Алешкины рассказы. Оккупация

Не сумев сходу, « с накату», взять Москву, немцы изменили тактику и попробовали зайти с тыла, а заодно перерезать русским   «шланг с нефтью» - реку  Волгу. Что «немец» наступает, Алёшка  понял и по другим признакам. Он часто стоял на пыльной обочине, а мимо  всё шли и шли солдаты - поротно, побатальонно, в новеньких гимнастёрка, в скрипучих ремнях. Потом к солдатским рядам присоединилась техника. Всё это двигалось к переправе, к Дону, к Воронежу.
 Но в последние дни стройные колонны войск сменили отдельные группы солдат, по-двое, по-трое, бегущие мимо к Дону. Спрашивали - кто попить, кто дорогу к переправе - голодные, грязные, в почерневших бинтах, с запёкшейся кровью на губах, несшие на себе неясный запах беды. Эти уже были без скрипучих ремней, кто в одних кальсонах, кто поддерживал прострелянную руку на весу, кто босиком и по пояс голый. Все бежали в одном направлении - к Дону.
 Да и гул орудий и разрывов  становился всё слышнее и отчётливее. Алёшка уже  научился распознавать, где бьют  наши орудия, а где «ухают» немцы; где  строчит немецкий  «эрликон», а где - наш «максим».
Наконец дорога совсем опустела и навалилась какая-то неестественная тишина. Недоброй была эта тишина, грозной. И Алёшка впервые пожалел, что они всей семьёй так и не успели эвакуироваться.
 Но на удивление,  два дня прошли спокойно,  только самолёты-разведчики нарушали тишину, да тошнотворно ныла где-то высоко в небе немецкая «рама».
 Опустевший городок как бы затаился. Все чего-то ждали. Вот в этой - то гнетущей тишине и произошло событие , ознаменовавшее начало оккупации.
  За время  войны Алёшка попривык к самолётам, пролетавшим над их городом. За это время Семилуки  два или три раза бомбили. Но главный свой удар немецкая авиация  сосредоточила на донской переправе, да на упорно дерущимся гарнизоне города Воронежа, никак не сдававшемся (и к его чести - никогда не сдавшегося!)               
 Жилые  разбитые кварталы Воронежа были видны на горизонте, были видны дымы разрывов и слышны с опозданием в 3-4 секунды звуки разрывающихся бомб и снарядов.
 Так вот, Алёшка к самолётам привык и уже не боялся их - ни тяжёлых бомбардировщиков, идущих бомбить донскую переправу, ни юрких «фоке-вульфов», ни мессершмитов, ни советских  штурмовиков... То же самое можно было сказать и о Женьке, только сюда ещё примешивалась бравада - Женька был на 2 года старше и всем своим видом  как  бы говорил - «…не бойся, салага, прорвёмся!». Да и немецкие лётчики считали, что расходовать бомбозапас на такой незначительный объект, как Семилуки - напрасная трата времени.
 События того утра Алёшка помнит до сих пор, хотя минуло уже 6 0 лет.
 Все утро Женька  куда-то торопился, даже от чая отказался, сославшись на недосуг. Что натолкнуло Алёшку на подобный вывод - трудно сказать... Может то подхалимство, с которым он усердно рвался помогать матери; может, постоянное Женькино подглядывание на часы; может Женькины приятели, упорно звавшие его на улицу - трудно сказать, но было видно, что «Суслик» (домашняя кличка Женьки) куда-то тайно торопится, несмотря на неоднократные запреты матери далеко отходить от подъезда.
 «Ты что, куда-то собираешься?» - тихонько поинтересовался Алёшка. Ответом был братов кулак, молча поднесённый к самому носу Алёшки. Алёшка брата не боялся, стычки между ними бывали и раньше.  Но 2 года разницы между ними были солидным аргументом, так что он с достаточным почтением относился к Женьке, как к старшему брату.
  Вздохнув, Алёшка отправился по своим делам. А Женька, возглавлявший компанию таких же отпетых молодцов, незаметно канул со двора, направляясь в сторону недавно разбомблённой городской библиотеки.
 Она была в километре от их дома, совсем недалеко.
  « Зачем ему книжки?»- размышлял Алёшка - «Его и учебники с трудом  заставляли читать» Вскоре он совсем забыл про Суслика, занявшись какими - то своими делами.
Женька со своей «гоп-компанией» подошли к  разбомбленной (или,  как они говорили, подражая взрослым - «разбитой») библиотеки и стали отыскивать наименее обгорелые книги.
  Неожиданно из-за деревьев вынырнул самолёт и полетел в сторону,  где столпилась  группа ребят.
 « Женька, а вдруг это «фокер?» - предостерёг его кто-то из его компании.
 Но Женька уже взгромоздился на кучу битого кирпича и оттуда приветственно махал рукой пилоту.
 Самолёт дважды пролетел над ними, на крыльях явственно были видны красные звёзды. Уже не  один Женька, а почти вся компания ребят  взобралась на груду битого щебня, размахивая руками.
 В ответ от днища самолёта, где у него располагались  крупнокалиберные пулемёты, вдруг стали отделяться красно-белые огоньки. Потом за рёвом  самолёта послышалось стрекотание выстрелов. Испуганные мальчишки пытались спрятаться за кучи хлама и битого кирпича, но было поздно.…Два почти напополам  разорванных очередями детских тела лежали в пыли. Одно из них было настолько изуродовано пулями., что бесформенной  кровавой массой лежало поблизости.
 «Серёга Шерстяных»- успело мелькнуть в голове Женьки. Он кубарем скатился вниз. Одна мысль застряла у него в мозгу:  - « Как же так? Он же наш! Он же не мог не видеть…?»
 Только сейчас он почувствовал  боль в спине. Поднеся к ней руку, он тотчас отдёрнул ее - она вся была в крови. Пули отстрелили ему ползада, снеся напрочь правую ягодицу. От страха и вида крови его стала бить нервная  дрожь. Оставляя кровавый след  на пыльной дороге, Женька пополз в сторону дома. Помочь ему было  некому, все, оставшиеся в живых ребята, разбежались.  Проползая мимо тела Серёги Шерстяных, он не удержался и посмотрел на распластанный труп своего друга. Его вырвало.
 А  навстречу уже бежали матери, на ходу причитая. Кто-то заорал диким голосом.
 Остальное Женька плохо  помнит. Толи от потери крови, толи от пережитого волнения и страха, сладостная духота переполнила его, он ещё раз, как утопающий, судорожно хлебнул воздуха, вскрикнул и потерял сознание.