Письма Чехова

Из всех писем русских писателей, которые мне доводилось читать, наибольший интерес у меня вызвали письма Чехова. Их можно перечитывать вновь и вновь. И никогда не наскучит. И повеселишься, и задумаешься.
Некоторые писатели бывают скучны в быту или в письмах, возможно, от того, что они берегут художественные образы для своих произведений. Чехов этого не боялся: его письма о поездке в Сибирь читаются как рассказы, где есть и описания красот сибирской природы, и бытовые курьёзы вроде "кошки-запеканки", оказавшейся "кашкой". Но хотя юмор и ирония (прежде всего по отношению к себе) есть почти во всех его письмах, последние обычно очень глубоки... Еще совсем молодым он написал брату письмо, которое часто цитируют: "Воспитанные люди уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы... они сострадают не к одним только нищим и кошкам. Они болеют душой и от того, чего не увидишь простым глазом... они чистосердечны и боятся лжи, как огня. Не лгут они даже в пустяках Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет его в глазах говорящего...”
С этими словами перекликается более позднее письмо другому корреспонденту: "Вы как-то говорили мне, что в моих рассказах отсутствует протестующий элемент, что в них нет симпатий и антипатий. Но разве в рассказе от начала и до конца я не протестую против лжи? Разве это не направление?" Этот протест, наверное, сближал его с Салтыковым-Щедриным, узнав о смерти которого он написал в письме: "Мне жаль Салтыкова. Это была крепкая, сильная голова. Тот сволочной дух, который живет в мелком, измошенничавшемся душевно русском интеллигенте среднего пошиба, потерял в нем своего самого упрямого и назойливого врага. Обличать умеет каждый газетчик, издеваться умеет и Буренин, но открыто презирать умел только один Салтыков. Две трети читателей его не любили, но верили ему все. Никто не сомневался в искренности его презрения".
Кинорежиссер Григорий Козинцев отмечал в Чехове единственную нетерпимость — "нетерпимость к нетерпимости". А в вопросах мировоззрения, я думаю, нетерпимость — не самый лучший советчик, о чем, собственно, и пишет Чехов в ряде своих писем.
"Все, что живет на земле, материалистично по необходимости... Существа высшего порядка, мыслящие люди, — материалисты тоже по необходимости. Они ищут истину в материи, ибо искать ее больше им негде, так как видят, слышат и ощущают они одну только материю. Воспретить человеку материалистическое направление равносильно запрещению искать истину. Вне материи нет ни опыта, ни знаний, значит, нет и истины".
Выдержки из разных писем могут дать представление о его мировоззрении, которое было выстрадано собственным опытом, а не навязано извне. Он воспитывался в религиозной семье, но закончил медицинский факультет, то есть знал естественные науки. И главное, быть может, что он взял с обеих сторон — из христианства и из медицины, — это любовь к людям. В одном письме он пишет:
"Если бы Иисус Христос был радикальнее и сказал: "Люби врага, как самого себя", то он сказал бы не то, что хотел. Ближний — понятие общее, а враг — частное. Беда не в том, что мы ненавидим врагов, которых у нас мало, а в том, что недостаточно любим ближних, которых у нас много, хоть пруд пруди".
Люди очень любят навешивать ярлыки на тех, кто отличается от них, неважно, чего бы это ни касалось. И мне очень близка мысль Чехова, высказанная им в письме Плещееву:
"Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником и — только, и жалею, что Бог не дал мне силы, чтобы быть им. Я ненавижу ложь и насилие во всех их видах, и мне одинаково противны как секретари консисторий, так и Нотович с Градовским. Фарисейство, тупоумие и произвол царят не в одних только купеческих домах и кутузках; я вижу их в науке, в литературе, среди молодежи... Потому я одинаково не питаю особого пристрастия ни к жандармам, ни к мясникам, ни к ученым, ни к писателям, ни к молодежи. Фирму и ярлык я считаю предрассудком. Мое святая святых — это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние ни выражались. Вот программа, которой я держался бы, если бы был большим художником".
Даниил Андреев в своей "Розе мира" пишет:
«Миссией Чехова было пронизание искусства слова любовью к людям, в такой мере, в какой только приближались Диккенс и Достоевский... всё в нём было устремлено на раскрытие дара высшей любви..."