Превращение

Солнце уставилось прямо на него. Оно, наконец, отыскало худое покрытое пылью тело. Марк прятался за преградой коричневых веток с пожухлой листвой, которые служили дверью в его крохотную хижину. Сейчас дверь была отброшена в сторону, в высокую траву.
Солнце светило Марку в лицо с таким чувством, словно хотело выжечь ему веки. Он повернулся к солнцу спиной, подставив тому свой затылок. Лицом он зарылся в постель из сена. Солнце над ним захрипело, словно с негодованием:
- Прхысыпхаыгыся, прыхгысаейся, пхыгышайгхайся.
От натуги голос визжал и скрипел, как ломающийся в шторм дуб. Марк понял, что солнце хрипеть голосом отца не может. И открыл глаза.
Прямо над ним, источая привычный запах брожения старых помоев, нависло морщинистое и гнилозубое лицо.
- Я проснулся.
Голова кивнула. Она была совсем седа. Длинные серые пряди на ней качнулись в такт. 
На улице уже было позднее утро. Дерево предков, что росло вблизи его хижины, колыхало свои листья на ветру. Его ветви радостно, как в предвкушении сытного обеда, зашумели, почувствовав пробудившегося Марка. У корней древнего дуба среди костей со следами плоти копошились насекомые. Эти останки были предками Марка и это дерево, питавшее себя от них, тоже стало его предком. Тут, в десяти метрах от постели мальчика, будет и его последнее пристанище, прежде чем он сольется с материей природы.
Из травы показалась макушка Матвея, а потом и все остальное, что оставалось от него: одноухое лицо на шее и трехконечное тело облепленное грязью, листьями и насекомыми. Правый глаз Матвея нашел мальчика и что-то, наверно, хотел сказать, но Марк уже совсем не мог понять своего деда.
- Существуй, дедушка, - с почтением сказал он. Дед протянул зажатое в ладони полусгнившее яблоко. Марк взял, поблагодарив, но есть не стал.
По пути на ежедневный сбор он нарвал спелых яблок и с аппетитом позавтракал. Его несовершенное тело требовало питания, чтобы существовать и, поедая сладкие плоды, Марк мечтал о том времени, когда он станет как отец и как мать - как все совершенные, чтобы больше не испытывать голода и усталости и быть всегда счастливым.
Тропа вывела его к площади матерей. На утоптанной поляне вповалку лежали пузатые женщины. Где-то тут среди них была и его мать.

Мать лежала на спине. Ее спокойное и высохшее лицо было уткнуто в небеса, с плывущими по ним птицами и облаками. Веки ее были открыты. Блеклые пустые глаза, среагировав на близкое движение, переместились с небес на Марка.
Марк лег рядом. Мать вновь вернула свои глаза небу. Мальчик тоже стал смотреть на плывущие облака. Женщина молчала.
С самого своего рождения Марк не слышал ее голоса. Да и сама она уже не могла слышать. Она могла только каждый год вынашивать по плоду. У Марка было бы уже тринадцать братьев и сестер, но не один из них не дожил.
Облака напомнили Марку об их смерти.
Одно из облаков было чем-то похоже на человеческую фигуру, но потом облако быстро смешалось в какую-то кучу. Только голова с одним глазом, как у Матвея, еще существовала и смотрела сверху вниз на Марка. Потом и она стала просто облаком, не похожим на одноглазую голову. «Я тоже так исчезну, если не стану совершенным», - подумал мальчик, и ему стало не по себе.

Марк остановился метров за сто от каменистого пляжа, где уже собирались дети на ежедневный сбор. Он не спешил идти к ним. Он ждал Валика, своего друга. На сборе однорукий Арсений всегда пересчитывал детей, чтобы знать, кто пережил ночь, а потом отправлял их восвояси.
Река медленно несла свои воды справа налево. Птицы подхваченные ветром взмывали вверх. Оттуда падало их дерьмо.
Мимо Марка прошли трое отпрысков Феофана: худые и грязные, мальчики и девочка, выпирающие лопатки и плоские груди. Валика все не было.
«Неужели, он ночью сдох?» - подумал Марк.

Мальчик, раздвигая высокую траву, шел по следу Валика. В такой траве, как в воде, невозможно не потерять след. Конечно, Валик тут прошел не один… Только это помогло Марку выйти с поляны в том же месте, что и двое вчера до заката солнца.
След повел его дальше. Наконец, он выбрался из леса на берег озерка. «Зачем этим двоим забираться так далеко от дома?». Ответ можно было прочитать по следу двух тел на песчаном берегу.
Потом к ним вышли. Шаркающие следы пробороздили песок. Вот все вместе они бредут вдоль края воды…

Валик стоял прямо перед ним с поднятыми вверх руками. Стоял – сперва так только показалось Марку. Вытянутое в струну тело Валика было привязано за руки, туловище и ноги к сосновому стволу. Голова выдалась вперед и смотрит макушкой. Лица из-под волос не разглядеть. Марк подошел к другу ближе: не дышит. Кто мог с ним это сделать?
К соседней сосне таким же образом была привязана Ирма. Марк заметил ее не сразу.
Веревка была у Ирмы прямо под грудью и два мягких куска плоти покрывали веревку сверху. На внутренней стороне ее бедра засохла струйка побуревшей крови.
Марк поднял ее лицо. Голова в обрамлении прямых черных волос была тяжелой. Марк почувствовал совсем слабое дыхание.
Он прижался к ней, поцеловал ее в приоткрытый рот. Тепло разлилось по его телу, и в голове заработал какой-то неумолимый механизм, восставший пенис уткнулся в ее живот. Она была сейчас такой беззащитной. Как часто он мечтал о ней, но она всегда убегала от него, прячась в лесу.
Развязав веревки, он уложил девушку на землю. Ирма очнулась и попыталась встать, но не смогла. 
Марк сел подле нее:
- Что случилось?
Ирма не смогла ответить. Ее тело изогнулось в судороге, изо рта пошла кровь и после она обмякла.

Начало смеркаться. Марк сидел возле тела мертвой девушки, не в силах встать и уйти. Тело Валика висело рядом на дереве, темное и большое. Листва шелестела. Одни птицы умолкали, другие просыпались и расправляли свои крылья.
- Освободи! – услышал вдруг Марк хриплый голос.
Мертвый друг ожил и смотрел на него.
- Освободи! – закричал Валик. Марк вскочил от ужаса. Бежать – была его первая мысль. И тут он заметил, что со всех сторон его окружили жители деревни: Арсений, Феофан, Кондратий, Михаил, Ксенофонт, его отец, даже Матвей приковылял в сосновый бор. Они стояли кольцом, и за стволами угадывался еще десяток других кривых фигур.