Глава 6. Игра в дурака

Либертине снилось, что она идёт по ночному городу, в меховой шубке, искрящейся, как снег, и меховой шапочке. Ни одно окно не светилось – было совсем темно. Смутное предчувствие заставило её оглянуться. Прямо к ней шёл уродливый хромоногий горбатый карлик.
Либертина пошла прочь.
Но карлик следовал за ней неотступно. Как бы быстро она ни шагала, куда бы ни сворачивала, маленькая гадкая тень ковыляла позади неё. Он не отставал и не приближался; но она знала, стоит ей только остановиться, и мерзкая тварь настигнет её.
Либертина всё ускоряла шаг, пока совсем не запыхалась. У неё уже не хватало дыхания идти дальше, а карлик, казалось, вовсе и не устал. Всё так же он шёл за ней, молча, неотступно, бессмысленно.
Что с ней будет, когда она упадёт от изнеможения, а карлик догонит её?
Либертина заставляла себя переставлять ноги, из последних сил, холодея от ужаса. Она знала, что карлик прямо за её спиной. Он всегда будет рядом, как бы она ни старалась убежать. Он будет идти за ней, пока ноги не перестанут держать её.
От страха ей хотелось закричать – дико, по-звериному – но она знала, что никто не услышит.
Собрав последние силы, задыхаясь, Либертина бросилась бежать. Карлик хром, он не угонится за ней. И всё-таки она чувствовала, что он совсем близко. Оглянувшись, Либертина увидела, как карлик мчится к ней упругими напряжёнными скачками.
Она остановилась. Ей пришло в голову совсем простое решение. Ведь у неё есть оружие! Что он против неё, малорослый бессильный калека! Когда карлик почти настиг её, Либертина выхватила кинжал и воткнула ему в грудь.
Пена и кровь потекли изо рта карлика, он захрипел, умирая, и лицо его искривилось смертной судорогой. И чем больше искажалось его лицо, тем более знакомыми казались эти черты Либертине. Но она не могла, не смела догадаться, кто это.
Карлик умер – и теперь это был её ребёнок, её Карло.
Она его убила.

Все мы идём к смерти, но дорога с поворотами кажется длиннее. Быстрым шагом мы проходим мимо цветущих полей праведности, но чаща порока и тернии греха когтят наши ноги и замедляют наш путь.
Однажды у одной бедной матери младенец умер некрещёным. С последним вздохом душа его вылетела из тела и устремилась к райскому саду, но на пути её поджидал змееголовый дьявол.
«Приветствую тебя, дитя, - сказал он душе. – Отец наш направил меня к тебе с поручением. Ведь ты вовсе не видел жизни, не знал ни радостей, ни страданий, ни греха, ни раскаяния. Позволь, я покажу тебе, как живут на земле люди, и всё то, что ждало бы тебя, удостойся ты более долгого телесного существования».
И невинная душа согласилась.
И тогда враг добра привёл её в каменный коридор, по сторонам которого возвышалось множество зеркал и запертых дверей. И душа приникла к одной из дверей и заглянула в замочную скважину.
Она увидела там играющих детей на зелёной траве, усыпанной ароматными цветами, и смех их звучал как цитра и цимбалы. Но душа улыбнулась и последовала дальше.
И за другой дверью она узрела сладкие и остро пахнущие кушанья, и янтарные фрукты на золотых тарелках, и специи, и вино, приправленное пудрой. Но она отворотилась прочь, ибо пища её ещё не прельщала.
И за третьей, и четвёртой, и пятой, и прочими дверями она видела все горести и прелести жизни: ядовитый блеск золота и змеиные изгибы драгоценных украшений; материнские ласки и жгучие объятия возлюбленной; алую кровь поверженного врага на лезвии ножа; мудрые книги, полные сокровенного знания, подобно тому, как яблоко полно терпким соком; язвящую усладу игры в шахматы и в кости; танцы под весёлую музыку; солнце счастья и дожди сожалений; тёплый хлеб, испечённый на домашнем очаге; мёд славы, перец войны и соль власти. И мимо всех дверей душа проходила в спокойствии, не понимая, как может это соблазнять глупых смертных людей.
И за последней дверью она увидела бескрайнее зелёное море, едва морщимое слабым ветерком. Песок усеивал пустынный берег, а на маленьких волнах качалась лодка. Там не было ни дня, ни ночи, и ни единого звука не раздавалось вокруг, кроме шелеста прибоя. И, когда душа объяла взором сию равнодушную и безмятежную картину, она осталась стоять перед дверью. Сердце её было спокойно и лишено желаний, и так же спокойны были море, берег и лодка на волнах.
И, постояв несколько времени, душа вошла и затворила за собой дверь. Затем она приблизилась к морю и села в лодку. Дьявол же смеялся за дверью.

Господин Марциан и Зигмунд сидели на скамье перед большим деревянным столом, чёрным от грязи и копоти, возле камина, и на столе Марциан разложил красивые цветные картинки, в свете каминного пламени казавшиеся золотисто-оранжевыми, словно бы вырезанными на меди.
- Я принял решение обучить тебя одной прекрасной игре, дабы развить твой ум. Возможно, ты слышал о ней, так как лекари рекомендовали эту игру вашему безумному королю Карлу, чтобы поправить его рассудок. Игра эта ведёт начало от старых гадальных карт и служит не только для развлечения, но и для познания мира.
Марциан провёл ладонью по картинкам.
- Карты делятся на четыре партии, именуемые мастями. Отношения между картами зависят от знатности и богатства карты, а также от её масти. Партия, которая находится у власти, называется козырной мастью. Даже самая малая карта, принадлежащая к козырной масти, – то есть, к власть предержащим, – бьёт сильнейшую карту подчинённой масти.
Вот две чёрных масти: мечи, или пики, и посохи, они же кресты. Они черны, поскольку служат смерти. Красных мастей, служащих жизни, также две. Вот эта – пентакли или, как говорят простые люди, бриллианты. Вторая красная масть – чаши, иначе именуемые сердца. Кстати, если поразмыслить, сердце и есть чаша, полная крови. Масти делят мир между собой на четыре части, и каждая отвечает за свою часть и выполняет свою работу.
Чёрные масти – помощники смерти. Мечи означают войну, болезнь, горе и всё, что может погубить тело. Кресты же служат посмертному спасению души: это вера.
Красные масти играют на стороне земной жизни. Бриллианты – карты денег; сердца же – любви и веселья.
В каждой масти есть карты знатные и незнатные. Младшие карты не имеют лиц и имён, они пронумерованы, в игре же они выступают как слуги или работники. Над ними стоят родовитые карты: это паж, затем рыцарь, королева и король. Высшая карта партии – туз; это то же, что знамя для армии, это герб и девиз всего их дома.
И, так же, как в жизни, в игре партии и карты сражаются между собой, и помогают друг другу, и убивают друг друга, и заключают союзы, но никто из них не побеждает – все они рано или поздно будут биты. Потому что победить или проиграть может только игрок. Игрок же решает, сбросить карту или сохранить, оставить ей жизнь или побить.
Кроме обычных карт, существует ещё Дьявол или Шутник. Он не относится ни к одной масти, не подчиняется никаким правилам, выскакивает в самый неожиданный момент и бьёт любую карту.

Из замка отправилась экспедиция для закупки младенцев, вывезенных из Нормандии. Следовало пополнить число смертных, заключённых в замке, и Марциан воспользовался для этого самой доступной возможностью.
Известно, что пленник, взятый в кабалу, может восстать или бежать. Иное дело дети: они не помнят, кто они, и приучаются чтить своих добрых хозяев. Солдаты короля Генри, заботясь о своей родине и своих кошельках, забирали детей во вражеских землях и высылали их в свою страну, чтобы там они были проданы в английские семьи, воспитаны в смирении и покорности и отданы в работу. И Марциан, избегая тревожить своих вилланов, решил купить несколько штук. Благо любой состоятельный англичанин мог позволить себе приобрести малолетних рабов из захваченных провинций и не видел в этом ничего дурного.

- Как прошла ночь, брат?
- Куда как весело, - ответил Зигмунд. – Опять резались в карты со старым боровом. Я имел дерзость выиграть, и потому оказался в проигрыше. Моя карта всегда бита, такая уж у неё роль.
- А скажи, которая ты карта?
- Должно быть, шестёрка, только вот не знаю, какой масти.
- Сердец, Зигги, сердец – ты же носишь сердце на рукаве. О чём бы ты ни думал, это всегда написано в твоих глазах.
- Зато я услаждаю ваши пиршества и развлечения, и ни одна чаша не поднимется без моей песни. Сердца совсем не плохая масть.
- А какую карту ты отведёшь в игре для меня?
- Разумеется, Джей, ты много выше меня, и я дам тебе титул пажа. Но всё же думается, что мы с тобой одной масти. Слишком уж любишь ты согреть своё сердце, выпив из чаши; ты сердце компании, но ни работа, ни война, ни тем более вера не имеют для тебя никакого значения.
- Послушать тебя, так я совсем пустой малый.
- Радуйся, Джей, ведь так печально играть чёрной мастью! Куда уж лучше весёлый красный цвет. А к кому мы отнесём Гарфлёра?
- О, Гарри, несомненно, рыцарь бриллиантов!
Зигмунд и Джентли рассмеялись.
- Но, хотя он и не нашей масти, но всё же одного с нами цвета.
- А твоя гонительница, мадам Либертина?
- Нет никаких сомнений – дама треф. Ведь и на груди её висит крест, который так изъязвил глаза ортодоксальным вампирам! К тому же она только и мечтает, как бы побить несчастную шестёрку сердец и воткнуть в его сердце свой посох.
- Не робей, шестёрка: ведь даму бьёт король. А короля развлекает твоя игра, что в карты, что на гитаре. Разыграй короля, Зиг!
- На кой чёрт ты напомнил мне проклятого мозгоеда? Старый гном совсем осатанел. Плётка, кандалы, карты да дудка, под которую все должны плясать – дать ему маску, и была бы вылитая Фигура Порока, как её рисуют в календарях. Он-то уж точно чёрной масти, не то что мы; не знаю только – пик или посохов? Старикашка умело пользуется и тем и другим.
- Не робей, шестёрка чаш: кто знает, чья масть в конце игры окажется козырной…

Раздвинув тяжёлые шторы, Зигмунд вышел на балкон. Сегодня выходная ночь, с четверга на пятницу.
Хотя был только февраль, воздух уже заметно смягчился. Ветер стёр снег с травы, волки подняли весенний любовный вой, и яркая луна щекотала кровь. Зигмунд впервые видел такую луну – ужасную, оранжевую, похожую на солнце. Должно быть, эта огненная окраска предвещает перемены, подумал он.
Вдруг его карты окажутся козырями? Разыграй короля… Что, если и в самом деле накрутить хвост старому троллю? Мадам Либертина не даёт ему покоя. Она для него как гвоздь под рубанком: дерево сплошь стало гладким и шёлковым под железным лезвием Марциана – и только наглая медная шляпка торчит из доски. Престарелый властолюбец с удовольствием возьмётся за новую куклу. Сначала осторожно пощупать пульс: как отнёсся бы господин Марциан, если бы… Сказать про неё что-нибудь гадкое, то, что он столько раз слышал от Марциана. Мадам Либертина не чтит кодекс и нарушает приличия. Она едва не ввергла всех обитателей замка в беду, охотясь на смертных в неподобающем месте. Марциан разгневается и завопит, что, попадись она только в его руки, и он ей покажет, как следует себя вести неумершей даме. А ещё больше его распалит воспоминание о надзорной жалобе в Совет. Дерзкая девица осмелилась грозить ему, самому господину Марциану! А уж заманить её в замок нетрудно, тут не нужно иметь ум Иеронима. Король покроет даму треф, и оба будут биты. Выход из замка станет свободен. А Зигмунд уедет куда-нибудь далеко-далеко.
Зигмунд, развеселившись, тихонько запел:
- О, грязная Марго,
  Тебя забрали далеко,
  И по улицам ей больше не бродить…

Либертина лениво прогуливалась по улице. Лунный свет золотил её пышные тёмные волосы и играл драгоценными искрами на меховой шубке. Впервые за многие ночи она пребывала в добром расположении духа.
Её дела понемногу налаживались. Стоило ли так горевать! А ведь ей уж было показалось, что счастье навсегда оставило её. Но она вырвала хорошую карту из когтей фортуны. Кто играет с дьяволом, должен запастись тузом в рукаве. И такой туз у неё есть, подумала Либертина: это её смелое сердце. Как бы ни злобилась судьба, к тому, кто уверен в удаче, везение придёт непременно. Из глины событий можно вылепить любые фигуры. Надейся на лучшее, и какой-нибудь неожиданный случай подбросит тебе козырь, о котором ты не смел и мечтать.
Какая необычная сегодня луна – как апельсин!
Либертине вдруг сильно, почти до слёз, захотелось побывать в своём родном городе. Уже теперь там тепло, стеклянно-синее море плещет в каменный берег, и отражённые звёзды качаются на волнах – а звёзды там огромные, не то что в этом тусклом заиндевевшем небе! Перед рассветом розовый туман расцветает на верхушках гор. Их пики горят как раскалённая медь, а земля в долине ещё погружена в кромешный мрак. Сейчас уже распускаются фиалки, прибрежные скалы звенят от птичьего крика, с гор сходят талые снега…

Либертина распечатала шёлковый конверт с гордым гербом господина Марциана. Всё-таки счёл возможным ответить ей, мерзкий грязный сатир! Какая гнусность на этот раз?
«В-ше Либертине.
Милостивая государыня!
Имею сообщить Вам следующее. Хотя Вам надлежало бы самой исправлять натворённые Вами ошибки, и несмотря на непочтительность, с какой Вы изложили мне свои аргументы, по ряду причин я всё же склоняюсь к удовлетворению Вашей просьбы относительно бастарда Зигмунда.
Сей юноша оказался совершенно не развит и предельно строптив, Вы же, как создание моего лучшего друга, господина Гедиона, заслуживаете большего сочувствия. Вне зависимости от моего личного к Вам отношения, я буду рад оказать услугу моему другу и собрату по Совету.
Посему я принял решение выдать Вам упомянутого бастарда Зигмунда. Дабы пресечь его бегство, он будет препровождён к Вам под конвоем. Извольте явиться тогда-то и тогда-то на замковый мост, во столько-то часов ночи. В случае Вашего опоздания за невыдачу искомого Вами бастарда вините только себя.
С приветом,
Девятый Бессмертный,
Сангвисорбер в первой крови,
Старший советник и заслуженный член Великого Совета Тринадцати,
Патрон вампиров Северного моря и прилегающих областей,
Третий Член Общины Старейших Неумерших,
Заслуженный Миротворец и Защитник Закона,
Почётный член Сообщества вампиров,
Кавалер Ордена Золотого Зуба, Ордена Лунного Серпа, Ордена Летучей Мыши первой степени,
Магистр философии, Бакалавр семи свободных искусств, в т.ч. Доктор риторики,
Профессор Школы Неофитов,
Председатель Общества «Вечная Память», член Общества «За чистую кровь»,
Герцог N, граф X и Y,
в-р г-н Марциан».
Либертина была сильно разгневана, но обида ничуть не уменьшила её радости. А может быть, этот резкий тон – признак страха перед Советом? Всё-таки встречный иск совсем нежелателен для него. Неудивительно, что старик разозлился! То-то же, господин Марциан! И на саранчу найдётся управа! Надо было с самого начала припугнуть его судом, тогда бы он не мучил её так долго.

Либертина решила не дразнить удачу, вдруг открывшую ей объятия. Она явилась на мост даже раньше указанного времени.
Наконец-то она вернётся домой – нет, нет, лучше отправится в места, где она родилась. Ведь с этой ночи Либертина больше не изгнанница. Уж она вволю повеселится, вознаградит себя за все горести!
На другом конце моста показалась процессия: злополучный Зигмунд, окружённый незнакомыми ей неумершими. Сопровождающих было шестеро или семеро, что-то около того. Да за кого его здесь принимают? подумала Либертина. Маленькому музыканту выделили стражу, которая могла бы справиться и с самым сильным вампиром Сообщества. Между тем хватило бы отрядить с ним обычного смертного. Всё равно бедняжка никуда не денется.
Руки у Зигмунда были скованы за спиной, но ноги свободны. Он шёл, низко опустив голову, и длинные пушистые волосы совсем скрыли глаза. Должно быть, он еле сдерживался, чтоб не расплакаться – Либертина видела, как Зигмунд кусает губы. Она почувствовала некоторое сострадание. Мальчишка просто сглупил, не знал же он законы вампиров, когда пил её кровь. Либертина пережила слишком много, и жалость не задержалась в её сердце. Но, пожалуй, она всё же не станет истязать его перед смертью. Зигмунд выглядел слишком жалким и запуганным. Всё равно что мучить животное… Убить его и уехать к морю, в тёплые благодатные земли, так непохожие на жестокую страну Англию…
- Достопочтенная госпожа Либертина, пройдёмте с нами, - сказал ей уже знакомый вампир. Это был тот самый наглец, что прогнал её от замка Марциана, когда она появилась здесь впервые. А вот имя его она позабыла. Гобблер? Граблёр? – Окажите нам любезность и подпишите бумагу в том, что бастард Зигмунд действительно выдан Вам в руки.
Старик Марциан и в самом деле испугался суда! Опьянённая радужными мечтами, Либертина и не подумала, что ничего подобного в письме не говорилось, а бумагу могли бы вынести ей на мост – луна светила достаточно ярко, чтобы писать. Её не смутил и многочисленный эскорт, надзиравший над пленником, который не был ни силён, ни быстр. Некоторую несообразность она заметила, но нашла ей самое простое толкование: Марциан глуп.
Поэтому Либертина с лёгким сердцем вошла в ворота замка вместе с Зигмундом и охраной. Маленький бастард прятал от неё лицо и отворачивался: должно быть, всё же не сдержал слёз. Не бойся, бедный птенец, сегодня Либертина добра и подарит тебе милосердную смерть. Замковые ворота захлопнулись, и она оказалась в прихожей. Здесь стоял стол и множество сундуков и коробок. Пол усеивала высохшая, затоптанная трава, которую никто не удосужился вымести. Знакомый ей вампир (Гарнир?) открыл ящик за её спиной. Холод металла, щелчок – и изумлённая Либертина оказалась в кандалах.
- Вы обезумели, негодяи? – воскликнула она.
- Именем нашего славного господина Марциана, да пребудет над ним ночь и лунный свет, я объявляю Вас пленницей на всю вечность либо на избранный нашим господином срок, - произнёс Гарфлёр тихо и так торжественно, что Либертина едва не задохнулась от злобы.
- Послушай, ты, Гравёр, или как тебя там, - закричала она. – Да как ты смеешь? Я нахожусь под покровительством самого господина Гедиона! Я исполняю миссию Совета! Я… Ты… Это же нарушение всех моих прав! Это чудовищно! Не только Великий Совет, но и все силы зла ополчатся на вас после такого надругательства! Выродки, ублюдки, волчьи дети! Лесные свиньи, пожирающие жёлуди, и те чище вас! Напасть на вампира, на даму, на меня! Побойтесь гнева Сообщества, если у вас самих нет ни ума, ни совести! Это… это…
- Постарайтесь успокоиться, - сказал ей на это Гарфлёр, освобождая Зигмунду руки – и Либертина увидела, что бастард действительно плачет, но от душащего его хохота! Её провели за нос, подло, бесчестно обманули, и даже это ничтожество смеётся над ней!
Всё сочувствие к Зигмунду моментально улетучилось из души Либертины, как жир с раскалённой добела сковородки.
- Тебе смешно, подлое существо?! Ты смеешь смеяться? Проклятый менестрель, отродье собаки, мерзавец! Подожди, я ещё до тебя доберусь. Тогда ты об этом пожалеешь! Ты будешь умолять меня о смерти, как о милости!
К вящей своей ярости, в ответ она услышала общий весёлый смех.
- Обожаемая дама, до той поры я бы советовал Вам запастись терпением, - сказал Зигмунд, шутовски кланяясь. – Умоляю Вас, милая госпожа Либертина: не разрывайте мне сердце, не спорьте с этими дурными господами. Они жестокосердны, как сам сатана, и в отместку могут заточить Вас в мрачном отвратительном узилище. Заключение в грязном подвале испортит Вашу ослепительную, несравненную красоту, а Вы не представляете себе, до чего это меня расстроит.
Ужасная догадка, что маленький музыкант не только послужил приманкой, но и сам сунул палец в пирог и явно был в сговоре с её мучителями, была для Либертины хуже любой пытки.

Столы повернулись: на этот раз Либертина оказалась под замком. Её так же, как и Зигмунда, пару ночей продержали в запертой комнате, в полном одиночестве и неизвестности, но, поскольку она была дамой, не стали применять к ней ни голод, ни устрашение. Поначалу Либертина находилась в состоянии, близком к помешательству. Войди к ней кто-нибудь – она принялась бы кричать, рыдать и биться; но никто не входил. Плакать же в подушку Либертина считала глупым.
Но время шло, свеча догорела, и седина рассвета начала пробиваться в чёрных кудрях ночи. Либертина успокоилась. К ней вернулось её обычное легкомысленное настроение: как-нибудь всё образуется, и трудности разрешатся сами собой. Она постановила себе при первой возможности написать господину Гедиону и пожаловаться на гнусный произвол, который с ней учинили, а пока оставалось только ждать.
Затем, всё сильнее и сильнее, её стал терзать голод. Она презирала звериную кровь и не притронулась к клетке с крысами, которую поставили в её комнате для пропитания. Ещё мучительнее была скука – поэтому, когда появился Гарфлёр, несмотря на всё его непростительное недопустимое поведение, Либертина ощутила некое подобие радости.
Гарфлёр осведомился о её самочувствии, предложил ей принять кровь, а затем проследовать за ним в дамские спальни; и, поскольку Либертина была на удивление любезна и приветлива, выразил ей соболезнование, таков, мол, приказ господина Марциана, ничего не поделаешь, – что в устах Гарфлёра прозвучало как гром среди ясного неба или как собачье мяуканье.
Они с Либертиной довольно мило поболтали по дороге, и вампирша вновь воспарила к своим мечтам и надеждам: обращаются с ней хорошо, она отдохнёт всласть за чужой счёт, Гедион скоро вызволит её, а до Зигмунда здесь добраться куда легче. Когда же она отведала крови, настроение её стало прекрасным как звёздная ночь. Либертина устала от одиночества и предпочла бы плаху палача лесной хижине отшельника, а здесь она находилась среди себе подобных, среди равных, и впервые за долгие месяцы могла насладиться беседой и, фигурально выражаясь, распустить шнур на кошеле с серебром слов.
К тому же Либертину отвели отнюдь не в тюремную камеру, а, напротив, в роскошно убранную, изысканно обставленную, просторную залу с умывальником и ванной, с гардеробной, зеркалами, туалетным прибором, с богато украшенным гробом под вышитым пологом, с резным сундуком, полным книг, и ледником с деликатесами – чего ещё желать?..

Теперь Либертина жила вместе с тремя другими дамами-вампирами на женской половине. Там ничто не сковывало её передвижений, а иногда, путём определённых уловок и благодаря удаче, она выходила за пределы этого мирка и могла побывать в других помещениях замка. Порядок этого дома, однако, предполагал, что женщина, независимо от статуса, должна сидеть взаперти.
Как ни сердило это Либертину, приходилось подчиниться. Негодяй Гарфлёр, если ему противоречили, не задумываясь, применял силу или звал вооружённую подмогу. Он же заявил ей, в привычной для него язвительно-почтительной манере, что только от её поведения и доброй воли зависит, будет ли она находиться одна, взаперти, скованная по рукам и ногам, как каторжник, – или нет.
Либертина предпочла внешнюю видимость свободы свободе внутренней. Она придерживалась мнения, что лучше уж жить на коленях, чем умереть в каком бы то ни было возвышенном положении. Насильственное усмирение унизило бы её куда больше, чем притворство. Поэтому она сделала вид, что, хотя и недовольна, но в общем покорилась своей участи. Либертина улыбалась, болтала с другими дамами, тщательно ухаживала за собой, хорошо питалась, и не отказалась приняться за работу, но – совершенно нечаянно – так всё испортила и перепутала, что от службы её мигом освободили. Впрочем, она с удовольствием читала другим дамам, когда те шили или занимались рукоделием. Чтение Либертина трудом не считала.
Бывали минуты, когда такая жизнь казалась ей терпимой – но лишь временно и очень ненадолго!

Сегодня Либертине опять приснился кошмар про карлика, который ходил вслед за ней по всему городу, от которого невозможно было убежать, а, убитый, он превращался в её мёртвого сына. Она уже надеялась, что гадкий сон оставил её в покое – но тут, в тюрьме, мучительное видение вернулось. Либертина, полумёртвая от ужаса, открыла гробовой ящик и села.
Все спали – было всего три часа дня, но о том, чтобы лечь снова, не могло быть и речи.
Крадучись, она вышла из комнаты. Нужно как-то отвлечься, иначе и в рассудке повредиться недолго. Всё это, конечно, тяжело, печально, невыносимо, но назад ничего не вернёшь. Либертина, хотя на душе у неё выли волки, взяла себя в руки. Заняться же решительно нечем. Разве что почитать что-нибудь до вечера?
Либертина побрела за книгой в библиотеку. Библиотека была одним из немногих развлечений, которыми ей дозволялось наслаждаться. Роясь на полках, она вдруг прервала свои поиски. Что-то шепнуло ей, что надо стоять тихо; и, сама не зная зачем, но повинуясь инстинкту, Либертина замерла.
В этот самый момент в комнату вошёл другой вампир, мурлыча себе под нос детскую песенку о лимонах и апельсинах, – и Либертина со злобой узнала голос бастарда Зигмунда. Но она заставила себя не шевелиться и молчать. Вот сейчас он завернёт за перегородку – тогда тебе, певчая пташка, конец.
Зигмунд, который преднамеренно отправился в библиотеку среди белого дня, пребывал в уверенности, что Либертина спит сном праведника на своей половине. Исходя из этой глубоко ошибочной посылки, он мнил себя в полной безопасности и допустил промах, который мог стоить ему жизни.
- …И вот появился палач с топором, - пророчески, хотя и не зная об этом, пропел Зигмунд, вошёл в проход между шкафами – и лицом к лицу столкнулся с Либертиной.
На мгновение оба застыли: один от изумления, вторая в кратком пароксизме торжества. Зигмунд успел подумать, что в такой сильной ярости она способна убить его голыми руками. Но ещё раньше, чем родилась эта мысль, он подался назад, на незримую долю секунды опередив Либертину, которая обеими руками крепко вцепилась – в воздух.
Зигмунд со всех ног бросился наутёк, а Либертина – за ним. Так они, без заметного перевеса в чью-либо сторону, пробежали несколько помещений и коридоров, но Зигмунд знал замок лучше: в одной из галерей он на бегу рванул какой-то рычаг в стене, и между ним и Либертиной рухнула толстая железная решётка. Вампирша еле успела отшатнуться – зубья со звоном вонзились в камень. Она попыталась дотянуться до рычага, но не смогла. Поняв, что угроза миновала, Зигмунд остановился и вернулся к решётке. Либертина была вне себя от досады, но откуда ей было знать про этот замковый секрет?
Несколько минут они смотрели друг на друга через решётку. Оба не произнесли ни слова. Говорили, и очень красноречиво, их глаза.
Первым молчание нарушил Зигмунд.
- Вы, стало быть, как и я, любите литературу? – спросил он подчёркнуто учтиво.
Сносить насмешки от этого змеёныша Либертина была не намерена. Она отстегнула заколку и швырнула в него, не целясь, но по случайности так метко, что Зигмунд едва увернулся. Игла оцарапала ему ухо. Зигмунд скривился от боли, и по глазам было видно, что на уме у него совсем не поэзия трубадуров. Но, подняв заколку, он бросил её к ногам Либертины, поклонился и сказал только:
- Спокойного дня и приятных сновидений.
И, прижав к уху грязный носовой платок, пошёл восвояси – а Либертина осталась у решётки.

Зигмунду приходилось всё время держаться настороже. Вопреки его надеждам, Либертину не заперли в застенок. Она относительно свободно ходила по общим покоям замка. Правда, к спальным комнатам вампиров-мужчин у дам доступа не было. Но по своим должностным обязанностям Зигмунд частенько бывал в различных служебных помещениях, вот там-то и надо было держать ухо востро.
После происшествия в библиотеке Зигмунд больше не покидал спальную комнату днём. В ночное же время достаточно было как можно реже оставаться в одиночестве. Кроме того, у него был нож, а у Либертины – только её украшения. Но Зигмунд не слишком рассчитывал на оружие. Убийство или ранение, нанесённое неумершему, жестоко карались тёмным Сообществом. Следуя закону, он мог бы использовать нож только в качестве угрозы, в то время как его собственное бессмертие не  защищали никакие нормы. Как бы там ни было, Либертина оставалась полноправным вампиром и к тому же его создательницей. Кто знает, как повернётся колесо фортуны?
Зигмунд должен был каждую минуту иметь точнейшие сведения о том, где в данный момент находится его недруг. Интуиция у него чрезвычайно развилась. Нередко он каким-то животным чутьём угадывал её приближение, так часто и безошибочно, что это напоминало телепатию.
К тому же свобода его преследовательницы была скована подлыми притеснениями Гарфлёра. То ли из симпатии к своему подопечному, то ли просто из любви к порядку Гарфлёр пресекал любые поползновения Либертины. Кончилось всё тем, что ей запретили выходить с дамской половины без сопровождения: как было указано в распоряжении, «в силу некоторой враждебности и недостаточно галантного поведения по отношению к отдельным бессмертным обитателям Замка». Прочитав это, Либертина едва не позеленела от злости, но на цвет её лица никто не обратил внимания, даже и не подумал.
Либертина решила, что, как только Марциан пожелает её принять, она выскажет ему всё, без обиняков. Вампирша и раньше испытывала к нему неприязнь, а теперь она переросла в жгучую ненависть. Не может быть, чтобы проклятый змей не знал, что творят с ней его подчинённые.

Наконец, через две недели после того, как Либертина оказалась в замке, её пригласили к господину Марциану. По дороге она повторяла про себя все жалобы и возражения, что накопились у неё за это время. Войдя, она поздоровалась и – но говорить ей не дали. Она не успела издать ни звука, а Марциан, подойдя к ней вплотную и грозно сверкая глазами, вскричал:
- Так вот она, эта знаменитая нарушительница порядка! Позорное светлое пятно на всём вампирском Сообществе! Что Вы можете, мадам, сказать в своё оправдание?
Либертина молчала – тон Марциана показался ей неприемлемым и недостойным её ответа.
- Распутница, безмозглое животное, движимое только инстинктами! Ни капли разума нет в этой маленькой голове – только страсти, которые должны быть удовлетворены, как бы глупо это ни было.
Сделали Вы хоть что-нибудь хорошее, мадам Либертина? Нет и нет! То она грязнит себя жалостью и делает бессмертным – бессмертным! – никчёмного человека, лишь потому, что он болен и может умереть! Он, наверное, плакал и стенал и слёзно умолял тебя, дурочка, спасти его? Жалость! Тёмный бог мой! Затем, не прошло и столетия, как девчонка напивается, как сапожник, и в пьяном виде позволяет кусать себя ещё более безумному слуге – а потом, проспавшись, гоняется за ним по всему свету. И добро бы ещё поймала! Неграмотный мальчишка оказался хитрее, чем Вы! Я уж не говорю об убийстве и пожаре в общественном месте смертных. А если бы открылось, что это совершил вампир? Вы навели бы погибель на всех, живущих во французском королевстве, своей беспечностью. Их схватили бы, пытали в тюрьмах, и сожгли на костре – и всё потому, что наша красавица невзначай напилась до бессознательного состояния. А если бы Ваш музыкант сбежал живым, не став вампиром? Об этом узнал бы весь Париж. Тогда Вы отправились бы на костёр сами! Если уж судьба других бессмертных Вас не волнует, так побеспокоились бы хотя бы о себе!
Но нет, мозг высох в этой голове, да и зачем он? Ведь ваша сомнительная красота обеспечила Вам поддержку и обожание всего Сообщества. Что бы Вы ни захотели, всё позволено. В лучшем случае крутитесь на балах и шляетесь по ночам под луной. Какая уж там мораль! Вы же свободны, как птица в небе. Никто не смеет Вам указывать. А если посмеет, так Вы пригрозите Великим Советом. Ведь только Вы у нас – легальная нарушительница Кодекса. Все остальные должны чтить обычаи – только не Вы. Зайти в церковь – пожалуйста. Присвоить чьего-то раба – ради дьявола! Как Вы осмелились надеть на себя святое распятие? Уже за одно это Вас надобно выпороть в присутствии всех вампиров замка, чтобы неповадно было оскорблять Господа Бога нашего.
Даже этот маленький варвар Зигмунд, порождение Вашей больной фантазии, и тот разумнее, чем Вы! По крайней мере, у него хватает скромности подчиниться своей участи. Что это за странный указ Гарфлёра, который я подписал несколько дней назад? К кому это Вы там отнеслись негалантно? Гарфлёр – воспитанный вампир, он устыдится сказать прямо, что за безобразие Вы опять учинили. Подрались с дамами? Или закатили скандал самому Гарфлёру? А может быть, в комнате устроили разгром? Любое из этих предположений более чем возможно. Вам ведь всё мало. Наглость и глупость – вот Ваш девиз. Единственный способ заставить Вас вести себя прилично – заковать в цепи и привязать к стене, как собаку. Вы – воплощённое преступление! Можете Вы назвать хоть один, самый пустячный пункт Кодекса, который Вы не успели бы нарушить?
- Да, - сказала Либертина, сорвав римский меч со стены, - пункт номер семь, - и она отсекла ему голову, - не убий!
Из шеи брызнула кровь, и труп рухнул на пол, мимолётом испачкав и белое платье Либертины.
«Что же, такого ответа на свой вопрос он явно не ожидал» - подумала Либертина, подняв голову за волосы и растерянно глядя в лицо мертвеца.
Однако если её застигнут на месте преступления, беды не миновать. Нужно скорее спасаться, пока никто не вошёл – и тут вошёл Гарфлёр.
- Вот тебе и раз, - воскликнул он, - это я называю разговор по душам!
Либертина ударила его рукояткой меча по голове, и Гарфлёр упал без чувств.
- Счастливо оставаться, - сказала Либертина и вышла.

- Джентли, спрячь меня, скорее! – закричал Зигмунд, врываясь в залу.
- Что случилось, что с тобой, что стряслось?
- Либертина отрубила голову старому чёрту и теперь бегает по замку с мечом!
- Что?
- Клянусь! Ангелом буду!
- Как? Кому отрубила? Зачем?
- Да Марциану же! Откуда я знаю, зачем? Отчего она постоянно делает какие-то глупости? Джей, думай скорее, у неё меч, понимаешь, Джентли, спрячь меня, пожалуйста, Джентли!..
- Пойдём, я тебя в каземате закрою, - решил Джентли. – Да, сбросили нам пиковую даму…

- Он умер. Мёртв, как дверной гвоздь, - произнёс Гарфлёр, глядя на обезглавленное тело. – Это не подлежит ни малейшему сомнению. Это верно, как то, что яйца суть яйца. Никто не может жить без головы, значит, он умер, значит, она его убила. Ну и дела, мой бог.
Он ещё не совсем пришёл в себя. Удар мечом оглушил его, и ещё больше повредили его разум смерть господина и страшный поступок Либертины. Да, пришло время его господину увидеть, каковы одуванчики из-под земли. Гарфлёр не знал, что ему делать. Вероятно, он должен устроить господину пышные похороны. Следует ли пришить ему голову перед проведением церемонии похорон? Но ведь Либертина унесла голову с собой. Значит, он должен догнать её и отнять голову господина. Важнее всего отобрать у неё меч. Если у неё есть меч, она может отрубить голову ещё кому-нибудь, а это значит, что Гарфлёру придётся хоронить сразу двоих, или троих, или ещё больше.
- О тёмный бог мой…
Гарфлёр махнул рукой и, шатаясь, побрёл прочь. Ему казалось, что вместо мозга у него большое тёмное облако, которое медленно летит над землёю и влачит за собою всё тело. В облаке сверкали молнии и гремел гром. Схватившись за виски, Гарфлёр бессильно сел у стены. Потом, всё потом…

При виде залитой кровью Либертины, с мечом в правой руке и отрубленной головой в левой, встречные вампиры либо обращались в бегство, либо цепенели, как соляные столбы. Отомкнув ключами, изъятыми у Гарфлёра, канцелярию, Либертина (страх сделал её спокойной) взяла лист бумаги, торопливо написала: «Именем графа Марциана ХXI. Пропустить подателя сего за территорию замка. Гарфлёр», капнула сургучом и приложила печать Гарфлёра.
Затем Либертина накинула плащ и открыла внешние ворота. Отрубленную голову она бросила в канцелярии.
Охрана, игравшая в кости, пропустила её беспрепятственно.
Ещё не веря своей удаче, Либертина бросилась бежать к дороге. Ночь только началась, она успеет…

На следующий вечер Зигмунд выехал из замка.
Гарфлёр прав: в замке ему оставаться нельзя. Когда начнётся дознание по делу об убийстве Марциана, приедут славные представители Совета Тринадцати. Если он останется, его повяжут, как сноп пшеницы в сельскую страду.
Дама-то, поди ж ты, оказалась козырной и побила пикового короля, испортив все их расчёты. Зигмунд усмехнулся. Кто мог знать, что выпадет такая карта! Либертина убежала, но теперь он свободен и вооружён. Если они встретятся и ему придётся пресечь её бессмертие, никто не узнает об этом, и никто не призовёт его к ответу. К тому же ей и самой нужно остерегаться закона. Либертина теперь преступница.
А может быть, удастся убить двух птиц одним камнем: Марциан мёртв, а Либертину за это казнят, и Зигмунд получит все права, причитающиеся полнородной тёмной твари? Он больше не будет бастардом, незаконно созданным ублюдком. Он сможет жить, и не бояться, и ехать туда, куда хочет, и никто не станет желать его смерти. Но это мечты. Их место в облаках, а не в его голове.
Пусть будет что будет. Самое главное, что он свободен – свободен, как птица.
Зигмунд запел в такт цоканью копыт:
- Маленькая птичка
  Песенку поёт:
  «Я снесла яичко,
  Чтоб продолжить род»…