Зефир

                *

             В том малостабильном дерьме, в котором мы плаваем, на нее всегда можно положиться, она – остров счастья и свободы.
             Чисто Куба. 
             Я люблю ее и, временами, ненавижу.
             Но это нормально для человеческих отношений. Которые все – единство и борьба противоположностей. Где пишутся наши судьбы – мы примерно догадываемся, и кто их пишет – знаем, но вот что там написано на сухом пергаменте ручной выделки – неизвестно. А самые умные и не хотят знать, отдавшись течению подземных рек, выносящих нас, хрен знает куда. 
             Меня вынесло к ней. Вынесло и ударило о корпус ее несокрушимости. Изумительная женщина. На все мои попытки дискредитировать действительность, она отвечает – нормуль, прорвемся. И я затихаю перед сиянием чистого разума. Кому как не бабе, знать что будет и как будет. Любая женщина – Пифия и Кассандра в одном лице, а эта еще и Моисей.
             Бабы нутром чуют, тем местом, где у них располагается глиняная чашка с жидкой ртутью, колебания которой свидетельствуют о нарушении баланса. И пока ртуть не выплескивается за края, все будет – нормуль. А когда выплеснется, они же, любимые, помогут собрать ее обратно в градусники, чтобы измерить температуру наших чувств и жизни на земле.
             Есть жизнь.
             И это поражает меня больше всего. 

                *

             Мне негде было ночевать, а она только что развелась со своим третьим мужем. И я попросился на постой, точнее она сама предложила, сказав:
-- Чего ты выебываешься? Приходи ко мне, места – хватит.
             Учитывая двух ее пацанов и две комнаты, это было смелое предложение, и я пришел.
             Наши отношения, длившиеся несколько лет, находились на такой стадии дружбы, что о сексе никто и не заикался.
             А я и не задумывался, в глубине души помня, что – между друзьями это случается.   
             Мы так шутили иногда. 
             В каждой жизни есть некий стабилизационный фонд. У нее это была уверенность в собственных силах и то, что все вопросы решаются путем открытого голосования с учетом ее мнения как главного.

                *

             Накануне моего переезда к ней, приятель рассказал: его бабушка велела отвезти ее на рынок в город Сеченов. Он ее спросил – зачем? Она в ответ – там все дешевле на три рубля. Он – так я бензина сожгу на триста? Она – за бензин я тебе деньги отдам. Он – так зачем ехать в Сеченов? То на это и выходит!
             А бабушка говорит – все одно вези – там, на три рубля дешевле.
             Это я говорю о преобладании главного мнения в открытом голосовании. Поэтому, когда Марго (я говорил, что ее зовут Марго?) случайно зашла в ванную, где я вытирался полотенцем после душа и засмеялась, глядя на меня, я отнесся к этому, с несвойственным мне наплевательством.
-- Ну-ка, ну-ка – сказала она и засмеялась пуще прежнего.
             Все равно в Сеченове на три рубля дешевле.
             О чем речь.
             Несокрушимость хорошая штука, когда бьется о другую несокрушимость, но бывает растеряна до коллапса при столкновении с натурой нежной.
             Это я не о себе.
             На следующий день нам не удалось снять в магазине деньги с моей карточки, и мы поехали в банк выяснять отношения. В банке, после недолгих манипуляций с компьютером, барышня в белой крахмальной блузке и глазами наглой лани, изрезала мои две карточки ножницами. И заставила расписаться за это. Я вяло черканул в бумажке закорючку и задумался.

                *

             Почему?
             Почему со мной всегда происходят подобные вещи? Чем я прогневал беса, отвечающего за перекладывание денег с моего счета в карман производителя? Да и в других случаях, вся эта мелкая нечисть вела себя не достойно своего низкого звания. Вредили мне, гады.
             А может у Бога насчет меня совершенно иные планы? Может он мне дураку намекает – не связывайся с призрачными субстанциями, не обогащайся впустую. Цифровые деньги не для тебя, купи плотный бумажник свиной кожи и положи туда новые купюры, которые и в руке держать приятно и тратить жалко. Трудись, сволочь, там, где я тебя поставил, и дождешься.
             И дождусь.
             Непременно.
             Производя материальные ценности, и оплату следует получить в оных. Вернуться к натуральному обмену, к феодализму. Я им – струганную доску, они мне – пачку чая. Я им – перебортированное колесо, они мне – вытрезвитель с чистой койкой.
             Вообще, это тема печальная и бесконечная.
             Марго мне сказала:
-- Если некто с****ит мавзолей, это сойдет ему с рук. Но ты, укравший пуговицу со стола в прозекторской, получишь восемь лет с частичной конфискацией.
-- Но почему? – взмолился я.
-- Потому что ты – лапоть вязаный, если говорить эзотерически. А если говорить прямо – не знаю.
-- Почему с частичной?

                *

             И вот, засмеявшись и сказав – ну-ка, ну-ка – она  отвела полотенце в сторону. Я то, зная, что она там увидит – сопротивлялся. Ну, вот так вот она на меня действует. Сколько можно скрывать свои чувства. Они таки вырвутся на свободу в соответствующем эквиваленте.
             Короче, не спрячешь.
             И сколько можно курить у окна, уложив детей спать?
             И чего она плачет?
             Чего?