Кочегары

«Природу надо побеждать, а людей убеждать!» - говорил мой папа, взводя пистолет.
Он был красноречив и стрелял метко. Я это знал. Кочегары тоже.
Впервые о них я услышал зимой.
- Он опять поднимает температуру! – вздохнула мама, трогая мой лоб.
- Перестреляю этих сволочей! – поигрывая желваками, отозвался папа.
Мне уже исполнилось шесть, и про сволочей я знал многое. Это были наши соседи, папины сослуживцы, мамин начальник, и хлопавшие в ладоши, дяди из телевизора. Иногда мелкой сволочью был мой брат.
Но о ком папа говорил сейчас?
- Мама, а кто у нас сегодня сволочи?
- Кочегары, – тронув рукой батарею, со вздохом пояснила мама.
И в голове моей сразу заиграло что-то знакомое. Я улыбнулся.
- А ниплоники?
- Какие ниплоники?
- Ну, папа поёт: «ни кочегары мы, ниплоники...»
- Плотники... Нет, эти - нет.

Одевался папа рывками. Скинув бушлат, набросил на плечи шинель. 
- Какая температура?! – рявкнул он, затягивая портупею.
На ремне болталась заветная кобура.
- Тридцать восемь и пять!
- В спальне?!
Мама сверилась с комнатным термометром.
- А в спальне - плюс восемь.
На каждом косяке висела такая розовая сопля, отмерявшая кочегарную жизнь.
- Перепились, твари! – прорычал отец и, хлопнув дверью, вышел.
- Опять язва расшалится, – вздохнула мама.
Я посмотрел на неё с недоумением. Язвой папа называл маму, и представить её расшалившейся было трудно.

Вернулся отец белый, морозный, с расстегнутой кобурой.
- Расстрелял? – спросил я маму шёпотом.
Она не поняла.
- Сволочей...
Мама тронула батарею.
- Кажется, да.

Вскоре, расстреливать кочегаров стало семейной традицией. Брат иногда увязывался за отцом и возвращался весьма возбуждённым. Его рассказы будоражили.
- Пап, возьми меня с собой! – просился я.
- Мал ещё, - отвечал отец.

Брату я завидовал. А во дворе завидовали мне.
- Вчера мы двоих расстреляли! – не моргая, врал я. – Папа дал мне пистолет. Я расстрелял одного, он - второго. Было весело.
- Возьми меня! – просился друг Славик.
- Мал ещё, – говорил я сухо, и друг обижался.

А потом во дворе родилась новая игра. Мы делились на кочегаров и военкомов, и по очереди друг друга расстреливали. Кочегарами хотели быть все, потому что расстреливаться веселей. Тебя держат за шиворот, ты шатаешься, мычишь. Потом тебя волокут к стенке – «бабах», и ты ничком падаешь в сугроб.
А военкомом, что? Ну, расстрелял... Не очень весело.

- Когда вырасту, буду кочегаром! – поделился я своей мечтой с родителями.
- Умница! - сказала мама.
- Идиот! – подтвердил папа.
- Но у него хотя бы есть мечта.
- Он идиот!
 
Проходя возле котельной, я ощущал некоторый трепет. Серая, замызганная, облупившаяся, без единого окошка, покрытая сажей и копотью, она представлялась мне диковинным замком - обителью таинственных и бесстрашных кочегаров. Самих же хозяев я не видел ни разу. Котельная всегда была заперта на ржавый амбарный замок.
- А какие они, кочегары? – допытывался я у брата.
- Пьяные.
Пьяных я видел каждый день. Но вот кочегаров...
- А что они делают?
- Спят.
Спящих я тоже мог себе представить, но вот кочегаров...
                ***
А однажды дверь котельной оказалась незапертой. Я заглянул. Тусклый огонёк затухающей топки чуть рассеивал темноту. Из-под драной овчины доносился гулкий храп. В нос шибанул густой смешенный запах.
«Кочегар!» - понял я, и осторожно приблизился.
- Ты что ли, военком? – прохрипела овчина.
Я вздрогнул.
- Опять расстреливать пришёл?.. Ну, нету у меня дров, понимаешь ты, нету! Иди, вон, райкомовских стреляй!
«Райкомовские» – повторил я, и попятился к выходу.

- Когда вырасту, стану райкомовским, – поделился я своей новой мечтой.
- Умница! - сказал папа.
- Идиот! – подвердила мама.
- Но, у него появилась правильная мечта.
- Ты - идиот.