Дед Иван

Целый день в доме стояла суета и беготня. Женщины чего-то жарили,  парили, варили, не давая никому покоя: то принеси, то вынеси, то подай. Подготовка к встречи Нового года - дело серьёзное, это дед Иван за свои семьдесят пять  хорошо усвоил, потому и  не ворчал, и не сердился.  Он и по жизни-то был человеком добродушным, весёлым, без особых претензий к жизни.  Его и соседи уважали, и домочадцы любили. Хоть  жизнь высушила  его тело,  и сделало похожим на виноградную лозу, здоровье у Ивана было крепкое, любому молодцу на зависть.
  Сегодня  его работой особо не напрягали. Да он и сам старался не попадаться под ноги. То с внуком партию в шахматы сыграл, то во дворе снег скидал, да баню стопил, это уж  традиционно его работа. А  вечером собралась за   столом  вся его семья: три сына со снохами, дочь с зятем, внучата, правнуки.  Жена, уже лет десять как умерла, а её место за столом никогда никто не занимал, так и стоял всегда рядом с Иваном «мамин стул».  Налили по стопочке, старый год проводить. Первый тост  по традиции - самому старшему.  Все примолкли.
- Дети мои, внуки, правнуки, если б вы знали,  как я счастлив, видеть вас весёлыми и здоровыми. Живите в Новом году дружно, в мире и согласии.  Не обижайтесь на людей и сами никого не обижайте. Я  вас всех очень люблю, и благодарен каждому из вас за  доброту и ласку. Простите меня, ежели  был, когда не прав. Будьте счастливы.
- Ну, ты, батя, тост сказал -  будто попрощался, -  смеясь,  потянулся к нему  рюмкой  старший сын.
Все оживились. Зазвенели рюмки, бокалы, тарелки.  Семья с аппетитом  приступила к праздничной трапезе. Полились разговоры, вперемешку с  задорными песнями с телевизионного экрана. Дед выпил, поседел немного и вышел на улицу.
Стоял лёгкий морозец. Иван  сел на крылечко, закурил.  Ему вдруг  вспомнилось, как когда-то в детстве, зимой, он мальцом бегал  по улице с соседским Пашкой, в отцовской фуфайке и   валенках на босу  ногу.  Пашкина семья считалась зажиточной. У Пашки даже были свои собственные валенки, зимнее  пальтишко и штаны.  Не то, что у Ивана. А ещё у него были железные санки, сваренные из прутков. Мальчишки решили по очереди катать друг друга на санках. Сначала уселся Пашка, и Иван бежал по заснеженной дороге, что было сил, в огромных отцовских валенках. А  когда пришла  его очередь кататься, Ванюшка уселся на санки, но фуфайка задралась и голый зад пристыл к холодной деревяшке сиденья.  Ваня пытался натянуть под себя подол, но тот оказался коротким. Пашка уже набирал скорость, пробуксовывая по заснеженной дороге, когда Ванюшка спрыгнул с санок, и сказал, что, мол, ему не хочется  кататься, лучше он будет  Пашку возить. 
 Иван усмехнулся и поднял глаза в небо. Завораживающая бездна мерцала ярким звёздочками:
- Где то ты, моя голубушка, ждёшь ли своего Ивана? Иду,  Марусечка, иду.
Он затушил папироску и зашёл в баню.  Расстелил на лавку чистую простынь, надел  чистое бельё. Лёг и умер. Умер легко и просто, слово выключил лампочку сознания. Умер не от тяжёлой  болезни, или от великого горя, умер потому, что просто пришёл срок. Он сам себе определил этот срок, и Господь даровал ему лёгкую смерть и с радостью принял его душу, ибо душа у Ивана была чистая и светлая, как та простынь,  на которой лежало его тело.