аудиопроект инсценировка И. С. Тургенева

КЛАРА МИЛИЧ (по повести И. С. Тургенева)
Инсценировка С.Куцевалова

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Автор.
Аратов.
Платоша.
Купфер.
Клара Милич и Анна Миловидова (их озвучивает одна актриса).

ЭПИЗОД 1. «Купфер».

Автор: Весной 1878 года проживал в Москве, в небольшом деревянном домике на Шаболовке, молодой человек, лет двадцати пяти, по имени Яков Аратов. С ним проживала его тетка, сестра его отца, старая девица лет пятидесяти с лишком,  Платонида Ивановна, которую он с детства прозывал Платошей. Она заведовала его хозяйством и вела его расходы, на что Аратов совершенно не был способен. Других родных у него не было. Нрава он был тихого, университетских своих товарищей дичился и опасался, почти ни с кем не знакомился, в особенности чуждался женщин, и жил очень уединенно, погруженный в книги и свои мысли. Единственным и неизменным товарищем и другом была ему его тетка Платоша, без которой он не мог ступить ни одного шагу.

Аратов: Платоша?.. Платоша?
Платоша: Что, Яшенька?
Аратов: Федор Федорыч не приходил?
Платоша: Нет, Яшенька! Вторую неделю уже не слыхать… Окрутила его, видать, эта княгиня… С того самого дня - как будто дорогу к нам позабыл…
Аратов: Это с которого?
Платоша: С того самого, батюшка, когда они тебя на вечер к этой самой княгине возили…
Аратов: Да, княгиня… Пренеприятный персонаж!
Платоша: Чего говоришь, батюшка – не слышу? (Звенит колокольчик.)
Аратов: Платоша, ты что сидишь? Поди открой – звонят…
Платоша: И вправду – звонят! А я все сижу… И кого это принесло?
Аратов: Если Купфер – скажи, что меня дома нет… Поняла?
Платоша: Поняла, батюшка…

Купфер: Платонида Ивановна, я вас уважаю, как женщину, ценю все ваши достоинства, но должен вам сказать, что врать вы не умеете... Не имеете такой склонности в характере… Здравствуйте, Яков Андреич! Как вы себя чувствуете… после столь конфузного вечера?
Аратов: Ничего… Здравствуйте, Федор Федорыч! Как здоровье княгини?
Купфер: В полном здравие! Велела вам кланяться!
Аратов: А мы вас тут только что вспоминали!
Купфер: Занятно… Это по какому же поводу?
Платоша: Да, вот забыли вы нас, батюшка, совсем бывать у нас перестали… Я вот все думаю – может еще куда свозили бы, Яшеньку… Что ему здесь в четырех-то стенах сидеть…
Аратов: Платоша!
Платоша: Ну, что – Платоша! Ведь и правду, что дома-то сидеть, на меня старуху глядеть… Уж лучше-то будет к людям съездить, развлечься чем-нибудь…
Купфер: Так я по этому случаю и пожаловал к вам, Платонида Ивановна, любезная моя женщина…
Платоша: Ох, уж вечно вы меня, Федор Федорыч, в краску вгоняете…
Купфер: Только из уважения к вам, Платонида Ивановна… (К Аратову) Не знаю как ты отнесешься к моей затеи, ты у нас человек гордый и немного странный… Знаю, что тебе не по вкусу пришелся твой тогдашний визит; но я надеюсь, что ты все-таки согласишься на мое предложение… не откажешь мне в моей просьбе!
Аратов: В чем дело?
Купфер: Вот, видишь ли, здесь есть одно общество любителей, артистов, которое от времени до времени устраивает чтения, концерты, даже театральные представления с благотворительной целью…
Аратов: И княгиня участвует?
Купфер: Княгиня всегда в добрых делах участвует – но это ничего, это пускай… Знаешь, мы затеяли литературно-музыкальное утро… и на этом утре ты можешь услышать девушку… необыкновенную девушку! Мы еще не знаем хорошенько: Рашель она или Виардо?.. потому что она и поет превосходно, и декламирует, и играет… Талант, братец ты мой, первоклассный! Без преувеличения говорю. Так вот… не возьмешь ли ты билет? Пять рублей, если в первом ряду.
Аратов: А откуда взялась эта девушка?
Купфер: Уж этого я не могу сказать… В последнее время она приютилась у княгини. Княгиня, ты знаешь, всем таким покровительствует… Да ты ее, вероятно, видел на том вечере.
Аратов: Возможно…
Купфер: Она даже играла где-то в провинции… И вообще она создана для театра. Вот ты сам увидишь!
Аратов: Как ее имя?
Купфер: Клара…
Аратов: Клара? Не может быть!
Купфер: Отчего: не может быть? Клара… Клара Милич; это не настоящее ее имя… но ее так называют. Петь она будет глинкинский романс… и Чайковского; а потом письмо из «Евгения Онегина» прочтет. Что ж? берешь билет?
Аратов: А когда это будет?
Купфер: Завтра.
Аратов: Завтра?
Купфер: Да, завтра… завтра в половине второго, в частной зале, на Остоженке… Я заеду за тобой. В пять рублей билет?.. Вот он… нет - это трехрублевый. Ага, вот. Вот и афишка. Я один из распорядителей… Ну, я надеюсь - ты будешь?
Аратов: Что?..
Платоша: Яша, что с тобой? Отчего ты такой смущенный? Федор Федорыч, что вы ему такое сказали?
Аратов: Платоша, выдай сейчас же Федору Федорычу пять рублей!
Платоша: Это за что же?
Аратов: Сейчас же!
Купфер: Ну, завтра увидимся… Я тебе говорю, чудо из чудес! Жди меня завтра.
Аратов: У ней черные глаза?
Купфер: Как уголь!
Платоша (шепотом): Помози, Господи! Господи, помози!

ЭПИЗОД 2. «Сон Аратова»

Автор: В ту ночь Аратов долго не мог заснуть. Перед самой зарей ему привиделся все тот же сон. Он иногда приходил к нему в последнее время. Ему снилось: он шел по голой степи, усеянной камнями, под низким небом. Между камнями вилась тропинка; он шел по ней. Вдруг перед ним поднялось нечто вроде тонкого облачка. Он вглядывается - облачко стало женщиной в белом платье с светлым поясом вокруг стана. Она спешит от него прочь. Он не видит ни лица ее, ни волос… их закрывает длинная ткань. Но он непременно хотчет догнать ее и заглянуть ей в глаза. Только как он не торопится – она идёт проворнее его. На тропинке лежит широкий, плоский камень, подобный могильной плите. Он преграждает ей дорогу, она останавливается. Аратов подбегает к ней. Она оборачивается к нему, но он все-таки не видит ее глаз - они закрыты. Лицо ее -белое как снег; руки висят неподвижно. Она походит на статую.
Медленно, не сгибаясь ни одним членом, отклоняется она назад и опускается на эту плиту… И вот Аратов уже лежит рядом, вытянутый весь, как могильное изваяние – и руки его сложены, как у мертвеца. Но тут женщина вдруг приподнимается – и идёт прочь. Аратов хочет тоже подняться… но ни пошевельнуться, ни разжать рук он не может – и только с отчаянием глядит ей вслед. Женщина внезапно оборачивается – и он видит черные, живые глаза на живом, но незнакомом лице.
Аратов: Кто ты?
Женщина: Клара… (Смеется) Несчастная Клара! Безумная Клара!
Она смеется, она манит его рукой… а он все не может пошевельнуться. Она снова смеётся – и быстро удаляется, весело качая головой, на которой вдруг заалел венок из маленьких роз… Аратов силится закричать, нарушить этот кошмар… Все кругом темнеет… и он просыпается.

ЭПИЗОД 3. «Музыкальное утро»

Автор: В два часа пополудни они с Купфером вошли в большую залу частного дома, уже наполовину заполненную посетителями. Публика была, что называется, разношерстная; все больше молодые люди из учебных заведений. В первом ряду уже сидела княгиня в ярко-зеленом платье; Аратов поместился в некотором от нее расстояньи, едва обменявшись с ней поклоном… 
После небольшого перерыва, разделившего «утро» на две части, появилась Клара Милич. Зала огласилась рукоплесканиями. С этого момента до самого конца выступления Аратов не спускал с нее глаз. Это была девушка из его сна, по крайней мере ему так казалось или хотелось, чтобы так было. Теперь он припоминал, что видел ее тогда у княгини; и не только видел ее, но даже заметил, что она несколько раз с особенной настойчивостью посмотрела на него своими темными, пристальными глазами. Да и теперь… или это ему показалось? – она, увидев его в первом ряду, как будто обрадовалась, как будто покраснела – и опять настойчиво посмотрела на него. Ей приходилось исполнить романс Глинки: «Только узнал я тебя…» Она тотчас начала петь, сложив перед собой большие, красивые руки и не глядя в ноты. «Какие у нее трагические глаза!», «С убеждением поет девка!», - послышался шёпот.
Голос у ней был звучный и мягкий – контральто – слова она выговаривала отчетливо и веско, пела однообразно, без оттенков, но с сильным выражением. Крики: «Bis! Браво!» раздались кругом… но она бросила быстрый взгляд на Аратова, который не кричал и не хлопал – ему не особенно понравилось ее пение…
Затем следовал романс Чайковского: «Нет, только тот, кто знал свиданья жажду…» Этот романс она спела иначе, чем первый – вполголоса, словно усталая… Романс этот произвел меньшее впечатление на публику, чем глинкинский; однако хлопанья было много…
Во все время пения Аратов наблюдал лицо Клары. Ему казалось, что глаза ее, сквозь прищуренные ресницы, были обращены опять-таки на него; но его в особенности поразила неподвижность этого лица, лба, бровей. Все это выдавало натуру страстную, своевольную – и едва ли добрую, едва ли очень умную - но без сомнения даровитую…
Последним в программе «утра» было «Письмо Татьяны» из «Евгения Онегина». Его Аратов уже не дослушал. Что-то внутри его - малознакомое ему самому – заставило его незамедлительно подняться и выйти из залы. Он почти бегом бросился домой.
Странные, ему самому неясные ощущения волновали его. Его беспокоили воспоминания о чтении Клары; оно казалось ему резким, негармоническим… Оно как будто нарушало что-то в нем, являлось каким-то насилием. И эти пристальные, настойчивые, почти навязчивые взгляды – к чему они? Что они значат?
Скромность Аратова не допускала в нем даже мгновенной мысли о том, что он мог понравиться этой странной девушке, мог внушить ей чувство, похожее на любовь, на страсть... Да и он сам совсем не такою представлял себе ту, еще неведомую женщину, ту девушку, которой он отдастся весь, которая и его полюбит, станет его невестой, его женой…

Клара: Несчастная Клара! Безумная Клара!
Платоша: Что с тобой, Яша?
Аратов: Что?
Платоша: Куда ты смотришь?
Клара: Несчастная Клара! Безумная Клара!
Аратов (шепотом): Несчастная Клара! Безумная Клара!
Платоша: Тебе не здоровиться, Яшенька?
Аратов: Я здоров, Платоша!..
Платоша: Э, Яша! Знаю я, в чем тут дело!
Аратов: Ты это про что, Платош?
Платоша: Ты, наверное, на этом утре встретил какую-нибудь из этих хвостовозок… Рожица у ней смазливая – и так она ломается – и сяк кривляется, и глазами такие круги описывает… Тебе с непривычки и показалось чего… но ведь это ничего, Яша… ни-и-чего не значит! Выпей чайку на ночь… и конец… в постельку! Э-эх, Господи, помози…

ЭПИЗОД 4. «Клара Милич»

Аратов: Платош, Платоша, который час?
Платоша: Только что восемь пробило, Яшенька… Хорошо поспал, миленький?
Аратов: Подожди… постой… Как восемь? Это что же я?
Платоша: Это ты, Яшенька, всю ночь и весь день проспал… Да так хорошо спал, что я и будить-то побоялась… Пускай думаю, отдохнет, мой голубчик… Зайду только перекрещу, молитву прошепчу… Пускай думаю, еще поспит, мой Яшенька… Пускай сил набирается, дело-то молодое…
Аратов: Скажи, Платоша, Купфер не приходил?
Платоша: Нет, никто не приходил… Хотя нет, письмо… письмо было… Записку приносили…
Аратов: Что? Что за письмо?
Платоша: Такая махонькая записочка… Куда же я ее подевала… А, вот она… (Отдает записку Аратову)
Аратов (читает): «Если вы догадываетесь, кто вам пишет, и если это вам не скучно, приходите завтра после обеда на Тверской бульвар – около пяти часов – и ждите. Вас задержат недолго. Но это очень важно. Придите»... Что за вздор! Этого еще недоставало. Разумеется… я не пойду.
Платоша: Вот и я говорю – вздор…
Аратов: Что? Ты читала?
Платоша: Зачем же мне читать… Что я совсем без понятия, Яшенька… Понимаю - дело молодое… Но меры приняла…
Аратов: Это какие такие меры?
Платоша: Да, вот все хотела у нашего дурака, Петра вызнать – кто ему это письмо подсунул… Да, он дурак ничего не знает, говорит, что записка ему была вручена незнакомой горничной на улице… Надо же какой дурень!
Автор: И опять Аратову припомнилось то музыкальное «утро», Клара Милич… Эта черномазая, смуглая, с грубыми волосами, с усиками на губе, наверное, недобрая, взбалмошная… «цыганка», – что она ему?
Клара: Несчастная Клара? Безумная Клара?
Аратов: И почему я взял себе в голову, что письмо написано именно ей? Почему здесь не может быть другой женщины, хотя бы той же княгини… Ну, нет – причем здесь княгиня! Она здесь совсем не причем… Да, и уж больно глупо было бы если это письмо написала бы другая женщина, еще глупей того случая!.. Это все тот странный сон меня тревожит.
Автор: И до самой ночи Аратов, - нет, нет, да и начнет опять с той же досадой, с тем же озлоблением размышлять об этой записке, о «цыганке», о назначенном свидание, на которое он, наверное… не пойдет! И ночью она его беспокоила. Ему все мерещились ее глаза, то прищуренные, то широко раскрытые, с их настойчивым, прямо на него устремленным взглядом, - и эти неподвижные черты с их властительным выражением…
На следующее утро он опять почему-то все ожидал Купфера; чуть-чуть было не написал ему письма… а впрочем, ничего не делал… все больше расхаживал по своему кабинету. Он ни на одно мгновение не допускал в себе даже мысли, что пойдет на это глупое «рандеву»… но в половине четвертого часа, после торопливо проглоченного обеда, внезапно надев шинель и нахлобучив шапку, украдкой от тетки выскочил на улицу и отправился на Тверской бульвар.

ЭПИЗОД 5. «На бульваре»

Автор: На бульваре Аратов застал немногих прохожих. Погода стояла сырая и довольно холодная. Он старался не размышлять о том, что делал, заставлял себя обращать внимание на все попадавшиеся предметы и как бы уверял себя, что, и он также вышел погулять, как те прохожие… Вчерашнее письмо находилось у него в боковом кармане, и он постоянно чувствовал его присутствие. Он прошелся раза два по бульвару, зорко вглядываясь в каждую подходившую к нему женскую фигуру, – и сердце его билось, билось… Он почувствовал усталость и присел на лавочку. Нервное беспокойство начинало овладевать им; он стал зябнуть – не извне, а как-то изнутри.
Вдруг ему почудилось или показалось, что кто-то подошел к нему и стал близко сзади… чем-то теплым повеяло оттуда…
Он не хотел оборачиваться… но обернулся… Она!
 
Клара: Спасибо… спасибо, что пришли… Я не надеялась… Вы, может быть, меня осудили… Действительно, мой поступок очень странен… Но я много слышала о вас… да нет! Я… не по этой причине… Что-то я не то говорю! Если б вы знали… Я так много хотела вам сказать, Боже мой!.. Но как это сделать… Как это сделать!
Аратов: Я явился на ваше приглашение, явился, милостивая государыня, для того только, чтобы разъяснить, чтобы узнать, вследствие какого странного недоразумения вам было угодно обратиться ко мне, человеку вам чужому… Который… потому только и догадался, - как вы выразились в вашем письме – что писали ему именно вы… потому догадался, что вам, в течение того литературного утра, захотелось выказать ему слишком… слишком явное внимание! Я готов выслушать вас и очень даже буду рад, если могу быть вам чем-нибудь полезен… хотя все-таки мне, признаюсь, удивительно… При моей уединенной жизни…
Автор: При его последних словах Клара внезапно к нему обернулась – и он увидел такое испуганное, такое глубоко опечаленное лицо, с такими светлыми большими слезами на глазах, с таким горестным выражением вокруг раскрытых губ – и так было это лицо прекрасно, что он невольно запнулся и сам почувствовал нечто вроде испуга или сожаления.
Клара: Ах, зачем… зачем вы так! Неужели мое обращение к вам могло оскорбить вас… неужели вы ничего не поняли? Ах да! Вы не поняли ничего, вы не поняли, что я вам говорила, вы Бог знает что вообразили обо мне… Вы даже не подумали, чего мне стоило – написать вам!.. Вы только о себе заботились, о своем достоинстве, о своем покое!.. Да разве я… Точно я какие требования к вам предъявляла, точно нужны были сперва разъяснения… «Милостивая государыня…», «мне даже удивительно…» Ах я, безумная! Я обманулась в вас, в вашем лице!.. Когда я увидела вас в первый раз… Вот… вы стоите… И хоть бы слово! Так-таки ни слова? (Резко смеется) Господи! Как это глупо! Как наше свидание глупо! Как я глупа! Да и вы… тоже… Прощайте, милостивый государь!
 
Автор: Большими шагами вернулся он домой, и всю дорогу стояло перед ним это чудное лицо, которое он видел один только миг… И мучил его один вопрос: какое слово он должен был произнести, когда она его от него требовала…
Возвратившись домой, он заперся в своем кабинете. Ему не хотелось видеться с Платошей. Добрая старушка раза два подходила к его двери – прикладывалась ухом к замочной скважине – и только вздыхала да шептала свою молитву…
Платоша: Началось!.. А ему всего двадцать пятый год… Ох, рано, рано! Господи, помози! Господи, помози!

ЭПИЗОД 6. «Известие из Казани»

Платоша: Что это ты, Яша, сегодня какой-то растрепанный? Что тебя тревожит?
Аратов: Платоша, меня никто не спрашивал?
Платоша: Нет, миленький… А что уже должны спрашивать?
Аратов: Ты это про что?
Платоша: Да, я так ничего… Я это только… к слову… Эх, Господи помози! (Звенит колокольчик) Надо же, пришел кто-то… Пойти открыть, что ли?
Аратов: Открой, Платоша…

Купфер: Здравствуйте, любезный друг мой Яков Андреич! Как ваше здоровье?
Аратов: Ничего, Федор Федорыч… Как вы поживаете? Что-то давненько не слышно тебя было?
Купфер: Что естественно… В отлучке мы были…
Аратов: С княгиней?
Купфер: С княгиней, куда же я без нее… Она теперь в Ярославле поселилась… А ты все, значит, вот так холостуешь?.. Кстати, ты помнишь Клару Милич?
Аратов: Клару Милич?
Купфер: Ну, ту девушку, что тогда пела у княгини в музыкальном «утре»… Ну, еще до отъезда…
Аратов: Ну, да, помню…
Купфер: Она тогда, помнится, тебе не понравилась. Ты еще сказал, что никакой у нее школы нет и петь она не умеет…
Аратов: Я сказал… Может быть… я не помню…
Купфер: Так вот, умерла она…
Аратов: То есть, как - умерла? Почему умерла?
Купфер: Да так и умерла… Да, об этом и в «Ведомостях» написали? Ты, что, сидишь дома, и даже газет не читаешь? Вот посмотри, у меня здесь подчеркнуто. (Разворачивает газету)
Аратов (читает): «С великим прискорбием заносим мы в нашу театральную летопись весть о внезапной кончине нашей даровитой актрисы Клары Милич, успевшей в короткое время ее ангажемента сделаться любимицей нашей разборчивой публики. Прискорбие наше тем сильнее, что г-жа Милич самовольно покончила со своей молодой, столь много обещавшей жизнью, - посредством отравления. И это отравление тем ужаснее, что артистка приняла яд в самом театре! Ее едва довезли домой, где она, к общему сожалению, скончалась. В городе ходят слухи, что неудовлетворенная любовь довела ее до этого страшного поступка»… Неудовлетворенная любовь…
Купфер: Ну… этого я не могу сказать… Не знаю. А газета врет. Вела себя Клара примерно… амуров никаких… Да и где с ее гордостью! Горда она была – как сам сатана – и неприступна! Бедовая голова! Тверда, как камень!
Аратов: Послушай, Купфер, а как она в Казани-то оказалась?
Купфер: Так это мы с княгиней ее туда отвезли. Она на сцену там поступила – и большой успех имела. Только до самой катастрофы я там не дожил… Ну, я тебе уже говорил – мы в Ярославль отбыли…  Не понимаю я этого! Зачем она это сделала! Непостижимо! В последнее время я большую перемену в ней заметил: скучная такая стала, молчит, по целым часам слова от нее не добьешься. Уж я ее спрашивал: не обидел ли кто вас, Катерина Семеновна (ее ведь настоящее имя Катя, Катерина Миловидова)? А она молчит, да и баста! Даже успехи на сцене ее не веселили; букеты сыплются… а она не улыбнется! На золотую чернильницу взглянула раз – и в сторону! Жаловалась, что настоящей роли, как она ее понимает, никто ей не напишет. И петь совсем бросила. Я, брат, виноват!.. Передал ей тогда, что ты в ней школы не находишь. Горда была, - обиду перенести никак не могла!.. Но все-таки… отчего она отравилась – непостижимо! Да и как отравилась!..
Аратов: Как ты говоришь, ее звали?
Купфер: Как звали?.. А, Катерина Миловидова…
Аратов: Можешь ты мне дать адрес ее дома в Казани?
Купфер: Могу; но на что тебе? Или ты письмо туда послать хочешь?
Аратов: Может быть.
Купфер: Ну, как знаешь. Только старуха тебе не ответит, ибо безграмотна. Вот разве сестра… Сестра умница! Она на Клару очень похожа, они с ней близнецы были…  Но, брат, ты удивляешь меня! Какое прежде равнодушие… а теперь какое внимание! Все это, любезный, от одиночества!
Клара: Несчастная Клара! Безумная Клара!
 
Автор: Когда Купфер ушел, Аратов снова взял в руки этот номер газеты и перечел корреспонденцию из Казани. Потом он встал, лег на кровать и, заложив руки за голову, как отуманенный, долго глядел на стену. Понемногу эта стена словно сгладилась, исчезла… и он увидал перед собой и бульвар под серым небом, и ее в черной мантилье… потом ее же на эстраде… увидал даже самого себя возле нее… Что-то вдруг сильно толкнуло его в грудь, потом стало подниматься к горлу… Он хотел откашляться, хотел позвать кого-нибудь – но голос изменил ему, - и, к собственному его изумлению, из его глаз неудержимо покатились слезы… Что вызвало эти слезы? Жалость? Раскаяние? Или просто нервы не выдержали внезапного потрясения? Ведь для него она была ничем? Не так ли? И разве он виноват в этой ее внезапной гибели? С этими мыслями он заснул.

ЭПИЗОД 7. «Сон Аратова»

Автор: Ему снилось, что он опять идёт по голой усеянной камнями степи, под низким небом. Перед ним поднимается нечто вроде тонкого облачка и оборачивается женщиной в белом платье с светлым поясом вокруг стана. Он вновь преследует её, пытаясь заглянуть в глаза…  и оказывается лежащим рядом с ней со скрещенными, как у мервеца, руками на большом плоском камне. Женщина приподнимается и идёт прочь, а  Аратов не может пошевелиться и только с отчаянием глядит ей вслед. Женщина оборачивается – и он видит ее черные, живые глаза. Она смеется, манит его рукой… а он все не может пошевельнуться… Удаляясь, она достает из волос маленький венок из алых роз и бросает Аратову. Он силился закричать, все темнеет… и он видит перед собой Клару. Она остановилась перед ним, скрестила руки – и строго и внимательно смотрит на него.
Клара: Коли хочешь знать, кто я, поезжай туда!..
Аратов: Куда?
Клара (удаляясь): Туда! Туда! (Смеется) Несчастная Клара! Безумная Клара!

ЭПИЗОД 8. «Катерина Миловидова»
 
Платоша: Как в Казань? Зачем в Казань? Что ты, Яшенька!?
Аратов: Платоша, это уже решено… и я не намерен с тобой… В конце концов, я не ребенок! Мне двадцать шестой год, я знаю, что делаю, - я волен делать, что хочу! Я никому не позволю… Дай мне денег на дорогу, приготовь чемодан с бельем и платьем… и не мучь ты меня!
Платоша: И надолго в Казань?
Аратов: Я через неделю вернусь, Платоша… (Уходит)
Платоша (одна): Господи, в Казань уезжает! В Казань! Эх, Господи, помози!
 
Автор: Не успел он прибыть в Казань и занять номер в гостинице – как уже бросился отыскивать дом вдовы Миловидовой. Во время всего путешествия Аратов находился в каком-то странном оцепенении. Он по-прежнему был уверен, что там все разрешится – и потому отгонял от себя всякие воспоминания и соображения. Вот он, наконец, добрался до цели, велел о себе доложить. Его впустили… с недоумением и испугом – но впустили.
Анна (сестра Клары): Извините… с кем имею честь? 
Аратов: Клара?
Анна: Что? Кто вы?
Аратов (про себя): И впрямь похожи… Одно лицо… Одно лицо… (к ней) Я? Я… из Москвы…
Анна: И что?
Аратов: Извините, прослышал о страшной трагедии… счел своим долгом… так сказать посетить… собрать необходимые сведения о столь рано погибшем даровании… Извините, я волнуюсь…
Анна: Так вы – сочинитель? В журналах пишите?
Аратов: Что вы, ни в коем случае! Я в журналах до сих пор не писал…
Анна: Так зачем приехали? Из самой Москвы – говорите…
Аратов: Извините… Извините, как вас зовут?
Анна: Анна Семеновна…
Аратов: Аратов Яков Андреич… Вы меня извините, Анна Семеновна, я немного волнуюсь… Не сочтите за неуважение… но мной руководит только глубокое сочувствие к вашему горю… нашему горю…
Анна: Вы знали мою сестру?
Аратов: Нет; я ее собственно не знал… Виделся с нею и слышал ее раз… но вашу сестру стоило раз увидеть и услышать… 
Анна: Вы хотите ее биографию написать?
Аратов: Я? Признаться, как-то об этом не думал…  Только из глубокого сочувствия к ее таланту… поклонником которого я был и остаюсь… Было бы грешно и нечестно, Анна Семеновна, оставить публику в неведение о том, что она потеряла…  и почему не сбылись ее надежды…
Анна: А мне дела нет до мнений этой вашей публики, Яков Андреич… Публика ей без того много горя наделала; да и Катя только что начинала жить… Но если вы сами… если вы сами питаете к ней такое участие, то извольте… я расскажу… Только я немного не пойму, что именно вас интересует…
Аратов: Все… Исключительно все, Анна Семеновна…
Анна: Хорошо… Присядьте, Яков Андреич, я думаю разговор предстоит долгий…
 
Автор: Разговор Аратова с сестрою Клары не был собственно беседой: она говорила почти одна, сперва с запинкой, со смущением, но потом с неудержимом жаром. Она, очевидно, боготворила свою сестру. Доверие, внушенное ей Аратовым, росло и крепло; она уже не стеснялась; она даже раза два, молча, всплакнула перед ним. Он казался ей достойным ее откровенных сообщений и излияний… в ее собственной глухой жизни ничего такого еще не случалось!.. А он… он впивал каждое ее слово. Вот что он узнал… многое, конечно, из недомолвок, он дополнил сам.
В детстве Клара была, несомненно, неприятным ребенком; и в девушках она была немногим мягче: своевольная, вспыльчивая, самолюбивая, она не ладила особенно с отцом, которого презирала – и за пьянство и за бездарность. (Отец ее, теперь уже умерший, был штатным учителем рисования в городе, писал плохие портреты и казенные образа). Музыкальные способности в ней сказались рано; отец не давал им ходу, признавая художеством одну живопись, в которой так мало сам преуспел, но которая кормила и его, и семью. Мать свою Клара любила… небрежно, как няню; сестру обожала, хоть и дралась с ней и кусала ее… Правда, она потом становилась на колени перед нею и целовала укушенные места…

Анна: Она была вся – огонь, вся – страсть и вся – противоречие: мстительна и добра, великодушна и злопамятна; верила в судьбу – и не верила в Бога; любила все красивое, а сама о своей красоте не заботилась и одевалась как попало; терпеть не могла, чтобы за ней ухаживали молодые люди, а в книгах перечитывала только те страницы, где речь идет о любви; не хотела нравиться, не любила ласки и никогда ласки не забывала, как и не забывала оскорбления; боялась смерти и сама себя убила!.. Она говорила иногда: «Такого, как я хочу, я не встречу… а других мне не надо!» Я ей: «Ну а если встретишь?» - «Встречу… возьму». – «А если не дастся?» – «Ну, тогда… с собой покончу. Значит, не гожусь»…
Отец-то наш, стараясь ее сбыть поскорее с рук, посватал было ее за богатого молодого купчика, преглупенького, - из «образованных». За две недели до свадьбы (ей было всего шестнадцать лет) она подошла к своему жениху, скрестивши руки и играя пальцами по локтям (любимая ее поза) да вдруг как хлоп его по румяной щеке, а рука-то у нее о-го-го, не смотрите, что девушка! Он вскочил и только рот разинул – надо сказать, что он был смертельно в нее влюблен… Спрашивает: «За что?» А она засмеялась и ушла. Я тут же в комнате находилась, свидетельницей была. Побежала за ней да говорю ей: «Катя, помилуй, что ты это?» А она мне в ответ: «Коли б настоящий был человек – прибил бы меня, а то курица мокрая! И еще спрашивает: за что? Коли любишь и не отомстил, так терпи и не спрашивай: за что? Ничего ему от меня не будет – во веки веков!» Так она замуж за него и не пошла. Тут же скоро она с одной актрисой познакомилась – и оставила наш дом…
Аратов: С актером?
Анна: Нет, не с актером, а с актрисой, к которой привязалась… Правда, у этой актрисы был покровитель, богатый и уже старый барин, который потому только на ней не женился, что сам был женат – да и актриса, кажется, была женщина замужняя… Матушка поплакала – а отец только сказал: «Строптивую козу из стада вон!» И хлопотать, разыскивать не стал. Он никогда не понимал ее… Меня она, накануне своего бегства, чуть не задушила в своих объятиях – и все повторяла: «Не могу! Не могу иначе!.. Сердце пополам, а не могу. Клетка ваша мала… не по крыльям да и своей судьбы не минуешь…» После этого мы с ней редко виделись… Когда умер отец, она приехала на два дня, ничего из наследства не взяла – и опять скрылась. Ей у нас было тяжело… я это видела. Потом она приехала в Казань уже актрисой. У меня от нее только карточка осталась. Хотите посмотреть?
Аратов: Да… Анна Семеновна…
Анна: Она здесь в какой-то своей последней роли изображена… Ей она не нравилась, а мне кажется, Катя здесь очень на себя похожа… И розы - ее любимые цветы… Что с вами? Вам плохо?
Клара: Несчастная Клара! Безумная Клара!
Аратов: Несчастная Клара! Безумная Клара! Зачем, зачем ты это сделала, Клара!?
 Удаляющийся голос Клары: Несчастная Клара! Безумная Клара!
Анна: Яков Андреич! Яков Андреич, вот выпейте воды… вы как-то вдруг побледнели, что испугали меня совсем… С кем это вы разговаривали?
Аратов (пьет воду): Извините меня, Анна Семеновна, я немного нездоров… Анна Семеновна, скажите, умоляю вас, скажите, отчего она… отчего она решилась на тот ужасный поступок?..
Анна: Не знаю! Ей-богу, не знаю! С самого приезда сюда она точна была задумчива, мрачна. С ней непременно что-нибудь в Москве случилось, чего я не могла разгадать! Но, напротив, в тот роковой день она как будто была… если не веселее, то спокойнее обыкновенного. Даже у меня никаких предчувствий не было… Видите ли, у Кати словно на роду было написано, что она будет несчастна. С ранних лет она была в этом убеждена. Подопрется так рукою, задумается и скажет: «Мне не долго жить!» У ней бывали предчувствия. Представьте, что она даже заранее – иногда во сне, а иногда и так, видела, что с ней будет! «Не могу жить, как хочу, так и не надо…» – тоже была ее поговорка. «Ведь наша жизнь в нашей руке!» И она это доказала!
Аратов: Анна Семеновна, вы, может быть, слышали, чему приписывали газеты…
Анна: Несчастной любви? Это клевета, клевета, выдумка!.. Моя нетронутая, неприступная Катя…Катя!.. и несчастная, отвергнутая любовь?! И я бы этого не знала?.. В нее, в нее все влюблялись… а она… И кого бы она здесь полюбила? Кто изо всех этих людей, кто был ее достоин? Кто дорос до того идеала честности, правдивости, чистоты, главное, чистоты, который, при всех ее недостатках, постоянно носился перед нею?.. Ее отвергнуть… ее…
Аратов: Простите меня, Анна Семеновна, я никоим образом не хотел… обидеть вас…
Анна: Послушайте, Яков Андреич, я непременно хочу, чтобы вы и сами не верили в эту клевету и рассеяли бы ее, если возможно! Вот вы хотите написать о ней статью, что ли, вот вам случай защитить ее память! Я оттого и говорю с вами так откровенно… Послушайте: от Кати остался дневник…
Аратов: Дневник…
Анна: Да, дневник… то есть всего несколько страничек… Катя не любила писать… по целым месяцам ничего не записывала… и письма ее были такие короткие… Но она всегда, всегда была правдива, она никогда не лгала… С ее самолюбием, да лгать! Я… я вам покажу этот дневник… Вы увидите сами, был ли тут хотя бы намек на какую-то несчастную любовь… (Подает дневник Аратову)
Аратов (читает про себя): «Москва. Вторник… го июня. Пела и читала на литературном утре. Сегодня для меня знаменательный день. Он должен решить мою участь. Я опять увидала… Нет! Нет, нет!.. Надо опять за прежнее, если только…»
Клара: Несчастная Клара! Безумная Клара!
Анна: Читайте! Что ж вы не читаете? Прочтите с начала… Тут всего на пять минут чтения, хоть и на целых два года тянется этот дневник. В Казани она уже ничего не записывала… (Аратов падает на колени перед Анной) Что… что это с вами… Яков Андреич?
Аратов: Дайте… дайте мне это дневник!.. Дайте мне его… и карточку… у вас, наверное, есть другая – а дневник я вам возвращу… Но мне нужно, нужно… очень нужно… Дайте…
Анна: Да… вы… вы были влюблены в мою сестру?..
Аратов: Ну, да! был! был! Я и теперь влюблен… Я ее всего два раза видел… верьте мне, Анна Семеновна!.. и если бы меня не побуждали причины, которые я сам ни понять, ни изъяснить не могу… если б не была надо мною какая-то власть, сильнее меня… я не стал бы вас просить, Анна Семеновна… я бы не приехал сюда. Мне нужно… я должен… ведь вы сами сказали, что я обязан восстановить ее образ!
Анна: Но встаньте… встаньте же… и возьмите дневник и карточку, Бог с вами! Бедная, бедная Катя… Но вы дневник мне возвратите… И если вы что напишите, пришлите мне непременно… Слышите?
Аратов: Вы ангел! Спасибо! Спасибо, Клара… Анна Семеновна… Пришлю, обязательно пришлю все, что напишу…
 
Автор: Так Аратов и уехал из Казани с фотографической карточкой в боковом кармане сюртука. Тетрадку он возвратил Анне – но, незаметно для нее, вырезал тот заветный листик.

ЭПИЗОД 9. «Возвращение»
 
Платоша: Ой, родименький! Ой, родненький, а я уж думала – по меньшей мере, в Сибирь… по меньшей мере – на год! А тут Яшенька мой вернулся… Уж я думала, что не увижу тебя, миленький, уж больно ты строг был в последнем-то разе, Яшенька… Тут еще кухарка-то наша, Прасковья, такие страсти рассказывает… говорит, будто бы люди теперь средь бела дня пропадают… Вот вроде бы был человек и вдруг его нету… Неужели такое бывает, Яшенька? А ты как будто бы похудел, миленький, и в личике осунулся… Оно дело понятное – без призору… Некому было за моим родненьким и приглядеть-то… А хороший город Казань, Яша?
Аратов: Хороший…
Платоша: Чай, там всё татары живут?
Аратов: Не одни татары.
Платоша: А халата  оттуда не привез? 
Аратов: Нет, не привез,
Платоша: И не надо… Бог с ним, с халатом-то… Главное, что сам целёхонький вернулся… А я уж думала - не иначе Сибирь… И Федор Федорович тоже говорит…
Аратов: Что Федор Федорович? Разве он приходил?
Платоша: А как же, сразу после твоего отъезда заходил… И все удивлялся: зачем это тебя, Яшенька, в Казань-то вдруг понесло…
Аратов: Как… и ты… все рассказала!
Платоша: Конечно, рассказала… у самой сердце-то как болит… Ведь я же думала – по меньшей мере, в Сибирь… А он только смеется на до мной, еще более смущает… Говорит, таких, мол, в Сибирь не отправляют… А мы почем знаем: каких отправляют – а каких нет… Тут еще Прасковья наша, глупая баба…
Аратов: Вот, глупость! Теперь разнесет, наверное, и до самой княгини дойдет… А ну – к черту! Только зачем я в Казань-то, в самом деле, ездил? Разве я узнал что-нибудь важное? И что именно должен был я узнать? Вот я сказал ей давеча, что влюблен в Клару… Но разве это так! Это было сказано в горячке, в порыве внезапного исступления… Таким словам серьезным людям верить нельзя… Это дикость и бессмыслица… Что значит – влюблен!? Нет, я не влюблен, да и как можно влюбиться в мертвую! Она мне при жизни-то не нравилась, я ее почти забыл! Только зачем я ездил в Казань!? Здесь что-то не то! Здесь что-то страшное! Не поддается это обычному человеческому разумению! Я как будто в ее власти и взят ею… Но неужели такое бывает!?
Голос Клары: Встречу – возьму (Удаляющийся смех)
Аратов: Но неужели такое возможно!? Ведь она – мертвая!? Да, мертвая… тело ее мертвое… а душа? Ведь душа бессмертна? Да? Разве ей нужны какие-то земные органы, чтобы проявить свою власть? Вон магнетизм, кажется, доказал нам влияние живой человеческой души… на другую живую человеческую душу?.. Как же быть… после смерти? Отчего же это влияние не продолжится и после смерти – коли душа остается живою? Да с какой целью? Что из этого может выйти? Но разве мы – вообще – постигаем, какая цель всего, что совершается вокруг нас? И для чего все это?.. Скажи, Платоша, ты веришь в бессмертие души?
Платоша: Что, Яшенька?
Аратов: Я говорю – в бессмертие души… ты веришь? 
Платоша: Я тебе, Яшенька, так скажу… хотя ты может быть меня за дуру посчитаешь: как же ей - душе-то - да не быть бессмертной! Э-эх, Яша, Яша!
Аратов: А коли так, может она действовать после смерти?
Платоша: Может… за нас молиться, страстотерпица… и то когда пройдет все мытарства – в ожидании Страшного Суда… А первые сорок дней-то она, родимая, только витает около того места, где ей смерть приключилась…
Аратов: Первые сорок дней?
Платоша: Да, Яшенька… а потом она, руководимая Ангелами, начнёт восходить к небу через воздушные мытарства, то есть стражи бесовские. Бесы будут препятствовать, предъявляя записанные за ней злые дела, а Ангелы – защищать, представляя добрые. Если добрые дела перевесят, душа восходит на небо, а если злые – низвергается в ад. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных!...
Аратов (читает): «…Он должен решить мою участь… Я опять увидала…» Но почему я!? И зачем я!? Что в этих строках? Ведь вот, говорят, влюбленные целуют строки, написанные милой рукой, - а мне этого не хочется делать – да и почерк мне кажется некрасивым… Но в этой строке – мой приговор…
 
Автор: И опять Аратов почувствовал ту же власть над собой, как в том страшном сне… Власть эта сказывалась и в том, что ему беспрестанно представлялся образ Клары, до малейших подробностей, до таких подробностей, которые он при жизни ее как будто и не замечал: он видел… видел ее пальцы, ногти, грядки волос на щеках под висками, небольшую родинку под левым глазом; видел движение ее губ, ноздрей, бровей… и какая у ней походка – и как она держит голову немного на правый бок… все видел он! Он вовсе не любовался всем этим; он только не мог об этом не думать и не видеть…
Голос Анны: Моя нетронутая, неприступная Катя!..
Аратов: Нетронутая… нетронутая… Да, она нетронутая… и я нетронутый… Вот… вот что дало ей эту власть надо мной! Разве не сказано в Библии: «Смерть, где жало твое?» Или кто там сказал: «Любовь сильнее смерти!»
Клара (шепотом): Яша!? Яшенька!? Яков Андреич!?
Аратов: Кто? Кто здесь? Ты… Клара? (Звук пианино, кто-то пробежал по клавишам.)
Клара (шепотом): Яков Андреич Клару убил… Клара долго… долго плакала, а потом умерла… Никто не пожалеет Клару… бедную Клару, несчастную Клару… А Клара Яшу полюбила… Несчастная Клара! Безумная Клара! (Слова становятся невнятными, переходят в звуки) Розы… розы… розы…
Аратов: Розы? Я помню… розы были на голове той женщины во сне… и на карточке… 
Клара: Розы… розы… розы…
Аратов: Ты ли это, Клара? Что это – я брежу? Галлюцинация слуха, да? Ну, а если… если она точно здесь… близко? Что тогда? Если бы я ее сейчас увидел – испугался бы я? Или обрадовался? Но чего бы я испугался? Чему бы обрадовался? Разве только, это бы стало доказательством того, что есть другой мир и что душа все-таки бессмертна… Хотя это тоже бред… Галлюцинация зрения…
Клара: Яша! Яшенька!
Аратов: Зачем ты меня мучаешь!? Ведь это, в конце концов, глупо! Я в тебя не верю, понимаешь!? Не верю! Тебя просто нет! Ты умерла! Чего ты хочешь?
Клара (удаляющийся голос): Тебя! Тебя! Тебя! Я-шш-аа!..
Аратов: Эй, ты где? Ты что теперь решила со мной в прятки играть!? Хорошо, я подожду. Либо это все бред и вздор… либо… она здесь. Не станет же она играть со мною, как кошка с мышью!..
 
Автор: Он ждал, ждал долго… так долго, что рука, которой он поддерживал голову, отекла… но ничего не происходило. Раз или два ему казалось, что кто-то стоит посреди комнаты, недалеко от него – и чуть заметно дышит. Он с опаской всматривался в темноту, но… ничего не видел. Иногда глаза его слипались, он вздрагивал, тотчас открывал их… по крайней мере, ему казалось, что открывал. Понемногу они устремлялись на дверь и останавливались на ней. Эта дверь белела длинным пятном среди непроницаемой темноты и мрака. И вот это пятно шевельнулось, уменьшилось, исчезло… и на его месте, на пороге двери, показалась женская фигура.
Аратов: Клара!? Ты!?
Автор: И на этот раз она прямо смотрит на него, подвигается к нему… На голове у нее венок из красных роз… Она протягивает к нему руку…
Аратов: Платоша!? Это ты?
Платоша: Это я… Я, Яшенёночек, я.
Аратов: Зачем же ты пришла?
Платоша: Да ты меня разбудил. Сперва все как будто стонал… а потом вдруг как закричишь: «Спасите! Помогите!»
Аратов: Я кричал?
Платоша: Да, миленький! Кричал – и все хрипло так: «Спасите!» Я и подумала: Ох, Господи! Уж не приключилось ли беды какой!? Уж не болен ли, мой Яшенька!? Я и вошла. Ты здоров, Яша?
Аратов: Совершенно здоров.
        Платоша: Ну, значит, сон дурной тебе приснился. А ты не верь снам-то, лукавый нас и через них искушает. А коли покойники являются, так при этом рассуждать можно так: покойники, они потому и названы так, что в покое находятся, а если являются, то это знак того, что за них молиться надо… Хочешь, ладанком покурю?
Аратов: Нет, Платоша, голубушка, не надо… не стоит… Извини, пожалуйста, что я нехотя тебя потревожил… Почивай спокойно – и я усну…
Платоша: А то бы ладанком, голубчик… Эх, Господи, помози! Господи, помози!.. Это все Казань твоя сказывается… не надо было тебе туда ездить… Господи, помози… (Уходит)

ЭПИЗОД 10. «Свидание»

Платоша: Ой, Федор Федорыч, хорошо, что вы пришли… а у нас теперь здесь странные дела творятся… Яша-то мой кажется, заболел…
Купфер: Да, вы что? И чем же это он заболел? Какие симптомы?
Платоша: Я, Федор Федорыч, женщина, конечно, глупая, этих ваших иностранных слов не разумею, но только мне кажется, что-то с ним неладное происходит… Это я, вам скажу, сердцем чувствую… Он как из Казани-то приехал – совсем другой стал… И по ночам кричит так, что у меня сердце сжимается… На улицу совсем не выходит… Он и раньше-то из дома не вылазил, а сейчас целыми днями сидит, запершись в своем кабинете, даже к чаю не выходит… и как будто бы разговаривает с кем…
Купфер: А, может быть, он просто влюбился, Платонида Ивановна?
Платоша: Вы что, Федор Федорыч, совсем меня за дуру почитаете? что я, не понимаю когда человек влюблен?.. Да, и в кого, скажите мне, можно влюбиться, света белого не видя… Одна у меня на вас надежда, Федор Федорыч, мне-то он ничего не говорит – может вы чего узнаете… Ведь вы же к тому же и доктор… Мне все кажется, это на него так Казань подействовала…
Купфер: Чем смогу - тем помогу… Не беспокойтесь так, Платонида Ивановна… Сейчас-то он дома?
Платоша: Дома… у себя сидит… Вы только уж с ним поосторожней… Боюсь я за него…
Аратов: Платоша, кто пришел? Федор Федорыч?
Купфер: Он самый, Яков Андреич! Здравствуйте, любезный друг мой!
Аратов: Здравствуй, Купфер! Рад тебя видеть… Вот только забывать ты нас с Платошей стал… бывать у нас перестал…
Купфер: Да, нет, Яков Андреич, это все вы путешествуете… по российским провинциям… Дома-то теперь вас совсем не застать… Изменяете свой натуре, должен вам заметить…
Аратов: Ты знаешь!?
Купфер: Про Казань-то? Знаю!
Аратов: И что ты по этому поводу думаешь?
Купфер: Я? Ничего! Глупость все это… Ну, зачем, зачем ты ездил в Казань?
Аратов: Да вот хотел собрать сведения об этой… Кларе Милич…
Купфер: О той, что отравилась?
Аратов: Да…
Купфер: Ну и как – собрал?
Аратов: Да…
Купфер: Вишь ты какой! А еще тихоня! Тысячу верст отломал туда и сюда… из-за чего? А? И хоть бы женский интерес тут был какой! Тогда я все понимаю, всякие безумства… Но чтобы одни материалы собирать… Слуга покорный! На это существует статистический комитет!.. Ну и как тебе показалась Анна Семеновна? Не правда ли, чудесная девушка?
Аратов: Чудесная. Она мне много любопытного сообщила…
Купфер: А сказала она тебе, как именно… каким манером отравилась Клара?
Аратов: Нет… Она еще так была огорчена… Я не посмел слишком-то расспрашивать. А разве было что-то особенное?
Купфер: Конечно, было. Представь: она должна была в самый тот день играть – и играла. Взяла с собою склянку яду в театр, перед первым актом выпила – и так и доиграла весь этот акт. С ядом-то внутри! Какова сила воли! Характер каков? И, говорят, никогда она с таким чувством, с таким жаром не проводила своей роли! Публика ничего не подозревает, хлопает, вызывает… А как только занавес опустился – и она тут же, на сцене, упала. Корчи… корчи… и через час и дух вон! Да разве я тебе этого не рассказывал? И в газетах об этом было!
Аратов: Нет, ты мне этого не рассказывал… А ты не знаешь, какая это была пьеса?
Купфер: Называли мне эту пьесу… в ней является обманутая девушка… Должно быть, драма какая-нибудь. Клара была рождена для драматических ролей… Самая ее наружность… Но что с тобой?
Клара: Несчастная Клара! Безумная Клара!
Аратов: Мне что-то нездоровится… Извини, не мог бы ты как-нибудь в другой раз зайти…
Купфер: Экой ты, брат, нервический человек! Посмотри-ка на себя… Побелел, как глина…
Аратов: Мне нездоровится… Прошу тебя… оставь меня…
Купфер: Ну, хорошо, хорошо… Только может быть ты позволишь мне тебя осмотреть – я все-таки доктор…
Аратов: Нет, не стоит… Я просто хочу побыть один… Прощай, Купфер!
Купфер: Прощай, Яша… Я завтра… завтра зайду… Если ты, конечно, не против…

Автор: Обстоятельства, сопровождавшие смерть Клары, сначала произвели на него потрясающее впечатление; но потом эта игра «с ядом внутри», как выразился Купфер, показалась ему какой-то уродливой фразой, бравировкой – и он уже старался не думать об этом, боясь возбудить в себе чувство, похожее на отвращение…
Аратов не думал о предстоящей ночи и не боялся ее: он был уверен, что проведет ее как нельзя лучше. Мысль о Кларе от времени до времени пробуждалась в нем; но он тотчас вспоминал, как она «фразисто» себя уморила и отворачивался. Это «безобразие» мешало другим воспоминаниям о ней. Чтобы отогнать навязчивые мысли Аратов взялся за книгу и пробовал читать. Читать, однако, он долго не мог и, чувствуя какое-то отяжеление всего тела, раньше обыкновенного лег в постель, в полной уверенности, что заснет немедленно. Оно так и случилось… но не оправдались его надежды на мирную ночь…
Полночь еще не успела пробить, как ему уже привиделся необычный, угрожающий сон. Ему казалось, что он находится в богатом помещичьем доме, которого он был хозяином. Он недавно купил и дом этот и все прилегавшее к нему имение. И все ему думается: «Хорошо, теперь хорошо, а быть худу!» Возле него вертится маленький человечек, его управляющий; он все смеется, кланяется и хочет показать Аратову, как у него в доме и имении все отлично устроено: «Пожалуйте, пожалуйте, посмотрите, как у вас все благополучно! Вот лошади… экие чудесные лошади!..» И Аратов видит ряд громадных лошадей. Они стоят к нему задом, в стойлах; гривы и хвосты у них удивительные… но как только Аратов проходит мимо, головы лошадей поворачиваются к нему – и скверно скалят зубы. Аратову опять думается: «Хорошо, а быть худу!» Управляющий приглашает его в сад: «Пожалуйте, пожалуйте, посмотрите, какие у вас чудесные яблоки…» Но как только Аратов взглядывает на них, они морщатся, и падают… Управляющий: «А вот и озеро… Какое оно синее да гладкое! Вот и лодочка золотая… Угодно на ней прокатится? Садитесь…» Аратов говорит, что не сядет… и все-таки садится в лодочку… А на дне лежит, скорчившись, какое-то маленькое существо, похожее на обезьяну; оно держит в лапе склянку с темной жидкостью. Управляющий кричит ему вслед: «Не извольте беспокоиться! Это ничего! Это смерть! Счастливого пути!..» Все мешается кругом – и среди крутящейся мглы Аратов видит Клару в театральном костюме: она подносит склянку к губам…
Аратов: Н-еее-т!
Отдаленные крики: Браво! Браво! (Аплодисменты)
Голос Купфера (шепотом): А! ты думал, это все комедией кончится? Нет, это трагедия! Трагедия, братец!
Голос Анны: С ней непременно что-нибудь в Москве случилось, чего я не могла разгадать!
Голос Платоши: Господи, помози! Господи, помилуй!
Аратов: А-ааа!.. Клара, ты здесь?
Клара: Да… 
Аратов: Так… так я хочу видеть тебя!.. Ну, где же… где же ты? Я тебя… не вижу…  Клара, если ты точно здесь, если ты меня видишь, если ты меня слышишь, – явись!.. Если эта власть, которую я чувствую над собою – точно твоя власть, – явись! Если ты понимаешь, как горько я раскаиваюсь в том, что не понял, что оттолкнул тебя, - явись! Если то, что я слышал – точно твой голос; если чувство, которое овладело мною – любовь; если ты теперь уверена, что я люблю тебя, я, который до сих пор и не любил и не знал ни одной женщины; если ты знаешь, что я после твоей смерти полюбил тебя страстно, неотразимо, если ты не хочешь, чтобы я сошел с ума, - явись Клара!
Автор: Аратов еще не успел произнести это последнее слово, как вдруг почувствовал, что кто-то быстро подошел к нему, сзади – как тогда, на бульваре – и положил ему руку на плечо. Он обернулся – и никого не увидел. Но то ощущение ее присутствия стало таким явственным, таким несомненным, что он опять торопливо оглянулся… Что это?! На его кресле, в двух шагах от него, сидит женщина, вся в черном… Это она! Это Клара!
Аратов: А! Наконец! Наконец-то… Клара… отчего ты не смотришь на меня? Я знаю, что это ты… но ведь я могу подумать, что мое воображение.. создало тебя, что это опять галлюцинация… Докажи мне, что это ты… обернись ко мне, посмотри на меня, Клара! Клара, я прошу тебя… обернись ко мне, посмотри на меня… А-ааа! Я прощен! Я прощен! Ты победила… Возьми же меня! Ведь я твой – и ты моя!
Клара: Ты мой! Ты мой! Ты мой! 
Автор: Он ринулся к ней, он хотел поцеловать эти губы – и он поцеловал их, он почувствовал ее горячее прикосновение, он почувствовал даже влажный холодок ее зубов – и восторженный крик огласил полутемную комнату. 
Вбежавшая Платонида Ивановна нашла его в обмороке. Он стоял на коленях; голова его лежала на кресле; протянутые вперед руки  бессильно свисали; бледное лицо дышало упоением безмерного счастья.
Платоша: Яша! Яшенька! Яшенёночек! Миленький, что с тобой? Ох, Господи, что же это на свете делается!? Сейчас… сейчас… я водицей…  Ох, Господи, помози! Господи, помози!..
Аратов: Платоша?! Что это с тобой?
Платоша: С тобой-то что, Яшенька?
Аратов: Со мной? Я счастлив… счастлив, Платоша… вот что со мной… Теперь все будет хорошо… А сейчас я желаю лечь спать…
Платоша: Давай-ка осторожненько мы пойдем к кроватке… Вот так… Вот так… Спи, мой Яшенька… спи, голубчик… Спи без страшных снов, тяжелых раздумий… Спи, мой ясненький… А я пока ладанком покурю… Господи, помози! Господи, помози!


ЭПИЗОД 11. «Смерть, где жало твое?»
 
Платоша: Что это, Господи! Кровинки в лице нет, а от завтрака, от бульона отказывается, лежит да посмеивается – и все уверяет, что здоровехонек… А улыбка-то у него какая нехорошая, прямо жутко становится от такой улыбки… Что же это ты, Яша, так весь день и намерен пролежать?
Аратов: А хоть бы и так?
Платоша: Ох, Господи, что же это на свете-то делается!.. Надо, что ли, за Федором Федорычем послать!? Ведь все-таки доктор… может что-нибудь путное скажет… Пропишет что-нибудь Яше…
Аратов: Что же далее? Что будет? Теперь мы вместе, теперь я тебя не боюсь, Клара… Теперь мы любим друг друга… Мы это поцелуем подтвердили… Таким поцелуем и Ромео и Джульетта не менялись! Но в другой раз я лучше выдержу… Я буду обладать ею… Она придет в венке из маленьких роз на черных кудрях… как тогда во сне… когда я ее в первый раз увидел… Но как же дальше? Ведь вместе жить нам нельзя же? Стало быть, мне придется умереть, чтобы быть вместе с нею? Не за этим ли она приходила – и не так ли она хочет меня взять? Ну, так что же? Умереть – так, умереть… Смерть теперь меня не страшит… нисколько… Уничтожить меня она ведь не может? Напротив, только так и там я буду счастлив… как не был счастлив в жизни, как и она не была… Ведь мы оба – нетронутые…
Клара: Безумная Клара! Несчастная Клара!
Аратов: Безумная Клара! Несчастная Клара! Клара, я с тобой! Ты слышишь меня?! А, Федор Федорыч, и вы здесь!
Купфер: Здравствуйте, Яков Андреич! Как вы себя чувствуете?
Аратов: Хорошо, очень хорошо…
Платоша: Яша… Яшенька, ты позволишь Федору Федорычу осмотреть себя?!
Аратов: Это еще зачем! Ни к чему это, Платоша… Я совершенно здоров…
Купфер: Не скажи, брат… Лежание в постели, как раз говорит обратное… (К Платоше) Платонида Ивановна, ради дружбы к вашему племяннику и личного уважения к вам я готов пойти на крайние меры – готов прибегнуть к силе…
Платоша: Что вы! Что вы, Федор Федорыч! Разве так можно! Господь не допустит… Не беспокойтесь, я его сейчас уговорю… (К Аратову) Яша, а если я тебя попрошу… Ну, хотя бы ради своей старой тетки – ты позволишь Федору Федорычу осмотреть себя?!
Купфер: В самом деле, брат, это займет совсем немного времени…
Аратов: Ну, хорошо… хорошо, делайте что хотите… Мне уже как-то все равно…
Купфер: Вот и славно… Можно тебя попросить… снять рубашку, мне необходимо тебя послушать… А вас, Платонида Ивановна, любезная моя женщина, я пока попрошу выйти из комнаты… Я вас потом позову…
 
Платоша: Федор Федорыч, я вас умоляю… только не скрывайте… Скажите мне, что такое происходит с Яшей?
Купфер: С медицинской точки зрения, уважаемая Платонида Ивановна, здесь мы наблюдаем явные диоптрические симптомы нервозной кардиологии… да и фебрис есть…
Платоша: Вы, однако, батюшка, говорите попроще… латынью-то нас не пугайте… Свои же все люди…
Купфер: Сердце не в порядке, Платонида Ивановна… ну и лихорадочка есть… Вообще, я вам скажу - странный случай… Внешние признаки почти отсутствуют, но что-то происходит… я не понимаю… На мои вопросы не отвечает, как будто мы и не знали друг друга много лет. Странно все это… (Про себя) Как будто бы и не знали…
Платоша: Но ведь опасности нет? Нет, Федор Федорыч?
Купфер: Пока не предвидится… Но Якову Андреичу я бы посоветовал поспокойнее ко всему относится и воздерживаться от сильных впечатлений… Он у нас натура впечатлительная… даром, что тихоня…
Платоша: Какие же это впечатления, батюшка, если он целыми днями из дома не выходит…
Купфер: Так может быть пора уже выходить, Платонида Ивановна? А, как вы считаете?!
Платоша: Не знаю я, Федор Федорыч, у меня теперь одна забота, чтобы мой Яша на ноги поднялся… да чтобы эти напасти его минули… Об этом я теперь и Богу молиться буду… А вы разве ничего ему не пропишите… лекарства какие-нибудь?
Купфер: Прописать-то я что угодно могу… Да только поможет ли?.. Сомневаюсь я… Теперь только на одного Бога и можно уповать, Платонида Ивановна… Все в его власти… (Уходит)
Аратов: И чего ты так беспокоишься, Платоша, уверяю тебя, я теперь самый здоровый и счастливый человек в целом свете!
Платоша: Эх, кабы так, Яша, так счастливее меня на свете человека-то и не было бы…
 
Автор: К вечеру с ним сделался небольшой жар; и все-таки он настоял на том, чтобы она не оставалась в его комнате и ушла спать к себе… Платонида Ивановна повиновалась – но не разделась и не легла; села в кресло – и все прислушивалась да шептала свою молитву. Она начала было дремать, как вдруг страшный, пронзительный крик разбудил ее. Она вскочила, бросилась в кабинет к Аратову – и по-вчерашнему нашла его лежавшим на полу. Но он не пришел в себя по-вчерашнему, как ни бились над ним. С ним в ту же ночь сделалась горячка, усложненная воспалением сердца.
 
Аратов: Ну, вот, Клара, мы теперь с тобой навеки вместе, как Ромео и Джульетта… Я твой Ромео… Ромео… после отравы… Ты ждешь меня там?! Ведь мы теперь с тобой в законном браке… Ты знаешь, а мне умирать совсем не страшно… Я думал, что все по-другому будет… А вышло вон как… (К Платоше) Платоша, что ты плачешь? Тому, что я умереть должен? Да разве ты не знаешь, что любовь сильнее смерти?.. Смерть! Смерть, где жало твое? Не плакать, – а радоваться должно – так же, как и я радуюсь…
Автор: И опять на лице умирающего засияла та блаженная улыбка, от которой так жутко становилось бедной старухе…
  Через несколько дней он скончался.
  Странное обстоятельство сопровождало его второй обморок. Когда его подняли и уложили, в его стиснутой правой руке оказалась небольшая прядь черных женских волос, а на полу его кабинета остался лежать венок из маленьких роз…         

КОНЕЦ