Исторические ляпы 4. Муравьи и золото Геродота

Геродот:
«Другие из индов живут по соседству с городом Каспатир и Пактийской землей, к северу от остальных индов; они ведут почти такой же образ жизни, как бактры. Они и самые воинственные из индов, и за золотом отправляются именно они. Тут-то и находится пустыня, из-за песка. Так вот, в этой пустыне, в песке, водятся муравьи  величиной меньше собак, но больше лисиц: несколько их есть и у персидского царя, привезенных оттуда с охоты. Так вот, эти муравьи, устраивая себе жилище под землей, выносят наверх песок, как и муравьи у эллинов, таким же образом, да и по виду они очень похожи на них. А песок этот, выносимый наверх, — золотоносный. Вот за этим песком и отправляются инды в эту пустыню».

Не правда ли, сказочный сюжет? И почти 2,5 тысячи лет его считали сказкой.
Первым решил проверить эти сведения французский путешественник и исследователь Мишель Пессель. Дадим ему слово:

«Читая и перечитывая классиков, я не раз задавался вопросом: «А что, если Геродот и другие великие писатели не погрешили против истины?
Мало найдешь историй, которые пробудили бы в людях такой интерес, как рассказ Геродота о сказочной стране, где гигантские муравьи роют землю в поисках золота. Эта история распространилась по всему миру. Много раз повторяемая, она, если верить работам великого греческого географа Страбона, подтверждалась Мегасфеном, затем была подхвачена Флавием Аррианом, Дионом Хрисостомом и другими классиками древности. Постепенно рассказ начали связывать с названием одного таинственного народа, собиравшего «золото муравьев»,— с дардийцами, или иначе, дардами. Когда об этой истории прослышали римляне, знаменитый Плиний воскликнул: «Изобильно золото дардов!»
В течение веков эта история волновала авантюристов и исследователей, и все-таки, несмотря на все старания, никто и никогда не находил ни золота, ни таинственных муравьев. И в конце концов было решено, что речь идет еще об одной легенде, об античном мифе.

Но я не терял надежды и поэтому пришел в Гарвардский университет, чтобы порыться в его библиотеках и узнать, что уже написано о дардах — таинственном народе Западных Гималаев.
Первый раз я встретил представителей этого народа в Мулбекхе. Есть такой город на полпути между Сринагаром, столицей штата Джамму и Кашмир, и Лехом, бывшей резиденцией тибетских властителей Ладакха. Это район преимущественно тибетской культуры, населенный в основном представителями монголоидной расы, где широко распространен тибетский язык. Помню, как я был удивлен тогда, встретив небольшую группу людей со светлой кожей. У них были также светлые волосы, европейский тип лица и длинный прямой нос. Мужчины украшали голову цветами, что придавало им вид стареющих хиппи. Женщины были поразительно красивы: светлая кожа, серые глаза, тонкий аккуратный нос, великолепные косы.
Что это за люди?

Очень скоро я получил крайне противоречивые сведения. Одни говорили, что это прямые потомки воинов Александра Македонского, другие — что от предков этого народа произошла европеоидная раса и что их поселки расположены в верховьях Инда.
…Неарх и Мегасфен связывали, в свою очередь, легенду о муравьях-золотоискателях с дардами. Это важный факт, так как в отличие от Геродота эти два грека много путешествовали по Индии, а Мегасфен даже находился некоторое время при дворе правителя Чандрагупты, владевшего Кашмиром в III веке до нашей эры. Чем дальше я углублялся в изучение нынешних дрок-па, с тем чтобы узнать, кто же они на самом деле, тем больше у меня возникало сомнений: были ли они действительно теми дардами, о которых говорили греки?
Наконец я нашел блестящую статью «Кем были дарды?», опубликованную в 1978 году исследователем Грэмом Кларком из Оксфордского университета. В ней автор объяснял, что так называемые современные дарды обязаны своим именем мании всеобщей классификации, охватившей ученых XIX века…
Название «дарды», данное одному из этих племен, не имеет под собой никакой научной базы...»

Кларк заключает, что неразбериха происходит от публикаций колониальных времен. Добавим к этому изоляцию высокогорного района, часто закрытого для посещения иностранцами.
И все же, если дарды не идентифицированы, кто же были эти люди со светлой кожей, которых я видел в Мулбекхе?
И сегодня кашмирцы с озера Вахур называют горцев, «носящих шерстяную одежду», то есть крестьян-скотоводов с высокогорных долин, что к северу от Сринагара, «дарада», или «дарады». Отметим и то, что в наши дни дарады говорят на языке шина, родственном языку минаро. Думается, если бы мне или другим исследователям довелось обнаружить приведенную логическую цепочку чуть раньше, то это существенно облегчило бы наши поиски ответа на вопрос, кто такие дарды. Во всяком случае, все сказанное еще раз подкрепило мое предположение о том, что Геродотовы «дарды» — не кто иные, как наши знакомые минаро.

Холодным сентябрьским вечером, в семь часов, в Лотсум прибыли три человека. Среди них был и я. Кому-то наверняка это покажется невероятным, но мы приехали искать золото, вырытое муравьями величиной с лисицу!
 
Я планировал нанять в Каргиле носильщиков из минаро и отправиться с ними вверх по долине Суру до того места, где годом раньше мы обнаружили не расшифрованную до сих пор древнюю надпись на статуе Будды, а оттуда пройти через перевалы Руси-ла и Сапи-ла и добраться к еще не изученным древним поселениям минаро.
В помещении транспортной компании я встретил троих минаро. Они рассказали мне, что прибыли из Дар-чики, чтобы продать излишки собранного урожая абрикосов. … И вот мы уже все вместе сидим за соленым чаем.

В глазах стороннего наблюдателя мы являли собой весьма примечательную компанию: …несмотря на непритязательность одежды, именно минаро, вероятно, в первую очередь привлекли бы внимание, до такой степени они были похожи на нас, европейцев. Один из них — как я потом узнал, его звали Сонам — был вылитой копией моего друга из Шотландии. У него были узкие вытянутые нос и подбородок, живые, глубоко посаженные глаза. Я никак не мог отделаться от ощущения, что он вот-вот заговорит по-английски с шотландским акцентом. Но, само собой разумеется, говорил он на ладакхи — языке, которым большинство минаро хорошо владеют. Черные волнистые волосы Сонама доходили ему до плеч, и он походил на развязного европейского хиппи.
Попутчик Сонама, которого звали Таши, был постарше, лет приблизительно сорока. Голову его прикрывала шерстяная красно-сине-зеленая шапочка. Как потом выяснилось, под этим убором скрывалась заурядная лысина — редкое, между прочим, явление среди местных жителей. Черты лица Таши — орлиный нос, тонкий профиль — делали его похожим на утонченного европейского аристократа. Третий минаро был очень похож на Сонама — впоследствии выяснилось, что это его брат.

Выпив три обязательные чашки чая, похожего по вкусу на жидкий бульон, я напрямик спросил, не согласятся ли они сопровождать нас по долине Суру.
— Хорошо, мы согласны. Двое из нас пойдут с тобой. Но это будет не раньше, чем через два дня — нам нужно сначала распродать абрикосы.
…Какое все-таки наслаждение покинуть наконец душный Каргил!
Мы направились вверх по долине, ведущей в Заскар…
Сонам оказался ловким и сговорчивым парнем, всегда готовым оказать любую помощь. Таши тоже был человеком приятным в общении, но куда более сдержанным. Любопытные это были люди: несмотря на их повадки и поведение, кажущиеся нам странными, мы не могли не чувствовать какую-то связь между нами — связь, основанную лишь на их европейской внешности. И они, и мы, кажется, понимали, что эта связь существует. Наверное, они должны были чувствовать себя несколько отчужденно в этих краях. Даже индийские солдаты, эти арии с темной кожей, были не похожи на них. Минаро не только внешне, но и темпераментом напоминали европейцев. Обладая чуткой и непосредственной натурой, они более откровенны и разговорчивы, чем жители Заскара или Ладакха. Их движения более порывисты. И Сонам, и Таши громко и как-то совершенно не в восточной манере излагали свои намерения и мысли. Наблюдая за ними, я понял, что за двадцать три года пребывания в Гималаях я настолько привык к тибетцам, что поведение минаро мне уже казалось странным, хотя они и были так похожи на нас. Случалось, мы с Мисси обращались к Сонаму и Таши по-английски, забывая, что они не знают этого языка.
 
Сонам и Таши уже знали, что такое самолет, вертолет, автомобиль, грузовик, электричество — все это они видели в Каргиле. А что мне было еще добавить к короткому списку технических достижений, которыми на Западе прикрывают пороки нашего промышленно развитого общества? Я рассказал, конечно же, о людях, побывавших на Луне, но куда им тягаться с самой захудалой феей минаро, которой ничего не стоит, вволю налетавшись под облаками, махнуть вдруг на Луну и поболтать с проживающим там Зайцем.
Но зато мне было что рассказать о французском вине, и вскоре оказалось, что мы с Сонам искренние почитатели Бахуса. Мы вместе горевали, что в мусульманском Картсе не достать ни вина, ни пива. Не было этого и на буддийской территории. Но Сонам не унывал, спел несколько песен о том о сем, о красивых девушках, даже исполнил одну погребальную. Наши спутники без конца угощали нас сушеными абрикосами. А Таши с грустью вспоминал, сколько у них в селе яблок и винограда.

Сидя рядом с этими дальними родственниками европейцев, я понял лучше, чем когда-либо, как мало изменился человек за века своего существования. Если что и изменилось, так это наше материальное окружение, эволюцию которого не всегда можно назвать прогрессом.
Весь следующий день мы отдыхали…
В тот вечер, помнится, я спросил у Сонама и Таши, не приходилось ли им слышать о муравьях, добывающих золото. Нет, ничего подобного они никогда не слышали.
— Но,— добавил Сонам,— наши родители рассказывали, что в свое время они находили золото в норах сурков.
— Как это? — подскочил я.
— А так. Старики говорят, что раньше они ходили на высокогорное плато Дансар собирать золотоносный песок, вырытый сурками из нор.
— ?!
— Понимаешь,— растолковывал Сонам,— сурки, когда роют нору, вытаскивают на поверхность песок, содержащий золото.
Я ушам своим не поверил и попросил Сонама повторить еще раз все, что он рассказал. Таши подтвердил слова Сонама, добавив от себя, что, хотя сейчас этим уже никто не занимается, раньше на плато Дансар ходили очень многие.
— А где же оно находится? — не выдержал я.
— Между Ганоксом и Моролом. Это выжженное плато, почти пустыня, и сурков там видимо-невидимо.

Моей радости не было предела. Таким образом я получил первое устное подтверждение рассказа Геродота о громадных муравьях, выкапывающих из-под земли золотоносный песок. Муравьями Геродот, возможно, называл сурков, так как не нашел лучшего слова. Все совпадало с рассказом историка: пустыня, размеры муравьев, их волосяной покров, о котором упоминает Неарх, и люди, до сих пор именуемые дардами. А минаро являются прямыми их потомками. Я бросился искать на карте Ганокс и маленький поселок Морол на берегу Инда. Рядом с ними расположена крупная горная цепь. Как мне подтвердили мои друзья минаро, именно там и находилось высокогорное плато Дансар. Там-то и обитали сурки-золотоискатели, якобы похожие на муравьев…

Сомнений быть не могло: то, о чем рассказывали Сонам и Таши, и породило миф о муравьях-золотодобытчиках. Теперь у меня достаточно доказательств, что именно здесь и была родина дардов, как их называли кашмирцы и Мегасфен во время своего пребывания в Индии. Кашмирцы скорее всего ему и рассказали об этом народе. Несомненно также и происхождение легенды, берущей свое начало на высокогорном плато Дансар, в глубине территории минаро…
Теперь я уже не сомневался, что муравьи Геродота были в действительности байбаками. Это азиатская разновидность сурков, обитающих на высокогорьях и горных плато, расположенных на высоте более четырех тысяч метров над уровнем моря, что вполне соответствует высоте Дансара. Эти сурки роют себе большие норы, в которых накапливают огромные запасы травы и другого корма, а землю выбрасывают рядом с выходом. Во время путешествий я не раз видел многочисленные холмики высотой сантиметров девяносто — сто двадцать, занимавшие площадь примерно в десять квадратных метров. Если представить, что весь этот песок изъят из золотоносного слоя, то каждый холмик будет содержать в себе небольшое состояние. Сурки действительно мельче собаки и крупнее лисы.

В этот вечер, чтобы отпраздновать наше открытие, мы с Сонамом перебрались на другую сторону реки. Там был дом, где три малопривлекательные старухи варили превосходное ячменное пиво. Было уже совсем темно, когда мы вернулись в палатку.
Мишель Пессель, французский путешественник».

Значит, сурки? Точнее, байбаки. Но почему же тогда в текст Геродота закрались муравьи?
И вот тут – самое интересное.
По-гречески муравей – МУРМОС, муравейник – МУРМОКИЯ, и перепутать его с сурком – арктомусом невозможно. А с чем можно?
В итальянском сурок – marmotta, байбак – poltrone.
На латыни я этих слов не нашел. Но вот интересно, если мелкий сурок – marmotta, то как же назывался крупный? Может быть, когда-то его звали просто marma? И путаница – отсюда? Но откуда мог Геродот услышать такое в своих путешествиях?

Сурок с таким названием – похоже вообще ранний индоевропейский, поскольку, наряду с романскими вариантами, существует эстонский murmel, венгерский marmotа и англо-голландский marmot.
И вот тут впору вспомнить о дардах. Известно, что в Троянской войне на стороне Трои воевали ее ближайшие союзники дарданы. Было ли это их самоназванием – неизвестно (мне, по крайней мере). После войны дарданы или их часть, по некоторым сведениям, ушли на западный берег Адриатики.

Поскольку исход троянцев был очень разнонаправлен – от Англии (по Гальфриду Монмутскому) до Аппенинского полуострова, Адриатического побережья и тропой Трояновой до Причерноморья, можно представить себе и их выход в Бактрию и Индию. А может быть, Дарий переселил часть пленников из Малой Азии на новые территории (довольно частое явление в те времена). Так дарданы Трои могли превратиться в дардов Бактрии, сохранив европейскую внешность и остатки языка со средиземноморским сурком – мармоттой и байбаком – мармой.

Не будем забывать, что именно основавшие Спину и Рим этруски активно участвовали и в формировании латыни. А ведь они пришли туда из Троады, и мармотта в латынь могла попасть так же, как и в Бактрию. Так можно объяснить и неравнодушие дардов к винограду и виноградному вину – при широком выборе местного ячменного пива.
И тогда ляп Геродота с муравьями вполне понятен. Но не будем упрощать ситуацию, ссылаясь на то, что это была ошибка промежуточного перевода – ведь Неарх и Мегасфен вывезли такую же информацию непосредственно из Индии.