Жизнь как вызов и выбор
Мои размышления над страницами повести Александра Михайловича Бирюкова «Жизнь по горизонтали, или Воспитание целостного человека (Стенограмма одной командировки)» продолжаются уже несколько лет, и всякий раз я убеждаюсь: ни в коем случае это произведение нельзя отнести к разряду шутливо-иронического описания одного из типичных событий журналистской жизни - командировки в отдалённый район.
Это не стенограмма командировочной жизни (хотя авторский подзаголовок как будто и разрешает читательскому сознанию двинуться в этом направлении), это и не форма «развёрнутого газетно-журнального очерка» со «множеством публицистических отступлений» (здесь я слегка полемизирую с очень уважаемым мною литературоведом М.И.Райзманом, написавшим предисловие к тому сборнику произведений А.М.Бирюкова, где повесть опубликована). На жанровой формулировке не буду настаивать (прислушаюсь к новым и новым оценкам и суждениям, которые, несомненно, обязательно появятся), но всё-таки выскажу своё мнение, которое за эти годы вполне окрепло: мы имеем дело с синтезом повествования и эссе. Этим определяется многоуровневость произведения, наличие и взаимосплетение верхних (наружных, сюжетных, событийных) и глубинных (собственно философских) слоёв авторского дискурса. Скреплены эти слои фигурой главного героя (он же повествователь) – вполне опытного журналиста, москвича по рождению и месту журналистской прописки, магаданца по вдохновению и месту долговременного жительства.
На уровне повествования – подробное, неспешное, щедро детализированное изложение финальной части журналистской командировки в один из оленеводческих центров Чукотки 70 – 80-ых годов, обозначенный как совхоз «Кегали». Все бытовые подробности не просто реалистичны – мы вправе говорить о точности исследователя- социолога и этнографа, и свидетели тех лет, знающие Магадан и Чукотку, опознают эти детали и с удовольствием, и со вздохом. Сюжет верхнего слоя прост: два журналиста (сам повествователь и его коллега, редакционный фотограф) намерены добраться до забойной площадки оленеводческого совхоза и сотворить там финальные строчки и финальные фотокадры. Не с первой и не со второй попытки им это удаётся, но именно избранное автором развитие сюжета и позволяет описать текущую жизнь как вызов и выбор. Пища и одежда, ночлег и погода, люди и животные, самолёты и вездеходы, проблемы оленеводства и смыслы искусства, приезжие и местные, мужчины и женщины, взрослые и дети, холод чукотской зимы и звёздное небо над головой – всё явлено как вызов, всё требует выбора, и все участники сюжета принимают решения, пролагая курс между стремлением выжить и страстью жить.
Современному молодому читателю уже не очень понятно, почему элементарный быт требует столь неэлементарных усилий, но герои повести Бирюкова в этом житейском и метафизическом круговороте органичны и не натужны, сохраняют чувство юмора и психологического равновесия, а, главное, мы, свидетели и участники той эпохи, начинаем понимать, что повесть не только о том, как завершается служебная командировка, а больше о том, как мы выживали и выжили в государстве, где личностное пространство обрезано, сужено, свёрнуто, где индивидуальность не выращивается, а пробивается сквозь бетон общего плаца, протискивается меж камнями разрушенных путей, несётся перекати-полем к миражам оазисов. Фантасмагорическая картина того, как мы стремились уцелеть и почему мы уцелели.
Повесть – о том, можно ли сохранить целостность в этом нецелостном мире, и как всё-таки сохранить, как вырастить и уберечь в себе человека. Очень важно подчеркнуть, что никакого лобового морализаторства в тексте нет. Александр Михайлович Бирюков никогда и не позволял себе опускаться до уровня житейских прописей, расхожих сентенций, менторских рекомендаций. Он предложил нам сочное, вкусное повествование о северной командировке со множеством персонажей, названных по имени и безымянных, счастливых и не очень, жизнь со слезами и смехом, сюжет с элементами буффонады и гротеска, с бальзамическими травами любви и нежности, со смолистым дымом судьбы и печали. Чуть-чуть сгустил колорит, чуть-чуть сместил ракурс, но нигде не солгал. Это и есть жизнь, наша жизнь на окраине Отечества, результат провинциальных (или даже маргинальных?) воплощений социальных фантазий Метрополии.
Воспитать человека целостного – как это сделать? Есть ли модель? Есть ли методика? Каков инструментарий? Ключ к ответу читатель получает уже в самом названии повести: жизнь по горизонтали – это и есть путь воспитания целостного человека. Стержнем, соединяющим в произведении повествование и эссе, является книга Нельсона «Проблемы дизайна». Герой-повествователь по давнишней привычке опытного командированного прихватил её с собой, но из детали быта книга становится конструктом архитектуры бытия. Разумеется, не книга как полиграфическое изделие, а книга как источник идей. Герой излагает эти идеи, проверяет эти идеи, обсуждает и развивает их. Ко всему увиденному, ко всему прошлому, к прогнозируемому и непрогнозируемому будущему он примеряет постулаты дизайнерства, извлечённые им из книги.
Сначала в рассуждениях повествователя речь идёт только о дизайне помещения: «Пока что интерьер обыкновенного, европейского типа, жилища во многом повторяет интерьер любого производственного помещения, где человек вынужден всё время сохранять вертикальное положение: ходить, стоять, сидеть, а ведь ещё древние японцы чувствовали, что человек в быту горизонтален, что именно горизонталь быта должна противолежать вертикали труда, как статика противостоит динамике». Но здесь уже есть фундамент для более широких социальных и философских обобщений. Сформулирована стартовая цель: «Привести интерьер в полное соответствие с естественным для находящегося здесь человека состоянием – вот главная задача дизайнера», и выстраивается цепочка дальнейших преобразований: перестройка интерьера «значительно изменит весь быт», «изменится, что ещё важнее, характер человеческих отношений – они станут более непосредственными, интимными и чувственными…». «И более продолжительными, наверное», - добавляет повествователь.
А затем, от «революции быта, морали, семейных отношений», герой и автор переходят к искусству, литературе, в сферу дизайнерского рассмотрения включаются досуг и ирония, женская красота и гостиничный быт, походное застолье и забой оленей, алкоголь и воспитание чукотских детей… И всё чаще звучит фраза, претендующая быть ключевой: «Жить надо по горизонтали…» Читатель оформляет для себя модель обсуждаемого существования, модель личного воспитания/самовоспитания (или личного спасения) – «жизнь по горизонтали».
Инструментами этой модели в рассматриваемом тексте выступают презумпция здравого смысла (обстоятельства принимаются как единственная реальность), ирония (ирония + самоирония + юмор) и искусство (в самом широком смысле: от ремесла до мастерства, от канона до эксперимента, от искрения до сотворения мира). Не единственные, конечно, это инструменты, но очень важные. И потому многократно обыгранное слово «дизайн» из термина производственной эстетики превращается в концепт бытия, обрастает эпитетами и смыслами, приобретает многозначность (это и расслабление, и лень, это оценка и философия, это программа и её выполнение).
Дизайн из ремесла (художественное конструирование) вырастает до теории конструирования человеческой среды, и дальше, дальше – до экзистенциальной проблематики произрастания и выращивания себя во времени и в вечности.
Жизнь на чукотском севере, описанная в повести, получает определение «полярный дизайн». Среда, в сущности, убога, бесчеловечна, абсурдна, но герои этого полярного бытования и бытия изо дня в день находят в себе силы очеловечивать пространство. Добывается еда, тепло и транспорт, играются свадьбы, зарабатываются деньги, закипают чайники и страсти, поются песни, приезжают и уезжают люди, вколачиваются гвозди, штопаются рубахи и отношения. Не так ли и у А.И.Солженицына действует Иван Денисович, каждый раз отыскивая и продлевая осмысленное среди бессмысленного?
«Авангардные» по жизненному дизайнерству Кегали (населённый пункт, описываемый в повести) выступают как метафора общероссийского существования. При советской власти эта повесть и не могла быть напечатанной, её реализм в глазах цивилизованного, как это принято обозначать, человечества должен выглядеть абсолютно сюрреалистично. Этого не могло быть, этого не может быть, люди в таком мире не могут сохраниться – это художественная фантазия и социальная фантастика! Но мы жили в таком общественно-экономическом пространстве и после некоторого не вполне капитального ремонта не так много и обновили. Мы стали ещё тщательнее оборудовать закуток своего личного пространства (теперь больше средств, больше возможностей, государство не так назойливо контролирует нашу частную жизнь), но за его пределами вызовов не стало меньше. А где вызов, там и выбор.
Мы по-прежнему выбираем – «жить по горизонтали» или «жить по вертикали»…
А если говорить об отнесённости произведения Александра Михайловича Бирюкова к какому-то литературному направлению, к какой-то стилевой манере, то справедливее всего, на мой взгляд, говорить о постмодернизме. Хотя сюжет вполне последователен, никаких структуралистских комбинаций с хронотопом нет, по бытовым деталям можно вполне достоверно изучать эпоху, но концентрат этих деталей и тип комментария таков, что о стандартном реализме говорить не приходится. И это вполне объяснимо – как иначе выявить абсурдистскую составляющую бытия?
Кроме того, в повести много приёмов, прямо свидетельствующих о современных литературных способах обработки материала. Например, для рассматриваемого текста характерна интертекстуальность – вполне обжитая черта современного постмодерна. Причём у Бирюкова это не натужно, не для вербального жонглирования или пижонства, а в естественных границах создаваемого образа: герой – рефлексирующий шестидесятник, знающий и ледниковые периоды, и ожоги общественных пожаров, и времена «оттепели». Прямое и скрытое цитирование, явные и неявные отсылки, аллюзии, россыпи имён собственных – это и повседневная среда российского интеллектуала, и заповедник российской интеллигентности, постоянно находящейся в диалоге с мировой культурой.
По этим вкраплениям читателю нетрудно обозначить для себя границы личного пространства главного героя: круг его чтения, предпочтения и отторжения, особенности занятий, биографические подробности и, главное, разглядеть аксиологические вешки, т.е. выявить систему ценностей, которая в фундаменте описываемого варианта «жизни по горизонтали». Систему ценностей не только героя, но и самого писателя. Согласна с М.И.Райзманом, что за образом главного героя угадывается облик самого автора. Но, разумеется, только в части своей натуры, а не целиком. Писатель Александр Бирюков неизмеримо крупнее, и всем нам ещё предстоит выявить истинный масштаб этого незаурядного человека.
Особого внимания заслуживает языковой колорит повести. Как писателя Александра Михайловича Бирюкова отличает стилистическая широта и точность, лексическое разнообразие, языковая игра со словом. Здесь и изящное, весёлое жонглирование «советизмами», публицистическими штампами (все эти «стабильные производственные показатели», «передовой метод оленеводства», «прочное экономическое положение», «широкие перспективы», «передовик производства» м мн. другое), и многоликие иноязычные вкрапления (чукотские, английские, немецкие, украинские и др. слова), уместно введённые научные термины и жаргонизмы (журналистские профессионализмы, по преимуществу, - например, «усадьбу мы уже отработали»), разнообразные просторечные формы. А рядом легко соседствует и чуть архаичная литературная лексика – преимущественно во внутренних монологах героя-повествователя. И окказионализмы встречаются: например, «дизайцы», «человеко-элементы», «мура-пыль-эстетика», «тарелко-блюдце» (двойные и тройные корневые повторы типичны для этой повести), «коньякизация населения» и др. И нигде герой не высокомерен, нигде не противопоставляет свою образованность, свой сложный мир окружающим. Это исходная парадигма, и при этом (парадокс!) тоже «горизонтальная»?
Но почему бы не прийти к выводу, что вызовы нашей жизни нужно встречать вровень с обстоятельствами, продлевая себя «по горизонтали»? Живущие по горизонтали целостны, гибки и долговечны. Они не подличают и не льстят, видят летящие с горы камни и берегут пересыхающие родники. Они охраняют и сохраняют своё личное (личностное!) пространство, уважают это право в других и тем самым увеличивают общечеловеческое пространство осмысленного и невраждебного Бытия.
Спасибо Александру Михайловичу Бирюкову, ведь его колокол звонил по каждому из нас.
Свидетельство о публикации №209120600896
Г.Померанца "Способ существования в дрейфе". Ваш вывод о необходимости увеличивать "общечеловеческое пространство осмысленного и невраждебного Бытия" просто великолепен.
С глубочайшим уважением.
Татьяна Алейникова 25.12.2009 08:34 Заявить о нарушении