Тетрадь первая

ДНЕВНИК  ПИСАТЕЛЯ(Cакаесайт, а \потои ЖЖ).

Тетрадь первая
    
10 августа 2001 года: СТРАНА И Я В ОДНОЙ КАНАВЕ.

     Вся моя семья весной смотрела передачу про закрытие НТВ. А перед этим вся семья смотрела митинг в знак солидарности с НТВ. У меня было двойственное чувство: вроде бы, все правильно, наши победят, должны бы победить... Но, не победят. Уже не победили. Они в панике, они слишком близко подошли к этой пропасти, в которую я падала тоже и упала еще раз. Только в мою честь никто митингов не собирает. Потому что масштабы трагедии не те. А ситуация - та же самая. Несмотря на то, что трагедия произошла в самом тихом месте на свете - в библиотеке.
     Второй раз вылететь с одной и той же работы - то же самое, что во второй раз развестись с одним и тем же человеком. Кажется, все уже знаешь, все предвидишь. А когда тебя бьют - не ожидаешь. Когда я уходила в первый раз, никто не шелохнулся. На общей планерке сидели заведующие двадцатью филиалами библиотечной системы. Они знали меня, как энтузиаста по массовой работе, и перед этим спокойно выслушали мой восторженный доклад о творчестве писателя и о том, как его книги можно преподнести для читателей. А затем - сообщение о том, что, якобы, я, получив доступ к компьютеру, печатала на нем книги поэтов и использовала его, как средство наживы. Какая от поэтов нажива - это еще большой вопрос... Но, никто не стал спорить с официальным заявлением о том, что я - "воровка". И я, конечно, ушла. Зачем мне было оставаться с людьми, которые считают меня таковой? Стило ли ради них все это терпеть? Но, гостиная в библиотеке мне буквально снилась. Произвол начальника разлучил меня с любимой работой, с людьми, которые любили приходить в гостиную. Я создала там пространство, в котором пересекались жанры. Знакомились люди, совершенно необходимые друг другу. Поэты и композиторы. Писатели и читатели. Художники и покупатели картин. Барды пели. Дети получали новые представления о мире. Усталые - отдыхали. В общем... Пришлось пройти множество мест, откуда я вылетела еще быстрее. И вернуться обратно. Где-то не платили, где-то платили, но не делали запись в трудовой книжке. И, главное - нигде, нигде не было праздника общения. И нигде я больше не могла соединить литературу и жизнь, понимаете... А там она соединялась сама собой. И я решила вернуться. Я была согласна не спорить, сносить унижения, лишь бы вернуть то чувство нужности, которое было потеряно невозвратно. И тогда меня выгнали во второй раз. Я сопротивлялась. Люди, которые любили меня, должны были, наконец, понять, что надо отстаивать право на нормальную работу и интересную жизнь. Неужели им легко было смотреть, как меня топтали? Но, смотрели. Если в первый раз прошла такая туфта, то во второй раз средство было посильнее. Они взяли и закрыли гостиную. Как раз после визита Арбатовой. И, сколько бы ни писали возмущенные читатели, что  не согласны - все бесполезно. Закрыли - и все! Понимаю, что это для видимости. Надо было меня убрать - убрали и написали сверху - "производственная необходимость". Но, это ложь. Необходимость для администрации. Читатели ведь сказали иное. А почему так произошло?
     Почему личные амбиции начальницы поставлены выше, чем интересы читателя? Потому, что она (директор ЦБС) не терпит рядом с собой никого, кто с ней не согласен. Она требует единомыслия. А если его нет - сетует на отсутствие коллектива. А зачем Кабанихе коллектив? Для прикрытия произвола. Однако коллектив народился понемногу. Если в прошлый раз ВСЕ МОЛЧАЛИ, то в этот, второй, раз НЕСКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК выступили в мою защиту. И не то, чтобы я так любила грубую лесть. Просто было видно, что они уже не так боятся.
     А чтобы и дальше сидеть, смаргивать оскорбления? Так нет - клуб, видите ли, Маша Арбатова засорила, иными словами, головы людям засорила, толкнула на вольнодумство. Люди дрогнули и вспомнили о достоинстве. И совершенно зря! Потому, что месть свершилась. Меня вместо гостиной посадили за шкаф покрываться пылью, карточки перебирать. Люди остались сиротами. Я лишилась работы, которую лучше меня никто не сделает.
     Пришлось опять искать... Ну, хорошо, меня "ушли". Доказали, что я "ничто". Я унесла ноги, а сама знаю, что будет с теми, кто станет следующей жертвой.
     С НТВ то же самое. И, вроде, все ясно, а крыть нечем, лучше не смотреть друг другу в глаза...
     Вчера вышла в областной газете "Красный север" очередная статья вологодского писателя Василия Белова, где он поливает грязью всех подряд и, в частности, директора картинной галереи Владимира Воропанова (авторитет не просто областного, но международного масштаба). Люди хватаются за голову, Воропанов вяло отвечает на вопросы REN-ТВ. В кафе вчера седой профессор, Соросовский учитель, сидел с этой статьей сам не свой (он тоже в числе "заклеймленных"). Всем стыдно, все понимают, что "клиника" налицо, все опускают глаза. Чтобы не смотреть друг на друга в неыносимой лжи…

30 августа 2001. МЫТАРСТВО.

     "Цель русского писателя – работать на благо России», - говорит председатель Вологодской писательской организации Роберт Балакшин, именно так называя себя и своих коллег, а не отделением Союза писателей России. Потому что это особые, отдельные писатели, не желающие быть частью общего. Сорок лет организации отмечено обширным интервью Р. Балакшина в «Русском Севере», где он снят молоденьким, в косоворотке. Человек искренне верит, что он работает на благо России. Потому что вологодская писательская "школа" - оплот почвенничества и патриотизма. А то, что на пороге сорокалетия ни одного молодого соратника рядом – это ничего. На торжестве в честь сорокалетия Вологодской организации литераторов в областной филармонии ожило кладбище: хор голосов пел о том, что РАЙисполкомы при старой хорошей жизни – это от слова "рай", АДминистрации нынешние – от слова "ад"… Вот проблемы у людей, любящих слова... А я не организация, просто Галя Щекина, и я обиваю пороги, чтобы выпросить помещение для литературного объединения, которому тридцать лет, немного поменьше, чем титулованным писателям. Где только мы не заседали! В заводской редакции, в библиотеке завода, даже на проходной, потом снова библиотеки, кафе, культурные центры – и снова на улице. Потому что безарендно просим, а везде и у всех самоокупаемость. Двадцать человек, иногда больше, иногда меньше, но к них вечная тяга найти "золотой абзац". Кому это нужно? Интерес друг к другу, к литературе. Много наших поступило в Литинститут, многие опубликовались в книжках и разных периодических изданиях.
     Но, неважно. Сидите в подполье! Литобъединеие и у Балакшина есть. Его ведет знаменитая Ольга Фокина – пожалуйте, господа, в уютный особнячок Департамента культуры, заседайте на здоровье. Но, по нашим законам и правилам. «Потому что другое, если оно нам не нравится, не существует вообще». И вот я снова звоню и хожу, везде лишняя, ибо понимаю – если я их брошу, то кому они будут нужны, неизвестные миру поэты? Последняя наша акция –презентация книжки стихов «Мед» 19-летнего Антона Черного (не псевдоним), потом три месяца бездействия. Сейчас - последний хит – книга Веры Белавиной о поэте Сопине «Нет, жизнь моя не горький дым». Она первая описала то, чего никто не смог… И я не смогла! Лет семь назад написала черновик о нем, литературную запись авторской речи. И не могу издать. Говорят, это жестоко, это убьет его (ему 70). Почему? Потому что с нею (Белавиной) Сопин проявил терпение, позволил делать, что хочет автор, вникал в процесс. А то, что я написала – было отвергнуто, раз и навсегда. Я должна ждать его смерти? В книге Белавиной вологодский поэт Михаил Сопин велик и мудр, как Ленин. В моем переложении он и велик, и ничтожен, как и все люди. Нет, конечно, я верю, что Вера искренна, но вот, ей позволено, мне нет. (Не смог и никто из группы Балакшина). Будем ли обсуждать это – и где? Мы – вне закона. Только за последнюю неделю отказали в трех местах!
***
     Так, передышка. Кажется, директор городского ДК Зверева пошла нам навстречу: «Если будете выступать перед ветеранами». Да будем мы, будем. На все согласны за пустой класс два раза в неделю. Я думаю – ну, хорошо, я напрягусь и созову людей еще на одну акцию. Ну, прочту еще десять рукописей, по году на каждую потрачу, если талантливо. Ну, три человека найду, достойных для Союза. Ну, не брошу Лито. Чего бы мне ни стоило... Но, все равно, это будничная работа, это не войдет в историю. "Они" не позволят.
***
     Лет десять назад мы с Балакшиным "совпали" в одном автобусе и в одной деревне, картошку у фермера под Соколом копали. Тогда мы, кажется, были равны во всем. Он даже шутил со мной, делился замыслами, весь простецкий, сощуренный такой, в драной куртке. Мы, наверно, даже годами одинаковы. А что теперь произошло? Мы были председатели разных Союзов, говорю «были», потому что даже мои люди меня отвергли, те, которых я сама находила и любила за их талант. И что-то для них делала: книжки, рецензии, презентации, устраивала в печать, да и просто – звонила, выслушивала, где заколодило. Меня коллеги "по перу" выбросили из председателей вологодского отделения, и даже Света Василенко (председатель СПР) перестала со мной общаться, не отвечает на письма… А вы говорите – эпоха Водолея, женщины займут, наконец, по праву свое место в обществе. А вы говорите – Бог испытывает тех, кого любит. Судя по испытаниям – да…

1 октября 2001 КАК СТРАШНО БЫТЬ! (Прощание с Николаем Елсуковым)

     «Как страшно быть! Не быть еще страшнее...» Это однажды сказала Ольга Эсхата, теперь ее слова вспыхнули бегущей строкой. Потому что Колина мама прошептала: «Все хорошо, как ты хотел. Ты хотел умереть, ты добился...». Мама, поникнув, гладила огромного двухметрового сына по окаменевшей щеке, по сложенным на груди рукам, качала головой. На это оцепенело смотрели молодая, в черном, вдова и его сынишка, теребящий цветы. Бледный как стена стоял Леша, младший брат Коли, опора матери. Внезапный женский плач усилил всеобщую растерянность. Никто не мог ничего сказать. И правда, это страшно - уйти в тридцать восемь. Беликов однажды сказал, что Пермь убивает своих поэтов - Бурашников, Гашев. А разве только Пермь? А Вологда - то же самое! Он был третьим - из моих друзей - сгоревшим от водки. Он был единственным - говорившим с живой сестрой Цветаевой. Для меня это огромно. Ездил в Москву, бродил около дома, удалось встретиться! Он узнал, что я сочиняю песни на стихи Цветаевой и заставил меня записать их на кассету. Он эти песни, правда, любил. У меня осталась дома его оранжевая тетрадь с переписанными  отрывками писем Марины Ивановны - говорил, что понимает каждую строчку, страдая от причинения ей боли - там, в прошлом. Написал об этом стихотворение, самое известное у него. “Москва. Февраль. Сумятица и слякоть. /Да тут еще бессонница и снег. /Единственная мысль – уйти и плакать! /- В тот дом, в тот мир, в непонятный век. /Здесь жил Поэт, из стольких мест изгнанник, /И этот дом – душа его души. /Душа теперь свободна от страданий, /И в доме не осталось ни души… Здесь бережно укладывались в строчки /Слова и слезы. Прежнее тепло /Теперь куда уместней и желанней /Для этих стен, чем брошенный простор. /Исчезло время в бездне ожиданья, /Ушел поэт. Окончен вечный спор…”

     Поэт Николай Елсуков оставил нам всего одну книжку стихов: «И СОН, И БРЕД». Туда вошло в два раза меньше стихов, чем было набрано. Он все время что-то отбрасывал. Картинку для обложки тоже нашел сам - рыбы и птицы плывут сквозь деревья. Обратимость среды? Его стихи, казалось, резонировали на все, что он знал и любил. В его творчестве были мотивы Цветаевой, римских поэтов, Бродского... Я писала о нем статьи, комментарии, но кому это теперь нужно? Знакомство наше попало на то счастливое время, когда у него, казалось, было все - любовь, работа, творчество. И у него все получалось. Хорошо работал по дереву, про таких говорят - «столяр-краснодеревщик», золотые руки. Чинил все очень быстро, от полки до мудреной детской кроватки.
Он приходил ко мне с большой черной сумкой через плечо, там были толстые общие тетради, заполненные стихами: «Почитаешь?». Читала, перепечатывала, а он говорил - нет, это плохое, лучше вот это. Да, это был мечтатель, которого все тянуло вверх. Он любил ходить не по земле, по крышам. Так и снят на фото в сборнике стихов. Может, он стремился в высокий слой жизни, в который никак не мог попасть?
     Женился на поэтессе. Буквально летал по городу, преображенный внезапным светом. На ладони (не на пальце) золотое кольцо. Но, наверно, он не был создан для семьи. С ним было тяжело жить, он мог молчать месяцами. Потом стал пить. Сломалось что-то. Да, ему дано было много. Талант любить, слышать музыку, музыку чужих стихов,  музыку самой жизни... Писать!.. Его было за что любить, у него были такие романы - до женитьбы. Но... Куда, куда девалось все это?!
     Ругал друзей, которые пьют беспросыпно, и все же не мог от них оторваться. И друзья до сих пор живы, а он... Однажды ушел после размолвки бродить по ночным улицам и попал  под машину, оказался в больнице  с проломленной головой. После этого катастрофы пошли одна за другой.
     Очень любил Коля Елсуков авторскую песню, часами слушал песни под гитару, уронив голову на руки. Ездил несколько раз на фестиваль авторской песни на реке Петух. От костра пошел к машине за пивом и пришел к рассвету - «там какой-то завод» (в глухом кадуйском лесу).
     В последние годы работал грузчиком на городском рынке. Я видела его только на днях рождения сына Дани, которого он сильно и немо любил. Все время покупал разные дорогие штучки. В компаниях сидеть уже не мог. Коля любил зарубежную литературу, особенно роман «Пена дней» Бориса Виана... и - Анчарова. Ликовал: «Он выразил всего меня». Мы увлекались тогда стихами Лукина - Коля принес много музыки, и это было невероятно, как он все угадал. Привел ко мне поэта Андрея Кокова, своего друга, уехавшего в Финляндию. Если бы не Коля, пожалуй, не было бы книжки Андрюши Кокова «Искушение ветром». Коля был ужасный, непомерный мечтатель. Он, как бедный Герасим, у которого все отобрали - большой, русский, неистовый и лохматый. Но у него все было - и все потерялось... Что же было с душой, которая, чем больше жаждала, тем больше погружалась в темень? Хотел какой-то особой среды – и неизменно оказывался среди забулдыг. Любил он, любили его– и оказался один. «С любовью не получилось. Остальное неважно». «Ты уносшь прохладу  и  запахи, как  тяжелую артиллерию /При своем независимом статусе между пыльным окном и дверью. /Убываешь ты, удаляещся, впопыхах позабыв про главное, /Что деснице твоей карающей предстоит здесь работа славная… /Все какие-то меры крайние, что-то вроде цветка и трактора, /И раскачивается здание аж от полюса до экватора…»
     Несколько раз приходил на ЛИТо и демонстративно уходил. Люди взволнованно обсуждали его стихи, но он их вообще не слушал. Он как будто все время писал одно и то же стихотворение. Жил в параллельном мире? «Два голоса на параллелях Навечно – ввысь. Нам   никогда не разминуться И не сойтись. Мы свято верим в то, что знаем – Огонь и лед. А может, будешь ты чужая Наоборот. Два голоса на вертикалях Не врозь, а связь. Пусть не получится, сверкая Уйдем смеясь. Но нить тонка и связь непрочна В людской толпе, Сожмемся в атом, будем – точность В одной строке. Мы не расстанемся, растаем, Уйдем с луной И на прощанье прочитаем: «Мне нравится, что вы больны не мной». В его архиве вместе с огромной пачкой рукописных стихов обнаружились три затрепанных-зачитанных пресс-релиза Н.Сучковой, самой известной вологодской поэтессы из молодых. Был ли он фанатом Сучковой, не знаю, но, сталкиваясь с нею в гостях или на концертах, он вряд помнил, что это именно она, не узнавал. Из его посвящения Сучковой: «Уходящие в строфы звонкие вырождаются - /Ведь осенние ночи поутру начинаются... /Лето кончилось, вот и осень уже кончается, /Что-то робкое и несмелое подбирается. /А листва под ногами стелется, будто спящая, /Будто не было, будто сгинули, /Приходящие - уходящие...»

5 октября 2001 КОГДа КОНЧАЛСЯ ВЕК ХХ

     Когда кончался ХХ век, мы задавали друг другу вопрос: «Какой будет культура нового века?» Одни говорили - искусство будет еще более сложным, другие - все и так слишком усложнено, наоборот, скоро придет пора самых простых человеческих ценностей. Одни говорили - в технократический век мы нуждаемся в капельке тепла, а другие твердили, что только интеллект приведет человека к новым высотам.
     Разброс наших мнений, ернических и серьезных, хорошо отражен в сборнике «Культурный герой ХХI века». А Наугольный тогда сказал: «Если культура вообще будет». Сегодня он говорит: «Ради чего ломали копья? Нет ее, культуры, нет литературы, чье влияние на мир ничтожно. Никто ничего не читает, во-первых. Смотрю на толпу упившейся пивом молодежи, День города, конечно, что им еще делать - только пьяной толпой ходить... Бить друг друга, уродовать. Это чернь. Она не способна понять» - Наугольный говорит с такими нервами, что я пугаюсь. А сами-то мы кто, не чернь, что-ли? - Но ты же сам говорил: «Водка это красота, чистота, благородство... Мудрость!». Говорил? И пил. - Я напоминаю Наугольному его же афоризм. - Нет, я свое выпил. Просто, Венечка Ерофеев и Липскеров с Павловым не могут на одной полке стоять. - Ну и почему? Занятно, затейливо. - Мне нравится Липскеров, который здесь и сейчас, а Ерофеев - это прошлое. - Кроме того, зачем ты классифицируешь? - Затейливое - не вечное. Холодное, путаное, не притянет. Татьяну Толстую провозгласили лучшей, по радио будут читать. Как же. Десять лет назад это было бы - да. А теперь это - так... Словеса. А славят. А ведь еще хуже делают. Отталкивают людей, кому еще не противно. кто еще верит. Вообще никого не останется. - Но, Павлов? Это страшная правда о нашем времени. Ему тоже не веришь? - Да что Павлов?! Это хроникер, публицист. Работает ради денег. Ради комфорта. - Кто же не любит комфорт? Чтобы нормально жить, чтобы все было.
     Я с тоской обозреваю свою бедную заброшенную комнату. Кресла старые,  диван еле держится, обоям лет десять... - Да не надо мне, чтобы все было.  У меня знакомая как поговорит с матерью, как та настроит ее самолюбие, так знакомая хватается за кошелек, деньги бросается зарабатывать, нич-чего не понимает. А сама не такая. Как с матерью не говорит - так высокое разумеет.
     - Меня вызвали на семинар, кусок мне бросили, чтобы я уже не был свободен... Чтобы, что хочу, не говорил... - Накаляет Наугольный телефонную трубку. - Неправда, никто тебе не мешает. Ни к чему не обязывает. Говори ты, что хочешь, специально тебя в Москву зовут, чтобы ты с подобными себе поговорил. Да еще, может, в журнале каком напечатают. Что ты все наизнанку выворачиваешь? Когда меня в Москву звали, я ехала с огромным любопытством. Тем более, что это быстро кончилось... - А откажусь и не поеду. Назло. Не хочу быть обязанным, - гневается Наугольный. - И так свободы нет, а они еще больше перекрывают! - Насчет брошеных кусков - это было, да и в «Графоманке» я про это писала, помнишь главу «Как их только не разорвет»? А где еще свободу тебе перекрыли? Сиди, пиши... только пиши. Чтоб этот вопль души не в телефон, а как-то письменно. Например, об этом социуме, который никогда  ничего не поймет. Но это же не твое дело, твое дело писать... Если можешь... - Я вспоминаю, как занималась литературной пропагандой, и меня прозвали «культмассовым сектором вологодской литературы». - Вот, писать! А зачем, если выхода к читателю нет? Архипов прав - у нас резервация («Резервация» - название книги Архипова). Вас загнали в ваше Лито в пятнадцать человек - вот и сидите. Вот вам все ваши границы! - Ну и что? - Я грустно замолкаю. - Я поняла, что не состоялась. И отношусь к этому спокойно. Ладно хоть мы с тобой говорим... - Да что толку? - Наугольный еще больше горячится. - У меня такая смута... Мало говорим-то! Надо больше, дальше, громче... Интервью какое-нибудь... - Хорошо, я возьму у тебя интервью, как у молодого писателя России, которого пока не слышат... Который едет на семинар в Москву… Но где его печатать? Негде. Даже при условии, что у меня две подруги - одна в «Красном Севере», другая в «Русском...» - это невыполнимо. Никому не нужно. И то, что поэт умер в тридцать восемь, и то, как книгу новую обсуждаем - никому. - Я стихаю почти до шепота. - Вот! А говорите - свобода. Где она? Нет ее. - Ну, не знаю. - Мне явно крыть нечем. - Давай в рубрику «Дневник писателя» на Сакансайт.
     Кому не все равно, увидит. Услышит. Только ты формулируй четко. Это всего лишь завязка. И далее горячий монолог о том, как понятен Раскольников! Почему хотелось хохотать при виде прыгающего крючка. Понятна драма прыгающего крючка. Потому что слава ломилась в дверь! У Достоевского гордыня, да, но ему есть, чем гордиться. Он сильно писал. Он памятник себе воздвиг нерукотворный, мрачноватый, правда, в виде двух убитых женщин. У Пушкина тайная свобода, у Блока тайная свобода, а у Наугольного что? - Иногда я чувствую свою судьбу, - говорит Наугольный. – Идти за Пушкиным? Не знаю. Но идти надо. Так он говорит, а я боюсь, что он запьет, не доедет до семинара в Москве четырнадцатого октября. Рассказ ему напечатать? Может, тогда не запьет?

19 октября 2001 ДРУГОЙ МИР, ДРУГОЕ ВСЕ

     Во Дворце творчества детей и молодежи прошел потрясающий конкурс чтецов. Для меня это сильнейшее испытание. Корневики и деревенщики, составившие славу вологодской литературной школы - Белов, Романов, Фокина, Рубцов, Яшин, Леднев – вот авторы, которых читали наизусть школьники. И не строчками! Страницами! Наизусть! Со слезами на глазах! Я не отношусь к поклонникам вологодскости, и не потому, что разные Союзы, а просто скучно. Саканский однажды смешно напомнил про Ромуальдыча, который заколдобился. Так этот Ромуальдыч, точно, был бы счастлив, как был счастлив Мануил Свистунов, который проскрипел в микрофон: “Ди-и-вный конкурс!”. И так три дня. То рубцовское «Живу напротив храма», где стирают женщины белье, то фокинская нетопленная печка, то яшинский поезд, где покупают кулечек влажной клюквы, то ледневский царь, заставляющий хромого Ивашку играть камаринского на колоколах. И по десять – пятнадцать раз одно и то же. Известный стих Рубцова «Вологодский пейзаж» прозвучал чуть ли не двадцать раз! Это большое испытание даже для тех, кто очень любит поэта. А уж для меня, поперечной… Честно говоря, просто выучить стих для маленького первоклассника – и то подвиг. А уж рассказать его выразительно, не боясь оторвать руки от тела – и вовсе трудно. Потому, можно представить, какую громадную работу проделали педагоги, готовясь к этому конкурсу! Но я не о том, я о самих текстах. Почему они это выбирают? Их же никто не заставляет! Они сами выбрали, сами захотели. Значит, нравится людям! А мне - нет! Ну, и зачем, казалось бы, делать из этого трагедию? Но я всей шкурой почувствовала ужасающую несправедливость этого простого факта. Я пишу не хуже, - говорила я себе, - не хуже. Просто, у меня не было тысячных тиражей, и меня никто не знает. И я примерно слушала, таращилась и выставляла баллы, торчала в этом жюри, билась, сопереживала. Но, чем больше я
сопереживала, тем больше подкатывало к горлу. Почему не я, не та же Сучкова, которую хвалят в Москве, в Литинституте, а у нас даже не печатают! Не Кузнецова - такие хорошие у нее стихи пошли! И в Шукшинском конкурсе она побеждала… Да я не против Яшина и Рубцова, просто я тоже есть, но я должна сидеть и только ставить баллы! И все! Ольга Кузнецова мне с улыбкой сказала: «Да не будут они нас читать, Галя!» И от этого мне стало еще хуже. То есть, никто даже не возражает вообще. Да почему опять? «Потому, что была система, - говорит Оля, - госкнигоиздание плюс пропаганда по всем школам, детсадам, библиотекам. И это в течение сорока лет! У них было схвачено все. А ты занималась своей пропагандой всего десять. И в одиночку. И результата никакого». И я сразу как-то устала. Я рассеянно отсидела этот конкурс, только одному из организаторов, Шахову - сказала: «Надо и ДРУГИХ!». - «Да, - подхватил он, - сам знаю. У нас целый шкаф новых авторов. Ты дала нам Гальского – мы его поставили на сцене. Тебя хотим поставить. Вот Наташа Бурлова будетчитать твою Басю…». И, да, была потом моя Бася. Настоящая такая, с глазищами. Целый рассказ выучила, непостижимо. Я даже держала ее за руку. Но этого было мало. Одна Бася сражалась с моим унынием из-за тридцати талантов, которых никто не знает! Нет, вру, не одна. Там еще четырех авторов из новой "обоймы" читали. Но Шахов хочет, чтобы новые авторы сами приходили в народ. И я заставила прийти четырех человек, но они ничего не смогли прочесть. Дети маленькие, поутомились, все смотрели на дверь, хотели есть, уроки не сделаны. И мне поэты кучу всего высказали! Нет, надо не так. Не так. Надо создать каналы, по которым это новое шло бы постоянно! А впрочем… Разве мне это под силу?


12 ноября 2001 КТО Я?

     На днях состоялась пышная презентация второй книги шестнадцатилетней поэтессы Леты Югай. Стихи хорошие для ее возраста, читаны не однажды на городском конкурсе чтецов, на различных вечерах, печатаны в журнале «Мезон», в газетах. Я всегда с радостью смотрю на такие явления, единственное, что меня бесит – это ее хождение везде с мамой. Народ посмеивается добродушно: маленькая еще. Я возьми и скажи им обеим об этом. Говорю: пора уже самой ходить на Лито, на вечера и так далее, Цветаева, сами знаете… Пригласила на Лито обсудиться, а у нас там ведь жестокая критика бывает. (Накануне мой рассказ разнесли просто в клочья: «И композиции нет, и что с героями делать, не знаешь, и описаний слишком много, и на фиг тебе сдался инцест, коли нет личного опыта...», в общем, надо забыть, как страшный сон). Лета согласилась, пришла без мамы, обсудили серьезно, со всеми минусами, она парировала, спорила, улыбалась, еще рассказала, как съездила в Питер, выступила в «Бродячей Собаке», где выступала когда-то Анна Ахматова. Короче, понятливая девчонка, не какая-нибудь мямля. Понятно, что деньги папы плюс энергия мамы дают свои плоды. Но, все же. Тут на днях Лета позвонила и попросила, чтобы я выступила на презентации ее книги «Сиреневый лес». Я согласилась. То, что было на презентации, не поддается описанию. Там был зам. главы областного Департамента культуры Чирьев - с таким букетом! Метр в поперечнике. Дальше - больше. Сотрудник обл. картинной галереи Дементьева, искусствовед и важная фигура! Известная, всеми уважаемая личность, педагог и просветитель, руководитель кружка литературоведов, Канунникова! И с ней двадцать человек юных литературоведов. Директор музея забытых вещей Касьяненко! Классный руководитель Леты: мне повезло с классом и ученицей. Все чуть ли не плачут от счастья. Завалили цветами. Мол, это наша звезда, и все такое. Бедная девочка, где ей понять, что это цветы не ей… Что касается меня, то мне выступать не пришлось: меня поймал высокопоставленный папа и запретил открывать рот: «Нам не нужно ваше выступление, молчите. Дочь не обидится, я сам разберусь». – «А если я представитель журнала, мне материал нужен? Вы думаете, что можете мне так сказать?» То есть, папе на мощной раскрутке никак нельзя демонстрировать персону нон грата. То есть, меня. Кто я в их глазах?
            
     Я пришла домой и стала рассказывать. У меня было странное состояние, мне хотелось что-нибудь разбить. Муж стал говорить, что они меня так боятся. Девчонки забрели на чай, стали смеяться. Но больше всего смеялись дети. Мама - шухер. Мама - Кинг Конг. Смеялись, пока не закашлялись и чай не поразливали. Вот и все. Конец фильма.
***\
     Очередной мой провал - в конкурсе спортивного рассказа на «Спорт-Экспрессе». Номинатор обозвал мое произведение соплями. Я посмотрела - а какие страшные там рассказы на конкурсе, сколько негатива. Саканский вообще ненавидит спорт и правильно делает. А я  среди участников одна женщина. Куда полезла, в самом деле? Подумала, что не обязательно черепа крошить, подумала, что околоспортивное тоже пойдет. У моих героев спорт не на первом месте в жизни, зато он по-своему раскрывает людей. Оказывается, надо все не так. Не то, что призового места не будет, а и в финал не вошла. Остается утешение: Александр Нилин, единственный, готов отдать и вторую руку, но не для того, чтоб ее отрубить, а чтобы голосовать, что рассказ написан одаренным человеком. Плохо относится ко мне Евгений Козловский из Компьютерры. В общем, время обломов. Дописываю новую повесть и с   дрожью думаю о том, на что ее издавать. Где выпросить три тысячи, не понимаю. (Столько долгов. За обучение в институте еще не все отдали. За ремонт антикварной виолончели). А если не издавать, - зачем я пишу тогда? Говорят, с такими мыслями нельзя заниматься творчеством. Но мое творчество не боится и более грубых мыслей: почему мужики не привезли мне обещанную картошку, три мешка, потом хоть можно будет сказать, что вот, помогали писательнице выжить. Почему мои дорогие мужчины поставили на машину Wind 2000 вместо Wind 1998, при этом вырубился сканер, без которого я не могу жить. Это что, мужской шовинизм или нет? Ясно одно: если к ним придут биографы и спросят, какова была писательница в быту, они скажут: капризничала из-за всякой ерунды типа Wind 1998.


14 января 2002. ВСТРЕЧА С «ЧИТАТЕЛЕМ»

МОНОЛОГ ДЛЯ МАЛОГО ЖУРФАКА

     Дорогие  друзья, вам придется  брать интервью у  человека, о котором вы ничего не знаете. Надо  выкручиваться, потому что журналисту главное сдать строчки, и чтоб редактору понравилось, чтоб он не смог не взять. Вы, надеюсь, различаете формат  "Красного Севера" (газета для пенсионеров) и формат желтого "Премьера"? То, что вы напишете на формат "Красного Севера", никак не возьмет "Премьер". Ему надо скандальное. Этого добра - сколько угодно. Но я надеюсь, вы понимаете, о чем речь. Мы не будем рассматривать тревожные ситуации, когда и как я потеряла  девственность, уже это неактуально. Также неинтересен мой год рождения –1952, так как выгляжу я моложе. Даже не говорим про то, кого и под видом кого я изобразила в последней повести. Скандалы с  прообразами тоже ушли на задний план, теперь я так говорю: дорогой прообраз, ты свою роль сыграл, но ты сядь, я не обязана тебя слушать (шум, крики: "вы друзей потеряете!"). Извините, кто настоящий друг, тот поймет, и не будет мне рукописи в лицо швырять. А кто не понял? Сопин говорит: кто тебя бросил, тот для тебя лишний. Все поняли или повторить? А, вы  записываете?.. Почему часто цитирую Сопина? Потому что этот поэт большого  масштаба умел постебаться над провинициалами: «Семинары,  восьминары,  девятинары, все это нары, а вашей сестре вход в Союз только на спине). Повторить?
     Я повторяю, что скандальность надо искать не под одеждой. Надо нам беседовать, как культурным людям. Скадальность заключена в ломке штампов. Придумайте хорошие вопросы - попадете в историю.

     Какой жанр мне удается? Извините - все жанры удаются. Я прилично пишу статьи (член  Союза журналистов), прозаик, прозу люблю писать больше всего, но у меня есть хорошие  стихи. Сопин предупреждал (Ленин предупреждал!), чтоб я не выходила к людям с первой  книгой стихов, ведь если они плохие, то и прозу не станут читать, а если наоборот, то простят плохие стихи ради хорошей прозы. Есть одна недоделанная пьеса и несколько  верлибров. Три повести - только одна опубликована. Два сборника стихов... Что?  Опубликованы или нет? И да, и нет. На принтере. Не знаю, в самиздате все грани стерлись.
Краткое содержание предыдущих серий, записывайте, девушка, вы ничего не читали, а в  интернете сто ссылок.
     Визитная моя карточка - "Графоманка". Да-да, меня предупреждала Ольга Фокина (Ленин предупреждал), что люди поймут в прямом смысле, но что делать, если я не считаю слово  "графоман" плохим. А вы знаете, что это? Приятно поговорить с культурными детками. Графоман - это человек, одержимый страстью писать. День и ночь он строчит - раньше на  машинке, а теперь на "компе", его изображали в "Крокодиле" косматым идиотом, брызгающим  чернилами, но я-то знаю, есть страсти и похуже. Вот я смотрела летом кино, а рядом  советские школьники нюхали клей… Страсть писать у Ларичевой (героини "Графоманки")  происходит от бешеной любви к людям. Она не хочет, чтоб их забыла история. У Ларичевой  сплошные обломы в жизни: писать нельзя, мужчина любимый ее ставит на место - потому,  что очень нравственный он, по ягоды Ларичева идет - чуть не погибает в болоте. Но Ларичева не просто любит писать, она и других втягивает. Поэтому я переписала конец. Вы  скажете, а что плохого? А то, что один человек, прочитав, сошел с ума. Потому что  ужасная ведь история, растоптано все самое светлое, чистое, как слон в ванне. (Считаете  ли вы, что надо так писать? Или пожалеть читателя, не доводить до психушки? - Вы  сейчас скажете, что и книжку про Холокост нельзя смотреть, нервно, столько трупов! А откуда  возьмется ваше гражданское мужество? Это наши реалии... Нет уж, смотрите про Холокост,  читайте  "Графоманку". Это же не расстрел...).
     О комментариях. Например, Татьяна Рожкова. Заслуги этой женщины перед вологодской литературой достаточно велики, ведь она пускала меня на свой спецкурс, чтобы я говорила про местных писателей. Поэтому ее студенты знали и Михаила Сопина, и Валерия Архипова,  и Михаила Жаравина, а вот ваша копилка - увы… Назовите мне, пожалуйста, известные вологодские имена! Три, четыре, пять. Ну, мало. А я добавлю… Записывайте: Галина   Щекина. Насчет статьи Рожковой обо мне: «Защита от критики». И она сравнивает меня с  Булгаковым и Петрушевской, неслабо. Но лучше всего особенности моей прозы отражены в статье С. Фаустова «Диагноз графомании на примере Г. Щекиной». Там все есть – «болезни и острота языка», «хореография», «экзотика и восточные мотивы». «Ария» - это книга - междурядье. Есть очень злые рассказы. Есть божественное ликование. Или так: ликование на фоне ужасов жизни (записывайте, что смотрите?).
     «Мелисса» - все рассказы о жителях Вологды, все прообразы здешние. Там есть Берлогин. Он никак не начнет писать, ему мешает любовь к другим художникам. Он любит Крыжевского, понимаете, восхищается им и сам себе кажется ничтожеством. Вы чуете разницу? Нет? Тогда быстро идите на выставку Крыжевского, посмотрите. Вас охватит  смятение. И про этого человека теперь говорят - мы с ним носились. Плохо носились... Так вот, Берлогин тоже не избежал влияния.
     Я тоже не избежала. Мне хотелось подражать Сопину, Анчарову, Улицкой, Полянской, Сучковой, но мне повезло. Их отделил от меня мой личностный опыт. Слишком он ценный. Вот стих Сучковой "Галчонок", а вот мой. Есть разница? Вот именно. Она эстет, а я летописец Пимен. А вот что касается стихов… Тут я даже верлибрами болела. Но выздоровела.

     В перерыве подбегает эмоциональная девушка Тоня и говорит: «Вот эти люди, что  умерли от водки – это почему? - Потому что у нас печатают только мертвых. - А почему вы об этом не пишете? - Только об этом и пишу. - Ну, и что? Значит, нет свободы слова? – Нету». Аплодисменты? Правильно хлопаете, к месту…

Отчет студентов I курса журфака Вологодского педуниверситета о встрече с Галиной Щекиной

C. Галыгина. Вечный источник?

     Считаю, что именно так можно назвать Г. Щекину, она вечный источник энергии и творческого начала. Это почувствовалось с первого момента ее появления в аудитории. Женщина невысокого роста с ярко накрашенными губами и в длинной широкой юбке, с кольцами в ушах, похожая на цыганку. Может, от этого показалось, что в ней энергия бьет ключом… За внешним разбитным видом я увидела непростой жизненный путь. Экономический факультет Воронежского университета, работе в Краснодарском крае, нежелание ехать по распределению, всесоюзный розыск. Михаил Анчаров, поманивший сверкающим миром - тут начало новой жизни Г. Щекиной. Так зажигалась новая звезда. Но она себя ею не ощущала, не знала, долго ли ей гореть. Ее увольняли из десяти организаций, не печатали в газетах, а Белов посчитал произведения эротическими (так он обозвал газету «Свеча», которую я издавала с 1993 по 1997 - Г.Щ.). Так о чем она пишет? О человеке и человеке творящем, о том, чья душа тянется к чему-то, о том, кто пытается догадаться, для чего создан. Отвечая на вопрос о реальности персонажей: почти на треть Бася списана с Гали, но, по признанию писательницы, Бася лучше… В заключение можно отметить, что Г. Щекина - индивидуальность. Ее жизненная позиция и главный принцип «не спать на ходу» сочетаются с прямолинейностью характера. Не это ли мешает ей в жизни? А может - помогает?

Наталья Писарева. Ее мечта

     Люди творческие - странный народ, каждый со своими тараканами в голове. Г. Щекина тоже своеобразный человек. В ней удивительным образом сочетаются умение расположить к себе людей и некоторая грубость, бьющая ключом энергия и моментальные спады настроения. У таких людей, как правило, сложная судьба. Родилась в Воронеже, закончила экономический факультет. В 1979 переехала в Вологду и работала по специальности на заводе. Но ее всегда тянуло к литературе. А на ее творчество большое влияние оказала поэзия Марины Цветаевой и Иосифа Бродского (на меня лично - да, но тексты с этим никак не связаны -Г.Щ.). Она написала пять книг, среди них наиболее известны «Бася и К», «Графоманка», «Фоменко» (первый раз слышу -Г.Щ.), «Тедиумм или большое ностальжи», «Мелисса». Главная тема ее творчества - человек творящий, чаще всего это женщина, которая пытается найти свое предназначение, понять, для чего пришла в этот мир. В конце беседы Галина рассказала о своей мечте: тихая комната, легкие занавески на окнах и… компьютер. Чтобы творить. Она мечтает заниматься любимым делом, мечтает дарить людям свои книги.
            
А. Заварина. От Будулая до Лолиты
            
    Ее речи, сложенные из заразительного говора украинки и здравомыслия россиянки, способны разбудить Везувий. Речи осыпают неожиданной лавиной энергии тех, кто находится в радиусе хорошей слышимости - и кто-то ею восхищается, а кто-то называет нехорошими словами. Она не любит людей-огурцов, сидящих и не взаимодействующих с миром, не терпит
следовать правилам, не считает, что шокинг привлекает людей к литературе.. Это все Галина Щекина. Заканчивая по воле родителей экономический факультет Воронежского университета в советские годы, Галина всегда мечтала быть журналистом. Еще в детстве родители прятали книги от маленькой фанатки литературы, чтобы вконец не потеряла зрение. В результате, узнав Михаила Анчарова, «живущего по тем же законам, по которым и пишет», а также увлеченная чтением Марины Цветаевой, чувствует духовный подъем (да наоборот, я
увлеклась ею уже после того, как стала писать!-Г.Щ), Галина начинает писать около 1985 года, писать и прозу, и критические статьи. Оттого ли, что мир слишком сложен или однообразен, но Щекину не печатают в газетах, не задерживают на рабочих местах. Или она отступает от обыденности? Галина Щекина - личность, не встраивающаяся в общество. Многие считают - «она пишет для тех, кто любит Будулая», сама она этого не отрицает . Однако «душа человека тянет, и он пытается узнать, для чего он создан». На основе этого написаны все произведения Щекиной. Последняя повесть - вариант новой «Лолиты». Ей семнадцать, ему пятьдесят восемь. Свет еще не раскритиковал это произведение, так как у автора нет денег на публикацию своего детища. Что касается ранних работ, то это «Мелисса», «Графоманка», «Тедиумм, или Большое ностальжи», «Бася и К». Кстати, Бася на треть списана с автора. Не имеющая друзей девочка начла писать дневник, который стал ее единственным единомышленником. В повести «Бася» кроме Щекиной есть другие реальные прототипы. Ныне Галина Щекина сотрудник журнала «Мезон».

Анастасия Филатова Стук сердца плюс ноутбук

     Г. Щекина родилась в 1952 в Воронеже. В детстве любила читать, проглатывала буквально все. К сожалению, девочка ослепла, зрение удалось восстановить только на шестьдесят процентов. Но, несмотря на это, на запреты родителей, маленькая Галя продолжала увлеченно читать. «Выбор» литературы для столь юного существа был поразителен - Гюго, Мапассан, Сабатини. Цветаевой она обязана духовным ростом. Неудивительно, что Галина мечтала стать журналистом, но по настоянию родителей пошла учиться экономике, которой и отдала впоследствии пятнадцать лет жизни. В 1985 начала писать, из-под ее пера выходили проза и критика. В литературе нашла отражение вся Щекина. Она натура деятельная, кипучая и вскоре за ней ходили толпы людей, интересующихся литературой. Поэтому ее увольняли из десяти культурных учреждений - «за грязные полы, слишком много людей ходило». У Галины мама и бабушка донецкие хохлушки. Она яркая и эпатажная личность. Творчество ее оценивают по-разному. Кто говорит -«кульмассовый сектор вологодской литературы», кто, как Василий Белов, обзывает непечатным словом. Но она слишком любит свое дело, чтобы обращать внимание на подобные оценки. «Я называю себя просто литератором». А другой она стать и не может, с ее главным принципом жизни - «не спать на ходу». Думать об успокоении бурного темперамента, зачем? Она тем и ценна, что «не такая». Щекина написала шесть книг: сборник стихов «Чудовищный цветок», «Бася и К»,  «Графоманка», «Мелисса», «Тедиумм». Были три года, когда писала о театре, объясняя тем, что любит «многократное преломление». Она появлялась на телевидении, но в данное время
староста редакции «Ступеней» (на самом деле, староста литартели «Ступени», работала в библиотеке, теперь сотрудник редакции журнала «Мезон»- Г.Щ.), а также организатор Клуба феминисток. Насчет этого понятия, естественно, имеет свое мнение: «Феминизм - не унижение мужчин, не пугало, не движение , а взгляд на вещи, близкий к гуманизму». Неожиданно, но не лишено оснований и оригинально. Сейчас писательница работает над повестью с рабочим название «Благодарю», где главная и неисчерпаемая тема - любовь. Выход книги, безусловно, должен стать событием, жаль только, что слишком мало средств для ее публикации. Это несправедливо, но хочется надеяться, что эта ошибка кем-нибудь исправится. Талант должен быть вознагражден и узнан читателем. А пока Глаина Щекина не обращает внимания на сплетни и всю жизнь «слушает первый стук сердца», пока на плите кипят четыре кастрюли. Обычная женщина. Ее мечта - шелест листвы за окном, одиночество и компьютер - «а лучше ноутбук!».

М. Йогман. Без отчеств

     Говорят, журналисты и писатели не имеют отчеств. Когда Галина Щекина полностью представилась и рассказала о себе и своей творческой жизни, ее, действительно, трудно было бы называть по имени-отчеству, такой оригинальной и располагающей к себе оказалась писательница. Немыслимо, но серьезно сочинять Галина начала лишь в тридцать три года, а до того получала образование и работала по специальности. На ее счету такие книги, как «Чудовищный цветок», «Бася и компания», «Графоманка», «Мелисса», множество критических статей. Она член Союза российских писателей, объединение, которое она сама же и организовала. «Бася и компания» - любимая книга писательницы. Это автобиографическое произведение, около трети Баси списано с маленькой Галинки - про детей и для детей. Галина Щекина не перестает надеяться, что «Бася» поможет детям научиться жалеть, ведь героиня книги - маленькая девочка, которую никто не любит и не хочет с ней дружить.

Наталья Коносова На ходу пишет книгу

     «Можно?» - извиняясь, спросила я. «Вы даже и не спрашивайте, проходите», последовал ответ Щекиной. Я села. Смотрю - все констпектируют. Достала свою тетрадь, приготовилась…и отложила. Что она человек увлеченный, «больной» своим делом, я почувствовала сразу. Ее речь была очень жива, неподготовлена и завораживающа. Мне подумалось: «Она на ходу пишет книгу», раскрывая нам ее содержание и замысел, разрешает править…вопросами». Я люблю знакомиться с новыми людьми и слушать их, иногда с интересом, редко с восхищением. Щекина тот редкий случай. В ней какая-то детская легкость, открытость и искренность в сочетании с глубинным взглядом на мир, серьезной вдумчивостью. У Щекиной удивительная судьба. В детстве мечтала стать журналистом, но по настоянию родителей ушла в экономику. Однако любовь к слову не гасла, работая с бухгалтерскими ведомостями и расчетами, она взяла свое. Какое-то время родители прятали от нее книги (были серьезные проблемы со зрением), но она находила и тайком прочитывала. Ее увольняли, отказывались печатать, в ее адрес звучали нелестные отзывы. Но она человек действия - не ждет благосклонной улыбки судьбы и упорно работает над собой. «Главное - не спать на ходу, не люблю людей, которые живут, как огурцы в теплицах». Это ее принцип жизни. Не считает она себя ни поэтом, ни писателем, ни журналистом, она - литератор. Для нее значимо имя Цветаевой. С ней перекликается главная тема - человек творящий, чаще это женщина. Женщине-творцу посвящена повесть «Графоманка». Главная героиня Ларичева не витает в заоблачных высях: ходит на работу, решает бытовые и семейные проблемы, общается с разными людьми, пишет ночью. Она стоит перед выбором: графоманство или «нормальная жизнь без загибов». Образ Ларичевой уникален своей повторяемостью и неповторимостью, женщины узнают в ней себя, сочувствуют ее обломам, проникаются житейскими радостями, приключениями. Другие прочитали бы в этой истории типичное столкновение двух миров и существование творца между ними. Язык произведения своеобразный, легкий и выразительный. Я спросила ее: «Как и под каким влиянием сформировалась манера писать?». Ее ответ подтвердил знакомую истину: «Чтение - самая формирующая вещь! Только читая, человек может писать и открывать для себя новое». Она много читала. И своей настойчивостью и бьющей энергией пугала   добросовестных работников библиотеки (вот правда, так правда! -Г.Щ). Ее волнует реальная жизнь в ее неприглядных формах. Она не может не записывать услышанные истории, разговоры. В ее рассказах человека могут унижать окружающие, давить обстоятельства, могут даже уважать или завидовать, усмехаться за спиной, а также остаться равнодушными.
Неудивительно, что литературу "потока сознания", яркая представительница которой В. Вульф, она считает идеальной (поток сознания - это Нарбикова и Садур, говорила я, и это мне близко, а феминистка Вирджиния Вульф с ее психологизмом и английской строгостью - может быть, идеальна, но не для меня - Г.Щ). Писательница произвела на меня впечатление человека, не любящего загадывать, строить планы на будущее. Она живет сегодняшним днем и радуется тому, что есть, и не хочет большего. Разве только тихую и уютную комнатку, книги и компьютер для работы.

О Игнашова. Встреча

     Каждый из нас в той или иной мере интересуется литературой. Кому-то ближе стихи, кому-то проза. Наша область - литературная точка России. Среди поэтов и писателей края есть неизвестные имена. Среди них литературовед (?) Галина Щекина.. Жизнь творческих людей всегда сложна и интересна, у них свой мир. Как правило, писатель не всегда заканчивает литературный институт, Вот и Галина стала экономистом, хотя стремилась к журналистике. Были в жизни страшные моменты - детская слепота, одиночество, постоянная борьба с эгоизмом и злом. Все это нашло отражение в ее произведениях. Бася не находит понимания в обществе, друзей нет (почему нет? У Баси целых три подружки, да еще Король - Г.Щ.). Повесть автобиографична, но Бася лучше - считает автор. Видимо, человек привыкает к одиночеству.
     Галина любит состояние грусти, ей нравится в комнате одной с компьютером, в этот момент рождаются лучшие строчки. К тому же Щекина отлично рисует (Одна только миниформатка с авторскими рисунками, в остальных рисуют настоящие художники - Г.Щ.). При
встрече Галина Щекина показалась слишком раскрепощенным человеком. Она могла говорить на любую тему. Но все-таки возникало чувство, что это не та Г. Щекина, какую мы знали по книгам. Может быть, под маской веселья и равнодушия скрывается одинокая женщина. Сейчас Щекина литсотрудник журнала «Мезон», член Союза российских писателей, староста «Ступеней». Ее творческая жизнь не кончается, новая повесть "Благодарность" готовится к выходу. Смысл своего существования Галина Александровна сводит к тому, чтобы прожить не зря. По-моему, это ей удалось.
            
Надежда Игумнова. И критика нужна
 
     Бойкая темноволосая женщина быстро вошла в аудиторию. Бросила на нас взгляд темных жгучих глаз и приступила к беседе. Это была Галина Щекина, известная в некоторых кругах вологодская писательница, В 90-е годы, когда все рушилось, в Вологде возникло две писательских организации. Одна была под председательством Г. Щекиной - вологодская организация Союза российских писателей. Председатель другой - Роберт Александрович Балакшин (Союз писателей России). Что касается Щекиной, она интересный, разносторонний человек, стоит отметить, что любит критику. В ее адрес брошено много реплик, в том   числе Белов обзывал ее непечатными выражениями. Сама же Галина в прошлом году писала рецензию на политический (такого не было! Поэтический! Настаиваю! - Г.Щ.) альманах кадуйских авторов. Один из них, Артем Кулябин: «Думаю, она пренебрежительно относится к творчеству некоторых молодых поэтов. Она намеренно исказила названия моих стихотворений, указала на дидактизм. И сказала, что такому молодому не следовало бы кого-то учить.      Цитирую Щекину: «Очевидно, властителем дум автора являются поэты типа Рубцова…» - Увы, именно так она сказала обо мне». Да. У Артема остались о Галине не очень хорошие впечатления, но критика необходима творящим людям. Что касается творчества самой Галины, она пишет очень много и основная тема - человек творящий. Персонажи произведений и реальны, и частично вымышлены. Ее любимое произведение - ряд рассказов о маленькой Гале (Басе! - ГЩ.). Написано специально для детей, для воспитания характера. Главный принцип - не спать на ходу. «иНикто не хочет прожить жизнь зря, и я не исключение», - отпарировала Гална и, покинув нас, пообещала прийти снова… .


13 февраля 2002 АНДЕГРАУНД? СВОБОДЕН!

     Осенью в Санк-Петербурге, в Арт-подвале «Бродячая Собака», в котором когда-то читала стихи Анна Ахматова, прошли дни вологодской культуры – там можно было видеть музыкальное представление на стихи Северянина, Клюева, Рубцова, спектакль по песням Вертинского (который, опять же, когда-то дебютировал в «Бродячей Собаке»), – это наш камерный театр Якова Рубина, еще были картины Наталии и Сергея Лаврентьевых (перекличка с Филоновым), концерт Владимира Сергеева, стихи Леты Югай…
     Группа молодых вологодских поэтов решила тоже попробовать счастья и выступить в «Бродячей Собаке». Администрация им ответила – давайте рекомендации известных людей, Фокиной, например. Обратились к Фокиной. Ольга Александровна написала назагадочную историю про овощи на грядке (специально?). Когда я читала ее, у меня волосы дыбом встали. Причем этого поэта я знаю прекрасно, это большой талант! Медведеева из фонда «Илья –Премия» прислала рекомендацию прекрасную. Но в выступлении ребятам отказали – они действовали НЕ ЧЕРЕЗ ДЕПАРТАМЕНТ КУЛЬТУРЫ. Не удивляет меня это. Государство всегда враг нового искусства. А потом спустя сто лет в учебнике напишут – в это время жили и творили такие-то. Удивляет дирекция в Питере, хочется у них спросить, через какие департаменты к ним пришли Ахматова и Вертинский.
            ***
     В моей повести герой Тимоша Тесков мечется между любовью и творчеством. Он художник и пишет то, что любит, - природу. С новой любовью все его творчество перечеркивается. Принято считать, что любовь помогает творить, а творчество – воплощение ее и, в свою очередь, возможность еще большей любви… Тимоше не так повезло. Как только он пытался найти свое «я», подворачивалась очередная знойная женщина.
     Но, падая в любовь, он опять был отброшен назад в творческом смысле. Так и прожил всю жизнь. У нас на Лито кто-то сказал – «Счастье может мириться с унижением», и все закричали, что чушь. Но это не чушь. Просто любовь от этого кончается, если живучая любовь – дольше агония, и это окончательно вышибает человека из колеи. А человек же боится… Может, может она мириться с чем угодно. И Тимоша, он это на себе проверил… До красок ли здесь, до палитры ли… НЕДОВЯЗЫ?!
Я читала книжку Саканского, и мне казалось, меня предали. Я люблю Саканского и верю ему. И совершенно напрасно! Во всех его коротких рассказах стоит конкретная задача, и она выполняется с блеском. Очень четкая композиция, и очень подогнаны винтики. Финал совпадает с кульминацией. Невозможно оторваться. В книжке «Когда приходит Андж» ткань нарочно не организована в единое целое. Начало первой части роскошное, потом все свернуто и выброшено. Саканскому не надо читательской любви, он властвует, но разделяет. Блестящий стилист! Это верно. Он пишет так, что зубы скрипят от зависти, и деревья
качаются окрест. Но ради чего он ТАК пишет? Господи, ответь мне – зачем, если Саканский только тихо смеется? Неужели я,провинциальная графоманка, смею критиковать самого блестящего стилиста? А как еще расценить этот спутанный клубок эмоций, мыслей, чувств?
Интеллектульные недовязы. Ему влом РАБОТАТЬ с этим. Он предоставляет читателю догадываться. Но может, я просто тормоз и не догоняю простых вещей? НЕТ, ДОГОНЯЮ. Там есть живое место в этом «АНДЖЕ». Любовь. Он  изгнанник, отвергнутый, и ему остается только щелкать пальцами по клавиатуре. Вот оно что. Если бы не это, он бы стал другим. Это версия Саканского, одна из версий его самого, одна из версий на тему любви и творчества. Проклятая любовь, которая скручивает человека в бараний рог. (Неполная версия). Отсюда издевки. Начнет одного героя писать – бросает. Или убивает, или превращает в другого. Сначала их понимаешь, их ценишь. Потом привыкаешь к химерам, и все по фигу. А сколько красоты и нежности было в начале! А потом? Как будто писали разные люди.
     Я, в смятении, спросила критика Фаустова, почему в повести много издевок и много…дерьма. Критик Фаустов, сочувствуя моему смятению, сказал, что это признаки постмодернизма, но говорить об этом так же неприлично, как и о дерьме. Я позвонила приятелю, прозаику Наугольному, который как раз вовремя вышел из запоя, и попросила его прочесть. Он обещал…

Письмо Ирине Полянской.

     Здравствуйте, Ирина  Николаевна. Вам  пишет  Галина  Щекина из Вологды. Вы не  можете  меня  знать, скорее всего, мы  вообще не знакомы. Но мне после прочтения Вашей  книги "Прохождение тени" кажется, что я знала Вас и до книги. Был семинар в Вологде, в 1990 году, его организатор Нина Веселова. Это был семинар пишущих женщин Северо-Запада, и я точно вспомнила, что читала Вашу рукопись, и о том, что я старомодный автор и читатель, а Ваша повесть и рассказы просто захватили меня в плен. Очарованная и отягощенная этим драгоценным грузом, я давала Вашу книгу разным людям (их шесть человек), и они тоже очень удивлялись - ну, откуда такое явление в наше  время?     Действительно, дико - в быстроте всеобщей - вдруг  медлительность, в игре - подлинность, в клипах - не поверхностный  взгляд, а глубина и философичность. Столь красивого и богатого языка давно мне не встречалось. И сложнейшие вещи описаны просто, без лишних наворотов. Особенно все, что связано с родителями. У меня с родителями плохие отношения, на если смотреть на их жизнь, как на свою, как пишете Вы - со всей любовью и смутой, то все примиряетеся и увязывается воедино.
     Повесть родственна мне показом творческого человека, который все видит и чувствует особо. Именно это кажется мне самой невянущей темой... После В.Пелевина и Т.Толстой (которые нравятся, интригуют) - это просто летний дождь, шквал очистительный. Говорят, что природный ресурс литературы и любого искусства теперь выбран, все в кризисе, застое, болоте. Но не все! Музыка - та среда, в которой живут и постигают жизнь герои повести (и рассказов тоже). Музыка приближает их к божественной ипостаси жизни. Так о музыке и о ее влиянии на человеческую жизнь не писал никто ( то же самое в "Жизели"). Спасибо Вам. Дочка Даша, которая учится на дирижера на третьем курсе, она еще не может этой книги понять, но я мечтаю о том, что она повзрослеет и прочтет ее.
     Ирина Николаевна, я не ведаю о других Ваших  читателях, наверное, они  есть, их много, и каждый  понял Вашу прозу по-своему. Но я поняла ее так, что это  обогатило мою жизнь. Вaш адрес мне дала Светлана Владимировна Василенко, она сказала, что Вы болеете, (она сама недавно перенесла инстульт). Если это помешает Вам написать ответ, не печальтетсь, главное, чтобы моя неописуемая, до слез, благодарность дошла до Вас. Надеюсь на это.


12 марта 2002 ЧТОБЫ ПЛЕСЕНЬЮ НЕ ПОКРЫТЬСЯ…

     После визита в Москву: впечатлений тьма. Конференция по гендерным вопросам в Доме журналистов у Ажгихиной. Когда я узнала, что это не литературное мероприятие, все разочарованно вздохнули. Но я упорствовала, ведь еще немного, и я покроюсь плесенью от неподвижности. Я понимала, что могут не оплатить дорогу, меня там никто не ждет теперь, при правлении Тайгановой. Но взяла себя в руки. Мне понравились доклады Гощило из США (хотя умственная игра в дочки-матери - вычурно), людей из Литвы, из Грузии, Узбекистана… Ислам – это значит посадят феминистку на осла и вперед, под плети. Ужас. И на фоне этого некоторые так и говорили – а вот мы героини, мы бьемся над самиздатом… Мы героини - нас три человека в Вологде, которые болеют за литературу… Стыд. А я на конференции действительно неплохо выступила, и Ажгихиной понравилось, и Василенко, и они оплатили
дорогу. Идея самоцензуры: как мы сами себя привыкли опускать, так и в статьях, и в книге выходит. Не очень-то привлекательный образ женщины создают наши женщины… Да, «любит у нас Галя отрабатывать котлеты». Не то что некоторые: просидят четыре часа и не пикнут, а на фуршете крутые. Когда жульен подают.
     Другое – познакомилась с Ракитской и хотела с ней прийти на конференцию. Но Василенко сказала: «Только попробуй!». У них старые счеты. А жаль. Ракитская бесподобна – сама поэт, муж поэт, и при этом издательство не загнулось. А какие книжки классные стряпают! Мне просто завидно стало. Ракитская говорит: я страшная. А сама такая  обаятельная, черноглазая. Суровый муж Богатых «не любит людей». Дал мне рассказ «Сучья власть», говорит – был в Вологде. Попробуем встретиться в Вологде… Интересно на семинаре Г. Седых в Литинституте, я пошла туда из-за О.Нечаевой (ассистентка). Умница невероятная. Мне б такую на наше Лито. Вообще, мне, как старосте Лито, полезно знать их технологию. Выступают меньше, но глубже. Алка ходит с моськой по аудитории. Девица грохнулась в обморок – пол-семинара Рейна убежало. Едят пирожки на занятиях - я это не разрешаю. Но значит, расписание худое. Сучкова плохо себя ведет на уроках, все болтает с Долинской. Я бы их выгнала. Унижают других невниманием. Першин записывал слово в слово за Нечаевой – этим заслужил мое одобрение. Но зато говорила Сучкова дело. Заглядывала в дверь Т.Бек, я чуть за ней не побежала. В конце девушка рассказывала про молдавсике праздники и давала фенечки красно-белые. Скрипки жалобно пели, а я думала – неужели ничего не напишут про это? Вот интересно…

12 марта 2002 СИНДРОМ САКАНСКОГО
Мысли Андрея Наугольного по поводу романа Сергея Саканского "Когда приходит Андж"

     Андж - возможно, Надежда или Джан, что означает по А.Платонову – душа, которая ищет счастья /туркменское народное поверье/, а может, и нет.... Роман С.Саканского - буйное кладбище литературных аллюзий, поэтому и начну я с цитаты из классика. Итак, Ш.Бодлер, "Плаванье":
Что нас толкает в путь? /Тех-ненависть к отчизне, /тех-скука
очага, /еще иных - в тени /Цирцеиных ресниц оставивших полжизни - /Надежда отстоять оставшиеся дни. "Надежда отстоять оставшиеся дни" влечет С.Саканского. Но вот куда? Идти ему собственно, некуда. Он - творец, демиург, тиран своего детища, он присваивает себе власть над словом, которое, как известно, от Бога и ему же принадлежит. Беспардонно присваивает и разглядывает свой роман-мир-миф с высоты птичьего полета, точнее, из горних высей и далей, где, видимо, и находится его обитель. Так например, описание г.Санска /это перевертыш - пустыни Паска, рисунков в пустыне, увидеть которые можно только из поднебесья/ производится с борта аэробуса ИЛ-86. Иногда, правда, Саканский действует, как проктолог. Но чаще - с облака, так как он - одинок и свободен, как Бог, беспрерывно любующийся своим творением. Ясно, что он ни от кого не зависит и никому ничего не должен. Вот она - провокация, иначе говоря, бунт. Слово от Ьога, талант от Ьога, следовательно, существует иная, реальная иерархия, а также - такое понятие, как долг. Например, из Й. Хейзинги "Хомо Луденс" - "Англия не ждет, что каждый станет героем. Англия ждет, что каждый выполнит свой долг". /Отсылка к Й.Хейзинги есть в   романе/. А вот и литературная параллель - М.Пруст, глава о смерти Бергота из романа "Пленница", предсказание-манифест: "Единственно, что тут можно сказать, это что все протекает в нашей жизни, как будто мы в нее вошли с грузом обязательств, принятых нами на себя в предыдущей жизни. "В общем, долг, долги, а иначе – кукольный театр, а вместо писателя - опытный кукловод, расчетливо дергающий за нитки.
     Иногда, когда автор в ударе - это интересно, но зачастую, конечно - тупик Д.Галковского. Правда, Пушкин писал - себе лишь самому служить и угождать, но это в жизни, а не в литературе. Тем более, что в этом стихотворении сам Пушкин спрятался, оно так и называется "Из Пиндемонти". Спрятался Пушкин. Прячется и О.Саканский, прибегая для этого к различным сильнодействующим средствам, например, к пердежу, причем, вполне литературному. Данный пердеж позаимствован автором у Чарльза Буковски, из его "Завсегдатая бара". Был и фильм такой снят, где очень талантливо пердит Микки Рурк, и прочие аномалии и извращения, роковые уловки и ловкие экивоки: педофилия, наркотики, онанизм. Из гущи повествования непрерывно выглядывает Набоков или его робкий ставленник С.Соколов. Водокачка, поселок НКВД, нимфетка и приходящий к ней Приходько, слабоумие и изысканные праздники детства, все это вовсю резвится в романе, повторяясь и путаясь. Но
игра игрой, а двигаться-то куда-то надо. Выбор сделан: Когда риходит Андж, возникает непреодолимое желание переписать существующую, опять же только в романе, реальность. Вот тут и появляется главный герой - Ю.В.Трифонов, генеральный конструктор городской прозы нынешнего периода русской литературы. Именно он является создателем модели, по образу и подобию которой нынче все и делается. Итак, роман "Время и место": "Москва окружает нас,как лес. Мы пересекли его. Все остальное не имеет значения". Лес, город-лес, где глухо, как в подводной лодке, а маленькие и мелкие людишки мучительно страдают от одиночества, испуганно аукаясь второпях. В очередях, на банкетах и в подворотнях. Там, где чисто, светло. И там, где грязно и темно. Мучаются и вымучивают-таки лекарство от
страха и одиночества. Как? Романы пишут, как С.Саканский.
     Ю.В.Трифонов пишет о писателе Антипове, который пишет роман о писателе Никифорове. Он так и называется: "Синдром Никифорова". Роман о том, что время уходит, а места себе в нем ты так и не нашел.
     Но..."Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется, но нам сочувствие дается, как нам дается благодать". И говорит Ю.В.Трифонов устами другого своего героя, писателя Киянова, что надо писать о страданиях. Есть страдание, есть. Конечно, любимого или беспрерывно презираемого, а в прошлом и людей, униженных и оскорбленных. И временем, и местом. О себе пишет, но перед зеркалом не торчит. Некогда ему, жизнь-то проходит, а переписать ее нельзя, и за двойника не спрячешься, так как сам же его и выдумал. У Трифонова, вернее, его персонажа, писателя Антипова - роман "Синдром Никифорова", у Саканского, точнее, его персонажа - Анджа - роман "Герой". Антипов, как писатель состоялся, Андж гибнет, задохнувшись от графоманства и прочих житейских мерзостей. Андж гибнет, но Стаканский - Саканский очень даже здоров. И человек умный, и теории интересные излагает, а главное – лирические монологи блистательно произнести способен. Например: "Таких, как она, ты любишь всю жизнь, из-за них ты готов прострелить свою или чужую голову. Из-за них ты лезешь наверх, пытаясь приобщиться к классу избранных, богатых и власть имущих, ты совершаешь подвиги, географические открытия, пишешь картины и романы - с единственной целью объяснить ей этот мир, доказать ей, что ты действительно существуешь, бедный, ты никогда не достигнешь цели, она никогда не ответит на твою любовь, слышишь?". За такое многое можно простить. Простить, и значит, вспомнить и возвратиться, как Одиссей. Или как Веничка Ерофеев. Царица Небесная, как далеко до Петушков! Далеко. Но подлинная проза сама по себе всегда - поэзия. Ерофеев-поэт, и Саканский - поэт. И оба потерянный рай разыскивают, града небесного взыскуют, каждый по-своему, конечно… Один от станции к станции, другой - из сюжета в сюжет, пьют много... Но – у Ерофеева - "Я взглянул окрест меня!", а у Саканского - "Загляну-ка я в себя!". Разные они, ребята... Веничка свободен, а Саканский свободу любит, Веничка над фразой бьется - выдавливая из себя раба и угнетая себя до гения, а Саканокий фразы громоздит, будто строит Вавилонскую башню, надеясь до небес дотянуться, да и не надо ему туда, он уже там... Это у Венички - первая любовь и последняя жалость. Это у Венички-неизжитый идеализм и четвертинка в кармане, это Веничка шагает по городу Парижу по колено в триппере. Он, он! У Саканского тоже город, город-лес, которого он боится, боится до ужаса. У Венички все другое, он - человек целомудренный, он пукнуть или там отлить при людях страшится, десять заповедей вспоминая... А у Саканcкого, извините, сплошная физиология... У Венички дерьма тоже хватает, но он бесстрашен, и у него - юмор. Не ирония, а юмор, за которым он, как в Мавзолее или, вернее, на Мавзолее, оргиаст он. А у Саканского - оргазм, да, оргазм мужской, женский, инопланетный.. Веничка сострадает всем и вся, а Саканский этого не умеет, цельности нет. Он, как робот, по частям собран, поэтому можно смело говорить об эффективности работы техники письма Саканского по освоению пространства российской прозы. И наконец, Веничка – мастер, пророк из бесплодных земель иудейских, утешитель и соболезнователь. Милый друг Веничка! А от безмолвных пространств Вселенной Саканского, о тайнах которой так много рассуждают его герои, холодом несет, и в бутылке - яд, и в кармане - то ли кукиш, то ли револьвер системы "наган". Ерофеев - благ и светел, он весь - в тени завтрашнего дня, а у Саканского - климакс и запои, что, конечно, поучительно, так как Ерофеев литературу боготворит, а действительность реальную опускает, а у Саканского все наоборот... Поэтому зря и сравниваю, разные весовые категории, потому что категорические императивы разные, потому что родины и веры - разные, потому что сравнивать С.Саканского необходимо с Умберто Эко и его "Маятником Фуко", а также с Артуро Пересом-Реверте и романом его "Клуб Дюма, или Тень Ришелье". Там он обитает, там его вотчина, логово и лежбище... Синкретизм культуры, современной культуры, реальнось полного отсутствия, породил идиотизм самореализации и самооценок. Кто поумнее и поироничнее, тот спасен будет. Именно отсюда - постоянный диалог с самим собой, особого рода -   литературная шизофрения... Бога – нет, ума - мало, а о смысле Вселенной и о музыке сфер поговорить - ой! как хочется, вот и выходит сплошная Касталия и утомительная по своей скрупулезности игра в бисер. Зато у них все есть, как при коммунизме. И сюжеты, и интриги, и пласты, будто на рынке. Хотя -почему "будто", обидно даже... Рыночные ценности, условные единицы, ложные ходы, поторговаться-то хочется! Вот вся суть... Культура рынка и рыночная литература. А стиль? Какой такой стиль? Стиль - после Освенцима - невозможен, оттого и стилистов нет.

2 марта 2002 НЕ НАДО ПЕСЕН

     Познакомилась в Интернете с Ракитской. Пришла к ней домой, пригласила в Вологду. Мне так нравится процесс материализации! Как будто волшебство наяву. Не понимаю, как Саканский общается с ней только по И-нету три года… Но я другое дело. Я и Саканского бы материализовала, и Яшку Каzанову, и еще кое-кого, будь на то обоюдное согласие, наверно вечера сетевой литературы придуманы для меня, только в Москву и Питер не всегда могу вырваться… Что меня толкнуло? Стихи, конечно. Мне казалось, я смогу ее убедить, что среди 150 выпущенных ею авторов она не самый крайний. Хотела получить ее книгу из ее рук, и чтобы она сказала мне обо мне. Ничего не вышло. Ракитская совершенно загадочный человек. Я думала – она пламенная революционерка с горящими глазами, а она вкрадчивая, с низким прокуренным голосом, с блуждающей полуулыбкой, мягкая такая, ускользающая. У нас сорвалась первая встреча из-за выборов, Дом культуры закрыли, у них ребенок заболел, перенесли все! Но потом… Когда я встала в пол-пятого утра, поставила тесто на блины и пошла на вокзал, мне было весело, как в детстве. И вот этот базар на кухне!
     – «Бабы, помолчите!» -бросил ее муж Богатых, и неторопливое хождение к памятнику Рубцова, а потом по ул.Яшина – Анатолий раньше жил здесь, все это еще было не время. Я удивлялась – перестаньте говорить о деле. А они все о деле, о деле, им хотелось выпускать миниатюрную книжку, они с Володей говорили только об этом… Но для меня было еще не время. Я думала – вот погодите! Я спою вам «Аленький цветочек» Ракитской, подарю алую розу, тогда заметите.
     Встреча с Лито – дикая, дичайшая. Я раздала много распечаток, но те, кому раздала, не пришли. Пришли те, кто не читал. Ладно – Ракитская сама читала. Народ глядел, безмолвстовал. С ума сошли? Все так же, как и с Арбатовой, молчали, как парализованные. Меня вдруг поразило, что она пишет о бесполезности литературы – вот это, чтобы меня не помнили, считали мифом, и про поэтов, которые читают вкруг, не слышат. Я испугалась, стала спрашивать. А Паша Тимофеев сидит такой красный, пьет пиво и говорит, что «размер стиха, как у Башлачева».
     Редактор мой пришел! Затрагивал политические аналогии. Но в целом Эвелина интересней говорила про себя и про издания, чем про стихи. Анатолий вообще не соизволил читать, представляться. И все сильнее было ощущение, что им все по фигу. И все это видели! Потом нас выгнали из кабинета, пришла косметическая фирма. Разговор только начинался! Я пошла ругаться с вахтером, потому что до этого пели под баян, Ракитскую заглушали, потом эти с косметикой. Да, я просила прекратить это безобразие, потом расплакалась, и мне стало не до песен. Ракитская так и не услышала свою-мою песню. Но после Лито можно было пойти ко мне и попеть там. Нет, Анатолий не хотел, а Эвелина, она ведь жена. Я пошла домой в сильном ветродуе, с меня срывало одежду, а они так и не пришли, а на другой день поехали в Кирилловский монастырь. Я была им неинтересна. Ну, и правильно. Книгу я не заказала, хотя у меня столько рукописей. Денег-то нет, обстановка нищая, шапка старая. Видно все, как на ладони. Чего водиться с побирушкой?! Я хотела дать ей вязаную шапку, ведь она была в газовой косыночке, ведь север же. Но муж ей сказал – сними, она сняла. А я смотрела. Я никогда не разбиралась в людях. Никогда. И теперь не умею. Люди стали мне звонить и говорить, что, интересно, я себе вообразила?
Всем понравилась она, но все видели эту натянутость. И в общем шуме мне было стыдно за нас всех, за плохую встречу, а всем моим приятелям, оказывается, было стыдно совсем по другому поводу.
     СТИХИ НЕ ВИНОВАТЫ, - кричала я, - стихи не виноваты. Хотя они и старые… А именно они и виноваты во всем. Но, если люди приехали разведать обстановку насчет книжек, чем это плохо? Ничем. Настоящие издатели так и должны делать. Просто все другое им неинтересно. Песни всякие. Для меня это главное, для них нет. «Ты ради песни их звала? Ну, и дура», - сказали мне.
     В ней, Эвелине, понимаете, в ней какая-то ртуть перекатывается. И она не отделяется шариками, и не проскальзывает наружу, просто видно через черные глаза, как она внутри, тяжелая, блескучая, взрывная, сдавлена. И это, конечно, самодостаточный человек. Если бы она хотела поговорить, она бы поговорила со мной, подбитой такой, с гитарой в старом поцарапанном чехле. Эта ее мысль насчет невозможности переделать «Аленький цветочек», хоть как правь. И с глагольными рифмами будет, будет комком за горло хватать. А насчет песен, что ж. Как говорит критик Фаустов, не надо нам устраивать стандарт самодеятельности.
          
2 апреля 2002. ЕЩЕ И НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ!
            
Однажды пришел Наугольный и сказал, что тему про армию надо закрывать. Хватит уже! И тут же приносит рассказ опять про армию. Я прочитала и говорю – да ты всю жизнь будешь писать про армию, ты обречен. Он снова: закрою тему. И так уже три рассказа, один
страшней другого. И тут приходит Диплом Артиады из Москвы, дали Наугольному за книгу  «ПМ». Ему еще кличку дали – АН-ПМ (Андрей Наугольный, «Пистолет Макарова»). Я хватаю рассказ и к редактору. А он почитал-почитал и, не сказав мне ничего - молча – вышестоящему шефу, который вообще не вникает в журнал. Я ничего не знала. Вдруг смотрю – на моем столе рассказ Наугольного, и ужасная резолюция шефа. Я ее приведу: «Рассказ написан абсолютно недоступным мне языком, даже понять суть трудно, о его литературных качествах судить не берусь, однако правда в нем есть. И если бы он еще был написан на русском языке, его обязательно стоило бы опубликовать. А так - решайте сами». Ну, редактор так и решает – когда хочет, то ставит, а когда не хочет, то спихивает на шефа. Я смотрела на эту резолюцию и заливалась краской. Значит, не по-русски. Значит, комитет Артиады – этого не понял, и я, раз эту книжку делала – тоже не поняла. Тем самым редактор указывал мне на мое место, мне, скромному члену писательского Союза. Я вдруг схватила толстые листы и порвала их, что было силы. Гнев мой был страшен. Ток бил по  жилам. Я клянусь, что ничего не видела перед собой. ПРАВДА!
     Она не виновата! Через несколько минут меня вызвали к шефу и попросили вернуть документ. Я сказала – его больше нет! И тогда шеф стал учить меня жить. Он потребовал, чтоб я все склеила. Я долго смотрела и дрожала. Потом долго склеивала. Детям-то надо ведь еду на что-то покупать. Я была почти без сознания. Мне вернули документ и велели положить в папку входящих, чтобы я всегда смотрела. И помнила. Я сказала: «Господи, я так разочарована. Если бы вы хотели поговорить со мной о литературе, так я бы с удовольствием. Но теперь вижу, что больше такой возможности не будет». Я была красная, как рак. Задыхалась даже. Понятно, никто из участников интермедии и не думал ни о какой литературе. Да черт с ней! И этот рассказ я посылаю сегодня Саканскому. Чтобы и Саканский, и все понимали, где мы живем.


4 апреля 2002 года. БЕЗ СЛОВ!
            
     Приходила Татьяна Петровна Сопина. Говорила, как она ценит Ракитскую, вообще - очень. Но не могла на встречу прийти, мужу было плохо. Кузнецова - которая читала взахлеб эровскую Василькову и сама хочет издаться - не пришла, заболела. Человек, с которым я ношусь как с писаной торбой, Наугольный: когда я стала звонить про Ракитскую, бросил трубку. А ведь зачитывался ее стихами. Кузнецов, изряднейший поэт - не пришел. Волкова, которая хотела взять интервью для радио - не пришла. Новоселова, которая ведет литературные экскурсии по Вологде и делает это вдохновенно - не пришла. Коротина, которая очень… и тоже не пришла. Короче, болото. Нет слов.

16 апреля 2002. ШВЫДКОЙ СОШЕЛ С УМА

     Была на презентации книги лесного человека Саши Дудкина в Кадуе Вологодской области. Этот такое место все на горках и в соснах, такая маленькая Швейцария с озерами. Люди! Какой самородок Саша этот. Глаза карие, добрые, очкарик, голос низкий, нежный, башка умнейшая, философ! Себя – не ценит, ненавидит. Одно название книги чего стоит! «БЛУЖДАНИЕ КАК БЛУД». Стал говорить – спина, как землетрясение, пот ручьем. Даже не видит, с какой любовью смотрят на него коллеги из лесхоза, библиотекари, учителя, продавцы, следователи – все, кто пришел на встречу. Скромный слишком. Московский поэт Марк Шатуновский о нем сказал – люблю Дудкина за то, что его стихи находятся на пересечении интимного и глобального… Саша Дудкин лесничий, ему 36 всего. У него самый кошмар в работе летом, когда беснуются пожары. У него в хозяйстве 30 тыс. кв. км на 8 лесников. Сейчас, "отбыв повинность" в районной библиотеке, он поехал сажать сосны.
     И еще минимум пять человек могут сделать по книге. Но их даже не печатает Рыбин в районной газете, что говорить. Какие забитые, неухоженные они, ужас. И администрация зачем-то гнобит их, не помогает, и газете плевать, и питерские писатели приехали, растоптали. Ничего не понимаю! Столько народу пишет, у меня голова гудит – и проза, и детская проза у Гусевой, и проза у Шариной, и такая жесткая проза у Дешина, и поэтов столько, Кузьмин книжку сделал, детское лито такое большое, я все им рассказала про  ИЛЬЮ-ПРЕМИЮ, чтоб молодежь толкали.

     При этом Швыдкой по ТВ говорит о смерти литературы!.. Ну, ладно, что его шоумэном обзывают, но такое говорить мне, когда я во всех районах вижу типичную картину изобилия авторов, жанров... Не может, не может быть все пустое. Скорее, у нашего мэтра пустое, с его онанистами и стебом бесконечным...(об этом отдельно). А Швыдкой точно сошел с ума. Пора ему уволиться по собственному желанию, уйти от позора. Мое недоумение – как море.

16 мая 2002. ВОКРУГ ИЛЬИ. РЕАКЦИЯ НА ЗВУК

     Натке в Москве нужен компьютер, мы везли, помогали ей. В поезде мне казалось, что монитор, зависший на третьей полке, движется и валится на меня. Люба даже не спала, дежурила ночь на вокзале, чтобы встретить и помочь. На эскалаторе две тетки впереди опрокинули сумку на колесах и все это повалилось на меня. Я держала сумку с процессором и коленкой придерживала лавину, глядя, как тряпки падают на ступеньки… Меня заколотило от ужаса и долго колотило потом. Потом Юшковой не заказали гостиницу – тоже нервы. Потом стало мутить и качать, нервничать мне теперь нельзя. Боюсь Москвы!
     Хорошее началось с голоса Юрия Беликова в трубке. Что за голос! Чарующий рокот, точно у хорошего актера, он обволакивает и гладит до щекота в горле. А уж как начал потом стихи читать… Вообще конец! Думаю, он знает и умеет пользоваться… Я этот голос без конца бы слушала. Всякие тайны, бездны, фантазии… Когда-то Михалыч умел очаровывать так же. Но я сама виновата, что больше он не рокочет.
     На вокзале группа ИЛЬЯвят уже ждала нас, Антон Черный, наш  вологодский финалист «Илья-Премии» – кинулся навстречу. Все поехали в Переделкино. Мне поначалу было тоскливо среди этих детей, но Ира Медведева – она покорила и приняла сразу. Приблизившись, я поняла – мы с ней сто лет знакомы. Седая ассиметричная стрижечка, черные мягкие глаза. Кажется, Ира умеет находить моментальный контакт со всеми…
     Почему я рвалась в дом Пастернака? Я же была там, не умея справиться с потоком слез от вида плаща, напоминающего папин, от стоячей конторки. Я убеждалась, что это все на месте, как убеждаюсь в нерушимости того, что есть дома… Кудимова: «Убедилась?» – «Да!» Но сильнее – резкий голос экскурсовода. «Тогда уже Зинаида сказала – может более быть женой, тогда уже появилась Ивинская… Мое мнение – он любил многих, а она дает понять, что она была единственная, расталкивает локтями. Ее не пускали сюда, даже когда он умирал…» Удивление. Но меня поправляют – она кого-то предала, дело не в романе. Не хватало звука...
     – ПОЧЕМУ НЕ ЗВУЧИТ РОЛЯЛЬ НЕЙГАУЗА?

     Но более сильное, обвальное удивление- в Доме Чуковского. Оказывается, «Чукоккола» - это что-то вроде нашей полуподпольной «Стрекозы». И не такой уж он детский, просто «Крокодила» запрещали, а книга о Некрасове спасла, Сталинская премия. Мантии, картины, шкатулки, - дом, полный подарков и чудес. Голос эксурсовода – озорной, смешливый – «знаю, что вы устали, я с вами, как с ребятами». И мы, остолбенев, смотрели, как прыгает по лестнице сакраментальная пружинка. Сколько людей здесь прошло, какой огромный мир кружился вокруг планетки Чуковского. Его культурное пространство было гигантским.  Местами я засыпала на ходу от потока впечатлений, но они все вливались в меня, и я снова
таращила глаза. И сосны клонились ко мне: "А ты маленька-аа-я…". И Ира Медведева оборачивалась: "Галочка…". И я не чувствовала, что я одна. Ленка Юшкова что-то снимала, снимала фотоаппаратом, а я гулкая, одуревшая. Р-ррр. Голос Беликова? А где Наташа? Она не может, занята. А зря. Она кое-что упустила. Впрочем… На пионерской поляне, где Чуковский делал костры, мы уселись на пикник. Там длинные разговоры, стихи, невозможная легендарная Кудимова. Я с Кудимовой чокнулась? Деликатесы – колбасы, куры, листовой сыр, фрукты, вино по 115 р бутылка. Бешеные вкусности. Резала "бутеры" с Олей Юрловой из Кирова. Как было странно – почему мы здесь? Потому что мы вокруг планетки Илюши вращаемся, мы втянулись в эту орбиту. Миллионы голосов зазвучали во мне. Тех, что были раньше у Чуковского, тех, кто на кладбище и тех, что теперь приехали к Илье. Ира и Коля сделали из своего горя чужую радость… Поэты такие вредные, и если что-то их объединяет… А я раньше думала – ничто их не объединяет! Но вот же! Коля Тюрин, видимо, не пьет вина, но здесь позволил и настоял везти к гостинице на такси. Ира только вздыхала. На станциях стали дикие законы, пускают по одному. Все это было каким-то домашним, как будто я приехала к родне. Но я их вижу в первый раз! Непонятно. В гостинице Иру отчитывали – у вас долг три тысячи. Но с Юшковой все уладилось. Я пыталась спать и не могла. Кто-то рокотал, рокотал. Когда Кудимова хотела посылать еще за бутылкой, поднялась буря и деревья затрещали. "Нет, не пойдем за бутылкой". Вот в церковь они шли – это надо. А тревожить по пустякам нельзя. Звуковая стихия продолжала шуметь и трещать в моей голове всю ночь. Я объелась - всем. Потом тяжелые литературные беседы с Ленкой – про это отдельно.

20 мая 2002 НЕЛЮБОВЬ К СЕБЕ?
 Из ответа на письмо Ракитской о феминизме

     Дорогая Эвелина. Совсем не хочется спорить с Вами, но Ваше мнение - от незнания. Феминизм – это не самоутверждение, это помощь другим. Видный теоретик феминизма в Вологде С. Фаустов так и говорит, что феминизм - форма гуманизма. Или, например: «Феминизм – это свобода срывания фартука». Моя подруга тоже не любит феминисток за то, что они, якобы, уходят от домашнего труда. Но это тоже от незнания. (Феминистки не отказываются мыть посуду, они предпочитают делать это не в одиночку, а с другими едоками). Все от привычки видеть в феминистках монстров. Но ведь Маша Арбатова не монстр. Вы не представляете, как я ее люблю! Как точно она формулирует многие скользкие вещи. Когда я стала расспрашивать ее, как быть с сыном, у которого девушка явно старше его, она весело посоветовала найти любовника.(В этом смысле, видите, опять мужчина не самоцель). Мы с С.Фаустовым делали в газету материал «Призрак феминизма бродит по Вологде». Я опрашивала знакомых, а Фаустов писал всякие шутейные афоризмы… Феминистки – чаще всего счастливые и успешные женщины, а не злобные и несчастные. Нелюбовь к себе – это драма более глубокая. Как термометр, она показывает, прежде всего, этическую незрелость человека. А еще - недолюбленность. Женщина, которую любят, естественно, хорошо относится к себе. Именно и стала феминисткой, когда почуствовала, как меня любят. Хорош и такой способ. Знакомый психолог, еще когда я работала на заводе, заставлял меня писать в столбик свои плюсы и минусы. У меня выработалась привычка видеть в себе хорошее. Хоть сейчас!

     Минусы: несобранность, слабоволие, чрезмерная внушаемость, отчаянная неряшливость, обжорство,  сквернословие, непочитание старших, грехи перед Богом, вина перед детьми, привычка гневаться, грешить… Плюсы: готовность жертвовать, слышать чужую боль, доброта, влюбчивость, доверчивость, способность плакать от музыки и стихов, творческие способности, равнодушие к деньгам.
     Конечно, список все время меняется, как и лицо мое меняется, стареет. Но даже глядя на себя в зеркало и грустно вздыхая, я совершенно искренно говорю – я уникальное существо, других таких нет. Мне скоро пятьдесят, но я еще ничего, еще можно влюбиться, интересная ведь женщина. А как распоюсь в мягкий зимний вечер, так и все тридцать мне дашь!