременно изнутри и снаружи. Мы называем плоскость своего существования пространством, а длительность своего существования временем. Человеку свойственно преувеличивать свое значение. Однако трудно отрицать тот факт, что у каждого человека свой мир, и мир другого человека ему параллелен. И в самом деле, по большому счету, другой - всегда персонаж из параллельного мира. А не пересекаются эти миры по одной простой причине. Но эту причину не знает никто.

Классификация неотрывна от понятия признака. Наделив вещи признаками, мы начинаем их классифицировать, а затем сравнивать. Все познается в сравнении. И мы сравниваем похожие и непохожие вещи, увязывая одно с другим, притаскивая за уши одно к другому, выводя одно из другого. И за этими бесконечными сравнениями мы теряем связь с вещами. Поэтому к вещи можно пробиться только случайно, не готовя себя к этой встрече, не "включая мозги". Это сродни дзенскому принципу "отпущения ума" или античной атараксии, когда настраиваешься на чистое созерцание, без вмешательства разума. Именно тогда вещь "открывается", выявляя свою имманентную суть. Мы проникаем в тайну этой вещи, подключаемся к циклу ее существования. Мы разгадываем вещь, открывая ее заново. Мы остраняемся, чтобы ухватиться душой за то, с чего разум обычно соскальзывает. Классификация прекрасна своей интенцией уловить общее, признаки сравнения, но она бесчувственна к вещи, безотносительна к ее содержанию. Она сковывает вещь. И в этом смысле, мне приятнее видеть общее между зонтиком и швейной машинкой. Думаю, именно в этом желании суть взгляда художника.

Жизнь в разуме и вне его.

Ничто логическое не несет информации. Там, где главенствует синтаксис, содержание дремлет.

С самого начала недели я начинаю ждать выходных. Ближе к концу недели время начинает замедляться. Замедляются процессы пищеварения, психические реакции, мысли, события. Все замедляется, попадая в необъяснимый коллапс, в котором мы привыкли узнавать ознаменование начала жизни. Все создается из хаоса и в хаос же возвращается. Та стройность, которая время от времени сопровождает нашу жизнь, несвойственна нашему образу мышления. Именно поэтому, мы впадаем в панику при малейшем ощущении завершенности какого-то этапа нашей деятельности: будь то устоявшаяся личная жизнь, сложившаяся трудовая карьера или выработка собственного почерка в творчестве. Ведь от единообразия до однообразия один шаг. И все, прошедшее стадию становления, становится историей.

Часть 38. Белый цвет. Осеннее бездействие.

Белый цвет. Начало начал. Нечто, находящееся по ту сторону всего. Идеал. Источник стремлений. Воплощение наполненности в пустоте и пустоты в наполненности. Цвет-центр, в котором сходятся все остальные цвета. Цвет чистого листа. Цвет перенаправленного вовне внимания. Цвет движения в суть вещей. Цвет схождений и расхождений. Судьбоносных решений и случайных ошибок. Цвет, ведущий во что-то более мощное, что-то более значимое. Цвет, ведущий ко всему, чему случается быть на этой земле, что имеет место, что происходит и развивается. Обычно я наблюдаю этот цвет в особом расположении духа, в состоянии близком к озарению. В этот миг все словно отодвигается на второй план, и мысль начинает вращаться вокруг себя, подобно гусенице, ткущей вокруг себя кокон. Именно это предваряет то необъяснимое чувство потрясения от созерцания очевидного, что заставляет пересмотреть все жизненные ценности и обрести в своей жизни понимание взаимосвязи всего сущего. Мы начинаем чувствовать кожей время, его течение, его ускорение и замедление, его отсутствие и появление. Мы начинаем раскрывать тайну красоты, шаг за шагом, разочарование за разочарованием, поражение за поражением.

Горы света меняются перед глазами как подвижная масса. Звезды изрезают мою жизнь пунктирами. Все стремится к своему продолжению. Осенняя листва затягивает в сладкий омут. Будто бы все важное и значительное осталось позади, и мы можем расслабиться и предаться воспоминаниям. Время действий прошло, вместе с осенним воздухом мы вдыхаем умиротворение. Отсутствие стремлений. Цель, замкнутая на самой себе. Мои шаги отчетливы. Я слышу, как вкусно хрустит под моими ногами асфальт. Как в старых фильмах, когда возлюбленные, держась за руки, бегут под дождем.

Часть 39. Истина, дремлющая в противоречиях. Лабиринты под стеклом.

Неспокойное - ускорение спокойного. Ложное - ускорение истинного. Страшное - ускорение красивого.

Основная проблема истины в том, что она не обладает той силой убеждения, которой обладают ошибки и ложь. Истина всегда неявна. Истина всегда неустойчива. Истина - всегда еле заметный контур, обрамляющий пустоту.

Возможно, все истины изолированы друг от друга и между ними нет никакой связи, кроме отчаяния их сознающего.

Большинство истинных вещей банальны.

Истина подобна лабиринту.

Лабиринт - это суть медитации.

Лабиринт напоминает кишечник, мозги. И еще в лабиринте очень много гинекологического.

Внутри лабиринта ничего нет. Кроме материализации хаоса. А следовательно, начала.

Лабиринт - модель некоего воображаемого разрушенного города, в котором все были счастливы.

Всякая вещь в глубине своей антропоморфна. Все вещи находятся в эротическом взаимодействии друг с другом.

Всякая чрезмерность по своей природе - женственна. И подобно тому, как количество, дойдя до некоего критического порога, переходит в качества, - любой фаллический предмет, превысив некий максимальный размер, превращается во вместилище, матку.

В красочности как бы есть что-то непристойное, неприличное, недостойное. Наденьте красный костюм - и вы окажетесь более чем голым.

Яркий цвет - цвет праздности досуга, ему не место в муравейнике.

Будни - всегда нечто первичное по отношению к выходным, отпуску или отдыху.

Все эффекты возникают из контраста.

В волокнах дерева сберегается время, поэтому деревянная фактура - идеал устойчивости во времени.

Отдых в экзотических странах как миф о бегстве в природу.

От красоты до безобразия - один шаг. Художник пытается удержать материал на этой грани.

Стекло. Оно как женщина: сквозь него все видно, но оно пропускает лишь взгляд. Стекло - воистину поэзия наших будней. Оно нерушимо, нетленно, не имеет запаха, не может стать мусором, это поистине как бы нулевая степень вещества. Это материал будущего, которое, как известно, - прозрачно, чисто, прекрасно, ясно, понятно, безоблачно. Атриумы в торговых центрах, демонстрирующие безоблачное небо, а, следовательно, билет в изобилие, счастливое будущее.

Стекло как недозеркало.

Часть 40. Продление удовольствия. Решение проблем. Сложение и вычитание. Умножение и деление. Свет и тьма. Образ и вещь. Движение и остановка.

Усаживать людей - это явно не главная функция тех бесчисленных кресел и стульев, которыми наполнены офисы, коридоры, переговорные. Здесь акцент делается на доверительном общении, на отсутствии тайн, секретов, на игре в открытую. Между тем, именно сидя на стульях, затеваются все интриги и зарождаются все неврозы современного офисного работника.

Жизнь - это поток. Подобно тому, как когда-то время было принято называть рекой, я называю жизнь потоком, бурным стремительным потоком, сметающим все на своем пути, сглаживающим острые камни, направленном в нечто более цельное и глобальное. Нас несет в этом потоке. Зачастую в разные стороны. Мы встречаемся и расстаемся разносимые какой-то хаотичной энергией клокочущего потока, лишенного смысла и логики. Мы пытаемся во всем найти порядок и смысл. Мы пытаемся понять, что происходит с нами и окружающим миром. Мы пытаемся вычленить во всем этом хаосе главное и второстепенное. Но все сливается в однородную странную надличностную массу, которой неведомы аргументы, эмоции, мораль. Наши представления о жизни и о мире слишком конкретны, в то время как все происходящее с нами иначе как абстракцией не назовешь.

Аристотель считал, что если враг убивает врага, то это не тема для трагедии. Тема для трагедии - враг неожиданный, враг, до самого последнего момента бывший другом, близким человеком. И в этом смысле наиболее показательна тема несчастной, безответной любви. Ибо объект любви, являющий собой всю благость, все счастье, все наслаждение жизни, вдруг оказывается источником немыслимых страданий. Отвергнутый в любви - этиология всякой трагедии. Вот откуда она появляется и прорастает. Любовь, ведущая к саморазрушению, любовь деструктивная, репрессирующая, - вот сюжет трагедии. Любовь, рассматриваемая как выход и оказавшаяся тупиком.

Наряду с дверями и окнами существуют еще некоторые предметы с теми же названиями, которые, однако, по своему функционалу ни дверями, ни окнами не являются. Именно эти предметы чаще всего путают с дверями и окнами.

Зрелищность - вот что может быть смыслообразующим в литературном произведении. Но я говорю не о зрелищности сюжета или каких-то описательных подробностей. Я говорю о зрелищности мысли. То, что часто встречается у Борхеса и Уорхола. Литература - это живопись слова, музыка - это живопись звуков. Живопись - это начало всего. Нет ничего выше живописи, ибо живопись - это видение глазом и следовательно видение первичное, изначальное, насыщенное. Это то, что в последствии перерастает в слова, звуки и во все остальное. Я мыслю зрительными образами. Я бы очень хотел мыслить словами или звуками, но они приходят потом, в виде дополнения к чему-то очень важному, зримому, тому, что находится в истоках человеческих трансформаций. Сколько прекраснейших задниц перебродили во мне и вылились в прекрасные поэмы и музыку. Вce эти образы довлели надо мной всегда, превращая мою жизнь в какое-то слепое следование своему глазу.

Часть 41. Центр без периферии. Наномир.

Воображение - реально. Я всегда доверял парадоксам. Именно поэтому я верю в существование несуществующих вещей.

Функциональность современных вещей определяется их сподручностью, мобильностью. Это прекрасно иллюстрирует современную тенденцию компактности всего сущего. Дефицит пространства и времени не позволяет нам иметь периферии - все концентрируется в центре, и вне центра существование чего-либо бессмысленно. Центр как сгусток всех функциональных особенностей с обрубленными второстепенными периферийными связями, которые объявлены балластом. Центр как чистое содержание. Центр как отрицание периферии и подготовительных и вспомогательных процессов. Все процессы должны проистекать в один цикл и как можно быстрее. Оборудование призвано исторгать из своей системы промежуточные звенья: из сырья должно получаться готовое изделие. И это изделие, желательно, должно быть удобным, чтобы можно было брать его с собой. Именно это является причиной ускоренного развития нанотехнологий. Не исключено, что когда-нибудь на этой волне мы целиком уйдем в наномир, и человечество редуцирует свои размеры до размеров насекомых. Это решит проблему полезных ископаемых и вредного воздействия на природу результатов деятельности человека. И, наконец, это решит проблему пространства, которого станет неизмеримо больше, и времени, которого возможно не станет вообще. Поскольку я подозреваю, что во всей вселенной не найдется ни одной другой планеты, пригодной для жизни, и, к тому же, вряд ли вне нашей планеты вообще существует что-то. Ведь даже солнце может оказаться адом, энергия пыток которого позволяет нам наслаждаться сегодняшней жизнью. Думаю, буду не очень далек от истины, если предположу, что все негативное в конечном итоге порождает позитивное. Мы одиноки во вселенной, это факт. И границы нашего мира совпадают с размерами нашей планеты. И если мы ничего не можем сделать с размерами планеты, то мы будем пытаться изменить свои собственные размеры.

Часть 42. Функциональный человек.

Вещи раздваивают время человека на активное время и время досуга, которое функционально пассивно. Поэтому функциональный человек изначально утомленный, человек с разряженными страстями. Конечно же, человек не свободен от вещей, а вещи - от человека. Человек, выжидающий что-то важное, судьбоносное.

С появлением ламп накаливания, отопительных приборов, зажигалок, кухонных плит, стиральных машинок, посудомоечных машин, - функция огня, который извечно сопровождал все домашние процессы, свелась к нулю. Огонь теперь присутствует где-то, незримо, и его созерцание уступило место страху перед пожаром. Мы потеряли огонь, который нам принес Прометей. Мы пользуемся суррогатами, ибо потеряли вкус к чему-то истинному, чему-то первичному, жизнеутверждающему и смыслообразующему.

Единство духа знаменует собой единство воли, мы верим во много вещей одновременно, и это помогает нам жить, мы верим даже в то, что никогда не может произойти, и в то же время не верим в то, что очевидно. Необходимо стереть границу между верой и неверием, только тогда жизнь разольется по всему сознанию живительным спасительным зельем, противоядием против бессердечности людей и несправедливости мира.

Часть 43. Красное как цвет в стрелке секундомера.

Красный цвет. Терпения снова не хватает. Люди, осень, дожди, замоченные ноги, зима подкрадывается, как коварные инопланетяне в голливудских фильмах. Новый город, совсем не тот, что прежде. Черный город комплексов и недоразумений. По-честному ложный город. Мираж посреди пустыни существования. Негодяи и ублюдки всех мастей, прячущиеся от дождя в огромных комфортабельных машинах, ярких и серых одновременно. Йогурт на голодный желудок, легкий закусон в кафешке, балконы, с которых я свешиваюсь по утрам, вдыхая утро и щекоча себе нервы балансированием на грани. Цвет, взаимопроникающий и взаимовываливающийся, искажения пространств, искажения времен. Укрепляющий и ослабляющий цвет. Цвет, запутывающий следы. Цвет, готовый скрыться в любую минуту. Разность слагаемых, линейки и калькуляторы, школьницы с ****скими глазами, приглядывающие себе новый сотовый телефон, пропасть близости, секунда, еще одна, время проваливается сквозь землю.

Иногда времени не оказывается ни в часах, ни в глазах, ни в движениях, ни в жестах, ни в предметах, ни в памяти. Вероятно, все истории похожи друг на друга. Люди, обводящие циркулем среду своего обитания. Пересечения параллельных прямых, вакуум скорости. Дыхание, ветер, взгляд, реставрированные чувства, фиксация на второстепенном, медитация как исходная точка стрессов.

Упадок сил. Слабость. Температура 35,5. Ощущение беспомощности. Мы не нужны никому, когда мы слабы. Я лежу на диване и слушаю, как бьется мое сердце. Мои физические и психические ресурсы исчерпаны. Я чувствую, как от меня, словно от ракеты, отсоединяются все вспомогательные модули, такие как постоянные мысли об обеспечении себя пищей, кровом, всем необходимым. Отсоединяются воспоминания, ощущения, радости и печали, ожидания и тревоги. Дальше я лечу в открытый космос один.

Часть 44. Мертвая петля текста.

Текст, сплошной как паста, выдавливаемая каждое утро из трагедии моего существования. Сиськи, циркулирующие как круговорот воды в природе, испаряющиеся и снова материализирующиеся. Это фокус, цирковой трюк. Иногда мне удается вывести мотивы ее поведения по ее одежде. Что ни говори, она прекрасна. И противостоять ей мне не помогает ничего: ни мой цинизм, ни критический взгляд на вещи, которых наверно давно уж нет, а может никогда и не было. Она волшебна, восхитительна, чудесна, неотразима, я это чувствую всегда. Я словно воткнут в тишину.

Скрытое ото всего движение чувств. Застающих нас врасплох чувств. Коверкающих нам жизнь и смерть, любовь и ненависть, радость и горе. Границы стираются. Границы исчезают с каждым новым прикосновением, с каждым новым обманом. Наши надежды переливаются в наших руках, как камушки, найденные ребенком на море. Еще секунда и они окажутся на дне. Все великие свершения и маленькие открытия, которых мы ожидали, молчат. Клочки старых забытых мелодий, исходящих из сердца вместе с очарованием свежего воздуха, омывающего выставленные в палатке сочные фрукты. Секс как марафонский бег от "хочу" к "могу". Мышцы, напряженные после рабочего дня, плоского как ленточные черви. Размагниченные жопки полуодетых девиц, возвращающихся с очередной университетской пары. Кофе, размачивающий улыбки поп-див. Не признаю никакого джогинга, кроме телевизионного. Автобус с веселыми и грустными рожами. Смех, выветренный из серьезных помещений, где зарабатывают деньги и ведут взрослый образ жизни, попивая третьесортные чаи и теребя друг друга под столом ножкой.

Часть 45. День и ночь. Пронзительность весны и сладострастность лета. Мякоть спелых плодов и черствость телевизионных новостей. Рождение трагедии и конец комедии.

Фразы, образы, лица близких мне людей, я всегда верил в торжество доброты и чуда. Последний день лета, что я могу написать в последний день лета, глаза испускают свет, как движение против течения, не знаю, почему такие сравнения, мои записные книжки спят, как утомившиеся подвижными играми котята. Сегодняшний город был прекрасен, и я словно парил по нему, мимо прекрасных витрин с очаровательными продавщицами, длинноногими и в коротеньких юбочках, внимательно вслушивающихся в нелепые пожелания покупателей, у них свой заговор, они все заодно.

В этом предосеннем безумии я не нахожу себе места, все роли расписаны и уже играются, я же словно совершенно с другой планеты, когда мне жарко, мне на самом деле холодно, все эти юные и шелковистые загорелые тела с симпатичными головами и незамысловатыми желаниями, все эти табуны, пробегающие мимо и оставляющие после себя характерный запах поддушенных ****. Я пережил Искусство. Я словно динозавр, переживший свой климат, я словно лохнесское чудовище, которое наверняка видели миллионы, но посчитали, что оно должно выглядеть оригинальнее, и просто не обратили на него внимания.

Часть 46. Реликтовое излучение утраченных символов.

Моя печатная машинка печатает по линии, а как бы я хотел, чтобы она печатала по спирали, я бы так хотел, чтобы фраза заканчивалась в том месте, откуда исходят все предыдущие фразы. Подозреваю, что слов давно уж как не существует, и все наши фразы не больше чем реликтовое излучение утраченных смыслов.

Пространства перемешиваются. Мы оказываемся в этом странном миксе, по ту сторону причин своего существования. Мы тайно по частям поедаем друг друга, с опаской поглядывая на нечто, объединяющее нас в лабиринтах высеченного из камня города, который, словно искра, резко вспыхивает и так же мгновенно растворяется в сумерках. Город-мираж. Город-пустота. Город-безумие.

Часть 47. Изнеможение от страсти.

Я разглядываю женщин с таким наслаждением, словно стою в кондитерской, выбирая любимые сласти. Я смотрю на них с таким восхищением и недоумением, словно передо мной существо с другой планеты, прошедшее совершенно другой эволюционный путь развития и не имеющий со мной ничего общего, кроме взаимного интереса. Восхищение от осознания того, насколько мы разные, женщина - чудо природы, цивилизации, общества. Вся истории эволюции, цивилизации, развития и знания построена на уровне взаимоотношений с женщинами. Кошмарно счастливые детские сны.

Женская грудь как нескончаемое путешествие на край себя. Изнеможение от страсти. Мелкая дрожь. Я пропускаю ее вперед и, о безумие, солнце расцветает в ее бедрах. Беда. Я ослеплен. Оправдание насилия. Очарование искушений. Ее глаза, застывшие в моей памяти как слепок моего отчаяния. Я ищу ее грудь, словно сбившийся с пути странник, обреченный на гибель. Где искать ее?

Часть 48. Знакомый с детства мотив. Ноты рассыпаются.

Мы теряем солнце в сутолоке безумного дня выживания. Мы выживаем день за днем, пытаясь никому не уступать свое место под солнцем. Мы боимся услышать самих себя, ибо боимся осознать, что перестали себя понимать. Просто набор не желающих поддаваться логике желаний. Думаю, в некоторых случаях логика просто неуместна.

Мы нагромождаем образы друг на друга. Когда я слушаю музыку, ноты рассыпаются. Когда я слушаю музыку. Ноты рассыпаются. Как карточный домик. Как домик. Как место, где я мог бы чувствовать себя хорошо.

Всех нас что-то объединяет. Только вот что? Что заставляет нас испытывать потребность друг в друге? Я общаюсь с разными людьми. Часть из них давно умерла, но даже не подозревает об этом. Часть пребывает в коме. И только небольшая часть по-настоящему живых людей поддерживает во мне желание общаться с кем-то другим.

Часть 49. Поэзия обыденности.

Гитара. Символ рок-н-ролла. Спасение утопающих. Движение вопреки. Несколько нот, выхваченных из жаркого блюза, услышанного накануне, все кружат и кружат в мозгу. Понижение. Погружение. Падение. Мягкое звучание сердца, пока лежишь на траве и сверху пролетают птицы и солнце светит и свет покоится на всех предметах, поражая великолепием реальности. Биение крови. Лето мажется на город, как масло. Мы все в масле. Страстные полуголые тела, жаждущие поцелуев.

Я покупаю новую записную книжку. Она красного цвета. Цвета крови первомайских парадов. На ней японский иероглиф. Сакура. Я перелистываю ее в книжном магазине и ощущаю теплый умиротворенный аромат печатных изданий. Я покупаю эту книжку и несу ее домой. Символы, которые она излучает, сопровождают меня весь день, и только вечером, ложась спать, я замечаю, как свежие мысли одна за другой прорываются сквозь пелену бытовых раздумий.

Новый день. Я всегда начинаю повествование со времени суток. Когда предметы раз и навсегда затихают в ожидании своего обнаружения. Ибо к каждому предмету следует подобраться. И надо сильно постараться, чтобы он дался в руки. Радость. Ролик, записанный вчера на телефон и просматриваемый сегодня в постели. Деревья во дворе. Молчание осени. Звуки распускающихся событий в потаенном вкусе чая.

Солнце как знак юности. Знак зарождения новой жизни. Знак перемен. Энергии. Обострение чувств, эмоций. Движение вперед наперекор всему. Сквозь понимание хрупкости своего существования.

Постоянное, ежесекундное ожидание, что вот-вот что-то произойдет, что-то особенное, важное, судьбоносное, основное.

Философия черного - неопределенность, бессмертие, глубина.

Слава как неуловимость самоидентификации, поиск самоценности.

Изображение любви, страха, потрясения, радости, счастья, чувства. Движение к необозначаемому, невидимому, неслышимому, непроизносимому, неразборчивому, не поддающемуся вычленению. Единый поток. Разнообразные чувства, спекшиеся в однородную субстанцию в один момент, от внезапного прозрения.

Весна. Еще один дождливый день. Круговорот настроений. Все кажется таким абсурдным и нереальным. Людей нет. Деревья напоминают зеленое месиво. Нет ничего, что могло бы развеселить. Я просто сижу у окна и смотрю во двор. Изредка я наблюдаю как растет мой живот. Он становится круглым и гладким. Он скрывает все мои жизненные соки. Я бережно беру его на руки и несу на диван. И, обсуждая с ним события дня, мы засыпаем в объятиях.

После последних нескольких весьма интересных встреч мои руки постоянно пахнут ****ой. Уже не знаю что с ними делать, такой устойчивый запах. Сегодня они меня наверняка доведут, и я их трахну…

Я пишу свои романы, подобно картинам, нарисованным текстом. И как на картинах нет начала и конца, то же самое по сути можно сказать и о моих романах, причем не только литературных. И подобно модели картины, в моих произведениях обычно присутствуют центр и периферия, которые, как это и подобает визуальным головоломкам, подвержены всяческим оптическим обманам. Никакого повествования - лишь сочетание цветов, фактур, образов, настроений, впечатлений.

Гений - это то, что заставляет нас забыть о мастерстве.

Добро и зло входят через субъекта.

Жизнь серьезна, искусство - весело.

История. History и story. Как история глобальная переходит в историю индивидуальную и наоборот?

Нельзя представить себе небытие предмета, не представив себе предмета.

Подобно зеркалам, множащим пространство, часы множат время. У каждого теперь есть свой кусочек времени на запястье.

Возможно, самая захватывающая книга на свете, - собственная сберегательная книжка. Она воистину интерактивна. И чем больше на нее закидываешь денег, тем она интереснее.

Мне почему-то всегда кажется, что моя работа, на которую я хожу, - это всего лишь промежуточный этап в жизни, который не может затянуться надолго, потому, что иначе она превратится в форму существования, а для всякого художника такой поворот событий является смертью.

Офисы - корпоративные тюрьмы.

Такое ощущение, как будто все пребывают в глубочайшем заблуждении, да еще и тебя пытаются втянуть в это безумие.

Большинство ныне живущих людей происходят из семей рабов.

Ощущение бессмысленности жизни всегда приводит к сексуальной зависимости.

Неподвижность чего-либо фрагментарного, схваченная нашим взглядом, наталкивает на мысль о подвижности общей картины.

Зима не заставляет себя долго ждать. Она всегда появляется неожиданно. В белый морозный пустой ничем не примечательный день хожу по улицам, вглядываясь в лица прохожих. Похоже, это только со мной. Отсутствие тепла сражает наповал. Плетусь по снегу в заплетающихся мыслях, петляя в мерцании ночных огней.

Музыка произрастает как цветок. И ее нужно поливать. За ней нужен уход и забота. Сияющая в ночи ярко-зеленая вывеска Сбербанка. Слушаю Weather report. Внезапно, по мере приближения к вывеске, начинаю ощущать приближение экстаза. Материализация экстаза. Кульминация музыки. Рай усталости.

Ее взгляд течет как река. И меня уносит этой рекой. Дети шумят мне с берега и весело машут руками. Солнечные блики разносят ароматы переспелого лета. Велосипедная тишина, нарушаемая аккордами сочных газонных соцветий.

Время живет не в часах, оно живет в нас. Часы начинаешь замечать только, когда время остановилось. Пытаюсь уснуть - час, два, три. Дыхание реальности. Дыхание существования. Дыхание бытия. Дыхание бездны. Дыхание пустоты.

Часть 50. Всепроникающий смысл. Взаимодействие со снами. Зеркало как связь времен.

Смыслы раскрываются медленно. Подобно сахару, растворяющемуся в стакане с чаем, в каждый миг бытия проникает сладость.

Попытка уснуть сродни возможности осуществить неосуществимое. Сны перекатываются в нашей голове, как узоры калейдоскопа. Мы - это наши сны.

Зеркало, что встает передо мной стеной. Словно все мгновения моей жизни слетелись в единую мозаику. И вот-вот разлетятся вновь.

Гармония, которую я так часто искал в окружающем мире, распустилась, наконец, у меня перед глазами, словно великолепное раскидистое дерево, произрастающее из глубины веков и врастающее в настоящее своей цветущей листвой. Но почему я по-прежнему не могу произнести ни слова? Мои уста сжаты, моя речь невнятна, мой разум омрачен безумием ночи.

Время - это глубоководная река. Мы плывем в ней, кто ближе к поверхности, кто ближе ко дну. Мы пытаемся наладить свою жизнь в вечно расплывающемся потоке. Мы встречаемся ненадолго и расстаемся навсегда. И словно идущие из глубин дна водоросли, наши желания беззвучно колеблются в воде, не достигая поверхности. Мы просто маленькие рыбки в отсветах солнечного света, любуемся друг другом, пока не окажемся съеденными. А настоящий мир где-то далеко, там, где река впадает в море, где начинается бесконечность. Там где свет переходит в цвет, а солнце в тепло, и волны расходятся по всей поверхности текучестью вечности.

Часть 51. Любовь как развитие.

Понимание любви непременно приводит к пониманию природы души. Проникновение в самую суть. В самое естество, самую сущность, душу. Туда, где не может быть Другого, и всякий попавший туда есть Я. И всякий отвергнувший меня есть Я. И всякий принявший меня есть Я.

Когда я говорю о страсти, я не имею в виду желание плоти, я не имею в виду непреодолимый звериный позыв, я не говорю о сверхъестественной гладкости и нежности женского тела, его кажущейся беззащитности и теплоте материнского начала. Я говорю об энергии, о внутреннем взрыве, о душевном томлении, исходящем жизненными соками. Я говорю о размножении. О штамповке, ксерокопировании, клонировании, удвоении, утроении, удесятерении, о воспроизводимости чудес. О потенциально новых явлениях, электризующих ситуацию, в которой оказались мужчина и женщина. О желании заплодить своим потомством весь белый свет. И вот он, полный потенции на целую новую цивилизацию, смотрит на нее. И на ее груди спят сотни младенцев, ищущих полные налитые молоком тугие соски. И в ее бедрах энергия огня, маленькое обжигающее солнце, застывшее в зените движения живого. А в ее глазах холодная бездна времени, которую только она может заполнить жизнью.

Часть 52. Будущее есть стекло. Числа, произрастающие из глубин сути.

Будущее в отпечатках пальцев настоящего. Мы словно по ту сторону стекла: видим себя, не имея возможности прикоснуться, говорим с собой, не имея возможности услышать, любим себя, не имея возможности ответить взаимностью. Погруженные в шумы бытовых предметов, телевизора и уличной возни, мы цепляемся за прошлое, пытаясь за огромным количеством преходящих предметов не потерять себя.

Летний воздух, горячий и радостный, тревожный и родной. Проникающий сквозь одежду. Скользящий по зеленой насыщенной живительными соками листве. Источающий безумие, безотчетный оптимизм, внимание к деталям и сладкое сексуальное томление. Люди расходятся и сходятся, как круги на воде.

Цифры. Путешествие к началу отсчета. Восходящие и нисходящие истории. Числа, из которых вылупляются новые числа. Пригретые на груди числа. Числа, гнездящиеся в номерах. Номерах телефонов, домов, квартир, автомобилей. Люди и эмоции в каркасе безмолвных баз данных. Когда я говорю о числах, я говорю о расстояниях, я говорю о датах, я говорю о времени, я говорю о движении, я говорю о судьбах. Я говорю о неисчислимом. Я говорю о бесконечном. Я говорю о нас с вами.

Часть 53. Непостижимость дружбы. Память как движение к счастью.

В далеком омытом слезами отрочестве живут мои друзья. С которыми я играл в футбол и мечтал о взрослой жизни художника-мультипликатора. Моя юность была перегружена окружавшей меня красотой. Всеми этими старшеклассницами с тяжелыми грудями и задницами. И если мне удавалось подглядеть их нижнее белье, я был самым счастливым человеком на свете. С друзьями мы ходили в кино и покупали на все деньги пирожки, которые тут же с удовольствием съедали. В детстве я все делал с удовольствием. Удовольствие шло за мной по пятам. Удовольствие жило во мне. Удовольствие передо мной устилало радостью дорогу. Я знал всего несколько вещей и не нуждался ни в каком другом знании. Видимо, осознание счастья всегда приходит пост фактум. Счастливый человек никогда не ощущает в себе счастья, ибо счастье невозможно ощутить. Оно приходит потом, с памятью. И только памяти мы обязаны тем, что испытали счастье.

Часть 54. Развенчание святости. Попрание невинности.

Во все времена ничто не будоражило ум обывателя как опустившийся святоша или заклейменная позором знатная уважаемая женщина. В истории с Иисусом Христом люди просто не могли поступить иначе. Конечно же, они понимали масштаб и значимость человека, которого казнили. Однако им нужно было его унижение, ниспровержение святости, попрание невинности. Чтобы почувствовать свое превосходство. Ведь если человек способен замучить бога, то тем самым он сам приравнивается к богу. А всякое унижение уличной толпой знатной высокомерной особы возвышает ее над собой. И поскольку технология осуществления такого унижения, в первую очередь, предполагает наличие толпы, то толпа становится наиболее опасной и наиболее аморальной силой, призванной восстанавливать паритет между ущербностью масс и разнузданностью элит.

Не случайно, наиболее интересным мотивом для порнодискурса во все времена является свергнутая королева, королева падшая, избалованная королева, вынужденная работать (ибо в сексе, несомненно, присутствует труд). Мотив принуждения принцессы либо королевы к труду распространен во многих сказках народов мира как завуалированное желание черни отыметь своих господ.

Часть 55. Второстепенное есть фундамент главного.

Перемещение облаков, изрезанных полетом птиц. Сладкое томление, сопровождаемое пульсацией солнца в венах. Мы смотрим вверх и думаем о древних символах стихий. Огонь, воздух, вода, земля. Люди верят в неуловимые вещи.

Восхождение нисхождения. Втоптанные в грязь мечты. Понимание эволюции. Смешение жанров. Все великое начинается и заканчивается пустяком.

Часть 56. Затаившаяся в сени утренних деревьев истина. Мир наваждений и нагромождений.

В истине есть что-то от пистолетного выстрела. Красавицы, поигрывающие грудью, - все равно что затаившийся зверь, готовящийся к прыжку. Магия денег, цикличных, как перелетные птицы. Еще один роман Эмиля Петросяна о романе Эмиля Петросяна с Эмилем Петросяном.

Смыслы ускользают, оставляя вещи неназванными, безадресными, произвольными. Вещи засижены словами. И каждое слово копается в своем уголочке вещи, подобно мухам на дерьме. Слова слетаются на вещи, не оставляя от них ничего. Мир вещей трансформировался в мир слов. Поэтому достаточно назвать нечто, чтобы оно материализовалось. Стремящийся в пустоту мир фикций, яркий как голограмма и жуткий как секс. Есть серьезное различие между человеком, ищущем смысл в жизни, и человеком, ищущем жизнь в смысле. Люди заводятся в вещах, как моль.

Часть 57. Солнце - единственный мост между эстетикой и этикой. Рассуждение как финал состоявшихся и несостоявшихся оргий.

Я не признаю никакой этики, кроме эстетики.

Залитые солнцем улицы из утренних автобусах, что мчатся навстречу неизвестности. Лето легко пробегает по жилам. Пробуждая дремлющее в нас детство, солнце воспроизводится в каждом нашем взгляде. Окна, превращающиеся в зеркала, сверкающие солнцем, нагретые вечерним закатом цветы.

Маркиз де Сад ставил рассуждение на уровень необычайных удовольствий сродни роскошной оргии. Как чередование удовольствий тела и души. Ибо в рассуждениях вырабатывается особый вид энергии, не способный к высвобождению через секс. Сексуальная же энергия сублимируется в рассуждение, в стилистике которого она и оседает навсегда. Таким образом, возможна трансформация из секса в рассуждение, но не обратно. Прекрасной иллюстрацией существования и влияния этого явления на интеллект являются рассуждения, воспоминания и некоторые откровения после удавшегося секса, призванные удовлетворить душу, стремящуюся к гармонии с телом, которое в экстазе. Ибо энергия ума является кумулятивной и любое ее расходование возвращает энергию во сто крат. Энергия же секса убыточна, и любое расходование такой энергии требует все больших и больших ее последующих запасов.

Среди всех проносящихся в течение дня перед воображением эротических картин всегда находится одна, которая властно навязывает себя и вызывает божественное наслаждение.

Молчание в сексе - это молчание машины разврата, столь хорошо смазанной, доведенной до такой легкости в обращении, что всякий шум расценивается как сбой.

Часть 58. Океан в каждой капле.

Жажда жизни, внимание к деталям, осознание естества природы, движение по спирали, отрицание закономерностей. Разглядывая старые фотографии, вдруг понимаю, что остался без друзей.

Океан появляется как сцена из-за занавеса. Большой живой могучий неуправляемый океан. Страшный и опасный, с огромными бурлящими волнами. Картина моей психики. Без конца и края. Страх погружения в свое подсознание. Ощущение управляемости какой-то безличной хаотичной силой, втаскивающей в свою пучину всякого, кто ненадолго потерял бдительность.

Дождь. Ожидание чуда. Словно распахнув тяжелые двери, свежий суетливый ветер врывается в нас, перетасовывая наши мысли.

Часть 59. Я.

Я. Что я ощущаю, говоря "Я"? Я как "я мыслю", я как "я ощущаю", я как "я осознаю", я как "я существую", я как "я выживаю", я как "я хочу", я как "я мечтал", я как "я отчаялся", я как "я испытываю боль", я как "я не понимаю", я как "я растерян", я как "я любил", я как "я верил", я как "я испытываю дискомфорт", я как "я напоминаю о себе", я как "я требую уважения", я как "я единственное в своем роде неповторимое существо", я как "я стараюсь", я как "я не хочу", я как "я цепляюсь за соломинку", я как "я люблю жизнь", я как "я верю", я как "я жду чего-то важного", я как "я по ту сторону всего сущего", я как "я руководствуюсь чувством справедливости", я как "я, ведомый богом", я как "я многого не понимаю", я как "я многого не вижу", я как "я многого не знаю", я как "я, каким меня видят другие ", я как "я, каким я не хочу быть ", я как "я часто вспоминаю детство", я как "я люблю рисовать", я как "я не представляю себе жизни без музыки", я как "я в вечной власти искушений", я как "я наследник генетической памяти своих предков", я как "я часто гуляю в парке", я как "я стараюсь быть понятым", я как "я теряю", я как "я нахожу", я как "я превозмогаю себя", я как "я сопереживаю", я как "я испытываю страх", я как "я, желающий всех хорошеньких женщин детородного возраста", я как "я, стремящийся к познанию", я как "я, стремящийся к мудрости", я как "я, постигающий чудо красоты", я как "я, потрясенный силой искусства", я как "я, переживший войну", я как "я, переживший бедность", я как "я избегаю безумия", я как "я изобретаю велосипед", я как "я начинаю с частого листа", я как "я многое понял", я как "я постоянно развиваю интуицию", я как "я не знаю истину, но я чувствую ее", я как "я недооценивал силу обычных вещей", я как "я вижу цветные сны", я как "я радуюсь", я как "я плачу", я как "я живу полнокровной жизнью", я как "я отказываю себе во всем", я как "я выжидаю", я как "я непобедим", я как "я погибаю", я как "я выполняю свою миссию", я как "я присутствую в каждом написанном мной слове".

Часть 60. Свободное падение ночи.

Нет ничего прекраснее женщины, сладко потягивающейся после ночи любви.

В темноте снов я различаю свет улыбки. Длительное погружение в сон, как головокружение, как обморок, как свободное падение. Люди, люди, люди. И тут люди. Они сбегаются и разбегаются, словно приводимые в движение нагромождением пульсирующих энергией волн. Улыбающиеся люди здесь встречаются не так уж часто. Изгиб кисти, поворот головы, улыбка, ветер, развевающий волосы, устремляющиеся вдаль рельсы, по которым уходят переполненные поезда. Спокойствие в травах, спокойствие в деревьях, лесах, спокойствие в снеге, статичном и неподъемном. Динамика свойственна людям, динамика свойственна процессам. Люди, выстроившиеся в цепь, как технологический процесс. Процессы, бурлящие и клокочущие, взаиморасслаивающиеся и взаимопроникающие. Возникновение обмана. Ожидание сна. Встреча лета. Тепло улицы передается теплу сердца. Путь, изменяющийся под ногами. Движение в обратном направлении. Повторение пройденного. Цифры, клавиши, кнопки. Все нажимают на кнопки. Все дергают рычаги. Все включается. Все поднимается. Все перемещается. Она улыбается своим снам. Она продолжает улыбаться. В то время как я пытаюсь заглушить в себе боль. Я снова на краю земли. В сотый раз смотрю в окно, не понимая, где я. Я наблюдаю, как зажигаются и гаснут огни в соседнем доме. И за этими огнями не видно людей. Я словно лежу на дне лодки и плыву по течению. Легкое колыхание ветра, покачивание на волнах, монотонное движение без адреса. Просто перемещение. Просто время. Просто жизнь.

Часть 61. Человек.

Человек - это сумма возможностей, помноженная на количество лет, оставшихся до конца его жизни.

Одиночество неискоренимо. Каждый вечер борюсь за возможность не чувствовать себя одиноким. И каждый день терплю поражение. Поздняя весна все равно, что ранняя осень. Дни погружены в серость и уныние. В напряженном ожидании наблюдаю полет птиц.

Выходные дни пролетают незаметно. Реальность следует за мной по пятам. По понедельникам долго собираюсь на работу. И выходя на улицу, вижу в свежем ветре перевернутые поцелуи вчерашних расставаний.

Не собираюсь быть понятым. Не хочу кому-либо угождать. Просто пишу то, что пишу. Любовь затихла в моем сердце, прислушиваясь к дыханию деревьев. Дети на игровой площадке, что являют собой спокойствие сытости, умножают наши отражения.

Мой член - моя хрустальная туфелька. Мое счастье там, где побывал мой член. Да будет благословлено это холодное лето, что искренне смеется надо мной, видя мое угасание в волнах приближающегося тепла.

Я просто человек, который пытается обмануть свое одиночество. Я вспоминаю ее голые колени, такие чужие и такие необходимые. Я вспоминаю ее груди, что сидели, прижавшись друг к другу, как голуби. Я стою, и сон пронизывает меня. Вечное возвращение. Я снова в детстве. Порхаю, как мотылек-однодневка.

Часть 62. Слова - это спецэффекты.

Программы по телевизору. Программы написанные и ненаписанные. Сотворенные и несотворенные миры, зависшие в памяти. Я листаю каналы, один за другим. Лица сменяют пейзажи, затем животные, графики, музыка, прогноз погоды, курс валют, мультфильмы, фильмы про космос, жизнь замечательных людей. Информация сочится в мои уши, заполняя меня, как полый сосуд. Я ощущаю микс. Мы возле микшерского пульта своей жизни накладываем спецэффекты, пытаемся свести воедино понравившиеся гармонии, замедляем ритм, где это необходимо, и пытаемся проскочить неприятности в ускоренном темпе. Мы создаем глобальную музыку нашего сознания, погруженного в вечный информационный шум. Шум и прострация. Пустота, прорезающая, разрывающая поток, как движение против течения. За каждой пустотой поступок. За каждым отчаянием грезы. За каждой любовью смерть.

Слова смертны. И мы чувствуем, когда они умирают. Мы держим их в уме, не в силах оживить. Мы не хотим с ними расставаться, ибо расстаемся с частью себя. Но они мертвы и больше ничего не чувствуют. И осознав это, мы оплакиваем наши мечты.

Часть 63. Вещи - шлейф всякого желания. Музыкальность недавнего присутствия.

Я - это множество вещей, сопричастных мне. Я - это все, что я вижу. Я - это все, что я слышу. Я - это все, что я хочу.

Мы флиртуем с вещами. Ибо наш труд настолько отчужден, и мы настолько не можем понять, на что мы тратим большую часть жизненной энергии и времени, что, единственным способом материализации нашего труда является потребление. Только так мы можем увидеть наш труд в материальной форме. Овеществив же свой труд, мы его тут же безвозвратно теряем.

Разглядываю сочный зеленый листок. Он полон жизни и развития. Я не могу сказать то же самое о своей жизни, ибо в ней нет полноты. Капиталистический способ существования вкладывает смысл полноты и счастья только в финансовый достаток. Именно поэтому, натаскав в свой дом вещи или окружив ими себя, мы ждем, когда же придет это счастье. Но оно не приходит, ибо мы оставили его там, где были наши оголенные чувства. Чувства, не нуждающиеся в своем овеществлении. Чувства, не нуждающиеся в самоубийстве.

Часть 64. Взаимодействие бытия и ничто.

Человеческая теплота. Душевное движение по направлению друг к другу. Нежность, внимание, забота. Великая тайна социальности человека. Замираю в стремлении почувствовать великое содрогание живого. А ведь когда-то я часто ходил в гости и видел людей, что повторяют эмоции, не проживая их.

Лето. Отпуск. Отчаянные попытки подражать ничегонеделанию. Обратимость добра и зла. За каждым образом стоит событие.

Несоответствия между причинами и следствиями. Мы снимаем границы там, где ждем помощи. Неприкрытый восторг плотского желания.

Часть 65. Белое и черное. Остановка в пути. Движение в обратную сторону.

Белое. Цвет чистого сверкающего разума. Цвет выцветшего сна. Цвет тихих звуков, исчезающих в пустых попытках вернуть детство, вымазанное сладким жарким ярко-желтым солнцем. Цвет наполненной пустоты. Настолько наполненной, что невозможно в нее втиснуть еще что-либо. Цвет бега от действительности, цвет бумажных страниц, испещренных поисками смысла жизни, смысла своего появления на свет. Цвет зимнего утра, свежего и одновременно холодного и безразличного. Я предпочитаю видеть свет белым. Я предпочитаю видеть свет произрастающим из моего сознания. Я предпочитаю понимать сущее через цвета.

Власть исчисления. Иллюзия времени, иллюзия пространства, иллюзия скорости. Понимание движения как развития.

Часть 66. Рассуждения о смысле.

Некоторые вещи невозможно ни понять, ни оценить, ни уничтожить.

Ветви без листвы. Ее слова это гнездо, которое она вьет. Игра в футбол в детстве. Я падал, снова бежал и снова падал. Зима в кадре.

Лампа, свет, выхватить из тьмы, понять, определить, решить, мы вращаемся вокруг солнца, мы вращаемся вокруг света. Мы вращаемся вокруг близких нам людей. Мы делаем виток за витком, то приближаясь к ним, то отдаляясь. Подобно тексту, удерживающему читателя, или фильму, удерживающему зрителю. Почему мы возвращаемся? Мы возвращаемся к тем же самым местам, людям, вещам. Мы делаем те же самые ошибки, мы пытаемся вернуть себе молодость, радость, счастье, привлекательность, детство, утраченное понимание, непосредственное восприятие. Мы стремимся к знакомым вещам, избегая неизвестности. Знакомство же с вещами, как и всякое другое знакомство, привязывает. Мы привязаны к своей жизни, к тому, что составляет ее. Наш маршрут повторяется изо дня в день: дом-работа-кафе-работа-супермаркет-дом. Но как часто дома мы работаем, а на работе живем, или едим, или делаем покупки из Интернета? Все перемешалось. И в этом миксе мы все же находим смысл каждой отдельно взятой вещи. Мы делаем это по памяти. Как, впрочем, и все в нашей жизни.

Живу, стараясь сжиться. Смотрю на снег и, дрожа, вспоминаю лето. Свившиеся в клубок крылатые чудища моих коллег по работе.

Unrest. Еще один альбомчик авангардной музыки, прошедший со мной через все испытания. Я черчу линию и уезжаю на ней.

Любовь - только это имеет значение. И больше ничего. Добро не способно объяснить ничего, зло не способно объяснить, ничего. Все объясняет любовь, но она молчит, и никто ее не разговорит...

Ничего осмысленного. Ничего человеческого. Только время.

Мир не стареет вместе с нами. О нет, мир не стареет вместе с нами.

Страх - один из основных компонентов удовольствия.

Иногда время останавливается и дает нам возможность обернуться назад, ощутить свое существование, испытать ток крови в жилах, обнаружить закон изменения всего сущего в изменяющихся видах в окне, проникнуться тем неповторимым ощущением всеобщего присутствия, которым нас одаривает жизнь. Я двигаюсь сквозь заледеневший зимний парк. И жизнь предстает мне потрясающей загадкой, которую ни понять, ни осознать, - только почувствовать. Чувство того, что ты живешь, ты жив, и вокруг все живет, все дышит, все задействовано ради тебя, все задействовано во имя тебя. И словно приоткрывается дверь и можно видеть то, чего никогда не видел, слышать то, о чем даже не подозревал, созерцать то, что всегда было скрыто за волнами бесконечных взаимодействий нас с окружающей действительностью. Люди, которые проносятся мимо меня как продукция на конвейере. Я их вижу первый и последний раз. Еще несколько мгновений - и они исчезают, как проплывающие облака.

Бизнес - это неотъемлемая часть бизнес-ланча.

Все в нашем мире устроено таким образом, чтобы скрыть истину.

Сидящие на диете людоеды. Смотрю на них с истинным отвращением. Мой живот - память вкуса.

Всеобщая каталогизация жизни. Все люди у меня рассованы по ящикам. Иногда я перекладываю их из одного ящика в другой. То же - с вещами. Но только не со словами. Ибо каждое слово есть функция от самого себя и замыкается на самом себе, показывая ненадолго свой смысл, словно женщина, обнажающая свои прелести, которые, однако, вечно остаются при ней.

Я - это сны, которые я не помню и наверно никогда не вспомню.

Делай со мной, но не делай как я.

Часть предпоследняя. Шифр жизни.



Часть последняя. Попытки исправиться. Жизнь по-настоящему. Понимание своего пути.

Москва
2004-2008.