Московское метро. Первый вагон в сторону центра

         Едет, едет  голубой вагон, в сторону центра города, по самой медленной, зато самой открытой ветке. Вагон переполнен, вагону тяжело. Он урчит, скрипит и трещит, но тащится, тащится за локомотивом. Если бы он был резиновым, он бы лопнул от напряжения. Но он железный, и не лопается.
         Бомж в углу, на самом крайнем сиденье; нос уткнут в то, что некогда было шарфом, лица не видно. О том, что это человек, а не куча старого тряпья, свидетельствует непередаваемый аромат немытого человеческого тела, давно нестиранных вещей и, совсем особый  - запах тлена. Чужого тлена.
       Неужели этого человека кто-то когда-то любил? Прикладывал к груди. Качал по ночам. Делился игрушками. Давал списывать. Целовал. Приносил чай, если простужался, и открывал окно, если становилось жарко.
      И имя у него когда-то было. Вполне конкретное, а не абстрактное «слыш, отойди, а»…
       Пенсионер  уткнул нос в газету.
       Вальс в вагоне под переливы гармони – это ощущение какого-то сюрреализма. Закрыла глаза – и представляешь себя красавицей на первом в своей жизни балу. Открыла глаза – и ты уже цветок на помойке, вяло колышущий лепестками под звуки щемящей душу мелодии.
       Молодая женщина лет тридцати с огромным животом просит подаяние, буравя сердце иконописными черными глазами.
       А два  дня назад  была она же. Только без живота, и с ребенком лет пяти.
      Острое чувство подмены и обмана, знакомое с детства каждому. Обещали конфету, а сунули таблетку. Горько, тошно, и, самое главное, обидно - за свою наивность.
      Пенсионер сидит, уткнувшись носом в газетную простыню. Прочитал ее уже раз сорок, газета перевернута вверх ногами.
      Девушка замотала лицо шарфом по самые глаза. Глаза измученные, усталые. Шарф нечистый, какой-то серый. Сама какая-то серая, в толпе и не заметишь.
      Бабка скандалит, просит уступить. Идет на приступ с энергией противолодочной торпеды: беретка набок, палка наперевес, рот, как рупор. На вид ей лет 80, не меньше. И не спится же людям в таком возрасте в такую рань.
      И невдомек бабке, что молодая и здоровая, как она обращается к сидящей спокойно девушке, мучается дикой головной болью, что, возможно, она не чает, как скорее добраться до дома, и, наконец, отвязаться от этой сатаны с клюкой.
      Интересно, почему эта бабка не обращается вот к тем молодчикам? Компания лобастых, коренастых, насупленных представителей сильной половины человечества заняла целый ряд. Едут, источая аромат вчерашнего пива и свежевыкуренных сигарет. Каждое существительное сопровождается, как и положено, в русском языке, прилагательным, которое с ним согласуется в роде, числе и падеже. Только вот такая особенность: либо существительное ненормативное, либо прилагательное.  Tertium non datur.
     Как в известном анекдоте «Это невозможно понять. Это можно только запомнить».
     Запомнить, чтобы повторить, при случае.
В углу ругается пара. Ну что людям, спрашивается, с утра не живется по-человечески? У него такое выражение лица, как будто сейчас сорок первый год,  и немцы уже на подступах к Москве. У нее – как будто они Москву уже захватили. А всего-то он вчера забыл купить сосисок, а она – отварить к ним, предполагаемым, картошку. Так и поужинали, завалявшимися в холодильнике пельменями. Но сейчас-то зачем разбирать этот эпизод?
Бабка добралась, наконец, до компании молодых людей и нависла над ними, тяжело дыша. Ноль внимания: идет обсуждение вчерашнего матча «Зенит – Шинник». Скорее всего, даже если бы бабка сейчас повесилась на перекладине, ее эскападу  никто бы не заметил. Какое дело до бабки, если «Шинник» проиграл?
             - Да гори ты со своими сосисками, - лопнуло терпение у мужчины в углу. Вагон вздрогнул. Кто-то нервно засмеялся. Бабка обернулась, грозно сверкнув очками: сейчас у нее была главная роль в спектакле, но кто-то явно ей мешал.
             - Мил человек, - нарочито громко обратилась она сразу ко всей компании, - ты бы мне место-то уступил, я, между прочим, инвалид, второй группы.
О чем это, говорили чистые глаза молодых людей. Такими категориями они еще не мыслили. Но на всякий случай один из них осторожно поднялся и, подумав, отошел к дверям.
            Дело было не в старушке. Ему просто было нужно выйти на следующей остановке. Бабка плюхнулась на сиденье, картинно запихивая под язык валидол. Спор про картошку с сосисками разгорался с новой силой. Пошли подробности из жизни:  оказывается, он ее с ребенком ПОДОБРАЛ, а она его СДЕЛАЛА ЧЕЛОВЕКОМ.
          Девушку неумолимо тошнит. И зачем вчера переборщила с коньяком, знает же, что пить нельзя. Господи, скорее бы остановился этот поезд, говорит ее взгляд, скорее бы на станцию…на воздух…
           Поздно.
- Да ты мне всю жизнь отравил, - продолжается спор в углу.
- Да я не тебе и жениться не хотел…
- Вот в войну, - вдруг нарочито громко вспоминает бабка, дожевывая свой валидол, но тут в вагоне снова раздается музыка. На сей раз, вагон разрывается от переливов гитарных струн. Что было в войну – утонуло в потоке мелодии и ритмов современной цыганской песни.
- От зари до зари…
- От темна до темна, о любви говори, пой гитарная струна.
Нет, только не это. То есть, о любви говори, но петь не смей. Заберут в психушку – с таким – то вокалом.
Да, кому-то отведено по жизни быть выдающимся певцом, а кому-то в туалете сидеть, и объявлять желающим, что занято. За оклад и будущую пенсию в прожиточный минимум..
Интересно, что будет, если сейчас вдруг объявят, что вагон захватили террористы? Или что через пять минут он взорвется, и нужно экстренно бежать…по шпалам, по шпалам…по шпалам. Цыган бросит свою гитару, а бабка – полезет за очередным валидолом? Если скажут, что выход один – этот, в углу, пропустит вперед свою ненавистную жену, с которой уже час делят сосиски, которых нет?
Выживет бабка. Они народ живучий, бабки, дай бог им здоровья. А все остальные будут бестолково мяться в куче у этого единственного выхода, решая, кто вперед: бомж, молодчики, пенсионер, девушка, цыган. Дама с подаянием, с ребенком, или без ребенка.
        Какой ужас.
        Подумал вагон, отвлекся, и сошел с рельс.





               
                - 
               
               




          -               


Рецензии
Даже не знаю, что теперь ответить самой себе по этой зарисовке...
Какой ужас. Слов нет никаких. Боже, дай силы живым, и покой погибшим.

Maша Морозова   31.03.2010 00:03     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.