Сильфиада 19. продолжение

                *****************************
Рыжая Нади… Впрочем, она и сама, наверное, предпочитала, чтоб её называли Дамой-В-Зеленом, - она была вовсе не дура.

Конечно, она была низенького роста и довольно плотненькой, и на носу её по весне расцветали щедрые лепехи конопушек, и красавицей её назвать было затруднительно - так, ничего особенного, просто незаметная девчонка в веселенькой зеленой разлетайке… Кто такую воспринимает всерьез? Никто. Но вовсе не глупость заставляла её носить эту жуткую зелень – эта хламида и самой ей порядком поднадоела, но у Нади была мечта, и ничто не могло заставить её свернуть с пути…

С самого детства Нади усвоила одну вещь – не очень приятную, но с этим уж ничего не поделаешь! Отец оставил их с матерью, и это была не его вина; эта была вина матери, которая одним своим присутствием могла отравить кого угодно. Она была вечно занята, сердита, несчастна, устала и зла – а после того, как не выдержал и ушел отец, она стала винить во всем Нади, и Нади поняла: она не нужна матери. Не то, чтобы мать прямо говорила об этом, нет; но ежедневно в каждом жесте и взгляде, даже в том, как мать наливает ей чай, Нади видела раздражение тем, что Нади просто есть. Мать не радовалась её пробуждению и не ждала её из школы; мать не интересовалась её учебой, ничем не помогала…

Свой дом она тоже как-то особенно рьяно и ревностно охраняла от Нади. Она набивала его мебелью, нужной и удобной лишь ей – и совершенно не интересовало её то, что дочери неудобно или что ей нужны были стол, компьютер… Подруги не приходили к Нади, потому что на них рассерженная мамаша смотрела косо; и Нади скоро осталась без подруг.

Главное же – мать как-то особенно болезненно пыталась заставить Нади быть самостоятельной,  самостоятельной в денежном отношении.

Любое, даже самое невинное и простенькое желание Нади, её просьбу, она встречала взрывом ярости.
 «У тебя есть отец – у него и проси! – орала она. - Ты же получаешь стипендию за учебу? Выкручивайся сама! Я тебе не дойная корова и не миллионерша!» И день за днем, раз за разом подчеркивала, что Нади живет в её, матери, доме, а могла бы жить еще где-нибудь, и что дом этот  именно матери, и Нади рано или поздно придется убраться из него. Конечно, рано или поздно всем детям приходится покидать дом родителей, и, разумеется, дом принадлежит родителям, с этим никто не спорит, но…

Другие родители рады своим детям; другие помогают им развиваться и расти; другие – работают для своих детей, чтобы дать им в жизни достойное начало, но не мать Нади. Она не желала давать даже  то, что могла, не говоря уже о том, ради чего пришлось бы постараться. И любимой её темой была – «я хочу пожить для себя». Этим она ставила железобетонную стену между собой и Нади; это означало, что нет между ними ничего общего, и что к Нади она относится так же как к работе: сначала была Нади – а теперь хобби в свободное время.

И Нади заболела идеей  уйти от матери; уйти в свой дом, как можно скорее!

Как?

На это тоже был план; все ж таки она хорошо училась и получала свою стипендию!

С компьютером помог отец – не самый, конечно, крутой, но все же хороший аппарат. Потом, конечно, стипендия – все сбережения она хранила в банке, не надеясь на тайники в комнате – мать могла проникнуть туда под видом уборки и найти; да так уже ни раз бывало. Она нашла часть, остатки стипендии, которые Нади не успела отнести в банк, и был грандиозный скандал – мать в истерике орала, что Нади неблагодарная свинья, имеет столько денег, но никогда не купит ничего к чаю! Лишний раз не сделает ей, матери, подарок! Нади молчала; и, несмотря на все намеки, «исправляться» не хотела. Не хотела тут же бежать в кондитерскую за тортиком, или в модный салон за духами, которые так плаксиво вымогала мать. Из-под опущенных ресниц не выкатилось ни единой слезы, и ни на секунду она не перестала мечтать о своей – пусть маленькой и простой! – квартирке. Она знала, что если поддастся на этот шантаж, если отступится и будет покупать эти печеньица и конфеты, делать обязательные подарки  раз в месяц, то мать потребует большего; нужна кофеварка – Нади, купи! В ванной хорошо бы заменить кафель – не поможешь ли? Потом ей захочется переехать в новый район, и нужно будет доплатить, потом…

Можно было бы купить расположение матери, делая все, как она хочет, но Нади не хотела, потому что знала: едва кончится этот ручеек из подношений, или в очередной раз не хватит денег на каприз матери – и благожелательность её как ветром сдует. Начнется старая песня; дом мой, а ты здесь лишь временно, ну и что, что ты сделала ремонт – все равно дом мой, а это все мелочи, и так далее,  и тому подобное, до нового подношения. И так всю жизнь? Нет уж; Нади, может, и не против была бы заботиться о матери, но не такой ценой. Если она так дорожит своим домом, что не хочет терпеть в нем Нади, то Нади лучше уйти. И чем скорее, тем лучше.

Так как одежду Нади давно покупала себе сама (иногда помогал отец, но он, к сожалению, звезд с неба не хватал), она предпочитала экономить; старые кофточки поблекли, и на юбках были штопки – вот откуда была зеленая хламида. Она прикрывала все огрехи её гардероба, своей яркостью бросаясь в глаза и заставляя не замечать остального, что было надето на Нади. Наверное, если б не отец, то Нади не ходила бы и на Новогодние Балы – ей просто не в чем было бы туда пойти.

Сумма на счету росла – половина дела была сделана. Половина – это достаточно много, но вечером, уныло хлебая пустой суп и слушая вечную нескончаемую озлобленную ругань матери, Нади с отчаяньем думала, что не так уж и много – половина суммы. Её не хватит даже на самую маленькую комнатку в новом районе.

Новый район!

Не далеко от школы, куда добираться нужно не на рейсовом автобусе, и дорога не виляет между мрачноватыми серыми остановками, голыми старыми деревьями; в новом районе и дома выше, и тротуары ярче, и деревья моложе и зеленей; даже небо над новым районом синее – а с верхних этажей, с крыш, открывается  такой вид, что кажется, будто звучит праздничная музыка и хочется танцевать. Над новым районом даже радуги случаются чаще, и там всегда, всегда смеются дети.

К концу школы она, наверное, скопит достаточно денег, чтобы уйти, но это еще так не скоро! И до тех пор ей так и придется слушать постоянно чем-то недовольную мать, её ругань, её упреки и жалобы?

Может, купить ей этот тостер, или кофемолку – чего она там хочет? Нади упрямо сжала кулаки и тряхнула головой. Нет! Стоит только раз поддаться, и мечте конец. Мать будет продолжать пилить её, требуя содержать её, - «в конце концов, я тебя родила!» - одновременно требуя убраться вон из её дома. Её не интересует, что заботится о Нади некому, и никто не принесет ей безоблачное будущее на блюдечке с голубой каемочкой. Не волновало её и то, что Нади, наверное, будет очень трудно содержать одновременно мать, платить за съемную квартиру (мать намекала на то, что очень этого хотела бы) и копить деньги на собственное жилье. Даже если б Нади никогда не смогла купить для себя свой дом, даже если бы она всю жизнь переезжала с места на место, меняя кучу съемных квартир – это не волновало мать.

А Нади не хотела быть бродяжкой.

Поэтому вопрос о кофеварке отпадал.

Зазвонил телефон:

- Алло, Нади? – голос отца был взволнован. – Ты говорила, что хотела бы подработать? Я нашел человека… Ты же у меня умница, у тебя золотые руки! Он хочет, чтобы ты восстановила ему кое-какие старинные книги… отреставрировала. Сможешь?

- Да, конечно! – обрадовалась Нади. -  Что он заплатит?

- О-о, обещал быть щедрым, потому что работа большая и… и кропотливая. Когда тебе удобно?

- Ну, не знаю… сейчас дома мама – она сразу спросит, зачем мне деньги… Ты же понимаешь?

- Сделаем так: я сам тебе их привезу. Сделаю вид, что заскочил, чтобы отдать тебе туфельки к Новому Году.

- Папка!!! Ой, папка!

- Я люблю тебя, солнышко.

- И я тебя – очень-очень!

                ******************************
Так в руки Нади попала древняя Сильфиада – ей было место в музее, там описывался мир едва ли не с самого рождения; пожалуй, древнее была лишь Первая История – о Слепом Пророке. Да, так; а это была История Вторая. Писал её, наверное, сам Тавината – она была написана действительно от руки причудливым и красивым почерком; и буквы, немного угловатые, четкие и ровные, были похожи на драконов.

Переплет из толстой, тисненой золотом коричневой темной кожи хорошо сохранился, но сам текст от старости порядком поблек, выцвел, заглавные буквы, занимающие четверть листа, окруженные изящным и тонким рисунком, побледнели, посерели, а тот и вовсе были размыты. Но ценность фолианта была преогромна – в свое увеличительное стекло Нади разглядывала на плотных пожелтевших страницах то мелкие вкрапления серебра – след Чистоты Торна, самого Торна! – то крохотные крошки сапфиров: как рудоносная жила пронизывает породу, так и змеящиеся тонкие дорожки вились по странице, обнимая буквы, запутываясь в строчках – это касался её Назир, сам Назир, Повелитель Холодного Пламени! Изящные и тонкие, как морозные узоры на стекле, но бледные, как высохший след воды на бумаге, цветы оставил Принц Лед…

Счищая шелушащиеся слои краски, Нади словно бы снимала старую кожу истории, и новая сила, новая жизнь, которую она вдохнула в книгу, расцветала яркими красками.

Кое-где (это Нади обнаружила потом) владелец оставлял ей пометки, этакие своеобразные пожелания, на маленьких карточках, заложенных между страниц.

« Это моя любимая книга, - вещала одна записка. – И я был бы благодарен, если бы вы восстановили бы сцену битвы на сто второй странице».

«Вот это место мне особенно нравится, - говорила другая. – Не правда ли, изящно?»

«Вы не можете не оценить этот отрывок; хочется плакать навзрыд, и непонятно над кем – над Павшими Сильфами или Побежденными Отступниками. А вообще, Вы не находите – Принц Лед весьма обаятелен?»

Некоторые записки веселили Нади – у обладателя этой книги было абсолютно невероятное, отличное ото всех чувство юмора, ироничное и даже обидное – Он словно смеялся надо всеми, глядя сверху… Надо всеми, но не над Нади. О, нет! К ней он относился с почтением; она была его собеседником, соучастником, словно сидела с ним рядом и  так же смотрела вниз, на копошащихся внизу людей…

«Если вам не безразличен этот стих, - вещал невидимый собеседник через следующую записку, – то я просто преклоняюсь перед вами».

«Оценить эту иллюстрацию может лишь человек с тонким вкусом. А если вы еще и восстановите её, я непременно приглашу вас в Оперу – не находите, нам будет о чем поговорить?»

Азарт охватывал Нади; в заветной шкатулке из розового дерева, где раньше она хранила свои украшения – пару серебряных колечек и сережки в виде дельфинов, - теперь была спрятана стопка записок от неизвестного… Кто он? Какой он?! В Оперу… В Оперу! Даже обещанное вознаграждение уже не так волновало Нади, когда она наводила глянец на серебряные доспехи Сильфов и чешуйки Отступивших Тварей, извивающихся в предсмертной агонии под копьем Сильфа Ветра… Плевать на вознаграждение! Да она спустит все свои деньги на приличное платье, если Он позовет её в Оперу!

А действительно, кто он? Нади на миг оторвалась от работы, потерла покрасневшие от бессонницы и напряжения глаза и с трудом разжала закостеневшие пальцы, сжимающие кисть. Полтретьего ночи! А вчера вечером она легла спать еще позже, и утром подскочила, как чертик из табакерки…

А ради чего она так старается?

И вообще – а кто он?

Кто-то из знакомых - коллекционеров данного уровня, у которых бы могла быть такая книга, Нади знала наперечет, но никто из них не блистал оригинальностью. Нади даже захихикала, вспоминая колкие и язвительные замечания своего визави. Нет, с ним она  раньше не встречалась…

Нади прислушалась – тихо; дом спал. Сегодня же среда, мать по обыкновению проводит время с подругами в своем любимом ресторане, не самом шикарном месте, но можно сидеть всю ночь.

- А ну-ка, - Нади ловко переместилась с рабочего стола к компьютеру, и пальцы её пробежали по клавиатуре.

- Неужели кто-то из приезжих? – у неё была целая база данных, еще одно её милое хобби. Все мало-мальски знакомые, а то и просто замеченные ею по какой-либо причине люди были вписаны в память и расписаны по полочкам.

- Все не то,- бормотала Нади, пробегая глазами по строчкам. – Зед? Ухажер Аниты?

Нади вспомнила непроницаемо-нагловатое лицо Зеда – при их встрече он сидел в парке на скамеечке вольно развалившись, и странно мотая головой. При ближайшем рассмотрении Нади заметила проводки от наушников, торчащие из его ушей. «Что ты слушаешь?». «ДДТ», - хихикнув, ответил он, протянув наушник. Странный хрипящий голос пел о дожде – красивая, свободная песня… И такое ядовитое название. Зед? Он странный; он мог бы. Но он другой; он прост – его мысли написаны на его светлом лбу, в его ярких глазах. И он смотрит прямо; он не умеет смотреть свысока. Нади, откинувшись назад, заставила себя вспомнить еще одного Зеда – яростного и прекрасного, с высоко поднятым бледным лучом  меча, устремленным в небо, с россыпью туманных созвездий на плечах и груди. Он и сам не знал, что она видела его таким, но она видела… Однако, даже такой – это не он.

Нет.

Его друг, Вэд? Красавчик Вэд? Галантный дамский угодник? Его язык вообще не способен был сказать язвительную пакость, а сердце мягко, как воск.

Пред – кажется, так они называли третьего, который был с ними? Это загнанное, затравленное существо? Нет, нет и еще раз нет.

Нади закинула руки за голову и задумалась; кто еще в последнее время появлялся в городе такой этакий, кого бы она могла заметить? Кто мог бы..?

Но если это приезжий, то как он узнал о ней? Почему именно ей доверил свое сокровище? И когда писал эти записки – до того, как узнал о ней или после? То есть ему было все равно, или он думал о ней?

Ах, этот рассеянный отец! Даже не подумал дать ей адрес заказчика – сказал, что будет сам справляться о продвижении работ. Сам! А если Нади понадобится что-то уточнить – у кого спрашивать? Если бы не было так поздно,  Нади бы позвонила ему и спросила – ну, хотя бы как его зовут, этого заказчика! На титульном листе  было раньше написано имя владельца, сохранилась первая  буква «Н.»; но остальное слово стерли. «Н.», «Н.» – кто же ты? Рука прямо чесалась взять трубку и позвонить… хоть куда-нибудь!

Резко запиликал телефон – Нади от неожиданности даже подпрыгнула и чуть не свалилась со своего вертящегося кресла.

- Нади? – в трубке звучал абсолютно незнакомый голос, и сердце Нади дрогнуло: это был Он, больше некому! – Извините, что так поздно; но я вижу, что ваше окно горит. Значит, не спите. Я не сильно вас утруждаю своим заказом – вы ведь им занимаетесь? Позвольте угадать, что вы сейчас делаете… ага; если так долго не спите, значит, очень заинтересованы. Бывают такие моменты в этой книге, что невозможно оторваться. Это ведь битва, да? Сто вторая страница? Правда, потрясающе? Кто вам там больше всего нравится? Только не говорите «Зед», это так банально!

- И вовсе не Зед, - пролепетала Нади еле ворочающимся языком. – Там красивее всех Принц Лед, вы правы… Извините, не знаю, как ваше имя…

- Никита, - вежливо ответил голос и перестал быть безликим. – Ну, вам  нравится моя Сильфиада?

- О! – только и смогла произнести Нади. Ноги её подкосились, и она просто плюхнулась в кресло, прижимая трубку к уху, задыхаясь. Сердце её оглушительно колотилось.

 - Не правда ли, потрясающая иллюстрация? – продолжал Никита. – Если проанализировать её как следует – ну, вы понимаете, - то многое можно сказать о художнике.

- Например? -  выдавила Нади, вцепившись влажными от волнения руками в трубку.

- Например, что ему были все равно интересны и даже, наверное, дороги все персонажи – посмотрите, с каким тщанием выполнены Павшие Твари? И даже облака дыма и праха над ними? Зед и Торн в едином порыве похожи на одно целое, Сильфы Воды и Ветра словно сошли с древних рыцарских гравюр – видите, какие изящные, изысканные позы, совсем не годятся для боя? Так раньше изображали благородных господ, чтобы передать их родовитость, показать их осанку и врожденную породистую красоту, а вовсе не ратные подвиги. А теперь посмотрите на побежденных – даже стоя на коленях, они сохраняют достоинство.

- Но красивее всех Принц Лед,- Нади дрожащим голосом позволила себе вклинить фразу в чарующий монолог собеседника. – Его лицо прорисовано в мельчайших деталях, до мельчайших черточек, а глаза на удивление живые.

- В самом деле? – удивился Никита. – А мне всегда казалось, что его лицо хорошо именно своеобразной неподвижностью.

- О, нет, нет! Это была тонкая пленка пыли! Я сняла её, и его лицо словно ожило! Я даже не трогала его, ничего не пришлось дорисовывать!

- Да, довольно странно, - задумчиво произнес Никита, - если учесть, что он мертв.

- Мертв?

- Ну, Нежить. Он же Демон.

- Демон, а похож на девушку!

- Хотел бы я посмотреть в лицо тому, кто осмелился бы это сказать ему в глаза, - хымкнул голос в трубке.

- У него длинные волосы.
- Ага! Значит, так! У Зеда с Торном тоже – но вы не сомневаетесь в их мужественности, так?

- Но у них нет сережек в ушах.

- И Принц Лед носит их только потому, что никто не усомнится в его мужественности. Никому и в голову не придет. Кажется, Сильфы тоже так делают.

- Да, в самом деле, - задумчиво произнесла Нади, глядя в смелые нарисованные глаза.

- Видите, на Сильфах Воды и Ветра есть шлемы, а на остальных, - даже на Торне, - их нет? Это именно Принц Лед сшиб их. Даже непобедимый Торн был повержен – на миг, и исхода битвы это не решило, но все же. Нет, сударыня, Принц Лед далеко не девочка. У него смелые, широко расставленные глаза; и когда он поверг прекрасного Зеда, и его волосы рассыпались по земле, а Торн рассвирепел, угрожая всем погибелью, Принц Лед смотрел так же прямо и бесстрастно, как и обычно.

- Он редкий злодей, - Нади зябко передернула плечами. Трубка зловредно хрюкнула:

- Это точно. А знаете, какого цвета волосы у Зеда?

- Белые?

- Нет; посмотрите внимательнее. Это же так примитивно – думать, что у потенциального «хорошего» светлые, как лучи солнца, волосы и ясные глаза… ну? Не видите? Хорошо, я подскажу вам: у него были черные, как смоль, волосы и очень темные синие глаза. С точки зрения типажа он больше походит на злодея, чем тот же Принц Лед, например, да и Назир – у Назира очень светлые, карие глаза, почти желтые, как вода в осеннем пруду, на дне которого лежат опавшие листья.

- Удивительно! – перебила его Нади. – Мне кажется, что вы симпатизируете им больше, чем Сильфам!

- Вам не кажется; это действительно так.

- Но почему? – Нади была потрясена.

- Потому, что они умнее; потому что они сильнее.

- Сильнее?

- Конечно; их двое – этот ущербный Звездный Странник не в счет, - а Сильфов много. И, несмотря на такую расстановку сил, несмотря на поражения, они до сих пор живы и борются. А Сильфы… Они вечно дремлют. И они самые обычные, самые заурядные люди. С ними не интересно.

- А с Нежитями интереснее?

- Конечно; Нежити хороши тем, что путешествуют по мирам, по самым разным – умирающим, разрушенным, воюющим, где можно совершить подвиг – а то и жить нужно только подвигами, - и по прекрасным, утопически-нежным, райским, где все красивы, едины, чисты, невинны, и дети родятся по любви и в радость…

- Только жаль, - съязвила Нади, - что Нежить не в состоянии это оценить!

- Отчего же? – искренне удивился Никита.
 
- Если бы они оценили красоту этого мира, они бы не стали бы делать таких гадостей, - пылко ответила Нади; собеседник громко расхохотался:

- Вы рассуждаете как человек, - мягко сказал он, отсмеявшись. – Не забывайте, что они – нежить. Они могут оценить, но делать они будут то, что им прикажет Тавината. Они не могут его ослушаться.

- О! – Нади слегка остыла. – А что, если они его ослушаются?

- Он убьет их, - равнодушно ответил собеседник. – Они станут не нужны ему.

- Бедные, - произнесла Нади.

- Послушайте, - оживленно, словно разрывая разговор пополам, произнес собеседник, - давайте встретимся.

- Что, сейчас?!

- Да нет; сейчас неподходящее время. Давайте не будем ждать, пока вы восстановите эту прекрасную картину, и прямо завтра сходим в Оперу! Это придаст вам определенный позитивный толчок в вашем творчестве. Ну, как, согласны?

- Но я… - Нади лихорадочно соображала, что ей надеть – в зеленой хламиде идти в люди было бы неудобно. Хорошо, что отец подарил туфли, ради такого случая можно надеть их, бал обойдется. – Я не готова… мне нужно бы сходить в парикмах…

- Не обманывайте меня, - в голосе незнакомца послышались иронические нотки, - я вас видел, и знаю, что вам просто нечего надеть. И идти вам никуда не нужно – вы хотели наврать про парикмахерскую, так? А на самом деле хотели сбегать и купить себе приличествующий событию наряд? Абсолютно не надо. Если дело только в этом, то это я улажу.

- Вы? – в смятении пробормотала Нади.

- Ну да. Завтра… м-м… минуточку… ваша мама вернется домой к двум часам, кажется? Так вот, после двух посыльный принесет вам  посылку. Там будет все необходимое.

- Но, извините, это не очень-то прилично, когда незнакомый мужчина покупает девушке чулки, извините, - резко возразила Нади. – Не нужно этого. Я сама.

- А я и не буду ничего покупать, - спокойно возразил он. – Для этого существуют посыльные и дамы-консультанты в любом мало-мальски приличном магазине – кажется, вы давно не были в магазинах и позабыли об этом?

- Все равно не надо, - упрямо ответила Нади. Собеседник снова рассмеялся; его словно забавлял её протест – как еле слышный писк негодования какой-нибудь мухи.

- Да бросьте, - легко сказал он. – Делать подарки даме – а это будет именно подарок, я именно так рассматриваю свой жест, - это нормально. Это в порядке вещей. Вы и об этом позабыли в своем заточении?

- Я вовсе не заточена, – сердито буркнула Нади, но он не обратил внимания на её негодование.

- Значит, договорились, - проговорил он. – Я заеду за вами к семи. До встречи.

Он положил трубку, и Нади услыхала окружающий мир. Плеер на столе тихонько мурлыкал какую-то  популярную песенку, где-то на кухне капала вода.

Невероятно!

Еще какой-то час, полчаса назад она думала о том, какой он – обладатель этой книги, - а завтра, уже завтра она узнает, какой!

Невероятно! Невероятно!