Снежная, снежная баба

         Четырнадцатый лязгнул, дёрнулся и погромыхал к Финляндскому.
Старлей  большим пальцем правой руки  оттаивал круглое окошечко на замёрзшем стекле. Левой он обнимал девчонку в серой  кроличьей шубке. Девчонка пристукивала ногой об ногу — согревалась. Старлеева улыбка застыла на скучающем лице. Его, конечно,  радовала большеглазая девчонка, но больше  веселила зависть Васьки Кучеры. На девчонку не смотрел и даже чуть отодвинулся, чтобы удобнее было скрести морозное окошко. Он упорно воевал с подтаявшими льдинками на стекле, а девчонка  согревала варежкой свой нос.
          Трамвай остановился, распахнулись двери  и два весёлых парня, подталкивая друг друга, втащили в вагон  ёлку.
          Ёлка так вкусно пахла смолой, что  девчонке захотелось пожевать её иголочки, она счастливо зажмурилась и улыбнулась.
          — Ты смотри, какая снегурка у старлея! Везёт бродяге, — хохотнули парни.
          Старлей стёр с лица забытую улыбку и отвернулся. Девчонка посмотрела в упор на  смеющихся ребят.
          — Да… эта Снегурочка любое сердце растопит! Замёрзла?
Старлей молчал, и тогда девчонка спокойно ответила:
          — Нет, не замёрзла.

          На следующей остановке парни со смехом вывалились из вагона, но тот, что был в мохнатой шапке, вдруг развернулся и громко крикнул:
          — …да тебе, старлей, лучше бы снежную бабу завести!


          И всё-таки она замёрзла. От холодных  старлеевых глаз, от странной блуждающей улыбки на его лице, от враз ставшей совсем чужой, туго запакованной в шинель, спины, от  морозного хруста удаляющихся в глухую тишину шагов.  И от одинокой, так неожиданно потерявшей свои очертания, луны, и от упавшего  в ночь неба,  подсвеченного огнями равнодушного ко всему города, и от долго-долго  звенящего «прости».



           Дочь тихонечко сопела в кроватке, а она держала её ручонку,  в который раз удивляясь длиннющим ресничкам малышки, шептала:
           — Моя девочка, ты слышишь, когда я грущу, когда скучаю, ты знаешь, когда я приду и когда мне надо уйти. Ты видишь меня даже с закрытыми глазами. Может быть ты — это я?
           Девчушка улыбнулась и сладко зевнула. И она улыбнулась в ответ,  быстро смахнув горячую слезинку.



           «Привет, дорогая…» — отстучала она по клавишам и задумалась. Она знала, когда больно её девочке, когда кружат её девичьи радости, когда пора звонить, чтобы услышать родной голос, когда надо замолчать, чтобы не мешать  делать нужные ей ошибки. Они расстались, потому что  взрослой дочери  пора  было вить  своё гнездо.
           Девять лет назад она днями бродила по старым улицам родного города, чтобы в тишине объяснить самой себе неотвратимость этого расставания, выверенность его решения, чтобы  понять, что радость ближайших событий искренняя и что самое мудрое — встать рядом, а не на дороге.

           Робкие шаги  гулко отстучали по мозаичному  полу храма: пришла, пришла, пришла…  Она  встала у большой иконы справа и, не зная, что же надо делать, притихла. Впервые за многие годы она смогла опустить плечи, ничего не контролировать и ни о чём не думать. Ей стало спокойно. Так спокойно, что она без утайки смогла ответить на тихие  вопросы отца Владимира.
           А позже она протянула дочери икону:
           — Помнишь старую церковь на соседней улице? Мы  бывали там пару раз на церковных праздниках. Я девчонкой бегала мимо неё в школу. Странно, но почему-то именно туда привели меня ноги. Или это было что-то другое?


           Девять лет икона, которую привезла с собой дочь, стояла на полке.  Изредка, отвечая на вопросы о ней,  взрослая девочка вспоминала слова о. Владимира в мамином пересказе: «Поможет в тяжёлую минуту, ты сама это почувствуешь…»


           Она протёрла стеклянные дверцы огромного шкафа и отвернулась. Тут же что-то треснуло, и только интуитивно вскинутая рука спасла её от несчастья: стекло рассыпалось по полу.
           Через час раздался телефонный звонок:
          — Мама, у тебя всё тихо?
          — Конечно, а что такое?
          — ...не могу объяснить толком, но мне так страшно, до слёз… я даже молилась у нашей иконы, чтобы не случилось беды.
          — ...молилась?
          — ...не знаю, что я делала, я просила Его о помощи.



***
         Жаль, что снега маловато. Смешной снеговичок получился.
         — Бабушка... баба... снежная — хитрющие глаза внучки смеялись.
         — Я снежная баба? — улыбнулась она в ответ.
         — Нет, у тебя руки тёплые...  ты моя бабушка, — малышка уткнулась в её колени.
         — Это ты, моё солнышко, согрела меня.