3. Правила игры

Брачный контракт. – Вампиры обсуждают сложности супружеской жизни. – Новое преступление Зигмунда. – Зигмунда изгоняют с кладбища. – Приданое Либертины.

«Настоящий контракт заключён об условиях брачного союза между г-ном маркизом д’А. и г-жой ди Мариэмонти, в присутствии поверенного в делах г-на маркиза д’А. г-на М., поверенного в делах г-жи ди Мариэмонти г-на ди Мариэмонти и нотариуса г-на Н.
1. Ди Мариэмонти обязуются выплатить за невестой в качестве приданого 20 000 ливров до или немедленно по заключении настоящего брака.
2. Г-н маркиз д’А. обязуется взять на себя все свадебные расходы, включая наряд и экипаж невесты, церемонию венчания, свадебный кортеж, свадебное празднество, съестные припасы и напитки, убранство дома, и прочее.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
21. В случае смерти г-на маркиза д’А., его супруга объявляется опекуншей детей, зачатых и рождённых ими в совместном браке, до достижения ими совершеннолетия, и от их лица получает право распоряжаться всем недвижимым и иным имуществом, которое будет принадлежать им как прямым наследникам г-на маркиза д’А., за исключением особых статей и пожертвований, перечисленных в завещании. При отсутствии потомства мужского пола г-же ди Мариэмонти будет выплачиваться ежегодная пенсия в размере … наследником поместья маркиза д’А., который определяется на основании обычного права, из числа родственников маркиза д’А.»
Джанмария поднял глаза и произнёс:
- Стало быть, моя сестра наследует только при рождении сына?
- По закону наследовать может только сын, - заметил на это нотариус. – Ваша сестра не наследует родовое поместье в любом случае, если жив хоть один прямой родственник маркиза мужского пола. Госпожа маркиза, однако, получает право опекунства над своим сыном, который…
- Более чем выгодные условия, - вмешался господин М.
- Извините, - сказал Джанмария. – Я иностранец. Я не знал. Я всего лишь уточнил…
Скрыв досаду, он вновь склонился над документом. Дочитывая текст, Джанмария всё возвращался мыслью к статье о наследовании, и сомнения так его одолели, что впору было бросать жребий. Но нужно было решаться, и он решился: опустил перо и поставил подпись. Зная, что детей у Либертины быть не может, он всё-таки хотел рискнуть.
У них ещё будет время подумать, где достать этого проклятого сына. Джанмария, бывало, одной силой воображения учреждал банки; не потратив ни одного кирпича, возводил целые заводы в волшебной стране вымысла – да такие прибыльные, что их акции раскупались как горячие пирожки, пока вампир-мошенник не исчезал вместе с выдуманным им предприятием. Джанмария даже отправлял экспедиции в Африку и Америку – правда, займы он брал настоящие, а вот сами экспедиции состояли сплошь из призраков и фантомов. Неужели он не сможет создать такую мелочь, как ребёнок?
Контракт был оформлен.

Дело двигалось к венчанию. Либертину ди Мариэмонти уже открыто именовали невестой маркиза д’А. И чем больше было поводов для торжества, тем более грустнел Джанмария. Как ни напрягал он свою фантазию, воображаемое приданое и не думало воплощаться в жизнь.
Маркиз даже не догадывается, насколько они на самом деле бедны! И не подозревает, что их алмазы сделаны из стекла, украшения – из позолоченного свинца, что, чтобы разнообразить гардероб, они перешивают одно платье дюжину раз, что их богатый экипаж, купленный напоказ, отвозит их под утро в лачугу, которой погнушался бы даже лакей маркиза. А без приданого – не видать им свадьбы как солнечных лучей!
Нет, Джанмария не хочет клеветать на маркиза, приписывая ему грех сребролюбия. Благодетельный маркиз, само собою разумеется, брал Либертину не за деньги. Двадцать тысяч – сумма немалая, но в сравнении с состоянием маркиза весьма символическая. Жених назначил её лишь из приличия, следуя традиции, назвав первое пришедшее ему на ум число, а Джанмария вынужден был с небрежным видом согласиться: показалось бы странным, если бы богач ди Мариэмонти пожалел для дорогой сестры несколько золотых. Откройся правда, и вся эта история со сватовством предстанет людям тем, чем она на самом деле и является – мошеннической, опасной авантюрой. Д’А. отнюдь не нуждался в приданом; но, узнав, что его невеста – нищая, он отрёкся бы от неё.
И ещё того хуже: ребёнок. Проклятое существо носферату не может иметь потомства. Бессмертие людей – в их детях, бессмертие вампира – в нём самом. Он лишён и возможности, и желания размножаться. Всё, на что он способен – превратить в такую же, как и сам он, тёмную тварь избранного им смертного человека, выпив его крови и дав ему своей взамен. Но это не рождение: скорее, напоминает обряд крещения в какую-то изуверскую веру или назначение на пожизненную должность.
Если даже удастся как-нибудь разыграть беременность и роды, и в нужный момент подыскать подкидыша, ещё неизвестно, сможет ли Либертина вообще выполнять функции жены. Джанмария попытался припомнить этот процесс, но триста лет бессмертия стёрли почти все его познания в данной области.
Вампир в растерянности ухватил себя за виски. Может быть, Либертине сослаться на свою девическую невинность? Что-то беспокоило его, но он не мог схватить разумом эту смутную тревогу. Наконец полумёртвое воспоминание всплыло в его сознании: невинность есть что-то такое, что девица может потерять, какой-то физический орган, которого она навсегда лишается после первого акта любви. Но что это – на сей вопрос его древняя память отвечать отказывалась. Что же ему делать – обратиться к шлюхам?.. Найти целомудренную даму и проверить самому?..
Либертина между тем беспечно и весело щебетала с будущим мужем. Маркиз д’А. был счастлив, как только может быть счастлив человек. Ему невдомёк было, что её слёзы сделаны из стекла, под позолотой любви – свинцовое сердце убийцы, что её нежность, купленная напоказ, сведёт его в ад, которым погнушается последний грешник.

- Я навёл справки: действительно, есть такой закон. Жена наследует состояние и тем более родовое поместье супруга только при наличии ребёнка.
- Ребёнка, положим, можно усыновить, - заметила Либертина.
- При наличии ребёнка от мужа, - сказал Джанмария, выделяя жирным голосом последнее слово. – Если отсутствуют всякие подозрения относительно законности этого отпрыска.
- O, maldare mei Deum, - воскликнула Либертина, - только не говори мне о незаконных отпрысках и бастардах и прочих подобных мерзостях! Одно упоминание вызывает у меня тошноту!
- Это ещё что, - усмехнулся Джанмария. – А вдруг муж попадётся страстный? Он, судя по всему, не на шутку в тебя влюблён.
- Так что с того? Уж наверное, я смогу подать ему кофе с тапочками или протереть лысину шёлковым платочком! Он, конечно, не Антиной и не Ганимед, - согласилась Либертина. – Но ради золота, земли и замка, можно, думаю, пожертвовать пару поцелуев.
- Либертина, ты что, не помнишь, - сказал Джанмария, - что смертные делают со своими самками? Антигной и Гнидовед! Да ведь ты для этого пригодна всё равно как мраморное изваяние! Разве что тебя оживит его пламенная любовь, как эту… как её… Голотелую?..
- Ох чёрт! – произнесла Либертина.
- А ведь там ещё горничные, - продолжал Джанмария рассуждать вслух. – Вдруг они заметят, что из тебя не течёт кровь каждый месяц? И кто скажет, возможно, и по строению ты чем-нибудь отличаешься от них. Кроме того, придётся смастерить тебе девственность (чёрт его знает, что это такое!), а потом соорудить всё то, что бывает с их женщинами во время материнской тягости. Клянусь Вельзевуловыми зубами, уже кажется, что куда проще захватить это поместье войной, чем через брак!
Но Джанмария, читая эту надгробную речь по мечте, в душе яростно спорил с каждым своим словом. Всё его существо возмущалось против столь бесславной капитуляции. Смириться перед смертными! Не сладить с людьми! Проклятье! Джанмария закончил так:
- На войне и в любви все средства хороши, - сел и снова задумался.

Вампир Зигмунд Силенциус, проходя по глухому переулку, вдруг услышал под кустами тихий писк. Склонившись на звук, он вытащил из-под переплетения веток крохотный свёрток.
Свёрток извивался и тонко стонал. Внутри находился грудной ребёнок. Зигмунд понял, что его выбросили неимущие родители или незамужняя девушка; ибо, по тогдашнему французскому обычаю, каждый четвёртый или пятый ребёнок продавался в рабы либо выбрасывался на улицу, либо отдавался в приют, где его откармливали для работного дома.
Вожделение, разум и ужас боролись в душе вампира. Но тёмная тварь обречена совершать зло, и для неё нет спасения – поэтому дьявольская природа в Зигмунде победила.
Кровь, яркая юная кровь, жгучая кровь новорожденного хлынула в его горло. От наслаждения он даже прикрыл веки. Острое как абсент, дикое как дурман, отчаянное желание жить вливалось в Зигмунда с каждым глотком. Младенец отдал ему все свои силы; всю свою оставшуюся жизнь, множество лет – одному Зигмунду.
Вампир бросил труп обратно в кусты. Затем склонил колени и быстро прочитал молитву, которую сам же и сочинил (он называл её Maldicite):
  Good or bad,
  Live or dead,
  Tall or small –
  Thanks for all.

Странная мысль посетила Зигмунда по пути домой: не убей он брошенного младенца, того разорвали бы бродячие собаки или медленно, мучительно умертвили холод и жажда. Получается ли, что, совершив злодейство, он невольно послужил добру? Иные дела напоминают игральные кости – никогда не знаешь, какой гранью они повернутся: то ли змеиным глазом, то ли счастливой шестёркой.
В конце концов, что его ждало? голод, пот, труд по пятнадцать часов в день, а затем боль, старость и смерть. Я же подарил ему смерть сразу же, без всех этих страданий, - думал Зигмунд далее.
  Спят по ночам
  Все хорошие дети.
  В лунных лучах
  Пляшет пыль. Летний ветер
  Колышет камыш,
  Воздух вязок и зноен,
  Тише, малыш,
  Спи спокойно.
Зигмунд вздохнул и шёл дальше, напевая себе под нос, чтобы отвлечься от ужасных мыслей.
  Один джентльмен был пьян,
  Уронил под стол с костями стакан.
  Когда он за ним наклонился –
  Ударился лбом и разбился,
  И умер в больнице от лечебного средства.
  Его сын, получив наследство,
  Смог, наконец, жениться,
  На мисс Фокс, бесприданной девице.
  Отчего один бедный поэт удавился,
  Что за девицею той волочился.
  Когда его хоронили –
  На кладбище землю разрыли
  И нашли сундук деревянный
  С золотом и камнями.
  Могильщики стали за золото биться,
  И их всех отвезли в полицию
  И на рассвете повесили,
  А вдовы их получили пенсию.
  Так за чужое пьянство
  Расплачивается государство.

Зигмунд подошёл к кладбищу Святого Гервасия.
Солнце уже всходило: вспыхнули шпили, воспламенились колокольни, черепичные крыши покрылись алой кровью утренних лучей, и циферблат часов на Дворце Правосудия засверкал, как чудовищный голубой глаз. Зигмунд перелез через кладбищенскую стену. Озираясь и ступая так тихо, точно башмаки его были подбиты мехом, вампир пересёк кладбище, вошёл в склеп семьи Лабриош, забрался в свой гроб и заснул чутким заячьим сном, едва дыша, ловя малейший шорох.

Зигмунд видел во сне, что стоит на лестнице в некоем доме. Снизу разносится лай большой собаки, знаменитой своим злобным нравом, – её выводят на прогулку. И, зная о свирепости этого животного, Зигмунд не покидает дом, а поднимается выше, к окошку, чтобы проследить, когда собаку уведут подальше, и только потом уже выйти.
И он видит из окна пса и господина, держащего его на поводке. Вокруг них толпится очень много людей; неясно, чем они заняты, и для чего тут находятся. И собака хватает за хвост дворовую кошку, хватает и начинает медленно пожирать её заживо. Тогда господин кричит: Помогите же мне! – потому что он не может дотянуться до пасти собаки, не выпустив поводка. И он хочет, чтобы другие люди, которых так много вокруг, помогли ему освободить кошку. Но никто не двигается с места, все стоят и смотрят, и собака продолжает жрать свою добычу. А Зигмунд, стоя у окна, повторяет:
- Не надо… Пожалуйста, не надо… О, пожалуйста, пожалуйста… - и из глаз его текут слёзы.

Уже давно до его слуха доносились чьи-то шаги и говор. Поначалу эти звуки его не беспокоили. Мало ли кто приходит на кладбище, и мало ли по какой надобности; вовсе не стоит обращать на них внимание. Но вот голоса и топот послышались так близко от склепа, что Зигмунд проснулся.
В первое мгновение он подумал, что кто-то из родственников Лабриош пришёл навестить прах своих предков, хотя сроду такового не случалось. Однако разговор, который он услышал, удивил его, изумил, ошеломил, и наконец поверг в панический ужас.
- …Отлично! Здесь и заложим фундамент. Местечко ровнёхонькое, что кожа красавицы.
- Владельцы могил не дают своего согласия.
- Владельцы могил – мертвецы, а они, думается, возражать не станут. Лучше начнём работу поскорее, пока никто не пронюхал. Когда все склепы будут снесены, дадим родственникам хорошую компенсацию – им останется только взять деньги, ведь гробниц-то уже так и так не будет…
К описываемому времени население Парижа чрезвычайно увеличилось, и жильё, какого бы то ни было качества, пользовалось невероятным спросом. Поэтому, невзирая ни на запреты церкви, ни на народное порицание, застройщики принялись сносить старые кладбища и возводить дома прямо на могилах. Зигмунд, замкнутый в своём склепе, не мог этого знать и теперь оказался в беспомощном и глупом положении. Как и всякая тёмная тварь, он не выносил солнечных лучей. Людям достаточно было лишь слегка сдвинуть крышку гроба, чтобы убить его, а Зигмунд не мог ни бежать, ни защищаться.
- Знатный дом выйдет! Вырастет на мертвечине так высоко, как трава на навозе. (Зигмунд услышал, как в склеп вошли ещё несколько пар ног). Слушайте, храбрецы, сегодня мы должны разобрать хотя бы часть построек. С которой начнём?
- Отсюда и начнём. Живей, ребята, берите гробы и выносите их отсюда к чёртовой матери.
Зигмунд в своём логовище обливался холодным потом.
- А я думаю, начать лучше с участка семьи Блёклер.
- Почему?
- Потому что там мы быстрее закончим, а затем вернёмся сюда.
- Да эту махину за три дня не своротишь!
«Если они начнут крушить мой дом, - в отчаянии подумал Зигмунд, - я взвою как грешник в адском пламени. Посмотрим, долго ли сохранится их маловерие, когда они услышат жуткие вопли прямо из могилы».
- …В первую голову измерим всё и пометим, а там поглядим. Может, и в самом деле стоит начать с участка Блёклер. К чему перетруждать себя, когда погода так немилосердна, а вино терпко и горячо…
- Говори больше про вино! Небось вспомнил, кто дожидается тебя дома?..
- Зависть, мой друг, зависть и злословие сгубили немало честных жизней. Будь осторожен…
С хохотом и прибаутками строители покинули склеп, оставив Зигмунда в состоянии близком к беспамятству, взъерошенного и дрожащего от страха. И, вместо того, чтобы провести день, как подобает вампиру, в спокойном сне и переваривании вчерашней крови, он не мог сомкнуть глаз: голоса, крики, удары мотыгой, шум роемой земли, смех и сквернословие не смолкали за стенами склепа до самого заката и часто так приближались к Зигмундову лежбищу, что тот едва удерживал себя в гробу.
  Могильный сон – не сахар и не мёд,
  И тяжек нам земли промозглой гнёт,
  Но вдвое горше он, коль над могилой
  Звучит пирушки хохот нечестивый.
Несчастный вампир весь извертелся в гробу, разрываясь между боязнью и злобой, надеждой и ужасом. Но наконец судьба сжалилась над ним, и строители ушли.

Ранним вечером, в прекраснейшее время суток, когда небо бело как ангел, и город словно выписан синей краской на чистом холсте, когда прозрачные сумерки лишь чуть-чуть размывают этот рисунок, уже потемнелый от влаги, но ещё ясно различимый, – в этот час вампир Зигмунд, дрожа, вылез из гроба. Не имея сил сразу встать на ноги и идти, он сел у подножия, на котором покоился саркофаг, обхватив голову руками и раскачиваясь. Неужели же даже в гробу ему не будет покоя!
Словно одурманенный, он поднялся, собрал немногие вещи, вышел из склепа, покинул кладбище и побрёл по городским улицам, держась безлюдных мест, пустырей и переулков.

Зигмунд Силенциус шагал прочь от кладбища Святого Гервасия. Лицо его было так бледно и ужасно, что встречные прохожие оглядывались.

Либертина хмурилась, Джанмария расхаживал по комнате, вдев руки за пояс.
- Да, денег нет! – сказал он сердито. – Нет!
- Но они нужны, - произнесла Либертина.
- Что с того? «Они нужны!» Словно сказала заклинание! Мы не в сказке живём, и оттого, что деньги нужны, они не появятся! Согласен, нужны, необходимы, должны быть, но их нет!
- Так следует их достать, - ответила Либертина невозмутимо.
- Чтобы их достать, - сказал Джанмария, всё больше распаляясь, - нужно сначала их положить, туда, откуда потом будешь доставать. Даже философский камень не в силах сотворить золото из воздуха. Достать! Будто бы они лежат и ждут – когда же нас достанут?
- А ты уже смирился, - сказала Либертина. – «Денег нет»! И быть не может! Или просто кто-то даже пальцем не пошевелил, чтобы они были?
- Где я их возьму?!
- О, тёмный бог мой, - сказала Либертина. – Да где угодно! Да даже я могла бы достать деньги! У любого из этих хлыщей, с которыми я танцую каждый Божий вечер, целое состояние сверкает на пальцах, банты заколоты богатством, а в карманах – золотые копи. Проще простого заманить одну такую комнатную левретку в аллею потемнее и пустить ей кровь, а потом ограбить. Никто и не заметит.
- Либертина! Сколько раз я объяснял, что мы не можем сейчас убивать знатных особ! Пару раз нам сойдёт это с рук, а потом поднимется тревога. Мы сейчас на виду, Либертина. Только переодевшись, скрыв лица, выбрав место, где не бывает никто из наших знакомых – а значит, лишь в каком-нибудь нищем, заброшенном приходе на окраине – мы можем без опаски изловить безвестного, худородного оборванца и утолить им свою жажду. Но что возьмёшь из кармана бедняка, кроме дыр?
- Вот разбойники нисколько не боятся нападать на богачей, - сказала Либертина с ядовитой издёвкой. – Смертные люди смелее неумерших!
- Разбойники, - сквозь зубы сказал Джанмария, - не посещают балов и приёмов. Покажись они там, наутро же станцуют в воздухе польку.
- У ленивого всегда найдётся оправдание, - ответила Либертина.
- Ты же не станешь драться с дождём или ругать непробиваемую стену, - сказал Джанмария. – Дождь не иссякнет и стена не рухнет. Скажи мне хоть тысячу слов, всё равно я не в силах изменить обстоятельства. Придётся нам отложить эту чёртову свадьбу до лучших времён.
- Нельзя её откладывать! – воскликнула Либертина. – Нельзя! Проклятие! Всё складывалось так удачно, контракт подписан, помолвка назначена – и вдруг из-за тебя всё срывается!
- Из-за меня?! Я из гроба вон лезу ради её блага, а она сидит себе, как королевна на именинах, и ещё жалуется! Да ты…
- Ничтожество, - сказала Либертина.
Джанмария схватил её за волосы и поволок по полу, но Либертина была более старым вампиром, намного сильнее его. Вырвавшись, она в ярости едва не разодрала его на кусочки. Поверженный Джанмария отполз в угол; однако, излив злость и устыдившись, Либертина присмирела. Ссора из-за каких-то глупых металлических кружочков и цветных бумажек показалась ей теперь недостой¬ной носферату, тёмного создания, рождённого ради вечности, ночи и смерти. Она подошла к Джанмарии и помогла ему подняться. Это люди заразили их своей мелочностью, затянули в тря¬сину суеты. Смоем чёрную грязь с рук и окрасим их яркой кровью.

Либертина права. Откладывать свадьбу нельзя. Иначе проклятый маркиз соскочит с крючка, и поместья им не видать. Золото, золото, золото – слово это засело в его мозгу, беспрерывно повторяясь, как прибой. Но как же захватить эту неприступную крепость – богатство?
Чтобы отвлечься, Джанмария вошёл в игорный дом. Купил фишек и встал у колеса рулетки.
- Семнадцать, красное.
Джанмария ссыпал фишки на несколько полей. Он умел играть. Он видел в случайности скрытую логику, которую надлежало лишь вычленить из путаницы разномастных вариантов. Так мозаика кажется кучей яркого мусора, пока её не сложишь в картину. Но зачем? Он пришёл рисковать, а не рассуждать.
- Пять, чёрное.
Удача улыбнулась ему. Джанмария положил в карман выигрыш.
- Десять, чёрное…
Как играют их лица! Отчаяние, надежда, восторг, ужас, жадность – все страсти мира собрались за этим столом. Люди бледнели и пылали, их ладони дрожали, руки тянулись к золоту и серебру, или прятались в карманах, демонстрируя безразличие к исходу игры, или скрещивались на груди, словно стараясь защитить сердце от страданий, а некоторые смертные усмехались – эти знали, что к чему. На что театр, когда есть игорные дома?
- Тринадцать, чёрное.
Что-то чёрный цвет зачастил. Содержимое карманов Джанмарии уже значительно умножилось. Вдруг безумная надежда воспламенила его сердце. Он с маху поставил всё, что имел, на одну цифру – и ещё раз, и ещё – всякий раз шарик падал, как заколдованный, в выбранную им ячейку.
У Джанмарии перехватило дыхание. Вот он, счастливый случай! Сама судьба решила сделать им роскошный свадебный подарок. Он должен добыть приданое, и он его добудет. Уже все игроки в изумлении следили за его непрерывным везением. Ещё немного – и заветная сумма в его руках.
Ладони – как лёд, колени – как волны в ветреный вечер, горло – словно пересохший колодец. Не только колесо рулетки – весь игорный дом завертелся и замелькал перед глазами Джанмарии. Кружение замедляется… шарик скачет тише… лениво перепрыгивает последний барьер…
Всё провалилось. Золото, блиставшее так близко перед глазами, померкло в одночасье.

Джанмария оцепенел от разочарования. Потом пожал плечами. Все, находящиеся в зале, смотрели на него, кто откровенно, кто исподтишка. Пусть думают, что эти деньги для него – ломаный денье. Никто не должен знать, как он беден, беден, точно куст зимой. Ноги у Джанмарии подкашивались, потому он поневоле продолжал стоять у стола, дожидаясь, пока нервы успокоятся.
Вампир лениво следил за игрой. Пришла очередь другим игрокам воспарять душой и низвергаться в пропасть. Красное и чёрное, цвет жизни и цвет смерти, сменяли друг друга, и беспорядочно мельтешили цифры – и когда Джанмария следил за ними достаточно долго, он понял закон этой игры. Уже не случайность, не догадка – он знал определённо, какой жребий должен выпасть, знал так же наверняка, как истинный христианин знает порядок слов в молитве.
Джанмария сунул руку в карман и вытащил последние гроши, оставленные на извозчика.
Чутьё не обмануло его. Шарик послушно катился на положенное ему поле, не пытаясь больше ни одурачить, ни надуть его. Ради интереса Джанмария два раза поставил на проигрышное поле. Нет, это не везение, подумал он, расплачиваясь. И вот, уверившись в себе, он начал игру.
Много ночей он мечтал о таком озарении. Он предчувствовал математику удачи, но никогда до сих пор не мог вывести формулу фортуны, которая превратила бы догадку в науку. Эта игра будет его шедевром, его первенцем, его коронацией. Ужас – и восторг: птицы, впервые взлетающей ввысь, волка во время лосиной ловли.

Проклинаемый кассиром, провожаемый взглядами, Джанмария покинул игорный дом. Лицо его оставалось непроницаемым, пока он не удалился на несколько сотен шагов – а затем Джанмария скрылся в кустах, и там, невидимый для других, рухнул на колени, прямо в грязь, поднял руки к чёрному небу, и слёзы обожгли его глаза.
Бог мой… Спасибо… Успех, удача, счастье… Бог мой…

Пунцовый платочек к красному корсажу и белому платью с жемчужно-бежевой верхней юбкой. Или вот этот бордовый бархат на чёрно-золотых шнурочках? Вот прекрасная ткань: тонкое серебряное шитьё по чёрному, как раз в её вкусе. Граси обещала изготовить ей воротник из нескольких алых языков с каплями рубинов на концах; несколько экстравагантно, но ведь тем она и блистает здесь: дерзостью, необычностью, неприличием. У людей в крови намертво засел страх очутиться в одиночестве, стать изгоем. Ну, а тёмная тварь изгнана из общества по природе своей и одинока даже в толпе, словно луна среди звёзд.
Скоро она приберёт к клыкам этого славного маркиза. Как он смотрел на неё, бог мой! Молчалив, точно чурбан, и двигался-то как деревянный – неужто от смущения? Но ничего, мой драгоценный деревянный мальчик. Славное поленце! Долго будешь гореть! Такими, как ты, я разжигаю огонь, чтобы обогреть руки в мороз.
Сложности супружеской жизни уже начинали смешить её. Не испугалась же она тюрьмы и костра, и винодавильни войны, когда кровавый сок так и брызгал во все стороны, и ссылки в ледяные горы, и разбойничьего замка – славное было времечко! Что бы сказало тёмное Сообщество – Либертина, бессмертная во второй крови, – атаманша лесной шайки! Ха-ха! Вся округа боялась её, и даже королевские солдаты отступили, трясясь от страха.
Либертина закрыла глаза: чёрная резьба леса на розовеющем небе, две сотни человек, покорных ей как собственные руки, и она – в лунно-белом платье, как лилия на болоте. Они не стреляли, просто шли вперёд, несмотря на угрозы и потрясание оружием и крики их противников, а когда сошлись лицом к лицу, Либертина разорвала зубами глотку тому, кто первым бросился ей навстречу, и принялась пить его кровь. Солдат охватил суеверный ужас, они разбежались, растеряли оружие, и перебить их стало несложно.
Что уж там супружество. В этом, пожалуй, есть даже что-то развратно-забавное – в грязном сожительстве с человеком, со смертной тварью, такой жалкой и слабой. Джанмария считает, что лучше бросить эту затею. Он боится. Говорит, что денег у них теперь достаточно, а во всякой игре нужно вовремя остановиться. Но ведь ждать нужно всего девять месяцев, а затем – плеснуть чуток чудодейственных капель в бокал маркиза, и она – счастливая владелица богатой земли и красивого замка.
Да, мой добрый, славный д’А.: я чёрная вдова. Ты создан на один день: чтобы в поте заработать золото, построить дом, прославить своё имя и вручить мне всё это – а я буду жить вечно.
Ах, какая прелесть! это изумруды? Боже мой, точно вырвали у кошек их зелёные и золотые глаза и нанизали на нитку! Сколько стоит это чудо резца? О, немало! Но неважно, мой будущий муж заплатит за всё…

Свадьба Либертины и маркиза д’А. была назначена на будущий месяц, а именно третье августа 1750 года, день Святого Стефана.
Карты сданы. Маркиз принял взятку с пиковой дамой и двадцатью тысячами червей. Его партия проиграна – если только он не задумал собрать все взятки и не оставит их всех при нулях в конце игры. Никто не знает, как на этот раз замешал карты дьявол.

  Обрюзг вампиру склеп безлюдный,
  Могила стала не мила,
  И так его хандра взяла,
  Так мрак и холод опаскудел,
  Хоть сам на кол бросайся грудью.
  «Всё те же кости, те же лица!
  Какая скука здесь, в гробу!» –
  Воскликнул он, чеша во лбу. –
  «Прощай, постылая гробница!
  Хочу в Париж! Хочу в столицу!»
Вампир Влад Дракула, бывший господарь Валашский, а ныне обитатель заброшенного, заросшего бурьяном замка в самом сердце леса, ведший до сего дня столь тихую, скрытную жизнь, что никто о нём и не слыхал, вдруг покинул свои руины. Пресытившись покоем и упившись властью, он жаждал теперь познать голод странствий.
Ему вдруг вступила в голову мысль, что он зарос плесенью в провинции и пора бы поднять праздный зад с софы, проветрить замшелый мозг, разогнать кровь, в общем, пустить под лежачий камень немного воды. Таким образом, однажды вечером он простился со своим лучшим другом, вампиром Белой Лайтой, добыл рекомендательных писем и поскакал во всю прыть к французской столице, славному городу Парижу.
Он проехал уже больше полдороги. Сердце его так возбудилось близостью столицы, что, казалось, он отсюда чует запах духов и вкус крови аристократов. До его мысленного слуха доносились звон золота, театральные арии, бег шарика в рулетке, а духовные очи узрели вдалеке… впрочем, как передать словами красоту Парижа?..
Словно дикий разбойник, Дракула восседал у костра среди тёмного леса, в чащобе, с давних пор обжитой всякими хищными тварями. Волки вампирам не враги. Однако, взволнованные сиянием луны, животные выводили такие рулады и баллады, что Дракула в конце концов выругался:
- Ангел им в глотку! Что у них там – поэтическое состязание с соловьями?
Затем вздохнул, загнул руки за голову, лёг на траву и обратил свой взор к звёздам.