Наши дети наследие жанны гамбарян

Здесь размещены трогательные воспоминания моей родной сестры Жанны Георгиевны Гамбарян (Голубковой), безвременно ушедшей из жизни, светлая ей память!.. Вся жизнь ее была посвящена детям, как дома, так и на работе...

ЖАННА ГАМБАРЯН

НАШИ ДЕТИ

2007г

От издателя


К глубокому сожалению, эта рукопись моей дорогой сестрички Жанночки попала ко мне слишком поздно, когда автора уже не было с нами. Все предыдущие ее воспоминания мне посчастливилось оформить в отдельные книжки, и Жанночка раздала их всем причастным к тем событиям, которые она описала с удивительной подробностью, вниманием и теплотой.
Рукопись «Наши дети» написана ею, уже тяжело больною, в последний (как оказалось) год ее жизни. Она словно спешила ликвидировать пробелы в своих предыдущих воспоминаниях и оставить память о тех событиях, которые, кроме нее, уже мало кто помнил. К сожалению, эта рукопись выглядит неоконченной, но тут уж ничего не поделаешь…
Я сам был свидетелем рождения и взросления детей Жанны и Артура Гамбарян, но многие подробности тех событий стер из памяти проклятый склероз, а некоторые вообще, мне кажется, я узнаю впервые.
Увы, я не могу уже поделиться с автором своими впечатлениями от прочитанного, но считаю своим долгом оформить и эти воспоминания отдельной книжечкой и вручить их, в первую очередь, самим детям - Андрею и Карэну Гамбарян. И на память об их рождении и раннем детстве, и на память об их замечательной матери – Жанне Георгиевне Гамбарян (урожденной Голубковой).
Хотелось от себя добавить только несколько слов. Конечно, не бывает двух одинаковых людей, мы все разные. Но для своих родителей – мы всегда самые лучшие. Они отдают нам и свою любовь, и годы жизни, и здоровье. И святая обязанность каждого повзрослевшего ребенка, независимо от цвета его волос, глаз и т.п., - успеть отплатить благодарностью своим стареющим родителям еще при их жизни, постараться воспитать чувство такой же благодарности у своих детей даже в условиях XXI столетия. Удачи Вам!

Октябрь 2008г                П.Голубков

АНДРЕЙ

Некоторые люди считают, что все младенцы похожи друг на друга. Но это далеко не так. Индивидуальность проявляется в каждом новорожденном не только внешне, но и в характере. О каждом ребенке можно было бы написать целую поэму, но ребенок требует круглосуточной заботы, поэтому жизнь мамы, особенно если рядом нет бабушки, превращается в круглосуточную неусыпную вахту, и тут нет лишней свободной минутки. Но появление первенца – это всегда такое чудо, счастье и потрясение, которое помнишь всю жизнь…
Сегодня я лежу. Попробую, если хватит сил, описать, как это было с нами.
Поздно вечером у меня начались схватки, которые всё учащались.
Я попросила своего, такого же «опытного» в этих делах, Артура вызвать скорую помощь. А он предложил:
- Ну зачем на ночь глядя? Может, потерпим до утра?..
Моя мама рассмеялась, а папа рассердился:
-Ты, может, и потерпишь, а ребенок ждать не будет!..
Телефон-автомат был возле кинотеатра «Победа», а на дворе была февральская стужа. Артур был такой растерянный, что мой папа отправился вместе с ним.
«Скорая» приехала через полчаса. За это время мама «упаковала» меня в моё осеннее полупальто (ничего другого у меня не было, да я бы и не влезла ни во что другое). На полупальто было видно несколько рядов следов от пуговиц,  переставляемых по мере моего «округления». В холодном салоне «скорой» летали снежинки, у меня стучали зубы. Рядом сидел дрожавший от волнения Артур, пытавшийся меня успокоить. Возле магазина «Светоч» у «скорой» кончился бензин, водитель пошел одолжить бензина у проходивших мимо машин. Медсестра, сидевшая в кабине, ругала водителя и уговаривала меня дышать широко открытым (и без ее совета) ртом. Мой муж перешел на родной свой армянский язык… Наконец, дверь «скорой» (до этого несколько раз открывавшаяся, чтобы случайные водители прониклись сочувствием и отлили бензина) распахнулась в последний раз. Пожилой водитель коротко высказался, что он думает о таком «сервисе», и бегом бросился к своей машине. Зажурчала живительная струйка переливаемого бензина, «скорая» сорвалась с места, как на автогонках… А я дышала и мысленно умоляла ребенка задержаться, потерпеть. В глазах было то темно, то сверкали молнии… Меня вынесли, я услышала только: «Воды отходили?» В глубине сознания мелькнуло: «Какие воды в такой мороз?!.», а дальше всё слилось в сплошную боль… Помню, в два часа ночи я сказала  кому-то из медиков: «Я умираю, больше не могу!..» Мне ответили: «Ты еще даже не представляешь, девочка, сколько ты сможешь!.. А сейчас слушай мой голос и давай стараться вместе. Ребенок очень крупный, помоги ему, раз так раскормила!» и, ликующе: «Умница! У тебя сын!». Передо мной мелькнуло расплывающееся светлое пятно, и я погрузилась в темноту, унося с собой: «4,250! Вот это богатырь!». Очнулась я в узенькой палате на втором этаже, где, кроме меня, лежали еще три женщины, рожавшие уже повторно. Чувствовала я себя очень странно, как-будто часть меня оторвали и куда-то унесли. Ребенка мне принесли только на третий день. Это было такое светлое, улыбающееся чудо с легким пушком на крупной круглой головке и с дедовскими голубыми глазами!..
Ел он очень «деликатно», но основательно, до отрыжки. Выглядел старше остальных младенцев, от малейшего прикосновения к его щечке – расплывался в улыбке, приоткрывал глаза, и как-будто зажигал свет. У него были длинные пальчики на ручках и ножках. Когда был голодным, он плакал неожиданно тонко и жалобно. Я сразу стала его защищать от медсестер (сейчас уже понимаю, что просто ревновала). Им хотелось чаще видеть это чудо, освещенное улыбкой, а мне казалось, что они не дают ему спать. Кожа у него была светлой, носик аккуратный, не похож на армянский. И был он абсолютно здоров, но у меня осталась приличная внутренняя ссадина. И ежедневные процедуры по ее обработке не давали мне слишком расслабляться и забыть ужас боли. Я даже не подошла к окну, когда Артур первый раз принес передачу. Всё размышляла: «Ну почему природа так несправедливо распределила, что все муки достаются женщине?!.». На третий день одна из сопалатниц спросила: «Ты почему не подходишь к окну? Тебя что, насильно выдали замуж?» А когда я высказала ей свои возмущения, она засмеялась: «И на его долю хватит в жизни боли, ты посмотри на него, думаешь сейчас ему легче, дурочка?». Я подошла к окну и, не отдергивая занавеску, посмотрела на Артура. Он смотрел на окно с таким ожиданием и безнадежностью, что сердце моё дрогнуло, я мысленно обозвала себя идиоткой и отдернула занавеску. На лице мужа вспыхнул волшебный свет улыбки, и я поняла, почему наш ребенок так похож на него и не похож одновременно. Я бросилась к кровати, где спал, блаженно посапывая, наш первенец, осторожно подняла его и поднесла к окну. Артур сиял. У меня было так легко на душе, что с тех пор на болезненные профилактические процедуры я отправлялась как-будто так и надо. Ребенок был крупный, а я неопытная, и началась еще одна боль – трещины. Мамочка меня успокаивала: «Приедешь домой – я тебя быстро приведу в порядок». Я верила, а пока кормила сына молоком с кровью, сначала сжимая зубы, а потом мысленно напевая про себя старую песенку: «Эх, Андрюша, нам ли быть в печали?..». Так и стал наш первенец Андрюшей. Всем понравилось. Артур сказал, что по-армянски Андрей звучит «Андро». На том и порешили. Хоть долго еще знакомые Артура подтрунивали над ним: «Что же это за армянин с голубыми глазами?» А Артур яростно доказывал, что коренные армяне произошли от аланов, а у тех были голубые глаза, потом же, от смеси с турками, глаза стали темнеть.
В больнице я была относительно спокойна за Андрюшу и уверена, что всё сделают как надо. Дома я всё для него приготовила еще за год до его появления, все распашонки были вышиты, чепчики, пеленки, конверт – как на выставку. Но меня охватила паника: мне казалось, что целая армия микробов готова напасть со всех сторон на моё светящееся улыбкой чудо. Я даже маме перестала доверять до конца, и беспрестанно кипятила соски, прокаливала утюгом андрюшино белье. Моё волнение передалось и ему, за две недели он потерял 250 граммов. Я была в панике. Мамочка уговаривала, что мне самой надо быть спокойней, тогда и Андрюша придет в норму, что мне надо хорошо выспаться. Она или папа вывозили Андрюшу в коляске во двор, на лавочку под окном – «гулять», а я засыпала. И сынок сразу стал набирать вес. В один месяц он весил 5,350, а в год – почти 10 килограммов. Но я его тяжести долго не замечала и очень любила с ним гулять, гордясь своим здоровым и красивым сыном. Правда, ходить и говорить он начал поздновато, также поздно появились зубы. Мальчик очень любил природу, а общался со мной улыбками и взглядами, что меня вполне устраивало, пока мне не подсказали, что над добиваться от него ответов на вопросы. Я стала покупать игрушки, которые до этого казались мне «общежитиями микробов». Когда Андрюше исполнилось три месяца, мы с ним, как тогда и полагалось, отправились на работу. Андрюшу оформили в ясли по улице Карла Маркса (ныне Греческой), где потом был детприемник.. Я относила его и мчалась по улице Семенишина в детсад «Азовстали» на работу воспитателем. Во время дневного сна детей я летела в ясли кормить его, а если он спал, сцеживала молоко. Так мы и работали. Андрюша стал «Чижиком». В яслях его очень любили и дети, и нянечки, но начались неизбежные инфекционные болезни. Однажды он простыл, простуда перешла в воспаление легких, а, поскольку мы были в контакте с дедушкой по туберкулезу, то его положили в детскую больницу в здании бывшего детсада напротив школы №1. Господи, как я ревела без него!.. Когда он видел меня, - мы ревели дружным дуэтом. Моя мамочка придумала такую уловку: стояла у окна палаты, где дети играли на ковре, и упирала руку в бок, а мне разрешала увидеть моего «Чижика» только через это «окошко» без опасения расстроить его. А он, как Маугли, время от времени поднимал головку к потолку и взывал к нему: «Ма-ма-а!..». Я утыкалась зареванной физиономией в мамину спину, а она строго говорила мне: «А ну хватит! Ты мама, или ребенок маленький? Терпи!..». И всё же я забрала его раньше срока долечивать дома, потому что ему хотели сделать повторный рентген легких из-за бракованной пленки. Слабые были у «Чижика» и ушки, очень чувствительная и восприимчивая кожа. Однажды весной он упас и стесал кожу на коленке. Заживала ссадина очень долго, а в песочнице в нее еще и попала инфекция, начался фурункулез. Это был тихий ужас: всё тело ребенка покрывалось маленькими нарывчиками, которые надо было смазывать зеленкой, а вокруг нее появлялся целый хоровод новых – и так без конца. Уже истекал срок пятого больничного, и я взяла отпуск. Вот тут мне посоветовали пойти к врачу Д.Ф.Кологномосу на дом. Он был вдовцом и жил на квартире по улице Николаевской. Он уже плохо видел, плохо слышал и не хотел нас принимать, но суть проблемы ухватил сразу: «У Вашего ребенка – невосприимчивость к зеленке. Это, хоть и редко, но бывает, Ему надо нарывчики смазывать синькой, и хорошо бы вывезти его куда-нибудь морем. Смена климата поможет очистить кожу. После возвращения сделайте ему местное переливание крови, и всё будет в порядке. Никаких денег! Пусть будет здоров малыш! Давайте ему побольше витаминов и следите, чтоб не простужал уши и ноги». Он выписал рецепт синьки и ушел в свою комнату, зарыв дверь. А у Андрюши под подбородком уже висел целый карбункул из семи гнойных стержней, который хирург вскрыл и вставил фитиль. И вот мы с «разукрашенным» Андрюшей, в повязке с «заячьими ушами», на теплоходе, который тогда ходил регулярно, отправились на Кавказ, на родину Артура. Раз в день судовой врач делал «Чижику» перевязку, а я старательно покрывала драгоценной синькой все высыпания. Пока мы добрались до Тбилиси, на теле нашего первенца лишь кое-где остались синие мазки, в том числе и под подбородком. Повязку сняли совсем. Вот только с тех пор у него временами, чаще по ночам, болели ножки. Тогда бабушка и дедушка заворачивали его в одеяло и выносили во двор. С возрастом прошло и это. А мариупольский врач Диомид Фотиевич Кологномос, который спас жизнь нашему «Чижику», скончался в 1966 году. Это сейчас я знаю, что дело могло закончиться плохо, а тогда… Светлая память старейшему мариупольскому врачу, спасшему жизнь нашему первенцу и многим жителям Мариуполя!..
Я «отлучала» нашего первенца от груди аж до полутора лет (может, потому он и запоздал с развитием). Но он так жалобно плакал ночью, что я не выдерживала, и всё начиналось сначала. Поэтому, когда в профкоме «Азовстали» мне предложили бесплатно «горящую» путевку на 20 дней в Баку и Ереван, мои родители и муж решительно сказали: «Поезжай!»…

КАРЭН

Лето 1967 года было очень жарким, плавился асфальт. А мы ожидали рождения второго ребенка и готовились к свадьбе моего младшего брата Пети с Люсей Папакиной. Меня мучил токсикоз от любой еды и даже от запахов (чего не было, когда ожидала Андрюшу). Я успокаивала себя тем, что с меньшим весом ребенка легче будет рожать. Многие говорили, что сильный токсикоз бывает, когда носишь девочку. Я радовалась: косички, бантики… 15 июля 1967г, когда я, в халате необъятной ширины, сидела в комнате родителей под струей вентилятора, пожертвованного мне Людой Ельяшевич, моей сотрудницей и лучшей подругой, - в комнату со двора ворвался Андрюша. Лицо его сияло, он с придыханием еле выговорил: «Ма-ма, там ка-а-ле-ва!!!». Вошла Люсенька (в свадебном платье и в сопровождении нашего Петеньки), действительно похожая на сказочную королеву.
Вечером все мы отправились в дом Люсиной бабушки на улицу Карла Либкнехта (ныне Митрополитскую). Гостей (родственников и друзей) было человек семьдесят. За мной поручили присматривать младшему брату Артура – Георгию. Потом молодежь отправилась к морю, а я, конечно, домой.
Вскоре мне предложили лечь в роддом «на ускорение», но я отказалась. Дело в том, что ребенок начал шевелиться, и я пошла в консультацию зафиксировать шевеление в три месяца. Меня высмеяли, поскольку это бывает только при половине срока. Убедить врача я не смогла, и получалось, что я «перехаживала» уже целый месяц. Но я настояла на своем. Петенька смеялся: «Сестричка, куда ты тянешь, на 20 августа? Ведь в этот день родились и мама, и тетя Надя, и я! Имей совесть, давай пораньше!..» Очевидно, ему удалось «усовестить» меня, и 15 августа в 20ч30мин я родила второго сыночка. В тот день я оказалась в предродовой палате, где меня приветствовал хор из двенадцати рожениц. Это было зрелище, способное испугать кого угодно! Хорошо, что у меня уже был опыт. Пока меня окончательно не «прижало», я пыталась как-то отвлекать женщин анекдотами. Но передо мной разворачивался такой анекдот из жизни, что я попытаюсь припомнить отдельные эпизоды.
Девочка-солдатка из Мангуша металась по палате, а ее пожилая мама дежурила в кустах под окном. В перерывах между схватками роженица бросалась к окну: «Мама!». Мать выскакивала из кустов и отчаянно пыталась добраться до окна над высоким цоколем: «Я здесь, дочка!». С полминуты они общались по-гречески, но вдруг дочь с визгом хваталась за низ живота и кричала: «Уйди! Уйди!». Мать, покряхтывая, снова спускалась с высокого цоколя в кусты, а через 5-6 минут всё повторялось. Наступили сумерки, в палате зажгли свет. Вдруг одна из женщин, которая ждала третьего ребенка, придвинула тумбочку к кровати и решительно стала пытаться взобраться на нее. Вошла нянечка: «Что ты делаешь?!.». Та сквозь стоны ответила: «Я сейчас спрыгну с нее – и он выскочит… Не могу больше терпеть!..» Все стали ее уговаривать: «Ты же убьешь ребенка и сама покалечишься!..» Пришла акушерка, и они с няней увели «парашютистку» в родовую палату. Моя соседка по палате, довольно крупная женщина, всё чаще удалялась в туалетную комнату (с одним «очком», маленькую и тесную). Остальные в это время приплясывали под дверью. Потом вдруг стоны за дверью перешли в вой, примчалась нянечка: «Давайте добывать ее оттуда, ведь угробит ребенка!..» Добыли с трудом неимоверным, доставили ее сразу в родовую палату. А тут наступила очередь солдатки. Темным пятном виднелся на окне силуэт ее мамы, дочь билась и корчилась на кровати, а «конвейер» наш застопорился: оба кресла были заняты роженицами. Акушерка металась между ними, а мы тенями скользили по тускло освещенному коридору в надежде, что подошла наша очередь. Закричал ребенок, но у нас уже не было сил поинтересоваться, кто родился у «парашютистки». Нянечка, беззлобно похлопывая полотенцем, как гусынь, загнала всех в палату, пообещав, что сейчас прибежит акушерка посмотреть всех и определить очередность. Напарницей солдатки оказалась я. Акушерка бегала по треугольнику (кресло – кран – второе кресло – снова кран). Солдатка кричала без перерыва, но вдруг резко умолкла. Акушерка была уже возле меня: «Кто у тебя уже есть?». Я ответила, что сын. Она воскликнула: «Ну, это дочка! Вон какие кудри густые, черные, длинные! Теперь придержи дыхание, а то соседка уронит малыша на пол.». Я изо всех сил старалась не дышать, но ребенок не хотел или не мог ждать, он шел напролом и вдруг сильно закричал. У меня потемнело в глазах… Очнулась от нашатыря и услышала: «Всё, всё! Молодец! Любуйся на своего богатыря!» Я забеспокоилась: «Вы наверно перепутали? Сами же говорили: дочь!» Она засмеялась: « Я не могла перепутать, Вы обе родили мальчиков, но твой – богатырь, с уже готовой прической, вот я и подумала, что девочка…» Я спросила: «А почему он так горько и долго плачет?» Она ответила: «Слишком торопился и сломал себе ключицу. Сейчас сделаю обезболивающий, и он отдохнет. А до свадьбы всё заживет… Но и ночь была сумасшедшая, 12 рожениц! Сколько работаю, а такое – впервые! У меня до сих пор руки дрожат, но, слава богу, потерь нет, все живы!..» Но в нашей палате она появлялась и утром, и вечером всю неделю. Потом призналась: «Я боялась, чтобы не было заражения крови, ведь не было времени даже руки толком вымыть». Позже она попросила: «Ты поговори с молодой мангушанкой, а то она не хочет кормить своего сына. Увидела твоего и говорит, что своего «уродца» кормить не будет. А у малыша родовая желтуха и вытянутая форма головы» Я пообещала, а сама разглядывала своего пострадавшего «торопыгу», поневоле сравнивая его с Андрюшей. В Андрюше меня разочаровал только пушок на голове, ведь у отца такие чудесные волосы. А у первенца цвет волос был мой, светлорусый. Жаль, если и густота будет как у меня (хотя в детстве у меня были косы и густые, и темнорусые). Но мне хотелось черного цвета. В остальном же ребенок был такой нежный и гармоничный (только уж очень обидчивый).
Младший сын был другой. Конечно, волосы были черные, из-за чего кожа казалась белоснежной. Но весь он состоял из вихрей. Один на лбу, «как корова лизнула». Две макушки, круто заверченные навстречу друг другу, торчали наверху вздыбленным гребнем. Пальцы рук и ног – короткие и плотные. Сильно «вырезанные» ноздри…
Ел он жадно, взахлеб, до отрыжки, высасывая обе груди. Трещины превращались в расщелины. А меня перед началом кормления трясло от ожидания пронзительной боли, когда ко мне поднесут «голодного львенка» с еще закрытыми глазами, но широко распахнутыми ноздрями, жадно втягивающими воздух, и раскрытым ртом, дрожавшим от нетерпения. Когда от одной налитой груди оставался только пустой мешочек, малыш начинал басом требовать полной, и весь ужас повторялся. Я не могла позволить себе даже вскрикнуть от боли, чтобы не испугать ребенка. Но, в результате такого «испытания», иногда приходилось выделять пеленку и маме…
Дома было легче мне, но ребенку пришлось помучиться еще. В роддоме детей развозили для кормления студентки-практикантки медучилища. Младенцев укладывали на коляску, как карточные фигуры, а любимцев носили на руках, как столбики. Толком пеленать студентки не умели, и их восторженность обернулась мучением для моего младшего сына. Потертости на ножках, случающиеся у пациентов роддома, превратились у него в раны, от которых пришлось избавляться очень долго. Помог гидрокортизон, который нам принесла Валя Карташова. Поскольку наша участковая врач приписала всемогущую зеленку, а она на открытую рану давала обжигающую боль и сразу сплывала. Наш «львенок» не спал, плакал даже во время еды, от боли расходовал втрое больше пеленок. Вес – 3кг900г.! И мы с мамой решились наложить на ранки марлечки с тонким слоем гидрокортизона. Малыш проспал все три кормления. Зато когда проснулся – вытянул из меня всё, что мог, и всё прежде сцеженное молоко! И тут я впервые увидела его улыбку. Улыбался он, как взрослый, даже не по себе стало… Потом привыкла. А он всё пугал меня своим странным развитием. Старушки всё пугали меня, что такое странное развитие – «не к жизни…»
В 4 месяца он укусил меня первым зубом и самостоятельно уселся, звонко лепеча: «Галя, галя, галя…». Мама смеялась: «Какая же ты Галя? Тебе родители «лишний кусочек» передали…»
В конце концов я «доелась» до 73кг, совсем «вышла из гардероба». Пробовала сцеживать молоко для детской кухни, но тут у брата Люды Ельяшевич, Аркадия, родилась дочь Иринка, а молока у его жены не было, так что мои «высокие надои» пришлись как нельзя кстати. Жили они на углу против гостиницы «Спартак», так что носить приходилось недалеко. А наш младшенький уже требовал мясного прикорма, его даже манная каша уже не устраивала. Люда доставала через двоюродную сестру в Донецке детское питание «мясной фарш», и мне стало полегче со сцеживанием, а то я иногда и засыпала во время этой процедуры.
Назвали мы «львенка» Карэном, потому что к тому времени нам удалось восстановить родовую фамилию деда Артура – Гамбарян, а в титрах какого-то фильма я увидела сочетание: «Карэн Кочарян» и подумала, что «Карэн Гамбарян» - будет звучать еще лучше… Позже я узнала, что «Карэн» - по армянски означает: «Лев»…



17 июля 2007г.