Монолог 24

24.
На дно реки
И в глубь руки
Так страшно заглянуть –
В воде так холодны зрачки,
В ладонях – чей-то путь.
В мирок оков
И в бездну слов
Так просто соскользнуть.
И пусть другой  в поток веков
Вливает цвет и суть.
***

Если вести разговор о Городе, то не упомянуть о Реке было бы просто несправедливо, посколку даже сама идея зарождения его связана непосредственно с Рекой, точнее с близостью Моря, в которое она впадала. Да и вся жизнь моих горожан была связана с Рекой – и работа, и отдых, и кухня. Она , как и Город, постоянно присутствовала в разговорах, была этаким существом, жившим в Городе, у Города и вокруг него. Как было сказано, их обоих я увидел во сне почти одновременно, а затем и наяву, так что разделить их никогда не мог, впрочем, и не пытался. Итак, Город, по большому счету, расположился на участке суши, отрезанном от всего Материка рукавами Реки и ее притоками, в общем, как бы на острове. Идея эта не бесспорна, если ее рассматривать с позиций геодезии, географии и прочих весьма точных наук, однако в моем представлении имеет место исключительно субъективная точка зрения, а, следовательно, руководствуясь принципом – как хочу, так и ворочу – я отметаю возможные обвинения в неточности терминологии, к полетам души отношения не имеющие.

Но какими бы речками Город не был окружен, все-таки Река, обнимающая его мощной полноводной дугой и разделяющаяся сразу за Портом на несколько судоходных рукавов, играла в жизни Города роль, переоценить которую весьма трудно. Впрочем, живя там, я никогда серьезно и не задумывался о значении Реки в экономическом или каком либо ином плане, а просто любил и наслаждался общением с ней, как наслаждаются любимой женщиной, зная до мелочей ее жесты, изгибы тела, запах волос, вкус губ...

Уже издалека я чувствовал запах ее воды, приносимый легким ветерком, частенько, вместе со звонкими голосами комаров, назойливое приставание которых не могло испортить положительных эмоций, навеваемых волшебными летними вечерами. Чем ближе подходил к Реке, тем все более манящим становился ее дух, и слух уже начинал улавливать легкий плеск воды, бьющейся о камни набережной, а сумерки вспыхивали множеством огней, особенно ярких на фоне темной воды, блестящей искрами бесчисленных отражений, однако, не притупляющих сияние звезд, одинаково ярких и на небе и на водной глади. Ширина и мощь потока, неспешно стремящегося по руслу, всегда вызывали во мне восторженное благоговение. Особенно это ощущалось, когда оставался с Рекой  тет-а-тет, сидя в лодке посередине, наблюдая лениво за удочками, стоящими вдоль борта с натянутой тетивой леской, мелко дрожащей от напора течения, а Река, подернутая легкой рябью постукивала в борт и журчала, обтекая лодку, как бы  рассказывая свои нескончаемые истории о людях и городах, встречаемых ею на протяжении всего длинного пути.

Справедливости ради, следует сказать, что Река не всегда была такой ласковой и спокойной: стоило лишь подуть низовому ветру, как она вскидывалась на дыбы крутой высокой волной, закрученной в пенистые барашки, раскачивала и заливала движущуюся лодку, а при неосторожном повороте, и вовсе переворачивала ее. Много печальных историй ходили по Городу о гибели рыбаков, спортсменов и просто отдыхающих, попавших в бурю, однако, почти все рассказывали о непочтительном отношении к Реке, чаще всего под влиянием огненной жидкости. Вот именно почтительности к ней, меня учили с детства, объясняя, как следует себя вести в самые экстремальные моменты и чего делать не допустимо, а, поэтому, проплавав по Реке многие годы, не единожды побывав в бурях и штормах, остался цел и невредим, хотя, порой, Река позволяла себе довольно забавные шутки.

Дело было теплым осенним днем, когда солнце еще было ласково-горячее, а вода уже набрала студенность и дышала прохладой, создавая как бы контраст светилу. Мы находились в нижнем рукаве Реки, самом широком и полноводном. Течение еле-еле шевелило водоросли, хорошо различимые в глубине под лодкой, а между ними серебряными искорками мелькали мелкие пукасики и красноперочки. Лодка стояла не далеко от берега, поросшего камышами, просеченными небольшой лагунной с желтым песчаным дном. Я стоял на носу лодки, держа в руке удилище и смотрел на поплавок, недвижно застывший в воде. Тишина была неописуемая, - ни дуновения ветерка, ни шелеста камыша, - все замерло и нежилось в последних лучах уходящего лета. На корме, опершись о подвесной мотор, дремал мой Старик, держа в руках удилище, заброшенной на глубину донки, время от времени легко подергивая ее и снова послабляя, в надежде на окуневую поклевку. Неожиданно, в лицо мне подул ветер, возникший как бы из ничего и все усиливающийся и усиливающийся. С удивлением я наблюдал за поплавком, вдруг начавшего двигаться как-то странно, по кругу, в центре которого образовалась воронка. А ветер все усиливался и уже свистел в ушах. И тут центр воронки  стал подниматься вверх, образуя столб воды, растущий на глазах в высоту и в диаметре, а еще через мгновение этот столб двинулся на меня. Сообразив, что ничего хорошего ждать не следует, я упал плашмя на нос лодки, схватившись раскинутыми руками за отбортовку по краям, прижавшись всеми силами к холодному металлу. Бросив взгляд назад, краем глаза увидел, как резко проснувшийся Старик ошалело смотрел ничего не понимающими глазами на вращающийся в воздухе подобно лопасти вертолета, свободный конец брезента, закрепленный другим концом в районе плексигласового козырька, пытаясь поймать его всякий раз, когда брезент хлестал его и плевался в лицо ледяными брызгами. Но вот вихрь прошел через лодку, окатив нас, с головы до ног, водой  и направился к середине реки, вырастая выше и выше, дошел почти до середины, обессилел и с шумом обрушился в воду, разойдясь кругами по всей ширине. И вновь наступила тишина. Я поднялся, отряхиваясь и отфыркиваясь, огляделся и меня начал давить смех - на корме сидел Старик, весь мокрый, взъерошенный и недоумевающий:

-Что это было? – удивленно пробормотал он.
-Смерч, - уже прийдя в себя, ответил я.
-А мне со сна показалось, что лечу на вертолете, - он тоже засмеялся и начал отряхиваться.

А Река тихо и незлобно посмеивалась над нами, легко пошлепывая по борту и лаская камыши.
И все-таки, несмотря на, порою, довольно крутой нрав, Река, в основном, отличалась нежностью и добротой, она нас нянчила, кормила, наполняла энергией и здоровьем и льнула к Городу, а он, подобно галантному кавалеру, шел с ней под ручку через годы и века, временами бросая восхищенные взгляды на красавицу, с которой связал свою судьбу навсегда.