Банальность

Светка сидела на полу, возле ног Рэма, смотрела на его руки, колени. Она и представить не могла, что влюбится так безоглядно, с таким безумным отчаянием, словно это был её последний шанс быть счастливой. В свои тридцать лет она еще была достаточно привлекательна, но вот внутренне — измождена, высушена. Выйдя после декрета на новую работу, Светка окунулась в новый мир общения.

Рэм её сначала раздражал: чересчур говорлив, чересчур громкоголосый. Светка привыкла молчать, жить в тишине и уединении. Резкие громкие звуки выводили её из оцепенения, к которому она привыкла за многие годы благополучной семейной жизни, погрузившись в ежедневное молчание. Не говорить — вот её цель, к которой она пришла, казалось, совершенно осознанно. Не говорить — потому что мысли, бешеные, неудержимые, метались в её голове, выводя из равновесия эмоции. Не говорить — вот то, что стало признаком покоя в семье. Не говорить — стало залогом казавшейся правильной и счастливой семейной жизни.
- Я уезжаю 7 июля.

Светка так и не услышала, когда он уезжает. Да это и не было важным. Ей важно было другое: чтобы он, Рэм, её Рэм, был счастлив, и абсолютно всё равно, с ней он будет или с другой. Лишь бы он был счастлив. Она считала каждую минуту, когда видела его глаза, руки...

Рэм подошел к освещенному вечерним солнцем окну. Статные крепкие ноги, торс — Светке казалось, что Рэм божественно красив. Разве она могла знать тогда, что он окажется бессильным перед самим собой? Разве она, верящая в него, в его силу, твердость характера, могла знать, что его поспешность в выводах сделает её жизнь невыносимой, что она будет пытаться повеситься, оставив двух малолетних сыновей без матери? Её кажущаяся сила сыграла с ней страшную шутку: Светка во всем и всегда была одна. Сына забрать из садика — Светка, ругаясь и матерясь на начальство, выбегала из кабинета,  впопыхах накидывая на себя пальто, убегала в сад, забирала Сашку, потом всё так же бегом отводила его знакомым, потом опять на работу... Потом вечером в Димкой, старшим сыном, о чем-то разговаривала, объясняла уроки, крутясь между кухней и детской, что-то объясняла мальчонке, за что-то ругала, потом стирала, готовила, гладила. В подобной ежедневной круговерти проходили Светкины будни, проходили томно, тошно, пыльно. Ни пространства, ни свежего воздуха ей не хватало. Семь лет она не выходила из дому. Мужу, инертному, но милому и доброму человеку, было достаточно Светкиного вида, сыновей, её забот. Изредка он что-то делал по дому. И вот этой своей добротой он убивал Светку, уничтожал её, душил. Лешеньке было достаточно чмокнуть жену в щеку, посидеть перед телевизором, возмутиться происходящими в мире событиями, потом лечь спать, одобрив или нет ужин, приготовленный женой. Светкина энергия, зажатая в тиски, готова была выплеснуться на всех, вырваться, спружинить. С каждым днем она все плотнее сжимала губы, поднимала плечи, втягивая голову, как будто готовясь к удару. Со стороны они были доброй и порядочной семейной парой. Но единственным словом, которым Светка могла сформулировать свое состояние, была тоска.

- Знаешь, мне всё равно, с кем ты будешь... Ты мне очень многое дал... Знаешь, мне нужна твоя поддержка...
- Я уеду скоро...
- Я знаю, Рэм... Знаю... Я буду тебя помнить, буду ждать тебя, только ты не торопись с выводами, не спеши — всему свое время... Да и не важно, будем ли мы вместе... Не имеет значения это. Я добираю свое счастье. Вот эти минуты, что ты мне подарил, — вот это еще чуть-чуть до счастья... Помнишь? «Сто часов счастья...» Я их когда-нибудь доберу, свои сто часов...
- Ты удивительная... Я не встречал никогда таких женщин: сильная и слабая одновременно, умная и наивная...
- Рэм... Если бы ты знал или чувствовал, насколько я тебя люблю... И как мне хочется, чтобы ты был счастлив... Я буду счастлива, Рэм, обязательно...

Светка, давно не пытавшаяся быть мягкой, расплакалась. Она была счастлива в эту минуту. Счастлива тем, что сидит возле ног любимого ею мужчины, охраняя его покой, наслаждается прикосновениями к его ладоням. Она исполняла свою прихоть, маленькую, немного странную прихоть быть возле ног любимого человека. Казалось, что этим она убережет его от бед. И вся сила Светкиной любви в этот миг сливалась в один мощнейший поток, делавший её, тридцатилетнюю женщину, хранительницей великих таинств любви. Любить — вот что она могла, умела и желала. Любить весь мир, всех людей вокруг, тратить любовь и отдавать её всем: близким, знакомым и незнакомым людям, улыбаться окружающим, вдыхать запахи новой листы, трав. Наслаждаться миром, окружавшим её. Всё это  и означало для Светки «любить». Вырвавшись из мутного заточения кажущегося благополучия, она, испугавшись своих почти забытых чувств, радовалась каждому дню, наслаждалась, словно это было в последний раз.

Рэм был младше Светки на четыре года. Чудовищная разница... Это потом, по прошествии многих и многих лет, Светка поймет, что дело было даже не в разнице лет, что любовь, в которую она окунулась, оказалась растраченной напрасно, что её  любимый поспешит с выводами, решениями, не взвесив все «за» и «против», что в эту странную историю Светкиного нового замужества окажутся втянутыми слишком много людей, что Светка, с таким трудом поверившая в новые чувства, окажется опять один на один с трусостью и слабостью возлюбленного.

- Рэм, ты только не торопись, не делай поспешных выводов. Я старше тебя, у меня двое детей, но, если мы будем вместе, то мне надо будет еще раз родить, уже тебе, твоего ребенка...

Светка почему-то становилась решительной, разумной, эмоциональность исчезала, на её месте возникала рассудительность, трезвая, даже порой циничная. Переступая через общепринятые нормы, Светка ставила перед собой непонятные преграды, совершенно глупые в этом мире, которые мешали ей идти дальше. Кажущееся благополучие в семейной жизни достигнуто: нет в доме криков и скандалов, среди которых выросла Светка. То, что это далось благодаря тому, что Светка отказалась от себя, своих привычек, интересов, своего привычного мира, уже не имело никакого значения: дети росли в тишине, а не пробуждались по утрам из-за криков родителей. Давно уже ушли в небытие битая Светкиным мужем посуда, его оскорбления в адрес жены, его измена, его нежелание работать. Был создан какой-то новый мир, внешне благополучный, но, вместе с тем затягивающий и удушающий.

Рэм иногда делал со старшим Митей уроки, рассказывал что-то, играл с детьми в снежки. Муж, глядя на то, что кто-то забавляет его детей, подхватывал игру, веселился вместе, не понимая, что тем самым еще больше отдаляет Светку от самого себя. Что и здесь он лишь является продолжением чьего-то действа, сам оставаясь лишь повторением событий. Ему было достаточно, что дети радостны. Задумывался ли он когда-нибудь о последствиях своей инертности? Вряд ли. Мутная вода... Он был доволен тем, что Рэм привозил продукты, помогая Светке в походах по магазинам, что дети готовят вместе с Рэмом уроки, играют. Что эту обязанность отца можно переложить,  и при этом сам человек получает удовольствие от общения. Лешенька был доволен всем: Светкой, переставшей cжимать рот, детьми, вовремя приведенными из садика и приготовившими уроки, обедами в компании, изнывающим от неги Светкиным телом.

- Забери меня отсюда, Рэм...

Светка окунулась в ладони Рэму, закрыла глаза, боясь испугать еще одну минуту того самого счастья, которого и не видела. Она понимала, что не сможет ничего изменить сама в этой ежедневной рутине, в которую превратилась её некогда яркая жизнь. Что эта рутина постепенно уничтожает самоё существование Светки. Она не хотела уйти к Рэму, она хотела убежать от саморазрушения, в которое превратилась её семейная жизнь.

Она провела пальцами по губам Рэма, ярким, тонким, влекущим. Как же ей хотелось, чтобы он был счастлив, счастлив только за то, что он смог хоть что-то изменить в Светкиной жизни, сделать дни ярче, красочнее. За то, что он разговаривал с её детьми, играл с ними, беспокоился о них. За то, что он увидел в ней нежное существо, спрятавшееся за жесткими и колючими, полными желчности, фразами, за то, что смог разглядеть её, говорить о ней, слушать её. Всё то, чего Светка не могла себе позволить в супружеской жизни, оказалось вдруг рядом с нею, оказалось именно тем, без чего, такого малого, она переставала существовать. Она жила, вдохновленная, и хотелось ей кричать каждому: «Я — живу!»

Это был служебный роман, начавшийся банально, как, впрочем, и все служебные романы только оттого, что мужчина и женщина часто находились в одном кабинете вместе. Воля случая, не более того.

Рэм познакомил Светку и её детей со своими родителями. Те, выбрав себе любимцев, опекали молодую женщину, даря то тепло, которого не хватало ни Светке, ни её детям, лишенным ласки и внимания бабушек-дедушек. Такой преданности по отношению к детям, а именно в них и заключались весь смысл и цель жизни, Светка не видела ни со стороны своей матери, ни со стороны родителей мужа. Её детей никто не хотел видеть, слышать. В планы светкиной матери появление внуков не входило, свекровь любила только своего сына, даже своих дочерей она лишь признавала, не более того. И Светка оттаяла. Она, глупая тридцатилетняя женщина, поверила в то, что Рэм надежен и силен, что его слова о силе, преданности, порядочности, о предназначении мужчин и женщин верны, что решимость прервать все одной чертой и есть то самое сильное начало, которого так не хватало в Светкиной жизни... Она была еще слишком наивна для своих тридцати лет...

7 июля Рэм уехал. Полгода Светка переписывалась с ним. Под Новый год родители Рэма позвонили ей, сообщив, что знают о взаимоотношениях, что Рэм ждёт её, что они рады, что... Светка собрала детей. Северный городок встретил непогодой, сыростью, тьмой.

- Знаешь, давай отложим нашу совместную жизнь... Чуть позже... Летом посмотрим...
- Рэм... Тогда зачем ты сказал обо мне родителям? Зачем они привязались к моим детям? Рэм! Зачем? Я просила тебя не торопиться, обдумать, родители твои уже не молоды. Поверь, мне все равно, что будет со мной...

Темная комната с занавешенным плотным одеялом окном, через которое не проникал луч света, стала прибежищем для Светки на три долгих дня. Рэм приходил, уходил... Они гуляли вместе... Но что-то было потеряно. После отъезда Рэм перестал писать матери. Летом, на день рождения Светки, он прислал открытку с поздравлениями, которые были подчеркнуты широкой сплошной чертой.