Роман глава сорок третья

     1
Затасканный третьесортный поезд Куйбышев – Оренбург без сожаления расстался с семью ульяновскими курсантами, которые вылезли на станции Тоцкое-1. 
Старшим вышагивал Лаврентьев. Он до последнего надеялся на киевские окрестности, а в Тоцкие степи ехал злой как чёрт: больше ни одного сержанта в равную дыру не отрядили. Ссылка объяснялась дубеловской фуражкой, но Прискалов вдобавок едко намекнул, что и распределение по выпуску тоже может оказаться плачевным.

За Лаврентьевым без особого оптимизма тащилось почти всё отделение, кроме Рягужа и Горелова. Первый снискал милость за победу в чемпионате училища, а второму периферийные заплывы не полагались по статусу.
Тоцкая дивизия была знаменита тем, что тут впервые в мире поиграли в войну с применением ядерного оружия. «Зарница» боевых генералов удалась: атомная бомба сработала исправно - на зло врагам, и как показала история, на беду местного населения и подопытного военного контингента.

На этом выдающиеся достопримечательности Тоцких лагерей заканчивались. Глуше мест, чем оренбургские степи и откопать было тяжело, по крайней мере, в Приволжском округе. Но военным людям осваивать бескрайние просторы и заселять тоскливую глухомань сама партия велела.
Погода встретила стажёров не совсем приветливо – ледяной промозглый ветер куражился по степи как хотел, а зазевавшему ухарю, имеющему сомнения опускать у шапки клапана или не опускать, враз отмораживал уши и щеки.

До посёлка Тоцкое, где находился штаб дивизии, да собственно говоря, и вся дивизия, было около двадцати километров. Такой ерундой, как встреча курсантов, никто и никогда не занимался, потому молодым людям пришлось толкаться по еле живому перрону до подхода маршрутного бело-синего ЛИАЗа.
Обстановка за стёклами автобуса ульяновцев не воодушевляла: заснеженная степь, безликий пейзаж, будто ядерную бомбу взорвали несколько дней назад и все свершившиеся тут положительные перемены – лишь белый снег.

От бескрайних просторов дивизия отгородилась длинным разносортным забором, замкнутым в громадный круг, с редкими створами ворот и патриотическими лозунгами о громадном счастье оказаться в Тоцкой дивизии.
Главный въезд начинался одноэтажным опрятным зданием, оштукатуренным под серую «шубу» - контрольно-пропускным пунктом. Там ульяновцы узнали, как пройти в предписанный отдельный мотострелковый батальон.

- Подполковник Кряжук, - поднялся из-за стола комбат - высокий статный офицер с обликом целеустремлённого человека. Гостям он сильно не обрадовался, руки пожимать не стал. «Вам может, и польза от стажировки, - прочиталось на его лице, - а мне морока! Разместить, озадачить и переживать, чтобы ЧП не принесли».
Вопрос с размещением стажёров ткнул словно шило – остриём в самое неподходящее место. Офицер в поисках выхода пребывал недолго. Спокойным голосом он известил курсантов, что мест приятной комфортности в его владениях не предусмотрено, потому они разместятся в казарме, по-солдатски. «Будете поближе к личному составу», - как явную выгоду преподнёс командир.

Сколько не вбивали в курсантские головы чинопочитание, они враз поняли, чем такое радушие грозит. Слишком тесная дистанция с солдатами – значит, никакого серьёзного авторитета, зато взамен неизбежно-вынужденное, ненужное панибратство. Да ещё беда немалая: термометр в казарме показывает всего пятнадцать градусов! Стоило ехать за четыреста вёрст солдатский порох нюхать! Не взирая на грозный вид комбата, стажёры дружно завозмущались. Зря, что ли у них по четыре курсовки?! Завтра, считай, уже лейтенанты. А их на грязные холодные койки!

- Курсантам предписано только раздельное проживание с личным составом! – мрачно доложил Лаврентьев, вдвойне злясь и на ротного - подложенная Прискаловым свинья начала прорисовываться в полной гадкой мере. – У нас инструктаж был.
Он дипломатично разъяснил, что ему придется сейчас звонить руководителю стажировки и докладывать о нарушении. А тот в свою очередь забьёт тревогу перед начальством ступенью выше.

- Тогда за мной! – подполковник бодро поднялся и по территории повёл курсантов к длинному бревенчатому дому. Половина старой одноэтажной развалюхи подавала признаки жизни – там разместился войсковой магазин. Вторая часть с отдельным входом пустовала и красовалась ржавым навесным замком.

Кряжук открыл ключом облезлую расхлябанную дверь, вошёл внутрь. Гости с нехорошим предчувствием проследовали за ним. В полутьме они с брезгливой тоской осмотрелись: грязный холодный коридор, распахнутые настежь двери комнат, паутина, пыль, безжизненные батареи отопления.
- Выбирайте апартаменты, - кивнул комбат королевским жестом.

Переполненные недовольством курсанты молча рассмотрели то, что офицер так опрометчиво назвал апартаментами.
- Атомную бомбу, случайно, не на этот дом бросали? – пошутил Тураев.
Друзья Антона и хотели бы рассмеяться от души, да не получилось. Три недели – слишком большой срок, чтобы закрыть глаза на бытовой дискомфорт. Особенно когда на дворе суровая зима.
- Тут нельзя жить! – наконец, нашёлся Лаврентьев. – Ни тепла, ни туалета…

Парни изо всех сил поддержали сержанта гримасами недоумения. На подполковника это не подействовало.
- Всё, что могу предложить! - решительно сказал он. – Стёкла вставят через два часа! Пол вымоете сами. Кровати, матрацы спросите у моего зампотыла.
- Это - сарай, не помещение! –  Лаврентьев справедливо решил, что терять нечего и попытался, хоть и дерзко, но надавить на комбата. – Вы должны предоставить нормальные условия!

- В пехоте нормальные условия не предоставляются – делаются своими руками! - комбат отбросил лакированное обращение. – И дай бог, чтобы вообще какие-нибудь условия были. Голая земля – на ней живём, в неё хоронят. Пехоте всё размещение – пересечённая местность и подручные средства. Пора знать на четвёртом курсе!

Лаврентьев промолчал - резонность сказанного тянула на двести процентов. В самом деле, если подходящего места нет, то неважно кто приехал: курсанты или не курсанты – оно не появится. А командир, похоже, сделал всё что мог.

Кряжук верно оценил сосредоточенное молчание.
- Последний раз предлагаю. Или в казарму.
- Будем располагаться, - Лаврентьев поставил свой чемодан на пол.
- Через три часа не узнаете комнатёшку, - комбат попробовал заразить курсантов оптимизмом. - Спасибо ещё скажите.
Посчитав вопрос решённым, он пошёл к выходу.
- Ладно, - пробормотал Тураев. – Всё же отдельно жить, сами себе хозяева.
- На зарядку не будут поднимать, – добавил Круглов. - Поспим лишние полчаса.

2
Среди торжества разрухи курсанты выбрали себе единственную комнату с нормальной дверью. Через сорок минут объявился солдат со стеклорезом. Худой с грязными, обветренными руками, он беспрерывно шмыгал соплями и с открытой завистью посматривал на пачку сигарет «Стюардесса», которую важно доставал Лаврентьев. Солдат повозился с рамами, проредил стёкла в заброшенных комнатах, два заготовленных стекла неловко разбил. Но с задачей справился, получил сигарету и удалился счастливый. 

Лаврентьев нашёл зампотыла и втолковал приказ Кряжука получить семь кроватей с матрацами и постелями. Зампотыл тут же отловил плохо выбритого невысокого прапорщика – один в один домовёнка Филю из мультика, и отрядил его вместе с курсантами на холодный склад – снабдить по потребности.
В планы прапорщика такие зигзаги не входили, потому он норовил побыстрее отделаться - стоял в дверях и каждую минуту кричал стажёрам «Нашли»?! Тураев, Круглов и Драпук внимания на «домовёнка» не обращали, долго перетрясали старое барахло при тусклом свете запылённой лампочки.

Кровати попались двух сортов: старые - массивные, угловатые, довоенные. Наверняка не одна сотня тел в своё время нашла приют на этих железяках. Пружины теперь у них безнадежно провисли, повыпали - металлолом. Кровати поновее были полегче и видом поприятней: краска не так облуплена, сетки без дырок. Примеривая туда-сюда запчасти, словно в конструкторе, курсанты собрали три приличных двухярусных кровати и одну обычную. 

Учитывая спартанские условия в заброшенном домике, зампотыл сжалился и выдал одеял вдвое больше. Одеяла, далеко не первой свежести, стажёры долго вытрясали от пыли и тёрли об снег на пустыре, пока не добились мало-мальской пушистости и чистоты.

Поскольку никто не сказал, как будет отапливаться кубрик, новосёлам пришлось проявить инициативу. Способ они избрали проверенный - электрическим «козлом». изживать холод приспособилась чуть ли не добрая половина СССР. Подручные средства, необходимые для вдыхания души в это «животное» всегда найдутся - четыре кирпича, кусок электрического провода и около метра асбестовой трубы. Самые непредсказуемые трудности возникают с вольфрамовой спиралью.

Ульяновцам несказанно повезло: через стенку, в войсковом магазине, среди заурядного военного ассортимента лежали и спирали. Чуда, однако, никакого в этом не было: если проникновение социализма в Тоцкий гарнизон вызывало большие сомнения, то электрификация данной местности оказалась фактом неопровержимым. Электрическая спираль была ходовым товаром в гарнизоне.

Главное условие, когда «козёл» изготовлен и готов поделиться теплом - чтобы поблизости оказалась розетка. Не повредит и надёжная проводка к розетке, но если вместо таковой потянутся подозрительные «сопли» - тоже пойдёт: замерзать из-за того, что провода могут-де загореться, не согласится ни один смекалистый вояка. Предохранитель для такого дела желателен помощнее, но и на нём свет клином не сошёлся – «жуки» родились в один день с предохранителями, и это открытие совсем не новость для завтрашнего лейтенанта.

Здесь фортуна улыбнулась поселенцам: в коридоре висел невероятно ржавый и измятый, словно побывавший под гусеницами танка, электрощит без крышки. Поверить, что оттуда можно выудить двести двадцать вольт было невозможно, но когда взявший на себя обязанности электрика Тураев, вставил в нутро короба медные провода, спираль к всеобщей радости сначала покраснела, а затем брызнула ярким жёлтым светом.

Тепло, рванувшееся наружу, послужило сигналом к дальнейшему обустройству. Теперь уже без всяких сомнений. Полы вымыли на три раза, кровати весело расставили к стенам, а в центре комнаты расположили обогреватель – самый драгоценный предмет. Вместе с теплом комната стала наполняться уютом. Заправленные кровати, белая простынь на нижней половине окна сразу же придали кубрику обжитой вид. Что ещё оставалось для счастья? Только сытно поужинать. Гости прославленной дивизии принялись распаковывать чемоданы.
- Чуть низковато, - посетовал Круглов, придирчиво взирая на «козла». – Кирпичей бы подложить. От пожара подальше.

С кирпичами вышла загвоздка. В коридоре и комнатах нашлось только несколько половинок.
- Поди, поищи! - буркнул Лаврентьев, вынимая остатки дорожной провизии, что заботливо сложила его молодая жена. – Снега по колено.
- А я Рягужу в чемодан кирпич положил, - радостно поделился секретом Тураев, нажимая на застёжки (специально принёс из общежития, куда ходили глазеть - что, как?). - Попёр он его через пол страны. И не заметит!
- Ему что, - обидчиво сказал Агурский. – В Минск поехал! Видите-ли боксёр! Я на его месте и десять кирпичей бы потащил.

Агурского задела исключительность Рягужа – тому простили даже чёрные погоны! В том, что Горелов не сунется в оренбургские степи, он не сомневался, но на боксёра обиделся.
- Ему лишние пять килограмм - как быку мешок соломы, - поддержал Антона Круглов. –Даже лишняя тренировка!

Тураев представил лицо Николая, когда тот обнаружит в чемодане сюрприз. Ульяновский кирпич в Минске! Ручная доставка! Антон засмеялся, но внезапно замолк. Все оглянулись – он недоумённо держал в руке тяжёлый газетный свёрток. Что там кирпич стало ясно сразу, и дружный смех рассыпался по кубрику.

Секунду Тураев соображал, как он мог остаться в дураках, а затем выдал в адрес перехитрившего его друга пару ругательств от души. Кирпич тут же приладили под обогреватель.
– Жалко, не два положил, - пожалел Круглов – за «козла» хотелось спокойствия. Но и второй желанный «подарок» тоже отыскался – в его чемодане. Когда Вячеслав  растеряно вынул обёрнутый в газету кирпич, отделение валилось от хохота.

В первый вечер спать легли рано – курсанты были утомлены дорогой и колготнёй, в которой прошёл весь день. Когда погасили лампочку, темно не стало - свет от обогревателя полыхал словно от костра.
- Со второго яруса дуром не вскакивать! – предупредил Лаврентьев - неосторожный прыжок на средину пола мог закончиться плачевно.
Листок бумаги, планируй он на «козла», сгорел бы не долетая – в воздухе.

  3
К утру обнаружилось, что «козёл» не только греет, за что ему честь и хвала, но и безбожно сушит воздух - до противного першения в горле. Чтобы снабдить комнатёнку желанной влагой, из солдатской столовой принесли две большие миски. Их поставили под обогреватель и каждый час наполняли водой, поскольку они осушались на глазах. Биологический микроклимат был восстановлен.
Второй вопрос, остро стоявший на повестке дня – прокорм. Вариант с солдатским довольствием, так же как и с казармой, никого не воодушевлял. Казённый харч он и есть казённый харч: на вид невзрачен, к употреблению малопригоден, вызывает тоску и изжогу.

По совету бывалых людей стажёры знали, что продаттестаты при желании можно обратить в деньги – рубль тридцать за сутки. А с монетой служивый не пропадёт - хоть на Северном полюсе, хоть в киргизском кишлаке.
За желанные бумажки госзнака пришлось повоевать – тыловики и финансисты в стремлении курсантов получить компенсацию видели страшный заговор, стояли за наличные, как за свои кровные и всё отсылали стажёров собирать подписи.

Каждый офицер, должный расписаться в одобрение замены пайка на деньги, удивлённо вопрошал курсантов, почему они не хотят питаться в солдатской столовой, где вкусно и калорийно готовят. Вопрос своей задушевной простотой неизменно вызывал лёгкий столбняк. Приводить очевидные аргументы офицерам, овладевшим столь извращённой логикой, у курсантов просто не поднимался язык.

Как ни странно, помог сам Кряжук. Непонятно, что такого вдарило подполковнику в голову, но волокита по его указанию быстро прекратилась. После обеда карманы ульяновцев потяжелели на двадцать восемь рублей – за весь срок командировки.
Прокормиться почти месяц на эти деньги было невозможно, а вот прилично обедать за казённый счёт получалось. Уже ура! На завтрак и ужин пошли личные сбережения, но к подобным растратам курсанты приготовились заранее. Шикарная жизнь без убытков не бывает. 

Единственным местом, где кормили вкусно и разнообразно, оказалась гарнизонная офицерская столовая. Громадная, словно цех большого завода, на полторы сотни посадочных мест. Сюда стекались все холостяки дивизии, командированные и прочие жаждущие покушать. За дверью с рифлёным стеклом скрывался зал для важных персон – с полированными столами и мягкими стульями. Глаз местных военачальников радовали белоснежные скатерти и два симпатичных импортных буфета бордового цвета, обставленных посудой.

Два дня у курсантов всё шло хорошо, они неторопливо раздевались в гардеробе, приводили себя в порядок перед высокими зеркалами – расправляли пэша (полушерстяное обмундирование), причёсывались, и с чувством собственного достоинства (скоро уж лейтенанты!) вставали в очередь. Барскими жестами выбирали блюда на свой вкус и рассаживались за столы. Чинно уплетая еду, ульяновцы были на седьмом небе – на улице мороз и ветер, а в столовой тепло, тишина и благодать.

Что и говорить, никакая курсантская, а тем более солдатская столовая не сравнится с офицерской. На раздаче - улыбающаяся девушка, а не какое-нибудь унылое рыло мужского пола. Выбор – чего душа пожелает. После скупого солдатского меню перечень блюд - просто песня. Претензии по вкусу? Ради бога! Никаких! Готовы язык проглотить.

Безмятежное посещение самого замечательного места гарнизона закончилось, когда группу вальяжно расположившихся курсантов заметил коренастый полковник с играющими на скулах желваками. Незамедлительно выстроив курсантов в одну шеренгу, он принялся отчитывать их за появление в столовой, а заодно и за все смертные грехи. Глаза офицера дико вращались от негодования, а челюсти так яростно похрустывали, что казалось - положи сейчас в рот кочергу - полковник перекусит её не надрываясь, и выплюнет не дроблёные зубы, а куски разжёванного металла.

- Ещё здесь увижу – получите по трое суток ареста! – взвился напоследок полковник и отрядил стажёров вон, даже не дав им доесть разложенную на столе пищу.
Курсанты понуро оделись и, вполголоса матеря грозного офицера, покинули столь полюбившийся объект общественного питания. На душе и в желудках было тяжело: деньги уплачены, а удовольствие от поглощения желанных блюд не состоялось. К тому же во всей реальности обрисовался вопрос – что же теперь делать?

На полковника курсанты крепко обиделись. Не разглядеть в четверокурсниках почти готового офицера – стыдно. А требование не появляться здесь иначе как безумной пошлостью и не выглядело. Желудок, вообще, на такие приказы чихать хотел – ему хоть генерал кричи, а харч в утробу помечи! 

4
Полковник с бульдожьими челюстями оказался начальником штаба дивизии – вторым по важности лицом в громадном гарнизоне. Офицер, как и положено на такой высокой должности, чувствовал себя непринуждённо: тычки и брань летели от него с утра до вечера на все триста шестьдесят градусов. Стесняться полковнику было нечего: выше стоял лишь комдив. Поскольку генерал носил лампасы и являлся лицом очень приметным, начальник штаба смело взмыливал каждого, кто ему попадался хоть за километр. Будь полковник трижды слепой, глухой, и даже до полного комплекта увечий - безногий, он исполнял бы свои обязанности без ущерба – нашаривал бы руками первого попавшегося человека и материл бы по полной программе. 

Загадку стажёрам бульдожистый полковник сообразил непростую. Появляться в солдатской столовой с протянутой рукой курсантам было уже не только позорно, но и нечестно – деньги взамен довольствия лежали по карманам. Игнорировать приказ начальника штаба, значит рано или поздно попасться ему на глаза - схлопотать взыскания самим и подставить Кряжука. 

Однако сдаваться перед воинствующим полковником ульяновцы не собирались. Посовещавшись, они решили как и прежде ходить в гарнизонную столовую, но с особой предосторожностью – засылать вперёд разведку. Жизнь очень скоро подтвердила правильность избранной стратегии.

Через день, когда, осматриваясь и прижимаясь к обочине улицы, пехотинцы во главе с сержантом Лаврентьевым двигались к столовой, ульяновцев лихо обошла группа таких же четверокурсников с эмблемами артиллеристов – скрещенными пушечками. Они шли на штурм столовой в полный рост и весело – им на пути ещё не попадался полковник с бульдожьими челюстями.

- Братья по разуму, не торопитесь! - предупредительно и даже по-отечески осадил артиллеристов Круглов.
Артиллеристы, наделённые повышенными математическими способностями, из тысячи причин, побудивших незнакомого курсанта сказать им эту фразу, просчитали только одну: пехота рвётся к прилавку первой.
- Нам уже очередь заняли, - громко отозвался высокий сержант с плоским унылым носом, дипломатически разруливая возможный конфликт в борьбе за первенство.
- Ну, если заняли, то можно, - совсем не обиделся Вячеслав и добавил, - отчаянные вы ребята.

- Артиллеристы - боги войны, - гордо ляпнул самый маленький стажёр-пушкарь, с лицом восьмиклассника. Ульяновцы рассмеялись, а курсанты с чёрными петлицами шумно восшествовали на крыльцо.
- Ошибаешься дружище, - нравоучительно сказал Тураев, впрочем, коллеги-артиллеристы его уже не услышали. - Бог войны – тот полковник.
 Из проулка вывернул уазик начальника штаба дивизии, на который кивнул Антон. Легковушку, что возила их врага, стажёры издалека определяли по двум большим жёлтым фарам возле бампера.

Артиллеристы предупреждением не вразумились, зато учёные пехотинцы дружно отмаршировали за угол – с глаз подальше, и сквозь витражные стёкла столовой принялись наблюдать. «Пушкари» сняли в гардеробе шинели и, поправляя ремни, важно направились к раздаче. К этому времени полковник уже патрулировал запретную территорию, и на раздаче боги войны получили совсем не то, что ожидали. Приехавшие в героическую мотострелковую дивизию за знаниями и опытом, они так и не увидели ни салата под названием «мимоза», ни супа с клёцками, ни молочной рисовой каши с маслом, ни румяной творожной запеканки. 

Вместо этого бедолаги насладились порциями отборной брани от неугомонного полковника. На этот раз свирепый начальник штаба отнёсся к нарушителям более строго, чем к ульяновцам. Разговоры с курсантами он счёл делом безнадёжным и потому добиться выполнения своих приказов решил через командира артполка, куда прибыли стажироваться четверокурсники.

- Командира части ко мне! – приказал полковник сержанту-артиллеристу. Плосконосый бог войны враз понял, что командира артполка ждёт чересчур бодрое начальственное внушение, а значит, «счастья с небес» перепадёт и им. Сержант испуганно подхватил из гардероба свою шинель и помчался в городок артиллеристов.

5
Пока полковник гонял «пушкарей», пока ульяновцы прятались в недосягаемой зоне, уазик начальника штаба стоял у крыльца и молотил двигателем.
- А водила, между прочим, знает распорядок полковника, - запросто сказал Круглов. Видимо, общение с артиллеристами настроило Вячеслава на ещё более высокоинтеллектуальную волну.
- Факт, - Лаврентьев одёрнул шинель и направился к машине.
- Подскажи, когда твой шеф в столовой бывает? - обратился он к водителю.

Водитель, вымытый, выглаженный и сияющий сытым ликом, покосился на курсанта совсем непочтительным взглядом, высокомерно пробурчал: - Не ваше дело.
Лаврентьев поначалу разглядел в ответе солдатика боязнь прослыть болтливым разносчиком военной тайны. Начальник штаба дивизии, как никак, чин не маленький, о его перемещениях на каждом углу не покричишь.
- Не в военной тайне речь, - вкрадчивым тоном сержант повторил попытку выведать распорядок. - Нам главное с твоим полковником не пересекаться. Гоняет он нашего брата.
- И правильно делает, - огрызнулся водитель и захлопнул дверь.

Лаврентьев сразу понял, что никакую военную тайну солдат не скрывал, а просто оказался хамом, под стать своему начальнику. Еле сдерживая желание въехать в ухо напыщенному водителю, сержант отошёл не солоно хлебавши.
- Видали, какой «руль» деловой?
- Видали, - протянул Тураев. – Этого орла можно и на БМП пересадить. Если постараться.
- Как?
- У полковника не заржавеет за первый же залёт водиле пинка под зад отвесить.
- Не заржавеет! – согласились курсанты.
- Значит надо ему залёт организовать. Покруче!

Глава 44
http://www.proza.ru/2009/12/10/349