На обочине жизни

Она родилась в последние дни сентября, где осень по праву занимала трон. Было безветренно, тихо, как будто природа ждала ее появления. С появлением маленькой невинной жизни в душе происходит нечто, сравнимое с извержением вулкана. Поток бурных чувств искренней радости, переполняющий чашу размеренной жизни, нестерпимо просится наружу. Будто желая, чтобы весь мир ощутил на себе жгучее счастье. Счастье, которое рождалось в момент появления на свет твоей частички. . . Но, осознание чего-то большего, чем просто рождение маленькой жизни, к родителям этого маленького зеленоглазого ангелочка - не приходило. Она была для них просто очередным ребенком, вторым, где первый играл более важную роль - ведь он являлся первенцем! А она была нежеланным ребенком, которого зачали в пьяном угаре. Именно такое объяснение ей доведется услышать в будущем, наполненным детскими разочарованиями.  Ее даже нарекли Юлией, наобум, пребывая в алкогольном опьянении, не придавая этому никакого значения.
Шли дни и недели. Юля стала познавать несправедливость окружающей действительности уже тогда, когда должно было проходить беззаботное детство. Детство, о котором в будущем вспоминают с лаской и нежностью. Но это не для нее, той, которая будучи маленьким ребенком старалась взрослеть. . . Как можно скорее...
Видя, как в очередной раз старшему покупают игрушку или сладость, крупинки детских слез, не удержавшись на пышных ресничках, падали на пол. Она училась сдерживать это проявление слабости, но с каждым разом, окунаясь в омут равнодушия, ей становилось все труднее и труднее. . . Слезы отчаянья, впоследствии, смешаются с вечной пылью и шерстью линяющих кошек. Эти маленькие хрустальные горошинки,  впитавшиеся в протертый ворс потрепанного паласа, ничего не будут значить для ее родителей, которые безжалостно по ним пройдутся. Будучи либо в пьяном угаре, либо в необоснованной агрессии, которая в любое время суток выплескивалась именно на нее, проявляясь ушибами и ссадинами на ее худеньком тельце. . . (Однажды, когда она гуляла на улице, у нее оторвался ремешок от сандалей, и потерялся. Брат побежал поскорее домой, чтобы рассказать об этом маме. Та, разъяренная, будто ее дочь потеряла нечто значимое, выбежала с сыном на улицу, сняла с него сапог. И начала им при всех охаживать Юльку, делая вид, что никого вокруг не замечает. Очередное унижение маленькой девочки состоялось! И Юлька, непонимающая, что такого немыслемого натворила, была загнана домой. Напуганная, втоптанная в унижение перед окружающими. А те в свою очередь сделали вид, что ничего не произошло).
И вот, вдоволь наплакавшись, но только так, чтобы этого никто не видел, ее душевное равновесие восстанавливалось, и она по-прежнему мечтала, с присущим чувством доброжелательности.
Она даже научилась, сквозь шквал невыносимых побоев улыбаться в лицо обидчику, стиснув зубы, проговаривая про себя "только бы не заплакать". . . И именно эта улыбка становилась фактором ужесточения. В ход шел солдатский ремень с большой тяжелой бляхой, которая оставляла кровавые рубцы в местах соприкосновения с нежной кожей. . . То есть везде: на голове, спине, на ножках. . . А иной раз в ход шли кирзовые сапоги и железные прутья. . . Все то, что попадалось под руку ее родителям. Она была незапланированным ребенком, и на этот статус ей все время указывали. Мол, знай свое место, скажи спасибо, что увидела белый свет. . .
Ей практически запрещалось гулять. Общаться с детворой, которая по вечерам, в летний день, под окнами звонко смеялась, обливаясь водой. . . А после, промокшие ребята, что-то бурно обсуждали, строя на большой куче не так давно привезенного песка, причудливые формы. Они в воображении детей являлись красивым замком, а со стороны выглядели, как куча, которую хаотично сгребли в центр, проделывая пальцами дырочки, имитирующие окна. . . Кто-то напевал веселую песенку, ну а кто-то делил ранее никому ненужную машинку, со слезами на глазах. . . Среди этой малышни была темноволосая девочка, которая редкими моментами Юлькиного пребывания на улице, притянулась к ней. . . Катя - так звали девочку, с красивыми веснушками. (Юлька их называла поцелуями солнца) . . И вот в этот момент, когда, запертая Юля сидела на полу, под раскрытым окном, Катька будто чувствовала это, и подбежав к дому, стала громко ее звать по имени. . . Юлькино сердце учащенно забилось, но она не выглянула, боясь, что это может рассердить ее родителей, оставаясь сидеть на полу до глубокой ночи. . . Голодная. . . Одинокая. . . С чувством своей ненужности. . . А когда изрядно выпившая мать закрывала ставни на ночь и ложилась спать, Юля медленно, будто боясь ее разбудить, поднималась с пола и с тоской смотрела в окно, на песочную кучу. . . Туда, где должно было проходить ее детство, оставляя на песке следы счастья в виде песочной стряпни и непонятных фигур. . .
Наконец-то, ее отправили в садик. Будто небеса видели ее угнетающее одиночество, и дали ей шанс, пусть и частичного, но такого необходимого общения. Оно разожгло в Юльке угасающий интерес к жизни. И она с нетерпением ждала  каждый последующий день, чтобы вдохнуть глоток равноценного общения. Пять дней в неделю до пяти часов вечера она была счастлива, забывая в эти минуты чувство одиночества и угнетающей ненужности, которую ей навязали ее же родители, изолируя от общества. И только  Катюшка искренне радовалась ее частичному избавлению от сиюминутной жестокости. . .  От боли, которая пронизывала тело беззащитной Юльки насквозь. . . От  жизни, напоминающей ад. . . Прод. следует. .