Шуба

Кузьмич любил выпить, чего греха таить. Иногда одеколоном не брезговал, ежели магазин продовольственный закрывался, а выпить тянуло. Как примет, бывало, зелья, с отдушкой ароматической, закусит репой из грядки выдернутой, или рыбой вяленой, так ему черти видеться начинали. По обыкновению своему черти являлись Кузьмичу в образе его жены, вооруженные скалкой или сковородкой.
Вообще говоря, Кузьмич свою жену, Клавдию Никитишну, любил, насколько его мужское, рабоче-крестьянское сердце и коммунистическая закалка позволяли. А Клавдия Никитишна, хоть и была бабой сварливой, Кузьмича ценила. Так как Кузьмич на деревне считался зажиточным, и ее баловал подарками. Оттого и отгоняла от него зеленого змия всем, что под руку попадется.
Но была у Клавдии Никитишны мечта одна, заветная. Мечтала она о шубе из зверей лесных, на парижский манер покроенной. Бывало, напьется Кузьмич, застанет его Клавка за возлежанием под кустом, али под дверями магазина, отлупит с горяча ботинком снятым, или скалкой заранее припасенной, и домой не пустит, так он извинится перед ней, обымет крепко, щипнет за толстый зад, да и пообещает во искупление грехов своих шубу подарить.
После капитальной трехдневной попойки в честь зарплаты предновогодней, Кузьмич решился. Подошел к своей жене, вручил ей конвертик газетный с кровно заработанными, и направил в Москву. За шубой. Потому как считал себя мужиком простецким, в парижских шубах толк не знающим.
Клавка его неделю собиралась, а как собралась, от волнения сама Кузьмичу и его  друзьям бутыль поставила. И поехала в стольный град.
Мужики тем временем пошли к товарищу Кузьмича, Петровичу, где банкет продолжали до самого посинения.
Клавдия Никитишна же прибыла вместе с боевой подругой своей на столичный шубный базар близ Черкизовской. Долго ходили они по базару, примеряли меха разной выделки и покрою. И тут  глаза Клавдии Никитишны пленила шубка из чернобурки. В пол, с капюшоном. Накинула она на свои крепкие плечики шубку, капюшоном укрылась так, что света белого видно не стало, и поняла. Сбылась ее мечта. Отсчитала она кровно заработанные Кузьмичом много тысяч, запаковала шубку в сумку клетчатую, выходную, и поехала с подругой дней суровых до дому. Где решительно намерилась отблагодарить Кузьмича по супружески.
Кузьмич, меж тем, на пару с Петровичем, решили сходить дозаправиться, и продолжить банкет в своих апартАментах.
Клавдия Никитишна приехала домой, и стала маску готовить, как бабы восточные на базаре подсказали. Для свежести, так сказать, лица, и моментального омоложения. Замесила огурец с помидором на сметане и айда на лицо накладывать.  Шуба ей так пришлась по нраву, что она надела ее поверх новомодного белья фабрики «Коммунистка», и не удосужилась снять на время принятия процедур масочных. На голове завязала бант, чтобы шевелюра в маску не попала, и наоборот. И села ждать супруга на лавку.
Кузьмич же с Петровичем, завидев свет в прихожей, и испугавшись гнева Клавдии Никитишны на их нетрезвые лица, решили прокрасться в дом с сеней, незаметно. Подползли было к двери не обнаруженные, как вдруг пол под ногами скрипнул.  Клавдия Никитишна сразу догадалась, в доме воры и они пришли по ее душу. Хотят отнять единственную радость, шубу. И решила без боя ее не отдавать. Взяла в одну руку кочергу, в другую тяжелую эмалированную кастрюлю, для оглушения ворья, и, на цыпочках, не включая света, стала пробираться к источнику шума. Издалека почуяла, что грабители не трезвы, потому настроилась действовать без промедлений. И, заметив в углу кладовой, что выходила черной дверью в сени, два крадущихся, пошатывающихся силуэта, ринулась с нечеловеческим  воплем на них. Воспользовавшись эффектом неожиданности, надела одному на голову кастрюлю, да треснула по ней кочергой наотмашь, а второго вора так пнула ногой, что тот отлетел в угол кладовой, свалив весь огородный инвентарь на себя.
Петрович, в сердцах не поняв, что с ним приключилось, прямо с кастрюлей на голове, бросился бежать,  куда ноги несли, и с разбегу выбил дверь. С улицы тусклый свет фонаря и зловещий свет полнолуния осветили поле брани. Кузьмич отбросил в сторону грабли, и понял, что сделал это зря. Прямо над ним склонилось чудище лохматое с одним рогом во лбу, страшное до жути и огромное до безобразия. Рожа чудища была покрыта зелеными и красными пупырышками, и кривилась от издаваемого нечленораздельного рева, телеса чудища были красные в сеточку. Более Кузьмич разглядеть ничего не успел, по причине того, что резко протрезвел, выскочил из кладовой, и со всех ног бросился бежать наутек, следом за Петровичем, с перепугу матерясь, на чем свет стоит. 
Ночь мужики провели у Петровича, со включенным светом, вооруженные вилами да лопатами, карауля по очереди у двери.
Клавдия Никитишна тем временем прибрала дом, спрятала шубу подальше, и конкретно обиделась на Кузьмича за то, что тот не оберегал ее с новой шубой от воров. Маски молодильные решила более не делать, и белье, революционно-красное, не надевать.
Вернулся Кузьмич домой засветло. Перегаром от него несло сногсшибательно, но выглядел он абсолютно трезвым, и напуганным.
Крепко обнял он свою Клавку, и сказал, что впредь пить не будет ни капли. И Петрович тоже. Потому как пока черти только его посещали, и никого не трогали, было терпимо. А тут явились им на пару и чуть их не переубивали.
Клавка, выслушав страшную историю, поведанную мужем, все сразу просекла, и решила шубу не показывать. Ведь никакая шуба не стоит счастья семейного,  и трезвости мужа. А Кузьмич, напрочь забыв о том, с чего все началось, пообещал таки подарить Клавке  долгожданную шубу, и с пьянкой напрочь завязал.