Читая Бруцкуса. 30. Д. Штурман. Послесловие 12

«О природе русского аграрного кризиса»

В своей публикации мы добавили к работе Б.Бруцкуса «Социалистическое хозяйство. Теоретические мысли по поводу русского опыта» – 1923 (она же – «Проблемы народного хозяйства при социалистическом строе» – 1922) его небольшую статью «О природе русского аграрного кризиса».
 
Работа эта обнаружена нами в папке с копиями статей Б.Бруцкуса в библиотеке Иерусалимского университета без указания на то, где и когда она была опубликована. Некоторые сделанные им ссылки позволяют считать, что она была напечатана в каком-то из русских эмигрантских журналов не ранее 1929 года, но, по-видимому, и не намного позже, ибо она завершается ссылками на расцвет НЭПа в СССР, без соображений о свертывании этой политики, которое четко определилось уже в 1927 году. Завершая эту статью, Б.Бруцкус все еще расценивает НЭП как эволюцию режима, а не как маневр власти, и выражает надежду, что неподдельное раскрепощение крестьянской инициативы в СССР перестроит по себе всю систему. По-видимому, большевики, за исключением бухаринской группы и того, что к ней тяготело, отлично понимали (Сталин – лучше других; см. Д.Штурман, «Мертвые хватают живых») реальность такой перспективы и решили избежать такой перестройки любой ценой.

Статья Бруцкуса представляет собой антитезу как дореволюционного традиционно-интеллигентского (в России как правило радикалисткого), так и советского (в том числе, в преобладающей степени, и диссидентского) взгляда на русский аграрный кризис и способы его разрешения. Вдумчивый ученый, профессиональный интеллигент и либерал, Бруцкус оказывается в этом вопросе не со своими собратьями по социальной страте (от эсеров до кадетов включительно), а безоговорочно с П.Столыпиным. Он предвосхищает тем самым настолько же мало популярную сегодня в среде читателей и критиков, настолько, на мой взгляд, глубоко обоснованную позицию А.Солженицына в изданных «узлах» «Красного колеса». Я говорю об отношении Солженицына к Столыпину и его реформам, осуществленным и оставшимся в стадии проектов.

Реформы, начатые Столыпиным, должны были снять с крестьянства общинный гнет, ликвидировать оставшуюся от крепостного права избыточность сельскохозяйственного населения в центральных районах страны, направив высвободившиеся контингенты на ее окраины и в быстро набиравшую силу промышленность. Должен был постепенно возникнуть экономически и граждански эмансипированный фермерский класс, ведущий товарное хозяйство и создающий накопления для промышленности.

Продуктивный исторический процесс, осложненный многими тракторами, сорвался, как это, по-видимому, нередко бывает в истории. Вот как видятся Бруцкусу наиболее общие причины этого срыва:

«Русская революция вообще и русская аграрная революция в частности есть результат тяжелой войны, непосильной для неокрепшей еще страны, – войны, совпавшей с роковым разложением ее исторической власти. Стремительное крушение исторической власти вызвало на поверхность все разрушительные силы. Дух общины и «черного передела» ожили вновь. Мечты народа, которые не удалось осуществить в 1909 году, представлялась возможность осуществить теперь. Интеллигенция к этому призывала, и народ соблазнился».

Обратим наше внимание на слова: «неокрепшей еще страны» – «не окрепшей», но, значит, крепнувшей. Причины «рокового разложения», «стремительного крушения исторической власти» не прояснились для нас еще окончательно и в многотомной эпопее Солженицына, где это крушение со впечатляющим трагизмом показано. Бруцкус ничего не говорит об истоках этого крушения, но констатирует его факт. Весь пафос его статьи, а не только приведенного выше отрывка, говорит о том, что интеллигенция в аграрном вопросе призывала народ к пути тупиковому, «и народ соблазнился».

В 1922-1926 гг. Бруцкус преисполнен надежды, что интересы народной экономики, логика экономического процесса окажутся сильнее приверженности большевиков к социалистической утопии, их стремления любой ценой сохранить коммунистическую диктатуру. Это естественная надежда здравомыслящего и благородного человека, экстраполирующего свои качества на своих оппонентов. Бруцкусу предстоит пережить полное крушение этой иллюзии. Колхозно-совхозный строй законсервировал избыточность сельского населения. Недаром аббревиатура «ВКП(б)» расшифровывается в известном анекдоте как «Второе крепостное право (большевиков)». В США конца 1980-х годов занято сельским хозяйством примерно 3% населения, в СССР – более 30%, но зерно и другие сельхозпродукты импортируются в Советский Союз из США, Канады, Аргентины и прочих капиталистических стран. При таком, казалось бы, переизбытке сельского населения в СССР обезлюдели целые сельские районы. Люди уходят в города не потому, что высокий технологический уровень сельскохозяйственного производства высвобождает рабочие руки для других дел, а потому, что тягостная неэффективность труда своей бессмысленностью (вкупе с тяжелым бытом) гонит людей из родных мест.

Остается либо окончательно утратить надежду, либо, вопреки историческому опыту, предполагать какую-то малую, но не нулевую вероятность того, что на этот раз патриотизм восторжествует над жаждой единовластия.

[[Увы, из последней альтернативы более вероятной оказалась первая: «окончательно утратить надежду». В цивилизации, тотально основанной на связке насилие-дезинформация, не может нормально функционировать ни одна отрасль экономики, в том числе и сельское хозяйство. В современной России крестьянину не предусмотрено никакого места: в селе он подвергается разветвленному рекиту, в городе его никто не ждет, а третьего не дано…]]