Маленькая девочка

Нине Ивановне Крайко посвящается

Прошло больше двадцати лет после того занятия по тактике ведения специального боя. Начальник разведки полка, лукаво прищурясь, спросил тогда:

- А что будете делать, товарищи курсанты, если ваша группа в лесу где-нибудь под Франкфрутом-на-Майне, выполняя боевую задачу, наткнется на маленькую девочку, собирающую грибы?

Ответить вызвался сержант Возный. Степенный мужчина, отец троих детей.

- Дам ей шоколадку из сухпайка, поглажу по голове, ну немецкого я не знаю, скажу – нах муттер, цурюк.

Начальник разведки не то, что засмеялся, заржал.

- Чудак! Полчаса не пройдет, и твоя группа будет окружена и уничтожена. Девочка прибежит домой и поднимет на ноги не только свою мамочку, но и пару батальонов военной полиции. Ты в большом городе живешь?

- Нет. Население тысяч тридцать.

- Вот. Першинг, который ты должен был бы уничтожить, спокойно полетит в твой родной город и твои детишки, и все остальные детишки в твоем городе шоколад уже не будут есть никогда.

Слушай сюда. Твои действия – девочку без шума убрать, закопать, замаскировать и посыпать кайенской смесью, чтобы собаки не унюхали. И дальше в поиск.

Не знаю, что подумал сержант Возный, но я слова начальника разведки принял как истину в последней инстанции. Принял и забыл.
Много позже, когда читал материалы о войне в Кувейте, где коллеги американцы попали в похожую ситуацию, думал, что они полные болваны, как минимум.

Правда, там был не лес, коллеги сидели на мусорной свалке, откуда занимались элементарным наблюдением. И была не немецкая девочка, а арабский мальчик, который, ковыряясь на этой свалке, заметил незнакомцев. Они дали мальчику спокойно уйти, а уже через десять минут отбивались минимум от трех десятков иракцев. И если бы не своевременная поддержка с воздуха, ног бы не унесли.

Не знаю, что они говорили в свое оправдание командованию. В принципе, ракет класса Першинг в Ираке не было, Да и если бы были, командир группы мог не беспокоиться за свой родной Нешвилл. Из Кувейта Першинг до США не долетает.

Но в любом случае моему презрению не было предела. Морские котики называются. Ха-ха!

Когда в мое подсознание закладывалась программа по убийству маленькой девочки, мне и двадцати лет не было. Но, взрослея, я  все чаще начинал представлять страшную абстрактную картину в западногерманском лесу. И раз от разу легче мне не становилось.

Как-то раз на очередной бесшабашной тусовке РФА – Российской ассоциации фанбординга, устроенной по случаю православного праздника Крещения, в Строгине, после внушительных возлияний и купания в проруби, я случайно оказался немного в стороне от общей компании, плюхнулся в снег и попробовал задуматься.

На другой стороне залива на берегу стоит небольшой, но очень красивый храм. К стыду своему, я ни разу в нем не был.
Хотя в Строгино приезжал часто. В основном на доске погонять или поучаствовать в какой-нибудь тризне. Спортсменам-экстремалам за отсутствием адреналина доктора прописывают алкоголь в больших количествах, а то и чего похлеще – на любителя. Кому легкие, кому тяжелые.

Сижу, смотрю в сторону храма, пытаюсь с мыслями собраться, как вдруг, пробегающая мимо пара не очень близко знакомых мне экстремалов ставит передо мной что-то маленькое и розовое и говорит:
- Присмотри за дочкой, пока мы к Дизайнеру сбегаем. Мы быстро.
О-па! И убежали.
Стоит передо мной маленькое существо, смотрит на меня пристально, молчит какое-то время, а потом без артподготовки – бах!

- Дядя, а ты добрый?

И ресничками – хлоп-хлоп.

А в дядю как будто гранатой из подствольника попали. Прямо в сердце. Дядя раз моргнул, два. И голос дяди в ушах. Начальника разведки полка: «И посыпать кайенской смесью…»

И дядя взял и расплакался. Сначала у него просто слезы потекли, а потом он в голос разрыдался.

А девочка гладит дядю по голове и говорит:
- Ну, что ты? Не плачь, я не хотела тебя обидеть, я же знаю, что ты добрый.

Что там Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, писал про слезу ребенка. Не помню. Но после той январской ночи маленькая немецкая девочка в моем подсознании устроилась основательно.

Я постоянно стал размышлять, а что если… Вероятность того, что в конце восьмидесятых моя группа могла оказаться в лесах ФРГ или Норвегии была где-то сорок на шестьдесят.

Своих детей у меня не было, и, может быть, поэтому мысли об убийстве маленькой девочки,  пусть и абстрактном, были очень мучительными.

Как ни странно, от мук меня избавила именно моя "мучительница".

Незадолго до последней поездки на Ближний Восток я пару недель работал в Православной детской гимназии для детей сирот преподавателем иностранного языка. Ходил вместе с детьми на утренние и вечерние молитвы. А в первый день в трапезной обратил внимание на совсем маленькую кроху, которая даже и не разговаривала еще и все время капризничала.

И вот как-то на утренней молитве, когда малютку в очередной раз пыталась по-доброму приструнить воспитательница, она вырвалась от нее, подбежала ко мне, взяла за палец на левой руке и затихла. Я обомлел. Замер, не шевелился, только слова молитвы произносил.
На вечерней молитве она сразу подошла ко мне, уцепилась за руку и тихо простояла до тех пор, пока воспитанники гимназии не прочитали все вечерние правила.

На следующий день утром она снова подошла, улыбнулась, взяла у меня из рук молитвенник, встала рядом, раскрыла его и, как смогла, сделала вид, что читает молитвы.

Я попытался представить, как мы вдвоем смотримся со стороны, и растрогался.  Оглянулся по сторонам в поисках поддержки, встретился взглядом с воспитательницей, та мне кивнула, и я понял, что с кошмаром из западногерманского леса покончено. Навсегда.

Спасибо тебе, маленькая! Прости, Христа ради, я уже и не помню, как тебя зовут.

А через пару лет я был на службе в Свято-Успенском Второ-Афонском монастыре. Служба была праздничная. Введение во Храм Пресвятой Богородицы. Архимандрит Силуан, настоятель монастыря читал проповедь:

- И вот, Иоаким и Анна привели свою дочь Марию, которой было всего три года, в храм, и первосвященник, взяв отроковицу за руку, ввел ее в Святая Святых…

Господи, подумал я, как же хорошо, как прекрасно, что хоть я и живу в мире, где взрослые дяди учат безусых юнцов убивать будущих матерей, и хоть грешу безмерно, Ты не позволил мне нарушить шестую Твою заповедь.

Слава Тебе Боже наш, Слава Тебе.

Через много лет герой рассказа, терский казак, лежа на операционном столе, обращаясь к хирургу - чеченской девушке Амине дочери Шехмамата, сказал:

- В первую очередь я вверяю себя в руки Всевышнего, а потом в Ваши.

Операция прошла успешно. Казак очнулся, забыл, что по чеченски "спасибо" звучит "бркл", сказал по арабски: "Шукрам!", а про себя подумал: "Хамдиллилах! Шукралла, что в своей жизни я не сделал больно ни одному чеченцу".

И через некоторое время написал в рабочей тетради - "МИР НА КАВКАЗЕ КУЕТСЯ В ХРАМЕ ГИППОКРАТА".