Задержи дыхание - отрывок3

Она сидела на лавочке. И думала о том, что не хочет продолжения истории. Ей было совсем мало лет, она хотела гулять и веселиться. А под сердцем забилось еще одно сердечко, и в ее душе родился огромный страх. Что скажут люди?! Родители не примут меня. Я не хочу, чтоб все так было!!!! Мысли путались, а на улице была весна! Все вокруг звенело. Мир проснулся от зимней спячки! И ей хотелось влиться в этот поток беззаботности и счастья!
Но движения сковывал страх перед ответственностью. С каждым прожитым днем и стуком маленького сердечка внутри ее, она осознавала, что теперь их двое. Но ей такое соседство не приносило ожидаемого счастья. Ей было страшно! Она было не готова взять на себя столько. Ей казалось слишком много для нее одной испытаний. Вечно пьяный отчим и безвольная мать. Отец, который ушел от них, когда она была совсем маленькая, вряд ли примет ее с пополнением. Если уж он ее бросил, родную. Помощи ждать неоткуда. И скоро будет сложно скрывать ее положение.
Она бродила по весенним улицам и судорожно перебирала варианты спасения себя. Аборт. В больнице сказали, что уже поздно, она слишком затянула. Таблетки. Как бы самой не умереть от этих доз.
Она обратилась к другу. Уйдя из дома, решила, что вернется, как только станет прежней, останется одна. Но прежней она не станет уже никогда – тогда ей было это недоступно, но иначе быть не могло.
Кое-как перекантовываясь, она прожила несколько месяцев. Родители писали ей, думая, что она учится и зарабатывает деньги в чужом городе. Спрашивали, как дела. Отчим бросил маму, и она очень просила ее вернуться. Ей было одиноко. Но страх не давал возможности открыться. В голове пульсировала одна мысль – освободиться!
Наступила зима. Как-то за одну ночь спрятав под белоснежным покрывалом все то, что нарисовала осень листьями на земле.
В больничном крыле, куда ее привезли в сложном состоянии, было еще несколько девушек. Они очень ждали, когда же появится на свет их чудо, светились изнутри. А она лежала спиной к стенке, пряча от стыда свое лицо. И не могла дождаться когда это все закончится, чтобы наконец уйти домой. Спрятаться. Забыть навсегда. Начать жить как раньше, ну или хотя бы попытаться. Закончить институт, пойти на работу. Выйти замуж. И больше никогда не вспоминать о втором сердечке. Заглушить его биение музыкой клубов.
Резкая боль в животе вырвала ее из мыслей, вернув в реальность.
«Началось» - с облегчением подумала она.
Нянечки, медсестры повели ее в родильный кабинет. Воды уже отошли, и нужно было спешить. Она не обращали внимания на боль, ей просто хотелось поскорей закончить этот этап в ее жизни. За окном мела метель. Ночь перед рождеством ознаменовалась истошным криком младенца, которого вырвали из тепла, представив миру. В этом холодном и неуютном месте ему предстояло становиться на ноги. И она закрыла глаза. Услышала плачь. Ее сердце сжалось. Она боялась смотреть на младенца.
«Девчушка у тебя, родненькая» - заботливо сообщила нянечка.
Слезы потекли по ее щекам. Но назад дороги не было. Решено. Ухожу.
« Как назовешь-то?» - не унималась акушерка.
«Не знаю, мне все равно…» - глотая слезы, произнесла она.
«Как же так? Неужели бросишь? Да что же это делается?» - запричитали нянечки. «Посмотри, какая красивая дочка у тебя, что у тебя сердца нет что ли? Зачем рожала тогда?!» - не унимались они.
Она закрыла лицо руками. Ее трясло. Страх сковал все внутри. Она боялась взглянуть на младенца, понимая, что не сможет уйти и оставить, если увидит ее.
«Унесите ее!!!!» - закричала она, и младенец, как будто почувствовав и поняв, что здесь его не услышат, замолчал. В один миг наступила тишина. Медсестры переглянулись. И завернув новорожденную в простыню, вынесли из палаты.
А девушка продолжала лежать с закрытыми глазами, прикрывая лицо руками, сотрясаясь от плача. Она не чувствовала боли. Она хотела заснуть, а проснувшись, ничего не помнить.
Уехать подальше, вычеркнуть эту главу, сжечь в топке воспоминания.
В коридоре были слышны удаляющиеся шаги, которые впитывали в себя стены. Как много раз слышали они этот размеренный топот, то быстрый, то медленный. Как часто впитывали в себя крики и скорбное молчание. Как ликовали, когда счастливые мамы давали свету свое дитя и произносили имя, в такие моменты стены были счастливы. Если бы они могли говорить. Но они обречены вечно хранить в себе тайны и все, что происходило здесь.
Девушку отвезли в палату. Никто не пытался осудить ее. Все просто молчали. Но и никто не пытался поддержать, проявить сочувствие и сострадание. Наутро пришел юрист. И она оформила отказные документы. Она, как те стены, впитала в себя первый крик малютки, чье сердце билось у нее внутри девять месяцев. Но об этом никому не дано узнать. Она закончила главу, как ей казалось, и решила начать все с чистого листа.
В графе имя на отказном бланке написала первое имя, которое пришло в голову – АНАСТАСИЯ.
Юнатаева Анастасия Игоревна. 06.01.1983.
Закончив с оформлением бумаг, она уставилась в окно. Сколько всего ей пришлось пережить, чтобы в итоге оказаться здесь. Сильно повзрослевшая, она пыталась заглушить внутренний разговор мыслями о будущем. Как она будет выглядеть, за кого выйдет замуж, где и кем будет работать, как будут звать ее собаку, и какой она будет породы. Но сквозь эти мысли все равно просачивалась боль. И думая о себе и представляя свое будущее, вместо своего лица она видела лицо малышки. Это ее будущее она представляла, в котором не будет ее. Резкая боль пронзила сердце, захотелось порвать все бумаги. Все изменить. Но страх опять поднял голову, и, зевнув, напомнил: «Тебя никто с ней не примет, ты не найдешь нормальную работу, учиться нормально не сможешь, все будут тусоваться, а ты менять пеленки. Какую жизнь ты ей обеспечишь. Родители тебя не примут. На что ты надеешься? На прекрасного принца? Ты думаешь еще остались благородные рыцари, которые возьмут молодую маму с дитем без гроша в кармане и жилплощади? Как ты глупа и наивна! Подумай о себе! Назад дороги нет! Твоя подпись - на бумагах, этот ребенок уже не твой, ты отказалась от нее и ты ее даже не видела. О чем ты сожалеешь, о чем плачешь?!»
Она боялась сойти с ума. Выписавшись из роддома, она ни разу не обернулась, идя по сугробам, боясь, что сердце ее разорвется на куски. Сейчас ей нужно было решить, что делать дальше. Строить новую жизнь, создавать новые возможности.
Войдя в отчий дом, она увидела мать, склонившуюся над кроватью, где валялся пьяный отчим. В руках у нее поблескивал нож. Что она задумала?! Неужели?! Стоп! Как она вовремя! Конечно, она ненавидела отчима за его пьянки и жестокое обращение с матерью, но даже он не заслуживал смерти, а она достойна большего, чем сидеть из-за него полжизни в тюрьме. Бросившись на мать, она поймала себя на мысли, что совсем не прочь, чтобы этот нож был предназначен ей. Одно движение и легкость. И больше ничто не разрывает сердце. Но это было бы слишком легко и просто. Судьба не собиралась делать ей поблажек, и свой крест она будет нести до конца. Ударив мать по щеке, чтобы привести ту в чувство, она уловила ее взгляд. В нем была пустота, отражалась бессмысленность всего происходящего. Ей даже показалось, что мать не сразу узнала ее, а когда узнала, никак не отреагировала, словно чужой человек стоит перед ней.
И тогда она поняла, что точно также не нужна своим родителям, как оказалась не нужна ей ее собственная дочь, о которой никто и не знает. Широко открытыми глазами она посмотрела на картину своей жизни, и ей стало жутко. Она такая же, как ее мать. И хорошо, что она отдала младенца. С ней бы он был несчастен, как она сейчас.
Ей захотелось закричать, крикнуть о том, что ненавидит, выплеснуть все то, что накопилось за последнее время. Только невидимый диктор в ее голове начал вещать: «Если вы думаете, что кому-то нужны, вы ошибаетесь. Вы одиноки и только вы нужны сами себе. Вам никто не поможет и можно даже не кричать, вас все равно не услышат. А сейчас мы объявляем минуту тишины». И звуки смолкли. Стало очень тихо в ее душе. Она опустила руки, держащие мать. Сделала шаг назад и остановилась. Ей показалось, что исчезли все звуки мира. А может, она в одно мгновение стала глухой. Она молча смотрела вперед. Мысли постепенно уходили из ее головы. И оставалась пустота. Не было ни страха, ни боли – все вытекало сквозь поры тела, испаряясь в воздухе. Маленькая девочка внутри не становилась взрослой, осознавая, в какой мир она попала. Она зажмурилась и, шлепая сандалиями, начала подбегать к осветленным местам, где еще было видно очевидное и нелицеприятное, и стала дуть на пламя, гасить свечи, чтобы то, что страшно как будто исчезло. Спряталась в темноте. Когда все свечи были потушены, она отважилась открыть сначала один глаз, потом второй, но тут стали доноситься звуки. А так как было уже темно, она стала угадывать, где стоит закупорить пространство, чтобы заглушить этот шум, так сильно напоминающий детский плач. В итоге, шаг за шагом, идя на ощупь в темноте, она закрыла все щели, создав абсолютное пространство вакуума, свободного от звуков и ненужных предметов. Оглядевшись, она еще раз удостоверилась в том, что ничто и никто не мешает и не вторгается в ее спокойный темный мир. Темный, но ее. И она заставляла себя поверить в то, что нет ничего, ни страха, ни боли. Только пустота и темнота, но в которой она свободна. Понимала ли она тогда, отдавала ли себе отчет в том, что этот самообман лишает ее последнего шанса вернуться – точно не известно. Но назад дороги нет, и дело сделано. Она вдруг резко развернулась спиной к матери, безвольно севшей на стул, быстрым шагом пошла к выходу и вышла, захлопнув за собой дверь. Оставив мать, сидящую на стуле и схватившую себя за голову, отчима, который, наложив себе в штаны, забился в угол между раковиной и холодильником, и нож, лежащий на полу, поблескивающий, отражающий и холодный.
Куда идти она не знала – она просто шла. А вернее, убегала, быть может, не догадываясь, что сзади на веревочке все это так и тянется за ней. И никуда не девается, только лишь веревочка, обрастая дорожной грязью, мхом и глиной, становится крепче.

Она ускоряла шаг, переходя на бег. Ноги сводило судорогой, а она все бежала. Глаза застилали слезы, просто текущие у нее из глаз, последняя влага выходила из нее, превращая душу в пустыню.
Она все время бежала и уже не могла остановиться. Год за годом, день за днем она пронеслась на бешеной скорости, не успевая замечать деталей, не думая о тех, кого случайно задела, а может, и специально убрала со своего пути, со своей беговой дорожки. Менялись люди в ее жизни, кто-то задерживался, но ненадолго, потому что не успевал за ее бегом, да и не до конца понимал, зачем и куда нужно так бежать. Она не запоминала лиц. Они смазывались в ее глазах, потому что были медленнее. А она боялась остановиться. И не оглядывалась. Потому что девочка внутри нее, до сих пор сидевшая в углу, все еще боялась, да и убедила себя основательно в том, что ей не нужен весь этот внешний мир. В своей темноте она придумала свой мир, разукрасила его в те краски, которые ей больше всего нравятся, заставила себя поверить в то, что это и есть единственная реальность. А двери ржавели, и шансов открыть их и впустить свет оставалось все меньше с каждым годом.
В ее жизни было лишь несколько остановок «по требованию» - свадьба, рождение ребенка, похороны отца, смерть матери.
Но и там она не позволяла себе задержаться надолго. Бег стал смыслом ее жизни. Только цели она давно не видела, что-то придумывала, но не чувствовала. Муж завел себе любовницу, а она даже не обратила на это внимание, потому что крайне редко была дома. Ребенка она любила, но как-то издалека. Когда она рождалась - а это была девочка – она старалась не проводить параллели. И ей стало очень страшно, она решила не распахивать свою душу, чтобы в нее не попало ничего извне, и не вышло то сокровенное, схороненное много лет назад. Никто из ее близких не знал ее тайны, и она закапывала ее все глубже и глубже. Застилала слоями, хоронила. Она избегала долгого общения с дочерью, та слишком сильно напоминала ей о первенце. Ее глаза очень долгое время оставались сухими. Только когда малышка рождалась на свет, скупая слеза прокатилась по ее щекам, но то ли от боли физической, то ли душевной.
На похоронах матери она стояла у самого края могилы, держа в руках алую розу. Ей было жалко эту несчастную женщину, которая так и не смогла избавиться от гнета, встать с колен. С того момента, как нож, лежащий на полу, отражал реальность, она несколько раз видела ее живой. На похоронах отца и вот теперь. А еще она навещала ее в больнице, когда родилась дочь.
Она ловила себя на мысли, что тоже, по сути, несчастна. Но у нее нет времени об этом думать. Двадцать четыре года спринтерский бег сменялся марафонским, и она перестала обращать внимание на боль в мышцах, только пересохшее горло давало о себе знать и причиняло дискомфорт. Но слишком много воды нужно, чтобы утолить жажду, чтобы увлажнить пустыню, которая полностью заполнила ее.
Иногда ей хотелось найти, узнать, что стало с той малышкой из ее прошлого. И она даже предпринимала попытки, но останавливалась на полпути, и девочка внутри нее съеживалась, топала ногами, просила остановиться, уговаривала остаться. Ведь они уже привыкли. У них есть свой нарисованный мир. Она умоляла не разрушать его, пусть он не совсем настоящий, пусть в нем не хватает влаги и света, но он уже привычный.
И она соглашалась. И снова начинала бег.

Она уехала на неделю, чтобы побыть одна. Яхта, на которой она плыла, попала в шторм. И она ловила себя на мысли, что готова утонуть. Ей было все равно, спасутся они или нет. Она делала вид, что боролась, но на самом деле, давно опустила руки. Силы иссякали, и она просто легла. Вода прибывала на палубе, а она, раскинув руки, отдалась на произвол стихии. И даже рада была погибнуть от воды, которой ей так не хватало. Вокруг суетились люди, команда пыталась удержать судно, чтобы не перевернуться. А она смотрела безучастно в небо и ждала. Она устала бороться, ей надоело бежать.
Прикрыла глаза. Сквозь закрытые веки видела отблески молнии, раскаты грома проникали насквозь и заполняли ее пустоту. Раскаты превращались в звуки, которые превращались в слова, ей даже начало казаться, что она улавливает смысл. Яркие вспышки в темноте. Маленькая девочка, накрывшись плащом, забилась в углу. Сквозь вспышки она различала три фигуры, неизвестным образом появившиеся в ее мире. Трое в капюшонах приближались к ней. И ей очень хотелось, чтобы поскорее все закончилось, этот дождь, молнии, и гром нарушали сухой покой привычной пустыни.
Человек, мужчина и женщина подошли и, как навес, встали в двух шагах от нее.
- Что ты знаешь о самопожертвовании? – тихо спросил человек в капюшоне.
Она подняла голову.
- Я не понимаю твоего вопроса, - тихо сказала она.
Человек улыбнулся. Он присел на корточки и взял ее за руки. «Ты ведь давно здесь? Одна, в темноте, без света и звука, и я хочу спросить у тебя, услышать твой ответ – что ты знаешь об отдавании? А лучше ответь сначала:
- Ты счастлива?!
- НЕ ЗНАЮ.
- Почему?
- Потому что я не знаю, что это такое.
- Почему?
- Потому что этого не случалось со мной. Я просто сижу здесь, одна среди своих образов и мыслей. Рисую картины и вывешиваю их на стены. Только их сейчас не видно, потому что, как ты видишь, здесь темно. Мне кажется, я узнаю, что такое счастье, если утолю жажду. Я очень хочу пить и очень давно.
- А что мешает тебе это сделать? – вкрадчиво спросил человек.
- Закрытые окна и двери. Мои глаза привыкли к темноте, но я уже не помню, где выход.
- А что ты делаешь, чтоб найти его и чего ты боишься? Почему ты не даешь возможности себе быть счастливой?
- Мне страшно от того, что вижу на свету. Там за дверями боль, последнее, что я помню, была ненависть, крики, страдания. Я не хочу впускать это в свой мир. Поэтому я заколотила все двери и закрыла окна. Там плачут дети и умирают люди, я не нужна там никому.
- А здесь кому ты нужна?
- Здесь?!!!
- Да, ты закрыла выходы и входы, но стала ли ты кому-то от этого нужна? Ты спряталась и ты совсем одна здесь. И мало кто догадывается о существовании, а те, кто знал раньше, забыли. За что ты так себя ненавидишь, за что наказываешь?
- А за что мне любить себя?
- Ты не ответила на вопрос, и не задавай следующий, пока не дашь ответ. – Строго сказал человек.
Она задумалась. Несмотря на темноту, были видны глаза девочки, они блестели, и в них отражался первобытный страх, наружу начинали вылезать захороненные эмоции, которые успели за это время разложиться и потерять четкость очертаний и единство форм.
Они вылезали из нее, но она не могла их идентифицировать. Дверь начала приоткрываться, и ей стало неуютно. Отвыкшая от света, она зажмурилась, даже тусклая полоска доставляла ей массу неудобств. Ей тут же захотелось захлопнуть дверь и получше заколотить. Но человек в комнате стоял прямо напротив двери, не давая возможности захлопнуться.
Она встала. И было понятно, что человек не уйдет, пока не получит ответ, к тому же их было трое. И она не решалась тягаться, и назад дороги нет. Она начала рассматривать стены. За долгие годы на них образовалось очень много рисунков. Но они все были объединены одним – искусственностью. Обманчивым цветом. Она с интересом разглядывала картины, не веря своим глазам. Были на стенах и картины, где было черным карандашом заштриховано, зачеркнуто то, что очень хотелось скрыть – правду. Она остановилась. Замерла, и взгляд ее был направлен на одну единственную картину. Она была практически в самом начале этой галереи лжи и самообмана.
На ней изображалась женщина с младенцем на руках. Счастливое лицо молоденькой девушки, выражающее любовь, всеобъемлющее чувство, всепоглощающая и ненасытная. На заднем плане был нарисован домик, вымощенная дорожка вела в сад, где махал рукой красивый статный мужчина, держащий на поводке собаку, радостно виляющую хвостом. Младенец улыбался своей детской счастливой улыбкой, и вокруг светился ореол чистоты. Дух отдавания и служения витал в воздухе. Ей стало противно от этой приторной иллюзии, придуманной воспаленным мозгом испуганной девчонки. По выпуклости и неровности листа было заметно, что этот наигранно радостный мир скрывает нечто нелицеприятное. Она приподняла листок, и взору ее предстало зрелище, которое зияло как черная дыра, как кровоточащая рана, наспех зашитая нитками, которые прогнили и начали распадаться. На смятом листке, местами порванном и подряхлевшем, был изображен коридор. В открытую дверь ворвался холодный ветер. Он принес с собой звуки, которые были когда-то изгнаны из ее пространства: истошный крик рожающей женщины, переливающийся в крик отчаяния младенца, и резкая, обрывающая надежду, тишина.
И больше ничего – голая правда без прикрас. Черным по белому. И как прорвавшаяся плотина стала ее душа, и хлынул поток слез, смешивающийся с соленой водой не утихающего шторма.
Она вспомнила все, что так долго старалась забыть. Долгожданная влага стала наполнять ее, с непривычки она начала захлебываться, стало сложно дышать. Она вспомнила о том, что потеряла и от чего сама отказалась. Лишила себя счастья и наказала за слабость. Занимаясь истязанием, она не замечала, как теряет даже то, что подарила ей судьба. Муж и дочь, вторая, которая, так же как и первая, нуждалась в ней. Но она увлеклась бегом от судьбы и чуть не упустила второй шанс.
Она ощутила, как сильно не хватает ей тепла, как соскучилась она по единственным родным людям, которые у нее остались и которых она рискует лишиться. Ей захотелось вскочить и бежать к ним, жить и делать их счастливыми, наверстывать то, что упустила. Отдавать свою любовь, которую так долго прятала. Строить и восстанавливать то, что успела разрушить беспощадной рукой. Не жалея себя, она не жалела никого, беспощадно и наотмашь отбиваясь от чувств.
Беспощадно и наотмашь отбиваясь от чувств. Она думала, вернее, убедила себя в том, что, закрывшись от всего, не будет испытывать боли. Но причиняла ее другим, самым  близким. Она отреклась от себя, предав свет, погрузилась во тьму.
Но двери все шире и шире открывались. Со страшным скрипом, очень тяжело и с огромным усилием, но впускали свет.
Слезы не останавливались, горячим потоком лились, смывая всю грязь, вымывая каждый уголок, очищая каждый кусочек души. Она почувствовала, как ее сердце забилось, и впервые за долгое время улыбнулась, широко и открыто. Ей захотелось вскочить, и громко кричать о том, как она хочет жить! Подбежать к штурвалу и повернуть домой. Спасибо тебе…

Маленькая девочка, наконец, оторвала глаза от картины, вокруг был свет. И она смогла лучше рассмотреть человека и его спутников. Мужчина и женщина были высокого роста, в легких воздушных плащах цвета облаков. Их лица были открыты и они приветливо улыбались. То, что они все это время молчали, ничуть не смущало ее, им и не нужно было ничего говорить, все понятно без слов, их взгляд говорил больше, чем мог бы сказать рот.
Человек посередине был совсем другой. Очень похож на путника, который очень давно странствует. Поношенный дорожный плащ с капюшоном, истертые сапоги.
На его лице была умиротворенная улыбка, но глаза он по-прежнему скрывал.
Он подошла ближе и обняла его. Капюшон сам по себе упал, соскользнул на плечи. Она крепко обхватила его за шею и прошептала на ухо «спасибо тебе…»
Если она сейчас стояла бы напротив, то в глазах его она увидела бы слезы. Она почувствовала, как быстро забилось его сердце и добавила: «Теперь я понимаю и вижу смысл отдавать. Только через безусловность я создаю и достигаю счастье….И я люблю тебя, ты мой учитель». С последними словами она разомкнула руки и, отойдя на шаг, добавила, смотря прямо в глаза: «Прости меня!»
В этот момент пространство вокруг их стало как будто светлее. И человек, казалось, стал выше, словно скинул тяжелый груз, прижимавший его к земле, не дающий расправить плечи. Не отрывая от нее черных, бездонных глаз, он тихо произнес « Я прощаю тебя, мама…»

С этими словами она очнулась. Открыв глаза, она обнаружила, что шторм закончился. Промокнув до нитки, она не мерзла, ей было жарко. Внутри горел огонь, любовь, которую она так долго прятала и которую, наконец, выпустила на свободу, грела ее.
Она знала, что теперь будет совсем другая жизнь. Она попросит прощения у дочки, у мужа и отдаст им всю себя. Сделает все, чтобы они простили ее, расскажет им всю правду, чтобы не было секретов между ними.
О своей первой малышке она ничего не знала, но где-то в глубине чувствовала, что она в хороших руках. Сейчас уже совсем взрослая – дочь достойных родителей. Так или иначе, она ощущала неразрывную связь на интуитивном уровне с ней, она молилась за нее.
Она не была уверена, что должна ее искать, и решила сначала сохранить тех, кто рядом, кого может потерять. Она расскажет им все, и они вместе что-нибудь придумают. Она свято верила в это. И ее вера наполняла силой и энергией пространство.
Она была готова ко всему, ведь в ее сердце навсегда поселилась любовь, которую она будет беречь, и дарить…просто так,…безусловно.