Сказка про Заповедный колодец. Часть 6

Путь с остановками

Утро выдалось такое же стылое. То ли зима передумала уходить, то ли весна струсила и не захотела драться, сдавала фронт за фронтом, позицию за позицией. За ночь замерзшую землю замело приличным слоем снега, и зазеленевшие почки одна за другой сыпались к ногам прохожих с тихим печальным шорохом. То и дело кто-то из людей поскальзывался на предательском льду, смешно раскидывал руки, пытаясь удержаться на ногах.

– Ох! – рухнул мужик в ватнике, скорчился, с трудом поднялся, проклиная гололед. Шапка укатилась в кусты.
– А-а-а! – заверещала девушка в короткой серенькой шубке, зашаталась на своих высоченных на каблуках, станцевала сложный папуасский танец, но устояла, меленькими шажками двинулась дальше, – Ой, ой, мамочки!

Миша успел насмотреться картин человеческой жизни, замерзнуть и разозлиться на кота до крайности. В сотый раз пообещал себе больше с ним не связываться. И старательно избегал мыслей о том, чего ему просить у этого странного «Заветного Колодца», если он вообще есть. И, если все кошки такие, как этот черный паршивец, стоит ли так мучить лошадь?

На ветку у подъезда уселась парочка воробьев и повела интеллектуальную беседу в своем духе:
– А я что? Я что?
– Что что?
– Что?
– Ты что?
– Я?
– Да, ты что?
– А что тут сделаешь-то? Что?
– Что-что-что?
– Ничего! – заорал на них Миша благим матом. – Брысь отсюда! Оба!

Воробьи Мишу не поняли и, кажется, обиделись. Причем, уходить явно не торопились:
– Он что? – спросил первый воробей.
– Что? – не понял второй.
– Что он? – пояснил первый.
– Псих? – предположил второй.
– Что ты! – согласился первый.
– Издеваются еще! – страдальчески простонал бедный Миша.

Неизвестно, сколько бы эта парочка обсуждала Мишино душевное самочувствие, только из форточки второго этажа с грацией летающего бегемота выпрыгнул вчерашний знакомый кот. Воробьи испарились, будто и не было их. Минуту назад Миша готов был напуститься на кота за опоздание, хотел даже клюнуть, но сейчас так обрадовался, что злость мигом улетучилась.

А кот наслаждался произведенным эффектом: гордо прошелся по ветке туда-сюда, правда, слегка потерял равновесие на повороте и на секунду утратил высокомерное выражения лица, но быстро выровнялся, сел, поднял ногу и стал неторопливо мыться. Мишина радость слегка поблекла:

– Явился, не запылился! – не сдержался он. Кот перестал мыться, замер с поднятой вверх лапой – сама оскорбленная добродетель. А может, опять шерстью подавился? Миша заискивающе промямлил. – А я тебя жду, жду!

Кот протяжно зевнул, потом демонстративно повернулся к сорочонку спиной и потянулся сначала передними лапами, потом задними, вцепился когтями в ветку и стал с остервенением драть кору. В Мишу полетели щепки. Нет, это не кошка, это свинья! От такого хамства Миша забыл, что не умеет летать, не понятно как очутился на ветке прямо перед нахальной кошачьей мордой.

– Послушай меня, мохнатое чудовище, так дело не пойдет! Ты мне всю душу вымотал! Не хочешь идти – не надо! Только скажи, где этого твоего белку искать и все!
– Какие нервные все стали! Ладно уж, пшли! Уговор-рил!

Миша застыл с открытым клювом. А кот, как ни в чем ни бывало, спрыгнул на землю и зашагал по тротуару, задрав пушистый и плоский, как у павлина, хвост.

***
При всех своих размерах кот двигался на удивление резво. Давно прошли родной двор насквозь, минули знакомые проулки, весь Мебельный поселок скрылся в морозной дымке, а кот без устали топает и топает вперед. У Миши уже лапы отваливаются, а толстяк все виляет задом впереди, и останавливаться, похоже, не собирается.

Оглянувшись назад, Миша не увидел даже пирамидальных тополей – границы знакомого мира. В какую же даль они зашли! Ему почему-то казалось, что депо совсем рядом, через дорогу от «Маяка»: там поезда так и шастают туда-сюда, дни и ночи напролет.

Маленький паровозик с зеленой мордой таскает на себе тяжелые вагоны и страдальчески кричит: У-уу! У-уу! Его называют за это кукушкой. Хотя ни на какую кукушку он, конечно же, не похож. Кукушка – птица осторожная, пугливая даже! Мама дружит с одной из кукушечьего племени, так та всего на свете боится! Честное слово, даже собственной тени опасается. А тот паровоз что? Он же орет, чтоб все живое от него подальше улепетывало! И голос такой тоскливый, жуткий! Мише всегда представлялась гигантская красная птица с края земли, которая кричит перед тем, как забрать свою жертву в заокраинные пределы навсегда. Ей жалко того, кого она забирает, но выбора нет, кричит да забирает. Работа такая, никуда не денешься.

Миша размечтался и не заметил, что кот присел на паребрик и ждет. Видимо тоже устал.
– Школа, – махнул лапой кот в сторону мрачного серого здания, встал и преспокойненько пошел себе дальше.

Лаконично – хотел сказать Миша, но передумал, воздух из него выдувался скачками, а при вдохе казалось, что он горячий и острый, как битое стекло. Так что, сорочонок просипел в ответ что-то похожее на «Агыа! Заемчатна!».

Кот не слушал, Миша глазом моргнуть не успел, как тот уже виляет толстым задом далеко впереди. Над головой навис огромный бетонный мост, по которому с ревом неслись автомобили: легковушки, грузовики. Нечеловеческие скорости, отвратительные запахи, даже неба не видно из-за мерзкого дыма. Представляю, какогО там, наверху!

«А сороки все-таки не приспособлены для длительных пеших прогулок» – подумал Миша, посмотрел на свои онемевшие дрожащие лапки, а когда поднял глаза, не увидел перед собой ни кота, ни моста, только назойливая красная муха мельтешила перед глазами и никак не хотела улетать: корчила смешные рожи, показывала язык, словом, вела себя отвратительно.

Миша присел на землю и закрыл глаза, но муха никуда не делась. Открыл глаза, мух стало две. Снова закрыл и помотал головой. Ой, зря помотал! Целые полчища мух слетелись с разных сторон! Грянула музыка! Толстые, сытые навозные мухи выстроились рядами и заплясали канкан! Нахалки! Миша покорился неизбежному, перестал гонять мух, решил насладиться танцем, раз такое дело.

Все бы ничего, только очень неприятный запах откуда-то доносится! Запах становился все навязчивей, и Миша решил понять, откуда столько счастья на его голову, разлепил непослушные веки и не обрадовался: оказывается, кот несет его во рту, перехватив поперек туловища! И запах из пасти соответствующий! Господи, что эти кошки вообще едят? Подумал Миша и тут же спохватился, лучше не знать, что они едят! Вдруг этот на завтрак съел птичку? Или мышь? Мерзость какая!

Нет, надо срочно отвлечься! И он стал изучать испещренную лозунгами, воззваниями и просто всякой чепухой изнаночную сторону моста. «Панки хой!» И морда оскаленная рядом, волосы дыбом. Прелестно, не правда ли? Неосознанная тяга к творчеству. О! Тут даже стихи есть: «Не жгите мосты, не рубите канаты…» Не успел дочитать. «Вива Кальман!» Кто этот Кальман, интересно? Это, наверное, ошибка, не Вива, а Вова! Вова Кальман – какой-нибудь подросток с распухшим самомнением – залез повыше (не иначе лестницу приволок, не лень было!) и написал свое имя черной краской, свое и подружки – Агата Кристи. Что за прелесть эти подростки!

Огромный рычащий поезд пронесся мимо с таким страшным шумом, что Миша отвлекся от исследований подростковой субкультуры и понял – его провожатый уже с полчаса мечется по краю железнодорожного полотна и боится перейти на другую сторону дороги. Пришлось Мише разжимать острые котовы зубы. Вырвался из вонючей пасти на свободу, мокрый с головы до ног!

Такого ужаса в глазах живого существа Мише видеть еще не приходилось. А поезда все шли и шли, то в одну сторону, то в другую. И кот от этого кошмарного грохота становился как каменный. Миша хотел с ним поговорить, отвлечь хоть как-то, да только в последний момент сообразил, что не знает даже имени своего спутника. Хорош гусь, ничего не скажешь.

Неожиданно стало очень тихо. Поезда кончились, и в наступившей тишине было слышно, как со стороны школы приближается компания упомянутых выше подростков. «Если они нас увидят, мало не покажется» – подумал Миша. Подростки, конечно, местами прелестны, но перья из хвоста выщипать очень даже могут, просто так, из спортивного интереса, не по злобе. Коту вроде полегчало, но не настолько, чтобы понимать человеческую речь: глаза стеклянные, высунул язык и дышит часто-часто, как собака.

Миша попытался толкать его вперед, но настырное животное уперлось всеми четырьмя лапами в землю, и только оставляло длинные параллельные дорожки в гравии насыпи. Непонятная сила поняла Мишу в воздух, он разбежался (то есть, «разлетелся») и клюнул толстое чудовище прямо в зад! От боли и унижения кот возопил, будто ему оторвали половину хвоста, но первую пару рельс все-таки перескочил, так что цели своей Миша отчасти добился. Окрыленный успехом он разлетелся еще раз.

Из-за бетонной опоры моста показался лопоухий коротконогий пацан с рюкзаком на одном плече. Он шел спиной вперед, потому что слушал рассказ своего товарища и боялся упустить самое интересное. Тут же показался и сам рассказчик – высокий белобрысый парень лет четырнадцати- пятнадцати, со смешным задранным к небу носом. Парня звали Женька и рассказывал он сейчас о том, как сегодня утром дежурил в раздевалке и утащил у Таньки Болотовой правую туфлю, и как она скакала за ним на одной ноге и ругала стоеросовой дубиной.

Следом за ним и вся честная компания – человек десять парней и девчонок, высыпала на железнодорожную насыпь и замерла в удивлении. Согласитесь, не каждый день увидишь такое: мокрый, взъерошенный сорочонок с размаху клюет толстенного кота в филейную часть, а тот шипит и плюется в ответ, перебирает лапами через силу и лицо у него (то есть, морда) такое невообразимое, что со смеху помрешь. Кот – убийца, честное слово!

Миша просительно уставился на ребят, мол, не трогайте нас, пожалуйста, я вас так понимаю, сам подросток, будьте же людьми, человеки! А сам с утроенной силой стал пихать кота под мышку, хотел сказать «быстрей, быстрей, быстрей» и от волнения защелкал клювом. Кот воспринял щелчки как страшную угрозу, перестал плеваться и вполне осмысленно посмотрел Мише в глаза.

Толпа подростков по ту сторону полотна пришла в движение, одна из девчонок, малышка с косой, заливисто захохотала, запрокидывая голову назад. От ее смеха, похожего на звон колокольчика, становилось тепло даже самой лютой зимой и ребята, вслед за ней загоготали, как стая шакалов. Это Женька всегда смеётся, как собака, а остальные (кто специально, кто невольно) обезьянничают, гавкают как псы.

Миша сделал страшные глаза и защелкал клювом медленнее и громче, теперь он вкладывал в щелчки другой смысл: если ты сейчас же не уйдешь с рельсов, я возьму тебя за шкирку и понесу, чего бы мне это не стоило! И как ни странно, щелчки возымели действие, кот подобрал под себя уязвимую пятую точку и скатился с насыпи. Больше торопить его не пришлось, удирал во все лопатки, и Миша несся за котом, низко нагибая голову. Прямо по курсу замаячили кусты. Горе - путешественники домчались до укрытия и рухнули на землю, тяжело дыша.

– Повезло! – выдохнул Миша.
– Ага! – согласился кот и наконец-то засунул язык обратно в рот.
Тут в кустах послышался шорох, оба страдальца вскинулись в испуге, у кота шерсть на затылке стала дыбом, а морда опять стала такая же невозможная, как на насыпи. Тут уж Миша не выдержал и рассмеялся. Кот хотел обидеться, но передумал, сначала хохотнул через силу, посмотрел на Мишу, катающегося в пыли и закатился неожиданно высоким и визгливым смехом. Долго не могли успокоиться, посмотрят друг на друга и снова-здорово, принимаются хохотать.

– Кстати, тебя как зовут? – вспомнил Миша, и этот простецкий вопрос показался коту очень смешным.
– Ой, не могу! – он схватился за живот, – Не знаешь, как меня зовут?! Ха-ха!
И вдруг… нет, увольте, никогда Миша не привыкнет к этому коту! Улыбка так неожиданно сошла с кошачьей морды, будто ее стерли мокрой губкой:

– Не знаешь и не надо. Пошли.
– То есть, как это «не надо»?! Я не понял, ты чего, обиделся что ли? Извини, что не спросил раньше! Как-то не до этого было, прости! Я и сам не представился! Меня Миша зовут. А тебя?
– Вот прицепился! – прошипел кот себе под нос.
– Я не цеплялся. Это самый обычный вопрос! – оторопел Миша, - Чего злиться-то, я не понимаю? Должен я к тебе как-то обращаться? «Эй»? Или «эй, ты»? Как?
– Глаша меня зовут! Аглая! Доволен теперь?! Чего встал? Пошли!

Изумленный Миша заспешил за Аглаей вслед. Что ж, если подумать, это многое объясняет. Кто угодно станет неврастеником, если не тем именем с детства называют. Миша сочувственно посмотрел коту вслед и поспешил за его хвостом, как за флагом. Главное – не отставать, понял он, тогда можно приспособиться к кошачьему шагу, войти в ритм и не сбивать дыхание.


А кустам и оврагам не было ни конца, ни края! Повсюду какая-то замасленная ветошь валяется, черные сальные тряпки, издали похожие на мертвых зверей. И трава в оврагах вся черная! Все вокруг покрыто слоем сажи, даже снег и лед. Мишины лапы увязали в этой грязи, каждый шаг теперь давался с большим трудом.

Аглая, не гляди что черный, боялся испачкаться не меньше Миши, подолгу искал, куда поставить лапку и, оступившись, брезгливо отряхивался, дергал спиной. Наконец, выбрались из оврага, наверху оказалось посуше, почище. Выбрались и долго отряхива-лись, Миша топорщил перья, чистил их клювом, кот брезгливо дергал всеми лапами по очереди.

Тут солнцу надоело прятаться, оно растолкало тучи и осветило безрадостную страшноватую картину: целое поле, расчерченное рельсами вдоль и поперек, мигают безумные глаза семафоров, тысячи и тысячи проводов тянут столбы в разные стороны. Ветер не поет в проводах, нет, он кричит и воет, и рельсы стонут от тяжести поездов, прогибаются, дрожат… Мамочки! Страшно-то как! Ни одной живой души!

– Аглая! Ты уверен, что здесь твой белка живет?
– Не очень! – неуверенно промямлил кот, – Когда мы с мамой сюда приходили, было темно. Я маленький совсем был.
– Белки на деревьях живут! А здесь даже крапива не растет!

За железными воротами закричал поезд. Наши герои шарахнулись в сторону, и тут же по соседним рельсам раскачиваясь, прогрохотал порожний состав. Миша и Аглая вцепились друг в друга и тряслись, как две осины на ветру. Ворота заскрежетали, распахнулись, сноп ослепительного света вырвался из них, снова закричал паровоз, громко и отчаянно, как огромная прОклятая птица, и гигантская машина – груда кованного метала, кутаясь в дымы, тяжко вздохнула и двинулась прямо на них.

И сорочонок и кот героически заорали на два голоса, не помня себя ломонулись в разные стороны. Миша спрятался за какую-то железную раскоряку, трясясь, выглядывал из укрытия, убедиться – не кончился ли кошмар. Из пасти ворот ползли и ползли вагоны. Поезд набирал ход, клубы пара валили из-под колес, а на повороте, там, где рельсы далеко отстояли одна от другой, железные беспощадные колеса надсадно скрежетали и слепящие искры летели вокруг. Это могло бы показаться красивым в другом месте, в другое время.

Миша с ума сходил от беспокойства и страха. Только бы с Аглаей ничего не случилось, он, конечно, «противное животное» и сам во всем виноват, но, тем не менее, единственное живое существо в этом аду. Хотя, у ворот стоит что-то напоминающее человека, только измазанное сажей, солидолом или еще чем, оно машет флажком проезжающему поезду. Нет, может, когда-то и было че-ловеком, только давно превратилось в железку, окостенело и заржавело.

Глаза бы мои всего этого не видели, подумал Миша и зажмурился. Открыл их только тогда, когда стал отдаляться скрежет тяжелых колес. Аглаи нигде не было видно! Миша мигом перелетел через рельсы и тихонечко позвал:
– Аглая! Кис-кис-кис!
Ничего не видно и решительно никто не отзывается.
– Глаша! – Миша решился крикнуть погромче. Безрезультатно! Тут им опять овладела злость на кота, и он заорал, что есть мочи. – Аглая! Плохая кошка! Где ты есть?

Над ближайшим сально-черным холмом мигнул испуганный и очень удивленный желтый глаз. У Миши гора свалилась с плеч, он заспешил к коту, готовый расцеловать "противное животное" прямо в усы.
– Аглая! Как же я рад тебя видеть!

Однако, увидеть-то Аглаю как раз было очень трудно! Если очень сильно приглядеться, то можно разглядеть смутный силуэт на земле – нечто размазанное по грязи, покрытое шерстью, без глаз, без лап и ушей, только черный нос блестит и подрагивает.
– Глаша! Киса! Ну, выходи! Изгваздался-то как, господи!

Миша с трудом отодрал грязную морду Аглаи от земли и постарался пальцами разлепить правый глаз, но Глаша, по неизвестной причине, старательно изображал из себя камешек, жмурил мордочку, виснул на руках и ни в какую не желал принимать вертикальное положение. Миша тихонечко подул в кожаный блестящий нос. Глаша чихнул и обиделся:

– Ну, ты чего делаешь-то? – сел и опять чихнул, – Видишь, что натворил?
– Аглая, пойдем! Слышишь меня? Надо идти, пока тихо.
Кот поднялся на дрожащие лапы и пошел, причитая и поминутно останавливаясь, чтобы чихнуть. Миша оглянулся: ворота со стоном затворялись, ржавый человек куда-то исчез, на время стало тихо.


Рецензии