Здравствуйте, я ваша муза!

А я муза, здрасьте! Нет, только не смейтесь и не говорите, что у каждого пятнадцатилетнего «великого поэта» своя муза из соседнего подъезда в канапушках и с косичками….
Я самая настоящая: в белом, с лавровым венком на голове и лирой в руках. Правда, зачем мне сей инструмент я абсолютно не понимаю – я муза поэзии и играть на лире не умею совершенно. Мне её выдали вместе с дипломом и лавровым венком, когда я закончила Высшую Школу Муз.
Это древнее и очень престижное в нашей сфере учебное заведение находится в Греции на горе Парнас, а директор там сам Аполлон уже не помню какую тысячу лет. Когда его «единогласно» переизбирали последний раз, он громко объявил новый лозунг: «Каждой музе по работе и пегасу»….
Нет, ну, первую часть лозунга он ещё кое-как сдержал: работа досталась не ахти какая – захудалый российский пьяница-поэт (я сначала думала, что  кроме матерных частушек я от него вообще ничего не дождусь и даже приобрела сборник русского мата на всякий случай, но мой поэт оказался интеллигентным…), а вот вторая часть, про пегаса, оказалась полнейшей чушью. В смысле,  этих гордых и красивых спутников муз осталось в конюшне штук пятнадцать: из них десять преподавательских, так что ими владели девять главных муз и сам директор; оставшиеся пять обычно использовались нами для обучения езде на пегасах (а скорее, полётам), Аполлон же смилостивился и пообещал самого захудалого («Бедного Йорика»,- как мы его звали) самому лучшему ученику (в смысле, ученице, - у нас на курсе одни девчонки были).
Я была одной из лучших (поэтому меня потом и отправили в Россию в надежде на то, что я смогу постичь эту загадочную русскую душу), но поспешно от Йорика открестилась, заявив Аполлону, что «я лучше как-нибудь так, пешочком, чем на этих ходячих мощах!». Директор хихикнул и позвал следующую претендентку на роль хозяйки волшебного скакуна (идиоток на нашем курсе не оказалось, поэтому Йорик так и остался в родной пегасне – собственно, так мы называли их конюшню).
На нашем курсе было десять девчонок, и всех отправили работать поближе. Кроме меня. Когда узнали, что я еду работать в Россию – «эту дикую страну водки и медведей!» - в общежитии поднялся переполох. Сначала все ахали и охали, а потом каждая отводила меня в сторонку и таинственным шёпотом интересовалась, что я такого натворила или чем я умудрилась насолить Аполлону, что меня засылают в подобную глушь.
После восьмого «доброжелательного» вопроса мне хотелось стукнуть их лирой, но её было жалко – несчастный инструмент ни в чём не виноват, и потом, мне бы не простила этого моя лучшая подруга Нотка, муза музыки (это не тавтология, это специальность!).
-Ну, Ода, боюсь, мы больше не увидимся, - печально вздохнула Нотка, когда я упаковала вещи и собралась уже пешочком отправиться в заснеженную страну медведей.
-Да, ладно тебе, я ещё вернусь на повышение квалификации, – улыбнулась я ей в ответ и обняла подругу. – Тебе повезло – по распределению в Болгарию попала. Там музыку любят….
Нотка расплакалась, но тут по громкой связи раздался голос Директора:
-Ода, если ты ещё не уехала, зайди ко мне!
-Интересно, зачем? – удивилась я.
-Хочет пожелать счастливого пути? – улыбнулась сквозь слёзы Нотка.
-Не знаю, но чего-то идти к нему совсем не охота…..
-Я всё слышу… - тактично, но немного ворчливо напомнил голос Аполлона из рога, подвешенного под потолком.
-А…Э…Ладно, иду, - я уже чувствовала себя такой свободной и самостоятельной, что напрочь позабыла о вездесущем Директоре (порой казалось, что у нас главный не эстет Аполлон, а любопытный Гермес!)
Ещё раз обняв на прощание подругу, я подхватила свои нехитрые пожитки и направилась к кабинету Директора. Открывая дверь, я подумала: «Только бы не начал уговаривать забрать Йорика….»
Аполлон сидел за своим рабочим столом. Он встал, приветствуя меня. Кроме набедренной повязки на нём ничего не было.
Когда я училась на первом курсе, мы дико смущались от вида голого наставника, на втором – ещё глупо хихикали, на третьем – были равнодушны (если, конечно это возможно, поскольку тело у него идеальное). На четвёртом – принимали как должное. А на пятом понимали, что в обычного мужчину нам уже никогда не влюбиться…
-Ода, ты готова к отправлению в Россию? – для виду поинтересовался он – дело в том, что Директор всегда в курсе всего, что происходит в Школе и вокруг неё.
-Да, - я кивнула, показывая дорожную сумку.
-Ты одна из трёх лучших на курсе, поэтому именно тебя мы отправляем в Россию, - спокойно продолжал он. – Я полагаю, ты захочешь приблизиться к музам Высшего Ранга. А диссертация на тему: «Загадочная русская душа» сделает тебя звездой и, пожалуй, произведёт фурор в нашей среде…
-Вы хотите сказать, что я могу понять русского человека?! – округлила глаза я (ещё изучая народоведение, я пришла к выводу, что русский человек – самое противоречивое существо на земле). Даже сам Главный уже не одну сотню лет бился над этой проблемой, но так ни к чему и не пришёл. Всё чаще его можно было застать за перечитыванием Есенина и Достоевского…..
И вдруг он поручает это исследование мне! Большей чести и ожидать нельзя…
-Сможешь, Ода, сможешь…. Думаю, только ты с этим справишься….
-Хорошо, я очень постараюсь…. Ну, я пошла?
-Ага, - вдруг захихикал он, - а ты пешком туда собралась?
«Вот теперь он точно впарит мне Йорика….» - обречённо подумала я.
-А на чём?
-Ну, на пегасе, например… - загадочно поднял он глаза в потолок.
-Я быстрее пешком дойду, чем на этом вашем Йорике! – поспешно воскликнула я.
-Да никто тебе эту клячу и не предлагает, - отмахнулся Директор.
-А что вы мне предлагаете?! – совсем оторопела я и захлопала круглыми от удивления глазами.
-Подвезти? – подмигнул он.
Я уже представляла себе, что это значит. Наш Аполлон, как все красивые мужчины страдал нарциссоманией в слабой форме и бабничеством в особо крупной (за всю историю такого ловеласа как наш Директор, не смогли переплюнуть ни Дон Жуан, ни широко разрекламированный Казанова). Но отказать Аполлону значило навлечь на себя  неминуемую беду (не с его стороны – он вспыльчивый, но отходчивый – а со стороны всех остальных поголовно влюблённых в него муз). Как фанатки нашего Главного, они легче согласятся, что я вступлю в их ряды, чем то, что я посмею ему отказать.
-Ну, если это вас не затруднит, - я старательно улыбнулась ему, и выражение лица Директора приняло довольное выражение, как у кота, объевшегося сметаны.
Мы вышли из Школы и направились к конюшне. Видимо, Аполлон был уверен, что я соглашусь, потому что его красавец-пегас по прозвищу Пупсик был уже осёдлан на двоих. Аполлон легко вскочил на спину скакуна.
Мне предстояло сидеть сзади, обхватив Директора за талию. Поверьте мне, это ощущение ни с чем не сравнится, ибо Аполлон идеален.
Пупсик взмахнул крыльями, и мы плавно взмыли в небо. Под брюхом пегаса проносились города, деревушки, реки, озёра, и очень скоро Греция осталась позади.
- Пожалуй, нам стоит спуститься и немного передохнуть вон в том леске, - прозрачно намекнул Директор, кивнув в сторону громадного смешанного леса где-то на границе Румынии и Трансильвании.
-А нельзя ли побыстрее  добраться до места? – жалобно попросила я, поспешно добавив, -   я не хочу прибыть в Россию зимой. А сейчас как раз лето, ещё тепло. Поэтому моя акклиматизация будет протекать легче…. Хлюпающая носом муза может вдохновить разве что на инструкцию к лекарству от насморка….
Аполлон хихикнул и. признав мою правоту, пришпорил Пупсика. Тот недовольно повёл ушами и  замахал крыльями интенсивнее.
Впереди была могучая гряда облаков, поэтому пегасу пришлось подняться над ними. Стало холоднее, и я теснее прижалась к Аполлону – тот прибалдел и простил мне отказ снижаться.   
Через некоторое время облака исчезли, и мы снова снизились. Светило солнце и отражалось в мелькающих внизу водоёмах. Я отодвинулась немного от Аполлона (обломала ему весь кайф!), и он весьма недовольным тоном заметил:
-Не свались, смотри! Покалеченная муза - мечта  садомазохиста….
Я промолчала, но решила при случае отомстить Аполлону подобной остротой. Мы замолчали на некоторое время.
-Вот и твоя новая родина… - вздохнул Главный. Когда мы пересекли воздушную границу России. Нам тут же встретилась ворона, которая проводила нас на редкость офигевшим взглядом и решила, что пора к ветеринару (крылатый конь  и полуголая парочка на нём показались бедной птице плодом её больного воображения).
-Ну, и странные же здесь вороны, - удивился Аполлон. – Они что бога искусств на пегасе никогда не видели?!
-Видимо, нет, - пожала плечами я. 
Вскоре мы стали снижаться. Причём,  где-то посреди леса.
-А что мой герой, в смысле, клиент, лесник? – ужаснулась я. Перспективка жить в глуши как-то не прельщала.
-Нет. За лесом небольшая деревенька – там он и живёт.
-А как его зовут? – неожиданно полюбопытствовала я.
-Семёнов Иван Петрович….
-Да… Имя прямо для гения, - растерялась я (я ожидала какого-нибудь Фемистоклюса Лукиановича….. А тут – Иван Петрович из какой-то глуши!).
Мы снизились на симпатичной полянке. Пегас пошёл шагом, а потом вообще остановился. Аполлон легко соскочил со спины верного Пупсика.
-Ну, вот и прибыли. Вон за теми кустами и находится деревня. Твой клиент живёт в крайнем доме у речки – это на противоположной стороне деревни… - он помахал мне  ручкой. Надеясь столь легко от меня отвязаться.
-Эй, эй, а  досье? – я вцепилась ему в руку, не отпуская и с любопытством глядя в глаза Директору.
-Ну, э,…а ты, что не взяла его в канцелярии? – удивился Аполлон.
-Мне сказали, что досье нет, а кое-какие данные у вас, - тут же отбила атаку я. Главный скромненько опустил глазки, а я глянула ему в лицо с такой проницательностью, на которую только была способна.
-Ода,  я должен тебе признаться, что знаю о нём очень мало, - вынужденно признал он.
-Конкретнее, - сухо потребовала я, всё больше входя в роль полковника КГБ.
-Семёнов Иван Петрович – поэт…
-Это я и так знаю! – я позволила себе повысить голос на начальника (кажется, я чувствую себя настоящей независимой музой! Круто! Поклонение школяра перед Директором у меня прошло! Я взрослая!).
-Ну, ещё мне удалось выяснить, что от него недавно ушла жена и теперь помимо творческого кризиса он заливает водкой личный…
-Бедный! А что я с ним делать-то буду, если он либо пьяный, либо с похмелюги?! – ужаснулась я, живо представив себе типичного бомжа с папиросой в зубах, телогрейке, шапке-ушанке и кирзачах. – Ещё что-нибудь знаете?
-Нет, - честно признал Директор. – У нас отвратительный отдел трудоустройства, либо в России поэтов слишком много – их просто считать и изучать не успевают! – растерянно воскликнул он.
Я хихикнула. Просто так странно было видеть вечно спокойного, подтянутого, знающего всё обо всём Директора таким растерянным и неосведомлённым….
-Короче, удачи тебе, Ода, не забывай, пиши – и почаще присылай отчёты о проделанной работе, - он поспешно отдал мне все мои пожитки и взобрался на Пупсика. Тот всхрапнул и недовольно повёл ушами.
-Ну, пока, - весело махнул рукой Главный, пришпорил пегаса, и Пупсик плавно взмыл в небо. Спустя некоторое время белая точка скрылась за облаками.
Я проводила Директора взглядом и решительно шагнула в кусты. За ними открылась опушка леса с видом на деревню. У противоположной стороны деревни поблёскивала мелкая речушка, к ней я и направилась.
У самой реки на отшибе стоял невысокий неказистый домик, совсем ничем не отличающийся от остальных, но, видимо, там и жил Иван Петрович Семёнов, поэт.
Я вошла в жилище поэта. В передней царило запустение – обувь и одежда пребывали там под толстым слоем пыли, за исключением пары ботинок, которые были покрыты слоем свежей грязи. «Фу, он не поэт, он свинья!» - подумала я и открыла дверь в следующую комнату. Это было подобие столовой – там стоял обеденный стол, стулья, печка и диван, в помещении был полумрак и царил полнейший бардак. «Как тут жить можно?!» - ужаснулась про себя я, но потом вспомнила общежитие и поняла, что у Семёнова ещё ничего.
Эта комната оказалась проходной, поэтому я пересекла её и с волнением открыла дверь в следующую, мне вдруг показалось, что я ошиблась, дом давно заброшен, и я не найду Ивана Петровича.
Но мои страхи были лишними – клиент был мной обнаружен в этой самой комнате, храпящим за рабочим столом. Дверь скрипнула, поэт что-то пробормотал во сне, но не проснулся. Я попыталась рассмотреть его в свете настольной лампы (шторы на окнах были плотно задёрнуты, и было совсем темно).
Мой клиент оказался молодым человеком лет тридцати, весьма всклокоченный, но как ни странно, одет он был весьма аккуратно – рубашка и брюки были тщательно отутюжены. Забулдыгу-пьяницу в нём ничто не выдавало, за исключением батареи бутылок под  столом. Я приблизилась к столу, заваленному бумагами. Все они были исписаны мелким, но красивым почерком (никогда не думала, что  мужчина может так изящно писать), черновики были многократно исчёрканы – сразу видно, много работает над стихами. (Теперь понятно, что ему очень нужна муза – я обнаружила, по меньшей мере, пять вариантов одного стихотворения).
Я взглянула на стихи – они были прикрыты его ладонью. Я осторожно отодвинула ладонь с листков, поэт застонал и смешно сморщил нос во сне, но так и не проснулся. Он показался мне каким-то маленьким и жалким.
Я присела на диван и стала читать отвоёванные в борьбе с его ладонью стихи. Они меня растрогали – наивные, какие-то детские, но в то же время трагические стихи о любви, я поняла, что он пережил сильнейшее разочарование.
Где-то через полчаса клиент проснулся. Он сонно протёр глаза и потянулся. Сфокусировав взгляд, он очень удивился моему присутствию.
-Ты кто? – удивился поэт.
-А ты как думаешь? – хихикнула я – вид обалдевшего от неожиданности парня рассмешил меня.
-Вся в белом…. Призрак?
Я отрицательно мотнула головой, его взгляд упал на батарею пустых бутылок под столом.
-Белая горячка? – эта версия ошарашила его не меньше, чем сам факт моего присутствия. (Хотя меня она очень повеселила).
-Кто-кто! Муза в пальто! – не выдержала я.
-В смысле?! – шарахнулся от меня поэт, но запнулся о край паласа и растянулся на полу.
Я кинулась поднимать его и начала объяснять:
-Ты поэт?
-Да….
-А у поэта должна быть муза?
-Ну, наверное…
-Так вот я  и есть твоя муза, – мне, наконец, удалось поднять его. – Ода, будем знакомы! – я подала ему руку. Он ошалело подал мне руку в ответ и пожал мою. Его ладонь была сильной, но немного дрожащей.
-А что ты здесь делаешь? – ну да, умнее вопроса он задать не мог.
-Я теперь буду помогать тебе с творчеством, - радостно возвестила я.
-Да, я пока и один, вроде, неплохо справляюсь, - попятился он.
-Ага, именно поэтому ты пять раз одно и то же стихотворение переписал, - фыркнула я.
-Ты читала?
-Ну, пока ты дрых, мне же нужно было чем-то заняться, – я наивно захлопала глазами (вообще-то это не этично – читать чужие стихи без спроса – нас этому на этике учили, но какая этика устоит перед женским любопытством!)
-Чаю хочешь? – вдруг поинтересовался он.
-Давай, - удивлённо кивнула я. Вообще-то, по-моему, ещё ни одна муза со своим поэтом не чаёвничала. Хотя традиция получится хорошая (надо же когда-то начинать проводить реформы отношений муз с клиентами).
Поэт поскакал ставить чайник, довольный донельзя. (Интересно, чему он так обрадовался?! Неужели его так восхитил сам факт, что муза пьёт чай? Вопрос риторический, при случае поинтересуюсь у него….)
-А чай уже готов! – по-детски радостно сообщил он.
Мы вышли в первую комнату – там был уже накрыт стол: Иван Петрович явно пытался создать подобие праздничного чаепития – на столе появилась белая скатерть, вазочки с вареньем, чайные чашки и тарелки явно из фарфорового сервиза, а также хрустальная вазочка с печеньем. Могу сказать, что меня это приятно удивило.
-Садись, пожалуйста. Чай с лимоном?
Я села и кивнула.
-С сахаром?
-Пожалуй, не стоит.
Некоторое время мы молча пили чай, потом хозяин заговорил:
-Итак, вы муза?
-Да.
-Обалдеть! А что музы приходят ко всем поэтам?
-Нет, только к самым перспективным, - не стал кривить душой я.
-Вау! Значит, я перспективный поэт?! – восхищённо выдохнул он.
-Ага, если пить бросишь….
-Тебе и это известно… - сразу сник он и стал сосредоточенно размешивать сахар в чае.
-Я так понимаю, у вас личный кризис? – тоном психолога продолжила я.
-Да. Жена ушла…. – голос его предательски дрогнул.
-Не беда. Другую найдёшь, - отмахнулась я.
-Нет, такую не найду, - повесил голову поэт.
-Атакую и не надо! Надо верную и любящую!
-А я так любил её…..
-Почему вы расстались?
Он, казалось, ждал этого вопроса. Рассказ об истории его отношений с женой полился нескончаемым потоком:
-Мы познакомились у моего друга на свадьбе. Когда я увидел Лилю, то понял, что это моя судьба…. Она была подругой невесты, и такой волшебной мне показалась в длинном розовом платье и розовой розой в волосах…. Тогда она показалась мне розовой мечтой, я испортил своему приятелю весь медовый месяц, но добился номера её телефона. Через неделю после первой встречи я сделал ей предложение. Она посмеялась и назвала меня восторженным влюблённым мальчиком, но встречаться со мной не перестала, я посвящал ей все свои стихи, заваливал её цветами и через месяц повторил попытку. Она уже не смеялась, но и не согласилась. Всего мы провстречались полгода – и я добился своего: Лиля стала моей женой. Мы прожили вместе полгода – я так же любил её, так же посвящал ей все свои стихи….
-А потом? – не выдержала я. Он словно очнулся – всё это время он смотрел перед собой в одну точку.
-Потом…. Потом мы переехали сюда, познакомились с соседями. Особенно сдружились с Павлом и его сестрой – они живут в доме с синей калиткой – стали вместе проводить долгие зимние вечера. Я и не заметил, как моя любимая сблизилась с этим Павлом. Он, конечно, может быть красивее меня – высокий, темноглазый, хорошо сложенный. Они всё чаще стали общаться, и однажды она собрала вещи и просто ушла. Нет, она, конечно, поставила меня в известность, объявила, что меня никогда не любила, а его любит. Я не мог её задержать….
-И ты её просто так отпустил? – в моих глазах стояли слёзы.
-Да… - его голос задрожал и сорвался, рука автоматически потянулась к початой бутылке водки, стоявшей на подоконнике, но я успела её перехватить.
-Не надо, - я умоляюще взглянула ему в глаза. – Это не вариант…
-Ошибаешься! Другого варианта нет. Я её никогда не забуду! Я её люблю, понимаешь?! – последнюю фразу он буквально выкрикнул и с силой вырвал свою руку из моей.
-Прости, что  я об этом заговорила….
-Да нет, ничего. Ты же муза, и ты должна знать обо мне всё, – он печально вздохнул.
-Ты всё-таки завязывай с водкой…
-Не могу. Только так  я забываю обо всём, о своей боли…
-Иван Петрович…
От звука собственного имени он вздрогнул, словно услышал своё имя в первые.
-Ты знаешь, как меня зовут?
-Да. А почему нет?
-Ну, странно…. Знаешь, ты не зови меня по имени-отчеству. Не такой уж я старый!
-Мне называть тебя Иваном?
-Уж лучше так, чем Иваном Петровичем…. Лет на шестьдесят себя чувствую!
-А сколько тебе на самом деле?
-Тридцать.
-Если ты не бросишь пить, то до шестидесяти можешь и не дотянуть, - немедленно сориентировалась я.
-Тебя прислали читать мне нотации? – сразу насупился поэт.
-Нет. Помочь тебе!
-Я и сам справлюсь!
-Нет, не справишься. Твой талант не должен утонуть в водке! Твоё творчество нужно людям!
-С чего ты взяла?
-Я точно знаю это. Иначе бы меня здесь не было!
-Кстати, а как тебя зовут? – вдруг вспомнил он.
-Ода.
-Интересное имя…. А где ты будешь жить?
-На чердаке. Обычно мы не контактируем с клиентом вообще и стараемся не попадаться им на глаза. Но у меня была «четвёрка» по невидимости…
-Ты что где-то училась на музу?! – не поверил своим ушам Иван. Глаза его удивлённо поползли наверх.
Мне пришлось рассказать ему всю свою историю. Сначала он слушал, широко раскрыв глаза и затаив дыхание, когда я дошла до смешных моментов, он сначала неуверенно хихикал, а потом смеялся уже во весь голос.
Часа через полтора моего рассказа, мы уже общались как старые знакомые.
За пару дней мы сошлись окончательно, у меня даже складывалось впечатление, что мы знакомы уже лет десять. По вечерам мы сидели у него в кабинете и болтали обо всём на свете, потом я уходила к себе на чердак, а он, получив свою порцию вдохновения, садился писать.
Я себе на чердаке создала отличное место жительства. Музы владеют основами бытовой магии: мы создаём себе местечко для жизни. Моя комната сияла белизной (у меня вообще страсть к белому цвету – цвету чистоты и непорочности, цвету жасмина и ромашек, цвету облаков). Стены я завесила белыми драпировками, кровать напоминала белое пушистое облачко с пологом из белых газовых тканей. Причём для человека моё жилище абсолютно невидимо – для вошедшего будет виден только привычный пустой и пыльный чердак. Если только я захочу кому-то показать свою комнату и приведу этого человека сама,  он сможет узнать, как живёт муза.
С момента моего появления Иван не пил, он много работал и за эти дни создал больше, чем за последние два месяца. Но однажды я спустилась с чердака и нашла его в полуневменяемом состоянии, распивающим уже третью бутылку.
-Что случилось? – я бросилась к нему и после недолгой борьбы сумела отвоевать початую бутылку.
Он обиделся и молча кивнул на стол. Я подошла к столу – на нём среди бумаг лежало распечатанное письмо. Я взглянула на штемпель – пришло вчера, но принесли его, видимо, только сегодня (на улице шёл дождь, и на конверте ещё оставались следы крупных капель). Взгляд мой упал на отправителя – и сердце упало куда-то в область печени – Семёнова Лиля.
Я её никогда не видела – она забрала все свои фотографии, когда уходила – но впечатление о ней у меня было крайне негативное. Мне казалось, что эта женщина – рок для Ивана, что от неё у него одни несчастья, что её появление в жизни поэта – это тот страшный момент, который переворачивает жизнь человека с ног на голову… И в этих убеждениях я окончательно утвердилась: жизнь моего подопечного (я уже давно перестала называть его клиентом, а относилась к нему, как к ребёнку, которому постоянно нужны помощь, поддержка и контроль) вновь полетела под откос.
Он сидел на полу, привалившись спиной к дивану и обхватив голову руками. Это было самое несчастное и расстроенное существо на свете.
Я открыла конверт и пробежала глазами письмо. Лиля писала о том, что уже развелась с ним (документы пришлют по почте) и выходит замуж за Павла. Ещё в конверте лежало приглашение на свадьбу. В конце письма были написаны самые циничные слова, на которые только способна женщина: «Прости, что я так поступила с тобой, надеюсь, ты будешь счастлив…» 
Если бы Лиля была сейчас здесь, я бы собственноручно придушила её! Я бросилась к Ивану, попыталась успокоить его – бесполезно, он так и сидел, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Из моих глаз полились слёзы – так мне было жаль его. Он поднял голову и с удивлением взглянул мне в лицо:
-Ты плачешь?
-Да… - и я заревела ещё сильнее.
-Музы могут плакать? – его удивлению почему-то не было предела.
-Могут… Ничто человеческое нам не чуждо…
-А любить они могут?
-Могут. Если муза влюбляется в человека, то теряет бессмертие и погибает вместе с ним.
-Значит, вам нельзя любить?
-Нет…
-Скажи, ты когда-нибудь любила?
-Как все – только Аполлона… Я же тебе рассказывала.
-Значит, твоя любовь безответна, и ты меня понимаешь… Ты ведь никогда его не забудешь?
- Не забуду, особенно, если учесть, что он мой начальник! – я улыбнулась. – Понимаешь, это не совсем любовь – это что-то вроде обычного психического состояния – это влюблённость, которая является переходным этапом в постижении прекрасного – это восхищение идеальным мужчиной. У большинства муз эта влюблённость остаётся вечной, и они просто не могут смотреть на простых смертных как на мужчин… Но были случаи, что влюблялись в своих подопечных. Я знаю пару подобных историй – они романтичны и печальны….
-Расскажи, – вдруг попросил он.
-Хорошо, - я вытерла слёзы  и начала рассказывать.


История любви.
Эта история произошла  в сороковых годах двадцатого века в России. Дмитрий был перспективным молодым поэтом, и однажды к нему отправили музу. Её звали Баллада (хотя обычно все звали её Адой), это был не первый её клиент – кажется, второй или третий. Они впервые встретились в его квартире. Тихим летним вечером  он сидел на балконе. На западе уже алел закат, но последний солнечный луч ещё не готов был угаснуть в преддверии ночной тьмы и заливал землю красно- золотистым светом. Дмитрий размышлял над очередным стихотворением, глядя на рубиновое солнце. И вдруг на фоне алеющего заката он увидел странные полоски, словно сотканные из тонких золотистых нитей. Полоски постепенно трансформировались в ступеньки лестницы, которая, казалось, начиналась на самом солнце, а последняя находилась на уровне перил балкона поэта. Он удивился и протёр глаза – но видение не исчезло. На верхней  ступеньке появился лучик, который вырос в небольшое белое облачко, оно постепенно превратилось в женскую фигуру в белой одежде. Дмитрий с удивлением воззрился на непрошенную гостью, которая неспешно спускалась к нему прямо с небес. При ближайшем рассмотрении женщина оказалась удивительно хороша собой. На вид ей было не больше тридцати лет. Длинные белокурые волосы густыми волнами спадали ниже плеч, в закатном свете сияя золотом. Свободное белое платье было собрано широкими складками у линии талии, ноги были обуты в золотистые сандалии на тонкой танкетке. Голову её украшал лавровый венок, а руки небрежно держали лиру.
Дмитрий удивлённо встал и, когда гостья дошла до последней ступеньки, подал ей руку. Она приняла её  и спустилась на балкон. Едва её ноги коснулись бетонного балконного пола, лестница исчезла.
Поэт набрался смелости и поцеловал ей руку, а затем поинтересовался:
-Кто вы?
-Я муза поэзии, Баллада. Вы Дмитрий?
-Да. Вы ко мне?
-К вам. Разрешите?
-Прошу, - удивленный поэт открыл дверь в комнату и пропустил её вперёд. Она гордо прошествовала в комнату, а оторопевший Дмитрий шагнул за ней.
В комнате она села в кресло и проницательно взглянула на присевшего на диван Дмитрия.
-Итак, вы поэт?
- Ну, да, – он нервно поёрзал на диване.
-И о чём пишете?
-Ну, обо всём.
-Интересно…
Вновь повисло напряжённое молчание. Муза заметила на журнальном столике его тетрадь со стихами. Она раскрыла её и начала читать, поэт совсем растерялся. Баллада взглянула на него поверх тетради и рассмотрела его до мелочей – на его лицо падал последний солнечный луч.
Сидящий перед ней поэт был необычайно хорош собой: тёмные кудри, тёмные глаза, длинные ресницы и чёрные как смоль брови. Всё в нём выдавало рокового красавца, любимца женщин. Всё, кроме взгляда. Взгляд этих тёмных глаз был необычайно тёплым, таким, какого никогда не встретишь у бабника, у банального Казановы или Дон Жуана. Эти глаза, казалось, источали вселенскую добродетель. На вид ему можно было дать не больше тридцати, хотя на самом деле, как уже знала Ада, ему было тридцать пять. Что называется, мужчина в самом расцвете сил, хотя женой или постоянной подругой в квартире даже не пахло. Ада, конечно, не была такой суровой и неприступной, какой хотела выглядеть. Просто ей хотелось, чтобы Дмитрий уважал её. И она этого, надо сказать, добилась – он её не только уважал – он её боялся…
-Кто же вы такая? – не выдержал он.
-Я же говорила, что я муза…
-Вы не муза, вы дьявол в женском платье! – поэт вскочил на ноги, глаза его налились яростью, и Ада поняла, что перестаралась.
-Сгинь, нечистая сила! – закричал Дмитрий, сжимая кулаки. Муза испугалась и заплакала:
-Я же пошутила… Я действительно твоя муза…
-Да? – недоверчиво сощурился он.
-Да.
-И ты будешь помогать мне писать?
-Буду, - согласилась Ада, хлюпая носом.
-Извини, - поэт не нашёл ничего лучше, чем попросить прощения.
Муза продолжала плакать, и поэт решился – он подошёл к ней, сел на подлокотник кресла и обнял её за плечи. Баллада вздрогнула, но продолжила плакать.
-Ну, что ты? – добродушно спросил Дмитрий. – Не плачь. Я не хотел тебя напугать…
-Я сама виновата, – завздыхала она и прижалась головой к нему.
-Будем друзьями? – улыбнулся он.
-Будем, - согласилась Муза.
Они не просто подружились – вскоре они поняли, что любят друг друга. Он работал в госкомитете и, когда утром уходил на службу, Муза выходила провожать его. Вечером он возвращался, и они проводили время вместе. Однажды в новогоднюю ночь  его позвали к себе друзья.
-Нет, не пойду, буду дома, - стал отказываться Дмитрий.
-Да что ты один будешь сидеть? – не унимались приятели. – У нас весело.
-Нет, я чувствую, что сегодня ко мне придёт величайшее вдохновение…
Друзья покрутили пальцем у виска и укатили гулять.
В эту волшебную ночь Муза и Поэт сидели при  свечах возле наряженной елки и пили из хрустальных бокалов с таким трудом добытое в очередях шампанское. Большие настенные часы пробили полночь.
-С новым годом! – почему-то шёпотом произнёс поэт.
-С новым счастьем, – тихо ответила Муза.
-Знаешь, Ада, кажется, я влюблён…
-Я очень рада. Любовь – это основа вдохновения… Она красивая?
-Очень. Лучше, чем она я никогда не встречал….
-И как её зовут?
-Баллада…. Ада, я же тебя люблю!
-Нам нельзя…. Но.… Знаешь, я тоже тебя полюбила…
Он обрадовался настолько,  что закружил её в объятьях по комнате.
-Мы не можем…. Мы не должны…. Правила…
-К чёрту правила! Я люблю тебя и больше мне никто не нужен! – и он поцеловал её.
В этот самый момент между ними возник разряд, и вся комната осветилась мягким золотистым светом. Они отпрянули друг от друга.
-Что это? – удивлённо воскликнул Дмитрий.
-Я только что подписала себе смертный приговор, - печально вздохнула она.
-Как?! Ты погибнешь?
-Не сейчас. Вообще муза бессмертна, но если она влюбляется в простого смертного и решает быть с ним, то она теряет бессмертие и гибнет вместе с ним. Теперь я жива, пока живёшь ты.
-Так вот, что значит «любовь до гроба»… - ошарашено вздохнул он.
-Да.
-Обещаю, ты не разочаруешься и не пожалеешь, что жизнь коротка…. – он поцеловал её и, взяв на руки, торжественно понёс в спальню….
Около трёх ночи, когда муза заснула, Дмитрий встал и вышел на кухню. Его просто распирало  от вдохновения. Ему показалось, что он дышит стихами. Тетрадь была исписана им полностью. Он посмотрел в окно – только-только забрезжил серый зимний рассвет. Дмитрий вернулся в спальню. Муза ещё спала, свернувшись трогательным калачиком под одеялом. Она показалась поэту такой нежной и беззащитной, и неожиданно он понял, что виноват перед ней, он почувствовал себя убийцей – этой ночью он отобрал у неё жизнь….
Дмитрий опустился на кровать – он обнял её и поцеловал в лоб. Ада открыла глаза:
-Уже утро?
-Да, милая. Прости меня, пожалуйста…..
Муза села на кровати, широко раскрыв глаза и хлопая ресницами:
-За что?
-Я намеренно лишаю тебя жизни – ты же не выживешь, если я умру.
-Ты решил покончить с собой? – ужаснулась она.
-Нет. Просто я понимаю, что я не вечен…. И ты теперь тоже.
-Лучше однажды познать любовь и быть счастливой хотя бы мгновение, чем вечно влачить жалкое существование, – возразила она.
-У музы разве жалкое существование? – изумился он.
-Жизнь без любви смысла не имеет…
Больше к этой теме они не возвращались. Сей разговор состоялся первого января 1941 года….. Следующие полгода они прожили в состоянии ничем не выразимого счастья. Они просто наслаждались друг другом, никого не пуская в мир своей любви, но грянул июнь сорок первого года….
Молодого поэта мобилизовали. Дмитрий собирал вещи, а Ада ходила за ним по пятам.
-Я с тобой, – решила она.
-Нет. Ты существо нежное, возвышенное. А там кругом война, жестокость, смерть. Прошу тебя, останься здесь, и я за тебя буду спокоен.
-Глупенький, меня никто не увидит, и убить не возможно. Я умру вместе с тобой.
-Не хочу, чтобы ты видела ужас войны. Ты останешься здесь! – решил он, и муза подчинилась.
Последнюю ночь перед его отъездом они провели  вместе. Никогда между ними не было столько любви, как в эти последние минуты перед расставанием.
Утром Дмитрий выехал со своим батальоном на фронт.
До самой глубокой осени ему удавалось избегать ранений. Муза прекрасно чувствовала его эмоции и точно знала, что с ним всё в порядке, но продолжала волноваться за него.
Шли тяжёлые бои за Москву. Зима вступила в свои права ещё в ноябре – лужицы и мелкие водоёмы уже были закованы в ледовый панцирь, а землю покрывал пушистый белый снег. Дмитрий вместе со своим взводом жил в землянке в лесу, ставшем совсем тихим с наступлением зимы.
Ранним морозным ноябрьским утром к их импровизированному лагерю подошли немцы. Завязался бой. Враги яростно отстреливались. Приятель Дмитрия, Толик, отступая от фрицев, попал ногой в трухлявое бревно, припорошенное прошедшим накануне снегом. Один из немцев заметил пытавшегося справиться с объятьями древесины парня и поднял винтовку. Толик не видел его и продолжал пытаться освободиться, зато опасность заметил Дмитрий.
С диким криком он прыгнул на своего товарища, тем самым, закрывая его от немца. Именно в эту секунду грянул выстрел, и пуля угодила Дмитрию прямо под левую лопатку.  Он охнул, и повалился на снег. Из маленькой дырочки на спине на белое покрывало, укрывшее землю, просочилось несколько капель крови.
Мир взорвался цветными искрами и последнее, что он увидел – это лицо самой любимой для него девушки.
А в это время в его квартире Муза вскрикнула от боли. Тело её дёрнулось, словно её поразила под левую лопатку пуля, она успела только крикнуть: «Дима!» и растаяла в пронзённом солнечными лучами  воздухе….


-Она погибла? – дрогнувшим голосом спросил Иван, всё это время очень внимательно её слушавший.
-Да, - я грустно вздохнула.
-Ты думаешь, она была права, когда говорила, что лучше один миг любить, чем вечно жить без любви?
-Да.
-Ты считаешь, что смертный мужчина достоин, чтобы из-за него погибло такое нежное и прекрасное создание, как муза? – этот вопрос он задал, выжидательно глядя на меня.
-Достоин. Если это такой прекрасный, благородный, добрый человек как… - я запнулась.
-Как Дмитрий? – попытался подсказать мне поэт.
-Как ты… - тихо прошептала я и опустила глаза. Моему смущению не было предела. Я сама не могла сказать, почему сделала это.
-Я? – удивился он.
Я молчала и теребила край покрывала (мы так и сидели на полу возле дивана, пока я рассказывала).
-Прости… - я встала и пошла к двери.
Он вскочил следом за мной и схватил меня за руку:
-Ода, постой! Я только сейчас понял – Лиля для  меня больное прошлое, а ты прекрасное настоящее…. Какой же я дурак! Ода, я люблю тебя! Ты самая прекрасная на свете!
-Что? – мне показалось, что я сплю, я не поверила собственным ушам.
-Я люблю тебя, – в доказательство своих слов он наклонился к моим губам и поцеловал меня.
Что это был за поцелуй! В нём было столько тепла, нежности и любви, столько чувства, что я потеряла голову окончательно. Когда миг счастья прекратился, я прошептала:
-Ваня, я тоже люблю тебя. Я хочу быть только с тобой….
Он подхватил меня на руки и закружил по комнате.
А потом мы отправились гулять. Был тёплый августовский вечер, когда мы, держась за руки, вышли из дома. Для всех простых людей мы были невидимы и неслышимы. Зато, какой прекрасный вечер мы провели, гуляя по деревеньке! Мы вышли уже на закате – закат догорал вдали, бросая красные полосы на спокойную речную гладь. Мы спустились к самой воде и сели на берегу. От воды веяло прохладой. Как прекрасно было сидеть, тесно прижавшись друг к другу и наблюдая за последними лучами гаснущего солнца….
Когда сумерки лёгким покрывалом опустились на готовую уснуть землю, мы отправились в  поле. На небе одна за другой загорались звёздочки, придавая этой ночи волшебную красоту. Тьма окутала землю, когда мы вышли на уже сжатое поле. То там, то здесь виднелись тёмные исполины скирд, и поля между ними уходили куда-то вдаль и терялись в ночной мгле.
Млечный путь разгорелся во всю свою звёздную мощь. Купол неба, расшитый звёздами, казался бесконечным. В воздухе витала любовь, нам с Ваней казалось, что в мире нет больше никого кроме нас двоих….
Это была самая лучшая ночь в моей жизни….


В конце месяца за мной прислали Гермеса – меня вызывали с докладом о проделанной работе к Директору.
Когда я вошла в его кабинет, то первая фраза, которую я услышала, была:
-И что вы только в этих русских мужиках находите? – это было сказано с такой завистью, что я невольно разулыбалась. Сейчас Аполлон совсем не казался мне идеальным. Я даже удивилась, как смогла считать его идеальным: да, он очень красив, но слишком самолюбив и мелочен.
Действительно идеальный мужчина ждал меня дома, и я знала, что именно с ним хочу провести короткую для музы, но длинную для человека, счастливую жизнь….