Роман глава сорок первая

1
Политработники любят показатели. Что же ещё можно извлечь на свет божий, нарисовать на плакатах покрупнее, погромче произнести с трибуны? Неужели истинные мысли военного? Их содержание – тайна, недоступная ни большим ни малым начальникам, ни современным приборам. Неужели душу подчинённую? Так ведь чужая душа тоже потёмки!

Остаётся, цифирь. Цифирь, родимая! Только с ней к победе коммунизма! С ней, осязаемой и незыблемой - на супостата! Составить огромную сводную таблицу – и вперёд! Корректировать? Вы что?! Написано захудалым пером, а не вырубишь и черносотенной дивизией. Потому, если заработает рота ЧП, не отмыться ей от позорной «галочки» целый год, а то и два. И пусть командиров там пяток сменится, пусть вместо прежних разгильдяев уже герои Советского Союза сплошь – будут этой «палкой-галкой» ротного прилюдно в одно место тыкать. А как хотели – арифметика наука точная!

Что она ещё точнее бывает в руках замполитов, Прискалова лишний раз убедил новый начальник политотдела полковник Беклес. Начпо появился в училище чуть позже капитана и потому многих тонкостей былого конфликта рот не знал. Зато фитили подчинённым в подсобные места вкручивать научен был отменно - спасибо партии родной! Прикалов эту сноровку ощутил на первом же подведении итогов. Наслушался от начпо не только неприятных эпитетов, но и скоропалительных планов насчёт своей перспективы. Тот хоть фамилию капитана без бумажки не знал, но удалить подальше от училища уже пригрозил.

Коренастый, морщинистый от вечного недовольства полковник Беклес свирепо выкатывал кровяные глаза, изрыгал слюни и претензии из широкого, в противных складках рта, сильно стучал указкой по накрытому кумачом столу, горя желанием немедленного возмездия. А глядя на показатели прошлого года, где четвёртая рота была лучшей, начпо словно не верил своим глазам, нехорошо хрипел: «Надо так постараться, капитан! Осадить показатели»!

Несправедливо уличённого в завале показателей, Прискалова трясло как в лихорадке, но поделать он ничего не мог: полковник не дал и рта раскрыть – только поднимал по стойке смирно, да сажал. И вновь поднимал, словно получал наслаждение от капитанского подпрыгивания. Впрочем, судя по желанию политработника выявить на новом месте службы козлов отпущения  и крепко их провазелинить, оправдания ничем бы не помогли, только бы взвинтили Беклеса ещё больше. Капитан теперь не сомневался: если «настоящий» большевик выбрал себе врага, то нет такой пакости, до которой тот не опустится ради громкого результата.

Как командир целеустремлённый, он решил переломить ситуацию по- другому - триумфально водворить четвёртую роту на прежнее, первое место. Напряжением сил, трудом показать, кто он таков есть – капитан Прискалов!

Остаток подведения итогов офицер нервно потирал потную шею, ему не терпелось выплеснуть амбиции наружу, известить личный состав, что пришло новое время. Время реванша, рывка, великих достижений. Да! Он построит роту и посмотрит в глаза каждому! Он найдёт союзников, на которых можно опереться, он разглядит врагов, которых надо будет безжалостно загнобить, он вычислит равнодушных, которые незримо, по-подлому тянут роту вниз и даст им понять, что он видит таких приспособленцев насквозь. Его грозным предупреждениям внимут все, ибо страшен в гневе капитан Прискалов!
Строевой смотр - старт к великим делам - командир объявил на пятницу.

2
Эх, хорошо в советской армии служить! В любой момент поставят по стойке смирно и вывернут наизнанку с какой хочешь стороны. Как последнего негодяя, вора, заключённого или обманщика. А всё вместе – родимый воин! Защитник.
«Что там? Носовой платок? А ну, покажи, покажи»! «Да, я в него, товарищ капитан, сморкался». «Всё равно, курсант - доставай! Очень интересно, в каком он у вас состоянии». «Да, в нехорошем состоянии, товарищ капитан». «Показать, ядрёна мать! Хм-м! Вижу. Что там ещё»? «Письма». «Письма? Вот как! Пишут»? «Пишут, товарищ капитан»! «Это хорошо. Что пишут»? «О хорошем пишут». «О хорошем – тоже хорошо. Зачем храним»? «Память, товарищ капитан»! «Память пусть в голове! А карманы нечего засорять! Сейчас же выкинуть»! «Что под обложкой военного билета»? «Десятка, товарищ капитан. На чёрный день». «Хорошо живёшь, курсант. Десятки даже у меня про запас нет». «Так если хорошо, почему тогда плохо»? «Разговариваешь много, курсант! Дай-ка я нагрудный карман прощупаю. Что там»? «Там, товарищ капитан….».

Рота настрой Прискалова оценила верно: зверь взлютовал. Теперь залёты посыплются несладким бременем в копилку, каждому содеянное распределением зачтётся. И что смотр будет суровым – не сомневались: Оловяш обшарит и обсмотрит любую щелочку, куда и не всякая вошь проползёт…
Круглов задумчиво провёл себя по нагло отросшим с военной точки зрения волосам: схлопотать три наряда за лишний сантиметр – просто глупость. Куда проще подстричься. К нему присоединились Тураев и Рягуж…

Училищная «цирюльня» на одно посадочное место ютилась в здании, где весь первый этаж занимали гражданские заведения: книжный и продуктовый магазины, почта. После шести вечера эти двери обвешивались замками, и в длинном мрачном коридорчике томились лишь очередники на стрижку.
В парикмахерскую троица двинулась за тридцать минут до закрытия, без всяких забот о «ефрейторском зазоре». Вот если бы свисток училищу сыграли, или батальону – стоять тогда под дверями, не перестоять! А когда в роте показательный шорох, очередь не проблема, человек двадцать, а к вечеру и того меньше.

 Однако сегодня все истёртые клубные кресла были заняты, ещё четверо курсантов стояло вдоль стен. Друзья, замыкающие очередь, с тревогой посматривали на часы, успеть бы. Ободряло одно – служивая голова изысков не требует, с ней машинка за две минуты расправляется.

Подбежало ещё несколько желающих, в том числе сержант Лаврентьев, и все пристроились в надежде на милость парикмахерши. Первым к заветному креслу из троицы шагнул Тураев. Едва ему на плечи накинули покрывало, как наружная дверь отворилась, и в тёмное нутро коридора вошёл Дубелый. Очередь встретила офицера равнодушно – из кресел никто не поднялся. Cкользнув в его сторону беглыми, прижмуренными взглядами, курсанты сделали вид, что не разглядели звание вошедшего.

От такой наглости Дубелый справедливо вспылил и, построив очередников в одну шеренгу, прочитал лекцию о том, что если сегодня курсант не помощник целому подполковнику, то завтра, став лейтенантом, он будет плясать под дудку какого-нибудь солдата-разгильдяя и способствовать массовому разложению советской армии.

Больше всего досталось Лаврентьеву, как младшему командиру, и Рягужу, сидевшему к двери ближе всех. Подать команду «Смирно» было их святой обязанностью.
- Щенки! – оскорбился Дубелый. - На устав плюёте!
- Темно очень, - Лаврентьев попробовал умаслить офицера смирением и фактом внешних обстоятельств.
- Гражданская территория! – презрительно процедил тот, воспринимая отсутствие лампочек как естественное, и вновь набросился на курсантов. – А вы под эту дудку дурака ломаете!
- В самом деле не видно! - ещё разок попробовал оправдаться Лаврентьев. Дубелый снял фуражку, ткнул в золотистый ремешок – «Вот это у слона в заднице за километр видно»! Преисполненного недовольством подполковника все слушали морщась (благо темнота позволяла) и желали ему скорейшего исчезновения – в любую сторону.

Но не тут-то было. Дубелый протянул свою фуражку Лаврентьеву:
- Вы - старший! Приказываю организовать занятие: действия курсантов при появлении начальника. Вы входите, а вы, - он ткнул в Рягужа, - подаёте команду «Смирно». Чётко, громко. Надеюсь, темнота не помешает.

Когда Тураев открыл дверь и впустил в коридор свет вечернего солнца, то остолбенел прямо на пороге. Шеренгу вытянутых по струнке очередников распекал его давний недруг – Дубелый. Подполковник обернулся и тоже узнал курсанта, руганулся – «А-а! Ворошиловский стрелок! Мать ети»!  Антон ничего не ответил, только виновато прижался к стене, пропуская офицера в парикмахерскую.

Через десять минут с Дубелого торжественно сняли накидку. Он отряхнулся от волос, посмотрелся в зеркало и шагнул в коридор, где не увидел ни одного курсанта. Попрание святых основ субординации и воинской дисциплины было налицо. Фуражка его, к счастью лежала на кресле. Ругнувшись, грозный офицер подхватил головной убор и привычным жестом насадил на голову. На этом привычные ощущения, несмотря на обновлённую причёску, закончились: на самую макушку почему-то дунул лёгкий ветерок. Дубелый с нехорошим предчувствием поторопился к выходу, и там, на свету заглянул внутрь – верх фуражки был разрезан размашистым крестом.

- Сучьи дети! – ахнул офицер.

3
Всё пошло не так, как приказал Дубелый: пока его избавляли от лишних волос, в коридоре творилось самоуправство. Лаврентьев, усыпляя бдительность офицера, пару раз хлопнул дверью и крикнул «Смирно!». Вскакивать, естественно, никто не стал, ибо осознание глупой сценической пародии пропитало каждого. Справедливо чувствуя себя никчёмным попугаем, да ещё с «полномочным» предметом, Лаврентьев положил чужую фуражку на кресло, окликнул товарищей: «Пошли»?

Мудрость приглашения была очевидна: ещё неизвестно, захочет ли парикмахерша их стричь, поскольку время уже семь, зато неприятностей Дубелый обеспечит точно, без последнего слова не уйдёт. Все было дружно направились к выходу, но Рягуж вдруг спокойненько достал из военного билета лезвие, потянулся за «учебным пугалом». Очередники не поверили своим глазам: курсант размашисто полосонул по широкому верху фуражки...

Спасение теперь заключалось в быстром, поголовном бегстве, и через три секунды коридор опустел…

Круглову и Рягужу, в отличие от Тураева, надо было обзаводиться уставными причёсками. С надеждой на лучшее курсанты побрели в бытовую комнату, где олицетворяя формальный порядок, красовалась табличка: «Нештатный парикмахер к-т Палишин». Палишин отродясь не брал в руки ножниц, так же как и Кабанов не забил ни одного гвоздя в чей-либо сапог, хотя числился нештатным сапожником.

После поочерёдного отнекивания от парикмахерского инструмента, друзья подставили свои головы Тураеву – давай! Тот ещё раз упомянул о полной своей неспособности, а затем вхолостую, для пробы пощёлкал ножницами. Первым он принялся за Рягужа, и дело не заладилось - белёсая голова Николая быстро превратилась в драный клочьями шар. Антон виновато опустил руки – «Хоть убей – не получается»!

Рягуж широко раскрыл глаза на свой новый облик: - Запорол! 
- Теперь только наголо, - вздохнул горе-парикмахер.
- Ты что - сдурел?  - схватился за голову Николай. - На последнем курсе лысому, как барабан?!
- Иначе как пощипанная овца, - признался Антон, и подставил напротив настенного зеркала второе, маленькое. «Предупреждал, что не умею»! – повинился он, глядя как Рягуж осоловело уставился на коцаный затылок. 
- Давай! – обречённо махнул тот. – Равняй!

Ручная машинка для стрижки волос валялась в ящике для фурнитуры. Тураев взял её, повертел, подёргал холодными скользкими ручками. Рубить волосы под корень получилось удачнее – через несколько минут Рягуж светился молодым золотистым черепом.

- Что тебе? – упадшим голосом спросил Тураев Круглова. – Сразу под ноль?
Стричься под ноль, как ни странно, друг отказался куда решительнее, чем Рягуж. «Крой как получится, - посоветовал Вячеслав, - завтра в парикмахерской подравняюсь».
Кругловская голова вышла симпатичнее – Антон попробовал стричь снизу вверх, наоборот, чем он прошёлся по голове Рягужа, и угадал: ощипанность бросалась в глаза не так сильно.
- Надо было мне вторым садиться, - пожалел Рягуж.

4
Дубелый появился утром в новой фуражке. Обуреваемый желанием найти и сурово наказать негодяев, он к великому сожалению, не мог воспроизвести ни одного вчерашнего лица. Дело было даже не в памяти – в злосчастном сумрачном коридоре он ничего толком не углядел. Что вертелось в голове, так это три сержантских нашивки на погонах, да курсант четвёртой роты Тураев.

Когда в клубке нет ни одного свободного конца, нитку можно разорвать в любом месте и лёгким способом заполучить аж два заветных хвоста - тяни за какой хочешь! Распутать клубок будет тяжелее - факт, да и нитки рано или поздно вылезут разорванные, но всё же…что-нибудь да обломится.

После занятий подполковник нагрянул в четвёртую роту, и вовремя –Присклов выстроил всех в две шеренги и приступил к тотальной дрючке. Досталось Лаврентьеву за длинную причёску, досталось котелку Тураева: надпись «Led Zeppelin» офицера разгневала – он поддал по котелку ногой и приказал закрасить «****ские иероглифы».

Тураев помятый котелок быстро подобрал и теперь стоял, сжимая от возмущения губы. Красить котелок, столь приятно блестящий заводской эмалью? Это ещё надо подумать! Такие перекрашенные котелки у соседей – блёклые, шершавые. А «Led Zeppelin» совсем не мешает наливать туда ни суп, ни чай!

Дубелый понаблюдал за Прискаловым издали, одобрительно: верный с курсантами тот ведёт разговор! Понимая деликатность своего дела, он отвёл ротного в сторонку, объяснил ситуацию. Капитан уразумел, чего хочет строгий преподаватель, но к обязанностям ищейки приступить не торопился: найдёшь виновного – так обязательно на свою голову.

К тому же нагоняй этим паршивцам из уст командира роты Дубелый сочтёт пустяковым, поскольку каждому правдоискателю хочется направить в обидчиков молнии с более высоких небес. И выявив фамилии, побежит Дубелый, как пить дать, к командиру батальона, или упаси, боже, к самому Беклесу!
Пока Прискалов размышлял какими словами отводить беду, Дубелый, однако же, показал, что он сам специалист по розыску ещё тот. Так оно и было: давно, служа капитаном в Фергане, Дубелый считался лучшим нештатным дознавателем гарнизона.

Как и полагается сыщику, неукоснительно следующему дедуктивному методу, он в первую очередь направился к Тураеву, благо уже было ясно, где тот стоит, и попытал курсанта вопросами: не запомнил ли он кого вчера в очереди?

Тураев только успевал чётко выговаривать «нет»! О! За плечами у него теперь была целая наука лжи. «Никого знакомых не видел, кого видел - не знаю»! – дал себе Антон внутреннюю установку. И вовсе не боялся смотреть в глаза офицеру, наоборот, старался показать ему кристальность своего открытого взора. Подполковник всматривался в Тураева, сомневался, кривился обветренным морщинистым лицом, хотя ничего иного не ожидал.
- Что ж, не запомнил, не углядел… сынок? – разочарованно спросил он.
- Никак нет! – вроде как простодушно признался Антон. На слово «сынок» он больше не купился. – Вы же сами в коридоре стояли. Как там разглядеть?

Дубелый крякнул и отошёл от курсанта, зацепок для продолжения допроса не осталось. Если бы пристрастие применить! Тогда правда-матка наружу быстро бы вылезла! Прискалов хоть и стоял рядом с грозным лицом, содействовать розыску не торопился. Он ждал, когда Дубелый пошагает куда подальше, да только внимание подполковника вдруг привлёк Лаврентьев. Сержантов в училище больше сотни, но фигура Лаврентьева напомнила офицеру фигуру вчерашнего сержанта.

Решив применить психологический нажим, Дубелый встал напротив командира отделения. «Сержант Лаврентьев» - как положено, держа руки по швам, представился сержант. «Выйти из строя»! – с недобрым блеском глаз скомандовал подполковник. Внутренний голос подсказал ему, что поиск идёт по верному следу – недаром он в Фергане клубки распутывал!

«Доложите»! Лаврентьев поднёс правую руку к козырьку. «Колечко!» - радостно ткнул офицер в обручальное кольцо сержанта. Теперь он вспомнил, что фуражку приняла рука с золотым кольцом – он ещё хотел по этому поводу замечание сделать, да в суматохе забыл.

- Этот, точно! - Дубелый обернулся к Прискалову. – И не подстрижен, - добавил он. - Потому что убежал! Напакостил и дал дёру!
- Никак нет, - глядя подполковнику в глаза, доложил Лаврентьев.
- Вот дела! – чуть не поперхнулся от возмущения Дубелый, имея ввиду и Тураева. - Извиваются как змеи на сковородке. Вас, подонков, фотографировать что ли для доказательств! Много чести! Я вас по другому на чистую воду выведу!

Дубелый резво осмотрел затылки подвернувшихся рядом курсантов.
- Пожалуйста! – ткнул он в Круглова. – Выщипан как курица. Уж не в парикмахерской так ловко подстригли, дитятко? – ядовито поинтересовался он.
- Опоздал в парикмахерскую, - отозвался Круглов, хотя его никто и слушать не стал. – Пришлось самому.
- Из той же компании,  – палец офицера упёрся в спину Рягужа. – Только струганули до самого черепа.
- Мне лысым нравится, - без шансов на оправдание пояснил Рягуж. 

- Всё расследование! – похвастался Дубелый капитану. – Кто фуражку порезал они, конечно, не признаются. А хочешь знать, кто? – подполковник выдержал интригующую паузу и ткнул пальцем в Тураева. – Он!
Тураев от такого утверждения только рот раскрыл.
- Застрелить меня не вышло, так, мерзавец, на фуражке отыгрался!

Теперь удивился Прискалов, об истории со стрельбой он ничего не слышал. Вдобавок, после того, как посыпались разоблачения, капитан понял, что настало время спасать свою задницу. Он сделал удивительно скорбное и послушное лицо. Если бы Дубелый умел читать мысли или хотя бы невидимые знаки лица, то узрел бы причитания: «Что поделать, тяжёлое наследие от майора Резко! Его школа! Волюнтаризм и распущенность»!

- Попытай на досуге, - многообещающе посоветовал Дубелый капитану, кивая на Тураева. – Чисто разбойник! Да и все тут… хороши! – подполковник обвёл придирчивым взглядом строй, отметил, что Прискалов теперь с внимает ему с нужным почтением. Дубелого чуть отпустило.
– Этих архаровцев, - он ткнул в половину второго отделения, -  в военторг – за новой фуражкой. О наказании мне доложить!

5
После громогласных обвинений Тураева так и повелось, что офицерскую фуражку располосовал он. Антон получил от Прискалова пять нарядов – отходил их через день, под личным присмотром капитана. От более суровых мер курсанта спасла несвойственная Дубелому отходчивость – тот пропал с горизонта и Прискалова своей фуражкой больше не донимал. Преподаватель сознавал, что заставил купить курсантов новую фуражку исходя лишь из собственных догадок, а выбивать рубли пользуясь положением – штука опасная для любого чина. Если доложат политработникам, те холку за самоуправство быстро взмылят.

Худяков свою порцию командирского гнева огрёб и вовсе не за что.
- Опять у вас сплошные сокрытия! – кричал в канцелярии Прискалов. - Тураев на целого подполковника покушался, а командир роты ни сном, ни духом!
- Это когда было? – попробовал оправдаться Худяков. – Ещё при Резко!
- При чём тут Резко?! – ревниво вспыхнул Прискалов. – Я должен о своих курсантах всё знать! У нас каждый день подполковнику пулемётом в лицо тычут?!

Через неделю выжиданий худшего, Прискалов облегчённо вздохнул - отделался от сурового офицера легко, почти полюбовно. Тураев чуть ли не божился в непричастности к фуражке, что у капитана мелькнула мыль о правдивости его признаний. Но то, что второе отделение руку приложило, Прискалов не сомневался.

Накануне войсковой стажировки такой вывод ничего хорошего не сулил, это предчувствовали и сами курсанты. «Отделение из-за Тураева света божьего на стажировке не увидит» - высказался Драпук.
- Это почему? – наивно поинтересовался Василец. - Коллективные наказания запрещены!
- Наказания запрещены, а воспитательная работа нет, - с особой командирской радостью пояснил Кулеша. - Кто кому объявил взыскание? Никто.

Глава 42
http://www.proza.ru/2009/12/08/961