Московское метро. Первый вагон в сторону центра
Бомж в углу, на самом крайнем сиденье; нос уткнут в то, что некогда было шарфом, лица не видно. О том, что это человек, а не куча старого тряпья, свидетельствует непередаваемый аромат немытого человеческого тела, давно нестиранных вещей и, совсем особый - запах тлена. Чужого тлена.
Неужели этого человека кто-то когда-то любил? Прикладывал к груди. Качал по ночам. Делился игрушками. Давал списывать. Целовал. Приносил чай, если простужался, и открывал окно, если становилось жарко.
И имя у него когда-то было. Вполне конкретное, а не абстрактное «слыш, отойди, а»…
Пенсионер уткнул нос в газету.
Вальс в вагоне под переливы гармони – это ощущение какого-то сюрреализма. Закрыла глаза – и представляешь себя красавицей на первом в своей жизни балу. Открыла глаза – и ты уже цветок на помойке, вяло колышущий лепестками под звуки щемящей душу мелодии.
Молодая женщина лет тридцати с огромным животом просит подаяние, буравя сердце иконописными черными глазами.
А два дня назад была она же. Только без живота, и с ребенком лет пяти.
Острое чувство подмены и обмана, знакомое с детства каждому. Обещали конфету, а сунули таблетку. Горько, тошно, и, самое главное, обидно - за свою наивность.
Пенсионер сидит, уткнувшись носом в газетную простыню. Прочитал ее уже раз сорок, газета перевернута вверх ногами.
Девушка замотала лицо шарфом по самые глаза. Глаза измученные, усталые. Шарф нечистый, какой-то серый. Сама какая-то серая, в толпе и не заметишь.
Бабка скандалит, просит уступить. Идет на приступ с энергией противолодочной торпеды: беретка набок, палка наперевес, рот, как рупор. На вид ей лет 80, не меньше. И не спится же людям в таком возрасте в такую рань.
И невдомек бабке, что молодая и здоровая, как она обращается к сидящей спокойно девушке, мучается дикой головной болью, что, возможно, она не чает, как скорее добраться до дома, и, наконец, отвязаться от этой сатаны с клюкой.
Интересно, почему эта бабка не обращается вот к тем молодчикам? Компания лобастых, коренастых, насупленных представителей сильной половины человечества заняла целый ряд. Едут, источая аромат вчерашнего пива и свежевыкуренных сигарет. Каждое существительное сопровождается, как и положено, в русском языке, прилагательным, которое с ним согласуется в роде, числе и падеже. Только вот такая особенность: либо существительное ненормативное, либо прилагательное. Tertium non datur.
Как в известном анекдоте «Это невозможно понять. Это можно только запомнить».
Запомнить, чтобы повторить, при случае.
В углу ругается пара. Ну что людям, спрашивается, с утра не живется по-человечески? У него такое выражение лица, как будто сейчас сорок первый год, и немцы уже на подступах к Москве. У нее – как будто они Москву уже захватили. А всего-то он вчера забыл купить сосисок, а она – отварить к ним, предполагаемым, картошку. Так и поужинали, завалявшимися в холодильнике пельменями. Но сейчас-то зачем разбирать этот эпизод?
Бабка добралась, наконец, до компании молодых людей и нависла над ними, тяжело дыша. Ноль внимания: идет обсуждение вчерашнего матча «Зенит – Шинник». Скорее всего, даже если бы бабка сейчас повесилась на перекладине, ее эскападу никто бы не заметил. Какое дело до бабки, если «Шинник» проиграл?
- Да гори ты со своими сосисками, - лопнуло терпение у мужчины в углу. Вагон вздрогнул. Кто-то нервно засмеялся. Бабка обернулась, грозно сверкнув очками: сейчас у нее была главная роль в спектакле, но кто-то явно ей мешал.
- Мил человек, - нарочито громко обратилась она сразу ко всей компании, - ты бы мне место-то уступил, я, между прочим, инвалид, второй группы.
О чем это, говорили чистые глаза молодых людей. Такими категориями они еще не мыслили. Но на всякий случай один из них осторожно поднялся и, подумав, отошел к дверям.
Дело было не в старушке. Ему просто было нужно выйти на следующей остановке. Бабка плюхнулась на сиденье, картинно запихивая под язык валидол. Спор про картошку с сосисками разгорался с новой силой. Пошли подробности из жизни: оказывается, он ее с ребенком ПОДОБРАЛ, а она его СДЕЛАЛА ЧЕЛОВЕКОМ.
Девушку неумолимо тошнит. И зачем вчера переборщила с коньяком, знает же, что пить нельзя. Господи, скорее бы остановился этот поезд, говорит ее взгляд, скорее бы на станцию…на воздух…
Поздно.
- Да ты мне всю жизнь отравил, - продолжается спор в углу.
- Да я не тебе и жениться не хотел…
- Вот в войну, - вдруг нарочито громко вспоминает бабка, дожевывая свой валидол, но тут в вагоне снова раздается музыка. На сей раз, вагон разрывается от переливов гитарных струн. Что было в войну – утонуло в потоке мелодии и ритмов современной цыганской песни.
- От зари до зари…
- От темна до темна, о любви говори, пой гитарная струна.
Нет, только не это. То есть, о любви говори, но петь не смей. Заберут в психушку – с таким – то вокалом.
Да, кому-то отведено по жизни быть выдающимся певцом, а кому-то в туалете сидеть, и объявлять желающим, что занято. За оклад и будущую пенсию в прожиточный минимум..
Интересно, что будет, если сейчас вдруг объявят, что вагон захватили террористы? Или что через пять минут он взорвется, и нужно экстренно бежать…по шпалам, по шпалам…по шпалам. Цыган бросит свою гитару, а бабка – полезет за очередным валидолом? Если скажут, что выход один – этот, в углу, пропустит вперед свою ненавистную жену, с которой уже час делят сосиски, которых нет?
Выживет бабка. Они народ живучий, бабки, дай бог им здоровья. А все остальные будут бестолково мяться в куче у этого единственного выхода, решая, кто вперед: бомж, молодчики, пенсионер, девушка, цыган. Дама с подаянием, с ребенком, или без ребенка.
Какой ужас.
Подумал вагон, отвлекся, и сошел с рельс.
-
-
Свидетельство о публикации №209120901369
Какой ужас. Слов нет никаких. Боже, дай силы живым, и покой погибшим.
Maша Морозова 31.03.2010 00:03 Заявить о нарушении