Трудное место

 

 Первая Работа не вызывала у меня выдающихся предчувствий. Конечно, я немного поразмышлял на тему «как я там буду…», но имевшейся у меня информации было слишком мало, чтобы нарисовать картину достойную внимания взрослого молодого мужчины с высшим образованием.
 В детстве папа почти ничего не рассказывал о том, откуда он возвращался каждый вечер, немного пьяный от усталости и предчувствия вкусного ужина. Как-то раз мне велели заучить его должность – «мастер холодильного оборудования» – для того, чтобы отвечать в садике и младших классах на соответствующий вопрос. Но это словосочетание, которое я запомнил как длинный ритмичный звук, не могло внушить мне даже кратковременную гордость. Я просто не понимал, что оно означает. Определённо, выбирая себе профессию, папа забрался слишком далеко. Миновав Лётчика, Космонавта и Милиционера, он углубился в густые заросли специализации, как это делал на семейных пикниках, когда нужно было раздобыть дров для уютного костерка. Папа всегда приносил дрова. Не слишком много и не слишком мало. Но, как он их достаёт, не понимала даже мама. Узкая квалификация не давала папе возможность поделиться своими успехами с домашними. Нам были непонятны его тонкие производственно-технические достижения в области закаливания рельсовых головок. Маме было достаточно, что папа умел починить кран, а бабушка просто любила простоквашу.   
Возможно, в своей маленькой профессиональной нише отец скрывался от какой-то слишком уж жёсткой и открытой борьбы и лишнего внимания? Быть мастером холодильного оборудования было легче, чем лётчиком. Когда на широких полянах ломают сучья и носы, не лучше ли вязать свой хворост в стороне? Я ничего не знал о внутренней жизни папы. Всё детство мы провели с ним, как застывшие друг против друга монументы Отца  и Сына. Я не говорил ему о своих позорных страхах, он не открывал своих сомнений и слабостей.
Немного повзрослев, я думал, хватит ли у меня смелости приобрести какую-нибудь открытую и понятную для многих профессию. Хватит ли у меня сил заявить, что я лётчик, водитель или моряк?  Так чтобы поняли все. И так, чтобы я мог достойно ответить на любые реплики из душного, прокуренного и скептического мира.
- Лётчик, говоришь? А ну-ка, полетай!
- На-ка выкуси! Посмотрел бы я на тебя, когда на высоте 3 000 метров откажет правый двигатель.
Не уверен, что это будет крутой ответ, но став лётчиком, я бы научился отвечать, как следует.
«Да, ****ь! Выкуси!».
Нет, не то. Всё-таки для того, чтобы хорошо ответить, надо стать лётчиком. А меня хватило лишь на Геолога. Да и этот безобидный Геолог появился лишь на короткое время и вскоре исчез, напуганный комарами и необходимостью поступать в Московский геологоразведочный институт. 

 Каждый раз, когда я в детстве пытался представить себе папину Работу, в моём воображении возникало смутное и таинственное Трудное Место. Это было загадочный участок, расположенный на огороженной забором территории, где люди становились усталыми и голодными. А иначе за что им давали бы зарплату? Пытаясь осмыслить сущность большой взрослой Работы, я представлял себе Трудное Место, как тёмный жаркий угол с утрамбованным тяжёлыми ботинками земляным полом. Угол был оборудован всем необходимым для тяжёлых и настойчивых усилий. Из необработанной стены торчали ручки отбойных молотков (я видел такие в кино про шахтёров). Длинные железные рычаги с чёрными шарами на концах предназначались для управления грохочущими машинами (этими же рычагами машины приводились в движение). Тут же была устроена огромная пылающая топка, а рядом насыпана огромная куча угля с брошенными на неё лопатой и рукавицами. Сама работа была невидимой. Я хорошо понимал, что её нельзя увидеть и в этом заключалась её трудность. Капризная изворотливая, готовая ускользнуть в любую минуту, она шептала тебе на ухо слова обмана и уговаривала тебя отдохнуть. Она говорила: «я здесь!», а сама пряталась в другом месте. Работа была хитра и коварна. Стоило тебе полениться хотя бы в течение одной минуты или потерять с ней контакт на короткое время, она тут же вырывалась на свободу. Вот поэтому для её удержания и понадобился этот тёмный угол и мой папа в углу. Согнувшись для удобства, папа бросался от рычага к рычагу, от лопаты к отбойному молотку и снова к рычагам, чтобы удерживать Работу в тесном пространстве, пропитывать её собственным потом, вымазывать кирпичной пылью и мазутом, чтобы она тяжелела и теряла подвижность. Ни в коем случае он не должен был отпускать её в течение восьми с половиной часов, за исключением перерыва на обед и коротких перекуров, во время которых Работа обещала оставаться на месте.