Конец и начало Вечности Марты Бланк

Тора Стюарт   (Torah Noise Stuart) 
                Конец и начало вечности
                Марты Бланк


                Посвящается рассказам Агаты Кристи «Аллея Арлекина» и «Цыганка» в частности  и мистеру Саттеруэйту , тонкому знатоку человеческих душ, в особенности.
Автор выражает особую благодарность:
моему мужу, первому одобрившему мои произведения,
 Рите Поповой, которая  точно угадала типажи моих героев, и сделала обложку,
 Насте (она в этой книге есть) и Глебу, моим самым-пресамым лучшим в мире детям,
Тонкой душе из города на Неве – Юлии Брайн,
 а также самой жизни, за все ее уроки.
               

               
               








                ВМЕСТО ПРОЛОГА
В поисках любви мы летим сквозь пыль столетий
На  лету горим ,забыв про боль
Из  холодной  тьмы воскресаем мы
Чтобы встретить вновь любовь
Обгоревшим ртом спорим мы опять с Христом
Что же есть любовь и кровь
Любовь и смерть добро и зло
Что свято что грешно познать нам суждено
Любовь и смерть добро и зло
А выбрать нам дано одно
В.Цыганова «Любовь и смерть»
          Когда-то, триста лет тому назад меня, совсем еще ребенка, почему-то до глубины души потряс клип Вики Цыгановой: он задавал вопрос – в силу каких причин две души не могут соединиться навечно, почему для одних лестница в небо преподносится как бы между делом, а другие даже издалека ее увидеть не могут?
          И вот, спустя энное количество времени, я решила ответить на этот вопрос. Для себя. Так и начали появляться на свет мои любимые герои. Предупреждаю заранее, ВСЕ они существуют на самом деле. Вся соль в том, что ВСЕ ОНИ ДАЖЕ НЕ ПОДОЗРЕВАЮТ О СУЩЕСТВОВАНИИ ДРУГ ДРУГА! И слава Богу, думаю, их всех хватил бы массовый инфаркт, узнай они, в какой шекспировский омут страстей погрузила их безудержная фантазия автора. Герои – реальные, ситуации – вымышленные.
  Я нашла ответ на вопрос, заданный давным-давно. Спасибо всем, кто помогал мне в этом нелегком деле.
 
                Глава 1
 КОТОРАЯ РАССКАЗЫВАЕТ О НЕПРАВИЛЬНОЙ ДАТЕ РОЖДЕНИЯ, ПЕРВЫХ ВОСПОМИНАНИЯХ И ДРУЗЬЯХ, ИЛИ «МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ» (ГЛАВА «ДЕТСТВО»)
В покое иль в смятенье проходят дни, как тени.
Проходят - пусть!
Я знаю наизусть весь этот дивный сон.
И я помню миг, когда проснусь.
На голубой планете я оседлаю ветер.
В синем саду я девочку найду, ей брошу горсть нот.
И, сама дивясь, она споет:
Я делаю нежные вещи.
Всегда - только нежные вещи.
Хэй, любовь! Только с Тобою - и во имя Твое.
Только с Тобою и во имя Твое.
Ирина Богушевская «Нежные вещи»

          Первый раз я повстречалась со смертью (такой вот парадокс!)  во время рождения.
Маме прописали плановое кесарево сечение. Согласно закону подлости, ее врач накануне операции заболела. Это было 15-е марта 1980 года. Я должна была родиться пятнадцатого…
А родилась шестнадцатого. Может, не поменяй судьба дату моего появления на свет, у меня все было бы по-другому. Но руками судьбы тогда были руки врача из о-очень престижной больницы. Позже мама все говорила  »Полы паркетные, врачи анкетные. Правильно, у них там максимум две-три роженицы в неделю. А нужно чтобы было двадцать –тридцать…»
В общем, дежурный врач решил, что маме надо рожать самой. В двадцать лет, да еще и в СССР, было как-то не принято спорить с врачами, и мама послушно тужилась. Через 9 часов мама уже кричала на всю больницу, что у нее вообще-то в карточке кесарево написано, и что она уже не может, и что…Но дальше уже сплошь нецензурщина. История настолько каждодневная, что ее уже не воспринимаешь как нарушение клятвы Гиппократа (интересно, кто-нибудь из врачей ее еще помнит?), или прав человека, или как Ужас с большой буквы, ведь совершается самое страшное из всех преступлений: избиение младенца.  Мама до сих пор не может без слез читать книгу Марии Арбатовой «Меня зовут женщина».
Через пару часов поменялась смена. И как в сказке, добрый врач пришел на смену злому, который, к слову, очень даже благополучно продолжал работать в роддоме (связи решают все), и маме сделали плановую операцию, и все были счастливы.
Мама – потому  что все это: и беременность, и роды  наконец-то закончились.
Папа – потому что он очень хотел девочку.
Бабушка… А бабушке было 50, и она очень хотела… просто маленького чуда в доме.
Итак, я родилась 16 марта 1980 года. Известный астролог и по совместительству бабушкина подруга, испугалась:
- Мария Владимировна, 16-е марта еще хуже, чем пятница, 13-го. У ребенка, рожденного в этот день, нет Ангела-Хранителя. В средние века считали, что в этот день рождаются ведьмы. Может, перемените дату рождения? 15-е или 17-е – и у девочки все будет хорошо.
Моя железобетонная бабушка растерялась. Мама потом рассказывала, что впервые увидела ее такой.
 - Томочка…э-э-э…мы подумаем, хорошо?
Тамара на том конце провода встревоженным голосом  приводила новые аргументы и факты относительно нехорошей даты. А бабушка, держа трубку в руках, испуганными глазами смотрела на маму.
 - Глупости какие, - фыркнула мама. – Когда родилась, тогда и родилась, и ничего я менять не буду.
Тут в комнату вошел папа, начал обнимать маму, и проснулась я, горластый младенец 7-ми дней от роду, и бабушка быстро попрощалась с Тамарой и положила трубку. Так я и осталась с неправильной датой рождения.
          Любимой моей игрушкой была шариковая ручка. Причем, будучи уже тогда существом крайне упертым и избалованным, хваталась только за папин «Паркер», подаренный ему одним из заказчиков. Дефицитнейшая вещь, между прочим (в те времена). Но что только не суют ребенку, лишь бы он  перестал орать.
Хитрый папа, которому «Паркер» тоже нравился, пытался заменить его ручкой попроще и поярче. Но куда там! «Сталинград так просто не сдается»  с детства является моим девизом. 
 - Писателем будет! – изрекла бабушка, забежав в гости сразу после приезда с гастролей.
 - Писателем (с ударением на «и») она будет! – обиженно протянул из ванной, доверху набитой пеленками, папа. – А еще обезьяной-ревуном.
 - Она засыпает максимум на час, - жаловалась худая до прозрачности, с темными кругами под глазами, мама. – А потом все время орет.
 - А врач что говорит? – поинтересовалась бабушка.
 - А ничего он не говорит! – зарыдала мама. – Перерастет, говорит! Пять месяцев уже, а она все никак не перерастает! Лешка ее до четырех утра качает, потом три часа спит, и на работу! А после работы пеленки стирает, она ведь мне ничего не дает по дому сделать! А мне вчера «Мосфильм» звонил, Васильев новый фильм снимает, а что я им скажу? На меня сейчас хоть тонну грима наложи, толку!
 - Спо-кой-но! – очень строго сказала бабушка.  – У меня есть один врач на примете. Сегодня она к вам зайдет.
Маленькая, кругленькая еврейка с ходу поставила диагноз, позже подтвержденный анализами: скрытый рахит. Яблоко в день, витамин D и как можно больше свежего воздуха. Поможет, мамочка, ну конечно же поможет!
Через месяц начались съемки фильма…Кстати, одного из моих самых-самых любимых.
Так я помогла маме  услышать от главрежа фразу: «Ирочка, как тебе идет худоба!»
           Бабушка все время была на гастролях. Рим, Лондон, Берлин, Нью-Йорк и т.д. и т.п. – «продуктовый набор», недоступный для 99% советских людей. Но бабушка была оперной певицей высочайшего ранга. Читай «небожитель» Или «Что позволено Юпитеру, не позволено быку». Дома, в огромной московской квартире, она была не чаще четырех месяцев в году, да и тех в совокупности. Когда мне исполнился год, бабушка жила в Москве уже целых пять месяцев. В году, разумеется, и в совокупности.
Первое воспоминание: абрикосовые шторки в иллюминаторе, улыбки мамы и папы, высокие кресла, гул.
 - Мам, - спросила я лет в семь, - когда вы в первый раз летали в Крым со мной? Мне было сколько месяцев?
 - Восемь, -  лучезарно улыбается мама.
 - И на тебе было бежевое платье?
 - Да, -  слегка удивляется мама, - а что?
 - А на папе – голубая рубашка?
 - Да, - еще больше удивляется мама, - а что?
 - А шторки были абрикосовыми! Я все помню! – торжествующе восклицаю я.
 - Да ладно, Марта, - и мама смеется своим хрустальным смехом, - ты просто слышала когда-то, вот и запомнила, а теперь выдумываешь!
Я  надулась. Как им доказать, что я на самом деле помню, а не выдумываю? Ага, обивка кресел!
 - А  на креслах были такие персиковые чехлы! – торжествующе выпустила я парфянскую стрелу.
 - Были, точно, были, - пугается мама. – А что ты еще помнишь?
 - Не знаю, - призналась я. И полетела во двор, к друзьям. Золотые были времена – ребенок свободно разгуливал по улице.
          Садик. Средняя группа. Нас знакомят с новеньким – невысоким плотным мальчиком Пашей. На меня он не произвел никакого впечатления: не девочка, значит играть с ним «в секретики» неинтересно – это раз. Флегматичный вид: сонные, слегка навыкате глаза, вечно закрытый  крупный рот, общая расслабленность во взоре, следовательно, на игру  в войнушки его тоже не расшевелишь  - это два. Два дня я не обращала на него ни  малейшего внимания, зато день третий подарил мне друга на всю жизнь. Меня обидел Колька Бровченко, рыжий (бывают такие рыжики – просто само обаяние! Этот же подвид человека скорее напоминал дворового кота)  и хулиган (и это еще мягко сказано! По-моему, в голове у него явно не хватало парочки запчастей, наверно, в роддоме забыли доложить в комплект). Воспитательница пошла позвонить, и он, воспользовавшись случаем, подставил подножку, и я, согласно всем законам земного тяготения, рухнула в розы, пышно окаймлявшие  нашу площадку для игр, заревела, и, пытаясь выбраться из колючек, в клочья разодрала свое красивое летнее платье, привезенное бабушкой из Англии. Посмотрев, во что превратился мой самый любимый наряд, я разрыдалась еще горше. А этот увалень, этот Винни-Пух подошел к весело гогочущему Бровченко, молча взял его за нос одной рукой, другой двинул под дых, и толкнул его в кусты. Я, всхлипывая и стараясь избавиться от столь неприятного соседства, быстро вылезла из роз и, крепко зажмурившись, поцеловала своего опешившего спасителя в щеку.
          С тех пор мы стали неразлучны. Наша дружба скорее напоминала чуткие отношения двух взрослых, умудренных опытом людей нежели стихийную и мало контролируемую силу, возникающую в результате общности интересов двух чилдренов. Мы никогда не ссорились. Мы всегда помогали друг другу. «Так не бывает!» :воскликнет много повидавший на своем веку читатель. Бывает! У меня бывает все. В этом вы убедитесь сами. Главное – терпение.
          В школу я пошла в шесть лет. Английский там изучали с первого класса, что очень понравилось моей маме. Столовая и буфет там были очень приличными, а классная руководительница начальных классов Ирина Михайловна Шишанина – педагогом от Бога, что очень и очень понравилось папе. Школа была «для своих» - этот факт очень, очень и очень понравился бабушке.
 - Сидит наша Мартышка, сидит Павлуша (забыла представить – пасынок известного режиссера, очень приятно), Анечка (мама – диктор на ЦТ), Таня (папа – кинорежиссер), а рядом с ними садят сына какого-нибудь дворника, к примеру. Он же научит их ругаться матом! Заразит вшами! Будет их избивать, потому что у наших детей есть все, а у него – ничего!
Классе в седьмом к нам пришла новенькая.
 - Ребята, это Катя Арсеньева, - представила ее почтеннейшей публике наша классная Александра Сергеевна по прозвищу Пушкин. Мне по сей день кажется, что учителей в мою школу подбирали исключительно по имени-отчеству. А как еще объяснить, что помимо Пушкина у нас был Лермонтов-физик, Крылов-физрук, Толстой-историк и Менделеев (попрошу без смеха) -химик?
На нас, презрительно поджав красивый рот, смотрела высокая и худая девочка-блондинка.
 - А тебе мама волосы красить разрешает? – спросила я ее на перемене. Она, как ни в чем не бывало, сидела на широком подоконнике в классе, подвинув чахлый алоэ, и читала книгу.
 - Нет, не разрешает, - не отрывая взгляда от книги, спокойно ответила новенькая, - это мой настоящий цвет.
 - Что читаешь? – полюбопытствовала я.
Она молча показала мне обложку. «Хроники Нарнии. Серебряное кресло.» Клайв Стейплз Льюис.
 - Интересная? – не отставала я.
 - Очень!
 - Дашь почитать?
Новенькая и по совместительству дочь известного киноактера, колебалась.
 - Приходи сегодня ко мне. У нас очень большая библиотека. Выберешь себе сколько хочешь книг, и можешь их читать хоть год, хорошо? – предложила я.
 - Не в количестве  дело, - вздохнула Катя –я как-то дала почитать Туве Янсон одному мальчику из моей старой школы. А он сказал, что потерял ее, понимаешь?
 - А у меня есть «Мумми-тролли»! – обрадовалась я.
 - Правда?!
 - Конечно! И моя мама может достать мне любую книжку (в те времена глагол «достать» употреблялся в другом значении. «Достать» можно было книгу, колбасу, икру, дубленку и т.д., но не человека)!
 - Серьезно?!
 - Ну, конечно серьезно!
Так я впервые и на всю жизнь обрела любовь к фэнтези и Подругу с большой буквы. Так в нашем классе появились три мушкетера. Один за всех – и все за одного. Без малейшего напряга: просто встретились три родственные души в одном классе.

Глава 2.
К ЧЕМУ ПРИВОДИТ ЖЕЛАНИЕ ПОЛУЧШЕ ИЗУЧИТЬ АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК.
Тихо плещется вода, голубая лента,
Вспоминайте, ну хоть иногда, вашего студента,
Прощайте, люди добрые!
В Сорбонну уезжаю!
Не поминайте лихом!)))
М.Леонидов «Песенка студента»
          С разговорным английским языком ситуация в моей семье была такова: пункт первый – бабушка. Никакого языка, кроме родного, не знала и знать не желала ( «Почему это Я должна учить ИХ язык??? Хотите побеседовать, пожалуйста, выучите МОЙ. Или, коль уж ВЫ так ленивы, что не можете читать Толстого и Пушкина в оригинале, пожалуйста, пригласите переводчика!»). Пункт второй – папа. Учил немецкий в общеобразовательной школе. Пункт третий – мама. С мамой – целая история. Она училась в «английской» школе недалеко от Черняховского. Языковой слух у нее был великолепнейший. Но, зная перевод каких-то сложнейших технических или философских понятий, она всю жизнь билась с элементарнейшими понятиями вроде «создать» или «оплатить». Я подозреваю, что, отдавая меня в школу с углубленным изучением английского, она надеялась таким образом взять реванш у строптивого потомка бриттов: «Что, съел? Мою Марту не возьмешь!»
          Надо признаться, что до пятнадцати лет он меня мало «брал». Все изменил Пашка-черепашка. Кстати, насчет суффиксов «-ка», которыми мы щедро сдабривали наши родные имена.
 - Марта, это еще что такое? – развозмущалась мама, услышав, как мы  нежно называем друг друга «Кать-Ка, Паш-Ка, и Мартыш-Ка». – Нормальных имен нету, что ли? Что еще за собачьи клички?
 - У Крапивина, - решила я в очередной раз блеснуть начитанностью, - между прочим, все Ген-Ки, Иль-Ки, Шур-Ки и Яш-Ки.  Это говорит о близкой степени доверия друг к другу, а не о тайном желании принизить человеческое имя  до уровни собачьей клички!
Мама, сраженная Крапивиным и «близкой степенью доверия», больше эту тему не поднимала.
Вернемся к Пашке.
 - Меня на год в Америку отправляют, - сообщил он мне октябрьским утром по дороге в школу.
 - Ка-ак???
 - Та-ак!!! Мама говорит, «для  опыта».
 - Для опытов в поликлинику сдают, а не Америку едут…Паш, а мне можно с тобой?
 - Откуда я знаю? Спрошу дома, что там да как, может, и можно.
Загоревшись этой идеей, я сразу же после школы позвонила маме на работу и попросила ее, чтобы она узнала у Пашкиного отчима, можно ли и мне там учиться.
Вечером мы пошли к ним чай. И вот что мы узнали. Курсы усовершенствования языка длятся ровно год. Проживание – только в студенческом общежитии, для полного погружения в языковую среду. Занятия начинаются в 8.00 утра и заканчиваются в 13.00. Выходные: суббота и воскресенье. Начало занятий -  в ноябре. По окончании вручается сертификат, подтверждающий факт обучения в одном из лучших ВУЗов Америки – Университете Юты.
 - Там же мормоны! – ужас в глазах моей мамы.
 - Не съедят! – парировала бабушка, когда ее поставили в известность, что нежно любимый всей семьей «цветок душистых прерий» мечтает пожить  и поучиться в  ужасной Америке в ужасном и моромонском штате Юта. – Самостоятельность надо поощрять!
 - А школа? – прищурился папа. – Одиннадцатый класс в следующем году!
 - И что? – невозмутимо повела бровью бабушка. – В чем проблема? Будете отправлять  домашние задания факсом, договоритесь с учителями о сдаче контрольных, вот и все! Учебники за одиннадцатый класс пусть берут с собой! Идея просто великолепная! А с вами ничего не случится, подумаешь, год, в Англии детей с детства в закрытые школы отправляли, и ничего, все живы и здоровы остались, или вы думаете, она всю жизнь будет у вас под крылом сидеть? Я – за поездку!
И помогла с документами.
           И вот мы с Пашкой, немного испуганные, садимся в середине ноября того же года в самолет, летящий в Солт-Лейк-Сити. Из аэропорта нас встретит машина и повезет в маленький университетский городок на северной границе штата. Наши родственники дружной толпой дарят нам напоследок свою любовь, слезы и наставления.
 - Упсссссссссссссс, - только и можем мы сказать, когда самолет взлетает. – Как будто на фронт провожали…
          Америка – Как много в этом звуке, Для сердца русского слилось, Как много в нем отозвалось… Небольшой микроавтобус  «Форд» плавно остановился возле огромного и готичного, как католический собор, здания университета. Из машины на свет божий вылезают ( в порядке очередности) будущие суперспециалисты в области английского языка и литературы: Беяс (Азербайджан, Баку), Станислав (Польша, Стшегом), Марта (Россия, Москва), Арун (Индия, Пенджаб), Павел (Россия, Москва), Малгожата (Польша, Лодзь («Нету такого названия – Лодзь,» - позже просветила меня она, - «есть Вуджь!»)), и так далее, и все в таком же духе: с каждой страны по паре, итого – 16 человек, для которых университет на целый год станет родным домом. У входа нас встречает куратор курсов, знакомится, проводит  экскурсию, попутно нас осчастливливают краткой лекцией, посвященной истории  и обычаям университета, показывают классы, лаборатории, библиотеки, мимоходом обращают наше внимание на чудесный парк, зеленым и безбрежным кольцом замыкающий  в свои объятия серое здание, затем нас знакомят со всеми преподавателями, и спустя каких-то три часа нас наконец-то провожают в комнаты.
 - Изверги, - бурчит Пашка, - даже Баба-Яга несчастных путников сначала кормила-поила, в баньке мыла, а потом уже ела…
          Моя комната № 327 расположена в левом крыле университета. Точнее, моя и соседкина. Я  несмело подхожу к свободной кровати, присаживаюсь и оглядываюсь по сторонам. Интересно, моя соседка, какая она? Попробуем составить ее портрет по вещам. Итак, плакаты на стене: музыкальные группы. Их названия мне ни о чем не говорят. Плюшевый кот на кровати. Что ж, котов я люблю. Вещи, висящие где и на чем угодно, только не шкафу. Да уж, похоже, девушка не забивает себе голову всякими глупыми мыслями о порядке. Дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилось самое невероятное из всех виденных мною существ: невысокая девушка-блондинка с торчащими  в разные стороны волосами, целой кучей всяких фенечек, браслетиков и ниточек на запястьях, огромных ботинках на толстой подметке, вязаном жилете и шелковой фиолетовой юбке. Я остолбенев, смотрела, как она, натянув указательным пальцем внешний край глаза, внимательно изучает меня.
 - Извини, я опять забыла надеть линзы, - улыбнувшись, мило чирикнула она, - сейчас, минуточку…
Покончив с этой процедурой, она протягивает мне ладонь и представляется – Ида.
 - Марта, - протягиваю я, продолжая во все глаза изучать этот весьма интересный объект. Объект, ничуть не смутившись, весело порхает по комнате, что-то достает, что-то роняет.
 - Извини, а что это у тебя на шее? – с любопытством интересуюсь я.
  - Где? А-а, это… Это руны. Вот моя руна – Лагуз. Сильная, целеустремленная, очень женская руна, помогает мне в учебе, ведь я- будущий психолог. А вторая – Эваз, руна-помощница. А какие у тебя руны-покровители?
 - Не знаю.
 - Хочешь, погадаю?
 - Конечно, хочу!
Она достает потертый кожаный, совсем сказочный мешочек, велит мне потрясти его, затем – вытянуть руну. Я послушно трясу и вытягиваю руну…
 - Райдо!!! – удивляется Ида. – Надо же…
 - Что такое? – пугаюсь я – Это плохая руна?
 - Нет, наоборот… Эта руна определяет Путь человека и все, что его касается. С одной стороны, она характеризует путь в буквальном смысле этого слова, как физическое перемещение в пространстве или дорогу, а, с другой стороны - четыре стороны света и сочетание их, все виды направлений пути, а также компас. Райдо делает "послушным" путь сквозь время, или течение какого-либо явления.  Еще одной сущностью руны является перемещение между мирами и все виды медитации. Но это не только руна пути, она подчиняет себе космические законы Справедливости. Вообще-то это руна или юриста, или просветленного человека.
 - Я не юрист, и не ясновидящая, - пожимаю я плечами, - хотя сама руна мне очень нравится. А вторая?
 - Нет, когда выпадает Райдо, ему не нужен спутник. Это – руна-одиночка. Она самодостаточна сама по себе. Да уж, впервые такое вижу…
 - Мама, - возбужденно кричала я в телефонную трубку неделю спустя, - здесь так классно!!! Английский у меня идет на «ура», уроков, правда, много, а так все отлично! У меня такая соседка по комнате! Ида, она из Швеции. Пашка? Тоже хорошо, он живет в одной комнате с парнем из Луизианы. Деньги? Да их  тут особо не на что тратить, так что ничего мне не пересылайте. Мамуль, как там Катя? Скучает? Передавай ей ОГРОМНЫЙ привет, скажи, что ей уже отослала несколько писем, скоро придут. Мамуль, передавай привет папе и бабуле, и Анне Исаевне, и всем-всем-всем! Да, хорошо. Кормят? Тоже хорошо, у нас все отлично, не волнуйтесь! Уроки? Конечно, делаем! Хорошо, пока!
 


Глава 3.
К  ЧЕМУ ПРИВОДИТ ТАНГО.
Где мы жили, как мы жили,
Улыбаясь и печалясь?
Мы сегодня позабыли,
Потому что повстречались
Навсегда…
Мы не знаем кто откуда
И забыли кто мы сами.
Только знаем, ЭТО - чудо.
И случилось ЭТО с нами.
Навсегда...
Ночь подходит к середине
И поет на счастье птица.
Только знаем - нам отныне
Невозможно разлучиться
 Никогда...
«Песня Золушки и Принца»
 
15 декабря. Куда ни глянь – везде объявление:
«Грандиозное празднование Рождества! В честь 200-летия университета! Приглашаются все студенты!  Купи билет на праздник и участвуй в  праздничной лотерее-сюрпризе!  Вас интересует приз? Это секрет! Но вы будете поражены! Ждем! Входная плата – 5 долларов. Деньги, вырученные за лотерею, пойдут в Фонд Помощи Бездомным животным, патронируемый нашим учебным заведением. Билеты можно приобрести в редакции  студенческой газеты.»
Рождество в Америке… Что может быть красивее и интереснее? 
 - Ну, Ида, что скажешь?
Мы выходили из столовой и наткнулись на ребят, весело прикреплявших стотысячное объявление. Ида забавно сморщила носик.
 - Бездомные животные? Гм, это всегда актуально.
 - Я о вечеринке.
 - Пошли покупать билеты, - пожала плечиками соседка по комнате, - думаю, там будет весело.
 - Паш, ты купил билеты?
 - Какие еще билеты?
 - Я так и знала! Вот, держи, и не забудь сказать спасибо лучшей подруге, которая заботится о твоем досуге. – Я жестом фокусника достала красивый кусочек голубой бумаги.
 - Не понял…
 - Паш, -я округлила глаза, - ты что? Весь университет только о рождественской вечеринке гудит, а ты не знаешь! Чем ты так увлечен, если не секрет?
 - Секрет, - пробурчал Пашка, засовывая кипу исписанной бумаги в тумбочку. – Ну-ка, покажи… Ага, танцы значит…
 - Ну, тебя же никто не заставляет танцевать, - засмеялась я, - просто пойдем, посмотрим.
 - Что надеть, - металась в День Икс по комнате Ида. – У меня ничего нет! – она подскочила к шкафу, и отчаянно рванула дверцу на себя.
 - Ну, если ЭТО ты называешь «ничего», -  ехидно сказала я, наблюдая, как из битком набитого шкафа вываливался весь ассортимент магазина женской одежды.
 - Это все не то, - топнула ногой Ида.
Мы задумчиво посозерцали над грудой вещей.
 - Вот, смотри, - я извлекла из кучи-малы нечто серебристо-голубое на тонких бретельках, - ну-ка, посмотрим… Это идеально подходит под цвет твоих глаз. Смотри, - и я подтолкнула упрямую Иду к зеркалу.
 - О, - удивленно сказала девушка-которой-ну-совсем-совсем-нечего-надеть, - а я и забыла об этом платье. Я ведь его даже не надевала ни разу! Это мне сестра подарила, год назад. Не мой стиль, но…Супер! Марта, дай я тебя поцелую!
 - Я не той ориентации,- хохотала я, стараясь увернуться от пылких объятий возбужденной шведки.
 - А под это платье – вот эти туфли, - сверкая глазами, Ида продемонстрировала мне очень красивую пару обуви. Черные с серебром. Ремешок, страстно и нежно обвивающий щиколотку. И каблуки. Высота – 10 см.
 - Не упадешь? – недоверчиво спросила я.
 - Не-а, - задорно засмеялась Ида. –Знаешь первое правило каблука?
 - Нет.
 - Первое правило каблука гласит, - и Ида модельной походкой принялась дефилировать по комнате, - забудь, что на тебе каблук! Спина – прямая, мышцы живота и тазобедренный сустав – напряжены, остальное – свободно, походка – от бедра, косточки вот здесь, - она показала на коленки, - при ходьбе нежно касаются друг друга, сначала – пятка, потом - носок! Запомнила?
 - Ага.
          Вечеринка начиналась в 19.00.  Перед парадно украшенным входом в зал я чувствовала себя Золушкой, отправляющейся на первый бал, о чем сообщила Иде.
 - Да ладно тебе, - недоверчиво протянула соседка. – Ты просто красавица! Что это, первая вечеринка, что ли?
 - Для меня – первая. В Америке.
 - Ой, - засмеялась Ида, -не бери в голову. Мы отлично проведем время!
 - Ида? – неуверенно сказала девочка с психфака, стоявшая недалеко от входа.
 - Ида! – гордо вздернул носик «лукавый эльф».
 - Тебя не узнать, ты такая….
 - Блестящая, - насмешливо подсказала я.
И, прыснув, мы впорхнули внутрь.
          Ух ты! Зал меня ошеломил. Наверно, его декорировали неделю. Цветомузыка, зеркальный шар, сцена, на которой вовсю проверял микрофон Джон, бессменный ведущий всех вечеринок, студент факультета психологии, всеобщий любимец, весельчак и балагур, словом, доктор Ливси.  К слову, потом он сделал блестящую карьеру на местном телевидении. Но это потом, а сейчас к нам с Идой подбежали знакомые девушки, и спустя несколько секунд мне уже казалось, что я родилась в этом зале. Музыка настойчиво приглашала танцевать, вокруг стояли чаши с пуншем, Пашка где-то в  отдалении флиртовал с веселой девушкой в очках, Джон на сцене превзошел сам себя, смех, веселые вскрики, приветствия, поздравления…Как же там было здорово!
Внезапно в музыку вкрался барабанный перестук.
 - Внимание! – весело сказал Джон, - а сейчас наступает кульминационный момент нашего праздника! Достаньте ваши билеты! Видите номер внизу? Это и есть  число тех двух счастливчиков, которые спустя каких-то две минуты выиграют в лотерею! Итак, на сцену приглашается наш ректор!
Ректора встретили громом аплодисментов.
 - Мистер Уоттерс вытащит счастливые числа! Барабан на сцену!
Барабан тоже встретили овациями.
 - Раскручивайте, - Джонни пригласительным жестом кивнул ректору. Ректор, весело улыбаясь, раскрутил и вытянул первую свернутую в рулончик бумажку.
 - Первый счастливый номер… Но нет,…
В зале раздался обиженный рев.
 - Подождите,  - загадочно сказал изверг-ведущий, - за числом один всегда идет число два. Мистер Уоттерс?
Ректор вытянул второй рулончик.
 - А теперь, - продолжал издеваться Джон, - объявляю главный приз. Тысяча долларов! Каждому! Но! Счастливчики вначале должны…- Джонни сделал многозначительную паузу, - станцевать танго!
Зал затих.
 - А если два парня? – поинтересовался какой-то зритель.
 - Или две девушки? – поддержал его женский.
 - В этом-то и вся соль! – радостно сказал наш шоу-мен. – Все равно станцуют!
Зал взорвался хохотом.
 - Первый номер, - Джон многозначительно обвел публику взглядом, - сто двадцать третьий!
В левом углу зала раздался испуганный вопль «Нет!!!», затем какая-то возня, и человек пять парней-старшекурсников под одобрительный рев почтеннейшей публики вытолкнули в центр зала какого-то двухметрового парня.
 - Ох, - страдальчески вздохнула Ида, - ну и повезло же кому-то!
 - Ида, ты хотела сказать Не повезло? КАК можно станцевать танго с такой башней?
 - Ах, ты ничего не понимаешь, - скорбно махнула рукой фанатка дядей-Степ. – Это же Барт Стюарт! По нему весь колледж сохнет!
 - Ха-ха, а прикинь, сейчас выпадет номер какому-нибудь парню-пигмею!
Мы с Идой согнулись пополам от хохота.
 - Второй номер… двести девятнадцать!
Теперь настал мой черед кричать «Нет!»
Я физически почувствовала, как на меня весело смотрит пара тысяч глаз.
 - Ида, быстро меняемся туфлями! – лихорадочно зашептала я. Слава Богу, у нас одинаковый, тридцать шестой, размер ноги.
 - Номер двести девятнадцать, на сцену, мы ждем! – веселился Джон.
 - Она переобувается! – выкрикнула какая-то добрая самаритянка, стоявшая рядом со мной.
 Снова смех.
«Ну, ничего, голубчики, - мстительно думала я, отважно пробираясь к центру зала, - главное, чтобы партнер хоть немного умел двигаться, и еще чтобы я не полетела с каблуков, а дальше – дело техники…» Боже, какой же он огромный! Тут ходули нужны, а не туфли.
Наверно, Катю и Лилию Аблязизовну Абкадырову сильно мучила икота в тот судьбоносный миг, когда я, гордо выпрямив спину, шла к самому красивому парню в мире. Голубые глаза. Светло-русые, красиво  подстриженные волосы. Идеальное тело. Идеальное лицо. Оживший олимпиец. И выражение его глаз. Он смотрел так, как будто к нему идет сама смерть. «Что такое? Его смущает мой рост? – испугалась я. – Или он совсем не умеет танцевать? Так, сосредоточься…»
В голове в ускоренном режиме проносились события годичной давности. В школе начал работать драмкружок. Руководительницей питомника юных дарований назначили Лилию Аблязизовну Абкадырову, татарку.
 - Ну и имечко, - возмущалась Ксюша Стрижевская. – Рай для логопеда!
Но первое же занятие остановило все выпады в адрес нечеловечески сложных имени-фамилии. Невысокая, совсем не похожая на татарку, красивая женщина с ледяным взглядом сразу же показала, кто в доме хозяин. Нет, она никогда не повышала голос. Но она умела ТАК посмотреть… Харизматичная. Итак, она предложила пьесу о студентах  Нью-Йорка. По ходу действия требовался танец.
 - Ой, давайте поставим танго, как в «Запахе женщины» ! – подпрыгнула на стуле Катя.
 - Отлично! Только придется пригласить хореографа.
  - А у нас Катя хореограф! – весело сказал Саша Трошин.
 - Да, она занимается бальными танцами с восьми лет, - поддержала его Таня Семенюк.
 - Еще и балетом! – ввернула я. – И в «Тодесе» танцует!
 - Кто бы мог подумать! – весело сказала Лилия Аблязизовна. – Катя, тебе задание! На следующем занятии расскажешь нам историю танго! А сейчас я посмотрю, что вы умеете…
 - Корова, - кричала на меня Катя, разучивая со мной и Сашей Кореневым из параллельного класса этот танец-мучение. -  Что я тебе говорила? Танго – это больше чем танец! Это страсть, это чувства, это темперамент, это драма! Мне нужен взрыв! Понимаешь, взрыв!
 - А я что делаю?
 - А ты двигаешься, как будто тебе в ж. морковку засунули! Внезапность! Саша, я говорю внезапность, блин! Экспрессия! Так, хорошо… Медленный шаг, два быстрых, медленный, поворот… Поворот, я говорю!!! Партнер, я не вижу страсти! Марта, корова, не спи! Наклон!  Глаза! Они у вас, как у двух мороженых селедок! Вы должны гореть! Ритм, держите ритм!
Как я ее тогда ненавидела! И как я сейчас была ей благодарна!
  - Привет! – сказала я, отважно глядя на него с «высоты» моих 1.64 (плюс каблук, итого – 1.74).
 - Привет!- растерянно отозвался он.  – Я тебя раньше не видел…
 - Я из России,- объяснила я, - приехала в ноябре. Курсы усовершенствования языка. Ты умеешь танцевать танго?
 - Умею, - сказал партнер по танцу, все еще продолжая как-то испуганно смотреть на меня. Или не испуганно? Но я никогда прежде не видела ТАКОГО взгляда.
 - Я тоже. Так что не переживай!
 - Да я и не переживаю.
 - Партнеры, на сцену! – громовым голосом произнес Джон.
 - Представьтесь, пожалуйста!
Мы представились. Барт крепко держал меня за руку. Меня вдруг начала бить нервная дрожь «А вдруг не получится? А вдруг упаду!» Барт, словно подслушав мои мысли, нагнулся ко мне и тихо прошептал:»Не переживай!»
 - Можно просьбу? – обратилась я к ведущему. – Поставьте, пожалуйста, музыку из фильма «Запах женщины»!
- Диджей, вы слышали? Такая музыка есть? Отлично, начинаем! Доллары ждут! – подмигнул нам звезда вечеринок.
В зале погасили свет. Луч прожектора упал в середину сцены. Мы  встали друг напротив друга. Барт, учтиво поклонившись, пригласил меня на танец. Зал замер. «Хорошо, что на мне красивое платье, а не брюки». Платье и в самом деле было просто прекрасным: черный, тонкий, нежно обнимающий тело трикотаж. И длина самая подходящая для этого танца – подол платья «целовал колени». «Ну, Америка, держись!» Я посмотрела в глаза партнера. В них было восхищение и что-то еще. Что же именно?
Зазвучали вступительные аккорды. «Боже, да он отлично двигается!» - удивленно подумала я, чувствуя кожей то, что Катька называла духом танца. Страсть, накал эмоций, все это, сливаясь воедино, порождали ту самую струю, которая вовлекала тебя в свое течение всего, без остатка. Я прикрыла глаза. С таким партнером мне ничего не страшно… Ритм, поворот, скольжение… Темп, страсть! И легкая грусть в конце…
Музыка закончилась.
           И тут началось такое! Зал просто неистовствовал! На сцене что-то восхищенно кричал Джонни. А Барт, счастливо улыбаясь, держал меня руку. Его глаза светились торжеством, когда он смотрел вниз, в зал, словно он наконец-то сделал то, чего не мог сделать очень давно.
Мы сошли со сцены. Нас тут же разъединила толпа поздравляющих друзей, сокурсников и просто студентов, стремившихся выразить свое восхищение.
 - Марта, ну ты даешь! – это Пашка.
 - Я просто в шоке! Мои туфли сослужили тебе хорошую службу, да? – а это Ида.
 - Я снял это на видео! Бомба! – возбужденно кричал мне Стив, занимавшийся видеосъемкой всех студенческих праздников.
И еще сто визгов в таком же духе.
А я смотрела вперед, туда, где стояла вторая звезда вечеринки. Он улыбался, окруженный  толпой студентов и студенток, что-то говорил, но взгляд его был прикован к одной точке. Ко мне.
Остаток вечеринки я помню смутно. Как в тумане. Мне казалось, что я попала в центр какого-то белого облака: вроде все слышу и даже отвечаю, но…
          Полночи я не могла заснуть. Вертелась, крутилась, пыталась расслабиться, перекладывала подушку, считала слонов. Все тщетно. Сон упорно не желал меня посещать. Я закуталась в одеяло, села на подоконник. Тихо как… Луна освещала приглушенно-таинственным светом нашу комнату, и все казалось таким сказочным…
           Полнолуние. Вот в чем дело. Луна всегда на меня странно действует, я не могу спать, как бы я ни устала днем. Мы с соседкой-луной смотрели друг на друга до четырех часов утра. Затем напряженный день все-таки взял реванш, и я рухнула в кровать. И вот какой странный сон мне навеяла луна.  Какое-то куполообразное здание с маленькими круглыми окнами, рамы которых были выкрашены в красивый синий цвет. Стены серые, с белой мраморной крошкой. Везде стояли прямоугольные тюки, обернутые рогожкой; сидела моя соседка по московской квартире Инна и весело что-то рассказывала. Было тепло и уютно. «Это мукомольный цех»: почему-то решила я.. Там же находился и ее муж Дима. Он курил и тоже что-то рассказывал Маленькая дверь, возле которой я удобно устроилась на тючке, вдруг стала расползаться, как чернильное пятно, превращаясь в воронку. Я испуганно посмотрела в окна и увидела, что они стали огромными, с выпуклыми темно-серыми стеклами. А за окнами сверкали молнии красивого и одновременно жуткого мертвенно-белого цвета. «Надо  пойти, посмотреть», - решила я, ужасно боявшаяся в реальной жизни молний и грозы, и решительно шагнула в воронку.
          Я стояла на вершине холма, поросшего ярко-зеленой травой. Куда ни глянь – везде холмы, большие и маленькие, и везде клены… Огромные, с серебряными стволами и золотыми листьями. Я улыбнулась. Такого умиротворяющего чувства покоя не почувствуешь на нашей грешной Земле. А здесь каждая секунда дышала жизнью, светом, и молнии не были чем-то смертельно опасным. Они были просто стихией, не причиняющей вреда ничему и никому. Передо мной появился Барт. Он обнял меня, и мы начали целоваться так, будто это мы только что придумали поцелуи. И это было самым прекрасном в этом самом прекрасном во всей вселенной мире. Затем, как это часто бывает во сне, произошла резкая смена кадра. Я оглянулась, и увидела, что все холмы сплошь покрыты угольно-черными воронками, медленно поглощающими в себя все. «Барт!»: испуганно закричала я. И проснулась. Посмотрела на часы. Пять утра. Прокрутилась в кровати до семи, тщетно пытаясь вновь заснуть. Затем, плюнув на это бессмысленное занятие, побрела  в сторону душевой. Странно, но спать вовсе не хотелось. Одевшись и накрасив глаза, я тихонько, чтобы не разбудить мирно посапывающую Иду, вышла из комнаты. И куда идти? В парк!
В парке я, поплотнее закутавшись в куртку, стала вспоминать события вчерашнего вечера. Все было просто отлично, но…Но почему же я себя чувствую настолько смущенной? Как будто сделала вчера невесть что… Подумаешь, наконец-то станцевала танго так, как надо! Но нет, дело не в танго. «Хватит обманывать саму себя!»: разозлилась я. «Дело в этом (господи, я даже смущаюсь назвать мысленно по имени, вот это новости, да что же со мной творится?) в этом верзиле (о как!) …Да, дело в нем. Я… Я же не влюбилась?????»
С любовью у меня были свои счеты. Мама сокрушалась, что я черствая. В плане эмоциональном. Вернее, в чувственном. «Я в ее возрасте уже вовсю тайком от мамы бегала на свидания. Влюблялась на разрыв аорты. Писала стихи. Ходила на танцы. А Марта просто ледышка какая-то! В кино сходить – с подружками. Побеседовать о смысле жизни – с папой или Пашей. А что  Паша? Он ей как брат!»: взволнованно делилась наболевшим моя мама-озабоченная-отсутствием-парня-у-своей-дочери с тетей Раей, ближайшей подругой и отличнейшей актрисой по совместительству. А я искренне не понимала, как можно влюбиться до потери сознания. Да, мне нравились некоторые мальчики, я нравилась некоторым мальчикам, но это все было не то. Единственное, что я испытывала: легкое увлечение, не более. Хотя даже «увлечение» является understatement. И тут нате вам, принимайте и кушайте полной ложкой! Для этого надо было прилететь на другой конец света! Внезапно я вспомнила строчку из стихотворения Евгения Вучетича, которая неясной тенью вчера крутилась в моей голове, когда Барт на меня смотрел: «А в глаза твои посмотреть – это рай увидеть и …смерть».
Вот вляпалась! А, может, мне это просто кажется? Переволновалась вчера, и все такое… А сон? Темные игры подсознания, выталкивающие наружу очевидные факты… Окончательно запутавшись, я мысленно махнула рукой на самокопание и решила просто прогуляться и остудить дурную голову. Голова остужалась достаточно долго, наверно час. Так, а теперь пора возвращаться. Подходя к своему корпусу, я увидела…Барта. Он сидел на ступеньках. Я остановилась. Кажется, это называется материализацией мыслей. Он улыбнулся, и показал рукой, мол, садись рядом. Я, густо покраснев, весьма неловко присела за километр от  столь любезно предложенного мне места.
 - Не спится? – прервал молчание Барт, кинув в мою сторону быстрый взгляд.
Я смущенно улыбнулась: Нет. Я встала в пять утра. А легла в четыре.
 - А я вообще не спал, - усмехнулся Барт.
 В моей голове тут же пронеслась стая самых невероятных мыслей.
 - Да? А почему?
Он снова посмотрел на меня. Потом на дерево, росшее перед корпусом. Потом  на меня. И ничего не сказал.
 - Пойдем отсюда, а? – жалобно попросила я. – Скоро все проснутся…
 - Нет, сегодня все проснутся нескоро, - улыбнулся Барт. – Слишком поздно легли.
 - Я не хочу тут оставаться. Пошли, прогуляемся, а? Погода хорошая.
 - У меня есть встречное предложение, - заявил неспящий в Сиэтле, продолжая рассматривать дерево. – Поедем куда-нибудь?
 - Давай, - нерешительно протянула я.
 - Не боишься? – засмеялся любитель автомобильных прогулок, резко принимая вертикальное положение.
 - Боюсь. А вдруг ты маньяк, которого разыскивает полиция штата? – я не верила, что все это происходит наяву, а мой язык продолжал молоть глупости – Или ты собираешься похитить меня и требовать выкуп у убитых горем родителей?
Он расхохотался.
 - Так мы едем, или нужно подождать пару часиков, пока ты насмеешься вдоволь? – ехидно поинтересовалась я. – Хотя, пара минут у тебя еще есть. Мне нужно взять солнцезащитные очки. Смотри, не убеги.
-Не убегу, - спокойно сказал он. – От себя не убежишь.
Я думала над скрытым смыслом этой последней реплики, пока разыскивала очки, которые согласно закону подлости убежали невесть куда, когда писала записку Иде, чтобы она не волновалась обо мне,  проснувшись, когда пулей слетала вниз, когда садилась в машину, когда мы выехали за территорию университета…
 - Куда едем? – спросил Барт, когда мы подъехали к развилке.
 - Куда хочешь, - пожала я плечами, -я же здесь недавно.
 - Хорошо, - улыбнулся он.
 - Барт?
 - Что?
 - А что ты делал на крыльце?
 - Сидел! – засмеялся он
 - А… - разочарованно протянула я.
 - Ага, - передразнил меня Барт. – Ждал тебя.
 Я даже не знала, что ответить на это. А даже если бы и знала, то не ответила бы. У меня застрял весь воздух в легких. Это слишком невероятно, чтобы быть правдой.
 - Зачем? – разумеется, я задала самый неподходящий из всех самых неподходящих вопросов.
 - Затем,- жестко ответил он,  резко выруливая в сторону. – Приехали. Будешь кофе?
 - Буду.
Мы сидели на вершине невысокой горы, под нами шумел лес; пили кофе, и каждый думал о своем. И это было прекрасно. Только вот это было окрашено легкой грустной нотой вчерашнего танго, нотой, напоминавшей, что все в этом мире, все мгновения, как прекрасные, так и ужасные, имеют начало и конец… А мне так хотелось, чтобы это предрождественское утро в штате Юта длилось вечно!
 - Здесь так хорошо, - мечтательно сказала я, глядя вдаль, в лес. – Я обожаю горы. Спасибо, что привез меня сюда.
 - Всегда пожалуйста, - улыбнулся Барт. – Ты не замерзла?
 - Нет.  Можно вопрос?
 - Давай.
 - Где ты так научился танцевать?
 - О, - рассмеялся он, - это долгая история. Я тебе обязательно как-нибудь ее расскажу. А сейчас, - он посмотрел на часы, - нам пора ехать назад. У меня скоро самолет.
 - Домой, на Рождество?
 - Да. А ты?
 - Ну что ты! – засмеялась я, - мы же только приехали! И у нас Рождество празднуют 7 января. Православие. А вообще у нас самый любимый праздник – Новый Год. Жаль конечно, что мы с Пашей не дома. Это первый Новый Год, проведенный без родителей.
 - Паша – это кто?
 - Одноклассник. Это он мне рассказал о курсах. А еще лучший друг. Практически брат.
 - Ты одна в семье?
 - Да. А ты?
 - О,  - улыбнулся Барт, открывая передо мной двери машины, - у меня два старших брата-близнеца и еще Лиззи, она младше меня на год.
 - Ничего себе! Ну у тебя и мама!
 - Я родился в Англии, а мама шутит, что там легче родить, чем сделать аборт.
Я густо покраснела.
  - Ну, и еще мама говорит, что дети у нее все просто замечательные, один лучше другого, и что грех не пускать таких детей на свет.
 - У тебя мама такая религиозная? – недоверчиво спросила я.
 - Нет, просто у моей мамы такое чувство юмора, - усмехнулся он.
 - А куда ты сейчас летишь?
 - В Нью-Йорк. Там у родителей дом, бизнес и все такое. Приедут братья. Придет Лиз. Сто штук гостей. Тоска смертная.
 - Ну так не лети! – засмеялась я.
 - Я бы с радостью, - он быстро скользнул по мне взглядом, - но ведь уже пообещал. Я там надолго не задержусь.
«Класс!»: возликовала я про себя.

 ГЛАВА 4.
О МУЖЧИНАХ И ЖЕНЩИНАХ.
          Рождественские каникулы прошли весело. Барт, как и обещал, пробыл в Нью-Йорке совсем недолго, и вернувшись в Юту, принялся работать личным гидом-экскурсоводом для меня и Пашки. Мы побывали в стольких удивительных местах! Мы сделали целую кучу фотографий. Мы наслаждались каждым моментом.
          Одно только смущало. Присутствие Барта действовало как-то странно на меня. Я никогда прежде не встречала такого человека. То я  вся сжималась, и из меня нельзя было даже слова вытянуть, то вдруг резко начинала болтать всякую чепуху, а потом сама себя за это нещадно ругала. Иногда рядом с ним я чувствовала себя маленькой-маленькой девочкой, и не только из-за его роста, а иногда на меня накатывала такая волна нежности… Вот эта двойственность меня и пугала больше всего. Сейчас я, конечно же, понимаю причину этого состояния. Женщины, согласно многоумному японскому верноподданному Масе, делятся на две группы: на тех, кто в мужчине ищет отца, и на тех, кто ищет в мужчине сына. Прожив не одну пару лет, и пройдя не одну сотню психологических тестов (ну люблю я самопознание!) я пришла к такому интересному выводу: я – середина. Как и у бедного Орра Урсулы Ле Гуин, мой результат ВСЕГДА был ровно посередине. Золотое сечение. Интроверт-экстраверт, ведущий-ведомый: ровно 50/50. Плюс знак зодиака двойственный: Рыбы. И что же из следует? А следует из этого то, что во мне женщина-мать и женщина-дочь идеально сбалансированы. И мне для гармоничного союза двух душ и тел был нужен мужчина, в котором  отец и сын равны. Скажите, вы часто такого встречали? Мужественного и нежного? Заботливого и веселого? Мудрого и бесшабашного? Сильного духом и нежного сердцем? Вам часто попадаются такие мужчины, в которых все это было слито воедино? Вот и мне не попадался. До шестнадцати лет. А что понимает девушка в шестнадцать лет? Она еще только-только начинает формироваться как личность,  она вся сплошной комплекс, умело или не очень замаскированный от окружающих, она еще толком не знает, что же нужно конкретно ей в этой жизни, в себе бы разобраться, для начала, потом в окружении… А тут судьба посылает ей такой сюрприз: идеального мужчину. Мужчину-мечту. Мужчину, о встрече с которым грезит каждая женщина от шести до ста шестидесяти.
          Ну, и вела я себя соответствующе. При каждой встрече с ним я, бледнее который были только вампиры, краснела, как помидор. Вначале. Меня мучили всякие глупости «А что окружающие скажут или подумают?» Плюс все комплексы шестнадцатилетней девушки расцвели буйным махровым цветом. Слишком уж хорош был Барт. Слишком уж красивыми и взрослыми были девушки университета. Слишком уж явно они пытались показать мне, кто я такая…
 - Он же из тех самых Стюартов! – объясняла  резкую нелюбовь всех девушек университета ко мне Ида,  вернувшаяся после каникул из Швеции.  – Это целая династия банкиров. А еще его дед был очень известным ученым, лауреат всех премий, которые только есть на свете. Да и сам он просто парень-мечта: красивый, занимается борьбой, чемпион штата в пятиборье, самый лучший студент факультета английской филологии, умница, золотые мозги, прекрасно воспитан! Да по нему тут весь университет сохнул, а он на всех ноль эмоций! Ну, все подумали, что он «голубой», и успокоились. А тут появилась ты! Как ты думаешь, что делает женщина, которую отвергли, причем очень вежливо? Да ничего хорошего! А тут таких – вся Америка! Забей ты на них, они просто завидуют!
 - А вдруг я ему не нравлюсь? - металась я по комнате как булгаковский Шарик, ошпаренный кипятком извергом-поваром.
 - Издеваешься? – недоверчиво протянула Ида.  – Когда вы рядом, вокруг вас возникает такое силовое поле, что к вам и близко нельзя подходить – раздавит. Ты что, с ума сошла? Он же с тебя глаз не сводит! И вообще, у меня есть одна теория, неоднократно подтвержденная практикой: если тебе кто-то нравится, значит, и ты ему тоже нравишься! Нет невзаимной симпатии!
 - Ой, не знаю…
Все мои мучения прекратились в один февральский день в столовой.
 - Я не понимаю, ну что он в ней нашел? – вопрошала толпу «Мисс-Университет-96» Сьюзен.
Она меня не заметила. Тут во мне что-то взорвалось. Брякнув изо всех сил подносом с едой об пол, я ОЧЕНЬ громко сказала: Наверное, то, чего он не нашел во всех вас, вместе взятых!
И гордо покинула сцену.
В тот же вечер я согласилась пойти с Бартом в кино. Вдвоем. Без Пашки.
 - Честно? – недоверчиво спросил суперпарень.
 - Честно. – я смотрела ему прямо в глаза. – Ты…извини, что я себя так веду. Я…просто у меня (ну, соображай же быстрее, устрица безмозглая!)… Просто у меня никогда не было парня!
 На его лице появилось такое изумление, словно я сказала ему, что я внебрачная дочь Саддама Хуссейна.
 - Честно, - (черт, когда же я перестану краснеть!)
 - У тебя в стране все слепые?
 - Нет, - смело парировала я, - дело во мне. И вообще, я хотела сказать, что у меня нет никакого опыта.
Сказала и ужаснулась. Фраза звучала так двусмысленно и так тупо-глупо, что я, развернувшись, помчалась прочь.
 - Фильм начинается в 20.00! – догнал меня смешок сзади.
«Ну вот, -  казнилась я, сидя над уроками, - сегодня ты показала ему, кто ты есть на самом деле. Полная дура! Черт, черт, черт, черт!»
 - Ида, сегодня у меня полноценное свидание, - уныло сказала я, когда она впорхнула наконец-то в комнату.
 - Вау! Созрела!
 - Ида, я не знаю. Я такой ребенок в таких отношениях.
 - Да ладно!
  - Правда!
 - Слушай, ты что, никогда ни с кем не встречалась?
 - Нет, -улыбнулась я.
 - Да ладно!
 - Честно!
 - У тебя что, проблемы?
 - Только с головой, - мрачно ответила я, зачем-то раскрывая учебник по биологии. – Мне никогда никто не нравился настолько сильно, чтобы…ну, ты понимаешь…
 -  Молодец! – с легкой грустью сказала Ида, садясь напротив моей кровати. – А у меня первый раз получился настолько…никаким, что я потом полгода отходила. Ну, в смысле секса.
Я снова покраснела.
 - Да я не о сексе. А вообще…
 - Ну, все парни только об этом и думают. Знаешь, - оживилась Ида, мы только сегодня проходили эту тему, о подростковом сексе. Так вот, 90% интимных связей подростки совершают под давлением, прямым или косвенным, со стороны сверстников. Так-то! И у меня так произошло. И у всех моих подружек. Да у кого не спроси о первом интимном опыте, все только плюются. Потом, конечно, - и Ида засмеялась, - дело идет на лад. Постой, а с чего ты вообще взяла, что вечер закончится на заднем сиденье машины? Он что, тебе прямо об этом сказал? Тогда пошли его подальше!
 - Нет, ну что ты! Просто как-то само в голову пришло.
 - Как будущий психолог, заявляю тебе – ты не готова. Тебе нужно время.
 - Ага. Я знаю.
 - Ты сильно изменилась, - констатировало будущее светило психиатрии, окидывая меня критическим взором. – Давай начистоту – что тебя волнует больше всего в этой ситуации?
 - Он, - шепотом призналась я. – Он слишком… Он идеальный. А я…
 - А ты тоже, - просто сказала Ида. – Запомни, все мы уникальны. Такой как ты больше нет. И такой как я – тоже.  И такого зануды, как наш мистер Бернс – тоже, - засмеялась она. -  Люби себя. И все.
«Чихай на всех»: вспомнился мне мультик про чертенка.
Почему такие простые до банальности истины доходят только через энное количество лет? Ведь КАЖДЫЙ знает, что он – единственный в своем роде. Что, только научившись принимать и любить себя таким, какой ты есть, ты откроешь новую главу книги жизни. Или даже переломишь судьбу. Но знать и осознать – это два совершенно разных глагола. Три буквы меняют все.
 - А давай посмотрим, какая у него руна, а? – внезапно предложила она.
 - Давай! – загорелась я.
Вновь появился на свет божий старый кожаный мешочек, снова мне предложили встряхнуть и вытянуть.
 - Райдо…. – недоуменно протянула Ида. – У вас одинаковые руны…
           Разговоры ли с Идой повлияли на меня, или выходка в столовой, или одна на двоих руна, но к Барту, ждавшему меня у корпуса,  вышла та же уравновешенная Марта, которая танцевала с ним на Рождество.
 - Ты отлично выглядишь, - мягко улыбнулся он.
 - Ты тоже, - вернула улыбку я. – Что за фильм?
Я не помню, о чем был тот фильм. Я помню это чувство, которому я наконец позволила наполнить себя до самых краев. И это было чудесно. Я помню волшебные глаза Барта, голубые с серебром, как небо над северным морем. О, это были глаза эльфа! Лунное серебро сияло из его глаз нежным светом, когда он в темноте кинотеатра смотрел на меня. Весь фильм он смотрел на меня, а я, таинственно улыбаясь, смотрела на экран. В тот вечер девочка-подросток переродилась в девушку, которая начинает понимать силу своего влияния на мужчин. О, это было непередаваемое чувство!
По-моему, мы ни о чем не говорили, когда ехали после кино в машине. Разговоры бы все только испортили. Я (и уверенна, что не одна я!) физически чувствовала волшебную магию этого необыкновенного вечера. Машина остановилась перед корпусом. Я опустила глаза. Мне совсем не хотелось уходить.
Ну почему он молчит? Может…
 - Почему молчим? – тихо спросил Барт. – Может…
Я прыснула.
 - Я только что подумала  о том же!
Мы рассмеялись.
 - Мне совсем не хочется уходить, - призналась я, устраиваясь поудобнее в кресле его прекрасной машины.
 - Совсем –совсем?
 - Ага! – кивнула я. – Придется тебе меня на занятия тащить. С применением грубой силы.
 - Договорились, - с серьезнейшим видом ответил Барт. – Буду неандертальцем.
«Ну почему мы говорим всякие глупости? Ведь ясно все…»
Я медленно повернулась к нему. Его взгляд. Он рассказал обо всем.
И, отбросив всякую наносную шелуху в сторону, он  обнял меня. А я поняла, что надежнее и спокойнее мне никогда не было. Даже мамины руки не могут сравниться с мужскими руками. Мамины – защищают, а мужские – оберегают.  Затем просто и естественно, как будто были рождены именно для этого момента, мы поцеловались. И это было в сто раз лучше, чем поцелуй во сне! Это было лучше…чем ВСЕ!
 - Потрясающе! – сказала я, - когда мы наконец-то сделали перерыв.
 - Можно закурить?
 - Кури на здоровье! – со смешком ответила я. – А у меня это был первый поцелуй!
Барт, выпустив струю дыма в открытое окно машины, озадаченно посмотрел на меня.
 - Не веришь? – продолжала веселиться я.
 - Может, ты в монастыре жила?
 - Может, просто в Москве не было тебя?
 - Вот это да! – он восхищенно смотрел на меня. – Марта, это же просто невероятно! Ты – самая необыкновенная девушка в мире, ты это знаешь?
 - Вот, сейчас узнала!
 - Шутки в сторону – это правда?
 - Да, это правда! – с вызовом ответила я. – А что тут такого? Я никогда никого не любила. А целоваться просто ради опыта: нет уж, увольте!
 - Ты как будто с другой планеты, - задумчиво сказал он. – Я никогда не встречал таких, как ты… Хотя,  - засмеялся он, -  у меня опыт тоже не гигантский. Мне никогда не были нужны отношения с безмозглыми куклами. Пару раз, - он улыбнулся, - я встречал очень интересных девушек, но все это было не то… И, - тут он замер на мгновение, словно пытаясь собраться с мыслями, - тут Вик вытащил меня на эту дурацкую вечеринку. Как я сопротивлялся, если бы ты только видела! А когда ты так отважно шла ко мне через весь зал, я подумал, что перебрал пунша. Так не бывает. Ты словно пришла из другого измерения…
 - Нравится научная фантастика? – ну, не умею я нормально воспринимать комплименты! Сразу же смущаюсь и увожу разговор в сторону.
 - Не играй в циника, ты прекрасно все поняла. А фантастика.. . Да, нравится.
 - Любимая книга?
 - Их слишком много.
 - Из фантастического жанра.
 - «Конец вечности».
 - Надо же, - потрясенно сказала я, - у меня тоже. Хорошо, еще вопрос. Любимая детская книга?
 - Я не знаю, слышала ты о ней или нет, но это «Мумми-тролли». Автор – Туве Янсон.
Я была потрясена. Нет, неправильно. Ошеломлена. Опять неправильно. Оглушена. Дело в том, что еще в мои не столь далекие четырнадцать, пообщавшись с достаточным количеством лиц мужского пола всех возрастов, я поняла, что это совсем не те люди, с которыми мне интересно. Пашка и папа – исключения, которые, как известно, лишь подтверждают правила. И тогда же я вывела для себя формулу человека, с которым мне будет интересно всегда. У НЕГО ДОЛЖНЫ БЫТЬ ДВЕ ЛЮБИМЫЕ КНИГИ: «КОНЕЦ ВЕЧНОСТИ» АЗИМОВА И «ПРИКЛЮЧЕНИЯ МУМИ-ТРОЛЛЕЙ» ЯНСОН. Остальное неважно. Ну, разумеется, он не должен быть маньяком-убийцей, наркоманом, алкоголиком, жадиной и психом.  Две любимые книги, фи, скажите вы. А вот и не «фи». Этот простенький тест подобен лакмусу: пройдешь – значит, на вещи смотришь через ту же призму, что и я. Просто, как все гениальное. Надо бы запатентовать…
 - А еще мне нравится Бредберри!
 - И Уиндем!
 - Уэллс!
 - Стругацкие, Лемм, Булычев! Ты их не читал?
 - Читал. В переводе.
 - Ну, Уэллса и компанию я тоже читала не в оригинале!
 - Я не думала, что ты вообще существуешь на свете, - сказала я Барту, после стотысячного прощания и поцелуя. Третий час ночи, а мы все не могли расстаться. После моего очередного «Мне пора» Барт только крепче прижимал меня к себе, и сметал все мои попытки уйти поцелуями. – Я ведь еще лет в четырнадцать поняла, каким должен быть Мой Мужчина. Рыцарем без страха и упрека. Только я была убеждена, что они есть только в книжках и фильмах. Ты – мой оживший литературный герой. Я говорю глупости, да?
Ответом был сто тысяча первый поцелуй.

ГЛАВА  5
КУДА ПРИВОДИТ ВОДКА? ВСЕ ОТВЕТЫ – НЕПРАВИЛЬНЫЕ! ПРАВИЛЬНЫЙ ОТВЕТ – В САЙЛЕНТ-ХИЛЛ.               
 Зом - зом, ночь за окном
   Звездная ночь падает с крыш
   Жертвами дня пахнет земля
   А ты смотришь в небо, я знаю, что ты не спишь
   Нет, нет, я не забыл
   Сколько с тобой мы, любимая, вместе
   Ведь так, как мы, никто не любил
   Может лет сто, а может и двести
Ногу свело «Волки»
Приближалось шестнадцатое марта, день моего рождения. К Иде пришли подружки и я, чтобы им не мешать, решила провести время в парке с книжкой, благо, погода располагала. Устроившись на ярко-зеленой скамейке, я читала « Ярмарку тщеславия».
Чьи-то руки, которые я узнала бы из тысяч подобных, нежно закрыли мне глаза. Я улыбнулась.
 - Ты же на тренировке! – притворно-негодуя сказала я.
 - Был..всех…победил…и…сплыл! (в паузах были поцелуи в щечку). Мне надо переодеться, от меня пахнет потом.
 - Да хоть в канализационную трубу упади, мне все равно, чем от тебя пахнет! – засмеялась я, и, убрав  ладони с глаз, потянула его за руку, чтобы он сел рядом.
 - Ты знаешь, что Пол выиграл литературный конкурс?
 - Да ладно! Когда?
 - Я узнал об этом пару часов назад, перед тренировкой. Теперь он получит денежный приз, и, возможно, предложение от издательства.
 - Ничего себе! А мне ничего не сказал, паразит! Ага, он прятал от меня какой-то текст, когда я принесла ему билеты на праздник. Ай да Пашка! Его отчим будет счастлив. Знаешь, а ведь он Пашку каждый день заставлял писать, говорил, что грех закапывать талант в землю. Молодец!
 - Его отчим – он…?
 - О,- мое лицо осветилось детской улыбкой, - он просто самый добрый, самый прекрасный актер и режиссер на земле! Я его обожаю! Он невероятно талантливый, и трудолюбивый, как пчела. Моя мама работает с ним в одном театре. Ей повезло. Для него проблема актера – его проблема, и потому  его театр – один из лучших в Москве. И в то же время он очень жесткий, без этого в их мире никак, разорвут. Он прекрасный управленец.
 - Ты ничего мне не рассказала о своей семье.
 - А когда рассказывать, когда мы все время заняты? – рассмеялась я. – Целуемся, целуемся, целуемся.
 - Тогда  приглашаю тебя сегодня вечером в одно необыкновенное место, там и расскажешь, - решил Барт, - оно не располагает ко всяким…хм…глупостям.
 - Что же это за место такое? –  «ужаснулась» я. – Кладбище, что ли? Я их не боюсь.
 - Мертвецов? И кладбищ? Не боишься? Совсем? – с каждым словом интонация понижалась и понижалась. – Зря, милая Марта, вот в одну далеко не прекрасную ночь к тебе кто-то зеленый и отвратительно-воняющий поскребется в окно, и скажет «БУУУУУУ»! Вот тогда забоишься.
 - У тебя уже был подобный опыт, да? – наигранно-испуганно спросила я. – И это нанесло непоправимый вред твоей нежной психике?
И вот я превратилась в космонавта. Меня крутила и вертела в невесомости центростремительно ускоряющаяся сила по имени Барт.
 - Пусти! – хохотала я, болтаясь между небом и землей. Вокруг меня безумным хороводом мчались деревья, скамейки и веселые лица студентов, решивших провести чудный денек на свежем воздухе.
Напоследок меня крутанули в воздухе, как шест, и, бережно прижав к могучей груди, вернули на грешную землю. Сей акробатический трюк получил свою толику аплодисментов от почтеннейшей публики, которая в качестве бонуса к солнечному дню получила еще и бесплатное цирковое представление. От меня же новоиспеченный трюкач вместо «Браво» и «Бис» получил удар увесистым томом Теккерея по голове.
 - Балбес! – надулась я. 
 - Не обижайся! – смеялся балбес.
Разве я могла на него обижаться?
 - Я пошла искать Пашку!
 - А я в библиотеку пошел, дописывать работу. До вечера!
Пашки не было в комнате. Не появлялся он и в библиотеке, где я очень быстро поцеловала в затылок переодетого в свежую одежду Барта.  Его не было в парке. Отсутствовал сей гнусный тип и в спортзале.  И, что самое обидное, минуту назад его все в этих местах видели! Я чувствовала себе Бендером. И где же мне его искать?
 - Станислав, ты Пашку случайно не видел? – вцепилась я в столовой в  поляка из Стшегома с наших курсов, проходившего мимо.
 - Не, не видел.
 - Черт, да куда же он делся? Люди, - обратилась я к залу, битком набитому жующей публикой, - кто-нибудь знает, где сейчас Пол, русский? Он только что выиграл литературный конкурс! И он еще об этом не знает!
Тут же выдвинулось миллион самых неправдоподобных версий.
 - А он у Вика! – внезапно сказал какой-то старшекурсник.  - Я видел, он в его комнату заходил.
 - А в какой комнате Вик?
Раздался взрыв хохота.
 - Он живет в одной комнате с Бартом, 645. - ответ прозвучал почти хором.
 - Спасибо! – звонко крикнула я. И помчалась к Вику и компании.
 - Войдите! – раздался густой, как патока, голос.
Я вошла. На одной из кроватей возлежал самый толстый из когда-либо виденных мной людей. На стуле сидел светоч мировой литературы.
 - ПАШКА!!! – я с визгом бросилась к нему, задев по пути плечом стеллаж, доверху набитый книгами, кассетами, кружками изогнутых форм и прочим. Первым натиска не выдержал толстый серый конверт, за конвертом вдогонку полетела синяя кружка, эстафетную палочку подхватила фотография Вика с какой-то белобрысой девицей…
 - Motherfucker, - только и успел сказать Вик, а вниз уже радостно летел толстенный том Хемингуэя, которому, очевидно, кружка, спокойно почивавшая на ковре, не нравилась.
 - Fuck, мне же ее мама подарила, - с укоризной сказал Хемингуэю Вик.
Пока Пашка пытался втиснуть строптивый том на место, я начала собирать фото, высыпавшиеся при полете из конверта. Ох, это же наши каникулы! Белл-Рок, Гранд-Каньон… Пашка. Барт. Я. Да, самые лучшие фото получаются только тогда, когда человек не знает, что его фотографируют…
 - Паша, я так поняла, что о премии ты уже знаешь, да?
Кивнули оба – и Пашка-Остиниашка, и толстень.
 - Вручение будет в понедельник, - лениво потянувшись, сказал человек-гора.
 - Впереди выходные, ведь так?
 - Так, - согласились слушатели.
 - Ну, так давайте отметим!
 - Это такая Рашн Традишн – выпивать в честь премии, - объясняли мы ничего-не-понимающему-в русских-традициях-американцу, захватив из моей комнаты сок, содовую  («Чтобы запивать!») и Иду («Да ладно тебе, завтра же все равно выходные!»), и три бутылки водки («Хорошо, что отец сунул на прощание!») из Пашкиной.
 - А не много? – боязливо поинтересовалась Ида, когда мы забрели в самый глухой угол парка.
 - Не, в самый раз! – успокоил ее Вик. – Будем учиться пить по-русски!
 Упс, это был первый раз, когда я попробовала водку. Ну и ощущеньице, я вам скажу!  Когда мы прикончили вторую бутылку, нам уже было начхать на университет, случайных пешеходов, преподавателя грамматики (наш с Пашкой-гениашкой), преподавателя психологии (Идин) и преподавателя латинского языка (Вика). Когда третья бутылка подошла к золотой середине, мы с Пашкой предложили спеть.
 - Рашн традишн,  - объяснял он Иде, - все, кто пьет водку, должны спеть.
 - Ой, -пыталась отмахнуться шведка, которой было уже глубоко положить и на Россию, и на традиции, и на водку.
 - Круто! – оживился Вик, у которого интерес к России и водке, наоборот, усилися.
 - Щас спою! – просипел как пес из мультика, Шаляпин.
 - Споем! Я с тобой! – тут во мне взыграли бабушкины гены. Мы уже перешли на русский.
 - Давайте! – довольно махнул рукой американец, который, видимо уже настолько проникся русским духом, что стал понимать русскую речь.
 -« Їхали козаки
Із Дону до дому,
Підманули Галю,
Забрали з собою. .» - начал переливами Пашка
 - Это же украинская песня! – запротестовала я.
 - Что ты имеешь против Украины? – прищурился Пашка.
 - Ничего, - удивилась я.
 - Ну, тогда пой и не вякай, песня сильно классная!
 - Ага, - кивнула я. И поддержала его сопрано чистейшей воды, бабушка была бы довольна: «Ой, ти Галю, Галю молодая,
Підманули Галю, забрали з собою.
Ой, ти Галю, Галю молодая,
Підманули Галю, забрали з собою.
Поїдемо з нами, з нами, козаками,
Краще тобі буде, як в рідної мами.
Ой ти Галю, Галю молодая,
Краще тобі буде, як в рідної мами
Ой ти Галю, Галю молодая,
Краще тобі буде, як в рідної мами
Везли, везли Галю
Темними лісами,
Привязали Галю
До сосни косами...» - заливались мы соловьями. Да, Пашка прав, песня классная! Наверно, тот кто ее написал, тоже налился водкой по самые уши… Иначе как объяснить тот факт, что Вик тоже пытался нам подпевать?
 - Ой, дальше не помню! – остановил свою залихватскую песнь Пашка.
 - Кажется, они ее потом подпалили… Вот гады… - изо всех сил сочувствовала я глупой Гале.
- Супер! Еще! – Вик приплясывал на месте. – Ваши  песни – просто высший класс!
 - Ой, ничего в голову не лезет… Ида, может подскажешь что-нибудь? – принялась я тормошить мирно спящую под кустом суровую дочь Скандинавии.
 - «Аббу» она тебе подскажет! – зашелся хохотом Вик.
 - Что тут, весело? – раздался сзади нас голос Барта
 - Барт, дружище! -  распахнул свои горячие объятия ему навстречу Вик. – Ты даже не представляешь, насколько круты рашн традишн.
Мы с Пашкой довольно закивали, да, мол, мы умеем принимать, угощать и развлекать  гостей.
 - Вижу, - сухо кивнул Барт в сторону спящей Иды.
 - Вспомнила! – радостно подскочила я. – Сукачев! Про ямщика!
 - Точно! Но мы еще и станцуем!
 - Пашка, ты гений!
 - Знаю, - небрежно махнул рукой Пабло. – Начинай!
 - «Эй, ямщик, поворачивай к черту,
Новой дорогой поедем домой.
Эй, ямщик, поворачивай к черту,
Это не наш лес, а чей-то чужой.» -  народным голосом начала я. У Барта упала челюсть. «Эх, и елок повалено, ох, не продерись!
Камней навалено, только держись,» - с чувством подхватил Пашка.
«Поворачивай к черту!» - свирепым хором рявкнули две звезды, две светлых повести.
          Ух, с каким чувством мы спели эту «Дорожную»!  И приплясывали, а Пашка даже изобразил нечто вроде гопака, а Вик пытался за ним повторять, а Ида мирно сопела под кустом, а Барт, бедняга, стоял, и не знал, плакать ему, смеяться или, так уж и быть, допить эту водку…
Он выбрал четвертое.
 - В машину, живо! – скомандовал он.
 В машине мы с Пашкой начали   «Вдруг как в сказке скрипнула дверь..», а Барт тормошил Иду.
 - Что, конец вечеринки? – возмущалась сплюшка-Сова.
 - Да, всем детям пора спать!
 - Сам ты деть! – обиделась Садовая Соня.
В машине мне стало плохо. Остановившись, Барт бережно поддерживал мою дурную голову, пока меня нещадно рвало, принес мне воды, когда приступ закончился, прижимал меня к себе, как ребенка, когда на меня напали пьяные слезы стыда. И рвота накинулась с новой силой.
 - Барт, мы пешком дойдем, заодно остудимся, ОК? – предложил Вик.
 - А что с Мартой делать? – спросила Ида. –Настучат ведь, у нас такие соседки…И попадет всем.
 - Марта сегодня переночует у меня, - морщась, сказал мой спаситель.  – Неужели неясно, что ей в таком виде и на пушечный выстрел к общежитию подходить нельзя?
 - Держись, - ободряюще потрепал меня по плечу Пашка.
 - Ага, - проблеяла я. И все, дальше я ничего не помню.
Меня разбудил солнечный свет. Он нахально светил  прямо в глаза. Я попыталась собрать мысли в одну кучу. Так, песни помню, рвоту помню, Барта помню… А где я вообще нахожусь? Есть ли тут ванная комната?  Оказалось, что есть. Я максимально быстро привела себя в порядок. Ох, ну и состояньице!
 - Ну как ты? – на пороге комнаты стоял Барт.
 - Извини за вчерашнее, - поморщилась я,  - понимаешь, вчера я в первый раз в жизни попробовала водку.
 - И как? Понравилась?
 - Не издевайся, -жалобно улыбнулась я.
 - Да, Америка на тебя плохо влияет, - усмехнулся Барт, - все впервые… Будешь завтракать?
 - Ой, нет… А можно кофе?
 - С аспирином?
 - Ага.
 - Прошу!
Я с любопытством оглядывалась. Кухня была ожившей мечтой ирландского фермера: камин, сложенный из речного камня, деревянные скамейки и стол, кресло-качалка в углу, снопы пшеницы, украшения из  плетеной лозы на стенах.
 - Не думал, что покажу тебе Сайлент-Хилл при таких веселых обстоятельствах,  - усмехнулся Барт, ловко ставя на стол огромную чашку кофе и стакан с водой. Хрустнул упаковкой, кинув таблетку в стакан. Я послушно выпила, на секунду прикрыв глаза, ну и гадость он мне дал!
 - Пей кофе, - улыбнулся он, -  через час тебе будет легче. Проверенное средство!
Потом мы сидели на огромной террасе. Солнце освещало нас своим чудесным теплом, и дом, казалось, тоже дышал, и светился изнутри.
 - У нас совсем нет продуктов. Поедем в супермаркет?
 - Я сегодня тут? – поинтересовалась я.
 - Я тебе надоел?
 - Тебе не говорили, что невежливо отвечать вопросом на вопрос?
 - Ты не ответила.
 - Нет! – с вызовом сказала я. – Не надоел, и никогда не надоешь, даже не надейся!
 - Я тебя люблю, - просто и спокойно сказал Барт.
 - Честно?
 - Честнее мне бывает.
 - Я … тоже…
 - Честно?
 - Да, - серьезно кивнула я.
 - Тогда давай на выходные останемся здесь. Если ты не против, конечно же…
 - Как я могу быть против, - на глаза почему-то навернулись слезы, - если ты – это все, что мне нужно от жизни?
Мы выехали в город в сумерках. Мягкое серо-фиолетовое покрывало нежно и невесомо опускалось на землю.
 - Посидишь в машине? Или со мной пойдешь?
 - Нет, я лучше тут. А можно просьбу?
 - Любой каприз, - мягко улыбнулся Барт.
 - Купи мне, пожалуйста, фисташковое мороженое. И шоколадное.
 - А я думал, бутылку виски! – засмеялся он.
 - Ой, молчи! – организм неадекватно отозвался на слово «виски». Он ушел, а я смотрела в окно. Зажигались фонари на улицах, городок стал фиолетовым и загадочным. Он мне очень нравился, этот маленький провинциальный город на холмах в немаленьком провинциальном штате Юта. Аккуратный, чистый, он (городок) больше напоминал Европу, чем Америку.
 - А теперь о твоей семье, - заявил Барт, ловко устраивая пакеты и пакетики на заднем сиденье машины. – Держи мороженое.
 - Мама – актриса, играет в театре, снимается  в фильмах.
 - Хорошая актриса?
 - Она играет саму себя. – Ой, я сказала ему то, о чем бы ни призналась никому на свете даже под самыми страшными пытками! – Но она популярна, ее все любят. Хотя с детства она хотела стать доктором. Бабушка была рада, ведь мой прадед тоже  был врачом. Знаменитым хирургом. Он придумал какой-то способ наложения швов при кесаревом сечении…Ну, мама после школы и поступила в медицинский. Два года проучилась и бросила. Объяснила тем, что слишком тяжело.
 - А как же она стала актрисой? – удивился Барт.
Я засмеялась. – Да вот так! Забрала мама документы из института, и сидит дома, рыдает. Бабушка в бешенстве (она у меня очень строгая), ей через день на гастроли вылетать…
 - А кто у тебя бабушка? Тоже актриса?
 - Хуже. Оперная певица. Мария Бланк. Слышал?
 - Я оперу не люблю. А у деда были ее пластинки. А дальше?
 - В общем, ей на гастроли, а тут дочь такой финт коленом устроила. Выясняют они отношения, бабушка рвет и мечет, мама рыдает, и тут звонок в дверь. Анна Исаевна, бабушкина домработница, открывает, а на пороге Ковальчук, режиссер «Мосфильма». Анна Исаевна шепотом ему говорит, что, мол, не вовремя, дома Сталинградская битва. А он ей, тоже шепотом, что он буквально на пару минут. Она его на свой страх и риск впустила. Он на цыпочках входит в кабинет и видит такую картину: мама с ногами в кресле, лицо опухшее от плача, голосом, твердым, как сталь, чеканит: » Можешь вышвырнуть меня на улицу, но ноги моей в этом институте не будет!!!» Ковальчук застыл. Он собирался снимать новый фильм, все актеры были утверждены, а актрису на главную роль он никак не мог найти. И тут пожалуйста! Она сидит перед ним! Как он уговаривал бабушку, это отдельная история. Вот так из врачей и получаются актрисы!
 - Ничего себе история! Итак, я уже заочно знаком с твоими мамой и бабушкой! А твой отец! Он тоже актер?
 - Не-ет, он…он… (черт, как по-английски будет краснодеревщик???)…ну, он делает красивую мебель. И фигурки из дерева.
 - О-о-о… - уважительно протянул Барт.
 - Знаешь, - принялась я объяснять тонкости работы краснодеревщиков, - у него даже обеденный стол получается…одушевленным. Все его вещи, ну как же это объяснить, получаются  и объемными, и легкими одновременно. У них есть свой характер. Я тебе покажу как-нибудь статуэтку, которую он мне подарил. Ты сам все поймешь.
 Барт кивнул. Машина уже неслась сквозь густой лес по отличной дороге.
«Цивилизация, - подумала я. – У нас на окраинах Москвы таких дорог нет, как здесь в глухом лесу».
Минут через двадцать мы подъехали к одному из красивейших мест на планете. К Сайлент-Хилл. Когда мы ехали в город, я дремала, и не видела этого великолепия. Представьте себе: небольшая долина, окруженная лесом. На западе – горы. В небе – полная луна. Холм посреди долины. А на холме – широкий деревянный дом с террасой.
 - Барт, какая красота! – я выбежала из машины и побежала к дому. -  Этот дом надо рассматривать, как картину, с расстояния! Твой?
 - Мой. Дед завещал.
Этот миг навсегда остался в моей памяти: ночь, звезды, лес, деревянные  диванчики на террасе, я, закутанная в плед, и голос Барта, повествующий об истории своего поместья: «Дед, как только получил премию за вклад в литературу, тут же приехал в Юту. Этот штат он любил больше всего на свете. Нашел эту долину и построил дом. Назвал его Сайлент-Хилл. Когда дед перестал ездить с лекциями, он поселился здесь. Помню, как он повторял, что нигде так легко и кристально-чисто не думается, как в Сайлент-Хилл. Я проводил здесь все каникулы, и полюбил Юту так же, как и дед Jock. Поэтому и университет выбрал именно здесь. Знаешь, мой отец даже засомневался в моем здравом рассудке.»Ты можешь выбрать любой(!) университет в любой(!) стране. Ты ведь молод, зачем тебе нужна эта дыра?» Но от деда я унаследовал не только внешность,  любовь к литературе и Сайлент-Хилл, но и упрямство. Так я оказался здесь. Братья в унисон с отцом покрутили пальцами у виска. Они любят большие города. А я не могу бесконечно жить в бетонной коробке, и не видеть, как садится солнце спать. Я тут же начинаю сходить с ума, чувствую себя жуком в банке. А здесь я дома.»
Мы сидели и молчали. «Магия места, - думала я. – Здесь нет ничего извне. Этот дом как будто вырос из земли, настолько он вписывается в окружающий пейзаж. Здесь жил очень старый и очень мудрый профессор Jock со своими книгами, и камином, и любимой трубкой, к нему часто приезжал любимый внук, и им было так хорошо вместе, что даже луна и солнце улыбались, глядя на них. С ними у камина сидел белый лабрадор Турин…»
 - Я бы очень хотела быть знакомой с твоим дедушкой, - сказала я, смотря на звезды.
 - Ты бы ему понравилась. Очень. Однажды, читая, вернее, перечитывая книгу другого Профессора, я обнаружил наиточнейшую характеристику деда:»… благороден и красив, как эльф, силен, как герой, мудр, как волшебник, трудолюбив, как гном, и добр, как само лето…»
 - Как ты… - прошептала я.
 - Гроза скоро начнется, - предупредил Барт.
 - Откуда бы ей взяться? – удивилась я. – Небо чистое!
 - Смотри! – он показал на небольшую тучу в южной части небосклона. – Я эти грозы знаю… Они всегда внезапно. Пойдем в дом. Я есть хочу!
Мы наготовили целую кучу еды и растопили камин.  На улице раздался глухой раскат грома.
- Давай раскроем окна! – предложила я.
 - Не боишься?
 - С тобой я ничего не боюсь.
И, сидя обнявшись на полу  у камина, мы слушали грозу. И я чувствовала себя самой счастливой девушкой в мире.
 - Я тебя люблю,- прошептал Барт, - Ты не представляешь, как я тебя люблю. Так не бывает…
 - Получается, бывает...  Мне  тоже все время кажется, что все это происходит во сне... Пойдем? – я показала глазами на второй этаж, там были спальни.
 - Пойдем.
 И, подняв меня на руки, пошел  на второй этаж. Путь был долгим, мы начали целоваться, сначала нежно-нежно, а затем с такой страстью, будто это была наша последняя ночь на земле.
…Через четыре часа я спустилась вниз, на кухню, нежно прикасаясь пальцами к припухшим губам. Барт спал. Огонь в камине уже угас, я добавила дров, и, улыбаясь оранжевому веселому пламени, весь остаток ночи слушала грозу. Это была волшебная ночь… Все было как в сказке…Я не могла поверить, что все это происходит со мной на самом деле. Это был самый роскошный из всех самых роскошных подарков судьбы: Барт. Это просто невероятно!
Сквозь сон я чувствовала, как самые любимые и самые сильные руки в мире бережно поднимают меня и куда-то несут.
 - Ну ты и соня! – передо мной стоял сияющий Барт. – Скоро обед, а ты еще не завтракала!
 - А я никогда не завтракаю, - сообщила я, счастливо улыбаясь.
Он нагнулся ко мне.
 - Не-а, сначала ванная! – весело заявила я. В зеркале я увидела сияющие глаза, растрепанные волосы и нежный румянец.
 - Какая ты красивая! – будто в первый раз увидев меня, потрясенно сказал Барт, когда я наконец выплыла из ванной. – Иди сюда!
 - И что мне теперь делать? – спросил он меня где-то через час.
 - В смысле? – насторожилась я, садясь на кровати и обхватывая руками колени. – Что-то не так?
 - Наоборот! Все слишком уж так! Я никогда не мог подумать, что когда-нибудь встречу человека, с которым захочу прожить весь остаток дней! Я думал, так только в книгах бывает!  Я просто  не смогу без тебя жить!
 - Правда? – потрясенно спросила я. – Это все – правда?
 - Марта, когда ты уезжаешь?
 - В конце ноября. – в сердце холодной змеей вкралось какое-то неясное тоскливое предчувствие, словно хорошие времена, едва начавшись, вот-вот закончатся. Усилием воли я загнала его обратно. Ведь сейчас-то я с ним! Но, при мысли о разлуке в тысячи километров, я позорно, словно маленькая, разревелась.
 - Ну, успокойся, - обнимал меня Барт, - мы обязательно найдем выход, все будет хорошо, все будет просто великолепно, ты мне веришь?
 - Верю, -  всхлипнула я.
 - Я никуда тебя не отпущу, -тихо втолковывал он мне, - неужели ты думаешь, что такими подарками судьбы швыряются?
А я все плакала и плакала. Меня все не покидала черная мысль, что все это ненадолго…

ГЛАВА 6
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ И ДЕНЬ ПРОЩАНИЯ.
Мрії здійснились,
Це - бризки нових вражень у вирі дня.
Все тобі дарую,
Дарую в день народження
ВВ «День Народження»
Понедельник, 16 марта, 1996 год. Актовый зал Университета Юты. Пашке торжественно вручают чек на довольно большую сумму и какую-то официальную бумажку о том, что он выиграл один из самых престижных  мировых литературных конкурсов среди студентов. Я чувствую, как меня охватывает гордость самой высшей пробы:  искреннее восхищение талантом  твоего лучшего друга и не менее искреннее восхищение теми, кто этот талант в нем разглядел.
 - Ты просто молодец, - обнимаю я его после окончания церемонии, вытирая слезы, катящиеся из глаз. – Я так тебя люблю, я так тобой горжусь! Патуля, ты утер нос всем, ты это понимаешь! Ты первый русский студент, выигравший этот конкурс!
 - Спасибо, - Пашка сам едва сдерживает слезы. – Жалко, родителей нету…
 - Стив ведь сделал видео, - успокоила его я, - мы его привезем!
 - Ой, с днем рождения! – спохватился мой лучший друг. – А подарок у меня в комнате!
 - Лучший мой подарочек – это ты! – уверила его я. И снова разревелась.
 Потом гордость России и Америки поздравляли ректор университета, декан, руководитель наших курсов, преподаватели… В общем, не поздравили его только уборщицы и дворники, по-моему. А потом налетели студенты.
 - Ну, отмечать будем? – подмигнул Вик.
 - Ой, иди в …! – отмахнулся Пашка.
 - Чего? – удивилась я. – Так весело было! Песни, пляски, «что ты имеешь против Украины»…
 - Адская головная боль утром, - подхватил Вик. – И масса положительных эмоций!
 - Иде тоже было «хорошо», да, дорогая?
 - Идите вы со своими традициями! – звонко рассмеялась соседка по комнате. – Хотя было и вправду весело! И песни у вас такие смешные!
 - А ты их слышала разве? – удивился Вик. – Ты же спала под кустом, как сурок!
 - Тише! – зашипела Ида. – Вовсе необязательно сообщать об этом факте всем!
  - Я и не думал, что русский язык такой красивый, - продолжал Вик. – Мелодичный.
 - Он мелодичный только под влиянием русского спиртного, - ехидно объяснил Пашка.
 - О чем беседуем? – подошел Барт. Он выглядел взволнованным.
 - О том, что надо бы отметить! – усмехнулся Вик.
 - Вам прошедших выходных мало было? – удивился Барт. – Кто испортил покрывало в моей комнате?
 - Спал бы у себя в комнате, тогда бы я не трогал твое покрывало! – съехидничал Вик.
Мы с Бартом нервно переглянулись, а остальные сделали вид, мол, какое небо голубое.
 - Поздравляю! – спохватился Барт. – Я читал твою повесть. Ты молодец! Далеко пойдешь!
 - Спасибо! – засмущался Пашка.
 - Мы уходим, - улыбнулся окружающим мой греческий бог. И мы ушли.
 - Закрой глаза, - попросил меня он, когда мы вышли на улицу.
Я закрыла, а он, нежно убрав волосы с шеи, что-то надел на нее.
 - Посмотри, - он подвел меня к машине и протянул ручное зеркальце необычайной красоты. Такое зеркальце могло быть только у сказочной принцессы.
 - Барт, спасибо!
Он вздохнул.
 - На шею в зеркало посмотри.
Зеркало показало цепочку с кулоном. Тяжелая, серебряная, с необычным плетением, каждое звено сделано в форме тончайшего листа с прожилками. А кулон…Кленовый лист, зеленый, с серебристым напылением, как живой.
 - Ба-арт… Вот это да-а-а-а-а! Это самый лучший подарок в моей жизни! – восторг так и сыпался у меня из глаз. – Где ты его взял?
 - Отобрал на улице у бедной маленькой сиротки, которая шла в ломбард заложить его, чтобы купить хлеба для своего умирающего от голода и холода братика! – засмеялся он. – Купил! Точнее, заказал!
 - Где?
 - В Южной Африке!
 - Опять издеваешься?
 - Правда! В Йоханнесбурге живет потрясающий мастер! Меня с ним Джозеф познакомил.
 - Джозеф это…
 - Мой брат. Я выслал рисунок (мастеру, не Джозефу!) месяц назад. Объяснил, для кого. Выслал твою фотографию, он должен видеть лицо того, кому он делает работу, такой уж он человек, видит то, что другие не могут… И три дня назад получил его по почте (заказ, не мастера!). Ну как, нравится?
 - Больше, чем нравится! Он эльфийский!
 - Как ты.
 - Ой, - засмущалась я,  - да ладно тебе… Ну, что будем делать?
 - Как это что? – удивился он. – Праздновать! Куда поедем?
 - В Сайлент–Хилл, конечно же! Если ты не против.
 - Я что, похож на психа, чтобы возражать? – засмеялся Барт.
 - А почему ты живешь в общежитии, если у тебя есть собственный дом? – поинтересовалась я, когда мы, прибыв в родовое гнездо Стюарта-младшего, готовили праздничный ужин.
 - В общежитии удобнее, - объяснил он. – На дорогу много времени уходит. И после того, как деда не стало, я не мог находиться здесь один…
 - Понимаю…
 - Дому нужна была хозяйка, - продолжал он объяснения, ловко нарезая зелень, - в нем слишком долго жили одни мужики. После того, как тут появилась ты, дом изменился. Он как будто помолодел. Прихорашивается, старый пень! – тихо засмеялся он.
 - Включи духовку! – попросила я.
В духовку была торжественно поставлена курица в очень хитром и безумно вкусном соусе. Мамин рецепт.
 - Ты умеешь готовить? – удивился Барт в магазине, когда я потащила его не в отдел полуфабрикатов.
 - А у нас почти все женщины умеют готовить! – гордо заявила я. – У нас принято есть дома, а не в кафе.
 - Боже, да мне вдвойне повезло!
 - По дому мы с мамой делаем все сами, - продолжала перечислять я все свои хозяйственные качества, - ну, пару раз в неделю приходит женщина, которая моет сантехнику и полы. Родителям не нравятся посторонние в доме. А когда праздник – тогда приходит  помогать бабушкина Анна Исаевна. Так что, - улыбнувшись, я развела руками, - такая вот я супергерл.
  - Барт, дай мне,  пожалуйста, что-то из своей одежды, - попросила я. – Платье испорчу…
 После долгих поисков где-то на чердаке был обнаружен пыльный  сверток с детскими вещами Барта.
 - Сколько тебе было лет? – удивилась я, натягивая на себя выцветшие джинсы и черную майку, предварительно обрезав первые кухонным ножом.
 - Десять, кажется, - пожал он плечами.
 - Ничего себе, верзила!
 - Да, я не маленький, - засмеялся он, обняв меня. – Ты такая красивая!
 - Ты тоже!
 - Спасибо!
 - Не за что!
 - Стой, ты пожимаешь плечами! Это же типично славянский жест!
 - Заразился!
 - Ой, курица!!!
С курицей было все в порядке. И с салатом. И с тортом. И с мороженым. Мы смели все до последней крошки.
 - Это свежий воздух на меня так действует, - жаловалась я, когда мы мыли посуду. – Ем, как слон! Растолстею, меня родственники в аэропорту не узнают! Подумают, бедная детка питалась одним фаст-фудом!
 - Тебе это не грозит, - Барт ловко вытер тарелку, и потянулся за следующей. – У тебя андрогинный тип фигуры. Такие не тостеют. Слишком уж они энергичные.
 - Ты меня успокоил. Значит, съем еще один торт!
 - Треснешь!
Потом мы сидели на террасе. Я думала, как все просто и естественно у нас ним получилось. Никаких притирок. Никаких расхождений. Разница в возрасте, национальных менталитетах, вероисповедании, росте – да в чем угодно! – ее просто не было. Мы как будто были знакомы задолго до нашей встречи. Иначе как все это объяснить??? А, может, у всех так? Нет, вспомнила я все знакомые мне истории из жизни родственников и знакомых, у всех совсем не так. У всех по-разному, но не так…
 - Завтра мне надо уехать в Нью-Йорк,  - сказал Барт. – Мою пьесу принял театр. Нужно подписать контракт. Жаль, что тебя не отпустят.
 - Правда? Нет, народ, вы меня удивляете. Один пишет повести, и получает премии, второй пишет пьесы, которые принимает театр… И все такие таинственные… Кстати, а что за театр?
 - Barrymore. Бродвей.
 - Барт, ты…
И вместо слов я показала ему невербально, то есть объятиями, всю гамму чувств, охватившую меня: и гордость, и счастье, и восхищение…
 - Это где-то на пару дней. Дождешься?
 - Нет, не дождусь. Начну строить глазки Станиславу. Или Аруну. Тоже ничего. Кого ты одобряешь: поляка или индуса?
Он тоже показал …невербально…что он совсем не то имел в виду, и что ему будет очень, очень и очень меня не хватать.
 - Выходи за меня замуж, - предложил он, глядя мне в глаза. Солнце садилось, и как это было красиво…
 - Я?
 - Нет, тень твоя. Я серьезно.
 - И я серьезно. Это все, о чем можно было мечтать. Ты не передумаешь?
 - Я?????
Счастье, незамутненное счастье, какое может быть только в шестнадцать лет, накрыло меня своим легким газовым  шарфом персикового цвета, вытканным цветами и бабочками…
 - Колечко привезу из Нью-Йорка, ОК? Какое хочешь?
 - С большим-пребольшим бриллиантом, - прыснула я, вспомнив мисс О`Хару.
 - С вот таким? – он показал пальцами теннисный мячик.
 - С вот таким! – я показала руками футбольный.
Мы расхохотались.
 - Не слишком второпях и сгоряча? – вспомнила я Джульетту.
 - Если я нашел одну-единственную, то о каких слишком может идти речь? – раздраженно спросил Барт.
 - О, представляю лицо мамы и папы! Дочке только-только шестнадцать, а она уже под венец собралась! Знаешь, я по телефону говорить им ничего не буду. Увидят тебя – поймут сами. Хорошо?
 -Хорошо! – улыбнулся Барт.  – Тогда с моими родственниками поступим так же. Сначала покажем товар лицом, да? Денег у нас полно, спасибо деду, хватит и нам с тобой, и детям…
 - И пра-пра-правнукам! – засмеялась я. – Я девушка тоже не бедная, как ты уже понял. Правда, у нас в семье не принято просит денег у бабушки. Папа хорошо зарабатывает, но я ведь тоже собираюсь искать работу…
 - Может, у меня и старомодные понятия, но, по моему глубокому убеждению, замужем – это значит ЗА МУЖЕМ, - серьезно сказал Барт. – Жена не должна пахать, как тягловая лошадь, чтобы обеспечить семью, или чтобы заработать себе на булавки.  Разумеется, если ты хочешь работать, чтобы развиваться, тогда зеленый свет, хоть кабачки выращивай, как папа Пуаро! Я же не дурак!
 - Вот потому я тебя и люблю, - я поцеловала его, - что ты не дурак!
 - Только поэтому? – усмехнулся Мистер Антифеминист (Или Феминист??).
 - Ага. И потому, что ты необыкновенный!
Наивно?: скажете вы. В шестнадцать лет – и уже столь грандиозные планы, вау, представляю себе ухмылку замученных невыносимым замужеством женщин, которые тоже поспешили выскочить замуж сгоряча, за первую любовь… Как это ни грустно, обычно у таких историй весьма и весьма печальный конец: прожив энное количество лет, женщина понимает, что она, мягко говоря, поспешила, что принц на белом коне вовсе и не принц, а весьма заурядный тип с кучей претензий, хорошо еще, если и без особых вредных привычек… Понимаю, но поймите и вы меня, НАША истории - : это не печальная повесть о гормональном взрыве, это fairytale. Прекрасная, как и все сказки, саги и легенды о любви-вороне. Что такое любовь-ворона? Откройте книгу моей любимой Виктории Токаревой. Она говорит о любви трех видов: любовь-бабочка. Она живет один день. Любовь-собака. Она живет десятилетиями. Любовь-ворона. Она живет дольше, чем человек…
Барт уехал. Приехал только через неделю, с бриллиантовым кольцом и усталым взглядом.
 - Что случилось? – тормошила его я.
 - Новость первая – меня утвердили на главную роль в моей пьесе, хотя я этого не хотел.
Я села на стул. Утвердили – это все. Это значит – разлука. А у нас так мало дней!
 - А вторая? – кусая губы, чтобы не разреветься, спросила я.
 - Отцу плохо. Рак. Собираются делать операцию.
Я подошла к окну, прижалась лбом к стеклу. Неделя без Барта показалась мне веком. А полгода????????
 -  Что ты теперь будешь делать? - бездумно рисуя пальцем узоры на стекле, безучастно спросила я.
 - Теперь мне надо идти в ректорат, попросить академотпуск на полгода.
 - Ясно, - протянула я. – Ладно, мне сейчас мама должна позвонить.
И, очень быстро, чтобы он не заметил закипавших слез, вышла из комнаты. Пулей бросилась в парк. Накрапывал серый, бесконечный дождь, и я дотемна бродила по самым глухим дорожкам. Промокшая, как собака, я вернулась в комнату и, не раздеваясь, рухнула в кровать. Меня трясло. Не от простуды. От нервов.
 - Где ты была? – ворвалась в комнату Ида. – Тебя Барт по всему колледжу ищет, скоро всю полицию штата на ноги поднимет!
 - Пусть поднимает, - отвернувшись к стенке, обронила я.
 - Та-ак, дорогая, - Ида решительно присела на край кровати  и рывком развернула меня к себе лицом. – Что случилось?
 - Ничего хорошего.
 - А подробнее?
 - Ну, если хочешь, то получай подробнее…
И рассказала.
 - А ты, оказывается, редкая свинья! – с презрением сказала Ида, тут же встав с кровати, словно я могла заразить ее вселенским свинством.
 - Почему это? – тараща полные слез глаза, недоуменно поинтересовалась я.
 - Да ты понимаешь, как ему сейчас тяжело? Работа в театре, очень тяжелая болезнь отца, последний год в университете! А ты, вместо того, чтобы ему помочь, поддержать, только навешиваешь на него свои переживания!
Я открыла рот. А ведь правда! Боже мой, бедный мой Барт! Ах, какая же я свинья! Нет, не свинья, крокодилиха, вот кто я!
 - Ида, где он сейчас может быть, как ты думаешь? – подскочила я с кровати.
 - Да где-то тут, на территории…
В парке он, вот где! И я выскочила в дождь, который стал ливнем, и, чуть не полетев с крыльца, побежала в парк, отчаянно крича на ходу «Барт!», «Барт!». На глаза набегали слезы, смешивались с дождем, а я бежала по уже проторенному маршруту и кричала до хрипоты.
 - Вот ты где! – Барт выскочил из темноты.
 - Барт, прости меня, пожалуйста!
 - Что случилось? – нахмурился он.
 - Я себя вела, как последняя скотина…
 - Да что случилось? Что произошло?
 - Ничего. Я… сегодня…прости!
 - Ох, - обнял он меня,  - ты хоть предупреждай, а то я уже успел невесть что подумать…
 - Я поступила, как последняя эгоистичная свинья, - лихорадочно говорила я, ведомая сильной рукой к машине, - у тебя столько всего произошло, а я думала только о себе, я обещаю, что больше так не буду, Барт, - из меня снова хлынул водопад слез, - я не знаю, как я буду жить без тебя!
 - Ну, тише! На улице и так воды полно, а ты еще сверху добавляешь, - пошутил Барт, но глаза его оставались все такими же усталыми. Видно было, что только огромной силой воли он заставляет себя вести как обычно.
Я сжалась в комок в кресле машины. За окном бушевал близкий родственник всемирного потопа. Мы сидели и молчали, каждый о своем, и никогда еще мы не были так далеки друг от друга.
 - Я, наверно, пойду, - нерешительно посмотрела я на застывшего, как статуя, Барта.
 - Нет,  - помотал он головой, - никуда ты не пойдешь. Сегодня ты мне нужна, как никогда. Я уезжаю завтра. И мы с тобой увидимся только через несколько месяцев. Слишком много дел.
 У меня задрожали губы.
 - Вот поэтому я тебя очень прошу – останься со мной сегодня! – отчаянно посмотрел на меня. – Мне нужно запомнить тебя, ведь целую вечность только эти воспоминания будут меня держать на плаву! Пожалуйста!!!!!
 Дождь, машина, здание университета, огромное, как готический замок, серая акварель пейзажа  и грустные влюбленные…
Ночь была прекрасной и грустной, как и все ночи перед разлукой.
Утром я крепко-крепко обняла Барта, у которого скоро был самолет, и поплелась на занятия. Толку от этих занятий не было, хотя я даже умудрилась получить хорошую оценку. Отвечала на автомате. Мысли были там, далеко, в Нью-Йорке, где, разрываясь между театром и смертельно больным отцом, был мой один-единственный.
- Почему  ты такая бледная? – подошел ко мне на перемене Станислав. – Заболела?
 - Нет, просто ночью на охоту не вышла, - серьезно ответила я.
 - Не понял…
 - Свежей крови не попалось, - мрачно пошутила я.
 - Колечко? – заметил Пашка через месяц.
 - Да, - кивнула я.
 - Молодцы, - похвалил он. – А как родители, знают?
 - Узнают, когда приеду в Москву.
 - Готовь корвалол, - усмехнулся мистер доктор.
Барт прилетел только один раз. Похудевший, измученный, в гроб и то краше кладут. Отцу становилось все хуже. Доктора давали ему еще пару месяцев. И как я старалась хоть как-то отвлечь, вытащить его из этого кошмарного круговорота мыслей! У меня получилось. В самолет садился почти прежний Барт.
А потом наступил сентябрь. Затем октябрь. Барт звонил мне каждый день, и только ожидание его голоса в трубке держало меня… Ноябрь.
Позвонила бабушка. В середине ноября, когда у нас заканчивается учеба, у нее гастроли в Нью-Йорке. Так почему бы нам с Пашей не вылететь в Москву из Нью-Йорка?
Это было суперпредложение, о чем я не замедлила тут же сообщить моей любимой бабуле.
 - Я сейчас закажу  билеты, вам пришлют их с курьером.
Последняя неделя в Америке. Барт не выходил на связь. По университету тем временем поползли слухи о романе Барта с молодой и очень перспективной актрисой. Кто-то где-то их видел вдвоем, или слышал, что они вдвоем. Позже оказалось, что их фото (вдвоем) напечатала один очень бульварный (читай – популярный) журнал. Я им и верила, и не верила. Верила – потому что слишком уж была измучена отсутствием ежевечерних телефонных звонков. Не верила – потому что приказывала  себе НЕ ВЕРИТЬ! Ведь написать можно все, что угодно…
 - Ой, наплюй ты на них! – легкомысленно махнула рукой Ида, когда до нее дошли эти домыслы. – Делать им нечего, вот и сочиняют невесть что! Помоги мне лучше упаковать чемодан.
 - Ты куда? – изумилась я.
 - Домой, в Швецию.
 - Но у тебя же учеба!
 -  Здоровье важнее. У меня какие-то непонятные боли вот тут, - она показала рукой на низ живота. Здешние доктора меня не устраивают, да и страховка… Я взяла академотпуск. После Рождества вернусь.
- Ида, вот мой адрес, - я быстро-быстро нацарапала его на тетрадном листе, безжалостно выдранном из конспекта по фонетике. -  А ты дай свой!
На прощание я подарила ей хорошенькую матрешку, расписанную под гжель. Она была очень рада. Так получилось, что наши с Идой нити судьбы больше никогда не переплетались, чем закончился визит к доктору, продолжила ли она учебу в Америке, как у нее сложилась жизнь в дальнейшем – я не знаю. Но искренне хочу верить, что у нее все великолепно. Иначе и быть не может…
И какой холодной и неуютной  показалась мне комната после Идиного отъезда! Телефонный звонок.
 - Барт!!!
 - Марта, милая, - донесся такой родной голос из трубки, - прости, просто не было даже секунды свободной! Как ты? Когда вы уезжаете?
 - Барт, планы немного переменились…
Выслушав про планы, которые переменились, Барт спросил:
 - Когда вылет?
 - В Нью-Йорке мы будем 15 ноября в десять утра.
 - Хорошо, я вас встречу. Я так по тебе соскучился!
14 ноября. Нам вручили сертификаты, подтверждающие факт обучения в одном из лучших учебных заведений Америки, затем был торжественный ужин, а потом я пошла в комнату 645  с небольшим свертком в руках.
 - Уезжаете? – спросил Вик.
 - Уезжаем.
 - Грустно?
 - Грустно. Мы ведь уже привыкли к вам.
 Повисло молчание. Я с тоской смотрела на комнату, которую больше никогда не увижу.
 - Я так не хочу уезжать, - тихо призналась я.
 - Тому, кто уезжает, легче, чем тому, кто остается. Да, soul-friend?
 - Не поняла…
 - Барт тебя так называл.
Помню, что тогда  мою голову посетила совсем идиотская мысль «А почему не girl? Что все это значит? Может, он меня не считает girl?»
 - Понятно, - натянуто сказала я. – А ты…слышал о той актрисе?
 Он внимательно посмотрел на меня, усмехнулся.
 - Ну, слышал.
 - Как ты думаешь, это правда?
 - Откуда я знаю? Я же тут, а не там. Мужчины вообще полигамны.
 - Понятно… Передай это Барту, пожалуйста. Боюсь, что еще одного перелета оно не выдержит. И вот, на всякий случай мои координаты в Москве, хотя мы с ним увидимся в Нью-Йорке…
 - Удачи!
 - Спасибо!

Глава 7
НЬЮ-ЙОРК, НЬЮ-ЙОРК…
15 ноября. 10.35  утра. Самолет задержался. Нас встретила бабушка с помощником Лоуренсом. Барта не было.
 - Не переживай, - тихо шепнул мне Пашка, - появится… Тем более, мы знаем, в каком он театре. А еще есть телефонные справочники.
Я кивнула. Сердце обвил ледяной обруч. Он не пришел. Что это может значить? Все, что угодно. Он мог заболеть. Он мог стоять в пробке. У него могла быть репетиция в театре именно в это время. Его отцу могло стать хуже. Он мог просто меня забыть… Стоп! НЕ ДУМАТЬ! Все будет хорошо! А пока – вперед, к бабушке, дура влюбленная, ты ее уже год не видела!
 - Бабуля!
Она обняла меня так сильно, что бабушка Карлсона позеленела бы от зависти.
 - Павлик, мальчик мой хороший! А вырос-то как! Скоро маму обгонишь! (Пашкина мама была даже выше, чем каланча Катька).
 - Ну, как там мои, а, Мария Владимировна? – нетерпеливо ерзал Пашка по кожаному сидению лимузина.
 - Все хорошо, Павлуша, все хорошо.
 - А мои? – засмеялась я.
 - Еще лучше! Так, ребятишки, в отеле я с вами пробуду 10 минут, потом еду в  Опера. В 20.00 вас туда привезут, шофера я уже предупредила, и проведут в ложу, администратора я тоже поставила в известность. И, ради Бога, хотя бы до середины оперы постарайтесь не заснуть! Зевать тоже запрещаю, там будет полно репортеров. Улыбайтесь, и всем своим видом показывайте, что вы дети из высококультурной страны. Ясно?
 - Ясно! – хором ответили дети из высококультурной страны.
 - Тогда переходим к следующему пункту. Лоуренс будет сопровождать вас в Нью-Йорке.
Мы с Пашкой скисли.
 - Мария Владимировна, - решительно начал Пашка-взросляшка, - у меня есть карта Нью-Йорка, мы с Мартой знаем английский, можно, мы погуляем сами?
 - А улицы в Нью-Йорке прямые, пересекаются под прямым же углом, заблудиться на Манхэттене невозможно! – подхватила я.
 - Боже, до чего же все взрослые стали! – колебалась бабушка. – Ладно, самостоятельность надо поощрять. Но! Вначале Лоуренс отвезет вас в универмаг, ведь вечерних нарядов, насколько я помню, у вас нет. А потом – гуляйте, но с Манхэттена ни ногой!
Мы дружно закивали головами, мол, конечно, ни ногой! Как можно!
 - Держите кредитку. Все, мои дорогие, мне пора! Ради Бога, не заблудитесь!
 По дороге мы с Пашкой чуть не вывалились из открытых окон машины. Даже сейчас я не могу описать всю гамму ощущений, подаренных мне щедрым Большим яблоком.
 - Вот это – мы стояли у цетрального входа Empire State Building. – Вот это даа-а-а-а-а-а-а-а-!!!
Мне купили маленькое черное платье. Замшевые туфли. Перчатки по локоть. Пашку осчастливили смокингом и прочими атрибутами серьезного и воспитанного молодого человека. Зато как мы оторвались в отделе кэжуал одежды! Лоуренс только растерянно улыбался, растерянно созерцая наш новый внешний вид. Надо признаться, он был весьма залихватским. На мне: огромный синий шарф крупной вязки, дутая куртка цвета графита, джинсовые бриджи в обтяжку. И веселые полосатые гетры. На Пашке: репперские штаны с миллионом карманов, вытянутый свитер до колен, куртка небесно-голубого цвета. И, как апофеоз: одинаковые черные береты Kangol.
 - Все, мистер Лоуренс, мы ушли гулять! Спасибо за все. В отеле будем в 18.00! – прокричал ему на прощание Пашка. И мы унеслись.
 - Нью-Йорк – город контрастов! – вытянув руку, как Ленин, провозгласил Пашка на Таймс-сквер.
 - Нью-Йорк, Нью-Йорк, - запела я, вылезая из такси, домчавшего нас до Флэтайрон-билдин.
Сфотографировавшись почти возле каждого  известного небоскреба и истратив уйму денег на такси, мы решили навестить статую Свободы. Конечно, про «С Манхэттена ни ногой» мы помнили. Но мы же не в Бруклин собрались, правда?
Стоя перед первой леди Америки, мы несколько минут  хранили почтительное молчание.
 - Марта, смотри, у нее лицо, как у Сильвестра Сталлоне! – непочтительно хрюкнул Пашка.
Мы заржали, как кони.
 - Как ты можешь! – «стыдила» я. – Человек, который скульптор, старался, 9 лет трудился… Маму свою вон как  любил, увековечил ее лицо в меди, понимаешь, аж в 25 раз увеличил..
 - Мама с лицом Сталлоне, сдохнуть можно! – прыснул Пашка
В таком же духе мы продолжали развлекаться в Центральном Парке. Сидя на холодном бортике фонтана, мы противными голосами тянули песню Стинга про Нью-Йорк, а потом все песни, хоть как-то относившиеся к Америке и американцам.
 - А пошли в театр к Барту! Здесь совсем недалеко! – предложил Пашка.
 - Нет! Я ни за кем ходить не буду! Он знает, что мы здесь! Не надо путать мужские и женские роли!
 - Ладно, - беспечно сказал Пашка. – Ну, споем?
И мы продолжали петь. Шестнадцать лет, что вы хотите…
В отель мы приехали, как и обещали,  в 18.00, устав, как ездовые лайки. Моей мечтой было залезть под душ, после – белый халат, роскошнейшая кровать, телевизор.
 - О, мисс Марта, мистер Пол, - разулыбался управляющий отеля, встретивший нас в холле. – Я так рад вас видеть! Мадам Мария звонила и просила передать вам, что в 18.15 вас навестят парикмахеры и визажист.
Я приуныла. Тщетные надежды о том, что бабуля смилуется над нами, уставшими после перелета и прогулке по городу деткам и милостиво разрешит остаться в отеле, разлетелись, как Пашкин хот-дог по асфальту, когда он налетел на телефонную будку на 48-й стрит.
 - Спасибо мистер, мистер…
 - Джонсон, - услужливо подсказал управляющий.
 - Мистер Джонсон, спасибо, - соблюдал протокол Пашка.
В номере мы опрометью бросились в ванные комнаты.
 - Вот он, развитый капитализм, - разлагольствовал Пашка, вытирая мокрую голову. – Три ванные на три спальни! Эх, жизнь!
Вскоре нас с Пашкой- сибаритяшкой развели по разным комнатам.
Из меня сделали очень молодую Одри Хепберн. «Завтрак у Тиффани». Потрясающе!
 - Ничего себе! – прошептала я зеркалу в холле.
 - Ничего себе! – это уже реплика Пашки. Позвольте вашу руку, сударыня, - он очень учтиво согнулся пополам. – И, позвольте спросить, есть ли у вас сопровождающий?
 - О! – взмахнула я накладными ресницами. – Ради такого серьезного и благородного юноши (да еще и в таком смокинге!) я готова забыть всех сопровождающих  в мире!
В Опера все было очень чинно, торжественно и роскошно. Сидя в шикарной ложе, я рассматривала зрителей в бинокль. В душе царапалась надежда: а вдруг Барт здесь? Вдруг он сейчас войдет в этот зал, и все мои страхи и сомнения развеются, как дым? Но он не пришел…
А на следующий день я сидела на уже знакомом бортике фонтана в Центральном парке. Последний день в Америке! Грустно, ох, как мне было грустно! Я поплотнее запахнула полы черного, как мое настроение, пальто, и медленно побрела к площади. Вспоминая сейчас те события, я до сих пор недоумеваю – ну какая сила понесла меня тогда на Бродвей? Я туда не собиралась – это факт!
 -Барт! – не веря своим глазам, закричала я. – Ба-арт!
Первая секунда: Барт, выходящий из дверей театра. Вторая секунда: девушка, выходящая за ним. Третья секунда: девушка, услышав мой крик, застыла, усмехнулась, и, обняв Барта, корпус которого начала поворачиваться в мою сторону, за плечи, страстно, как в дешевой мелодраме, впилась в него поцелуем.
Переживали ли вы такой стресс, когда все ваши ощущения на короткий миг оказываются под наркозом? Когда ты чувствуешь себя заледеневшим до самого сердца? Хвала нашему организму, который дает нам этот анальгетик, иначе сердца многих из нас просто не выдержали бы этого горячего молота   судьбы.
Я сняла кольцо. Аккуратно положила его на тротуар. Развернулась. Ловким движением сняла сапоги на шпильке. И помчалась прочь так, как будто от быстроты моего бега зависела вся моя дальнейшая судьба. Добежав до первого перекрестка, поймала такси.
 - Отель Ритц, - глухо сказала я. И нервным жестом потерла горло, сдавленное  спазмом.

Глава 8, рассказанная Бартом
О ТОМ, КАК МОБИЛЬНЫЙ ТЕЛЕФОН МЕНЯЕТ ЖИЗНЕННЫЙ СЦЕНАРИЙ
А где-то там, где я летал,
Глазами смотpит небо,
А где-то там моей любви
Стpyится теплый свет

Бегy в гpозy, бегy в pассвет
И быль, а может небыль —
Моей любви последний вздох,
Как дым от сигаpет…
Александр Иванов «Мотив последней песни»
Не понимаю, как я все это выдержал. Репетиции с утра до позднего вечера. Перепалки с режиссером, который видел мою пьесу под другим углом. Устрица Кира, которая все лезла и лезла ко мне, не обращая внимания на мое полнейшее к ней безразличие.
 - Кира, - сказал я ей как-то во время коротенького, минут в пять, перерыва, - у меня есть девушка, я собираюсь на ней жениться, я ее очень люблю. Теперь до тебя дошло?
Нет, до нее не дошло. Устрица-девица никак не могла понять, как это ее, которую все журналы и Интернет-сайты мира считают «Самой красивой девушкой года», можно проигнорировать? Подумаешь, девушка! Разве она сравнится с ней, такой самой-пресамой?
 - Что ты от  нее бегаешь? – недоумевал Питер, один из актеров нашего спектакля. – Девчонка что надо, все при ней, сама к тебе на шею вешается, не упускай момент, трахни ты ее уже наконец, чтобы успокоилась!
 - Если бы я думал только нижним этажом, то давно бы сел писать мемуары «Дневники Казановы в современном Нью-Йорке»! – жестко ответил я. – У меня есть девушка. Это раз. Я на ней женюсь. Это два. Меня никогда не интересовали девицы, читающие   по слогам глянцевые журналы. Это три. Ясно?
Сразу после театра я мчался в больницу. Там постоянно находились все мои: мама - круглосуточно, Лиз, забегавшая после работы и уходившая домой только переночевать, Джейкоб и Джозеф, которым в эти дни пришлось  тяжелее всех: им приходилось взвалить на себя все функции, которые выполнял отец, а нагрузки на бирже были непомерными, с ними в одиночку мог справляться только такой титан из стали, как наш папа…И там, сидя возле человека, которого я никогда не понимал, лицо которого  изо дня в день становилось восково-прозрачным, с заострившимся носом, человека, которого никакие деньги в мире не смогли спасти от этой твари, сжиравшей его изнутри, я с ужасом понял, до чего же я был неправ, измеряя его поступки своей меркой, осуждая его образ мыслей, стиль жизни, темп жизни; какой же я был идиот! Нельзя, никогда нельзя судить людей! 
За этот месяц я разговаривал с ним больше, чем за всю жизнь. И я понял, каким необыкновенным человеком был мой отец! Он, превозмогая адскую боль, даже умудрялся шутить и улыбаться! Я просил у него прощения, а он хитро улыбался, и говорил, что сам виноват, что не уделял нам нужного внимания, зато теперь какая красота: никуда не нужно бежать, никакой нервотрепки на бирже, все с ним ласковые и добрые, да ведь это практически рай! Засыпая рядом, на больничной кушетке, я вспоминал, что опять не позвонил Марте, и клялся себе, что с утра обязательно! Но новый день почти ничем не отличался от старого, как в  фильме «День сурка». Разозлившись, я купил себе мобильный телефон, и однажды-таки набрал ее номер.
 - Барт!!! – прозвучал такой родной голос из такого далекого штата Юта.
Боже мой, как я смог прожить без нее столько времени! Она сказала, что 15 они будут в Нью-Йорке!
15 – это день генеральной репетиции. Ничего, отпрошусь на час.  Возьму Марту с собой на репетицию.
15 ноября, 9.55. Я выхожу из машины, закрываю дверь, щелкаю брелком сигнализации, и тут меня настигает телефонный звонок.
 - Барт, – тихо шепчет Лиззи,  - папа умер…
 - Когда? – мир поплыл у меня перед глазами.
 - Только что…
 - Я сейчас буду!
Смотрю на часы. 9.58. Самолет вот-вот прилетит. Кого выбрать: мертвого или  живую?
Рядом прошли какие-то люди, и до меня долетел обрывок их разговора:
 - Самолет из Солт-Лейк задерживается…
«Это судьба!» - подумал я. И сел в машину.
В больнице… Позвольте, я не буду это описывать, как можно описать горе? Оно у каждого свое…Звонок режиссера.
 - Мне пора, - глухо сказал я маме, оцепенело стоявшей у окна, Лиззи, горестно прижавшейся к ее спине, Джейкобу и Джозефу, которые тихо договаривались по телефону насчет похорон и прочего.
 - Давай, любимый, - обняла меня мама. – Жаль, что мы ни сегодня, ни завтра не будем с тобой, это ведь такое событие…
 - Удачи! – крепко обняли меня Джейк и Джо.
 - Держись, братик! – заплакала Лиз.
«Надо позвонить Марте!» - вспомнил я в больничном лифте. – «Она ведь меня ждала!»
Снова звонок от режиссера. Переругиваясь с ним по телефону, я добрался до театра. «Позвони Марте!» - звенел голос внутри.
 - Барт, я все понимаю, - дотронулся до моей руки мой мучитель Рон, он же режиссер. – Спектакль мы посвятим  твоему отцу, ОК?
Я кивнул, низко опустив голову.
 - А теперь –вперед!
Генеральный прогон закончился на редкость быстро. И, превдкушая, как я сейчас позвоню Марте, и как она своим чудесным грудным голосом скажет мне что-нибудь, что угодно, хоть ругательства, я торопливо надел на себя куртку и быстро пошел к выходу.
 - Барт! – окликнула меня Кира сзади.
 - Да? – на ходу отозвался я, не поворачивая головы.
 - Я волнуюсь!
 - Я тоже, это нормально, не обращай внимания, - еле сдерживая раздражение, ответил я, открывая входную дверь. А эта дура все щебетала что-то.
Звонок. Джейкоб. На бирже полный обвал, им срочно нужно ехать туда, похоронами придется заняться мне.
Стиснув зубы, я до двенадцати часов ночи хлопотал, и выслушивал соболезнования, и отвечал на миллион звонков, и куда-то ездил с мамой и Лиззи, а в двенадцать все напряжение этого безумного промежутка времени обрушилось на меня, и я, еле добравшись до своей квартиры, рухнул, не раздеваясь, на кровать, и тут же провалился в сон.
Меня разбудил звонок телефона. На том конце провода меня сердечно приветствовали самыми нецензурными выражениями.
 - Ты,…, что,…. совсем на генеральный прогон не идешь,….,….? – орал Рон.
Черт! 11 часов утра! Сегодня премьера!!! Генеральный прогон!!!! А ведь еще нужно похоронами заняться, я вчера и половины не сделал! Как ответ на мои мысли – звонок. Мама. Просит, чтобы я сегодня сделал то, то и то, ах да, еще вот  то. А она, в свою очередь займется тем, тем и еще вот тем. Хорошо, сынок? Конечно, мама, сейчас, вот только на генеральный прогон схожу, получу в лоб, а потом я целиком и полностью в твоем расположении. Да. Да. Держись мама. Мы все с тобой, ты  не одна.
Я проговорил с ней до самого театра. Уже входя в зал, вспомнил, что надо позвонить Марте. Она ведь с ума сходит от неизвестности! Но, достав теплое тельце мобильного из кармана куртки, понял, что сей зверь сдох. Подзарядное устройство! В машине. Навстречу мне уже летел красный от злости Рон, и я позорно скрылся бегством. Оставив телефон заряжаться у вахтера, влетел в зал и увидел, как режиссер крушит реквизит, а испуганные актеры пытаются его утихомирить.
 - Рон! – заорал я. – Мебель-то тут при чем? Охота поломать что-нибудь, вот он я, собственной персоной, можешь попытаться проломить мне нос, вдруг получится? Я виноват, я проспал, обещаю так больше не делать! А теперь, может, давай делом займемся, времени и так почти нет!
 Кое-как успокоив его, мы приступили к генеральному прогону.
Когда эти пытки, называемые репетицией,  закончились, я забрав телефон, быстро пошел на кислород. И опять «День сурка»!
 - Барт! – снова эта дура сзади!
 - Что? – рычу я, открывая первую дверь.
 - Я волнуюсь! – ноет это ходячее недоразумение.
 - Выпей что-нибудь успокаивающее! – очень недружелюбно советую я, выходя наконец на широкий простор Бродвея.
 - Барт! – и за что мне  это наказание!
 - Что-о-о-! – уже почти потеряв человеческий облик, поворачиваюсь я к этой Саре Бернар.
 - БАРТ! – раздается самый любимый голос в мире. Марта!!!!!! Слишком хорошо, чтобы быть правдой!
И тут эта дура, все прочитавшая на моем лице, целует меня!!!!!


ГЛАВА 9
САМОЛЕТ В СТАРУЮ ЖИЗНЬ.
Все коварная разлука
Обнимала как сестра
Превращала её руки
В два серебряных крыла

Сколько дождь шептал, а толку
Ей казалось не всерьёз
И разбилась на осколки
Всех невыплаканных слез
Би-2 «Зажигать»

- Паш, только ни о чем не спрашивай, ладно? – попросила я, вернувшись в гостиницу. Перед глазами все плыло. Я благодарила небеса за то, что с бабушкой в этот день я больше не увижусь, мы попрощались рано утром; она продолжала гастроли. Впереди у нее были Канада, затем Франция, затем Германия. Затем что-то еще. А у меня впереди были только сумерки.  – И ни о чем со мной не говори. И…
 - Что случилось? – Пашка смотрел на  меня округлившимися от страха глазами. – Тебя кто-то обидел? Ты почему босиком?
 Я мельком посмотрела в зеркало. Там, где должно быть лицо, не было ничего. Вообще ничего. Раньше я думала, что «потухшие глаза» - это литературная гипербола. А оказалось, что это understatement.
Я села на пол. Прикрыла глаза. Перед глазами возник Барт. Открыла глаза.
 - Я видела его. – просто сказала я. Сама себя хвалю за спокойный тон.
 - И????
Хорошо, что Паша все понимает с полуслова…
 - И он был с девушкой… - горло сжал железной лапой нервный спазм.
 - Идиот, - прошипел Пашка. – Это же надо – с девушкой. Черт тебя погнал на улицу! Не, ну это надо – в огромнейшем городе столкнулись, а? Не,  ну это вообще черт знает что… И что теперь?
 - Ничего. – прорыдала я. – У меня… больше… ничего…не будет!!! И …никого!!! Никогда! Я…я …
 - Ты сама не понимаешь, что ты сейчас говоришь, - мягко принялся увещевать меня Пашка.   – Эта девица могла быть кем угодно – сестрой…
 - Паша, ну я же ВИДЕЛА!!!!
 - Сможешь рассказать?
 Я смогла.
 - И все равно это ни о чем не говорит. Я же видел все… Он тоже в тебя влюблен, это ведь не скроешь, - усмехнулся мой утешитель. – Давай не будешь делать никаких выводов, ладно? Все равно вы встретитесь. Рано или поздно.
 - НИКОГДА! – прорырчала я. И снова захлебнулась слезами. -  Я…ждала…а он… с этой…. Ненавижу! Чтоб он…! Скотина! Тварь! Урод! Я…!!!
Пашка, махнув рукой, пошел собирать вещи. Мои и свои. Через час мы улетали. При мысли о Москве я затряслась мелкой дрожью. Как же я смогу? Ведь сердце осталось здесь, в Америке. Как? Боже, что мне делать? Что придумать, чтобы остаться здесь?
Конечно же, ничего я не придумала. Пашка всю дорогу, от отеля до трапа самолета, крепко сжимал мою руку. И именно эта рука не давала мне упасть.
Откинувшись на спинку кресла, я закрыла глаза. Так, начинается новая жизнь. Что делать? Как показаться дома с этой жуткой маской, которая когда-то была лицом? Сказать, что заболела? Да, это было верным решением. Так, с первым, и самым легким пунктом я справилась. Пункт второй. Как забыть Барта? Ответ – никак. Мне было ясно, что это не просто влюбленность. Первая. Это любовь. Единственная. Нужно просто…не позволять себе думать о нем каждую секунду. Потом минуту. Потом час. Боже мой, целый час! Так, спокойствие, только спокойствие.  Потом как-нибудь все наладится. Все пройдет, пройдет и это. Все пройдет, и печаль радость, все пройдет, так устроен свет, все пройдет, только верить надо, что любовь, не проходит, нет… Я тряхнула головой. Так, я же говорила: спокойствие! Только спокойствие!!!
 - Паш, ты, если что, скажешь моим, что я приболела? Простуда, например?
 - Тяжелая травма головы, например, - вздохнул Пашка.
 - Паш?
 - А?
 - Как ты думаешь, я его еще увижу?
 - Увидишь. Он же не на Марсе живет. Письмо напишешь, или…
 - Нет. Я сама ничего делать не буду. Ни писать,  ни искать. Он должен сам…
Пашка пожал плечами.
 «Это правильное решение»: подумала я. «Единственно правильное решение. Он сам меня найдет. А если не найдет? Ну, что ж… Постараюсь пережить. Как-нибудь…»
Я закрыла глаза. Передо мной стоял Барт. Все наши встречи, разговоры, наше удивительное молчание вдвоем. Вся наша история. Как он мог? После того удивительного и волшебного что с нами произошло, как он мог? Неужели я все придумала? Нет, не может быть! Такого не нафантазируешь! Это правда. Но как он мог… Я закрыла глаза руками. Как успокоить эту рану? Он остается, я улетаю. Как мне быть без него? Как жить? Без него… «С ним тебе другое небо, облака над головой, и ступает ангел с неба, незнакомый и чужой…Не узнает твой герой, если что-нибудь случится где-то за морем с тобой… Все коварная разлука обнимала как сестра, превращая ее руки в два серебряных крыла» Я  НЕ МОГУ БЕЗ НЕГО!!! Последнюю фразу я прокричала на весь самолет, не осознавая, что делаю.
 - Марта! Марта, успокойся немедленно!!! – прижал меня к себе Пашка. К нам мчалась стюардесса, пассажиры испуганно оглядывались.
 - Я не могу! Я возвращаюсь обратно!  Отпусти меня!
 - Как ты вернешься, дура? – заорал Пашка, которому уже тоже было наплевать на пассажиров. – Спрыгнешь в океан и поплывешь?
 - Спрыгну! – я встала с кресла. -  Отпусти меня немедленно, скотина! Отпусти! Отпусти, я сказала!
 - Мисс, успокойтесь! – вежливо, но достаточно твердо  сказала стюардесса.
 - Иди к черту! Идите все к черту! Отпустите меня!
 - Мисс!!!
 - Я не могу так, ты понимаешь? Ты же ничего не понимаешь! У меня вместо сердца дыра! – зарыдала я . – Ты думаешь, можно жить с дырой?
 - Пожалуйста, принесите воды! – попросил Паша стюардессу. И, оглянувшись на зрителей, закричал. – Чего вы пялитесь? Что, не видно, что человеку плохо!
 - «Обкурилась, сволочь.»: брезгливо поджав губы, подумал наш сосед.
 - «Обкололась, сволочь»: подумал мужик в кресле напротив.
 - «Только ребенка успокоила, а она  разбудила, сволочь!»: с негодованием подумала блондинка с грудничком.
 - «Как вы меня все достали… сволочи… поспать не даете»: в полудреме подумал кто-то на другом конце самолета.
 Я свернулась в кресле, рыдания скручивали меня в узел, и мне казалось, что  эта черная дыра в сердце сейчас  лопнет, и на этом все закончится… И это было моим единственным желанием…
Москва встретила нас дождем. Что ж, прекрасно. Погода соответствует душевному настрою. Родители, встречавшие нас, были возбуждены и веселы. А вот это уже ну никак не соответствовало.
 - Паш, у меня грипп, ты не забыл? – тихонько прошептала я, с испугом глядя на толпу «родственников и знакомых кролика».
 - Не забыл, не переживай. Ты как?
Я скривила гримасу. «Волшебно. Просто чудесно. Хоть сейчас готова пуститься в пляс»
 - Ничего. Ты извинишь меня?
Тут уже настал Пашкин черед кривиться.
 - Ну о чем ты говоришь, Марта? Ну какие тут могут быть извинения? Что я, дурак что ли? Ничего не понимаю? Я завтра к тебе зайду.
 - Я тебе еще не надоела? – жалко улыбнулась я.
В ответ Пашка только фыркнул.
 По дороге домой на меня обрушилась лавина новой информации. Папа открывает в Клину фабрику и завтра же уезжает. Это хорошая новость, не надо будет ничего объяснять, если вдруг нечаянно сорвусь. Мама получила новую роль. Анна Ахматова. Антреприза. «Анна. Николай. Лев.» «Ой, ты бы видела этот нос, который на меня нашлепнули!» - захлебывалась от счастья мама. Великолепная новость. Когда мама в новой роли, она не заметит и метеорит, упавший к ее ногам.
Дома меня ждало несколько сюрпризов. Первый – это счастливая Катька, сила объятий которой не уступала бабушке Карлсона. Второй – полный дом гостей. Ах, да, могла бы и сама догадаться, у меня в семье без хлебосольства по малейшему поводу никак, оттого и Анна Исаевна здесь, помогает с приемом. Третий: черный лупоглазый котенок, видимо, сладко спавший в каком-то очень теплом и уютном месте за минуту до моего прибытия. Он, настороженно подняв ушки, подозрительно смотрел на меня, мол, кто такая? Откуда взялась?
 - Это Рикки, - представил нас папа.
Пудинг, – это Алиса. Алиса, – это пудинг.
 - Его Катя принесла, - сообщила счастливая мама, выходя из кухни с огромным блюдом.
 - Иду домой из школы, а у меня в подъезде котенок сидит, - негромко сказала мне Катя, - страшненький такой. Ко мне домой нельзя, ты же знаешь мою маму. Вот и принесла к вам, хорошо, что папа дома был.
 - А почему Рикки? А не Блэкки, например?
 - Девиз семейства мангустов гласит «Пойди и узнай!», - объяснил папа, обожавший Киплинга. – А этот котяра за первую минуту пребывания в квартире залез во все щели.
 - Если бы ты видела, сколько на нем было блох! – подхватила мама. – А как он орал в первую ночь! И слышала бы ты папу! Он грозился его в форточку выкинуть.
Папа засмеялся.
 - Рика-земляника! – позвала мама из кухни, - иди сюда, я тебе что-то дам! Кс, кс, на, на!
Котенок, посмотрев на меня в последний раз, прыгнул, как заяц, в сторону кухни. Такой трюк я видела впервые. Может, показать его Куклачеву?
 За столом сначала пришлось отвечать на миллион вопросов Об Америке и Американцах, О Ценах и Продуктах, О Преимуществах  И Недостатках Американской Системы Образования, О Преимуществах Духовного Богатства Славянской Нации В Сравнении С Отсталыми Потомками Судна «Мэйфлауэр», О Фильмах И Студенческих Драмкружках etc. Во время разговора я усиленно изображала сильнейшее недомогание, чтобы до всех наконец дошло, что ребенка, измученного гриппом, сменой часовых поясов и длительным перелетом, не нужно доставать разговорами, а нужно заботливо отправить в свою комнату, под теплое одеяло. Когда до МЕНЯ наконец дошло, что все в этой комнате заняты только собой, любимыми, я подмигнула Катьке, и мы,  незаметно свистнув со стола бутылку вина, апельсины и конфеты, скрылись бегством в мою комнату.
Там, под свечи, тихую музыку и вино, я рассказала Кате все-все-все.
 - Покажи его фото, -попросила она.
Я показала.
 - В него невозможно не влюбиться, - спокойно проконстатировала подруга дней моих суровых. – В нем есть что-то… первобытное? Нет, не то…
 - Первородное? – подсказала я, не отрывая взгляда от фото, где невозможно прекрасное лицо  Барта было снято крупным планом.
 - Да, точно! Он… он напоминает о заре человечества, атлантах  и богах-олимпийцах. Он выглядит, как сверхчеловек.  Наверно, такими когда-то давным -давно были все люди… Тебе очень тяжело?
Я кивнула.
 - А я даже не могу сказать, что все пройдет… Знаешь, когда я была летом у бабушки в Одессе, я там купила себе одну книжку, украинский психолог, Александр Бондаренко. И там как раз говорилось о любви. О разнице между влюбленностью и любовью. Влюбленность обычно проходит месяцев через семь, как болезнь, например. А любовь, по Бондаренко, бывает двух видов: «житейская, или бытовая» и «вечная, экзистенциальная» - медленно, как в трансе, говорила Катя, невидяще смотря на дрожащее пламя свечи. – Житейская любовь – это мещанское счастье, это когда пара женится для того, чтобы все было как у людей: квартира, дом-полная-чаша, дети. Как только одна личность перестает развиваться, или жизненные сценарии перестают совпадать, или просто все уже достигнуто – такая любовь уходит. А вечная любовь – это когда мужчина и женщина создают свой уникальный мир в любых обстоятельствах – в бедности или в богатстве, в войну или в мир, их отношения не зависят ни от быта, ни от  обстановки, ни от чего. И даже если один предал другого, эта любовь не прекращается, представляешь? Полнота проживания жизни именно друг с другом им не заменит всю вселенную…Я это наизусть запомнила… И поняла, что все мои влюбленности даже близко никогда не стояли рядом с вечной любовью. Хотя мне только шестнадцать, все еще впереди… Я надеюсь. А тебе повезло, ты встретила истинную любовь. Я очень надеюсь, что вы встретитесь. Такое дается только раз, да и то не всем. Может, напишешь ему?
 - Нет. Если все на самом деле так, как ты говоришь, то меня искать должен он.
 - О! – уважительно сказала Катька. – Главное оружие девушки – это ее гордость? Уважаю. Хвалю. Я бы так не смогла.
 - Девчонки, -  заговорщическим шепотом сказал папа, бесшумно открывая дверь,. – пойдите посмотрите на спектакль.
 - Какой еще спектакль?
 - Домашний и трагический. В роли Анны Ахматовой: мама и Миша N.
В гостиной пред нашими очами предстала мама, глухим голосом читающая «Реквием». Рядом нервно подергивался дядя Миша N, великолепный характерный актер, по глупости уверовавший, что никто, кроме него, не может правильно озвучить Ахматову.
 - А вы по очереди читайте, - невинным голосом предложил папа, и весело подмигнул нам, мол, сейчас начнется самое интересное.
Гости немного оживились.
«Ахматовы» переглянулись и решили читать по две строчки.
« Это было, когда улыбался,
Только мертвый, спокойствию рад,» - голосом, исполненным трагизма, начала Анна № 1.
«И безвольным подвеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград», - тоном Гамлета подхватил дядя Миша, он же Анна № 2.
Мама насупилась. Во- первых, она уже два месяца как репетирует, и…Ну, не будем об актерских амбициях. Во-вторых, как мужчина может читать женские стихи лучше, чем женщина? И понеслись кони. По нарастающей: боль-трагедия-еще -трагичней – а-я- еще трагичнее-все- равно я- трагичнее-чем-ты…
Гости с трудом сдерживали смех. Трагедия переросла в комедию.
 - Браво! – зааплодировали мы с Катькой, когда представление подошло к концу.
 - Бис! – подхватил папа. – Ночью ждите гостью. Я бы на месте Ахматовой такого не потерпел.
И мы втроем покинули поле боя под хохот гостей, опасаясь праведного гнева мамы.
          Так я вернулась домой. Прошел год, а мне казалось, что тысяча. Как все изменилось… Как все изменилось… И как же я устала… Весь вечер прятать от всех дыру в сердце. А сколько таких вечеров, дней, ночей еще ждет меня????
           Ночью я долго сидела на подоконнике. И снова моей соседкой была луна. Внезапно я почувствовала, как ВРЕМЯ НАЧАЛО ЗАМЕДЛЯТЬСЯ! Все вокруг стало серым, на одно мгновение, затем со мной стали происходить невероятно странные и страшные вещи: какая-то очень далекая часть моего сознания понимала, что я все-таки нахожусь в своей комнате, но на переднем плане была совсем другая картина: какая-то болотистая местность, выстрелы, солдаты. «Первая мировая война»: сухо и бесстрастно произнес какой-то Голос. «1915 год. Румыния. Потери. Смерть стала такой частой гостьей, что с ней уже начинают здороваться и приглашать на чай. « Резкая смена кадра: Сестры милосердия. Среди них – я. «Каролина Полонская, подданная Российской Империи, потомственная дворянка. В ряды действующей армии сию девицу привела внезапная смерть ее жениха от несчастного случая на охоте. Девица решила вначале утопиться, затем – удушиться, но, проникшись патриотическими чувствами, вполне здраво рассудила, что смерть должна искать человека, а не человек смерти, и что раз уж весь белый свет ей не мил, то надо встретиться с белой и с косой на поле сражения. И пошла наша горе-утопленница на курсы медсестер, а затем на фронт. Поглядев, что на фронте творится, наша декадансная дама вначале даже подумывала о дезертирстве. Но устыдилась, и начала выхаживать раненых солдатиков. О встрече с пулей наша Юлия Вревская думала все реже, недосуг было.» Снова резкая смена кадра: группа офицеров. Среди них – Барт. «Александр Волков, потомственный дворянин, подданный Российской Империи. Блестящий наездник и стрелок. Светлая голова. Любим и начальством, и солдатами. Дома его ждет невеста, Юленька Дворжецкая, потомственная дворянка, слушательница Высших Женских Курсов.» Смена кадра: бой. Мясорубка. Саша ранен в голову. Лазарет. На его глазах – повязка. Каролина все чаще использует любую свободную минутку, чтобы с раненым Волковым поговорить о чем угодно, кроме войны. «Ну, так тоже бывает. Он не видел ее лица, она не видела его глаз, они были знакомы всего неделю, а уже любили друг друга. Да, в этой жизни бывает и так… Он считал секунды до того мгновения, когда ему снимут повязку. Он был уверен, что сестра милосердия Полонская внешне была так же красива, как и внутри. Первое, что он увидел – сияющие серебром и изумрудами восхищенные глаза Каролины. И он понял, что ошибся. Она была еще лучше… У них даже была коротенькая прогулка вдвоем. Они собирали подснежники… А потом его убило снарядом. И  Каролину смерть нашла-таки. Через двадцать с хвостиком  лет. Она умерла дома, окруженная детьми. Перед смертью она улыбнулась и сказала:»Ну, наконец-то! Саша, что же так долго?»
Отпустило…Боже мой, вот до чего доводит любовь. У меня галлюцинации. Я схожу с ума??????? Потрясенная, я легла в постель. Мамочки, я не хочу в дурдом!
     И все события этого безумно длинного и кошмарно сложного дня нахлынули на меня с такой силой, что все невыплаканные в самолете рыдания вернулись ко мне в тройном размере.
«Не уходи от меня, ибо горе близко и помочь мне некому!»: просила я небо.
В чувство меня привел черный котенок. Он осторожно зашел в мою комнату, прыгнул ко мне в постель и, устроившись поудобнее в моих ногах, замурлыкал. Рыдания утихли. Уже на грани между сном и явью, ко мне в голову пришла крамольная мысль: а если это не галлюцинация? Слишком уж все ясно и четко. Но у доктора провериться надо. Так, на всякий случай… И ко мне пришла королева Маб.

ГЛАВА  10               
СНОВА РАССКАЗАННАЯ БАРТОМ   
 My door was standing open
Security was laid back and lax
But it was only my heart got
broken
You must have had a pass key
made out of wax
You played robbery with
insolence
And I played the blues in twelve bars
down Lover's Lane
And you never did have the intelligence
to use
The twelve keys hanging off my chain
                ……………………………………………………………..
                Like a Bowery bum when he finally
                understands
                The bottle's empty and there's nothing left
Dire Straits — Your Latest Trick

Я думал, что я ее убью. Видимо, мое желание настолько четко отразилось на моем лице, что Кира испуганно попятилась. Я же, крепко сжав кулаки, медленно стал приближаться к ней. Я никогда не думал, что я смогу ударить женщину. Видимо, такой момент наступил. Все когда-то делается в первый раз.
 - Барт, - испуганно пролепетала эта дура, - я  не хотела…Я нечаянно… Я все объясню…
И это меня остановило. В последний момент. Меня затрясло, и я продолжал сжимать кулаки. Не помогло. Тогда я резко развернулся, и со всей силы ударил в фонарный столб. Еще раз. И еще.
 - Барт, - испуганно закричала Кира, - прекрати! У нас же сегодня премьера! Успокойся!
Я посмотрел на свои руки. Они были больше похожи на реквизит из фильма ужасов.  - -  Зачем  ты это сделала? – стиснув зубы, спросил я ее.
 - Не знаю, -растерянно пожала плечами Кира. – Она так на тебя смотрела… Извини.
 - Ты – полная дура, - безразлично сказал я. Что толку заниматься психоанализом?   Она все равно ничего не поймет.
Спрятав руки в карманы пальто, я медленно пошел в парк. Болтался я там не меньше получаса. В голове был полный хаос. Премьера, Марта, Юта, дед, отец… Отец.  Дед. Что бы сделал дед? «Он бы помчался за ней следом, а не пошел растравливать раны. Он бы все объяснил!» И что в таком случае я ЗДЕСЬ делаю?
 - Такси!
 И что дальше? Я же не знаю, в каком отеле она остановилась!!! Идиот!
 - Куда? – лениво спросил таксист.
 - Метрополитен! – озарило меня. Ее бабушка!!! Весь город в афишах! А как туда попасть? Сол!!! Сол – уникален. Он может достать билет(-ты) на ЛЮБОЙ спектакль. А также он знаком со всеми директорами театров, музеев etc. Хвала тому, кто изобрел мобильный телефон!  – Сол, -быстро сказал я вместо приветствия, - мне СРОЧНО нужно попасть в Метрополитен – Опера прямо сейчас. Мне нужна Мария Бланк. Это касается ее внучки, Марты Бланк. Я кто? Ее бойфренд. Да не бабушки, кретин! Внучки! Да. Хорошо! Хорошо. Буду должен.
Расплачиваясь, я заметил, как таксист округлил глаза. Ах, да, руки! Руки надо вытереть!
Как человек бывалый, я тут же направился к служебному входу.
 - Я к Марии Бланк, - очень вежливо обратился я к секьюрити.   – Вас предупредили?
Охранник набрал номер, и через пару секунд принялся что-то объяснять в телефонную трубку. Закончив разговор, он сказал: «Сейчас спустится Лоуренс»
 Я не стал расспрашивать, разумеется, кто такой Лоуренс, бойфренду это положено знать. По статусу. Лоуренс возник внезапно, как улыбка Чеширского кота. «Мистер?» - «Мистер Барт Стюарт. Мне очень нужно увидеть Марию. Это очень важно и касается Марты.»
 - Пойдемте. Только сейчас очень неудачный момент.
Я стиснул зубы. Что ж поделаешь, такой уж у меня сегодня день. Апокалипсис.
Весь путь до гримерки у меня отложился в памяти до мельчайших подробностей. Лифт. Длинный коридор. Запахи. До меня донеслось негромкое, совсем не оперное пение.
Лоуренс на секунду остановился, вздохнул, а затем объяснил, как воспитанный человек: «Она всегда поет эту песню, когда расстраивается. Сегодня был скандал с оркестром. И с хором. Так что…»
Да уж, не одному мне сегодня везет. Может, магнитные бури?
Лоуренс постучал в дверь.
 - Войдите! – раздался голос на незнакомом языке. Я вздрогнул. У Марты голос похож на бабушкин.
 - Она не говорит по-английски, - вполголоса сказал мне Лоуренс, - я буду помогать вам с переводом.
 - Спасибо, - кивнул я.
В гримерке витал какой-то очень резкий, весьма неприятный лекарственный запах ( Позже Марта мне сказала, что такое валерьянка, и когда ее пьют).
Я увидел очень красивую даму. Да уж, пластическая хирургия творит чудеса. На обложках дедушкиных пластинок она смотрелась не так…сияюще. Очень полная, но ей это, как ни странно, идет. Идеальная стрижка. Черная, струящаяся одежда. Пальцы, украшенные бриллиантами. Она  говорила по телефону. Нетерпеливо махнула рукой в нашу сторону, мол, подождите. Позже, выучив русский, я понял, о чем она говорила. «Это ни в какие ворота не лезет! Как вы могли такое подумать? Как вы это допустили? Что мне теперь делать, где я найду ему замену за два дня? Эти проблемы должна решать не я! «
 Положив трубку, она очень усталым жестом дотронулась до виска.
 - Ей-богу, они меня раньше времени на тот свет отправят, - пожаловалась она Лоуренсу. Затем соизволила взглянуть на меня.
 - Да, молодой человек? Вы что-то хотели сказать о Марте?
 - Да, - глухо начал я, - мы с ней очень подружились в колледже. И я бы очень хотел увидеть ее.
 - Увидеть? А как вы оказались в Нью-Йорке? Прилетели сегодня?
 -  Я прилетел сюда месяц назад. Я написал пьесу. И ее принял один театр на Бродвее.
 - Да? – удивилась царственная мадам. – Как интересно. И какой театр?
 - Barrymore.
 - О! – уважительно приподняла брови бабушка. – И как, хорошая пьеса?
 Я пожал плечами. Сегодня для меня все было нехорошим.
 - Я там играю. Премьера сегодня.
 - Как жаль! А ведь Марта сегодня улетает.
 - Когда? – я подался вперед.
 В ее глазах что-то мелькнуло. Жалость?
 - Уже. Самолет вылетел, - она посмотрела на часы, - ровно пять минут назад.
 Наверно, я слишком изменился в лице, потому что царственная бабушка вдруг всплеснула руками и быстро сказала Лоуренсу, - Быстро воды! Посади его в кресло! Быстро!
 - Что, все так серьезно? – участливо поинтересовалась она, нагнувшись надо мной так низко, что я видел свое жалкое отражение в ее блестящих карих глазах.
 - Ничего… - прошептал я . – Все нормально. Вы дадите мне ее адрес в Москве? Я ей напишу. Я просто сейчас очень занят, и не смогу вылететь.
 - Конечно. Сейчас напишу.
Она села за шикарный дубовый стол, достала ручку, и в этот момент опять зазвонил телефон. Она сняла трубку. – Да. Опять? Нет, я отказываюсь с ним работать. Передайте, пожалуйста, этому Харитонову, что… Что посчитаете нужным!
Она гневно сдвинула брови и начала писать. Телефон зазвонил вновь. Она вопрошающе посмотрела вверх, как бы спрашивая у небес, когда это закончится. Снова подняла трубку.
 - Да? А с Армянским  я поговорю потом. И вам того же.
Дописав, она протянула мне листок с адресом.
 - Мне пора. У меня самолет через час. Было очень приятно познакомиться.
- Взаимно, - я механически улыбнулся. Меня стало знобить. Реакция на стресс.
 - Проблемы с оркестром, - зачем-то начал объяснят мне Лоуренс, провожая меня к выходу. – Она гастролирует только со своими музыкантами. А сегодня Харитонов напился, а Армянский повредил сухожилие. Придется пользоваться услугами местных,  а она этого очень не любит…
Я слушал вполуха. Все мои мысли были заняты только письмом, которое я напишу.
За час до начала спектакля я опустил письмо в почтовый ящик. «Марта! – было написано там – Все не так, как ты думаешь, поверь мне, пожалуйста. Проблема не во мне, а в Кире, той самой, которая меня поцеловала. Она сделала это из ревности. Все то время, пока шли репетиции пьесы, она упорно добивалась моего внимания. Она не привыкла, чтобы ей отказывали, ты же видела ее внешность, мужчины обычно очень быстро ею пленяются. А тут попался я. Это была ее своеобразная месть. Поверь мне, пожалуйста, неужели ты и в самом деле подумала, что я могу увлечься  какой-то актрисой после того, как увидел тебя????????????????? Марта, сейчас я повторю тебе то, что до тебя не говорил никому, и после тебя тоже, потому что только ты -  моя жизнь. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. И так до бесконечности. Раз и навсегда.
 Я жду твоего ответа. И вылечу при первой же возможности. Твой Барт»
 - Тоже мне, мистер Дарси, - ворчал я сам на себя. -  Стареешь, начинаешь писать любовные письма. Но на душе впервые за этот сумасшедший день стало легко. ВСЕ ОБРАЗУЕТСЯ.
          Премьера прошла с успехом. И вся моя семья, все родственники и знакомые пришли меня поддержать в этот трудный день, невзирая на траур. Я видел их лица со сцены. Они говорили мне «Не бойся, мы с тобой!». И именно эта поддержка помогла мне отыграть спектакль.
 Наутро и я, и Кира проснулись знаменитыми. Ко мне подошел один известный агент, и предложил свои услуги. Я их принял.  Играл сезон, сел за новую пьесу, отсылал тесты и курсовые работы в университет, слонялся по городу, ходил на вечеринки с Лиззи, которой очень нравился мой новый звездный статус. И каждый день писал Марте письмо. Она не отвечала.  «Ничего, - упрямился я, - вот приеду в Юту, сдам экзамены, получу диплом -  и  в Москву!» Я начал ходить на курсы русского языка. Ну и язык, скажу я вам! Все эти спряжения меня просто убивали. Но ради Марты я бы выучил даже суахили. Корейский. Язык пингвинов. Межгалактический. Все языки, только бы это хоть на капельку приблизило меня к ней…    
           Рождество было невеселым. В нашем доме все напоминало о недавней утрате. За рождественским ужином мама объявила, что переезжает в Лондон.
           Я послал Марте открытку, нарисованную Лиззи (Лиз работает в издательстве. Она – гений фотошопа). Никакой реакции.  Нужно было взять  у царственной Бланк-старшей номер телефона, а не почтовый адрес, но человек, как говорит русская пословица, задним умом крепок. Ну почему она не отвечает?
 - Братик, - недоумевала моя Лиззи, - ну что в ней такого? Что ты в ней нашел?
 Я показал ей фото Марты.
 - Аристократка, - вынесла вердикт моя сестра-художница. – Классические черты лица. А какая лепка: подбородок, скулы, нос! Она похожа на всех актрис пятидесятых: Ли, Хепберн. Ламарр.
 - Нос. И рот. Не похожи…
 - Ах, при чем тут нос и рот! Я же говорю вообще! И глаза. Она носит линзы?
 - Нет, у нее нормальное зрение.
 - Я не о тех линзах. Это ее настоящий цвет глаз?
 - Да.
 - Очень редкий оттенок. Да, братик, ты влип. Очень нестандартная внешность. Интересная.  Ей бы в актрисы пойти.
 - Она не хочет. У нее мать – актриса.
 - Накушалась, значит. А зря. У нее была бы блестящая карьера. Она – настоящая. Хотя, я не знаю, как там у них в России. А это кто? Рядом с ней?
 - Друг детства. Они как брат с сестрой.
 - Как мы с тобой? – засмеялась Лиз. – Хотя такого как ты больше нет!
 - Да, - усмехнулся я , - я уникален.
 - Не смейся! – надулась Лиз. – Знаешь, - доверительно склонившись в мою сторону и зачем-то оглянувшись вокруг, сообщила моя  любимая сестра, - одно время я подозревала, что ты не мой родной брат.
 -?????????????
 - Да не смейся же! Мне было четырнадцать, по-моему, или меньше, у нас был урок биологии, гены, и все такое. Ну, знаешь, какой цвет глаз унаследует ребенок, если у родителей карие и голубые… Ну, ты понял?
 - Продолжай, - смеялся я.
 - И я узнала (прекрати смеяться!), что доминанта – карий цвет. У меня, Джейкоба и Джозефа карие глаза, так?
 - Так.
 - А у тебя голубые! И совсем-совсем не похож ни на кого из нас! Ни внешне, ни внутри!
 - Лиз, я…
 - Не перебивай! Ну, я и придумала историю о том, как мама с папой тебя усыновили. Потом, конечно же, я узнала, что голубой цвет глаз тоже…
 - Может доминировать?
 - Ну да. Как тебе моя история?
 - Глупая Лиззи. Это название истории. Я ведь похож на деда.
 - Знаю, - скривила рожицу сестра, - чего только не приходит в  голову в период пубертата.
Так о чем это я? А, твоя любовь!  - она еще раз взглянула на снимок. – Да, в ней есть что-то такое, не могу объяснить  одним словом, ну как же это называется… Очарование, вот!
 -  Она – единственная. Для меня. Вот как это называется. И я собираюсь к ней, в Москву. Если она не верит письмам, то слова ее убедят. По крайней мере, я на это надеюсь…
 - Ты точно подкидыш, - устало вздохнула Лиз. – Иногда мне кажется, что тебе сто лет. А иногда – тысяча. Ладно, лети куда хочешь. Обещаю, что братикам ничего не расскажу, они не поймут.
 - Спасибо, - с сарказмом поблагодарил я.
 - Не за что. Передавай ей привет. Не забудь пригласить на свадьбу. А теперь хватит о грустном, пойдем в «17», я танцевать хочу, сегодня ведь праздник, ты не забыл?
 - Барт, друг сердешный, а я уже думал, что ты в Нью-Йорке останешься! – шутливо толкнул меня в плечо Вик. – Ты же звезда, блин! Ты же должен сейчас раздавать интервью о нелегкой судьбе актера днем и зажигать с девчонками вечером! Или я ошибаюсь?
 - Ошибаешься, - устало сказал я, швыряя в угол сумку и падая в кровать. Я очень не люблю самолеты, после них у меня раскалывается голова. Я прикрыл глаза.
 - Расскажи, что нового, - попросил я.
 - Нового? Да так, ничего особенного. Твой рейтинг взлетел до небес. Девчонки меня уже достали, расскажи да расскажи про нашу суперстар подробно и в деталях…
 - А еще?
 - Ну, лекции…Да ничего особенного, я же говорю. А, Марта тебе подарок оставила.
 - Марта? – я резко сел. Головная боль накинулась с утроенной силой. В висках застучали тысячи молоточков.
 - Да, перед отъездом. А ты ее не видел? Она собиралась с тобой встретиться в Нью-Йорке.
 - Видел, - стиснув зубы, ответил я. – Только бы лучше ОНА меня не видела.
 - Не понял, - удивился Вик. – Может, расскажешь?
Я рассказал.
 - Фак, я все испортил, - протянул мой сосед. – Так ты что, в самом деле ее любишь?
 - Нет, понарошку, - разозлился я.
 - Фак. Я-то думал, так, увлекся красоткой.
 - По себе судишь?
 -   Держи подарок.
Я долго смотрел на белое древо Валинора.
 - Она сказала, что еще одного перелета это дерево не выдержит, - объяснил Вик. – А еще там была записка.
 - Была?
 - Да эта дура Кэти  в нее жвачку завернула…
 - Что там было написано?
 - «Soul-friend?» И что-то по- русски, адрес с телефоном, кажется.
  « Боже, это уже слишком!»
 - О чем вы с ней говорили? Тогда, перед ее отъездом?
 - Думаешь, я точно помню?
 - Тебе ПРИДЕТСЯ вспомнить, Вик! Неужели ты не понимаешь, как это важно для меня?
И он вспомнил.
 - Барт, я же понятия не имел, что она тебе так нравится! – оправдывался Вик.  – Ты же говорил soul!
 - Дурак проклятый, - отчаянно прошептал я,  - как какая-то дурацкая girl может сравниться с soul?

ГЛАВА 11
ТРИ СМЕРТИ
                Прощай,
Я материк, омытый морем слез,
Войну прошел,
А грипп не перенес.
Прощай,
Пока не взорван в рай фуникулер,
Я верю, верю – встретимся с тобой
Опять, опять.
«Прощай», Ундервуд
         Утро нового дня встретило меня температурой под сорок.
 - Грипп, - констатировал врач, вызванный испуганной мамой.
 - Она еще вчера говорила, что ей плохо…
 А я лежала, тупо уставившись в потолок, и вяло думала о своем организме, так вовремя пришедшем мне на выручку. Говорить я не могла, горло как будто скребла семейка ежиков,  каждое движение причиняло просто адскую боль во всем теле, и я лежала, и думала, думала, думала, думала просто до закипания мозга. Мысли были об одном: о Барте. Я тщательно, до мельчайших деталей восстанавливала в памяти все оттенки наших встреч, анализировала каждое слово, сказанное нами, каждый жест, каждую интонацию, все стараясь постичь, как ТАКАЯ любовь могла ТАК закончиться… Все тщетно. Мой измученный  мазохизмом мозг не мог дать внятного ответа. По всем параметрам выходило, что у Такой любви мог быть только один конец: счастливый, с домом и детьми, с путешествиями и книгами, с друзьями и всем-всем всем самым прекрасным, что только есть на земле. И высокая красотка-актриса вовсе сюда не вписывалась,  совсем. Она нагло вторглась на территорию, не принадлежавшую ей, и остриями своих каблуков проколола насквозь все…
         Через неделю температура ушла. На смену ей явилась депрессия. Мне не хотелось ничего. Стерео, весело оплетавшее кружевами   мою жизнь, исчезло, осталось моно, состоящее из ноты фа.  Все органы чувств сковало морозом: весеннее дерево, распустившее нежно-розовые цветы, убил мороз, простите за сентиментальность в духе романов восемнадцатого века, но что поделаешь, если так оно и было…Все вокруг стало серым, без вариаций. И я, отвернувшись к стене и глотая слезы, поклялась себе, что больше никогда в жизни не буду называть депрессию болезнью изнеженных и слабовольных дур, никогда не судить о том, с чем не сталкивалась сама.
          Моим постоянным спутником в эти черные дни был котенок. Он просто лежал, свернувшись клубочком у меня в ногах, или играл с кистями пледа, или просто смотрел в окно тем настороженным взором, присущим всему семейству кошачьих. Но он старался не покидать меня ни на секунду. Мама все дни проводила в театре, спектакль был в самом разгаре, поздно вечером она приходила домой и, падая от усталости, заходила ко мне в комнату, глотая слезы и прося у меня прощения за то, что дни моей болезни она проводит не со мной, а с работой, а я пыталась выдавливать улыбку и говорила, что, останься она дома, она бы меня задушила заботой; папа был в Клину, вокруг меня хлопотала Анна Исаевна, вернее, пыталась хлопотать. Я высылала ее из моей комнаты, объясняя, что когда я болею, то мне зрители не нужны, и она уходила, горестно покачивая головой.
          Еще у меня начались провалы в памяти. Однажды я, пошатываясь от малейшего дуновения ветерка, выползла из дома в булочную. Захотелось хоть немного побыть на улице, подышать морозом. А когда я захлопнула за собой дверь малюсенького муниципального магазинчика, пропахшего ванилью и сдобой, я с ужасом поняла, что не помню дороги назад, домой! Не помню, и все тут! Я стояла на улице, бессильно сжав в руках бумажный пакет с булкой,  и чуть не плакала от стыда и бессилия. Потом решила положиться на мышечную память, вполне мудро рассудив, что раз уж мозги не знают, куда меня вести, то ноги-то должны помнить! Потом я стала забывать номера телефонов самых близких мне людей, телефонов, которые я набирала как минимум миллион раз: мамин рабочий, Пашкин, Катькин, Андрея Андреева, который никогда не отказывался мне давать математическую консультацию, Тани Семенюк, Александры Сергеевны – всех!
          И тогда  я умерла. Духовно. Кажется, это называется катарсисом, когда человек резко перерождается. Именно это со мной и произошло. Мне казалось, что от той Марты осталась только оболочка, да и та изрядно потускневшая…Тогда я четко поняла одно: такой любви у меня больше не будет. Никогда. И с этим придется жить. Как с этим жить? А никак – просто жить, и все. Время все лечит. Надеюсь, вылечит и это. Но глубоко внутри я понимала: ТАКИЕ чувства время не лечит. Оно лишь чуть притупляет боль.
 - Прекрати фрустрировать! – давала указания по телефону Катя. – Вот только попробуй еще раз заныть – прийду и отлуплю, не посмотрю, что ты болеешь! Давай сходим к врачу, пусть он тебе антидепрессанты пропишет, у меня у папы классный знакомый, Борис Иванович, работает в Кремлевке, закончил психфак МГУ. Давай к нему сходим, а? Пойми ты, глупенькая, ничто и никто в этом мире не стоит слез!!! Все проблемы решаемы! Кроме одной – смерти! Ты же жива? И он жив? Вот и радуйся, что вы находитесь хотя бы на одной планете!
          А я плакала и плакала все ночи напролет, и мне казалось, что этот горестный источник не иссякнет никогда. Господи, за что ты даешь такие испытания??? Чем я, Господи, перед тобой так провинилась? Ты дал мне величайший дар. Зачем ты его отобрал, что я этой жизни сделала не так? Ты же знаешь, какая я тонкокожая, Господи, зачем же ты содрал с меня последний защитный слой? Как мне теперь жить?????
Наступала предновогодняя неделя. Канун моего самого любимого праздника чуть-чуть оживил меня. Ведь я загадаю желание под бой курантов!!!!!!!
          В холодную среду, когда над Москвой бушевал пронзительный ветер, позвонил Пашка и сдавленным голосом сказал, что его отчим….умер. Только что. Я выронила трубку, и, как была, в халате и тапочках, вылетела на улицу, в соседний дом.
Там, в такой родной и уютной квартире,   заставленной книжными шкафами, мы с Пашкой, крепко обнявшись, как дети, потерпевшие кораблекрушение, сидели на полу возле дивана, где лежал Пашкин отчим, самый лучший человек в мире, и ждали, когда приедет скорая помощь. Мы не могли плакать, ТАКОМУ горю слезы никогда не помогают… Мы только заботливо прикрыли отчима, которого Пашка почему-то никогда не называл отцом, в силу привычки, пледом, и, не отрываясь, смотрели на его лицо, на котором застыло спокойное и величественное, как у древнего короля, выражение.
 - А где мама? – глухо спросила я. – На гастролях?
Пашка кивнул.
 - Тогда я сейчас позвоню моей, тут взрослые нужны…
          Скорая приехала только через час. Мама из театра примчалась почти мгновенно. С ней была целая куча народу, ах, да, сама процедура похорон, отпевание… Боже мой, как можно его похоронить? Его уже никогда не будет? Никогда-никогда? А как же Пашка, которому он был больше, чем отец, тетя Лена, Пашкина мама, которая так его любила, ведь для нее он тоже был ВСЕМ: другом, отцом, братом, возлюбленным? Как же его последний фильм, который еще не озвучили? Его книга? Его театр? Ведь все и вся держалось только на его плечах! И никогда он не жаловался на свою ношу, никогда-никогда…Когда скорая увезла его, я увела Пашку к нам домой. Мы сели на кухне. Посмотрели на котенка, играющего с мячиком.
 - А он так любил кошек, - тихо сказал Пашка.
Это последней каплей. Мы наконец дали волю слезам. Господи, спаси и сохрани всех остальных шестнадцатилетних от такого горя, Господи, будь к ним милостив, не дай им такого испытания, какое дал нам, прошу тебя Господи, уж к ним-то будь милосерден…
          Поздно ночью, когда все слезы иссякли, а в голове поселилась гулкая, как церковный колокол, пустота, Пашка сказал мне, что отчим, узнав об его литературном успехе, очень обрадовался, а когда услышал, что больше Пашка вряд ли напишет, то пришел в неистовство.
 - Чем ты это объяснишь? – гневно вопрошал отчим.
 - Я написал все, что мог, и сказал все, что хотел! Мне больше нечего сказать!
 - Знаешь что, родной, ты эти глупости выкинь в окно! «Мне больше нечего сказать», это же надо! Ты физику как учишь, я не могу понять?
 - А физика тут при чем?
 - При сосуде полном тут физика! В полный стакан разве можно что-нибудь налить? Нет, нельзя! Сначала сосуд надо опустошить! Опустошил? А теперь накапливай впечатления и эмоции! И пусть твоим девизом станут слова Олеши!!!! Помнишь их?
 - «Ни дня без строчки?» - неуверенно порылся в памяти Пашка.
 - Именно! И запомни, даже если тебя больше никогда в жизни не опубликуют, ты все равно пиши!  Для себя пиши! Но не в стол, а отсылай, отсылай, до ломоты в руках отсылай во все издательства! Публика, как известно, дура, и к некоторым редакторам это тоже относится. Но! Сегодня один редактор, завтра другой. Сегодня тебе пишут, что твое творчество никуда не годится, а завтра ты вдруг узнаешь, что гений, оказывается. Ты меня понял? И запомни, слово обладает огромнейшей силой! Кто-то, прочитав твой рассказ, отложит себе в дальний уголок памяти одну фразу, а потом, в нужный момент жизни, эта строчка всплывет, и из нее родится новое произведение:  повесть, песня, стих или фильм, картина, да что угодно! Человечество базирует все свое творчество лишь на тридцати трех сюжетах, представляешь? С глубокой древности до наших дней все наши жизненные истории вплетены лишь в эти цифры!!! Остальное – вариации… И тут начинается самое интересное! Ассоциативные цепочки, помноженные на воображение!!!! Я никогда не перестану восхищаться звеньями человечества, которые, переплетаясь, рождают все новые и новые вариации старых сюжетов… Так что ты пиши, хорошо? Пути Господни неисповедимы, никогда не знаешь, какое из твоих слов родит новое слово. У тебя талант, Павлик, не губи его.
          Мы похоронили его за три дня до Нового года. И, стоя на кладбище и глядя на Елену Сергеевну, Пашкину маму и вдову этого необыкновенного человека, окаменевшую от горя, не проронившую ни слова, ни слезинки с той самой ужасной минуты, когда ей сообщили о ее невосполнимой утрате, я с ужасом сказала себе:»Да что значит твое горе в сравнении с ЕЕ горем? Твой любимый жив, и уже за это благодарить Бога! А у нее человек, который обогрел ее в самую черную минуту ее жизни, человек, который сразу и безоговорочно принял Пашку как родного и единственного сына, человек, который подобно утесу всегда заслонял ее от реалий нашего мира УШЕЛ ОТ НЕЕ НАВСЕГДА!»
           Новый год Пашка встречал с нами… Елена Сергеевна переехала на дачу. И я, торжественно поднимая бокал с шампанским под бой курантов, загадала одно желание «Пусть Барт вернется ко мне!!!!!!!!!!!!!!!!» Эту просьбу я повторяла каждый вечер в молитве перед сном.
          Я никогда не была набожной. Наши православный храмы я терпеть не могу: свечечки, старушки, в стенах храма забывающие о христианском милосердии, попы с пузом ниже колена…Много позже мне попало в руки интервью прекрасной актрисы Екатерины Васильевой, внезапно ударившейся в религию. Это интервью настолько меня разозлило, что я вызвала моих верных мушкетеров на религиозный диспут.
 - Вы только это послушайте, - кипятилась я, нервно раскрывая злополучный журнал на искомой, густо подчеркнутой (в лучших традициях диккенсовских романов) странице, - «…Вы когда-нибудь вслушивались внимательно в молитву, которую читает священник при венчании? Там говорится, что молодожены принимают на себя мученический венец и должны быть готовы к любым испытаниям. Особенно это касается женщин. За все, что происходит в семье, ответственность перед Богом будет нести женщина. Чтобы ни случилось между мужем и женой, Церковь будет на стороне мужчины. Это наказание за грехи нашей праматери Евы».
 - Чокнулась! – гневно подхватила Катька. – Какая удобная позиция «Кому дрова рубить? – Бабе! Кому воду носить? – Бабе! А кому битой быть? – Бабе! А почему?  - А потому что баба!» Она ведь, судя по всему, сама страдает самым страшным церковным грехом – гордыней!
 - Поддерживаю! – горячо откликнулся Пашка. – Мне нравятся слова Адабашьяна о том, что религия – самая развитая мафия на земле. Духовное развитие превратили в очень выгодную статью дохода, тем самым отринув все учение Христа. Мне нравится, как сказала об этом акунинская Пелагия, помните?
Катька не помнила, а я про монахиню-сыщицу еще не читала.
 - Он говорит, что раньше, еще в средние века, человечеству был нужен Бог Карающий, Бог-Учитель. И все христианские каноны окончательно сформировались еще в средневековье. Но, на минуточку, посчитайте, сколько воды с тех пор утекло, как рвануло вперед человечество! А духовные нормы продолжают черпать воду из старого источника, это равноценно тому, как взрослый человек пытается влезть в ползунки младенца.
 - Да, ты прав, - согласилась я. – А мне мама рассказывала, что в Греции есть маленькие часовенки. Просто икона,   перед ней – свечки. Рядом – пучок незажженных свечей. Просто берешь и ставишь, и просишь Бога, чтобы он тебе помог. И все. И это правильно.
 - Да, - согласились мои друзья.
          Бог ведь живет у каждого в нас в сердце. Вот туда надо почаще заглядывать, а не в храм с индульгенцией в руках. И я туда заглядывала. Каждую ночь я просила МОЕГО Бога, чтобы он вернул мне Барта, и чтобы все, кого я люблю, были здоровы и счастливы. «Счастья всем, даром, и чтобы никто не ушел обиженным!» - как я тогда понимала Реда Шухарта!
Каникулы я не помню. Что-то вроде делали, гуляли,  занимались, ведь я в Америке все уроки благополучно списывала у Пашки.
          Школа. Все одноклассники перешептывались, что мы с Пашкой вернулись совсем другими людьми. Может, мормонами стали? Или членами какой-то другой секты… Ну посмотрите на них, они же мороженые оттуда приехали! Пашка-то ладно, у него горе, а Марта что? Нет, с ними что-то не так… К нам с расспросами, само собой, не подступали, у Пашки вид был слишком убитым, у меня слишком ледяным. Меня эти шушуканья по углам дико раздражали. Все мои сверстники казались мне такими детьми, все их проблемы проблемами вовсе и не являлись, так, возня и игры малышей в песочнице. Мы просто стали другими. А они остались прежними.
           Это и был катарсис, он же духовная смерть. У меня он наступил раньше, у Пашки чуть позже, но если это и есть то самое, благодаря чему человек очищается и перерождается, в горнилах страданий, то пусть такие перерождения идут в з..! Кожу живьем снимать больно, как вы думаете? И перерождаться тоже ОЧЕНЬ больно!!!!!
ГЛАВА 12
В КОТОРОЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ ГЕРА
Я подумала его убить несмотря на постоянный недосып
До чего же он хорош собою, до чего в себе уверен,
Вот-таки сукин сын.
Я подумала его убить и какже бесконечно он достал меня
Почему его я не убила до сих пор не понимаю ???

Убежала бы куда-нибудь да разве помогает в мире в этом месть
Перемалывала десять раз, но снова понимала
Что всё-таки, он - the best
Накрывала меня с головою алая залатанная пелена
Летала с ним, а просыпалась одна.
ВИАгра «Антигейша»
          В середине января вернулась Катя, бывшая на гастролях с «Тодесом». И я потихоньку начала приходить в себя. По ее совету я максимально загружала весь свой день, не давая себе ни секунды на отдых: учеба, работа по дому, прогулки (только не в одиночку!), и т.д, и т.п. Днем это помогало. А ночь все-таки брала свое. Я почти не спала. А когда забывалась на короткие мгновения – передо мной стоял Он. Всегда!!! Представляете, в какой кошмар превратилась моя жизнь? Я не могла читать. Не могла смотреть телевизор, хотя я и раньше была к нему равнодушна. Не могла есть. Не могла адекватно реагировать на истории о любви. Конечную точку в этой бездне отчаяния поставил спектакль «Юнона и Авось», куда мы пошли всем классом, культурно просвещаться. Начальные аккорды Молитвы. А потом………………… Время начало останавливаться, и…………………………………………………………………………………
          Седона, Америка, шестидесятые годы. Палящее солнце, чахлая растительность, и две девушки, которые, переругиваясь, складывают барахло в багажник старенького, мутно-красного «Форда».
 - Бекки, я не понимаю, зачем мы туда вообще премся? – в который раз с  раздражением  сказала девушка с вытравленными в белый цвет волосами, в которой я с ужасом узнала себя.
 - Не нравится – не едь! Тебя же никто силой не тащит!
 - Ага, не едь… Поживи сама в такой обстановке, как я, посмотрю, как ты куда-то не поедешь.
 - Что, опять напился? – участливо спросила Бекки.
Я хмуро кивнула. «Опять напился» - это про моего папашу. Когда-то, давным-давно, как рассказывала мама, он был веселым и красивым молодым человеком. А потом начал потихоньку прикладываться к бутылке. Сначала мама на это смотрела «Ну ладно, чуть-чуть можно». Потом «Ну ладно, все пьют». А когда дело дошло до «Когда же ты напьешься уже, скотина?», менять что-либо было поздно. Скотина скотинела с каждым днем. И ладно бы напивался да заваливался спать, еще можно было бы терпеть. Он принимался доставать меня, маму и сестру своим ядом. Как же я его ненавидела в такие минуты! Вопрос – почему мы от него не ушли, почему терпели? Ответ: слишком уж глубокой была пропасть между папой -  трезвым, умным, начитанным, и папой -  пьяным, мерзким и параноидальным скотом. В этом-то и заключалась основная ошибка всех людей,  близко столкнувшихся с алкоголем в семье. Мы разграничили отца, как Джекила и Хайда, а этого-то делать как раз не стоило. Он – одно целое со всеми пороками и достоинствами. А мы ждали, когда же он одумается… Когда его самого собственное скотство насытит до предела. Наивные незабудки… Светлые периоды случались все реже и реже, его полностью захватывал мерзкий демон со скрюченными лапами и остановившимся взором. Мне было чуть легче, ведь год назад я поступила в Университет Джорджии. Как я была счастлива, когда получила извещение, что я туда принята! Сестра все больше замыкалась в себе, на маму было жаль смотреть, я же просто тихо бесилась, приезжая домой на каникулы. Слава Богу, каникулы были короткими! И вот,. в один из приездов, моя самая лучшая в мире подруга Бекки предложила поехать на недельку в поход, к Гранд Каньону. Вначале я отказалась. Никогда не была скаутом. Походные условия и я – две взаимоисключающие друг друга единицы. Потом папаша впал в запой, ад снова накрыл нас с головой, и я согласилась. Правда, не переставала бурчать.
          Итак, мы едем. Сухой ветер. Бекки, приятно мурлычащая песенку. Стив и Мери, наши друзья. Эрнест, давно и безнадежно влюбленный в Бекки, этакий Доббин. И я, кинувшая на прощание свирепый взгляд в сторону родного и весьма облупленного дома.
Решили расположиться недалеко от реки. Когда мы натягивали палатку, в нашу сторону свернул джип с развеселой компанией внутри.
 - Ох! – страдальчески протянула Бекки. – Вот и отдохнули…
 - Да ладно, - примирительно сказал Стив, - это же земля штата, не частная собственность.
 - Нам от этого не легче, - злобно шипела я, яростно натягивая непослушный тент.
Джип остановился в нескольких метрах от нас. Из него вывалилась целая куча народа.
 - Привет! -  в нашу сторону с широченной улыбкой направился загорелый до черноты парень. – Извините, если помешали, просто мы тут каждый год останавливаемся. Если надо чем-то помочь, то…
 - Большое спасибо! – со всем сарказмом, на который была способна, ответила я.
Парень растерянно остановился. А на меня накинулась совесть. Проблемы-то у меня! При чем же тут этот человек? Он-то мне ничего плохого не сделал!
 - Извините, я сорвалась на вас.
 - Ничего, - внимательно посмотрел на меня парень. – Бывает. Натягивать нужно не так. Давайте помогу!
И, снова улыбнувшись, ловко взял непослушный в моих руках тент, и приладил его в считанные доли минуты.
 - Вот так! – он  весело подмигнул  мне, неловко топтавшейся в сторонке.
 - Макс, иди помогать! -  громко позвала его компания-возле-джипа.
 - Иду! – это им. – Увидимся! – это мне.
И ушел.
 - Всегда говорила – агрессию гасит только дружелюбие, - задумчиво прокомментировала Мери.
Мне стало вдвойне неловко. И я вызвалась пойти к реке за водой. Может, там остыну…
          Прийдя на берег речки, я поставила емкость для воды, и села, обхватив руками колени. Вода подождет. А здесь так хорошо и спокойно. Спокойствие – вот что мне сейчас нужно. Спокойствие и одиночество. Но, видно, сегодня был не мой день.
 - Можно? – раздался сзади уже знакомый голос.
Я тяжко вздохнула. Надо же, какой красивый, и какой тупой! Сидит себе девушка спокойно, никого не трогает! Так чего лезть? Берег широкий, воды полно, иди и набери в другом месте! Что тебе тут, медом намазано?
 - Я за водой. – сообщил тупица.
Без комментариев.
 - Тут ближе, - начал объяснять он.
Гробовое молчание. Может, развернется, обидится и уйдет, а? Боженька, яви чудо, мне так надо посидеть одной, пусть он исчезнет, а? Но  Боженька, видимо, тоже сегодня был не в настроении, и голос все продолжал доставать меня:
- Я вам мешаю? – наконец-то начало доходить до зануды.
 - Да! – рявкнула я. – Я хочу побыть одна!
 - Понял, - спокойно ответил парень (Ура! Кажется, обиделся!).
И сел рядом (Боженька, и все-таки, чем я перед тобой ТАК сегодня провинилась?).
 - Проблемы? – таким же спокойным, как при беседе с разбушевавшимся ребенком, тоном спросил он.
 - Есть. Немного. – неохотно ответила я.
 - Что-то серьезное? – он вопросительно посмотрел мне  в глаза. Я нехотя вглянула  на него. И пропала. Это были самые внимательные, самые доброжелательные и самые красивые глаза в мире, голубые с серебром. Эта гамма эмоций, разумеется, тут же отразилась на моем лице, иначе с чего бы парень вдруг так смутился?
 - У меня отец пьет, - тихо сказала я. – И мама все это терпит… Я говорю ей – разведись, а она меня не слушает…
 - Может, она просто его так любит? – мягко поинтересовался Макс.
 - Ну а мы с сестрой тут при чем? – на мои глаза навернулись злые слезы. – Мы-то ни в чем не виноваты!
 - Так сильно пьет, да? – тихо спросил он.
 Я кивнула. Он взял мою руку в свою, и этот такой мягкий, такой дружелюбный жест прорвал во мне плотину слез, копившихся с момента моего приезда домой. Он приобнял меня, а я, давясь слезами, горько жаловалась ему на нелегкую долу всех дочерей и жен алкоголиков, а он слушал, слушал и слушал, и успокаивал, и говорил, что все образуется, что есть врачи и лекарства, что неразрешимых проблем нет, что все лечится…
          А потом был волшебный вечер у костра, с гитарами и песнями, где все сидели, освещенные оранжевыми сполохами пламени, и всем было хорошо, и у всех впереди была долгая и счастливая жизнь…Мы же с Максом тихо удались к реке. И там, сидя и смотря на величественные воды, мы рассказали другу все. О мечтах и надеждах. О взлетах и падениях. О страхах и напрасных стараниях. Мы рассказали то, о чем даже священнику на исповеди не говорят. И, с ужасом и благоговением взирая на полностью открытые души друг друга, мы вдруг поняли, что больше  никогда не будем одиноки, ведь мы нашли то, что люди ищут всю жизнь. Любовь.
          И мы ни на час не расставались. Всю эту неделю мы, как сиамские близнецы, были только вместе. И он собирался сразу после похода снять домик в Седоне, где бы мы жили до окончания каникул, а после – здравствуй, Джорджия! Ведь он тоже учился в тамошнем университете! А в Джорджии – его собственная квартира, и свадьба, и работа, и дети, и все-все-все…
          Планы не осуществились. Их сплющил в лепешку грузовик, груженый пиленым лесом. Это произошло на трассе У-45, где беспечно катил старенький форд, ведомый беззаботной Бекки. Я сидела на соседнем с ней сиденье, весело оглядываясь назад, на джип с Максом и его друзьями. Грузовик вырос перед нами внезапно, и я ничего не почувствовала… Просто на секунду взглянула откуда-то из заоблачных далей вниз, на землю, и увидела пустые глаза Макса, который стоял над тем, что от нас осталось. Его машину не зацепило, рядом стояли его потрясенные друзья. И все…………….
 - Катя, - сказала я после спектакля, узнай, пожалуйста, когда меня сможет принять этот врач-психиатр, и сколько это будет стоить.
 - Решилась? – строго спросила подруга.
Я кивнула.
          Психиатр принял меня через неделю. Огромный мужик с аккуратной бородкой, больше похожий на немецкого зажиточного бюргера, нежели на светило мировой психиатрии. Он задал мне миллион вопросов. Показывал картинки. Снова задавал вопросы. Снова показывал картинки. И вынес вердикт…..здорова.
 - Депрессия, конечно же есть, пропишу легкие транквилизаторы. Ну, а ваши, скажем так, озарения, галлюцинациями не являются.
 - А что же это? – изумленно спросила его я.
 - Голова предмет темный, изучению не подлежит, - усмехнулся он. – Ваш мозг улавливает сигналы из прошлого. Гм, у меня были случаи в практике, когда люди получали сигналы из будущего. Я называю это внезапным ясновидением. Обычно такие сигналы поступают, когда должно случиться нечто плохое. И те, кто следовал своему внутреннему голосу, и НЕ делали тех вещей, от которых их предостерегало собственное тело, поступали правильно… А у вас все наоборот.  Прошлые жизни. Память показывает вам то, что было на самом деле, просто очень давно. 
 - И что мне делать? – застыла я на стуле.
 - Выйдите с ним на связь, - посоветовал мне доктор. – Мозг вам показывает, что вам просто нужно быть рядом с ним, что счастье в прошлом было очень недолговечно.
 - Я не могу. Внутри меня стоит какой-то блокатор, который не разрешает мне это делать!
 - Хорошо, жду вас на следующей неделе, тогда и продолжим, хорошо? Держите рецепт. Вторник, 17.00, подходит?
Выйдя от него, я обалдело покрутила головой. Прошлые жизни! И это заявляет психиатр высшей категории! «На минуточку! – проснулся внутри меня разум. – Ты же САМА понимаешь, просто не хочешь себе почему-то в этом признаться, что  эти видения вовсе не галлюцинации!» «А если я все-таки схожу с ума?»: ныла я в ответ. «А вдруг у меня в роду были шизофреники? Или параноики? И это передалось через пару поколений?» Разум плюнул на меня и заглох.
          Я продолжала ходить на сеансы. И жизнь стала потихоньку снова окрашиваться. Не сразу, конечно же… Но засыпала я теперь без проблем. Исчезала слезливость. Я снова начала читать. И не уставала благодарить Катьку за доктора. Та в ответ лишь отшучивалась, что подруга-псих ее не устраивает, и что к врачу она меня повела, движимая исключительно эгоистическими побуждениями. Потом было второе марта, Катин день рождения. Потом мой.  Приехал папа, по которому я ужасно соскучилась. А  потом в классе появился новенький. До сих пор перед глазами стоит четкая, объемная картинка: до начала урока литературы оставались минуты, Катька, торопясь, пересказывает мне «Тихий Дон», который я не удосужилась прочитать и по которому мы сегодня будем писать сочинение. Дверь открывается, входит Пушкин и говорит: «Знакомьтесь, ваш новый одноклассник Герман Арно.»
Я покраснела. Катька прыснула, забыв об Аксинье, и толкнула меня локтем в бок. Я покраснела еще больше. Ну, я же не виновата, что Лутса, кроме меня и прибалтов больше никто не читал! До сих пор непонятно, как две книжки, «Весна» и «Лето» Оскара Лутса попали в наш дом. Факт в том, что я зачитала их до дыр. И одного из главных героев двух книг в мягком переплете, книг, словно собравших в себя все скупое солнце Эстонии, звали Арно. Арно Тали.
 - Слушай, он тебя глазами ест! – прошептала Катька, когда мы корпели над сочинением. Я обернулась. Красивый темноволосый парень, действительно, не скрываясь, смотрел на меня в упор.
 - За просмотр денег платить не надо, да? – довольно громко спросила его я. Он, ничуть не смутившись, продолжал буравить меня взглядом.
 - Разговорчики! – рявкнула Пушкин.
Так я увидела  своего будущего мужа……….
          На переменке он сам подошел ко мне. Я застыла. Знакомое ощущение. К тебе приближается кто-то сильный. Мужчина. Но…с Бартом все было по-другому. Там был Идеальный мужчина. А здесь – просто мужчина. Без мальчишества.
 - Привет. Я Герман, - негромко представился он.
 - Привет, я Марта, - усмехнулась я.
 - Герман, Марта. Красиво звучит, - прокомментировал проходивший мимо Андрей Андреев с пирожком в руке. Пирожки в нашем школьном буфете были просто потрясающие…. – Речь Посполитая рулит. Мечта любого католика.
 - Ты из Литвы? – полюбопытствовала Таня Семенюк.
 - Нет, я жил в Питере. А потом пришлось переехать сюда. Бабушке плохо.
 - Что ты делаешь вечером? – отвернувшись от почтеннейшей публики, у которой шевелились ушки на макушке, спросил меня Герман.
 - Я занята. – отрезала я.
 - Сегодня занята? – уточнил новенький и нахальненький.
 - Сегодня, завтра, и всегда!
И пошла в буфет.
Но Германа отпор не смутил. Дичь стали брать измором. Ко мне подходили на каждой перемене. Мне оставляли цветы у консьержки. Дарили шикарный бельгийский шоколад и мои любимые марципаны. Школьницы от восьми до шестнадцати даже не пытались скрыть своей зависти.
 - Ну что он в ней нашел? –  спрашивала у толпы возле буфета Ленка Домбровская, «Мисс Школьная Леди-96».
Дежа вю…
 - Наверно, то, чего не нашел во всех вас! – механически произнесла я. Жаль, подноса в руках не было… А то бы он полетел в Ленкину дурную голову. Вот обезьяны! Что нашел… Мужчина  любого возраста никогда не станет охотиться на дичь, которая даже не пытается от него удрать. Секрет прост, как  все гениальное. Лучшее в искусстве обольщения – никогда не влюбляться. Вот и все!
 - Кать, бери конфетку!
 - М-м-м, объедение! У мальчика  с деньгами, я вижу, полный порядок!
 - Может, просто тайком тырит у бабушки? – смеясь, предположила я.
 - Может, - согласилась Катька. – Слушай, ну вы и раскормили котяру!
В мою комнату важно вплыл Рикки. После ночных бдений со мной и моей депрессией мы с котом искренне полюбили друг друга: я закрывала глаза на подранные колготки, кот не орал, когда я, спеша, наступала ему на лапы. Полное взаимопонимание. Ну, и его туалет тоже чистила я. Домашним все было как-то недосуг.
 - Красавец! – нежно почесала его за ушком Катька.
Кот блаженно вытягивал шею. В дверь позвонили.
 - Кого это принесло? – гостеприимно бурчала я, не спеша открывая все замки. Принесло Пашку.
 - Ага, конфеты жрете?
 - Жрем! – довольно кивнула головой Катька, отправляя в рот еще одну, украшенную крохотной фиалочкой.
 - А еще балетом занимаешься, - упрекнул Пашка. – А как же голодные обмороки у  станка и одна морковка в день?
 - Если бы ты знал, сколько едят балетные! – процитировала Наталью Трубникову Терпсихора с полным ртом шоколада.
 - Герундий подарил? – спросил меня Пашка из кухни,  громыхая чашками. – А печенье где?
 - В духовке! Да ты не бойся, бери, это не я пекла, это Анна Исаевна сегодня с утра у нас была.
 - Успокоила,  - хмыкнул Пашка с чашкой. – А что, осада продолжается? – кивнул он в сторону вазы с розами.
 - Ага, - легкомысленно болтая длиннющими ногами, подтвердила Катька.
 - И как?
 - Никак, - сказала я. – Не мой типаж.
 - А твой какой? Из Америки?
 Я стиснула зубы.
 - Не обижайся, я не нарочно. Барт, он…не написал?
Я отрицательно покачала головой.
 - Понятно, - протянул Пашка. – А дальше что делать будешь?
Я пожала плечами.
 - Да отстань ты от нее!  - взорвалась Катька. – Этот придурок довел ее до психиатра!
 Недоумевающий взгляд.
Пашке я ничего не рассказала. У него свое горе, зачем на него еще сверху что-то навешивать?
 - У нее глюки началась! – неслась на метле Катька.
 - Какие еще глюки?  - округлил глаза Пашка.
 - Да никакие это не глюки! – воскликнула я. – Врач говорит, что это озарения.
 - Какие еще озарения? – хором насели на меня два лучших друга.
Я рассказала, какие.
 - А ведь это очень просто проверить: глюки это или озарения, как говорит твой эскулап! – авторитетно заявил Пашка.
 - Никакой он не мой! Он Катькин!
 - Никакой он не Катькин! – возмутилась царица Катерина. – Попросили найти хорошего доктора – я и нашла!
 - Брейк! – поднял руки Пашка. – Пошли ко мне, дома стоит военный атлас Америки, там даже номер каждого дома есть. Правда, он за семидесятый год, но ведь это, ты говоришь, было в шестидесятых, да? Значит, подойдет. Ты название улицы видела?
 - Coffee Pot Drive.
 - Есть! – победно выкрикнул Пашка. – Есть такая улица! А номер дома помнишь?
 - 17.
 - Здесь? – он ткнул пальцем в карту.
 - Да, - растерянно сказала я.
 - Значит, доктор прав.
 - Давайте я чаю сделаю! – подорвалась с места Катька.
 - Не надо! – раздраженно сказала я. – Доктор прав. Хорошо. А что мне делать?
 - Написать Барту! – в унисон сказали Катька с Пашкой.
 - Может, вам к Турецкому пойти? Или Пятницкому? У вас хорошо получается!
 - Тебе к нейрохирургу надо пойти! – взорвалась Катька. – Лоботомию сделать! Что ты все сидишь на одном месте? Подумаешь, гордая какая! Засунь свою гордость себе в одно место и напиши ты ему, ради Бога! Что тебе мешает?
 - Внутренний голос! – крикнула я. – Он мне мешает! Каждый раз, когда рука тянется к конверту, внутри меня настойчиво что-то говорит, что не надо этого делать! Что он сам первый напишет!
 - Ну, жди! – неслась на конях ретивых Катька. – Может, к пенсии и получишь письмишко: «Здравствуй, Марта, у меня жена и трое детей, а ты как?» Ты этого хочешь? Да я бы на твоем месте уже села в самолет и летела в Америку! А ты как манная каша! Дура! Короче, иди к черту, мне на репетицию пора!
И Катька улетела на метле.
Пашка рассмеялся.
 - Хочешь анекдот? Про внутренний голос? «Идет мужик по пустыне. Жара дикая. Вдруг внутренний голос говорит ему: «Копай вот под тем кустом!» Мужик послушался, и выкопал клад. Идет весь такой счастливый дальше, доходит до оазиса, а внутренний голос ему: «Кинь мешок в колодец!» Мужик кинул. «Ну?»:спросил он свой голос. «Как это ну? :возмутился голос. «Слышал, как классно булькнуло?» И еще. «Идет мужик по пустыне, жара дикая, вдруг внутренний голос ему: «Копай воо-он там!» Мужик уже до Австралии добрался, так накопался, и ничего. Вылез из ямы, прет себе дальше. Аж подыхает от жары. Тут внутренний голос опять просыпается и говорит ему, что там стопудово что-то есть. Ну, мужик снова пробурил скважину, и ни фига! Все, мужик уже ползет по пустыне, и снова добрый совет покопать вооо-он там. Мужик берет, копает, и бац! Клад!  «Ни фига себе!»:удивился внутренний голос.»  Делай выводы сама, давать советы, знаешь ли, неблагодарное дело, ведь каждый судит по себе.
Дома я встретила бабушку. Она только-только вернулась с гастролей.
 - Ты моя хорошая! – обняла меня бабуля. – Как я по тебе соскучилась? Ну, налетай на подарки. Как мама, папа? А кот откуда? А цветы?
 - Кот появился еще до меня. Мама отлично, репетирует. Папа скоро будет. А цветы подарил Гера. Он внук N.
 - Новый поклонник? – улыбнулась бабушка.
 - Что-то вроде того. А почему новый?
 - А тот красивый мальчик из Америки?
 - Откуда ты знаешь? – безмерно удивилась я.
 - Он ко мне в гримерку приходил, за адресом. В Нью-Йорке, тогда зимой. Очень расстроился, что не смог увидеть тебя.
 - Бабуленька, миленькая, расскажи мне все, это очень важно для меня! - со слезами на глазах попросила я.
 - Но я не получила ни одного письма! – воскликнула я, когда бабушкин рассказ дошел до точки.
 - Странно, - нахмурилась она, - зачем же тогда он это сделал? Ну, время покажет. А ты не расстраивайся, напишет, куда он денется. Я вижу, когда человек влюблен. Напишет, обязательно напишет.
И каждый поход к постовому ящику превращался для меня в адскую пытку. Апрель подходил к середине, а писем не было. Начало мая. Та же картина маслом.
С утра меня охватило предчувствие. Какое-то серое и смутное, как отголосок ночного сна, оно тревожило меня все это бесконечно-тягучее субботнее утро, побуждало быстро одеться и уйти из дома куда-то туда, вперед. «Надо проверить почту! Сегодня я обязательно получу от него весточку!»: осенило меня. Боже, с каким нетерпением я открывала почтовый ящик!...
Пусто.
Убитая, я захлопнула за собой дверь. Села на пороге, воя, как волчица, и проклиная все на свете: Барта, себя дуру, бабушку, нежданно подарившую мне надежду…Телефонный звонок.
 - Алло, - глухо сказала я в трубку.
 - Марта, это я, – звонил Герман. – Узнала?
 - Узнала, - безучастно ответила я.
 - Марта, пошли в кино. Классный фильм. Только кино, и все. Ну что от тебя, кусок мяса отвалится? Обещаю, что не буду к тебе приставать! – засмеялись на том конце провода.
 - Хорошо. Где и во сколько?
 - Начало фильма в пятнадцать ноль-ноль. В «Кодаке». Я жду!
 - Что, уже не спишь? – в квартиру вошла мама. Она была у косметички.  – Мартуша, пойдешь сегодня с нами в кино?
 - Да меня уже пригласили.
 - Катя? – спросила мама из кухни. – Или Паша?
 - Нет. Один одноклассник.
 - А, тот, кто превратил нашу квартиру в оранжерею? – рассмеялась мама.
 - Тот самый.
 - Красивый? – полюбопытствовала мама.
 - Да,  - равнодушно ответила я, стоя перед открытой дверцей платяного шкафа, и мысленно прикидывая, что бы одеть.
 - Да ну тебя, Марта! Каждое слово клещами надо вытягивать! «Да», «нет»! Что, тоже не нравится?
 - Нет.
 - С ума с тобой сойдешь! – вздохнула мама. И, махнув на отмороженную дочь рукой, пошла готовить субботний обед. А я тупо стояла перед шкафом. Дежа вю. Когда-то, давным-давно, я тоже стояла перед раскрытым шкафом, и советовала Иде, какое платье ей надеть, и было Рождество, и Америка, и Барт. А здесь и сейчас – Москва, начало мая, и нет ни Иды, ни Барта… Из груди вырвался всхлип. Нет, я ему сейчас же напишу!!!! «Постой, - увещевал меня разум, -  не надо этого делать! Я чувствую, нет, я знаю наверняка, что это не поможет! Или он не получит письмо, или его уже вообще нету в Юте, но что-то там явно не так, как нужно! Вы встретитесь, вы обязательно встретитесь, просто нужно подождать! Время еще не пришло. Не суетись, будь подобна змее, которая ждет СВОЕГО часа с мудростью и спокойствием!» И я послушалась.
          До кинотеатра я дошла пешком. И предчувствие чего-то значительного, что вот-вот произойдет летело на крыльях теплого западного ветра впереди меня, и я улыбалась, искренне улыбалась этому  миру, который расстилался передо мной, как одно огромное чудо. И мир дарил мне такую же улыбку в ответ, все прохожие были милыми и чудесными: и мама с малышом, важно державшим ее за руку  рассматривавший все вокруг своими серыми, умными глазенками, и бабушка, продававшая петрушку у метро, которая смущенно замахала на меня руками, когда я положила перед ней довольно крупную купюру, а на ее робкий вопрос, почему я это сделала, просто ответила ей, что она хорошая, и она внимательно чуть прищурившись, смотрела на меня, словно старалась запомнить мое лицо; ох, а какого чудного, почти чеховского старичка я увидела тогда!
           А на ступеньках кинотеатра это все исчезло. Я чувствовала себя обманутой. Как будто мне подарили крылья, а через некоторое время забрали, мол, маленькая еще.
   Гера ждал меня с цветами у входа. Дурак. Я слабо улыбнулась. Потом я очень жалела о времени, потраченном зря. Фильм был неплохим. Кажется. И юноша бледный со взором горящим, сидящий  рядом, тоже  был очень неплохим.
Я была плохой. Сидя в полумраке кинотеатра, память услужливо подбрасывала мне события в другой стране, другом кинотеатре, другом юноше… Зачем я морочу Гере голову? Ведь я уже занята! Навсегда! После Барта в моем сердце не осталось ни йоты свободного пространства!
 - Гера, спасибо, - сказала я ему после окончания сеанса, - все было просто замечательно, но, пожалуйста, больше не подходи ко мне, хорошо? У нас ничего не получится. Я…Я не готова к каким-либо отношениям. Извини…
          И ушла. По дороге домой я ругала себя самыми распоследними словами. Ведь Гера отличный парень! А этот сукин сын, который вначале морочает голову, затем со спокойной душой заводит служебный роман, затем берет у моей бабушки почтовый адрес и не пишет, ну на кой ляд он мне встретился? Жила бы сейчас себе спокойно, без всяких там озарений, встречалась бы с Герой, так нет же!
          Почтовый ящик встретил меня пустотой. Я достала все фотографии Барта. Запрятала их на антресоли. Зеркальце. Туда же. Кулон. НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ! Душные слезы. Я держала цепочку в руках, гладила ее и мои самые лучшие мгновения в жизни. Я не могу. Если я и ее засуну туда, в пыль, то и вся моя жизнь, не подсвеченная волшебным теплом южноафриканского умельца, станет такой же тусклой. Барт, Барт, почему же ты не пишешь???????
          С того дня во мне что-то изменилось. Высокий градус душевных ран начинал остывать. По чуть-чуть. По капельке. Но остывал. Как мне тогда хотелось, чтобы Волшебник из «Мумми-тролля» сменил мою тоску на ожидание! И мое желание сбылось. Я просто стала жить. Для себя. Я уже не терзалась ежесекундно. Я просто ЗНАЛА, что где-то там, в необозримом будущем, у меня все будет хорошо, и не просто хорошо, а волшебно хорошо. Психиатр прекратил свое лечение. Сказал, что мне больше его услуги не нужны.

Глава 13, рассказанная Бартом
МОСКВА И МАРТА.
І я відчуваю як падаю в небо
Як падаю в небо і краю нема
І десь би мені зупинитися треба
Та сили все менше
І ти вже давно не сама
Океан Эльзы «Вище неба»

          Полет в Россию все откладывался и откладывался, и я мрачно думал об обстоятельствах, которые выше человека.  Полугодовой контракт в театре. Будь добр, отслужи. Сдача экзаменов в университете. Хочешь диплом магистра – сдавай. И я,  бешено вращаясь в этом колесе, каждую ночь, когда голова касалась подушки, утешал себя, что полгода – это так, ничего, что значат шесть месяцев по сравнению с целой жизнью? Это помогало. Ведь у меня был самый надежный маяк в жизни – любовь. Не отвечает на письма? Ничего, все скажу при встрече.
          Наступил май. Свобода! Вечером, зайдя к Джозефу в офис, я услышал обрывок его телефонного разговора. Дела звали его на Московскую Биржу. Есть!
 - Джо, я еду с тобой, закажи два билета. Давно хотел увидеть Россию.
И вот мы едем. «Москва, как много в этом звуке, Для сердца русского слилось, Как много в нем отозвалось…» весело цитировал я Пушкина на великом и могучем, вызывая веселый смех таксиста и удивленный взгляд старшего брата.
 - Ты уже и русский знаешь?
 - Учу.
 - Сложно?
 - Чертовски, - признался я. – Но язык очень красивый.
 - 14.55. – посмотрел на часы Джо. – Успеваем.
Я улыбнулся. В нашей семье все очень пунктуальны. Посмотрел в окно. И заорал дурным голосом: «Стой!!!!!!!»
Таксист, нервно дернувшись, нажал на тормоз.
 - Ты что, псих? – поинтересовался Джозеф. – Или тебе отлить приспичило прямо тут, в центре?
Возле огромного кинотеатра я увидел Марту. Вот почему я заорал.
- Езжай! Встретимся в гостинице! – я рванул дверцу и выскочил из машины. Я несся через дорогу, не обращая никакого внимания на красный цвет светофора, безумное стадо машин и «приветственные» выкрики шоферов. Я уже добежал до края дороги, когда увидел, что она не одна.
ОНА НЕ ОДНА! У НЕЕ СВИДАНИЕ! ЕЙ….ЕЙ ДАРЯТ РОЗЫ! ОНА ИДЕТ В КИНО… С ДРУГИМ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Все рухнуло. Развернувшись, я медленно, на автомате переставляя ноги, пошел прочь уже проторенным  путем.
          Наверно, я обошел в этот день весь центр Москвы. Помню, как стоял возле кассы «Макдональдса» и хотел купить чизбургер, а потом вспомнил, что у меня доллары, а не рубли. Помню, как очень долго рассматривал собор Василия Блаженного. А больше ничего не помню.
«Таким, как она, надо  всегда носить паранджу!»: такая хищническая мысль посетила мою голову в самолете, летевшем в Нью-Йорк. «Чтобы никогда, ни один мужчина не пострадал от этой зеленоглазой змеи! Таким, как она, вообще нельзя выходить на улицу!»
 - Что ты там бормочешь? – недовольно спросил меня Джо, лениво раскинувшийся в кресле напротив.
 - Ничего! – буркнул я, широко раскрывая газету. Кому газета, а кому ширма.
«К черту любовь! К черту! Ничего хорошего она не приносит! Ни-че-го! Вот почему она не отвечала на письма. Я был так, проходной вариант, чтобы не заскучать в Америке…» «Ты же знаешь, что это не так!» - возмущенно отозвался во мне разум. «Ну да, не так! А толку? Никакого! Приеду, напишу ей последнее, прощальное письмо, романтик хренов, и все!!! Точка! Больше никаких отношений! Только на одну ночь! Занимайся карьерой, тебе же лучше будет!»
          Так я и сделал. Приехал, отослал письмо, и принял приглашение безумно красивой модели Роуз сходить в клуб, проветриться.
 - Ну, как? – сгорая от нетерпения спрашивала меня Лиззи за ланчем в своем любимом кафе.
 - Что?
 - Москва, и твоя девушка?
 - Никак.
 - Что случилось? – испугалась Лиз.
 - Она уже не моя девушка.
 - Бедный ты мой! – искренне огорчилась моя самая лучшая в мире сестра.
 - Все в порядке.
 - Дурачок ты, - горестно покачала головой Лиззи.
Русский, к слову, я продолжал изучать дальше. Для себя. Приятно, черт возьми, читать Булгакова в оригинале.

Глава 14
ВЫПУСКНОЙ. ДАЛЕЕ ДОЛЖНО СЛЕДОВАТЬ «…И НОВАЯ ЖИЗНЬ». МОЖЕТ, У КОГО-ТО НОВАЯ ЖИЗНЬ И НАЧИНАЕТСЯ ПОСЛЕ ВЫПУСКНОГО…
…Но не у меня. У меня началась другая жизнь.
           Выпускной прошел очень весело. Сценарий написали Лилия Аблязизовна с Пашей. Фишкой вечера были старые кинопленки, запечатлевшие наши нежные и немножко испуганные первосентябрьские мордашки. С экрана огромного кинопроектора  на нас смотрело само детство. В этот момент прослезились почти все. А еще был шикарный ресторан, выпускной  вальс, который я танцевала с Пашкой, несмотря на все Герины старания и страдания, рассветные прогулки по Москве. Экзамены. А дальше события, значительные и не очень, начали нанизываться на нить жизни с космической скоростью. Событие номер один: поступление. На этом пункте позвольте задержаться. Мамина любимая, хотя и весьма спорная, пословица гласит «В жизни действительно важны три вещи: в какой семье ты родился, где учился, на ком женился». С первым пунктом пословицы все было ОК.  С третьим – наоборот (см.пункт первый). Со вторым – неясно. Я оглянулась по сторонам. Пашка поступил  во ВГИК,  на режиссерский. Сказал, что человек или умеет писать, или не умеет, третьего не дано. Он – умеет. Значит, пора учиться чему-то новому. Катька направила свои выворотные стопы во МГУКИ, факультет хореографии.             
Все нашли занятия по душе, одна я растерянно хлопала глазами.
 - Поступай на романо-германский, - посоветовала тетя Рая, посвященная в проблему. – А там видно будет.
Так и сделала. Поступила в МГУ (ну, не без папиных денег и бабушкиных связей), проучилась там год, уехала на лето с Катькой в Крым…
И тут грянул дефолт.
Папина мебельная фабрика накрылась медным тазом. Мама практически перестала появляться дома, снимаясь в трех сериалах одновременно. Мне нужно было учиться зарабатывать на тряпки и косметику самостоятельно, о чем я и сказала бабушке.
 - Это трудно: и учиться, и работать, - сказала  бабушка.
 - Постараюсь, - упрямо ответила я.
 - Ну, что ж, -вздохнула бабушка, - есть одно место при МИДе, им нужна девушка-переводчик для работы с «мелкими иностранными дипломатами». Но! Время работы – с 9.00 до 19.00. Перейдешь на заочное?
 - Ага, и прибавлю себе еще год учебы…Закончу экстерном.
 - С ума сошла! – воскликнула бабушка.
 - С ума сошла! – воскликнула декан факультета.
 - Валентина Семеновна…
Целый час я втолковывала декану, почему я хочу перейти на экстекрнат. И я ее убедила.
Убедила я и профессоров, которые тщетно пытались отыскать хоть малейший пробел в моем английском. Я им такого удовольствия не доставила. Посовещавшись, РГФ МГУ дрогнул, и вечером следующего дня наше трио сидело в «Трех картах» и отмечало мою победу.
 - А  «Тодес» меня в основные перевел! – победоносно заявила Катька в начале вечеринки.
 - А скоро в Лондон поеду! – подкинул туза Пашка.
Итак, отмечались три победы. Водки было выкушано столько, что до конца своих дней своих я даже посмотреть на нее спокойно, то есть без немедленных рвотных рефлексов, не могла. Барт был бы доволен…Стоп! Не думать!!!
Потом мы пели «Нью-Йорк, Нью-Йорк», а Катька еще и умудрилась что-то там вытанцевать этакое: степ или твист, уже не помню… Весело было…
          А потом наступили месяцы каторжного труда. Второе полугодие 98-го отпечаталось в сознании как один миг грязно-серого цвета. Работа-учебники-дом. Работа-учебники – экзамены-дом. Работа-учебники-экзамены-дом-работа.
 - Марта, ты себя в гроб вгонишь! – кричал папа. – Я уже потихоньку налаживаю производство, скоро будет и доход, бросай ты эту чертову работу, кому она нахрен сдалась, такой ценой!!!
Признаюсь, такие мысли посещали меня все чаще и чаще. Да, работа сложная, до 10 переговоров в день, постоянная нервотрепка плюс еще экстернат. Да, но скажите мне на милость, где еще студентка может получать такие деньги?
          Новый, 99-й год, принес нам былой достаток. Папа сверхчеловеческим усилием возродил свою фабрику, нашел новый рынок сбыта. Более того, открыл еще несколько филиалов в Подмосковье. Мама расцвела. Я сдавала экзамены и чувствовала себя гением.
          И грянул гром. Моя милая начальница ушла в декрет, и на ее место назначили дамочку с крючковатым подбородком и замашками придворной фрейлины одесского разлива.
Так я впервые в жизни встретила человека, который меня терпеть не мог, просто за то, что…ну, просто терпеть не мог, и все тут!
          Сначала я очень переживала. Поймите меня правильно, я ведь родилась с золотой ложкой во рту, и никогда не имела дела с интриганками. У меня даже в голове не укладывалось, что сделать или сказать человеку гадость можно исключительно из любви к искусству. Как люди такого подонистого устройства вообще появляются на свет? Кто в этом виноват? Родители, не уделившие в свое время ребенку достаточно чего-то там (внимания или обычной, каждодневной  ласки)? Плохая компания? А может, жизнь просто поставила перед бедным человечишкой препятствия, показавшиеся е6му настолько непреодолимыми, что он посчитал нужным отбросить в сторону такие непопулярные сейчас понятия, как честь, стыд, совесть, милосердие? Не знаю… Мама часто говорит, что Бог дает для каждого плеча свою, посильную ношу.
          Итак, милая дама начала делать мне мелкие пакости. Бумаги, залитые кофе. Переговоры, проходящие в самое неудобное доля меня время. Хамство, сказанное прямо в лицо, с милой улыбочкой на тонких змеиных губах.
Вначале я плакала. А потом просто перестала обращать внимание. Если человек настолько туп, что ему не жаль потерять  одного из лучших переводчиков при МИДе, то это только его проблемы, а не мои. В конце концов, у меня с рождения было все: знаменитые бабушка с мамой, отец, о котором можно только мечтать, лучшие школа и университет, курорты и книги, еда и одежда, Барт… Стоп!
А дамочке все это приходилось выклянчивать, выпрашивать, подкармливать нужных людей, холить и лелеять перспективные связи.. В общем, жуть и мрак. Жалко, что до меня это поздно дошло. Целых полгода я переживала из-за всяких пустяков, на которые даже и одним глазом взглянуть было бы слишком.
         И я изменила тактику. Мои офисные костюмы, которые я, к слову, ненавидела, стали Очень выпендрежными. Никаких демократичных марок. Шанель, Шанель и только Шанель. Крыска-директриска, у которой было двое детей и которая ну никак не могла себе позволить костюм ценой (ладно, умолчу!), даже перестала делать вид, что не замечает их нескромной стоимости.
 - Костюмчик не запачкай, - ехидно обронила она в как-то в обеденный перерыв, проходя мимо столика, за которым сидели я, Аня, Люда и Ира, самые красивые и самые лучшие в мире коллеги. Девчонки застыли. Я же демонстративно повернулась к ней всем корпусом и с улыбочкой светской львицы, которую перебила уборщица, выпалила: Да не переживайте вы так, куплю десять новых. У бабушки, - улыбка стала еще приторнее, - скидка, причем большая. Она – почетный клиент Шанель, ясно?
 - Понятно, - мымра тоже была не промах по части улыбок с сахарином. – Непонятно только, что ты будешь носить, когда бабушки не станет.
Я, побледнев от бешенства, схватила со стола Людину чашку кофе, и швырнула скотине в лицо.
 - Моя бабушка проживет еще лет 30, не меньше, - орала я, все порываясь вцепиться ей в лицо ногтями, а перепуганные девчонки все оттаскивали меня, - а вот ты, крыса облезлая, завтра же со своей должности полетишь, достала уже, - я плавно передвигалась в сторону торговки с Черкизовского рынка. По части обертонов и оборотов. А милая начальница услышала мою точку зрения касательно всего: ее детей, ее английского языка (о, это была тема для целой диссертации! Одно украинское «г» в слове going чего стоит. А это неповторимое произношение!), ее отвратительного отношения к беднягам-сослуживцам, ее полного неумения вести переговоры, ее манер, ее «туалетного» чувства юмора, ее одежды, ее мамы и папы… В общем, сделала то, что мечтал сделать каждый работник нашего отдела. Отвела душу.
 - Павел Николаевич, - жаловалась я главному в отделе кадров час спустя, - я понимаю, что вела себя просто отвратительно. Но, поймите, пожалуйста, что рядом с такой крысой даже ангел не сможет работать!
 - Марта, я все понимаю. А теперь и вы постарайтесь понять меня. Светлана Сергеевна, два кофе, пожалуйста, - обратился он к секретарше, принесшей бумаги.
 - Угощайтесь, - он подвинул ко мне пачку сигарет.
 - Спасибо, я не курю.
 - Надо же! – восхитился Павел Николаевич. – Молодец! Ну так вот, вернемся к нашим баранам. Знаете, кто у  вашей Натальи Александровны муж? Помощник…, - и он назвал фамилию одного министра. – Муж-то, правда, бывший…
 - Неудивительно, - пробормотала я.
 - Но это дела не меняет. Разумеется, без его протекции она бы и дня здесь не проработала, - доверительно сообщил мне зам. – Уволить ее, ровно как и тебя, я тоже не могу. Давай-ка я переведу тебя в другой отдел. Считай, что повысили в должности: работы чуть меньше, денег чуть больше. Ответственности, правда, тоже. Ну как, согласна?
Я кивнула головой.
 - А сейчас иди домой. Завтра в 9.30 я тебя жду, со всеми документами.
          Ноги понесли меня в родной район, к Чистым прудам. Накрапывал октябрьский дождик, людей практически не было, и я на миг представила себя Элизабет Беннет, идущей в Незерфилд. Нахлынула, как расплата за истеричные вопли, вселенская тоска. «Повезло мне, - вяло крутилось в голове, - у меня бабушка – мировая знаменитость: я наорала на начальницу, а меня даже не наругали, а повысили в должности. А если бы Аня, например, поступила, как я? Уволили бы в ту же секунду! И запись в трудовой сделали бы соответствующую, и куда бы она делась? А у нее маленький ребенок.. Вот и приходится терпеть всю жизнь всяких самодуров-начальников и идиоток-начальниц!  А ведь я счастливая! Ведь я могу позволить себе практически все. Машину, например. Кстати, а почему у меня нет машины? Непорядок!»
          Машину мне подарили на миллениум. Бирюзовый Mini. На боковой дверце – красивая фея, задумчиво смотрящая куда-то вдаль с высокой скалы. Угадайте, понравился ли мне подарок?
Миллениум сюрпризы не закончил. В феврале, когда я, изнывая от скуки, меланхолично разбирала столетние завалы  в письменном столе,  раздался звонок мобильного.
 - Алло!
 - Марта, я замуж выхожу!!! – завопил счастливый Катькин голос.
 - За кого????
 - За Ваню!
 - За какого еще Ваню?
 - Из Одессы!
 - За этого?
 - А другого у меня нет! – обиделась Катька.
 - До подожди ты, не заводись! Объясни все по пунктам!
 - А печать с подписью поставить? После каждого пункта? – съехидничала Катька.
 - Ну, Катька-а-а! – заныла я.
 - Ну Марта-аа! – не успокаивалась подруга.
Ситуация стала мне надоедать. Сейчас Катька разойдется, как казак на отдыхе в Сечи, помурыжит меня еще полчасика, и только после недельного запаса колкостей соизволит мне ответить, когда и зачем она выходит замуж.
 - Слушай, ты мне надоела! – разозлившись на свои мысли, рявкнула я в трубку. – Когда будешь в настроении, тогда и звони!
И швырнула телефон в угол.
Хорошо швырнула, с размаху.
Но телефон остался жив.
Странно…
          Обидевшись на весь мир, я накинула пальто, черное и элегантное, взяла зонт, бессмертный телефон, и покинула рабочий кабинет, благо, всю текучку я уже сделала.
На выходе я споткнулась об урну, и разозлилась еще больше. Ну что за идиотское здание. И работают здесь одни идиоты! Следовательно, я идиотка тоже!
В машине я на всю мощь включила Markschein Kunst. Потом – Ундервуд. Далее – String Quartet. Для меня это лучший способ быстро отмыться от всего непонятного – музыка и энное количество кругов по МКАД.
На двадцать третьем витке растрепанные мысли наконец-то причесались. Итак, зачем Катьке это замужество? Она учится, плюс гастролирует с Тодесом, плюс проходила курс в Лондоне, у Кристофера, который ставил танцы Мадонне и Бритни Спирс, словом, сама себе хозяйка. Профессионал с большой буквы. На кой ляд ей сдался этот программист из Одессы, с которым она познакомилась в ночном клубе «Итака», куда программист забрел по чистой случайности?
          Программист сидел с целой кучей ребят за столиком, уставленным текилой, лимонами, салатами, соками и шашлыком. Как позже  выяснилось, ребятишки отмечали успешную сдачу очень выгодного заказа.
Мы с Катькой сидели недалеко от них. Нам было хорошо и весело. Каким ветром нас занесло в «Жемчужину у моря»? Южным. В Одессе жила Катькина бабушка, очень милая дама, властная и  интиллигентная, завкафедрой славянской филологии  университета имени Мечникова. В свое время ее муж, капитан дальнего плаванья, скупал в Одессе недвижимость. Именно благодаря оборотистому дедушке, умершему задолго до Катькиного рождения, Анна Константиновна сумела дать достойное образование и достойное жилье в Москве Катькиной маме, да и после развода основной денежный ручей шел именно из Одессы. Катькина мама, несмотря на солидные капиталовложения, инвестиций отдать не смогла, характер был не тот. Весь ее смысл жизни заключался в цветоводстве, театральных спектаклях и истеричности, возведенной из ранга недостатка в должность постоянной спутницы жизни. А ведь когда-то она была очень милой, об этом взахлеб рассказывали все одесские кумушки во дворе, где прошло Оленькино детство. Скуластая, с глазами цвета ореха, с россыпью веселых веснушек, хохотушка Оля Нападовская нравилась всем – учителям, одноклассникам, родственникам, знакомым, всей Одессе! Закончив школу с золотой медалью, Оля с Анной Константиновной решили, что Одесса-мама мелковата для дальнейшей счастливой жизни комсомолки-спортсменки и просто красавицы Ольги, и вспомнили чеховское  «В Москву, в Москву!». Что и сделали. Столица нашей Родины встретила Оленьку весьма приветливо: она поступила в МГУ, на филологический, известный как «факультет невест», нашла себе подружек и квартиру. А потом встретила принца. Владимир Арсеньев, известный киноактер, был сказочно хорош собой. Катька унаследовала его внешность и самые яркие черты характера: «сноп волос древнешведского льна», темно-карие глаза, высокий рост, худощавость, артистичность, умение добиваться своего. Но этот брак продержался на плаву всего лишь пять лет. После развода Оля, вместо того, чтобы сесть и провести работу над ошибками, решила, что ошибается весь мир,  а она, Оленька, никогда. Ох, как же мы бываем слепы и глухи! Я не помню, кто это сказал, по-моему, Теккерей, что мир подобен зеркалу. Ты смеешься – и он смеется вместе с тобой. Ты его ругаешь – он ругает тебя. Эту мудрую мысль надо заучивать наизусть в школах, повторять, как мантру, по сто раз на дню. Оля, при всех своих знаниях, Теккерея, по-видимому, не читала. Сколько раз она при мне срывалась на Катьке по самым пустяковым поводам, а то и просто так. Катька все это терпела со стоицизмом первых христиан. Терпела-терпела, а потом ушла навсегда из дома и из Ольгиной жизни. Вначале она жила у меня. Совсем чуть-чуть, нашла съемную квартиру, а на мои просьбы остаться у нас навсегда жестко отрубила: « У человека должно быть свое жилье!» Деньги зарабатывала гастролями и частными уроками хореографии. И деньги сами плыли к ней в руки, ведь танец Катерина чувствовала кожей, и могла научить этому искусству даже суслика.
 Но не о том речь. В одной из дедулиных квартир мы с Катькой и остановились на этот короткий июль. Я изнемогала от жары, я абсолютно не южный человек. Жара выпивала из меня все силы. Слава Богу, что я здесь не живу! Одесса – красивый город, но не мой, по всем параметрам: географическим, политическим и энергетическим. Кстати, Катькина бабушка как-то дала очень точную характеристику Южной Пальмиры: »Одесса, населенная тетями Сарами, Бенями и Яшами, осталась только в рассказах Бабеля,  передачей для даунов «Джентльмен-шоу» и в юморесках Жванецкого. Не ищите колорита, его давно уже нет. Одесса – один из самых некультурных городов Украины. Здесь господствуют два культа: еды и выпендрежной одежды, остальное   так, для галочки. Вы говорите «Кира Муратова»? Это всего лишь исключение, подтверждающее правило».
Но я отвлеклась.
 - Какой красивый парень!- удивленно посмотрела Катька на соседей.
Я посмотрела. Да, приятная, очень теплая красота. Осенний тип личности, как и моя мама: смугловатая, светящаяся золотом кожа, темно-карие, бархатные глаза. Высокий. Плотный. Хорошо одет.
Глаза Катерины загорелись особым блеском. Такой блеск я видела только у Николь Кидман (на фотографиях) и у Кати Арсеньевой (в реал-тайме). И я поняла: пропал, бедняга!
 - В жизни сам не подойдет, не тот тип! – уверенно сказала Катька. И она приняла охотничью стойку.
 - Давай, пожелай мне удачи! – красивой модельной походкой царица Екатерина последовала за жертвой, которой, очевидно, приспичило в туалет. План «Блицкриг» был претворен в жизнь просто блестяще: у жертвы попросили зажигалку, затем вовлекли в разговор, затем предложили посидеть на пляже, затем пригласили на концерт Тодеса, затем обменялись номерами мобильных.
Дальнейшее их знакомство протекало в виртуальной плоскости и переросло в роман в духе 21 века: инициативу проявила она, а не он, узнали друг друга через Интернет, он приезжает к ней в Москву раз в неделю, они понимают, что жить друг без друга уже не могут, он решает купить  квартиру в Москве, она счастлива, потому ей надоело пахать на съемные хаты.
Но замуж-то зачем???
А сейчас заеду к ней и узнаю!
 - Как это зачем? – искреннее удивилась подруга. – А зачем ты замуж собралась в 16? Потому что встретила того, с кем захотела прожить всю свою жизнь!
Я заткнулась.
 - И вообще, я ухожу из Тодеса. Он дал мне все, что мог, дальше я сама. Хочу закончить институт и собрать свою труппу!
 - Молодец! – обрадовалась я. – У тебя все получится. А жить где будете?
 - Через месяц переезжаем. Уже заавансировали. Ванька собирается открыть свою контору.
 - Какие вы молодцы! А расписываетесь когда?
 - В марте! – улыбнулась Катька. – Второго числа. У меня будет два праздника в один день, классно, да?
 - Да, - согласилась я.
И вот, выдав подругу замуж и проводив ее в свадебное путешествие в Австралию (это был подарок моей семьи на свадьбу), я почувствовала, как в мое сердце заползает тоска. Пашка был весь в учебе. Я закончила университет, и поняла, что только этот безумный темп жизни не давал мне глубоко погрузиться в волны меланхолии. Надо что-то делать, набрать больше работы, что ли… Жизнь, усмехнувшись, решила эту проблему. В мае мне предложили сопровождать нашего дипломата в Польше,  в качестве референта. Выезд в страну – в августе. Успею выучить язык? Конечно, успею! Ведь я, благодаря тому, что мифы Древней Греции и роман Дюма «Три мушкетера» в моей домашней библиотеке были  на украинском, прекрасно знала этот язык. Их забыл папин друг, гостивший у нас  в 1989 году. Потом я никогда не упускала возможности почитать или пообщаться на мові.. А ведь польский не сильно отличается от украинского! И я выучила его за лето. Смешной, шипящий,  но какой красивый язык!
Глава 15
ПОЛЬША, ЛЮБОВЬ МОЯ.
 Дежа вю. Вот первое впечатление, подаренное мне Варшавой. Дома, улицы, прохожие, парки, фонари, костелы, театральные афиши – все это я уже видела! Более того, меня все принимали за польку. Обычно русского человека сразу видно; и не во внешности или одежде дело - другая энергетика. Но я  там была своей среди своих! В консульстве, где мы работали,  мне неоднократно делали предложения остаться тут навсегда.  Обещали помочь с гражданством, это поляки-то, у которых гонор на первом месте! Я присмотрела себе домик моей мечты – высоко-высоко в горах, окруженный  деревьями с теплыми осенними листьями, с камином и маленькой террасой, с великолепным видом, домик моей мечты, свой собственный, деревянный!!! А ручей! Недалеко от домика течет ручеек, берега которого сплошь покрыты золотом осенью, изумрудами – летом, бриллиантами – зимой, и подснежниками – весной. А мостик с резными перилами! А белка, живущая в дереве возле дома! А семейство соек! Я не удержалась и купила его, правда, через подставное лицо, но это уже мелочи жизни. Пани Гражина, бывшая владелица этого восьмого чуда света, не могла скрыть своих слез при подписании договора купли-продажи.
 - Ох, пани Марта, - утирая слезы, сокрушалась она,  - как будто ребенка продаю! Но я же знаю вас, вы хорошая девочка, вам там будет хорошо, ох, не могу! – поток слез.
 - Давайте на «ты», - предложила я.
 – Ой,  - внезапно рассмеялась она,  - у меня там такой сосед недалеко живет! Ты удивишься, когда его узнаешь! Но пусть это будет сюрпризом!
Я вежливо улыбнулась. Мне без разницы, кто там живет – Леонардо Ди Каприо, Папа Римский или мой любимый актер Богдан Ступка. Только один сосед мог меня заинтересовать до дрожи в коленках. Но он, к сожалению,  жил в другой стране, и знать обо мне ничего не хотел, и писем не писал.
Я твердо решила остаться в Польше. Буду приезжать в Москву на выходные, или мои будут навещать меня. Это – моя страна. Все. Решено. Точно остаюсь.
 Но мои радужные планы не выдержали столкновения с двумя бабами: мамой и Катькой.
 - Мартуша, - взволнованно говорила мама в один из моих субботних приездов в Москву, - ты подумай хорошенько! Конечно, карьера – это очень важно, но ведь мы с папой остаемся совсем одни! И неужели тебе в Москве плохо?
 Я молчала. Сказать правду – мне плохо везде, где нет Барта, и только в Речи Посполитой моя тоска почему-то утихает? Нет, это не аргумент. Мама о нем ничего не знает, и слава Богу. Зарплата, которая в Польше на порядок выше? Но тема денег тоже неактуальна, папа зарабатывает более чем достаточно, бабушка отдала мне одну из своих кредиток, так что теперь я более чем обеспечена до конца дней своих.
  - Там так хорошо, - умоляюще посмотрела я на маму. – Сама атмосфера – там тихо и спокойно, в Москве такого нет, а какие там люди! Мам, знаешь что я заметила? В больших городах векторы каждого человека направлены в пространство, а в маленьких – друг на друга. В Москве до тебя нет никому дела, все куда-то бегут и бегут, а в Варшаве этого нет. Там каждый вектор  - доброжелательный, самодостаточный и тактичный! И это дает такую энергию, ты горы готов свернуть!
Мама демонстративно поджала губы и ушла совсем по Чехову, в другую комнату, а я сидела и думала, что мною манипулируют, и что все окружающие  - эгоисты – думают только о себе, а на мои желания им начхать.
 - Нечего обижаться! – строго сказала я маме, которая заливалась слезами на диване. – Ребенок – это гость в доме! И надо отпускать его, когда он понимает, что в родительском гнезде ему тесно!
Мама  открыла рот. А я  ушла. Не по Чехову.
 - Катька!
 - Марта!
Мы обнялись.
 - Ну, как дела?
 - Дела идут, контора пишет, - вздохнула я, -  а мама страдает.
 - Что такое?
 - Не хочет, чтобы оставалась в Польше.
 - Я тоже не хочу. Кто же будет приглядывать за своей крестницей, когда я буду на гастролях?
 - ??????
 - Да, именно так. У меня будет ребенок.
 - Катька, - потрясенно прошептала я, - да по тебе же ничего не видно! Ах, ты зараза такая, и ведь молчала, как партизан! А ты вообще ешь?
 - Как лошадь! – засмеялась довольная подруга.
 - Ну, и как? – загорелась я от соприкосновения с материнством. – Тошнит?
 - Сериалов насмотрелась? – усмехнулась Катька. – Нет, в принципе все, как обычно.
Рождество (по католическому стилю) я встретила вместе с нарядной и веселой Польшей. Новый год – с праздничной Россией. Православное Рождество – с  Катькой, Ваней и Пашкой, в компании кутьи, пирожков с мясом ( а также  с рисом и яйцом, курагой,  ревенем ), гуся с яблоками, вареников с картошкой ( а также печенкой, вишнями), узваром и т.д.
 - Лопну! – простонал Пашка, еле вылезая из-за стола.
 - Аналогично, - прокряхтел Ваня.
 - А я ем по графику, за двоих, - засмеялась Катька-с-животиком.
 - Кто у вас? – полюбопытствовала я.
 - Девочка! – счастливо улыбнулся Ванька.
 - Которая с пяти месяцев прикидывалась мальчиком, - пожаловалась Катька. – УЗИ только недавно показало, что это женский пол, а то, что принимали за главную мужскую гордость, оказалось …пальчиками!
Мы расхохотались.
 - Ай да девчонка! – восхитился Пашка. – Будущий шпион, шифроваться уже в животе научилась!
Февраль. Звонок от папы. Мама в больнице. Сердце. И я, проклиная все на свете, сижу в самолете и терзаю себя мыслями о своем эгоизме, из-за которого мама угодила в больницу. Я же ее знаю! Она не может переживать, как все нормальные люди: подергаться недельку и успокоиться; нет, она, тонкая актерская натура, первую неделю будет ходить, как в воду опущенная, вторую – как с креста снятая, третью – как после тяжелой болезни, а четвертую радостно встретит в больнице! Что за человек! А знаете, что обиднее всего? Она не манипулирует! Она все это чувствует в самом деле! Она позволяет мрачным мыслям, как стервятникам, терзать себя. Ох, мама, мама, что же ты наделала? Теперь ведь придется приехать домой, под теплое родительское крылышко, и я не знаю, что будет дальше! В Польше я твердо знала – впереди – только спокойствие и радость. А в Москве? Боже, укрепи мой дух!
Все вышло именно так, как мне представлялось.
 - Мама, - торжественно пообещала я, сидя на краешке больничной кровати, - я обещаю, что дослужу до конца лета, как было оговорено в контракте, и вернусь домой! Только не вздумай умирать, ты меня слышишь? Я не могу смотреть, как ты страдаешь из-за меня!
 - Ой, правда? – по-детски обрадовалась мама, вытащив худющую, как у подростка, руку из-под одеяла, и несмело коснулась меня.
 - Правда! – утвердительно кивнула я.
 - Спасибо, - несмело улыбнулась мама, - Мартуша, прости меня, но я как представила себе, как ты там, а мы с папой тут, и…
 - Хватит, - поморщилась я, - не надо терзать себя, врач сказал, чтобы ты не нервничала. Я тебе привезла новые книги Акунина, еще Умберто Эко. Ой, чуть не забыла! Ты знаешь, что у Катьки в марте девочка родится?
 - Девочка, - просияла мама, - как хорошо! Теперь у нас в доме будет ребенок!
 - Будет, - улыбнулась я, - Катька грозилась, что сама будет на репетициях, а я буду за няньку. Правда, если вспомнить о том, что я сама с работы буду приходить к семи часам вечера, то ребятенка нянчить придется тебе. А что, весело! Ты репетируешь, или играешь спектакль, а за кулисами весь состав качает младенца.
 Мама рассмеялась.
 - Так что готовься к роли почти что бабушки! – предупредила я, поправляя одеяло. – А теперь мне пора. Скоро самолет. Не грусти, держи мобильный около себя, я буду звонить так часто, что успею надоесть!
 - Счастливого пути! – улыбнулась мама.
 - Пани Гражина, - грустно сказала я бывшей домовладелице, - боюсь, что мне придется жить в России, маме плохо, сердце. Вы присмотрите за домом? Я буду приезжать, нечасто, но буду.
 - Конечно, девочка моя, - вздохнула пани Гражина, - конечно, я буду навещать дом. Там остался кусочек моего сердца. Там выросла моя дочка.
 - А где она сейчас? – осторожно поинтересовалась я.
 - В Англии, - с тоской сказала эта чудесная женщина, - работает там в посольстве Польши, замуж вышла недавно. Здесь бывает редко, говорит, что ее дом там, где сердце, а сердце ее теперь живет в Британии. Ты на нее очень похожа, тоже красивая, тоже грустная. Девочка моя, не обижайся, но скажи мне, как маме, кто нанес тебе такую рану?
Я сглотнула ком в горле и рассказала ей, не как маме, а как человеку, умеющему читать тайны людских сердец, мою лав стори с печальным  финалом.
 - Без него моя жизнь пуста, - призналась я, невидяще смотря туда, вдаль, в те светлые дни, когда я ЖИЛА, а не существовала, - представьте: вы стоите на прекрасной равнине, залитой солнечным светом, вы дышите полной грудью, каждая секунда вам в радость, каждая минута наполнена новыми открытиями, и вдруг солнце исчезло! Все исчезло, в одно мгновение, а вам надо идти дальше, и вы идете, двигаясь наощупь… Вы читали «Джен Эйр?»
Моя собеседница кивнула, лицо осветилось изнутри теплой, летней улыбкой.
 »В самый полдень солнце для вас меркнет, и вы чувствуете, что затмение для вас кончится лишь в час заката»…
 Пани Гражина печально покачала годовой.
 - И ты в самом деле видишь эти картинки твоих прошлых жизней?
Я удрученно подтвердила.
 - Девочка моя, напиши ему, - проникновенно сказала она, - напиши! Я понимаю, что он очень плохо с тобой поступил, но это же жизнь, она и не такие сюрпризы преподносит. Я уверена, что он уже раскаялся, просто он боится сделать первый шаг навстречу, мужчины, знаешь ли, тоже сомнениям подвержены. Если бы это было пустяками, ты бы его уже давным-давно забыла, поверь мне, я много повидала на своем веку! Напиши! Подумай сама, ты ведь ничего не теряешь, любой ответ будет лучше, чем неопределенность. Обещаешь?
 - Обещаю! – твердо кивнула я.
И написала. Одну-единственную фразу. «Я не могу без тебя». Отослала в Нью-Йорк и представила, как в фамильный особняк Стюартов приходит письмо с иностранным штемпелем, и как его передают Барту, и как он реагирует, и меня охватило такое счастье!
Как позже выяснилось, особняк продали еще в незапамятном девяносто седьмом, и письмо до адресата просто не дошло… Скорее всего, оно оказалось в мусорной корзине. Но это я узнала потом, а сейчас надежды  просто окрыляли меня.
24 марта. Из Москвы позвонил Ваня и сообщил, что сегодня, в 2.20 утра, у него появилась дочь. Настя. Вес – 3.500. Рост – 48 см. Ребенок и мама чувствуют себя хорошо.
 - А папа? – смеясь, спросила я.
 - А папа позвал домработницу, которая чистит квартиру, а сам скупил весь отдел для новорожденных!
 - Ванечка, я на следующих выходных прилечу! Их как раз из роддома выпишут. Поздравляю!
И принялась звонить маме, папе, бабушке и Пашке. Как позже жаловалась счастливая молодая мама Катя, в ее больничной палате постоянно толклась целая куча народу.
 - Какая маленькая! – восхитилась я, наконец-то лицезрев это чудо по имени Настя.
 - Вырастет, - улыбнулась Катя.
 - Кать, ты как будто и не рожала, фигура ничуть не изменилась!
 - Ага,- удовлетворенно закивала Катька, - повезло.
Октябрь 2001. Я снова в Москве. Я еду в машине, лениво переключаю радиостанции, и слышу новую песню группы Би-2. «Зажигать». Я останавливаюсь посреди трассы, включаю музыку на полную громкость, чтобы не слышать рева машин, которые не могут ехать дальше из-за меня, и понимаю, вернее,  до конца сознаю, что доктор был прав. Я не сумасшедшая. Иначе как объяснить факт, что в девяносто шестом, в самолете, я слышала музыку, которая будет написана через пять лет???? Значит, все правда????? И что из этого следует?
 - Ты тут еще долго будешь стоять???????? – постучал в стекло машины разъяренный мужик.
 - Нет.
И рванула с места. И что из этого следует? А следует то, что нам не судьба быть вместе. Все истории-из-прошлого  заканчивались печально. «Погоди, - увещал меня разум, - будь логичной. Все истории заканчивались смертью, разве не так? Но вы-то живы! Значит, еще не все потеряно!» «А почему же он не пишет? – парировали в ответ мои эмоции. – Денег на конверт нет? Или в Америке, может, Интернет отключили, повсеместно? Почему не прилетает? Ведь адрес-то у него есть! Знаешь что, дорогуша, выкидывай ты его из головы, ничего путного из этой истории не выйдет. Столько лет прошло! Значит, все-таки он не тот, кто тебе нужен. Ошибка молодости. Найди себе нормального парня, хватит сидеть монашкой, и радуйся жизни».
Так я и сделала. Вечером я приняла приглашение Влада, парня с работы, сходить в ресторан, поужинать.
Все!
Прощай, прошлое!

Глава 16
О ТОМ, ПОЧЕМУ МНЕ НУЖНО ВЫЙТИ ЗАМУЖ
Февраль 2007. Я медленно, но верно делаю карьеру. В личной жизни, гм, да уж, давайте оставим эту скользкую тему. Кто-то был, и не один раз, но…Но я все-таки не способна к длительным отношениям, к коим меня, однако, пытаются принудить: в данный момент я, красная от злости, сижу напротив Владлена Натановича, новоиспеченного шефа, и слушаю его рассуждения о нелегкой доле всех сотрудников МИДа, вынужденных подчиняться циркулярам, нагло встревающими в их (сотрудников) личную жизнь.
 - Марта Алексеевна, вы же понимаете, что МИД – бюрократическая организация, со своими правилами и циркулярами. Чем ближе к вершине – тем больше требований. Правила нашего отдела требуют (он нажал на это слово) наличия супруга или супруги. Мы работаем с очень серьезными иностранными гражданами, неприятности из-за чересчур повышенного гормонального фона наших сотрудников нам не нужны.
И так далее, и тому подобное. Ненавижу демагогию, но у каждого чиновника она в крови, что тут поделаешь.. Терпи, Марта, делай вид, что вникаешь в этот бред…
 - В общем, Марта Алексеевна, надеюсь, что до конца года буду счастлив вас поздравить со счастливым замужеством.
Из кабинета сначала вышла моя приклеенная улыбочка, затем я. Нет, видали идиотов? МИДовцы что, уверены в том, что штамп в паспорте действительно является панацеей от «повышенного гормонального фона»?
 - Кать, у тебя нету никакого кандидата мне в мужья? – нервно посмеиваясь, поинтересовалась я у подруги дней моих ненастных.
 - Ой, а что случилось? – настороженно поинтересовалась Катька, она же бессменный руководитель шоу-балета «Аргентум», она же мама самой красивой и талантливой девочки в мире, она же нежная супруга одного из самых преуспевающих веб-дизайнеров столицы.
 - Они что, в Чернобыле были? – недоумевала и бушевала моя самая-пресамая Арсеньева. – Над твоим отделом зависло радиактивное облако? Мужа-то найти не проблема, проблема, как от него избавиться. Ты же у нас девушка видная, с приданым, значит, надо быть поосторожней, сволочей везде хватает. Такочки, фиктивный брак, значит… А Пашка?
 - Пашка????? – возмутилась я до глубины души. – Пашка? Да он  мне как брат!
 - Дурочка, - засмеялась подруга, - поставишь штамп, а кто вам потом мешает через месяц развестись?
 - Разведенных там не любят еще больше, чем неженатых, - я скорчила гримасу,  - считают неблагонадежными.
 - Ну, значит, не разводитесь! Живите с печатями, все равно, как я понимаю, ни ты, ни Пашка раньше, чем через сто лет, семьями не обзаведетесь. Я же не говорю, чтобы вы начали жить, как муж с женой…
 - Еще чего не хватало! – рассердилась я.
 - Да ладно тебе, один раз не ….
 - Арсеньева, я сейчас уйду, и кто тогда с Настей будет сидеть на каникулах, когда у тебя репетиции начнутся?
 - Бланк, ты прирожденная шантажистка. Ладно, не нравится совет – ищи мужа сама!
 - Совет-то нравится! Только счастливого будущего мужа сейчас в стране нету!
 - А где его теперь носит? На Северном полюсе вроде был недавно, может, махнул в Тибет?
 - Нет, - уныло проблеяла я, - в Новую Зеландию, звук там записывают, психи несчастные, как будто нашего материка им мало…
 - А когда же он вернется? – расхохоталась Катька.
 - А черт его знает! После Зеландии он собирался в Индию, искать натуру, идиот проклятый, вот он не вовремя со своим новым фильмом загорелся, потом – в Китай, потом – еще куда то, в общем, пишите письма.
 - Ладно, что-нибудь придумаем, - обняла меня подруга, - а теперь пошли пить чай, я купила классные пирожные, ребенок дома, чего еще желать от жизни? Настюша! Хватит рисовать, чай готов!



ГЛАВА 17
ДЕНЬ, КОТОРЫЙ ТАК ХОРОШО НАЧИНАЛСЯ… И ТАК ПАРШИВО КОНЧИЛСЯ. ПОМОЛВКОЙ(((
Говорят, обошла ты
Полсвета пешком
В поисках любви.
Почему люди верят
Всему так легко,
Впрочем, как и ты...
В жизни, как обычно,
Нет гармонии…
Мультфильмы и  Людмила Сенчина «День Рождения»

Был тихий летний день. Дачный. В Ильинке.
С утра я надела свою темно-синюю футболку в цветочках, ту самую, в которой Барт подарил мне мой чудо-кулон. Сварила клубничный компот. Поставила диск «Арлезианки». Потом помыла полы. Посмотрела в настежь раскрытое окно, увидела зеленый шум деревьев, взяла книгу и вышла во двор.
На крыльце замерла на мгновение. И так отчетливо вспомнилось детство с летними каникулами, когда весь день огромный и светлый, как зеленый воздушный шар, и много интересных книг, и клубника, пересыпанная сахаром, в огромной стеклянной вазе, и мама вечером приедет…Я раскинула руки, стараясь обнять этот  золотисто-зеленый мир. Как хорошо! Для полноты образа надо бы покататься на калитке. Что я и сделала. Туда-сюда. Вперед-назад. Как мало нужно человеку для счастья! Просто вернуться на мгновение в счастливый детский день.
О, а это кто неспешно идет в конце улицы? Неужели Гера?
 - Ге-ра!
Гера недоуменно смотрит по сторонам. Ах, черт, калитку же закрывает дерево! Я поспешно слезаю.
 - Да Гера же! – сержусь я, видя его нагло удаляющуюся спину.
Он соизволил обернуться. Секунду он неподвижно стоит на месте. Только дорогущие и очень стильные очки сверкают на солнце. Затем на его появляется такая радостная улыбка, что я моментально смущаюсь.
- Привет!
 - Привет! А я у бабушки на даче.
 - Я тоже…
Мы смеемся. День хороший, и бабушки у нас хорошие, обеспечили внукам свежий воздух…
 - Ты перекрасилась, - констатирует Гера.
 - Надоело быть одинаковой. А тебе не нравится?
 - Ты же знаешь, что нравишься мне любой, – с вызовом отвечает Гера.
И тут в меня вселяется черт.
 - Да? А выходи за меня замуж!
 - Замуж???
 - Блин, ты же прекрасно понял, что я хотела сказать! Женись на мне! И вообще, что мы тут стоим? Проходи!
Пока вконец растерявшийся Гера рассматривает клумбу, затейливо украшенную гномиками и смешными зайцами (я постаралась!), я взлетаю на крыльцо и кричу: »Чего ты там  застрял? Иди в беседку! Я сейчас компот принесу! Ты любишь компот?» и пулей влетаю в дом. Наверно боюсь, что Гера опомнится и убежит. Переливая компот из кастрюли в кувшин, доставая тонкостенные стаканы с вишенками, я вспоминаю недавний разговор с Катькой: «Ты представляешь, я видела Геру с девушкой!  - Какой еще девушкой?. – Симпатичной! Темненькая, невысокая…Знаешь, она его любит. – Откуда ты знаешь, любит она его или нет? – Такие вещи сразу видно. Влюбленные как будто светятся изнутри. – А-а-а…А он? –А он… Наверно, тоже. Кажется... Он не светится, как она. – Ага. А когда на меня смотрит, светится? Катька как-то зябко повела плечами. – Не знаю… Он смотрит на тебя так, как будто сожрать хочет. – Подавится! – Подавится…Наверно…»
Зачем я бросилась на него, как Матросов на амбразуру? Вразумительного ответа я не могу дать и по сей день. Знаю точно одно: не для работы мне это было нужно. Фиктивного мужа ведь найти просто, и его уже почти нашли (Катька за весьма небольшую плату договорилась с одним парнем из Омска: ему была нужна фиктивная прописка для работы)! И другое я знаю точно: если бы не эта милая незнакомка рядом с ним, в жизни бы не пошла на такую глупость! Это ведь чисто женское: считать когда-то безответно влюбленного в тебя мужчину своим до скончания века.
           Я подошла к зеркалу. «Разумеется, он женится на мне.  Куда он денется».
          Увидела кулон на шее. И такая печаль сжала сердце, что потемнело в глазах. Как будто он перестал быть просто любимым украшением, а снова стал очень дорогим подарком от очень дорогого человека. Зеркало бесстрастно показало судорожно сжатый рот. И опять кулон. Черт, черт, черт, черт! Ну почему, почему, почему  так? Почему он мне попался на глаза в такой момент, когда о прошлом совсем не нужно думать? Черт, я ведь так давно о нем не вспоминала! Барт, ну почему у нас с тобой так получилось? Внезапно время начало замедлять обороты. «Началось»: цепенея от ужаса, поняла я.
          На этот раз я увидела высокие-высокие  горы. Перед моим внутренним взором развернулась, словно зеленая скатерть, панорама Шотландии, и неспешный Голос начал свое повествование »В 1262 году, в Эрсилдуне, когда солнце садилось за холмы, свой прощальный предзакатный взор устремило оно  в последний раз за этот долгий и теплый летний день на землю, и замерло на мгновение солнце, ибо увидело оно встречу двух самых красивых молодых людей королевства: Блэр, дочери грозного МакКэмпбелла, и Барда, сына мудрого МакГрегора. Блэр была красива, как весенний вечер. Бард был красив, как зимний день. Они не знали друг друга, хотя владения их отцов находились недалеко. И вот они встретились. Они остановили своих лошадей, и долго, долго смотрели друг другу в глаза, ведь глаза никогда не солгут, и они знали, что нашли то, люди ищут всю жизнь - Истинную Любовь. Солнце, взглянув на них, скрылось с прощальным вздохом, ибо солнцу редко когда приходилось видеть такую красоту…И мягкие сумерки Шотландии окутали их своим покрывалом, а они все смотрели друг на друга. И тогда же провидение послало Томаса, нареченного королем Лермоном, на эту же дорогу. Увидев это чудо, Томас, как и солнце, замер на мгновение. И изрек прославленный вещун :»Вы еще очень долго будете искать друга, ведь наш всевышний дает испытания лишь тем, кого он любит». И уехал, задумчиво покачивая головой и задумавшись о чем-то своем возлюбленный королевы эльфов.» Голос умолк, а неспешные картины сменились лихорадочно несущимися слайдами: «13 век, мне 14, ему 15, у меня отец – владелец замка, у него – тоже, но у их семьи меньше земли, чем у нашей. Моему отцу наши встречи очень не нравятся. Что еще? У меня нет матери, она умерла совсем молодой.  Барду пришлось уехать по делам своего отца. Я не видела его уже 3 месяца, и каждый день казался мне вечностью…»
 Закатное солнце. Бард в серой, пыльной дорожной  одежде, держит  в руках письмо. Рядом стоит его красивая серая лошадка, прядет ушами. Ей здесь не нравится, она хочет побыстрей домой. Бард, не отрываясь, смотрит в письмо. Отбрасывает в сторону. И кричит, как раненый зверь. «Что же там такое?»: рыдая, подумала я. Письмо послушно, медленно, приближаясь в фокусе, предстало у меня перед глазами. «Дорогой брат мой» (это от Алана, его старшего брата) Так, что-то о делах, о здоровье отца, о животных… Ага, вот оно!»Блэр насильно обвенчали с МакАдамсом день назад» (МакАдамс! Боже мой! Один из самых могущественных кланов! Он же стар и страшен, как черт!) «Алистер (наш конюх. Разумеется, слуги присутствовали на венчании) говорит, что бедняжка шла к алтарю, как мертвая. Алистер плакал, описывая это венчание: »Лучше бы он ее убил! Блэр не для старого Мака, пусть он и богат, как король! Бог знает, что Блэр должна быть только с Бардом! Бог накажет господина МакКэмпбелла, а я молю моего небесного владыку, чтобы он побыстрее призвал к себе маленькую Блэр, она уже все равно мертва…»
           Меня выдали замуж. Насильно. Чтобы соединить два имения. А что такое двое влюбленных в сравнении с замками и землями? «А дальше? Что же с нами было дальше?» плачу я. Перед глазами с бешеной скоростью несутся картинки: в 1263 году, в октябре случилась война, Бард ушел воевать, старый муж тоже… Битва при Ларгсе…Смерть! Бард погиб! И старый муж тоже...  Через три дня после похорон я, закутанная в глубокий траур, сопровождаемая свитой слуг, совершаю свое последнее путешествие в дорогие мне места. Свирепые ноябрьские ливни идут со мной рядом, и какой контраст: мягкий свет звезд, озарявший наши встречи, и лютый холод… Я еду к отцу Барда. На полпути к замку МакГрегоров я долго плачу возле старого дуба, на коре которого Бард вырезал наши имена. Я плачу, обнимая старого отца Барда, которого так хотела назвать и своим отцом тоже! И я не плачу, когда вхожу в ворота Муртанка, бывшего когда-то моим домом. Холодная, как лед, я прохожу в комнату, освещенную ревущим пламенем камина, комнату, в которой сидит мой отец. «Ты так хотел внука, отец! Ты так хотел иметь наследника своих земель! И что ты получил??? Вдову? Замок МакАдамсов? Он после моей смерти перейдет к его брату, ты ведь это знаешь! Отец, если бы ты послушал меня, а не свою алчность, у тебя бы уже был внук! И у МакГрегора тоже! Что ты наделал, отец?» И я покидаю его навсегда. Стужа, окутавшая меня своей серой мантией,  исполнила мое единственное желание: она отправила меня на небеса, к тому, без которого каждый день на земле был подобен вечности. Ибо жизнь без Барда – это не жизнь, а непрерывный серый морок, и Бог был милостив ко мне, я пронесла свой ужасный крест совсем недолго. Через неделю после моего скорбного путешествия я умерла   во сне, сжимая в руках деревянное распятие…
Очнулась я, сидящей на полу. Боже мой. Ну что это за наказание такое? Что все это значит? Я не псих, это мы уже выяснили. Если я не псих, значит… Это может означать что угодно. Но зачем они? Что мне эти озарения хотят показать? Что было? Третья картинка, третья разлука? Что мне делать? Искать Барта? Выйти и сказать Гере, что я пошутила? Позвонить Кате? Позвонить доктору, чтобы положил на недельку-другую в палату № 6, а вдруг я все-таки особо опасный псих? Сегодня видения, завтра услышу голоса из космоса, а послезавтра побегу шинковать ножом мирных обывателей? Шутки в сторону, что делать? Так, похоже я перещеголяла всех жителей планеты по количеству этого вечного вопроса в секунду. Одна часть настойчиво  убеждала меня быстро-быстро позвонить Кате, она-то меня точно удержит от опрометчивого замужества. Вторая, совсем больная на всю голову, лихорадочно тянула в сторону компьютера, мол, сейчас быстренько Барта найдем, есть же My Space и ему подобные. Третья вообще советовала высунуться в окно и попросить Геру уйти. «Заткнитесь все!: очень злобно прикрикнула я на все мои супер-эго. Я выхожу за него замуж, и точка.»
А после, когда я уже несла поднос на улицу, какой-то ехидный, не до конца задушенный моим приказом голосок произнес: »Это как мужик, чтобы насолить барину, на воротах повесился, да? Все равно ты с ним не будешь, развернись, пока не поздно. Найди Барта, ты же видишь, что творится что-то непонятное. – А почему это я должна его искать? Если бы ему было нужно, он бы сам меня нашел. Сам! Столько лет прошло! Он уже меня сто раз успел забыть! «  - Ты же знаешь, что это не так…» - печально сказал  голос. И умолк.
«Мне нужно постоянство!» убеждала я саму себя, хлопоча вокруг стола и мрачного Геры. «Это не жизнь, а сон  какой-то! Женщине нужен вполне конкретный и реальный мужчина рядом, а не любовь из прошлого».
 - Почему ты это предложила? – внезапно спросил Гера.
 - Я…
 - Сядь, пожалуйста, - в его голосе слышалось плохо скрытое бешенство.
Я послушно села напротив.
 - Только без вранья, договорились?
 - Договорились, - печально пролепетала я. 
 - Ты меня в упор не замечала, как бы я ни старался и что бы я не делал. Я не верю во внезапно вспыхнувшую страсть, это только в книжках так бывает…
«Ну и дурак, - мысленно парировала я, не поднимая глаз от своих сцепленных рук, - Настоящая любовь только такой и бывает: внезапной. Как удар молнии. Как бандитский нож. Как электрический разряд. Не те ты книжки читаешь, милый. Тем хуже для тебя. Если меня и мучили угрызения совести из-за той девушки, то видит Бог, Гера, я ей сделаю огромную услугу, когда заберу у нее такого самовлюбленного павлина,  как ты. Я тебе в наказание послана, милый. Может, жизнь со мной тебя хоть чему-нибудь научит. А не научит, что ж,  не мои проблемы.»
 - Ну так и в чем же дело? Что случилось?
 - Случилось вот что, - я медленно подняла на него глаза. – Я работаю в МИДе, и мой начальник…
По мере того, как мой рассказ приближался к концу, Герин взгляд становился все непроницаемей.
 - Ну что ж…, - медленно протянул он, глядя в сторону. Затем резко посмотрел на меня и внезапно улыбнулся. – Пусть хоть так… Когда будет свадьба?
 - Чем раньше, тем лучше – равнодушно сказала я.
 - Завтра ведь воскресенье?
 - Ну да.
 - Значит, в понедельник мы едем подавать заявление в ЗАГС. Я сегодня все узнаю, потом тебе позвоню и скажу, какие документы нужны. Дай мне свой номер.
Мы обменялись телефонами. Внезапно он меня обнял.
 - Мне кажется, у нас все получится! Ну, пока!
 «Это тебе только кажется,  - мстительно ответила я, провожая его взглядом. – Ауффидерзейн!»



                ГЛАВА 18
                НАЧИТАННАЯ ГАДАЛКА   
Счастье в жизни предскажет гаданье,
     И внезапный удар роковой.
     Дом казенный с дорогою дальней,
     И любовь до доски гробовой.
     Карты старые лягут как веер
     На платок с бахромой по краям,
     И цыганка сама вдруг поверит
     Благородным своим королям.
Гадалка, «Ах, водевиль, водевиль»


Понедельник. Три часа дня. Я иду по Тверской и смотрю на витрины. Витрины тоже на меня смотрят чистыми стеклами и моим отражением. Отражение очень и даже очень: темноволосая девушка в легчайшем серо-жемчужном платье, на котором прихотливо разбросаны щедрой рукой Анны Суи причудливо-изогнутые черные цветы. Красивое платье. И я тоже. В ушах тихонько мурлычет МР-3. Я спокойна. Мы подали заявление в ЗАГС. Нас распишут через две недели, уж не знаю, на какие кнопки нажал Гера…Наверно, на бабушкины. Или на денежные. Хорошее изобретение – деньги, хвала ассирийцам. Чем тяжелее кошелек, тем легче жизнь. И пусть мой начальник подавится моим замужеством, на свадьбу я его все равно не приглашу…
Поток сознания прекратил свой ленивый бег возле витрины парфюмерного магазина. Плейер заглох, затем выдал какое-то немыслимое стакатто, и в мои уши полилась песня, какой не было и не могло быть в моем плейлисте: «Когда я стану твоим героем, То на всех стенах твоих будет мой портрет…» Рекламный плакат. Черно-белый. На всю витрину. Новый одеколон. Новая модель известнейшего парфюма.  И Барт. БАРТ РЕКЛАМИРУЕТ НОВЫЙ ОДЕКОЛОН!!! Я нежно-нежно, кончиками пальцев дотрагиваюсь до стекла витрины, я смотрю на такое родное, такое красивое лицо, и Барт смотрит на меня, немножко виновато улыбается, мол, не обижайся, я не забыл о тебе, я тоже тебя помню, тебя ведь невозможно забыть, разве ты этого не знаешь, глупенькая ты моя Марта? И я захожу в магазин, покупаю одеколон, выхожу на улицу, вскрываю целлофан, достаю лаконичный флакон, и быстро брызгаю волшебный запах на запястье. «Зачем я выдумал эти игры?»: спросил меня плейер. «Я не знаю…»: тихо отвечаю я. И набираю Катин номер.
 - Кать, кто поет песню про кораблики? – вместо приветствия спрашиваю я
 - БИС. А что, хорошая песня. Мне нравится, и Аське тоже.
 - Кать, помнишь, ты говорила про одну гадалку?
 - Ну?
 - Дай мне ее номер.
 - Сейчас, сейчас, одну секундочку, черт, куда в этом доме все постоянно девается… Настя, где телефонный справочник? Как это не знаешь? И куда папа мог его засунуть? Март, подожди еще секундочку, гуд? Ванька его куда-то засунул. Ага, нашла! Пиши…А что случилось?
 - Кать, давай сейчас встретимся, а? Ну, пожалуйста…
 - Хорошо. Сейчас только Настю Ваньке на работу закину, хорошо? Или, знаешь что? Давай-ка ты подъезжай к его работе, она там недалеко живет, которая гадалка. Гуд?
 - Гуд. Только побыстрее, пожалуйста!
 - Уже отчаливаем! – пообещала Катька.
 - Ну, и что случилось? – поинтересовалась Катька, закрывая машину и открывая телефон. – Ванечка, мы на месте! Спускайся и принимай груз!
 - Сама ты груз! –огрызнулась Настя.
 - Не обращай внимания, она просто смотрела «Аватара», а я ее сдернула с самого интересного места.
 - Настюша, извини меня, а? – взмолилась я.  – Мне просто очень нужно попасть в одно место, а только твоя мама знает, где это! Извинишь, а? А я тебе что-нибудь интересное за это куплю!
 - Ладно, - буркнула поклонница Аанга,  -извиняю. Но только учтите, чтобы ЭТО было в последний раз!
 - Учтем! – пообещала Катька.  – Ваня, забирай злобную дочь! Будем через пару часиков.
 - Кстати, - вспомнила я, - я вас приглашаю на свадьбу. 23 августа, в 13.00 – официальная регистрация. Но вас, конечно же, я жду раньше. Катька, будешь моей подружкой?
На это событие семейство Арсеньевых отреагировало весьма…разнообразно. Это understatement. Арсеньева-мл., она же Настя, она же Ася, она же Азя (так ее перекрестил мой сосед, маленький мальчик Глеб), она же Стейси (это нежная мать), она же Настена (а это все), она же Настёпа (а это имечко родилось на уроке физкультуры. Настя, несмотря на всю любовь к балету, к физическим упражнениям в частности, а  командным играм в особенности, была, мягко сказать, равнодушна. Играли в волейбол. Настя, пропустив все мячи на свете и получив все упреки чохом, ужасно надулась и гордо отправилась на скамейку запасных. Там  она использовала запрещенное оружие – слезы. Девочки подбежали ее утешать. На утешения Настена реагировала еще большим водопадом. И тогда Ярослава, она же Яся, чудесная девочка, очень похожая на Гермиону,  сокрушенно всплеснув руками, сказала: »Ну, Настёпик, ну не плачь!» Настёпик рассмеялся, девочки тоже) подпрыгнула почти до неба.
 - Ура! – издала клич индейца - А я одену мое новое белое платье?
 - Оденешь, - мрачно пообещала Катька. Она-то как раз до потолка не подпрыгнула, а буравила меня взглядом.
 - Молодец! – похвалил меня Ваня. – И за кого же?
 - За Геру.
 - Так, Ванечка, мы будем через ЧЕТЫРЕ часа, ладно? – сказала красная от злости Катька.  – Поужинайте где-нибудь, ладно? И, схватив меня за руку, потащила к своему серебристому Вольво.
 - Так, убогая, а теперь быстро говори, нахрена тебе гадалка понадобилась? Чтобы узнать, подходит тебе Гера или нет? Это я тебе и без гадалки скажу: нет, не подходит!
 - Катя,  - заплакала я,  - ты сначала выслушай!
И рассказала ей о событиях вчерашнего дня.
 - Ёпсель, - тихо сказала Катя, когда мой рассказ подошел к концу, - я же не знала… Да, ты права, в этой чертовщине может только она разобраться.
И набрала ее номер. Пока она договаривалась с ней о НЕМЕДЛЕННОЙ встрече, я бездумно смотрела в окно.
 - Едем! – решительно сказала Катька. – Только смотри, она говорит все, даже то, что ты услышать совсем не хочешь. Не боишься?
 - Чего уж теперь-то,  - пробурчала я, мрачно глядя вперед.
Обычный блочный дом. Обычная квартира. Маленькая и очень чистая кухня, куда нас пригласили. Обычная полная женщина с обычным именем Таня.
 - Так, мы должны быть только вдвоем.
 - Я подожду в машине, - пообещала Катя. И ушла.
 - Садись, не бойся, - приветливо сказала гадалка. – На кого  гадаем?
 - На меня.
- Подумай о том, что тебя волнует. Сдвинь колоду. Так, смотрим…
Внезапно гадалка резко на меня посмотрела и выпалила: Ты кто по гороскопу? Рыбы?
 - Да, - удивленно протянула я.
 - Та-ак. Так-так-так-так, и вот так. Что ЭТО такое??? Ты что, ясновидящая? И это наследственное, я вижу, у кого-то из твоих близких родственников этот дар…
 - Не-ет, у родственников – точно нет, - еще больше удивилась я. – Просто, понимаете…И принялась сбивчиво, и, боюсь, весьма бессвязно рассказывать о причинах, приведших меня к ней.
 - Та-ак… Ну, это все меняет… Знаешь,  - растерянно улыбнулась она, - я такой расклад вижу впервые. Надо же… Он Козерог, да?
 - Кто он? – покраснела я. – Который из них?
 - Ты знаешь, который, - строго сказала она, кивнув в сторону карт. – Я о Льве (Гера) говорить ничего не хочу, он лишь случайное звено в цепи твоей судьбы. Случайное, но важное, очень важное.
 - То есть я за него все равно замуж выйду? – уныло поинтересовалась я.
 - Да, у тебя два мужа.  -констатировала гадалка. – Ты сменишь работу.
 - Я???
 - Ну, не я же! А ровно через год ты встретишь того, кого судьба упорно приводит к тебе через пространство и время, твоего Истинного Суженого. И вы больше никогда не расстанетесь, - тихо добавила гадалка. – Это последнее испытание. Надо же, как тебе повезло! Люди наощупь двигаются в темноте, стараясь найти свою половинку, а тебе жизнь сама дает подсказки, а ты боишься неизвестно чего! Не стыдно?
 - Страшно, - пожаловалась я. – Сразу же начинаешь думать, что сошла с ума.
 - Ха-ха-ха! С ума сошла, надо же, что насочиняла… Нет, - небрежно кивнула она в сторону карт, - с головой у тебя полный порядок, не бойся. Ничего не бойся, доверяй жизни. У тебя все будет хорошо. Вот только… Нет, ничего, так и должно быть, я не могу в это вмешаться…
 - Что? – испугалась я.
 - Ничего! – отрезала гадалка. – Любишь читать?
 - Очень! – призналась я.
 - Я тоже. Знаки Воды любят книги, там они ищут ответы на вопросы о себе, о жизни и о людях. И, заметь, каждая книга приходит именно тогда, когда нужно. Знаешь, какая строчка сейчас всплыла у меня в памяти?
 - Какая? – загорелась я.
 - «Серая, как дождь, пелена этого мира одернется, и ты увидишь…белые поля…»
 - Это из «Властелина колец»! – возбужденно подпрыгнула я.
 - Да, и больше я тебе ничего не скажу. Жди, скоро ты с ним встретишься. А он красивый?
 - Очень, - жалобно проскулила я. И достала из сумочки коробку от одеколона. – Вот…
 - Ого! – уважительно сказала Таня. – Ничего себе! А я раньше думала, что их фотошопят. А тут надо же… Как Аполлон…
 - Ну да, - горестно кивнула я.
 - Выше нос! – засмеялась гадалка. – Я карты читаю, как открытую книгу! Красивее тебя он никого не встречал, да и не встретит! Ты для него – единственная, да что тебе объяснять, ты же сама видела… Вообще, у тебя очень интересная судьба. И ты очень желанна для любого мужчины, поверь мне снова. Да еще и твои зеленые глаза… Читала Акунина?
 - Конечно!
 - Помнишь, в «Смерти Ахиллеса» он описывал Ванду?
 - Да, помню.
 - А теперь вспомни, как он описывал ее глаза: зеленые, из которых льется серебро, такие глаза даны только самым драгоценным представительницам женского пола. Ты- самая драгоценная, или, может, ты Акунину не веришь? – засмеялась гадалка.
 - Верю, - кажется, я покраснела, как рак.
 - Вот и правильно! Все будет хорошо! И еще. Не обижай Льва, хорошо? Будь к нему терпимой, он ведь тебя тоже любит, как умеет, правда. И не торопи будущее, ты живешь ожиданиями. Наслаждайся каждым днем, данным тебе жизнью. Не оглядывайся в прошлое, живи настоящим, верь в грядущее, и только тогда будущее станет волшебной сказкой.
Рассчитавшись, я пулей вылетела из квартиры.
 - Катька, милая, родная моя, спасибо тебе, ты даже не представляешь, как я тебя люблю! Все будет хорошо! Все будет просто великолепно!
 - Рассказывай! – весело закинув в рот сотую сигарету, потребовала подруга.
И тут зазвонил телефон.
 - Гера! – с ужасом сказала я, посмотрев на дисплей. – Черт, а ведь мне придется теперь к этому привыкать!
 - А еще тебе придется с ним спать! – безжалостно сказала Катька, резко выруливая машину по прямой. – Но у тебя же работа!

ГЛАВА 19
О ТОМ, КАК ПИШУТСЯ СЦЕНАРИИ И СНИМАЮТСЯ ФИЛЬМЫ
Однажды, в студеную зимнюю пору, на Пашку напала хандра. Он накупил:
1. Еды, воды и сигарет;
2. Корма для рыбок, попугая и кошки;
3. Тонну DVD-дисков.
И закрылся дома на неделю. Отключил телефоны, повесил на дверь бумажку »Друзья, буду через неделю». И зажил в свое удовольствие, благо, погода за окном ничего интересного не обещала.
На третий Павел, лениво почесывая пузо, стоял над грудой дисков и вспоминал, что он уже посмотрел, и чего бы ему хотелось посмотреть. Сунул диск вслепую. Попал на «Конец вечности».
Посмотрев, плюнул в экран.
Выключил телевизор.
Достал с полки том Азимова.
Остаток дня читал.
И сел за сценарий.
Потом устроил охоту на Федора.  Федор, который совсем недавно снял фильм, из-за которого в Интернете разгорелась Третья мировая война (половина зрителей орала, что «Аццкий Аццтой», а половина – что для России это вовсе и отстой, а даже очень и очень), орал, чтобы Пашка дал ему разобраться сначала с одним фильмом и одними долгами, а потом уже, годиков через сто, он подумает, стоит ли ему вообще заниматься режиссурой, может, капусту поехать выращивать в деревню… Достала Тедди вся эта тусовочно-московская жизнь, злые здесь все…Пашка, глубоко убежденный, что роман Азимова того стоит, в свою очередь орал, что в восемьдесят седьмом сняли не фильм, а г.., что только профаны могли пригласить таких-и-таких актеров на главные роли, а сценариста за такую концовку фильма вообще нужно расстрелять на рассвете, чтоб другим неповадно было, и что только Федор с его связями и опытом сможет, и что…
 - Хорошо, я согласен. Я готов снять даже «Санта-Барбару», лишь бы ты от меня отстал.
 - Кто????? – а это могучий рев Федора энное количество дней спустя. Секунду назад Пашка сказал ему, что на роль  Харлана нужен….N

 - Да ты,….,…..,……, соображаешь,….что говоришь вообще, а, …..? А почему не Бреда Питта, а, придурок? Чем тебе Бред Питт не угодил? Тоже пацан хоть куда!
 - Федюнчик, посмотри….! «Титаник»!
И тут сценарист Паша объяснил режиссеру Феде, что имя  N на афишах окупит все расходы на фильм, включая гонорары и спецэффекты, за неделю. Ну, может за две.
 - Видали кретина, а? – возвел глаза к небесам многострадальный Федор. – Он  мне  еще и … объясняет!
 - Федя, это будет шедевр! – авторитетно заявил Пашка.
 - Деньги я где возьму на этот шедевр? Я еще в долгах, как в шелках. Хотя деньги это не такая проблема, как N. «Самый  закрытый актер Голливуда», -  вспомнил он светскую хронику.  - А знаешь что? – просиял Федор. – Ты его находи и убеждай, лады?! Найдешь и убедишь – я приступаю к съемкам без малейшего писка!
Пашка начал искать и убеждать. N не дал четкого ответа, но сказал, что предложение его заинтересовало, и что он, как только разберется с текущими делами, так сразу…   Федор схватился за голову. Конечно же, он мог отказаться. Но проблема в том, что сценарий ОЧЕНЬ ему понравился, не зря же Пашка получил первую литературную премию еще в очень юном возрасте, он все-таки был Мастером. И Федор начал искать спонсоров. Как Федор искал спонсоров. Звучит, как заглавие. По объему и эмоциональному накалу – сюжет для двухтомника. Поэтому углубляться не будем. Кто искал – поймет.
Собственно, с одного из спонсоров, мерзкого и упрямого человечишки с лысиной, и началась новая глава моей жизни. Сей гнусный тип выпил у Федора и «Саммит» пять литров крови, и наконец-таки согласился подписать контракт. В славном городе Лондоне.
Озверевший Федор с кипой юристов, ассистентов и представителей «Саммит Энтертейнмент», конечно же, полетел. Я тоже была в свите.  Как я туда попала?
Когда Пашка начал кроить книгу Азимова портновскими ножницами, он, конечно же, понимал, что фанаты писателя, в лучшем случае, публично его сожгут.
 - Нужен экшн, понимаешь? – втолковывал он мне по телефону, когда вышел из творческого подполья с кипой напечатанных листов подмышкой. – Зритель сейчас вообще читает маловато, а если и читает, то совсем не то, что нужно. Поэтому объяснить, что такое Вечность, нужно с самого начала! Показать предысторию возникновения корпорации в самом начале фильма, как превью. Черт, спецэффекты! Ну, об нужно с «Саммитами» договорится, пусть это будет на их совести.
 - А у тебя есть там связи? – очень удивилась я.
 - Будут! – загадочно сказал король драматургии. – И еще одна маленькая нестыковочка. Конец романа помнишь?
 - Конечно, - тихо сказала я.
 - Помнишь, как Нойс говорила Харлану, что из всех пяти реальностей она выбрала ту, в которой был он?
 - Помню…
 - А в книге Харлан описан как ну совсем не красавец! А какого ж тогда такая женщина, как Нойс, вообще обратила на него внимание, а?
 - Ну, тут ты не прав!
 - Да прав я! Картинка нужна красивая!  А чтобы снять все противоречия, гедонистское столетие, в которое Харлана послали вместе с Нойс, населим Очень Красивыми Мужчинами!
 - А женщинами? – ехидно спросила я.
 - И женщинами. Поставим там танец, этим пусть Катька занимается…
 - Ты и Катьку сюда хочешь вплести?
 - А кого же еще? Она отличный балетмейстер, вот пусть и попробует себя на большом экране.
 - А Федор об этом знает?
 - Узнает. Марта, не будь такой наивной! В кино попадают в основном по знакомству, тебе ли этого не знать!
 - Неправда! Не всегда!
 - Не всегда, но в основном. Режиссеры предпочитают звать в свои новые картины старых, проверенных актеров, ну парочка новичков для вливания свежей крови не в счет. Разве не так? А Нойс будешь ты!
Я замерла.
 - Я????????????
 - Смотри, - возбужденно объяснял Пашка, листая книгу Азимова, ага, вот! «Белая кожа, детское лицо, небольшой рост, стройная, идеальная осанка…» Тебе даже в образ вживаться не надо, просто играй себя, и все!  Глаза, правда, у нее в книге черные, и волосы тоже, но для этого есть линзы, парики и гримеры. Ну, как?
Только полная дура могла отказаться от такого предложения!  Ну а дурой я не была, потому и не отказалась. Более того, мои кинопробы понравились «Саммит», с которыми Пашка каким-то чудом сумел договориться. Они сказали, что новое женское лицо для такого фильма – это гениальный ход. Грим. Это отдельная история.  Когда меня впервые загримировали и вывели на показ пред светлые очи Федора, оператора, Алекса, второго режиссера из «Саммит», ассистента, художника по костюмам, Пашки и буфетчицы тети Светы, все вынесли один вердикт: контактные линзы черного цвета на глаза одевать не будем. Черные длинные волосы плюс белая, светящаяся кожа плюс зеленые глаза – это супер!
Работа в МИДе? Я уволилась. Без малейших сожалений.
 -Как же мне тебя снять? – задумчиво рассматривая меня, размышлял вслух Федор. -  Нужно показать, что она не такая, как все. Дон, - обратился он к оператору, - работенка как раз для твоего уровня!  Покажем свечение изнутри! Она же из скрытых столетий! Вот и покажем ее сверхчеловеком! Потом оцифруем! Это будет бомба! HD-формат!
 - Нойс вовсе не была сверхчеловеком, она сама об этом говорила! – возмутилась моя начитанная часть натуры.
 - Говорила-не говорила… И нефиг со мной спорить, поняла?
 - Поняла! – пискнула я.
 - Марина!  Что там с остальными костюмами?
Марина поправила стильные очочки и показала Федору эскизы.
 - Так, так, пойдет. Этот тоже… А это что такое?
 - Платье с вечеринки. Окутывает, как облачко! – раздраженно ответила Марина. – Сюда нужно 3D. Это эскиз!
 - Сам знаю, что сюда нужно! – рявкнул Федор – Кругом одни советчики! А это еще что за порнография?
 - Это костюм, в котором Нойс впервые увидел Харлан! – отчеканила художница по костюмам.
 - Марта, а ну-ка иди сюда! – приказал Федор. – Вот смотри! Как тебе?
Я в ужасе уставилась на лист бумаги. Да, в романе был описан наряд: прозрачная накидка, тонкие бриджи. Все это подчеркивало идеальную фигуру Нойс. И грудь. Но у меня ведь всего-то первый, очень скромный размер бюста! О чем я и сказала главному режиссеру. Федор задумался. Затем жестом попросил Марину, надувшуюся где-то в углу, подойти.
 - Так, идею накидки одобряю. Но! Сделаешь огромное, похожее на древнеегипетское, колье, с висюльками, полностью прикрывающее грудь. Понятно? Ну вот и чудненько!  Дальше, покажи мне костюмы служащих Вечности. Так, серебристые. Отлично. Нашивки на рукавах Вечников? Так, хорошо. А это нашивка Техника, да? В целом неплохо…
 Внезапно в помещение ворвался Миша, один из видеоинженеров.
 - Федя, по-моему, капут! В Голливуде начали съемки «Конца Вечности»!!! Только что в Интернете появилось!
Сцена «Ревизора».
 - В Интернете? – Пашка «отмер» первым. – Ну да, очень достойный источник информации.
 - Да это выложили на официальном сайте «Warner»!
Все умерли. Вот просто так взяли и умерли в одно мгновение. Ребенок, еще не родившись, уже начал испускать дух…
 - Ну, знаете ли! – возмутился Алекс, когда побледневший Пашка перевел ему главную новость этого дня. – На них надо в суд подать! Это нарушение!
 - Нет!- разозлился Федор. - Мы просто будем снимать НАШ фильм, и все! Да я съем свои носки, если мы не окупимся! Клянусь! А зритель еще как пойдет на наш фильм, вот увидите! Из чистой вредности, чтобы сравнить! Только надо увеличить смету, спецэффекты, ой, блин… Боюсь, нам надо начинать переговоры с этим, из Австралии… А знаете, что мы делаем самый беспрецендентный шаг в истории кинематографа? Два фильма   в один год по одному произведению! Это будет бомба! Лучшей рекламы и не придумаешь!
 - Не жалеешь? – поинтересовался вечером в клубе, куда они зашли на пару с Федором пропустить пару бокальчиков и стаканчиков, Пашка.
 - Что толку? Стейк с картошкой! – обратился Федор к официанту.
 - Пасту и салат из крабов! – попросил Пашка. – И текилы.
 - Мне водки.
 - Теперь надо выходить на этого Уилкса, - пережевывая, грустно констатировал Федор.
 - Тот еще тип! – поморщился Пашка.
 - А куда деваться? – отхлебнул минералку Федор.
 - Некуда! – подцепил салат  вилкой Пашка.
Уилкс согласился. После  месяца активных звонков.
И вот мы летим в Лондон.
 
ГЛАВА 20
ЛОНДОН
Ты, пожалуйста, не верь,
Что тебя уже нельзя спасти.
Прошепчи мне исповедь,
Только не молчи.
Через семь морей пришел,
Чтобы утонуть в твоих глазах.
Все, что в сердце сохранил,
Я тебе отдам.
Hi-Fi «Куба»
Слава Богу, что встреча  с продюсером Уилксом, от которого зависела дальнейшая судьба фильма, завтра! С этой сладкой мыслью я очень сладко заснула  в моем очень уютном номере.
         Мне приснилось, что я стою у книжного шкафа в квартире родителей. Ищу второй том Агаты Кристи. Почему-то это очень важно для меня. Зову маму. Мама появляется со стороны окна в очень красивом и длинном темно-синем платье.
 - Мам, где Арлекин? – спрашиваю я.
У мамы очень усталое и грустное лицо. Кажется, она пережила какое-то страшное горе. Мама пожимает плечами и очень медленно подходит к двери.
 - Мама!... – испуганно шепчу я.
 - На странице 502, - неожиданно отвечает она. И, подумав, добавляет. – Я не знаю, как мне жить дальше.
 - Мама!!! – рыдаю я.
Проснувшись, посмотрела на часы. 6 утра. Заснуть дальше не получится. Чертыхнувшись, я накинула халат, и тут запел мобильник.
 - Марта, я в Лондоне! – затарахтел Катькин голос. – У нас конкурс, в 19.00 буду свободна. Ты не спишь? – наконец-то спохватилась она.
 - Только проснулась. Кать, слушай, у меня в 19.15 переговоры. Приезжай в «Кельт», где-то часик там перекантуешься без меня, а потом я свободна, ладно?
 - Хорошо!
 - А что за конкурс?
 - Потом расскажу. Приглашение опоздало, мы все собирались в аварийном темпе, в общем, кошмар! Ну все, увидимся!
 - Давай!
Я привела себя в порядок и решила сходить в парикмахерскую. Как известно, в Лондоне одни из самых лучших цирюлен в мире.
Минуточку, какие-такие цирюльни могут быть открыты утром, в начале седьмого? Да, ранние пробуждения плохо влияют на мозговую активность. И маме звонить слишком рано, в Москве сейчас шестой час…
Внезапно на меня нахлынуло какое-то щемяще-тоскливое чувство. Оно, как правило, просыпается в дождь, и расправляет меланхоличные крылья под грустную, но прекрасную музыку. Мне стало не по себе. Надо позвонить маме.
 - Алло! – раздался неожиданно бодрый голос после второго гудка.
 - Ты не спишь? – удивилась я.
 - Не сплю, - подтвердила мама. – Приснился странный сон, проснулась, а дальше заснуть не смогла.
 - Какой сон? – похолодела я.
 - Мартышка, ты звонишь из Лондона, чтобы узнать, что мне приснилось? – рассердилась мама. – Скажи лучше, как долетели?
 - Все хорошо. Переговоры сегодня вечером. Кажется, голливудский звездун тоже дал согласие на съемки.
 - Да ты что? – изумилась мама. – Поздравляю! А ведь это только начало!
 - Обещать – не значит жениться. Контракты-то еще не подписаны…
 - Верно… А что за актер-то?
 - Не знаю! – пожаловалась я маме. – Кто  - знают только Федька с Пашкой. Мне не говорят. Издеваются, что Джордж Клуни.
 - А может, правда?
 - Ага, это во вторник, а в среду уже Орландо Блум.
 - Изверги! – засмеялась мама.
 - А, еще Катька здесь.
 - А ее каким ветром туда занесло?
- Какой-то конкурс, я сама толком не знаю, она звонила недавно.
 - День начался рано, - констатировала мама. – Ну, ладно, Мартуша, хватит деньги тратить, созвонимся завтра.
 - Пока, мамуль.
Нажав на отбой, я задумчиво посмотрела на телефон, и поняла, что мне нужно в библиотеку. Узнать, что за текст на странице 502. Правда, дождавшись того часа Икс, когда библиотеки открываются. А чтобы потратить время с толком надо пойти в ванную, понежиться, привести себя в порядок…
Как пройти в библиотеку?
Этот вопрос волновал:
1. Георгия Вицина;
2. Учебники английского языка;
3. И меня.
Похоже, этот вопрос перешел в категорию вечных.
Такси вызвал портье. Библиотека находилась недалеко. Открыла абонемент. И…
Как же я люблю библиотеки! Эти стеллажи, эти карточки, подшивки газет, этот самый лучший в мире запах – запах книг!
 - Мне нужен рассказ  Агаты Кристи «Аллея Арлекина».
Книга нашлась (еще бы в Англии не нашлась Агата!)
Страница 502.
Открываю.
И читаю: «Я понимаю, друг мой, понимаю. Но третьего пути нет. Человек всегда ищет возлюбленного, вечного возлюбленного. Он слышит музыку Арлекина. Ни один влюбленный не может удовлетворить другого, потому что все влюбленные смертны. Арлекин – это миф, невидимка, до тех пор, пока…
 - Да, да?
 - Пока не появится смерть!»
 - Ну и что все это значит? – спросила я у стеллажей. Стеллажи были английские, соответственно, и вопрос был задан на их родном языке.
 - Что именно? – густым мужским голосом ответствовали стеллажи.
 - Вы верите в сны? – спросила я голос.
 - Верю, - без малейшего промедления последовал ответ.
Я приподнялась на цыпочки. И в просвете между густонаселенными полками увидела высокого темноволосого мужчину. Красивая стрижка. Темная одежда. И глаза. Сами по себе обычные: форма, густо-коричневый цвет… Но взгляд! Обращенный куда-то в бесконечные дали, он пронизывал насквозь. Это были глаза темного ангела.
 - А вы умеете их разгадывать? – стушевалась я.
 - Нет, не умею, - спокойно ответил темный ангел. В руках у него была книга Платона.
 - «Душа человека улетает после смерти на одну, только ему подходящую звезду» - извлекла я из университетского курса философии.
 - Вы любите Платона?
 - Не обращайте внимания, - скривилась я. – У меня сегодня очень странное утро. А эта фраза – единственное, что я помню из его трудов. До свидания!
В «Кельт» я приехала в прединфарктном состоянии. Мерзавец-продюсер назначил встречу на три часа раньше запланированного. И не в клубе, а в своем загородном особняке! Мало того, он сообщил об этом за полчаса до встречи! На переговоры наша команда успела. Чудом. Продюсер вертел своей лысой башкой, читая смету фильма, доставал Федора кучей мелких и противных вопросов, на меня смотрел как солдат на вошь… У меня все чесались руки надеть ему на голову китайскую антикварную вазу, украшавшую угловой столик в столовой нашего мучителя.
 - А главный герой? Кто он? – выпустил парфянскую стрелу Уилкс.
Я навострила уши. Меня это тоже интересовало.
Бедный и бледный Федор посмотрел на Уилкса… Посмотрел на Пашку… Посмотрел на меня… Снова посмотрел  на Уилкса, грозно насупившего брови.
 - Сейчас, я с ним свяжусь, - спокойно сказал Пашка. – Мы пока на стадии переговоров…
Уилкс побагровел. А Пашка спокойненько так  достал мобильный, отошел немного в сторону, поговорил, нажал на отбой.  И, торжествующе глядя на преемника товарища Гитлера, выпалил: Он согласен! Ждет нас в «Кельте»!
Продюсер скис.
 - Урааааааааааааааааааааааааааааа!!! – прогремел в чопорном английском доме самый русский клич в мире.
 - Привезите его сюда, - скучающим тоном вылил на нас ушат ледяной воды продюсер. – Я должен знать, на что идут мои деньги. Посмотрю, скажу, согласен я или нет. А пока приглашаю вас в зимний сад, туда подадут кофе.
 - Марта, -  тихо обратился ко мне Федор, когда все, шепотом выражая свое негодование, поплелись на третий этаж, в сад, - я даю тебе Саню (юриста),  и я не знаю, как вы в пятницу доберетесь за час из пригорода в центр. Но вы должны, понимаешь? От этого сейчас зависит все!
 - Федя, а с чего ты взял, что он согласится приехать сюда?
 - Согласится, - угрюмо сказал Федор.
 - Откуда такая уверенность?
 - Оттуда.
 - Может, ты хоть скажешь, кого мне искать в «Кельте»?
 - Узнаешь.
Вот и поговорили. «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Если не получится, то гуд бай фильм. И кто останется крайним? Конечно, глупая Марта, которая невесть зачем влезла в эту авантюру. А если такси задержится в дороге, а суперстар нас не дождется? А если дождется, то не согласится ехать на поклон к продюсеру. Господи, куда я влипла! А если не справлюсь?
Справилась. Странно,  но в пути сама судьба оберегала нас от пробок, и мы примчались всего с минутным опозданием. Я посмотрела на часы. 19.15. Надо же! А мне казалось, что уже девятый час, у, мерзкий лысый человечишко, даже время хочет убежать от тебя подальше!
В холле клуба я мельком глянула в зеркало. Длинное белое платье с кружевными вставками, мамин подарок. Маноллобланики. Подарок Барта на шее. Расчесанные на прямой пробор длинные волосы. Испуганные глаза. Пойдет. Хорошо, что я сегодня утром зашла в парикмахерскую и вернула волосам их натуральный, пепельно-русый цвет.
 - Марта, - нетерпеливо дернул меня Саня, - пошли быстрей, потом будешь себя разглядывать!
Напротив входа в зал, на небольшом сине-белом возвышении стоят несколько столиков.  За одним из них я вижу Катю, задумчиво пускающую сигаретный дым в потолок.
 - Сань, я сейчас.
 - С ума сошла! – зашипел юрист. – Они уже здесь, слева сидят, видишь?
 -Нет, не вижу! Я подойду во-он к той девушке в белом, ее ты видишь? Это моя подруга. Подойду и скажу, что я уже здесь, и все. Как ты думаешь, сколько времени это займет?
 - Хрен с тобой, иди!
 - И пойду!
Диджей сменил пластинку. Трек начался негромким перезвоном колокольчиков, я замерла. Morandi. Love me. Моя любимая песня. Хороший знак. Как в полусне, выпрямив спину и подняв голову «на поднос», я поплыла к Катькиному столику. Случайно посмотрела налево и увидела …Пашку, разговаривающего с Саней. Ничего не понимаю! Что все это значит?
 - Привет, дорогая, -устало улыбнулась моя самая лучшая в мире подруга.
 - Привет, дорогая, - откликнулась я, присаживаясь на край причудливо изогнутого стула. – Я к тебе пока на минуту. Как конкурс?
 - Выиграли, - счастливо улыбнулась Катя. – Показали в очередной раз всем, какие мы суперперцы.
 - Я так тобой горжусь!
 - А, подумаешь, -  беспечно махнула звезда танцпола, - я в этом не сомневалась. Ребята тряслись, а я нет. А кого ты тут ждешь? Не его случайно? – и Катька глазами показала на Пашкин и Санькин столик.
Я лениво повернула голову.
За стол присаживался ……………….Барт. Он поймал мой взгляд. Две-три секунды длиною в несколько жизней, наполненные звездным светом и пылью Галактики мы, не отрываясь, смотрели друг друг в глаза. Пашка внимательно наблюдал за нами. Катя тронула меня за руку.
 - Не ожидала? – тихо спросила она. – А я знала. Пашка мне сразу сказал. Они с Федором сделали все возможное, чтобы он согласился. Пашка нашел его при помощи Вика и Интернета. И еще. Барт, так же, как и ты, узнал о том, кто будет играть главную роль, только сейчас. Ты ведь не видела ни одного фильма с его участием, ведь так? Ты даже не догадывалась, как он стал популярен! Судьба оберегала тебя, она знала, что ты этого не выдержишь. А теперь круг замкнулся. Вы оба там, где и должны быть: рядом. Чего ты сидишь? Иди к нему!
А я сидела, как замороженная, и не могла подняться с места, и Барт, мой  любимый, дорогой, единственный Барт, стремительно вскочив со стула, полетел ко мне. И внутри меня  лопнула, наконец, та ледяная струна, змеей обвившая мое сердце тогда, тысячу лет назад в Нью-Йорке, и я, плача и смеясь одновременно, полетела навстречу ему. Он поднял меня на руки, и прижимал, целовал, шептал что-то, снова прижимал с таким неистовством, словно боялся, что я снова исчезну. А я, заливаясь счастливыми слезами, прижималась и прижималась к его щеке…
-  Пашка, - ревела я за столом, где такой же белугой заливалась Катька, да и сам Пашка, упрямо сжав губы, как-то слишком уж поспешно отвернулся в сторону, прижимая салфетку якобы к носу, но я же видела, что к глазам! – спасибо!
А Саня, разинув рот, наблюдал за нашей компанией, которая, вместо того, чтобы подписывать контракты и ехать в пригород со звездой под мышкой, сидела и ревела в три ручья. Барт крепко-крепко прижимал меня к себе, и я посекундно оглядывалась через плечо, чтобы лишний раз удостовериться что это не сон и не мечта,  а  реальность.
 - Иди ты, - в последний раз, типа вытерев нос, прогундосил Пашка. – Мне актеры были нужны.
 - Ага, ври побольше, - шмыгнула Катька, - как же, актеры ему нужны… Ты, Патуля, сам актер хоть куда, так долго голову ей морочил. И режиссер-постановщик тоже, - она оглянулась по сторонам. – Этой встречи «Кельт» точно не забудет!
 - Ну что, подписываем? – вопросительно протянул ручку и контракт Барту Саня.
 Барт, улыбнувшись каким-то своим мыслям, подписал.
А потом было такси, неспешно ехавшее в пригород, огни ночного Лондона, Пашка, тихо говоривший по телефону со своей девушкой, Саня, приклонивший усталую голову юриста Катьке на плечо, Катька, смотревшая в окно с загадочно вспыхивавшими глазами, и мы с Бартом, прижавшиеся друг к другу и шепотом рассказывающие о том, как же так все получилось.
 - Ты мои письма получала?
 - А ты их отсылал? Мне бабушка сказала, что ты приходил к ней за адресом, и я ждала, ждала, а потом перестала…
 - Ничего не понимаю! Я  полгода писал по одному письму каждый день! Там же тонна должна быть!
 Я нахмурила брови. Никто из моей семьи письма бы не вытаскивал. Подъезд охраняется. Почта приходит исправно. В чем же дело? И тут меня осенило.
 - Продиктуй мне адрес, который она тебе сказала, ты ведь его наизусть помнишь?
Он внимательно посмотрел на меня, и четко, тщательно проговаривая каждый слог, сказал по-русски: «Марта Бланк, Армянский переулок, дом 7, квартира 14, Москва, 10000, Российская Федерация».
Я открыла рот. А потом из меня полился водопад слов.
 - Катя, Паша, вы слышали? Вы все слышали? Теперь вы поняли, что внутреннему голосу все-таки надо доверять? Ведь он писал мне, писал каждый день, в самом деле писал, я же это чувствовала! Это все бабушка! Она перепутала Архангельский переулок с Армянским!
 - Во дает! – восхитился Пашка. – Одна ошибка в адресе – и столько лет метаний.
 - А мне кажется, что так и нужно, - тихо сказала Катька, убрав Санину голову со своего плеча. – Пути Господни неисповедимы. Значит, тогда эта встреча прошла бы не так. Все-таки вы были еще такими юными… Вам нужно было заслужить это счастье ценой разлуки.
И мы с Бартом обнялись еще крепче.
 - Приехали! – негромко сказал Пашка. – Ну, ни пуха!
 - К черту! – нестройным хором отозвались мы.
Вокруг нас разливалась такое сияние, что все: Федор, помощники, продюсер и даже слуги – все замерли в восхищении. А мы стояли, крепко держась за руки, с гордо поднятыми головами, и нам все было нипочем. Весь мир. Вся вселенная.
 - А теперь я понимаю, куда я вкладываю свои деньги, - удовлетворенно потер руки Уилкс. – Давайте ваши бумажки! Норкс, шампанского! Федор, теперь я тоже уверен, что это будет атомной бомбой. Выпьем за успех!
А потом мы пришли ко мне в гостиницу, и у Барта почему-то задрожал от волнения голос, и мы оба в унисон разревелись. Я всегда думала, что плачущий мужчина – это мерзко. Ничего подобного! Слезы ведь бывают разными. И от счастья тоже плачут.
 - А теперь пошли! – решительным голосом сказал мне Барт, когда мы встречали рассвет на балконе.
 - Куда?
 - В церковь. У меня там знакомый священник, он нас обвенчает.
 - Но…
 - Какие могут быть «но»? Один раз я тебя уже потерял. Больше я этого не выдержу. Или ты против?
 - Но… я же замужем! Разве можно?
 - Вы венчались? Или ты считаешь его своим мужем перед Богом?
 - Нет!!!
 - Ты сама ответила на свой вопрос. Пошли!
И тогда, туманным и розовым лондонским утром,  мы достучались до небес. Нас соединил красивый, с благородной сединой, католический священник. На невесте было вчерашнее «счастливое» белое платье. Жених щеголял в черной футболке и темно-синих, безумно шедших ему джинсах. На площади перед собором сидели белые и серые голуби, тихие и спокойные, как утро весны. На ступенях лежала забытая кем-то белая роза, снова белое и серое, как красиво! Облака на небе – белые на сером. И моя жизнь – белая на сером!!!

Глава 21
СТАРЫЕ  ПИСЬМА.
Все говорят peace все говорят love
Я ко всему привык я ко всему готов
Будем с тобой на связи
Помнишь мой дом на ветру
Точный обратный адрес
Счастье собака ру
Маркшейдер Кунст «Счастье. Собака. Ру»


В Лондоне мы пробыли еще три дня. Барт купил мне кольцо, изящное, как творение эльфийских мастеров, тонкое, усыпанное бриллиантами и сапфирами. Федор только крякнул, увидев замужнюю даму в обнимку с голливудской звездой. Съемочная группа принялась чесать языками. Но что нам съемочная группа!
 - С Герой разведешься? – спросила меня Катька вечером в  пабе.
 - Да, конечно.
 - Он тебе не даст развод, я его хорошо знаю, - спокойно прихлебывая пиво, объявил Пашка.
 - Ну, не даст, и не надо. Все равно я с ним жить не буду, - засмеялась я.  – Пусть делает, что хочет.
 - Ты его не знаешь, - все так же спокойно и размеренно продолжал свою речь Пашка, - он сделает все, чтобы навредить тебе.
 - А пусть попробует! – ледяным тоном ответила я. – Может, и получится, в чем я о-очень сомневаюсь. Пашка, зачем ты портишь мне настроение? – свирипела я с каждым словом.
 - И правда, чего лезешь? – заступилась за меня Катька. – У нее наконец-то все хорошо, чего ты каркаешь?
 - Кто каркает? – весело спросил по-русски подошедший к столику Барт.
 - Эта бяка-закаляка! – наябедничала я на Пашку.
 - Я просто говорю, что с Герой будут проблемы, - терпеливо гнул свою линию Пашка.
 - У кого? У меня?  - рассмеялся Барт. – Нет, это у Геры со МНОЙ будут проблемы. Не берите дурного в голову, так у вас говорят? Все, мы с Мартой уходим. Мама ждет!
 - Какая мама? – похолодела я.
 - Моя! – весело объявил новоиспеченный муж. – А еще Лиз, и Джо, и Джейк: все ужасно хотят познакомиться с моей женой.
 - Свинья! – зашипела я. – Ты предупредить заранее мог? В чем же я пойду? В этом?
 - Да ладно тебе, отлично выглядишь! – попыталась утихомирить меня Катька.
 - Ладно, убедила. А ты все равно свинья! – развернулась я к Барту. – К таким вещам, как встреча с милой мамой, за год готовиться надо!
 - Что, боишься? – захохотал свин. – Да не съедят они тебя, я не дам, не бойся! Ты уже не одна, забыла?
 - А вдруг я им не понравлюсь? – жалобно спросила я.
 - Понравишься! – убежденно ответил  Барт. – Как ТЫ можешь не нравиться? Да у меня мировая мама, она вот книжку о вампирах недавно написала, для подростков типа…
 - Стой, твоя мама – это N? – подпрыгнул на стуле Пашка, назвав одну фамилию, ставшую очень известной год назад.
 - Да, - скромненько так подтвердил Барт.
 А я только развела руками. Ну и семейка!
 - А фамилия? – захлопала глазами Катька.
 - Псевдоним!
 - А-а-а…
 - Ага. Все, мы пошли. Встретимся завтра! Пока!
 - Салют, - слабо помахала нам рукой ошеломленная Катька. Дело в том, что она просто обожала  сагу этой писательницы. – Автограф для меня возьми, а? – жалобно крикнула мне вслед любительница чтива «типа для подростков».
 - Обязательно! – улыбнулся Барт.
Меня не съели. Более того, они мне очень понравились. Такая хорошая семья, которая редко собирается вместе, ведь все так заняты, но уж если Стюарты соберутся, тогда – здравствуй радость и смех!
 - Я так рада с тобой познакомиться! – обнимала меня Лиз. – Правда, подождать пришлось, но оно того стоило. Барт прав, ты – необыкновенная!
 - Спасибо! – смутилась я.
 - Барту всегда везло, - констатировал Джозеф. – Лиз права, ты стоишь того, чтобы тебя ждали.
 - Ой, - еще больше смутилась я.
 - Моя дорогая девочка! – а это мама Барта, она же Мелани. – Я очень рада за вас! Лиз мне тогда все рассказала, - смеющимися глазами посмотрела она на Барта.
 - Мне тоже, - хмыкнул Джейкоб.  - Короче, Лиз под строжайшим секретом разболтала это всем нам.
Барт исподтишка показал Лиззи кулак.
А последний вечер в Лондоне подарил мне еще одну встречу. Правда, непонятную.
Осторожно касаясь каблучками крутых ступенек, я спустилась в «Рокку», очень известный в узких кругах паб, славящийся элем в кружках и количеством знаменитостей на стульях. Обернувшись по сторонам и не найдя Барта, я неспешно подошла к барной стойке. Заказала минералку со льдом и лаймом, и,  взгромоздившись на чертовски высокий стул, села на нем, как королева, милостиво окидывающая взглядом своих верноподданных. Паб был полон, в  воздухе плотной пеленой висели табачный дым, негромкая музыка и разговоры. Вдруг я увидела в дальнем углу зала знакомое лицо. И замерла. Это был тот человек из библиотеки!
Он сидел, лениво покуривая сигарету, и чуть заметно кивнул мне, здороваясь. Я кивнула в ответ и отвела глаза. Через секунду посмотрела снова. Он продолжал  смотреть на меня. Мне стало тревожно. Это был не взгляд мужчины на красивую женщину, нет. Так смотрит портной на кусок ткани, из которого ему предстоит сшить платье. Я зябко повела плечами.
В дверях показался Барт. Красавец! Белая рубашка, светлые джинсы, идеальная стрижка, идеальное лицо -  просто ожившая картинка из мужского журнала!  Мы поцеловались. А я краем глаза продолжала следить за незнакомцем. Он смотрел на нас. Ни одной эмоции нельзя было прочитать на этом лице языческого бога! Что бы это значило? Но потом мы пошли гулять по Лондону, и этот эпизод затерялся где-то в недрах памяти.
Москва. Я прилетела туда без Барта, он вылетал на следующий день. Первым делом позвонила маме и папе, предупредила, что вечером зайду. Наша с Герой квартира. Как много всего произошло в этих стенах! И вот, я покидаю этот дом. Странные ощущения дарит квартира, из которой ты собираешься уйти навсегда. Стены словно раздвигаются, воздух настороженно притих, все вещи, еще недавно бывшие такими родными, кажутся печальными, как ребенок, которого собираются отдать в приют. Не в силах больше находиться здесь, я опрометью кинулась вон, чувствую себя предательницей. Села на лестничный пролет и пригорюнилась. Надо ехать на дачу. Хорошо, что Гера  на гастролях. Да, забыла упомянуть, мой муж под номером первым – тоже звезда, такова, видимо, моя планида, вертеться, подобно планете, вокруг сияющих светил. Он – певец. Очень хороший, в отличие от 99,9% всех  молодых исполнителей и исполнительниц, которые сняв один клип и засветившись на сто одной тусовке, считают, что схватили Бога за бороду, Гера всегда делал ставку именно на голос. Внешность, конечно, тоже играла далеко не вторую роль, но именно его вокальные данные помогли  ему стать, и вполне заслуженно, тем, кем  есть – самым талантливым исполнителем красивых песен. Бабушка ему не помогла, всего он добился сам. И, черт, все-таки зачем я вышла за него замуж?
 - Кать, - печально сказала я, набрав ее номер, - приди, пожалуйста, ко мне. Я тут никак в квартиру зайти не могу, сижу на лестнице, рефлексирую, а мне нужно вещи собрать. Может, с тобой у меня смелости прибавится.
 - Ну, – весело взлетая вверх по ступенькам, спросила Катя, - это кто тут боится в квартиру зайти?
 - Я, - печальным голосом маленькой девочки, потерявшей ключи, отозвалась последняя буква в алфавите. И рассмеялась.
 - Катя, ты просто чудо, спасибо, что пришла.
 - Я за автографом пришла, - усмехнулась Катька, - только не говори, что ты его забыла, а не то я уйду, будешь бояться дальше.
 - Получай! – из сумки показались четыре книги. Все – с дарственными надписями. Мелани, услышав, что подруга дорогой жены ее дорогого сына обожает книги про вампиров, расчувствовалась, и подарила ей фото со съемок фильма. С автографами всех актеров. Катька, ошеломленная аттракционом неслыханной щедрости, пропищала что-то невразумительное  и бросилась на меня, как Матросов на амбразуру с объятиями и поцелуями.
 - Я не той ориентации! – хохотала я, даже не стараясь вырваться из горячих Катиных объятий: ее весовая категория не могла сравниться с Идиной.
Когда эмоции перестали хлестать водопадом через край, мы вошли в квартиру, Катька -  гордо подняв голову, я – наоборот, вжав ее в плечи, словно боялась, что на мою макушку сейчас приземлится потолок.
 - Ну, собирай вещи, - пытливо поглядывая по сторонам, словно прикидывая, как бы чего не забыть, обронила Катя.
 - Сейчас. Слушай, а может, ну их к Аллаху, эти вещи, а, Арсеньева?
 - Я тебе сейчас дам «к Аллаху» - пообещала грозная Арсеньева, решительно отворяя дверь гардероба. – Или ты собралась всю жизнь в одной футболке  и джинсах проходить? Когда начнутся съемки, у тебя не будет времени даже на сон, не то что на поход по магазинам. Джинсы тебе нужны? Нужны! Кеды, туфли, тапки? Или ты думаешь, что Гера их будет носить в твое отсутствие? Драгоценности? Их тебе, между прочим, родители дарили, а не твой муж, в данный момент объевшийся груш. Документы, деньги, зимнее пальто, Бланк, шевелись, главное – начать! А я пока грузоперевозку вызову, ничего твоего в этой квартире остаться не должно, а то кто этого Геру знает, еще отнесет твои вещи какой-нибудь шаманке…
 - Жалко его, - на меня вдруг напало раскаяние.
 - Себя пожалей, милосердная ты наша, - ответила бессердечная Арсеньева, внимательно разглядывая свадебную фотографию, кстати, очень красивую, праздновали мы с размахом – еще бы, двое детей из известных семей! Затем, резко, словно нырнув с вышки, достала фото из рамки, и беспощадно разорвала ее на две части.
 - Катя, - только и смогла сказать я, с ужасом наблюдая за потомком гуннов.
 - Что «Катя»?! Что за сентиментальность на тебя напала, я не понимаю? Ты что, хочешь, чтобы он сделал это вместо меня? А он сделает, я в этом не сомневаюсь! Что, дать на память обрывок, - продолжала издеваться бессердечная Арсеньева, - там, где ты в фате, в лучших традициях всех баб Советского Союза? Перестань! Вспомни, как он себя вел, сколько баб у него было, вспомни, и перестань себя во всем винить! «Ах, я женилась на нем по расчету!»: молитвенно возвела глаза к небу валькирия. «Ах, я испортила ему всю жизнь, как можно! Ах, он же без меня не проживет!» Все, я больше твоей тупости выносить не могу, и если ты прямо сейчас не возьмешься за работу, я уйду, понятно?
 - Понятно.
И ушла в другую комнату, создавать видимость работы.
Пока Катька развивала бурную деятельность, я, как потерявшаяся во мраке, растерянно бродила по квартире, гладила стены, тихо шепталась с картинами: я просила прощения у дома, который я, несмотря ни на что, любила, который обустраивала,  чистила,  украшала, и дом, тяжело вздохнув на прощание, отпустил меня с миром.
Когда команда грузчиков, топая, как стадо слонов, сносила вниз мебель, принадлежавшую мне, а мы с Катькой, отдуваясь, тащили мои баулы, к нам выскочил встревоженный охранник.
 - Переезжаю,   - коротко бросила я.
 - Купили новую квартиру? – мило поинтересовался страж порядка.
 - Да.
 - В Ильинку! – приказала Катька водителю, когда со сборами было, наконец, покончено.
В Ильинке, сгрузив мебель в прихожей и получив более чем достаточное вознаграждение, грузчики удалились, а мы с Катькой, распихав вещи по местам, позвонили Нине Николаевне, моей домработнице, и попросили подъехать по новому адресу, подготовить дом к завтрашнему великому событию, за двойную плату, конечно же, а сами, тихо радуясь, что уж эту работу можно спихнуть на чужие плечи, поехали в город, пообедать, вернее, поужинать. В ресторанчике к нам присоединился Ваня, наконец-то лицезревший свою жену.
 - Я ее по телевизору чаще вижу, чем в родной квартире! – перманентно жаловался он мне.
Супруги крепко обнялись, а я, глядя на них, представляла, как завтра мы так же встретимся с Бартом, и на сердце потеплело.
 - Как там Настюша, – нетерпеливо спрашивала Катька, - я не могла к ним дозвониться.
 - У них все хорошо.  Гуляют в кафе «Ау», на дне рождения у Лизы, девочки с балета. По нам соскучилась, а в Москву не хочет.
Дело в том, что когда наступила пора идти в школу, оказалось, что заниматься с ребенком уроками некому, у Катьки ненормированный рабочий день и постоянные гастроли, про Ваню, который открыл компьютерный журнал плюс расширил свою веб-фирму, тоже промолчу. Вот так и получилось, что Аня, Ванина мама, предложила, чтобы ребенок пока пожил у нее, в Одессе. Школа  с великолепнейшей учительницей начальных классов – за углом дома, театр Музкомедии им. Водяного, где преподавала балет великолепнейшая Антипова – через дорогу, Аня работает до двенадцати часов дня. Вначале Катька категорически отказала. Как это так – ребенок живет у бабушки, при живых-то родителях? Но, сраженная Ванькиными аргументами, призадумалась. В самом деле, Аня Настю просто обожает, рядом море, так нежно любимое ее голубоглазой красавицей, и потом, самолеты летают регулярно, и ведь это не навечно, всего лишь на один год. Правда, школа оказалась украинской, но ведь чем человек знает больше языков, тем легче ему жить. Так и получилось, что и первый, и второй класс Настя отучилась в Одессе. Катя с Ваней тратили бешеные деньги на телефонные звонки и авиабилеты, используя каждую возможность увидеться с ребенком. Насте, кстати, такая жизнь очень даже нравилась. Обладая чудесной внешностью («Куколка ты моя!»: восклицала Виктория Васильевна, Настина учительница, и к ее восторгам примешивались голоса директора школы, которая тоже искренне обожала голубоглазую и русоволосую Настену, а также мой и моих родителей, родственников, знакомых и просто прохожих на улице), плюс потрясающей энергетикой, плюс обаянием в дозах, превышающих все допустимые, моя крестница шагала по жизни, лучась и искрясь, твердо уверенная в том, что она появилась на этот свет для счастья. И еще в школе  номер  57 была просто потрясающая учитель рисования Александра Сергеевна, которая первая обратила внимание на технику Настиного рисунка: «Она не рисует, она творит! У нее прекрасное образное мышление!» И ребенок получал все мыслимые и немыслимые награды на конкурсах детских рисунков.
 Попрощавшись с друзьями и искренне поблагодарив Катьку за помощь, я достала телефон и решительно нажала кнопку.
 - Пап, я уже в городе. Ты дома?
 - Да, только зашел.
 - Мама на ночной съемке?
 - Да. Ты приедешь к нам?
 - Через пять минут буду, так что развешивай праздничные шарики и флажки, - засмеялась я.
 - Оркестр вызывать? – деловито поинтересовался папа.
 - Нет, я не гордая, только не забудь расстелить красную ковровую дорожку.
Через пять минут я уже обнимала папу.
 - Ты отлично выглядишь! – любуясь мной, сказал папа.
 - Да, стараюсь, - широко улыбнулась я. – Пап, у меня к тебе разговор, и просто заранее предупреждаю, пожалуйста, поддержи меня.
 - Что случилось? – обеспокоился папа.
 - Много чего… Может, присядем?
И рассказала папе все:  про Америку, про Барта, про работу, про мое глупое замужество, про съемки, про Лондон и про венчание.
 - Теперь мне все понятно, - папа смотрел на меня так, будто видел впервые в жизни, - я же видел, что ты его не любишь. А твой муж, теперишний, говоришь, письма писал?
 - Да, - кивнула я.
 - Давай сходим в Армянский переулок, еще не поздно, просто так, для очистки совести.
 - «А был ли мальчик?» - криво усмехнулась я.
 - Просто, чтобы не оставалось никаких неясностей. Бывают же чудеса, может, письма, если они, конечно же, были, сохранились…
И теплым августовским вечером мы с папой пошли на встречу с прошлым. Армянский переулок, дом семь, квартира четырнадцать. Консьержка нас быстро пропустила, когда, дозвонившись в четырнадцатый номер, ей подтвердили, что да, много лет назад получали письма из Америки. Могу себе представить, что она  вначале подумала: двое людей приятной наружности в августе 2009 являются с заявлением, что  с декабря 1996  года в этот дом стали приходить письма с нью-йоркским штемпелем, на что она испуганно ответила, что работает здесь с 2003, а если есть претензии, то она  ни при чем, она тут недавно…
 - А кто живет в четырнадцатой? – поинтересовался папа, когда мы уже понимались вверх по лестнице.
 - Дипломат какой-то, в МИДе работает, - испуганно поглядыывая на нас сквозь стекла огромных очков, пролепетала дама, которая  ни при чем, совсем тут ни при чем.
 - Коллега! – усмехнулся папа.
Добротная дверь с матово поблескивающей цифрой «14». Папа нажимает на звонок, дверь моментально, словно только этого и ждала, открывается, и на пороге квартиры нас встречает мужчина  среднего возраста, в голубом джемпере и джинсах. Секунду мы изучаем его, он – нас, затем, когда обе стороны поняли, что потенциальной опасности друг для друга не представляют, импозантный дипломат, усмехнувшись, негромким голосом сказал: Входите!
Мы вошли.
 - Проходите в гостиную, - раздался голос из глубины квартиры, - это чудо, что вы меня дома застали, я в Москве бываю раз в году. Вы за письмами?
Переглянувшись, мы с папой кивнули.
 - А я вначале не понял, - протянув нам огромную кипу конвертов, которую я схватила с жадностью блокадного ленинградца, которому протянули каравай хлеба, и тут же стала их просматривать, - скоро  Новый год – а мне письмо из Америки! А я ведь в Швеции работаю. Пришлось открыть, вы уж извините. Потом я уехал на полгода, приезжаю – а меня ждет целая кипа конвертов, как в «Гарри Поттере», ей-богу! Каюсь, надо было заняться ими вплотную, но у меня просто не было времени. А что произошло, почему письма приходили ко мне?
 - Перепутали Армянский переулок с Архангельским, - объяснил папа. – Муж. Тогда он, правда, мужем еще не был.
Я густо покраснела, дипломат понимающе хмыкнул, и папа, поблагодарив его и сунув в качестве презента бутылку дорогущего коньяка (так вот зачем он в супермаркет заходил! Ай да папа!), ловко повернул меня в сторону выхода.
 - Пап, - дома я устало присела на кухонный диван, - прочти их вслух, пожалуйста, а то меня всю трясет, перед глазами все расплывается.
- А разве…
 - Пап, я не думаю, что он там описывает свои порнографические опыты, читай, а?
И папа, присев на пол, открыл первое письмо.
«                Марта!
 Все не так, как ты думаешь, поверь мне, пожалуйста. Проблема не во мне, а в Кире, той самой, которая меня поцеловала. Она сделала это из ревности. Все то время, пока шли репетиции пьесы, она упорно добивалась моего внимания. Она не привыкла, чтобы ей отказывали, ты же видела ее внешность, мужчины обычно очень быстро ею пленяются. А тут попался я. Это была ее своеобразная месть. Поверь мне, пожалуйста, неужели ты и в самом деле подумала, что я могу увлечься  какой-то актрисой после того, как увидел тебя????????????????? Марта, сейчас я повторю тебе то, что до тебя не говорил никому, и после тебя тоже, потому что только ты -  моя жизнь. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. И так до бесконечности. Раз и навсегда.
 Я жду твоего ответа. И вылечу при первой же возможности. Твой Барт»
Я закрыла глаза. События, полустертые временем, вновь обрели четкость и выпуклость событий, происшедших совсем недавно. Боже мой, как все просто объяснилось! И как долго мы шли друг к другу…
Во втором письме Барт рассказывал о смерти отца и о премьере спектакля. Далее – все письма, написанные до того злополучного майского дня, просто дышали надеждой и устремлениями, планами и мечтами.
 - Последнее письмо, - глухо сказал папа, показывая мне конверт и потирая уставшие глаза. Все время, когда папин голос открывал передо мной панораму жизни Барта, я, как лунатик, ходила по кухне взад-вперед, машинально открывала шкафы, подходила к окну, невидящими глазами глядя на сумерки, плавно спускавшиеся на город, и время от времени трогала пылающие щеки ледяными пальцами: я вся превратилась в слух.
 Я протянула руку, и папа медленно дал мне конверт. Присев на пол рядом с ним, я вскрыла его, и дрожащим голосом прочитала:
«   Марта, сегодня я был в Москве. Я видел тебя. Совершенно случайно, заметил из окна машины. Еще я видел его. Извини, что надоедал тебе этими письмами. Это – последнее, обещаю. Будь счастлива. Прощай.
                Барт»
Я обхватила руками колени и беззвучно зарыдала. Было такое чувство, словно я перенеслась туда, в то время, когда вся жизнь была расколота на куски, что вернулась чернейшая тоска, что день снова превратился в одно сплошное ожидание чуда, которое никак не наступает, и надежды тают с каждым днем.
Папа обнял меня, и тихо поглаживая по голове, как в далеком детстве, ждал, когда слезы меня отпустят.
 - Спасибо, - шмыгая носом и беспощадно вытирая воротом джемпера глаза, сказала я ему.
Он в ответ лишь крепче обнял меня, и стал чуть покачивать, убаюкивая, как младенца. Я прикрыла глаза, и вот передо мной пронеслось синее облако, на котором сидел смешной пушистый зверек, огромное звездное небо, по которому весело прыгали миллион таких же тучек с наездниками, и посыпались смешные белые цветочки с улыбками, и я рассмеялась так, как смеются лишь в детстве.
 - Марта, вставай, - тормошил меня кто-то за плечо.
 - Не хочу, - сказала, глубоко зарывшись в подушку, а цветы закружились в веселом хороводе, и сине-плюшевый зверь уже спрыгнул с облака, присоединяясь к их танцу…
 - Марта, звонил Барт. Сказал, что вылетает через три минуты, уже объявили посадку.
 - Ох! – я рывком поднялась с кровати. – Который час?
 - Одиннадцать часов.
 - Чего? – я таращила глаза как филин, внезапно вытащенный на свет божий среди бела дня, и никак не могла стряхнуть с себя остатки сна.
 - Утра, - смешным голосом сказал папа, - дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно.
 - А где мама? - зачем-то спросила я.
 - Спит, - веселился папа, - я один тут ходил-бродил, завтрак вам приготовил, телевизор посмотрел, с котом поговорил, уже собирался выйти из дома, пойти на Чистые, культурно провести субботнее утро, и тут слышу – чей-то телефон верещит. Мой молчит, мамин – тоже, чей же тогда? Ага, Мартышкин! Решил, что отвечать не буду, я же воспитанный человек. Но телефон не сдавался, он все вопил и вопил, так что я покорился обстоятельствам, и поговорил с твоим Бартом. А он что, по-русски говорит? Молодец!
Я стрелой полетела в ванную комнату, молниеносно привела себя в порядок, и бросилась к шкафу. Что надеть? Слава Богу,  что я оставила все мои вещи незамужней поры в родительском доме! Джинсы? Да! Черная футболка? Да! На ноги? Кеды! И, чуть не наступив на кота, понеслась к выходу.
 - Марта! – весело окликнул меня папа, - самолет прилетит нескоро! Пошли-ка лучше на Чистые, все равно ты сейчас дома сидеть не сможешь…
А потом я ехала в аэропорт. Машину наполнил голос Мити Фомина, который говорил, что мы не ангелы, мы не умеем обманывать время, я ему подпевала, и вот так, лучась и чуть не взлетая в небо от полноты чувств, я стояла в аэропорту, внимательно вглядываясь в лица прилетевших. Какой любимый кинематографом сюжет: толпа, аэропорт, стеклянные окна, залы ожидания, в центре – девушка, которая встречает свою мечту. Какой избитый, какой прекрасный, какой жизненный сюжет!!!
 - Я уже забыл, какая ты красивая! – нежно улыбнулся Барт, легко поднимая меня до уровня своих глаз (вы же не забыли, что рост у него 1.95, а я была в кедах?). – Я так соскучился! Зачем ты запретила мне вчера звонить, а, козявка?
И козявка объяснила, чем она была занята весь вчерашний день, по пунктам расписала, как отвлекали бы ее звонки от любимого, и торжественно поклялась никогда больше таких запретов не накладывать.
Его лицо просияло, и он закружил меня, и весь аэропорт вертелся, как карусель, вместе с нами.
 - Молодой человек! Стойте! – на автомобильной стоянке к нам подошли, неуверенно улыбаясь, женщина лет сорока и девушка лет двадцати. – Вы Барт Стюарт?
 - Да, - удивленно ответил Барт, а я, усмехнувшись, отошла чуть в сторону. Все ясно.
 - Пожалуйста, дайте автограф! – подпрыгивая от нетерпения и жадно вглядываясь в глаза голливудской звезде, - попросила девушка, - я вас просто обожаю. Ой, спасибо, блин, мне никто не поверит, ой, вот это мне повезло, а сфотографироваться с вами можно, пожалуйста?
Барт вопросительно посмотрел на меня, и я весело кивнула, мол, чего уж там, давай, осчастливливай массы.
 - Ой,- спохватилась девушка, -  а вы что, русский знаете?
 - Как видите, - усмехнулся Барт,  пытаясь сесть в машину. Попытка успехом не увенчалась, пришлось откинуть кресло далеко назад. И, полулежа в салоне, он приветливо помахал рукой остолбенелым дамам. – Всего хорошего. Марта, мне придется купить себе тут джип, в салон твой машины я помещаюсь, лишь согнувшись в три погибели, согласись, это неудобно.
 - Соглашаюсь, - засмеялась я, выруливая в город.
 - Мы едем к моим родителям, знакомиться. Папа уже в курсе…
 - Я знаю, -усмехнулся Барт.
 - …насчет мамы – не знаю. Ладно, разберемся на месте.
Как потом ругала меня и папу мама, как грозилась оторвать нам головы! Представьте себе – мама только-только встала с кровати, только направилась в сторону ванной – и тут дверь открывается, на пороге Марта с новым мужем появляется!
 - Ой, - только и сказала мама, быстро-быстро ретируясь из прихожей, где хохотал папа, неловко переминалась с ноги на ногу блудная дочь и вежливо улыбался новоиспеченный зять.
Потом, конечно, этот эпизод вошел в семейные легенды. А пока мы с Бартом, бормоча что-то невразумительное, уходим, оставляя папу наедине с  разгневанной мамой вперед, в Москву! Я показала ему тот самый злополучный кинотеатр. Свою школу. Пашкин дом. Свой институт. Свое бывшее место работы. И нынешнее, наше, место работы. Я показывала ему СВОЮ Москву, места, где я бродила одна, а теперь, словно снимая какое-то давнее заклятье, вела по своим тропинкам Его, и эти дороги становились НАШИМИ. И так будет до скончания веков – теперь все НАШЕ. Вместе и навсегда. Боже, можно ли умереть от счастья?

Глава 22
КАМЕРА! МОТОР! НАЧАЛИ! ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
 - Марта, не спи! – рычит Федор.
 - Я не сплю, - огрызаюсь я, - я в образ вхожу!
 - Ты входи уж побыстрей, в сутках все-таки пока только двадцать четыре часа!
Тяжко вздохнув, я в стотысячный раз думаю о МИДе, который сейчас кажется таким милым, уютным и спокойным местом. Там не орут, там не носится с безумным видом стадо помощников, осветителей, ассистентов, первых-вторых-третьих операторов, водителей, гримеров, там… Ладно уж, чего там, разумеется, ныла я только «для порядку». Мне безумно нравилась моя новая жизнь. Мне не верилось, что все это происходит наяву: я снимаюсь в роли Нойс! Я, которая зачитала «Конец вечности» до дыр еще в четырнадцать лет! Я работаю вместе с Федором, который вовсе не такой изверг, каким хочет казаться, к нашим ногам брошены лучшие гримеры и художники по костюмам, с нами работают ребята из Польши, одни из лучших специалистов в компьютерной графике, и Барт, Барт в роли Харлана! Я до сих пор не могу поверить, что это не сон, что чудеса все-таки бывают, что все, о чем я даже не смела и мечтать, сбылось, да еще как сбылось!
 - МАРТА! – уже не рычит, а орет Федор.
Снимается сцена первого появления Нойс пред светлыми очами Харлана. Меня, то есть Нойс, в фильме совсем немного, в отличие от Барта, которого там очень много. Но мой, то есть Нойс, светлый дух незримо присутствует в каждом кадре фильма.
                КОРИДОР ВЕЧНОСТИ. ИНТЕРЬЕР. ДЕНЬ
Нойс идет по коридору (Как мне пригодились вновь Идины уроки!  Походка от бедра, но! Не модельная, чуть вихляющая, а манящая, легкая поступь женщины, уверенной в своих чарах на все сто процентов, и уверенность разлетается от нее во все стороны, отражается от стен, попадает в глаза, а оттуда – в сердца окружающих, и вызывает резонанс небывалой силы, и Нойс идет, купаясь в искристых, как молнии, потоках энергии.)  Харлан. На рукаве его серебристого комбинезона – нашивка Вечности: треугольник, пересекаемый знаком бесконечности. Он недоуменно смотрит на первую увиденную им женщину. Нойс, улыбнувшись глазами, проходит мимо.
 - Стив, - камера, камера на глаза! Быстро! Так, отлично, Марта, на секунду задержи взгляд на нем,  едва заметно улыбнись, так, молодец, есть!!! – раздается в моем наушнике. – Снято!
 - Пашка, за Марту я тебя до самой смерти благодарить буду, спасибо, что тогда настоял на своем, - говорит ему Федор во время короткого перекура.
 - Я тоже, - улыбается мне Барт, а я, как обычно, смущаюсь и краснею.
 - Что там у братиков Ворнеров творится? – интересуется у Стива Федор.
 - Сценарий пишут, - с серьезной миной ответствует Стив. Секунду мы стоим молча, затем стены павильона начинают трястись от дружного хохота.
 - Психи, - вытирая слезы, говорит Алекс, - сценарий пишут…
 - Конкурс объявили.
Новый взрыв хохота.
 - Я ошибся, - давясь смехом, стонет Федор, - мы не станем первыми в истории кинематографа. Может, мы и выйдем в один год, только мы-то выйдем в начале! Так, - серьезным тоном объявляет он, - за работу! «Догоним и перегоним Америку!»
Мы работали, как проклятые, выкладывались на все двести процентов. Сцена приема в доме Нойс. Гедонистское столетие. Огромный особняк, с мозаичными полами и множеством ниш, облицованных мрамором, в стенах. Танец.
 - Томас, - объяснял композитору Федор, - этот трек должен быть похожим на содерберговский  «Солярис», но танцевальный, нежный и волнующий, магический и тревожный. Сделаешь?
Томас мог сделать все, что угодно, недаром он был одним из самых высокооплачиваемых композиторов.
Танец. Катя выпила крови больше, чем граф Дракула, отвергла почти всех танцоров из своего балета и около полусотни дансеров из балетных, бальных и прочих очень известных коллективов, но когда мегера Арсеньева на музыку наложила танец и показала его нам, мы все сидели, как заколдованные. Это было больше, чем прекрасно! Это было выше, чем великолепно! В нашем, да и во всех других языках просто не существовало таких наречий и прилагательных, чтобы выразить всю полноту чувств, вызываемых этим чарующим действом.
 - Ребята, - прочувствовано обратился ко всем нам главреж – я на вашем горбу в рай въеду!
Мы в этом тоже не сомневались.
Начало фильма. В хаотичном сплетении старинных карманных часов сплетаются мириады картинок человеческих жизней, прерываемых короткими всполохами молний. На заднем плане, вначале смутно, затем все более и более отчетливо начинает проявляться знак Вечности – металлический треугольник, пересекаемый бесконечной восьмеркой. Голос за кадром начинает рассказывать об изобретении Викора Малансона. Картинки замирают, дрожат, расплываются, начинают исчезать с короткой вспышкой перегоревшей электрической лампочки. Появляется новый ряд человеческих жизней, вначале идущей в строгом порядке, затем все быстрее и быстрее исчезающий, на их месте молниеносно появляются другие, повтор, затем третьи, и так – до бесконечности, которую символизирует Вечность. Изображение замедляется, сплетается в туннель, в конце которого появляется напряженное лицо Харлана,  идущего высчитывать судьбу Нойс.
Кстати, в Пашиной переработке его зовут не Эндрю.
 - Ему это имя не подходит, - коротко объяснил он нам. – Содерберг перекрестил Хари в Рею, почему мне нельзя?
Мы успокоили его, сказав, что можно, конечно, можно.
В нашем фильме его звали Тор. Громовержец, раскалывающий мир на куски.
 - Эндрю – слишком безликое имя, - объяснял Паша, - пресное, чересчур респектабельное, я бы даже сказал, викторианское. Нет, не то. А вот наш красавец – да, это Тор.
Барт был согласен даже на Бобика или Тузика, ему, так же как и мне, нравилось  в этом фильме всё и все.
 - Какому психу пришла в голову эта идея с серебристо-черными банданами на голове служащих Вечности? – раздраженно чесал он голову в микроскопических перерывах.
 - Мне, - с показной кротостью во взоре и медом в устах мило сообщила Марина, - а что?
 - Ничего, - буркнул Барт. – Сама бы поносила этот презерватив, называемый платком, в течении пяти часов, посмотрел бы, как ты запела.
На этом начинались и заканчивались все его претензии.
 - Ты готова? Сейчас сложная сцена?
 - Всегда готова! – по-пионерски вскинула я руку.
 Он вопросительно посмотрел на меня. На помощь пришел Пашка с бумажным кофейным стаканчиком в руках: Это же пионерское детство! Будь готов – всегда готов! Октябрята – внучата Ильича, пионеры – всем ребятам примеры! Комсомольцы…кто они там? Мы-то уже комсомольцами не были…Федор! Федор!! Кто там были комсомольцы, ты же со значком ходил и устав учил?
 - Добровольцы! – хмыкнул Федор. – А вы, скауты, за работу, камера выставлена!
ДОМ НОЙС. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. ИНТЕРЬЕР.
Нойс полулежит на софе, встряхивает головой, и волосы, освобожденные от заколки, красивой волной струятся по плечам. Харлан старается отвести взгляд в сторону, но не может, продолжая, как зачарованный смотреть на нее.
 - Сколько вам лет? – лениво спрашивает Нойс, меняя позу.
 - Тридцать два, - нехотя отвечает Харлан. Он имел в виду биогоды.
 - Я моложе вас, - говорит Нойс, продолжая неотступно наблюдать за Тором. – Мне двадцать семь. Скажите, неужели вам нравится ваш возраст? Почему бы вам не скинуть несколько лет? Вы же Вечный!
 - Вы с ума сошли, - раздраженно стает со стула Харлан, - мы старимся и умираем, как все люди!
 - Ага, рассказывайте, - протянула она низким насмешливым голосом. – Вы можете побывать во всех Временах (в этот миг в комнате меняется музыкальный фон и освещение). Я так мечтала работать в Вечности! А потом  узнала, что там могут работать одни мужчины! Некоторые из них не хотели разговаривать со мной только потому, что я женщина. Вот вы, например…
 - Мы все так заняты, - растерянно бормочет Харлан,  - у меня минуты свободной не было… (Снова смена музыки и освещения в комнате, Харлану начинает казаться, что он погружается в какое-то глубокое зеленоватое озеро, и голос Нойс доносится откуда-то издалека, убаюкивая и расслабляя его…)
 - Вы все такие таинственные, - как голос ветерка, доносятся до него ироничные слова Нойс, - даже слово боитесь вымолвить.. Сделайте меня Вечной!!!
И в голове Харлана начинается перестук слов «Мы ищем новые возможности.. И так без конца… С тех пор как.. В далеком первобытном 24-м веке… Викор Малансон… Который взялся неведомо откуда… И практически основал Вечность.. И новые возможности… И так по кругу… И так без конца… Вечно… Снова и снова…» И вдруг догадка ослепительной вспышкой взорвалась в его мозгу и… погасла.
А Нойс уже совсем рядом, ее волосы прикоснулись к его щекам (крупный план), и он должен был отодвинуться, встать и уйти, но не мог!!!
 - Сделай меня Вечной!...-шепчет она, касаясь губами его губ.
Все переменилось. Она уже не была для него прежней Нойс Ламбент, женщиной со своей непонятной, отдельной жизнью. Странным и неожиданным образом она стала частью его самого.
А потом, глядя на нее, спящую, к нему вдруг пришла невероятная догадка, которую в другой, менее безумный миг, он отбросил бы без колебаний.
Он разгадал тайну, от которой зависело существование Вечности!
 - Есть, снято, всем спасибо! – раздается голос Федора.
 - Где ты научился танцевать танго? – этот вопрос ждал ответа уже много лет.
 - В Лондоне, - спокойно отвечает Барт. В его глазах отражается ночное небо сентября. Сентябрь – это месяц золотых дней и серебряных ночей по Толкину, мой самый любимый месяц года.
 - Развернутый ответ, - ухмыляюсь я, - смотри, звезда упала…
 - В Лондонской школе драматического искусства, - поясняет он, обнимая меня, и мы задумчиво продолжаем созерцать звездное небо над нами.
 - Звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас, - глядя зачарованными глазами на небесный свод, цитирую я Канта, - уже за одно это высказывание Канта надо канонизировать…В девяти словах больше смысла, чем любом двухтомнике…
 - Мне нравится Платон, - подхватывает философскую нить Барт, - про душу человека…
 - И про Атлантиду, - тихо вздыхаю я. – Как ты думаешь, она существовала в действительности?
 - Думаю, да, - задумчиво говорит Барт, - мне кажется, что все персонажи сказок, мифов и легенд действительно были. Когда-то давным-давно все было другим, волшебным. А потом волшебство покинуло нас, как эльфы Средиземье,  оставив только предания, как напоминание о том, что другие реальности тоже были, есть и будут…Мне не нравится, когда сказки начинают разлагать на части, как детский конструктор…
 - Я этого тоже терпеть не могу, - чуть поморщившись,  я перебиваю мужа, - что там Толкин говорил о тех, кто пытается разложить цвет?
Он засмеялся.
 - Ничего хорошего он о тех не говорил… Ты не замерзла? У тебя руки ледяные! Пошли в дом!
 - Руки у меня всю жизнь ледяные, - беспечно отвечаю я,  - а в дом я пока не хочу, на улице так хорошо. Мы все время проводим в помещении, надо же нам хоть раз в сто лет отравиться кислородом?
 - Надо, - смеется Барт. – Может, чаю на улице попьем?
 - Давай, - с радостью соглашаюсь я. – Кто занимается сервировкой?
 - Я! – отвечает Барт, входя в дом.
Я же продолжаю сидеть на шерстяном пледе, кинутом прямо на газон, и чувствовать, как счастье, подобно пузырькам воздуха в газировке, поднимается вверх. Боже, спасибо тебе за все это! Спасибо за моего самого лучшего в мире мужа! Спасибо за то, что дал нам все испытания, после них ценишь все именно так, как нужно. И за Геру тоже спасибо, он показал мне, какой человек мне НЕ нужен рядом. Нет, о драконах ни слова! Слишком хороший вечер.
 - Марта,  - кричит из открытой двери Барт, -  там твой мобильный звонит, а у меня руки заняты!
Чертыхнувшись, я медленно плетусь в прихожую, где трогательно смешались на столе мой мобильный и ключи от машины Барта. Гера!!! Вспомни г..о, вот и оно. Я стою и смотрю на телефон, а телефон продолжает надрываться. «Хватит! Возьми трубку»: сердито заявляю я себе. «Не трусь, тебе он не может сделать ничего плохого!»
 - Да, - негромко отвечаю я.
 - Это я.
 - Я поняла.
 - Марта, что делать с квартирой? Я тут жить не собираюсь.
 - Зря. Хорошая квартира, хороший район, что ж тебе там не живется?
 - Сука!
 - Я сейчас нажимаю на отбой! – предупреждаю я.
 - Марта, ты можешь завтра приехать сюда? – орет Гера. – Согласись, ты поступила как последняя дрянь: я пашу на гастролях, приезжаю – а у меня, оказывается, уже жены нету!
 - Не соглашусь. (И откула только у меня взялось это космическое спокойствие? Звезды, что ли, навеяли?) И никуда приезжать я не буду.
 - Пожалуйста… - уже шепотом просит Гера, - мне так плохо, ну что тебе стоит?
 - Хорошо. Завтра, в 21.00. И, пожалуйста, не пытайся давить мне на жалость, у тебя ничего не получится.
Черт, ну зачем я согласилась?! С другой стороны, Герман прав: я ушла, ничего не объяснив. Барту я ничего не скажу, у него завтра как раз ночная съемка, а с собой возьму Пашку, так, для страховки.
 - Барт, твой мобильный, - протягиваю я ему трубку, которая зазвенела ровно через секунду после того, как я нажала на отбой.
 - Мама,  - говорит он, и нажимает на кнопку. – Алло!
Я беру поднос и несу его на террасу, сервирую стол в беседке. Чертов Гера, такой вечер испоганил! Минуточку, а почему испоганил? Неужели я дам негативу ворваться в эту сентябрьскую ночь? Да никогда!
 - Мама хочет с тобой поговорить, - дает мне телефон Барт.
 - Мелани! – восклицаю я, краем глаза наблюдая за чайной церемонией, которую со знанием дела проводит Барт.
 - Девочка моя! – раздается с другого конца света веселый, чуть хрипловатый голос. – Представляешь, я тоже на съемках, снимают фильм по моей второй книге! Здесь так весело! Я пришлю вам видео, а твоей подруге передам личные подписи каждого актера, если она хочет.
 - Хочет?! – смеюсь я. – Да она умрет от радости!
 - Да? – раздается довольный голос супермамы, - Я могу похлопотать, чтобы ее пустили на съемочную площадку.
 - Честно?! – не верю я своим ушам.
 - Честно! – подтверждает Мелани.
 - Ой, я…я даже не знаю, как тебя благодарить! Мелани, это просто чудесно!
 - Кажется, Катьке скоро грозит поездка в Канаду, - обнимаю я Барта.
 - Надо ей в сопровождающие кардиолога дать, чтобы не скончалась от разрыва сердца, - посмеивается Барт, - чай готов. О ком мы там говорили? А, о Платоне!

                ДОМ НОЙС. РАННЕЕ УТРО. ИНТЕРЬЕР.
 - Что с тобой стряслось? Нойс обеспокоенно заглядывает в глаза Харлану. – Первые дни ты был совсем не таким, как в Веч.., как в том месте. Тебя ничто не угнетало. А сейчас у тебя снова такой озабоченный вид. Это потому, что тебе надо возвращаться обратно?
 - И поэтому тоже, - пристально глядя на Нойс, отвечает Харлан.
 - А тебе обязательно надо вернуться?
 - Да.
 - А что будет, если ты опоздаешь?
 - Им бы не понравилось мое опоздание.
И Харлан, очнувшись от воспоминаний, очнулся в кабинете Расчетчика. На него смотрит Фарук.
 - Ответ получен. В новой реальности ваша дамочка не существует. Я просчитал все ее переменные вплоть до значения в одну стотысячную, ее нигде нет. Более того, при такой комбинации фактов, что вы мне дали, я не совсем понимаю, как она могла существовать в предыдущей реальности.
Харлан идет к капсуле, невероятным усилием воли  скрывая огромную, непереносимую радость, захлестнувшую его  при мысли о том, что Нойс не существует в новой реальности.
Когда съемка  закончилась, то  два Штирлица, Паша и Марта, каждый на своей машине, и интервалом в пятнадцать минут, отъехали от «Мосфильма» и встретились за квартал от моего бывшего дома.
 - Значит так, - инструктирую я Пашку, которому эта затея вовсе не нравится, - сейчас я поднимаюсь в квартиру. Ровно через три минуты ты идешь вслед за мной, охранники тебя помнят, так что, я думаю, пропустят без проблем…
 - А если с проблемами? – интересуется мой бодигард.
 - Придется тебе, о, Павел, применить грубую физическую силу. Я всегда подозревала, что в тебе таится Шварценеггер, просто он еще спит, ты его разбуди, и все. Короче, ты подходишь к двери квартиры, и ждешь. Если я начинаю звать, и очень громко, тебя по имени, значит, дело труба, из меня делают фарш. И тут ты врываешься, и я, всхлипывая и поддерживая все свои поломанные конечности, падаю на твою могучую грудь, попутно пачкая футболку кровавыми слезами и соплями. Понятно?
 - Я всегда подозревал, Бланк, вернее, Стюарт, что ты скрытая мазохистка. Ну на кой тебе эта встреча сдалась, а? Мебель вы всю оттуда вывезли, ладно бы, документик там забыла, или что… Ведь ежу понятно, что ничего хорошего из этого рандеву не выйдет.
 - Я поступила некрасиво, - начинаю я.
 - Ты поступила некрасиво, когда пришла сюда без ведома Барта, – перебил меня адвокат суперзвезды, - и когда замуж за Арно вышла!
 - Иди в задницу! – ласково прощаюсь я.
  - Привет, - хмуро открыл дверь Гера, - хорошо выглядишь.
Я смотрю в зеркало, и ужасаюсь: я так торопилась, что даже не сняла грим, мазерфазер, я была сейчас похожа на столь любимых Катькой, и с легкой руки Мелани, половиной земного шара,  вампиров. Бледная, как мрамор кожа, густо подведенные глаза, четко выделенный рот, хорошо, хоть глаза не красные, мечта подростка-гота, а не девушка!
 - Я торопилась, - скривила я гримасу. – Ты что-то хотел сказать?
 - Много чего, - спокойно отвечает Гера, - да ты проходи, не стесняйся.
 - Большое спасибо, - со всем сарказмом, на который способна, парирую я.
 - Ну, - спрашивает Гера, садясь на диван и включая телевизор, - почему ты мне по-человечески все не объяснила, а? Я же тебе не чужой человек.
 - Не объяснила потому…да не могла я тогда ничего объяснить, пойми ты это!
 - Ну, переспит он с тобой, ну, а дальше что? – невозмутимо смотря в телевизор, интересуется Гера. – Я его понимаю, ты красивая, но сама подумай, сколько у него таких? Он ведь бросит тебя, дурочка!
 - Не трать напрасно энергию, - кусая губы, отвечаю я, - мы уже обвенчались.
 - Чего? – на лице Геры написано такое изумление что я, помимо воли, начинаю смеяться.
 - Чего ты ржешь, дура? – с холодной яростью в глазах спрашивает меня бывший муж.
 - Я не дура, - продолжая истерически смеяться, выдавливаю я,  - бедный Гера! Ты что, себя Комаровским возомнил, что ли? Мол, сейчас покажу, что она мне очень дорога, а потом, когда гнусный соблазнитель уедет в Голливуд, начну утешать бедную девочку, а потом всю жизнь буду тихо травить ее своей злобой, так, что ли, отвечай, придурок! – уже кричу я. – Ты меня совсем  не знаешь, если тебе в голову могла прийти такая идиотская мысль, впрочем, умом ты никогда не отличался!
 - Заткнись! – орет в ответ Гера. – Я пашу, как ломовая лошадь, на гастролях триста дней в году, деньги зарабатываю, а она тут прохлаждается, в фильмах снимается! Да кому ты нужна, уродина, на тебя ведь без косметики даже посмотреть без дрожи нельзя!
 - Ему абсолютно без разницы: с косметикой я или без, в вечернем платье или джинсах, больная или здоровая, бедная или богатая, я еще раз повторяю, ему это абсолютно без раз-ни-цы!!! Но тебе этого не понять, даже не пытайся, это не для твоего ума, чирикай свои песенки, а меня оставь в покое. Да,  о деньгах. Гера, уж тут-то не свистел бы, а? Все деньги, которые ты привозил с гастролей, ты тут же вкладывал в свою раскрутку: клипы. композиторы и прочая хрень. Я не осуждаю, я ведь знаю, какой террариум за кулисами. Но про деньги, которые зарабатывал для меня, не ври, договорились? У меня всегда были свои, и я, насколько помню, никогда у тебя ничего не просила.
 - Свои? – язвительно спрашивает Гера. – Разве?
 - Не кидайся камнями в стеклянном доме, - напоминаю  я ему старую мудрость. – Хорошо, тогда, будь добр, верни мне мою часть за квартиру. А также не забудь о долге.
 - Каком еще долге?
 - Прошлогоднем, - невозмутимо напоминаю я. – Когда бедному мальчику нечем было заплатить композитору мой папа, помнится, выручил его. Забыл?
 - Забыл! – нагло заявляет Гера.
 - В суде вспомнишь, - усмехаюсь я, направляясь к выходу. Меня настигает удар в спину такой силы, что я пролетаю несколько метров вперед, зарываюсь носом в дверь и ору: Паааа-аша!
Дверь распахивается,  в моем бедном носу, кажется, не остается ни одной целой детали, Пашка как коршун кидается на Геру, короткая схватка, и Россия одерживает верх над Литвой.
 - Ты дебил, да? – кротко спрашивает Пашка у Геры, который все порывается мне еще наподдать. – Ты знаешь, какой рост у Стюарта, а? Да он же тебя раздавит, и не заметит!
 - Плевать, - устало отвечает Гера. – Отпусти, я ее не трону.
  - Ну, - обращается ко мне миротворец Павел, - ты так и будешь тут сидеть? Ты что-то на полу забыла? В ванную комнату ша-агом марш!
Уныло посмотрев на свое отражение в  зеркале, я, поморщившись, приступила к омовению раненого носа. Странно, кажется, он не сломался… В приоткрытую дверь до меня доносились обрывки их разговора.
 - Я ее люблю, понимаешь! – трагически восклицает Гера.
«Ага, так люблю, аж носы вечером бью!»
 - Оставь ее в покое, - устало советует Пашка, - она к тебе больше не вернется…
«Правильно, даже и не подумаю! Даже если он будет последним мужчиной на Земле, зачем же портить генофонд будущей нации?»
 - Герман, угомонись, ты же ничего не знаешь. Она с ним познакомилась еще в пятнадцать лет, когда мы учились в Америке, я свидетель. Они еще тогда собирались пожениться, просто так получилось, что они расстались, они не забыли друга, у них все по-настоящему, ты понимаешь?
 - Гера, Паша говорит правду, - тихо подтверждаю я, аккуратно закрывая за собой дверь  в ванную. – Прости… Я же сразу говорила, что у нас ничего не получится. И про штамп в паспорте я тебе все объяснила…
 - Боже, какой же я был дурак! – закрывает глаза руками Гера.
 - В следующий раз будешь умнее, - резюмирует Пашка, и мы покидаем эту грустную обитель.
- Поговорила? – спрашивает друг, сидя у меня на кухне.
 - Поговорила, - уныло кивает мастер дипломатических переговоров. – Барту не говори, хорошо?
 - Что не надо говорить Барту? – спрашивает мой муж, легко спускаясь вниз по деревянной лестнице, соединяющей этажи.
 - А ты не на съемках? – как последняя идиотка, спрашиваю я.
 - Как видишь, - приближается он ко мне. – Мы быстро все сняли. А что с носом, и почему мне нельзя об этом говорить? Вы что, тайно записались на секцию карате, и спарринг не удался?
 - Это Гера, - негромко говорит Пашка, а я застываю на месте. Черт бы побрал этого Федора, стахановца несчастного, с его ударными темпами!
 - Гера? – нехорошо усмехается Барт. – Давно мечтал познакомиться. Поехали,  - обращается он к остолбеневшему Пашке, - покажешь дорогу.
 - Барт, не надо! – прошу я. – Он просто не выдержал, он слишком переживает!
 - ПОЕХАЛИ!!!!! – кричит Барт Пашке. И тот послушно поднимается со стула.
 - Если ты думаешь, что я могу погладить по голове подонка, который ударил женщину, то ты полная дура! – кричит он уже в мою сторону. -  Быстрей, нам всем еще и спать надо! – снова в Пашкину.  – Марш в кровать! – снова ко мне. – Да ты что, тормозной жидкости напился? – снова к Пашке.
Его не было дома два часа. Два часа я расхаживала по дому, стараясь не смотреть на часы. Фары машины… Он!!! Я пулей лечу с мансарды, подбегаю к воротам…
 - Не волнуйся, - высовывается из окна своего огромного, как океанский лайнер, джипа, Барт, - все живы, правда, не все здоровы, но это уже мелочи жизни…
 - И слава Богу! – выдыхаю я. – Что все живы…

Глава 23.
КАМЕРА! МОТОР! НАЧАЛИ! ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ИНТЕРЬЕР. КОРПОРАЦИЯ «ВЕЧНОСТЬ». КАБИНЕТ ФИНЖИ.
Харлан сдает отчет о наблюдениях Гедонистского Столетия Финжи. Последний, явно провоцируя Тора, спрашивает его:
 - Вы не осмелились нарушить инструкцию?
 - Я следовал инструкции, - с трудом говорит Харлан.
 - И что же? Вы не включили в отчет ни слова из разговоров с этой женщиной.
 - Она не представляют особого интереса, сэр. Решившись: Я хочу попросить разрешения на союз с женщиной из Времени, сэр.
 - Мне сдается, что вы и без разрешения уже вступили в противозаконную связь с этой женщиной. Не забывайте, что скоро там произойдет изменение Реальности.
 - В таком случае я буду просить разрешения на союз с мисс Ламбент в новой реальности.
 - Да? Вы полагаете, что ваша великая любовь – это идеальный союз двух душ, который устоит перед любыми изменениями? Вы что, начитались там, во Времени, дешевых романчиков? Сейчас я открою вам, что именно не устраивает нас в текущей Реальности. Среди высших слоев общества, особенно женщин, появилось поверье, что Вечные действительно являются бессмертными. Не верите? Да ведь сама Нойс сказала вам об этом, пяти минут не прошло, как вы повторили мне ее слова.
Харлан, оглушенный, вспоминает глаза склонившейся над ним Нойс, и ее голос :»Ты никогда не умрешь. Ведь ты Вечный».
 - Пусть так, но я все же рискну, - непослушными губами упорствует Харлан.
 - У вас не будет даже самого крохотного шанса, грядущее изменение затронет именно аристократию. Неужели вы действительно воображаете, что своим мужским обаянием вы покорили изнеженную аристократку, и она бросилась в объятия Техника? Вы видели, какие там мужчины? И она выбрала вас, Харлан, да посмотрите же правде в глаза, эти аристократки считают, что интимная близость с Вечным сделает бессмертными их самих!!!
Харлан зашатался. Он снова отчетливо услышал голос Нойс: «Сделай меня Вечной…» - и затем ее поцелуи, с кулаками бросается на Финжи. Ведь именно он сделал Харлана объектом эксперимента!
Оставшись один, Харлан понимает, что Финжи делал неоднократные попытки подступиться к Нойс, но был отвергнут. Ревность!
И он радостно, чуть ли не бегом покинул квартиру, чтобы совершить свое первое преступление против Вечности.
ИНТЕРЬЕР. ДОМ НОЙС.
 - Что случилось? Ведь ты исчез только что! – с испугом спрашивает Нойс.
 - Нойс, - хрипло говорит Харлан, - ты должна будешь сделать то, о чем я тебя прошу. Не бойся. Хочешь пойти со мной? Только сразу. Не задавая вопросов.
 - Так надо?
 - Надо, Нойс. Это очень важно
 - Идем.
ИНТЕРЬЕР. КАПСУЛА ВРЕМЕНИ.
 - Тор, что означают эти цифры? Годы?
 - Нет, столетия.
 - Нойс, зачем тебе понадобилась моя любовь? – прямо спрашивает Харлан.
Нойс, чуть побледнев, очень серьезно смотрит ему прямо в глаза: Раз уж тебе так интересно знать – у нас есть поверье: любовь Вечного делает девушку бессмертной. А я не хочу умирать. Это одна причина.
  -Ты же говорила, что не веришь этим бредням.
 - А я и не верю. Но ведь попытка – не пытка. Особенно, если учесть вторую причину. Ты мне сразу понравился. Ты был такой смешной. Ты так старался не смотреть на меня, а сам глаз с меня не сводил. Ты воображал, что ненавидишь меня, а я чувствовала, что тебя тянет ко мне.
На табло с бешеной скоростью мелькают цифры. 72 000, 73 000, 74 000.
 - Когда мы остановимся?
 - В далеком-далеком будущем, там, где тебя не найдут.
Внезапно Нойс встала и решительным движением остановила капсулу.
 - Тор, не надо больше, я боюсь, эти числа так велики.
Счетчик показывает 111 394.
Сойдет, - угрюмо роняет Харлан, -  пойдем, я покажу тебе твое новое жилище.
 - Боже мой, - стонала я, когда мы глубоко за полночь приползали домой, - вот дождусь, когда  эта Нойс наконец исчезнет в Скрытых Столетиях, и ей-богу, рвану в Польшу!
 - А что в Польше? – любопытствует Барт, снимая с моих гудящих ног туфли.
 - Домик, домик моей мечты! Вот когда закончатся съемки – и уедем туда вдвоем!
 - А я хотел предложить тебе Уэльс. Там у меня тоже домик. В горах. Родина короля Артура, соглашайся, а?
Я соглашаюсь, разумеется. Кто же может отказаться от земли, на которой родились легенды?
 - А что с Сайлент-Хилл? – интересуюсь я.
 - А что с ним сделается? – удивляется Барт, неся меня на руках  в сторону кухни и осторожно, как вазу из хрусталя, пристраивая меня на угловой диван. – Жив, курилка. Раз в неделю туда приходит Роб, убирает, проветривает. Туда мы тоже поедем.
 - Хорошо, - прикрываю я глаза. Сквозь полудрему я слышу, как Барт открывает холодильник, восклицает: «Ого! Анна Исаевна – просто молодец! Оставила целую гору еды!»
 - Мама, наверно, ее попросила, - не открывая глаз, шепчу я. – Барт…
 - Да?
 - Барт, скажи, почему я чувствую себя так, словно на мне бочки с водой возили? Я же не делаю никаких трюков, у меня роль ведь такая…статичная, что ли…
Барт присаживается со мной, и обнимая, объясняет: «Глупенькая, это ведь естественно – ты отдаешь в камеру колоссальный заряд энергии. Я после первой роли, даже не роли, а рольки – так, небольшой эпизод, спал целые сутки. Потом к этому привыкаешь, и уже не отдаешь себя камере целиком».
 - Я так не могу, - шепотом признаюсь я, - не хочу, чтобы про меня говорили, что меня «сделали на монтажном столе».
 - Не о том речь, - мягко объясняет Барт, - просто ты учишься выделять энергию дозировано, лазерным лучом, а не атомным взрывом.
 - Ага, -  соглашаюсь я. И засыпаю.
ИНТЕРЬЕР. ВЕЧНОСТЬ. СКРЫТЫЕ СТОЛЕТИЯ.
 - Это преступление, - кричит Нойс, - как вы смеете? Кто позволил Вечным распоряжаться нашей судьбой?
Только что, в огромном конференц-зале, в несчетной бездне столетий, Харлан рассказал Нойс, сколько изменений произошло на самом деле, сколько столетий  и человеческих жизней канули в небытие.
 - Наша цель – благо человечества, - пожимает плечами Харлан. – Мы располагаем великолепными вычислительными машинами. Кибермозг по своим возможностям превосходит все созданное людьми в этой области во всех реальностях и столетиях. Он может рассчитывать, с учетом влияния тысяч и тысяч переменных, насколько желательна или нежелательна любая реальность.
 - Машина! – презрительно фыркнула Нойс.
 - Скоро в твоем Столетии возникнет новая Реальность, но ведь ты сейчас находишься в Вечности, под защитой Поля Биовремени. Изменение не коснется тебя.
 - К чему тогда было затевать всю историю с моим похищением?
 - Потому что ты мне нужна такой, какая есть, я не хочу, чтобы ты изменилась хоть на самую малость!
 - Тор, разве можно забирать людей в Вечность, предохраняя их от Изменений?
 - Нет, это запрещено, - подавленно ответил он. – Я совершил ужасное преступление. Но если бы понадобилось, я повторил бы еще раз и еще раз…
 - Ради меня, Тор, да? Да? Ради меня?
 - Нет, Нойс, ради себя самого. – Он сидел, опустив глаза. – Я не могу тебя потерять.
 - А если нас поймают? Что тогда?
 - Я никого не боюсь, - медленно проговорил он. – Пусть только попробуют тронуть нас! Они даже не подозревают, как много я знаю.
ИНТЕРЬЕР. ВЕЧНОСТЬ. КАПСУЛА ВРЕМЕНИ.
На счетчике – 100 000 столетие. Дальше капсула не идет. Харлан лихорадочно проверяет приборы, несколько раз запускает капсулу со всего размаху, с тихого хода, с постепенной смены столетий – бесполезно! И он, заехав в 575-е, схватил с полки библиотеки некий экспонат, и, горя, как в лихорадке, прибыл в 482-е, родное столетие, к Финжи, прижимая оружие локтем к телу.
-  У меня завтра - объяснение с Финжи, - потягиваясь, констатирует Барт, - а пока я, размахивая болеизлучателем, буду грозиться уничтожить к едреней фене всю Корпорацию, кто-то будет в Польше спать.
 - Да, - подтверждаю я, - именно так и будет. Просплю часов сто, не меньше. Как там Мелани?
 - Звонила, говорила, что Кэт сегодня вылетает обратно. Сказала, что все и всё ей ОЧЕНЬ и ОЧЕНЬ, и еще раз ОЧЕНЬ. Нафотографировала, набрала автографов, даже в лесу, кажется, побродила.
 - Гризли не встретила? – интересуюсь я.
 - Бедный гризли. В борьбе Кэт  и черного медведя я ставлю на твою подругу. Она из железобетона, да?
 - Нет, - коротко отвечаю я. – Просто так получилось, что она была вынуждена  с самого детства делать все сама, вот  и все.
 - А сейчас? – глядя мне в глаза, серьезно спрашивает Барт, - у нее ведь муж есть. Тоже все сама?
 - Да, - чуть помедлив, киваю я головой. – Они относятся друг к другу как партнеры, а не как муж с женой. Мне еще папа когда-то сказал, что мне, для того чтобы быть счастливой в браке, надо смотреть на мужа снизу вверх. По-моему, это из «Гордости и предубеждения». Папа оказался прав. Мне даже в голову не приходит оспаривать твое решение, потому что я понимаю, что ты прав, это какое-то очень глубинное понимание. А они смотрят с равных высот. Вот так…
 - Ты переходишь от частного к общему, - не согласился Барт, -  не надо проецировать свое видение мира на чужое.
 - Не надо, - соглашаюсь я, - но все-таки я права. У них чудесная семья, чудесный ребенок, я приходила к ним «греться», когда холод  моего семейного очага превращал меня в Снегурочку, но… Знаешь, ты прав. Просто у нас все идеально.
 - Идеально, - согласился Барт, - так не бывает.
 - Выходит, бывает…
- Пани Гражи-на! – с нисходяще-восходящей интонацией засовывается в кабинет посольского работника моя довольная физиономия.
  - Девочка моя! – всплескивает руками эта чудесная женщина. – Ты приехала! Ты счастливая!
 - Да, я счастлива, - признаюсь я через энное количество времени, сидя в доме пани Гражины и поглаживая ее огромного рыжего кота.
 - Ну?! – с лукавой улыбкой вопрошает пани Гражина, - рассказывай!
 - Я теперь не работаю в МИДе, - начинаю я, и, заметив, как  ее брови скоро снесут крышу дома, поспешно добавляю, - но счастлива я вовсе не поэтому! Просто однажды моему другу пришла в голову мысль написать сценарий фильма «Конец Вечности»…
 - Да ты что? – изумляется пани Гражина, - отличная книга!
 - И он пригласил меня на роль Нойс! - торжествующе выпаливаю я – фильм уже почти снят…
 - Боже мой! – восклицает пани Гражина.
 - Но не в этом суть, - возбужденно говорю я, - это только начало…
 - Надо же, - изумленно выдыхает пани Гражина, когда мой рассказ подходит к концу, - так не бывает! Это же сценарий для отдельного фильма, Марта, скажи своему другу, чтобы он про вас книгу написал!
 - Ой, не знаю, - беспечно махаю я рукой, - этот бы доснять до конца…
 - А у меня тоже радость, - она встает со стула и подходит к резному комоду, снимает фото, показывает его мне, - у меня родилась внучка! Врачи говорили моей Марысе, что у нее никогда не будет детей, и вот, любуйтесь…
 - Пани Гражина! – горячо обнимаю я ее, -  я так рада! Она такая красавица! Кстати, а как ее зовут?
 - Джоанна-Мария.
 - Отличное имя!
 - И вот я хочу купить тут недалеко, в пригороде,  домик, будут ко мне приезжать, ребенку свежий воздух нужен.
Почему-то в моей груди что-то шевельнулось. Ребенок, свежий воздух… А ведь у Катьки нет дачи… Правда, у Ани в Одессе есть какая-то избушка на курьих ножках, но это не то…
 - Пани Гражина, - решившись, начала я, - помогите мне в одном деле, пожалуйста…
В общем, через три   дня (даже не спрашивайте, в какую сумму мне это обошлось, ей-богу, до дворца в Ницце оставалась лишь несчастная пара сотен)  мой домик в горах принадлежал Арсеньевой Анастасии и Арсеньевой Екатерине. Вот так. Ребенку ведь нужен свежий воздух.
 - Ну ты даешь, - только и говорит счастливая обладательница недвижимости в Польше, - с ума совсем сошла!
 - Ой, да ладно.  Надеюсь, что когда приеду к вам в гости, вы меня не отправите в гостиницу…Скажи лучше, как там в Канаде?
 - В Канаде, – усмехается Арсеньева, - в Канаде злюки-бобры… Все отлично! Мелани – просто прелесть! Актеры – тоже просто дусики и пусики, заняты, правда, слишком, но это уже издержки производства. Слушай лучше, что мне за идея в голову пришла!
Логическая цепочка идей творческого человека необъяснима. Ну с какой, казалось бы, стати, Катька, прочитавшая в блоге запись одного своего знакомого о польской крылатой кавалерии, решила сделать шоу «Вечные истории о бесконечной любви. Фантасмагория»?
 - Это будет бомба! Смотри – песня «When doves cry», появляются Ромое с Джульеттой, нежные такие. Вокруг них – вспышки луча, летают перья, все красиво, как сцена на балконе, начало – почти балетное. И… с потолка на ударных звуках появляются черные архангелы с мечами в руках. Они окружают их, растаскивают в разные стороны, со всех сторон появляются белые ангелы, и тут нужна ТАКАЯ хореография, такт в такт, чтобы каждое движение просто било по открытому нерву, чтобы танец был на разрыв аорты, без пафоса, но чтобы трогал просто до слез, понимаешь? А с неба падают перья, посвеченные  розовым, чернильным -  а в конце – кроваво-красные!
 - Катя, - шепчу я, оглушенная той картинкой, которая появилась у меня в голове, - ты гений!!!!
 - Да знаю я, - с досадой машет рукой Арсеньева. А знаешь, какая музыка будет у Тристана и Изольды?
 - Какая?
 - Дмитрий Колдун! «Царевна»! Рыцари, стяги, Боже, я такой турнир покажу!!! Арена. Бои на мечах! Везде зеленый цвет! И Тристан, смотрящий на Изольду, и средневековый танец на заднем плане. На Тристана поставлю Костю, он гениален, а Изольдой будет Варя, она така-ая!!!
 - Катя! – потрясенно вскакиваю я, - мне бы даже это в голову не пришло, боже, какая ты… Ну у тебя и фантазия!
 - Знаю, - перебивает Катька, - а еще там будут Мастер и Маргарита! Под музыку A-Ha «Less then pure». Мастер и Маргарита идут друг другу с противоположных концов сцены, нужно показать движение сквозь бушующий ветер, но, чуть только они приблизятся друг к другу, только-только начинают вальс, как тут же с неба спускаются крылатые красные кони, нет, не кони – летучие мыши, вот, именно так: кроваво-красные летучие мыши; еще на сцене внезапно появляются парни с моноклями и в клетчатых пиджаках, ох, я еще Леру выпущу, она покажет кошачью грацию, на экране будут появляться резкими вспышками красные розы, хаос, но упорядоченный, а в конце – из центра сцены торжественно появляется Воланд на колеснице! Черные кони! Крылатые!!!
 - Арсеньева, смилуйся! – прошу я, - я не вынесу потока твоей гениальности, меня снесет!
 - Все, я поехала к Ваньке! – объявляет звезда пленительного танца. – Пусть спонсирует!
И куда девался уверенный голос Кати Арсеньевой, когда она, час спустя, позвонив мне, сказала, что Ванька … отказался.
 - Что это с ним? – недоумевающее спросила я.
 - Не знаю, - ответила тихая и кроткая Арсеньева, - сказал, что меня и так дома не бывает никогда, а  с этим шоу (в трубке начинаются рыдания)…
 - Так, я сейчас буду!
 - Кать, - продолжала безмерно удивляться я, отпаивая безутешную подругу водой, - да что с ним такое случилось? До этого же всегда давал деньги, и ведь никогда ты не была в минусе! Не понимаю…
 - Да я сама ничего не понимаю! – подняла ко мне опухшее от рыданий лицо Катя. – До сегодняшнего дня бурчал, конечно, но так, больше для порядка… А сегодня отказал, как отрезал: нет, и все!
 - Давай я дам тебе деньги, - после секундной паузы предложила я.
 - Ты???? – Арсеньева удивилась так, будто я предложила ей зажарить и съесть крысу, а не денег на блюдечке с голубой каемочкой.
 - Я. А что тут такого? У меня их полно, тебе они нужны, в чем проблема?
 - Ни в чем, - грустно сказала Катька. – Просто я очень не люблю смешивать  два «Д»: дружбу и деньги.
 - Да ладно тебе, - с досадой парировала я, - подумаешь, нежная какая нашлась! Не хочешь – ради Бога, иди на поклон к банкирам! Тебе этого хочется: выклянчивать у чужих дяденек монетки?
 Нет, этого Арсеньевой совсем не хотелось. И, немного поломавшись для приличия, она согласилась.
Деньги она получила в тот же первый дождливый  день ноября, ведь назавтра у нас был Крым: снималась финальная сцена фильма.
 - Барт, я стала продюсером! – объявила я мужу вечером, когда все чемоданы были уже упакованы.
 - Да? – улыбнулся  самый лучший мужчина во Вселенной, - и что продюсируешь?
 - Катькино шоу, Барт, там тако-ое…
 - Вот это да! – восхитился муж. – Да она еще талантище!!! Если что, то я помогу с деньгами там, или еще чем. Ее надо вывезти в Америку, поверь, России для нее мало, такие, как она, появляются не чаще, чем комета Галлея на небосклоне.
Он так  и не понял, почему я стала его обнимать и быстро-быстро говорить, что он самый лучший, самый умный, самый красивый, самый идеальный…В общем, вечер закончился волшебством, прочно и навек поселившемся в нашей спальне.

                НАТУРА. ПЕЩЕРА В СКАЛАХ.
Нойс и Харлан в одежде 30-х годов 20-го века разгружают капсулу Вечности и переносят припасы в пещеру. Завтра им предстоит розыск Викора Малансона.
 - Завтра я отправляюсь в ближайший город, - сухо, не поворачивая головы, роняет Харлан, - я знаю, где он находится, вернее, где он должен находиться.
 - Я тоже с тобой пойду, да?
 - Нет, ты останешься здесь. Ты не знаешь языка, а у меня и без того слишком много забот.
 - Не надо считать меня дурой, Тор! – со злостью отвечает Нойс. – Ты почти даже не разговариваешь со мной, не глядишь в мою сторону! В чем дело? Может быть, мораль твоего века снова взяла над тобой верх?! Или ты не можешь мне простить, что из-за меня ты чуть не погубил Вечность? В чем дело?
 - Ты даже не представляешь, что я думаю, - с почти ненавистью, не поворачиваясь, говорит Харлан.
 - Мо-ло-дец!!!! – по слогам скандирует Федор.
 - Ты меня еще любишь, Тор? Зачем ты меня с собой взял? Почему бы тебе не оставить меня в Вечности, если я не нужна тебе, если тебе даже противно смотреть на  меня?
 - Существует опасность, - сквозь зубы отвечает Харлан, резко разворачиваясь к Нойс. – Кошмар Вычислителя Твиссела. Когда мы мчались к тебе сквозь Скрытые Столетия, он посвятил меня в свои размышления относительно этих столетий. Он боится, что в отдаленном будущем от нас скрывается эволюционировавшая ветвь человечества, неведомые существа, может, сверхлюди, оградившие себя от нашего вмешательства  и замышляющие положить конец нашей работе по Изменению Реальности. Он решил, что они установили барьер в 100 000-ном. Затем мы нашли тебя, и Вычислитель Твиссел забыл о своем кошмаре. Он решил, что барьер мне почудился, и вернулся к более насущной проблеме – спасению Вечности. Но я-то знал, что барьер был! Никто из Вечных не мог поставить его, потому что, по словам Твиссела, подобная штука теоретически невозможна! Нойс недоуменно поднимает брови, а Харлан, на лице которого не дрогнул ни один мускул, продолжает: Так какую же цель преследовала эта блокировка времени? А вот какую! Наткнувшись на барьер, я потерял голову от ярости и помчался назад за болеизлучателем, чтобы вызвать с его помощью признание у Финжи. А затем я решил рискнуть Вечностью, чтобы спасти тебя, и чуть не погубил Вечность при мысли, что навсегда тебя потерял. Понимаешь? – уже переходит на яростный крик Харлан, нависая над Нойс. Она стоит, не шелохнувшись, только чуть побледнела.
 - Все было подстроено, - с мукой констатирует Харлан, бессильно ударяя стену пещеры, - все было подстроено: моя встреча с тобой, все, что произошло потом. Мой характер был проанализирован. Это очевидно. Действие и реакция. Нажмите на эту кнопочку – и человек дернется туда. Нажмите другую – он дернется сюда. Одного только я не мог понять, - смотрит на Нойс усталыми глазами Тор, - как я догадался, что Купера должны послать в Первобытную Эпоху? Самая невероятная догадка на свете. Твиссел никак не мог примириться с этим, ведь при моем слабом знании математики я умудрился прийти к правильному выводу. И догадался. Впервые догадка пришла ко мне в голову тогда, в первую ночь в твоем доме. После того, как я выпил мятный коктейль, у меня в голове словно что-то сместилось! Люди из Скрытых Столетий сделали свое дело! Но они еще не довнели дело до конца, круг замыкается, но еще не замкнут, да , Нойс? Ведь ты – из Скрытых Столетий? Мне ведь еще Рассчетчик сказал, что ПРИ ТОЙ КОМБИНАЦИИ ФАКТОВ, ЧТО ВЫ МНЕ ДАЛИ, Я НЕ СОВСЕМ ПОНИМАЮ, КАК ОНА МОГЛА СУЩЕСТВОВАТЬ В ПРЕДЫДУЩЕЙ РЕАЛЬНОСТИ! А ты в ней и не существовала. Все сходится. Поездка в Срытые Столетия. Ведь это ты остановила капсулу в 11 394-м. Где же ты научилась ею управлять? Это что, твое родное Столетие?
 - Зачем ты взял меня с собой? – спокойно спросила Нойс. В ее лицо смотрело дуло аннигилятора. – Ты ведь хочешь убить меня за то, что я завлекла тебя в свои сети и толкнула на измену Вечности. Ты хочешь убить меня за то, что я обманула и предала твою любовь; и не надо уверять меня, что это справедливое возмездие. Ты просто мстишь мне за свое оскорбленное самолюбие.
 - Ты ведь из Скрытых Столетий?
 - Барт, забудь, что перед тобой жена!!! Вы что, - кипятится режиссер, - мыслями еще где-то в районе спальни? Соберись, Барт, и взгляд жестче!!!
 - Да. Стреляй!!!!! Чего ты медлишь? А-а, тебя интересуют Скрытые Столетия? Не хочешь узнать, например, почему человечество исчезло с лица Земли после 150 000-го Столетия?! Мы (кстати, ты прав, я из 11 394-го)умеем путешенствовать во Времени, но наша этика запрещает это, мы лишь наблюдаем. Впервые о существовании Вечности мы узнали косвенным путем, начали расчет свое реальности. И что же мы узнали? Мы наткнулись на Вечность, починяющую себе все новые и новые Столетия! Мы сравнили Аналог нашего Столетия с Естественным Состоянием. Поставив карантинную зону, чтобы никакие изменения не коснулись нас, мы совершили поступок, находящийся в вопиющеи противоречии со всей нашей этикой и культурой: мы исследовали дальнейшую судьбу человечества. Около 125 000-го человечество научилось совершать прыжки через гиперпространство. Наконец-то человек достиг звезд, осуществив свою извечную мечту.
 - Молодец! – одобрительно говорит Федор.
Нойс менялась с каждым словом: теперь это была не жеманная и томная аристократка из изнеженного Гедонистского столетия, а сама богиня Фемида.
- Когда Человек достиг звезд, во Вселенной уже не осталось необжитых мест! На каждом шагу разведчики натыкались на предупредительные знаки: ЗАНЯТО! НЕ НАРУШАТЬ ГРАНИЦ! ВХОД ВОСПРЕЩЕН!  Люди не стали вступать в конфликты, они отозвали исследовательские отряды и остались на Земле. Но в мировоззрении людей произошел переворот: родная планета стала для них тюрьмой…
 - Марта, не верю, - раздается в наушнике насмешливый голос Федора. -  Переигрываешь. Соберись, она же понимает, что игра идет, не на жизнь, а на смерть. А ты смотришь на него, как влюбленная корова. Лёд в глазах, сталь в голосе! Давай!!!
Дальше ничего не помню. Подозреваю, что меня-таки «сделали на монтажном столе».

Глава 24.
ЧЕРНЫЙ ЯНВАРЬ.
Как я осталась живой после съемок – ума не приложу!!!
Середина декабря 2009 года. Закончилась озвучка,  и мы с Бартом спешно, как пассажиры с тонущего «Титаника», улетаем в Уэльс.
Я стою на вершине горы, ветер раздувает мне волосы, швыряет в лицо хлопья снега, а я, абсолютно, невероятно счастливая стою и хохочу, хохочу, как безумная, что мне ветер, кого он, глупенький, вздумал испугать? Ветер, гроза,закат, радуга, луна – это часть меня самой! И ветер, словно устыдившись, уже швыряется снегом не как разыгравшийся мальчишка, а как малыш, играющий с мамой в снежки, если и попадет в глаз – ничего, ни капельки не больно! Уэльс, как же могла столько лет жить, не зная тебя? Твоя земля – это твердыня самых красивых легенд, красивых людей и гордых гор, хрустального воздуха и высокогорных родников. А еще, Уэльс, на твоей земле сейчас находятся двое самых счастливых в мире людей, для которых слова Вечная или Истинная любовь – не пустой звук и не красивое словосочетание, а правда, самая правдивая правда в чистом виде.
Кожей я почувствовала Барта, но не обернулась. Он молча подошел, посмотрел на красоту, бушующую вокруг, и обнял меня. Так мы и стояли – оба в черных куртках, смотрели, улыбаясь глазами, на горы и метель, и чувствовали такое единение с природой, которое дарят  только горы, и то не всем.
 - Я фотоаппарат взял, - задумчиво сказал Барт. – У нас почти нет фотографий вдвоем, только те, из Юты…
 - У меня дома, на антресолях лежат. Будем в Москве – достану. Ну что, начинаем фотосессию?
И камера запечатлела наши самые счастливые мгновения: снег и Барт, снег и Марта, Барт и Марта вместе, Марта со снежным ежиком в руке (лепила час, не меньше!)…
Вечером мы сидели на теплой кухне с камином, и слушали, как за окном бушует вьюга.
 - «Волшебник Средиземья»… - задумчиво протянула я. – Хижина Огиона. Там тоже это описано – за окнами снег и холод, а внутри – тепло… Читал?
 - Читал, - кивнул Барт. – Пойдем? – он указал глазами на верхний этаж.
 - Пойдем, - улыбнулась я.
  - Нас завалило сугробом до самой крыши, - весело объявил Барт,  когда я, сонная спустилась на кухню утром. – Придется лезть через чердак, раскапывать.
 - Вот это да! – искренне восхитилась я. – А зачем раскапывать, а, Стюарт? Дай же мне почувствовать себя героиней приключенческого рассказа: сугроб до крыши, провизия заканчивается, света нет, дров тоже, и двое влюбленных зорко наблюдают: кто же откинет копыта первым? Тогда запаса солонины хватит на всю зиму.
 - С тебя солонины, - фыркнул Барт, вооружившийся небольшой лопатой, - скорее, мясо на ребрах. Сейчас раскопаю вход в дом, а ты пока приводи себя в порядок, потом  покатаемся на снегоходе.
 - Класс! – подпрыгнула я, и задала вопрос, совсем такой не идиотский – А он у тебя есть?
 - У нас в Греции все есть! Ну, я пошел!
 - Не провались в сугроб! – предусмотрительно предупредила я мужа, охваченного инстинктом собаки-сенбернара, - А то я откапывать тебя буду два дня, не меньше…
А потом мы катались на снегоходе. Ездили в ближайший поселок за провиантом. Катались на лыжах. Выбирали елку в лесу, ведь скоро Рождество! Не выбрали, потому что нам стало жалко елочку-красавицу, и удовлетворились тем, что набрали еловых лап (для дома) и нарядили огромную ель, росшую перед домом, совсем как дядя Федор с папой и компанией всем, что нашлось на чердаке.
 - Завтра надо заказать билеты в Интернете, - сказал Барт. Мы стояли и любовались на труды рук своих – древняя ель, украшенная фольгой, смотрелась весьма необычно. – Поедем на Рождество в Лондон? Мои очень нас ждут. Или тут останемся?
 - Поедем, - решительно тряхнула я головой.  – Рождество в Лондоне – что может быть интереснее?
Барт, поцеловав меня, пошел в дом, в бескрайние просторы Сети Широкой, а я, нахмурившись, вспоминала, когда же, и при  каких обстоятельствах я тоже что-то говорила о Рождестве?... Америка! Точно, Америка.
Я являюсь сторонницей спирального течения жизни, а не линейного: все обстоятельства повторяются через энное количество витков, только немного в другом ракурсе – трагедия сменяется комедией, и наоборот. Иначе как объяснить то, что третьего января 2010 года в Скайпе появился звонок от Катьки? Хорошо, что мы не умеем прозревать грядущее, потому как этот звонок открыл ворота горю, которое терпеливо выжидало за крепостным валом моей жизни. Но об этом потом. Сейчас же в наушниках  раздаются приглушенные рыдания Арсеньевой, которую Барт назвал железобетонной. Какой там железобетон! Если бы я была ассистентом по кастингу у Питера Джексона я бы, не колеблясь ни секунды, отдала бы роль Эйовин Кате:  снаружи – стальная лилия, внутри – хрупкий лед.
 - Марта, Ванька ушел от меня…
Когда к нам приходят дурные вести или события, мозг предупредительно дает нам заморозку, про это я уже говорила. Так и сейчас: я, тупо пялясь на монитор, где несчастная Катя пытается скрыть слезы, непослушными губами говорю лишь: Ты шутишь…
 - Какие там шутки, - горько кривит рот Катька, - Новый год встретили в Одессе, все как полагается, второго он вылетел, набрехал, что срочный заказ… Я дура, да? Какие заказы могут быть второго января? А сегодня позвонил, и сказал, что уходит к другой. Что она его любит, что она не мотается по городам и весям, а тихо работает с десяти до шести. А знаешь, в чем самый прикол? Та, другая – это моя двоюродная сестра!!! Я уже звонила его секретарше, мы с ней в хороших отношениях, приперла ее к стенке, она и раскололась. Сказала, что это у них уже год… Что она очень похожа на меня внешне, ну, конечно, папочкин брат был его копией…
 - Катя, - подалась я сторону монитора, - срочно бери Настю - и в Лондон! Немедленно! Я сейчас звоню Ане Иваницкой, она работает в МИДе, поможет тебе с выездом. Не плачь!!!! Будь на связи, скоро позвоню.
И принялась звонить Иваницкой. Разумеется, ей вовсе не улыбалось в самый разгар праздников срочно облегчать кому-то выезд в Англию, но деньги – это мощнейший стимул, вы не находите? Также я попросила ее сделать дипломатический паспорт за один день. Цена за услугу – со многими нулями. Деньги на счет в банке переводятся сразу же. Я опущу все эпитеты, которыми меня наградила Иваницкая, которая вместо прелестного посленовогоднего лежания в обнимку с мужем на диване провела весь день в обнимку с телефоном.
 - Так, слушай сюда, - через час втолковывала я понурой Кэт. – Билеты с документами придут к вам через час, с дипломатической почтой. Анька тебе сделала дипломатический паспорт, так что проблем с выездом у тебя теперь никогда не будет. Самолет – завтра. Я вас встречу. Кстати,  - спохватилась я, - а Аня там как?
 - Плачет. Говорит, что Ванька – последний сукин сын, и просит у меня прощения. Непонятно за что. Говорит, что ей не нужна никакая другая невестка. Говорит, что не переживет, если я заберу от нее Настю.
 - Черт. Короче, об этом мы поговорим потом. А сейчас –  НЕ ДУМАЙ!!! Возьми себя в руки, у тебя ведь ребенок! Хоть перед ней будь сильной, а, Катюша?
 - Буду, - глухо обещает Катька и прерывает связь. Через час – снова маленький желтый кружок в правом нижнем углу экрана: «Звонила твоя бабушка. Была в бешенстве: как это ты могла развестись с мужем? У твоих родителей телефоны не отвечают, вот и отчихвостила меня, как маленькую».
Я кипя первосортным бешенством набираю бабушкин номер. Вы спросите: а где же бабушка была все это время? Отвечаю: сначала – на гастролях, где умудрилась «посадить» голос, после чего долго восстанавливалась в Швейцарии, у очень компетентного врача-фониатора, а во время лечения он строго-настрого запрещает любую связь с внешним миром, чтобы нервировать больного и тем самым не пустить под откос грядущий  результат. Потом – клиника эстетической хирургии, там же, в Швейцарии. В общем, бабуле, наверно, ботокс в мозг укололи, а не в область глаз.
  - Бабушка, - вместо приветствия ору я в трубку, услышав знакомое «Алло», - ты мне объясни, ты какого хрена к Катьке позвонила, а? Тебе что, делать совсем нечего?
 - Марта, - ледяным голосом интересуется бабушка, - ты что, белены объелась?
 - Нет, конопли! Ты мне лучше скажи – почему ты мне первой не позвонила? От Катьки только что муж ушел, другую, козел, нашел, всю такую домашнюю и послушную, которая не в телевизоре мелькает, а дома в халате, а тут еще ты…
 - Марта! – голос великой оперной певицы взлетает до Сатурна.
 - Что «Марта»? Я, слава Богу, уже двадцать девять лет Марта, не надо меня учить, с кем мне жить, сама кого хочешь научу. Бабушка, это же Барт! Тот самый, который приходил к тебе в гримерку за адресом, помнишь? А ты продиктовала ему вместо Архангельского переулка Армянский! Так кто кого должен ругать, а?
На том конце провода слышится  сдержанное «Ах!», но мне этого мало.
 - И еще. Замуж за Геру, - сладострастно продолжаю я выливать факты, - я вышла только из-за того, что работнику МИДа следует быть женатым, понятно? Могу тебя уверить, что худшего мужа, за исключением алкоголиков, наркоманов и садистов-маньяков, еще поискать надо было! Ну, будешь меня дальше жизни учить?
 Надо отдать должное моей бабушке: вот кто истинный железобетон! Она умеет моментально вытеснять эмоции из сердца.
 - Мартуша, я не знала…Веришь? Вы со стороны смотрелись такими гармоничными. Просто ты не представляешь, какие интервью Герман сейчас дает, как он плачется: « Я ее любил, она любила другого».
 - А ты веришь всему, что написано? – непочтительно интересуюсь я.
 - Чем я могу вам помочь? – внезапно спрашивает бабушка.
 - Бабуль, - на меня вдруг накатывает вселенская усталость. Мне абсолютно противопоказано орать – энергия убывает со скоростью света, - пожалуйста, найди хорошего адвоката, а то все мои заявления о разводе он просто игнорирует, а мне некогда было этим заниматься.
 - Сделаю, - обещает бабушка. И, немного помолчав, интересуется: Ну и как тебе актерская жизнь?
 - Ой, кошмар! Нет, неправильно. ВОСТОРГ! Ну, и кошмар тоже…
 - Ладно, я завтра в Лондоне буду. До свидания, милая.
Немного помедлив, я набираю Пашкин номер.
 - Паш, а ты завтра в Лондон не собираешься?
 - А ты откуда знаешь? Федор сказал?
 - Федора я уже пару месяцев не видела и не слышала. Так, мысли учусь читать на расстоянии.
 - Чего? – туго соображает Пашка.
 - Того. Не удивляйся, если в самолете увидишь двух Арсеньевых и одну Бланк. Ладно, покедова.
Кино и немцы!
«Будем с тобой на связи, Помнишь мой дом на ветру? Точный обратный адрес: Счастье. Собака. Ру!» - ору я во все горло. Далее, без всякой логической связки: «Кода переехал не помню, Наверное, был я бухой, Мой адрес не дом и не улица, мой адрес сегодня такой: ВэВэВэ Лениград ВэВэВэ Точка Ру!»
 - Ты чего? – осторожно спрашивает Барт.
 - Ничего, - прервала я свои почтовые песни. – Поток сознания. В России – разброд и шатания.
 - Что там в правительстве? – живо интересуется Барт.
Я поморщилась: ох уж эти мужчины! Ну какое мне дело до  всех правительств, вместе взятых? Они сами по себе, я сама по себе.
 - Я о гражданах, а не о президентах, - со вздохом поясняю я. – От Катьки ушел муж. Это раз. Завтра она вместе с Настей приезжает в Лондон. Это два. Вместе с ними прилетают Пашка и бабушка. Это три и четыре.
 - Группа поддержки? – невинно интересуется Барт.
 - Скорее, наоборот. Бабушка уже успела позвонить Катьке и промыть ей мозги за непотребное поведение родной внучки.
 - А Кэт здесь с какого боку? – удивляется Барт.
 - Ни с какого, просто у Кэт сегодня счастья нет. Ну что, летим в Лондон?
 - Летим, - пожимает плечами Барт. – А разве у нас есть выбор?
Аэропорт. Я с визгом бросаюсь навстречу  невозможно-гламурной Настене ( белая и пушистая ушанка со стазами, черный пуховик, ладно сидящий по фигурке, черные брючки, белые сапожки), по которой ужасно, безумно соскучилась.
 - А это кто? – интересуется Настёпа, высвобождаясь из моих горячих, не по погоде, объятий.
 - Муж! – с гордостью объявляю я.
 - Стоп, ты же замуж за другого выходила! – недоумевает ребенок.
 - Вот и я о том же! – насмешничает бабущка. Катька и Пашка хохочут.
 - Устами младенца, - констатирует бабушка. – Добрый день, молодой человек, – это она к Барту, - когда мы виделись в последний раз, ваш вид был далеко не такой цветущий.
 - Вы тоже не лучились тогда от счастья, - невозмутимо отбрасывает подачу Барт.
 - Ладно вам, - вступает в диалог миротворец-Павел. – Пошлите, что ли? Я еще номер в отеле не снял.
 - Какой отель?  - возмущается Барт. – К нам!
 - К вам? – удивляются Арсеньева и Панаев.
 - Снова хор Турецкого, - нервный смешок с моей стороны. Нервный – потому что бабуля смотрит на Барта, как учительница на двоечника.
 - У нас огромный особняк – объясняет Барт, попутно вручая Настёне огромный набор Bratz, который примиряет ее с наличием нового мужа у Марты, - сейчас там только мама и Лиз. Если она узнает, что вы были в городе, и остановились в гостинице – обидится смертельно. Куча комнат и прислуги, что именно вас смущает?
 - Кто в особняк, а кто в город, - говорит бабушка, у меня там встреча, и номер в отеле меня уже ждет. Самолет – вечером. Увидимся во второй половине дня.
В особняке Стюартов Настю тут же взяли под свое крыло Мелани, обожавшая детей, особенно девочек, особенно красивых, и Лиззи, обожавшая всё красивое вообще. Ребенка отправили в ванную, а затем с упоением стали строить планы насчет его сегодняшнего досуга. Возникла проблема – язык. Настик в школе его изучал, и с большим успехом, но – третий класс… Примитивно-бытовые темы. Поэтому было решено, что по Лондону Настя будет фланировать еще и в компании Барта.
Проводив хозяев, мы с Катей уединились в маленькой комнате наверху, смотрящей окнами на заснеженный сад. Пашка, провалявшись в ванной целых два часа, заявил, что сюда он не болтать, а работать приехал, и тоже смылся. Так и получилось, что кроме нас и прислуги в доме больше никого не было. И вокруг нас кружился такой разговор, такая безнадега, такие осколки надежд, что в комнату еще неделю нельзя было заходить без дрожи: эмоции, казалось, въелись в обивку стен и мебели…
 - Я не знаю, что мне дальше делать, - потерла уставшие от сигаретного дыма глаза Катька.
 - Как это что? – на пороге комнаты стоял Барт. – Работать! Проверено, помогает.
 - А где Настя? – удивилась я.
 - На колесе обозрения, - ответил Барт, закуривая сигарету, - Лондон смотрят. Оказалось, что она прекрасно понимает все, что ей говорят. После колеса они собрались в Харродс, одежду покупать, и еще что-то, и сказали, что я свободен, спасибо за внимание, но дальше они уже сами. А теперь вернемся к нашей животрепещущей теме. Кэт,  быстро ставь свой балет, и я отсылаю видео в Лос-Анджелес, у меня там куча знакомых. Ты талант, ты веришь мне? Ты не ремесленник, которых большинство, ты Мастер! Поэтому давай-ка ты пока Настю оставишь на каникулы здесь, в Лондоне, а сама соберешь труппу и начнешь репетиции. Я понимаю, что сейчас это кажется невероятно сложным, но сделай только шаг, и ты поймешь, что тебе уже не так тяжело. Хорошо?
 - Ну и накурили! – раздался недовольный бабушкин голос.  – Чаю, - обращается она по-русски к прислуге, и я быстро перевожу. – Ну? – вопросительно смотрит она на бедную Екатерину. – Страдаешь?
 - Ага, - поникнув головой, еле шепчет Катерина.
 -  А ты не страдай! – велит бабушка, красиво присаживаясь в яблочно-зеленое кресло. – Мужчины, как подтяжки – чем сильнее натянутся – тем быстрее вернутся обратно. Вопрос в том, будет ли он тебе тогда нужен.
 - Будет! – упрямится Катька.
 - Все так говорят! – насмешничает бабушка. – А потом удивляются – почему это побитое молью сокровище все-таки вернулось? Ведь оно уже молью побитое, зачем же оно нужно, вокруг других полно – только оглянись!
Внесли чай.
 - Давайте перейдем в другую комнату, - предлагает бабушка: и служанка с подносом дает задний ход. Бабуля действует на всех окружающих, за очень редким исключением, гипнотически: в ее присутствии моментально хочется проверить все пуговицы, вытянутся столбиком и зажечь огонь в глазах: «Чего изволите? Приказывайте!»
Я осторожно тяну Барта, уже направившегося вслед за дамами, за край джемпера.
 - Спасибо, - зарываюсь я в его (литературные каноны требуют написать «плечо». Но какое может быть плечо, если герой ростом чуть ниже Останкинской телебашни?) …, ладно, в его район солнечного сплетения. Некрасиво, непоэтично, а что поделаешь? Таковы традиции реализма.
 Он не понимает, за что «спасибо»? За Катю? А зачем благодарить? Он же не собирается протежировать бездарность.
 - Я не понимаю, за что мне такое счастье, - серьезно, как на исповеди, говорю я, смотря мужу в глаза, - ты …
 Он картинно закатывает глаза к небу, а я обнимаю его еще крепче, и он, поддаваясь моему настроению, садит меня к себе на колени, чтобы наши лица были на одном уровне, нежно приподнимает мой подбородок, и, смотря мне в глаза тем особенным, взглядом, когда из его глаз льется все серебро вселенной, шепчет: «Нет, это ты мне ответь, чем Я Тебя заслужил?»
Вниз мы спустились лишь через час.
В столовой жарко дискутировали бабушка и Катя, а Паша сидя на оттоманке, весь погрузился в ноутбук.
 - Барт! – обрадовался он, - иди сюда, я сейчас предварительный монтаж покажу!
 - Давай подключим к плазме, - предлагает Барт, - так все увидят.
Я зачарованно смотрю в экран. Моя самая любимая сцена из фильма: Скрытые Столетия, Расчетчики, высчитывающие на прозрачных экранах все варианты изменения Вечности, и Нойс, Нойс в готичном черном платье с капюшоном, прямая, как статуя, скрестившая руки на груди. Она выбирает из пяти вариантов только один. И вот на экране появляется Харлан. Нойс, чуть вздрогнув, подходит ближе к монитору, просит повторить. И соглашается на вечную ссылку в далекий-предалекий двадцатый век, потому что она увидела того, кого ждала всю жизнь: СВОЕГО МУЖЧИНУ. А лицо мужчины, помноженное бессчетным ликом мониторов, смотрит на нее и Рассчетчиков, чуть улыбаясь, и глаза его светятся… Нойс осторожно, кончиками пальцев касается его изображения, и лицо ее на краткий миг озаряется небесной нежностью.
 - Вот это да! – приоткрыла рот Катька. Пашка довольно улыбается, и говорит бабушке: Мария Владимировна, каких сил мне стоило уговорить вот этого (небрежный кивок в сторону Барта) сняться в русском фильме! Но, как видите, результат превзошел все ожидания.
 - Красиво, - оценила бабушка. – Не забудьте пригласить на премьеру. Все, дорогие, мне пора. Машина подъедет через пять минут. Ну, - поворачивается она к Барту, - что ж, я вижу, что у вас все серьезно. Вы любите друг друга, и это -  главное. Все, Мартуша, - целует она меня на прощание, - адвокат все сделает за день, не волнуйся.
В дверях она столкнулась с веселой троицей.
 - Ой, - по-детски смутилась Мелани, - это вы?
 - Это бабушка Марты, - вносит коррективы Настя, весело блестя глазами. – А это – мама Барта, он муж Марты, а это – Лиз, она его сестра. Еще есть два близнеца, Джонас и Джонатан, кажется, только их здесь нет, они в Америке.
 - Это я, - подтверждает бабушка Марты, пристально глядя на самого модного автора года.
Настя переводит.
 - Извините, что не приняла вас лично, - улыбается Мелани, - заняты были.
 - Это нечестно! – вопит обиженная Настена, - я не поняла, что она сказала! Мелли, повтори, пожалуйста, а?
Все хохочут.
 - Извините, - тепло улыбается бабушка, - я опаздываю. Была очень рада увидеть, какой замечательный муж у моей Марты.
Вот и верь после этого людям… Лишь минуту назад смотрела на «замечательного мужа», как адмирал на гардемарина.
Наутро Катька с Пашкой улетели. Настю мы собирались привезти в Москву 11 января. День в России, потом – в Одессу, конец каникул. Но жизни, лениво наблюдающей за моим счастьем, очевидно, надоело созерцать, и она приступила к действиям. Боевым.
Утро 9 января. Нас разбудил звонок телефона. Чертыхнувшись,  Барт сел на краю кровати, потирая глаза, в которых еще плескались обрывки сновидений.
 - Кто это? – не раскрывая глаз, спросила я.
 - Мэтт. Из Голливуда. Алло!
Я, зарывшись поглубже в подушки, досматривала сон, в котором скакали серые лошади из вчерашнего мультика про несгибаемого Спирита, когда Барт легонько тронул меня: Марта!
 - Изыди, демон, - накрылась я подушкой.
 - Марта, не спи,  мне скоро уехать надо будет. Новый фильм. Поедешь со мной?
 - А что за фильм?
Он назвал имя режиссера. Я рывком села. Ничего себе! Когда ТАКОЙ режиссер предлагает тебе главную роль в фильме, надо соглашаться, не раздумывая, даже если главная роль – это Букашка-мирно-загорающая-на-залитой-солнцем-полянке. Шучу. Букашек моему красавцу никто предлагать и не собирался.
 - Едем! А Настя? Кто ее в Россию отвезет?
 - Мама, конечно.
Барт ушел по делам после завтрака, а мы решили прогуляться чуть позже,  сидели в столовой, наблюдая сквозь французские окна, как  Настя бегала в заснеженном саду наперегонки с огромным сенбернаром.
 - Мелли, - решилась задать я вопрос моей второй маме, - а как тебе в голову вообще пришла идея твоего романа, а?
Мелани, засмеявшись, тряхнула роскошной гривой волос.
 - Журналистам я всегда отвечаю: приснилось во сне. Это правда, только не вся. Просто   смерть Джона оставила такую дыру в моей душе, что я боялась, что в один прекрасный день вместо меня останется лишь дыра. Мой психоаналитик посоветовал найти себе дело по душе, а я не знала, что ж это за дело такое? Книги читать? Я не могла, просто не могла, и все тут!..
 - У меня было так же, когда мы тогда с Бартом расстались… Извини, что перебила.
 - Дети жили каждый свое жизнью, и я чувствовала, как стремительно утекает время между пальцев. Однажды я долго гуляла по парку. Сыро было, дождик накрапывал, и я увидела  на  мокрой скамейке забытый кем-то  зонтик. Не поверишь, но я смотрела на эту картинку час, не меньше, и мне казалось, что в жизни красивей ничего не видела: зеленый газон, мощеная серым дорожка, зеленая скамейка, черный зонт и дождь, который шел все сильнее и сильнее. Домой я вернулась уже другой. Я поняла, что жизнь продолжается. Что вот мы живем – и слава Богу, что живем, ведь,  пока мы живы – мы короли! А ночью мне приснился сон, тот самый…И я встала, и сразу же написала первую главу. Так все и началось. Когда жизнь закрывает перед тобой одни двери, тут же открываются другие. Надо просто оглянуться, посмотреть…
Разговор прервал звонок. Катя.
 - Арсеньева, все великолепно, ребенок цветет и пахнет, мы тоже, - бодро отрапортовала я.
 - Марта, - безжизненно отозвалась Катя, - твой папа умер. Мама в больнице, сердечный приступ.
- От….чего? Умер? – еле выдавила из себя я.
 - Не знаю, - всхлипнула Катя. – Прилетай.
 - Да.
Я сидела и смотрела на телефон, и сидела, и смотрела, и смотрела, я не знаю, что я там хотела высмотреть, а в голове почему-то крутилась одна навязчивая строчка: «Когда весна придет не знаю», и снова, с самого начала, и так до бесконечности.
 - Марта! – трясла меня за плечи Мелани, -  что случилось?
 - Папа умер, - объяснила я, и на негнущихся ногах стала подниматься вверх по лестнице. В нишах, расположенных по длине лестницы, стояли толстые декоративные свечи. Я смахивала их: одна, вторая, третья, седьмая, почему-то мне казалось очень важным: смахнуть все… А внизу стояла Мелли с остекленевшими от ужаса глазами и прижатыми ко рту руками.

Глава 25.
ЧЕРНЫЙ ЯНВАРЬ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ, РАССКАЗАННАЯ БАРТОМ.
В самолете, который вез нас в Москву Марта, отвернувшись к иллюминатору, всю дорогу молчала. Она не плакала – вот что меня убивало больше всего. Так нельзя – горе надо выплакать, иначе оно превратит тебя в камень. А она молчала. Я сидел рядом и, как последний дурак, не знал, как мне себя вести, что делать?
Аэропорт. Кэт, вся в черном, ненакрашенная, зареванная. Пол, с вечной сумкой через плечо и растерянным выражением лица. Когда-то, когда умер его отец, Марта помогла ему. Сможет ли он помочь ей справиться с утратой: вот что было написано на его лице.
 - Арсеньева, дура, - наконец разомкнула уста Марта, - зачем ты себе силикон в губы вкачала? И когда успела?
 - Да вот, в Москву вернулась, и на следующий день… - изумленно ответила Кэт. Она ожидала чего угодно, но только не нагоняя за неземную красотищу.
 - Ну, и что это значит? Муж ушел, жизни нет – так дай себе хоть силикончик в губы пущу?
 - Ну и что? – возмутилась Кэт-с-губами. – Во-первых, это не силикон, а ( и она назвала какое-то труднопроизносимое слово на «г»), а во-вторых, Мелани значит можно с губами ходить, а мне нельзя, да?
 - Сравнила пень с колодой, - фыркнула Марта, решительно пробираясь между толпой встречающих-провожающих, а мы все покорно почти бежали за ней, со стороны и не сказать, какое горе у девушки, и только наш  взгляд мог увидеть маленькие, но существенные детали: слишком уж ярко блестевшие глаза, слишком уж быстрые движения, все слишком…, - сколько лет Мелли,  и сколько тебе? Ей это нужно для рельефа, губы с возрастом, знаешь ли, теряют упругость, а во-вторых, ей это идет.
 - А мне, значит, не идет? – обиделась Кэт.
 - Нет, не идет! Был красивый рот, а стал стандартный  – как у карпа.  – отрезала Марта.
 - Да он рассосется через пару месяцев! – возопила оскорбленная до глубины души подруга моей жены.
 - Как это произошло?  -  резко, на ходу, впилась в Пола блестящими от напряжения глазами Марта.
 - Выходил из машины. Покачнулся, упал. И все. Врач сказал – лопнул какой-то сосудик в голове. Он не мучился, умер в одно мгновение.
 - Сосудик, - скривила рот Марта. И, как подломленная, села на пол, словно горе во всем объеме обрушилось на нее только-только.
 - Мама? – обратилась она к Кэт, когда мы уже быстро ехали на машине в сторону огромного города.
 - В больнице, -  она безнадежно махнула рукой, - врачи не отпускают ее на похороны. К ней никого не пускают, ее состояние ужасное. Боятся…
 А в огромной квартире с занавешенными зеркалами Марта бросилась к бабушке, которая сидела там, и тут, наконец, дала волю слезам. Кэт, отвернувшись, беззвучно рыдала в плечо Пола.
Потом были похороны. Ирэн  все-таки отпустили из больницы.  Под конвоем врачей. Она стояла, словно палку проглотила, и неотрывно смотрела в лицо лежащего в гробу мужчины.  А ее белое, как мел, лицо было напрочь лишено каких-либо эмоций: пустое, как занавешенное окно, лишь иногда, как тень, пробегала какая-то судорожная вспышка по этим бескровным губам. Подходить к ней с сочувствиями было бесполезно – она ничего не понимала, и весь поток соболезнующих тихим ручьем стекался к Бланк-старшей и Марте, которая поминутно щипала себя за руку, словно желая, чтобы все это оказалось лишь кошмарным сном.
Когда гроб опустили в землю, все присутствующие стали бросать туда комья мерзлой земли. Странный обычай.
 - Пол, -наклонившись, шепотом спросил я боевого товарища, который неотрывно смотрел в разверстую могилу, - а у вас что, не принято кремировать?
 - Кремируют, -одними губами подтвердил Пол, - просто дядя Леша огня всегда очень боялся…
Огня боялся, боже мой! И внезапно мне показалось, что если  мы с Мартой сейчас же отсюда не уйдем, то останемся здесь навсегда! Надо забрать ее, увезти. Где же она? Я отошел от толпы, осмотрелся. Ее нигде не было – вокруг лишь кресты да могилы. Куда она могла уйти? К машинам? На нее это не похоже, значит, почувствовав то же, что и я, просто на пару секунд раньше, она ушла вглубь, подальше от людей. Я набрал номер ее телефона. Ну разумеется, он был отключен!
Это было похоже на кошмарный сон: серое небо над головой, белый скрипящий снег под ногами,  мертвые, черные ветви деревьев, и кресты, кругом одни кресты!
 - Марта! – совсем уж отчаявшись, крикнул я.
Тишина.
 - Марта! Марта!! Марта!!! – бежал я вперед, крича.  И увидел ее.
Она сидела на корточках возле какой-то старой могилы, и неотрывно смотрела на глянцевый овал. Я, засунув руки в карманы,  подошел неслышно. Сел рядом. Машинально посмотрел на фото. И вздрогнул. На меня смотрела…Марта, со старомодной прической, но Марта!
 - Прочитай, - безжизненным голосом попросила Живая Марта, показывая пальцем на прямоугольник под фото Умершей Марты.
 - «Каролина Владимировна Полонская. 1895 – 1942 г.г. Скорбим, любим, любим, любим. Дети, внуки, правнуки.»  Сорок семь лет всего прожила, надо же. Это что, твоя родственница?
 - Нет, - смотрела куда-то вглубь Марта, - не родственница. Это я. Послушай! – отчаянно вскрикнула она, глядя на мое вытянувшееся лицо,  - ты сначала послушай, а потом делай выводы, хорошо? Я сама сначала думала, что схожу с ума…
 - Почему ты мне  не говорила об этом раньше? – спросил я ее после минутной паузы, возникшей по окончанию этого фантасмогорического рассказа.
 - Боялась, что не поверишь, - сглотнула ком в горле моя испуганная жена.
 - На свете много есть такого, друг Горацио, - устало процитировал я Шекспира. – Верю. Тебе я всегда и во всем верю, иначе и быть не может. Наверно, где-то в Америке есть еще и моя могила. Джорджия, говоришь?
 Она кивнула, высоко закинув голову, чтобы сдержать рыдания.
 - Будем в Штатах, поищем..Пойдем?
 - Пойдем, - встала Марта. На прощание она нежно дотронулась до фото, что-то прошептала ему,  горько улыбнувшись, и мы ушли.
 - Обещай, что эти дни будешь ночевать у Кэт! – требовал я у Марты, которая стояла в аэропорту, как растерянный ребенок. Видит Бог, как мне трудно было уезжать, оставив ее в таком состоянии. Со мной она, разумеется, улететь не могла, траур, да и не могла она, физически не могла. Она не ответила, все смотрела на меня тоскливыми, как у больной собаки глазами. Я, быстро сглотнув ком в горле, обнял ее, почувствовав, как быстро-быстро бьется ее сердце. Ох уж это сердце! В первые дни наших совместных  ночей (да уж, выразился!) его тревожный перестук не давал мне спать, и, помнится, я спросил у нее, не болит ли оно у нее? «Глупенький!» -  весело рассмеялась тогда она, - «просто у женщин сердце бьется быстрее, чем у мужчин!»
 - Пол, обещай что будешь с ней! – требовал я у Пола. Похоже, превращаюсь в супостата и тирана, а что мне, скажите на милость, оставалось еще делать? Они смотрели на меня, как двое детей дошкольного возраста на маму, уезжающую в дальнюю  и долгую командировку.
 - Да я же ненадолго, - все пытался я пробудить в ее глазах хоть какие-то искры жизни, но все тщетно. Можете себе представить, с какой тьмой в душе я садился в самолет…
 - Мэтт, - сказал я в Лос-Анджелесе, - я подписываю все контракты, и сегодня же улетаю, идет?
 - Ты что, упал? – как на больного, посмотрел на меня голливудская звезда класса А. – Да тут за эту роль такую бойню устроили, 50 претендентов, и все далеко не первый год в кино снимаются, не сходи с ума, кастинг завтра, очнись, Стюарт, ты в Америке, добро пожаловать на нашу фабрику кошмаров! Твоя очередь – через два дня!
 - Ладно, - очень быстро согласился я, - кастинг – и я улетаю!
 - Да погоди ты! – пытался вернуть меня на сожженную солнцем землю Калифорнии Мэтт, - подожди хоть день!
 - И секунды ждать не буду, - пообещал я, - утвердят – хорошо, нет – ну, плакать точно не буду. У меня жене очень плохо, - зачем-то сказал  я ему, - отец умер.
 - Понимаю, - медленно произнес Мэтт. Отличный парень, без закидонов. – А когда ты женился? – спохватился он.
 - Недавно, - признался я.
 - Любишь?
 - Больше, чем жизнь.
 - Значит, по-настоящему любишь, - подвел итог Мэтт, - повезло тебе…
Глава 26.
В КОТОРОЙ ВСЕ СТАНОВИТСЯ С НОГ НА ГОЛОВУ.
Первый день без Барта.  Приходила бабушка, сидели, смотрели старые фото, рыдали. Приходила Катька. Сидели, смотрели друг на друга, рыдали. Приходил Пашка. Сидели, смотрели в окно, не рыдали. Звонила в больницу, где сказали, что все по-прежнему, то есть плохо. Звонил Барт, рассказывал, что ждет кастинга. Звонила Мелани. Рыдали. Звонили миллион папиных и маминых знакомых, рыдали. В общем, второй день без Барта встретил меня моей опухшей физиономией в зеркале. Плевать. Кухня. Джезва. Кофе. Настенный календарь. Какое сегодня число? 13 января. Старый Новый Год. В это день мы всегда пекли мясной пирог с монеткой внутри, кому попадется, тому и счастье. Еще завтра начинается учеба у Насти. Лиз должна была  вчера привезти ее в Одессу. Стоп, 13-е? Позвольте, а как же..? Я кинулась к сумке, достала заветный календарик с крестиками на числах, стоп, а где же мои критические дни, извините за грубую прозу жизни? Они всегда, всю жизнь  были точны, как английская королева, приходили строго в одно и тоже время – 11.00 и число – 10-е. Не поняла… Нахмурив брови, я позвонила Арсеньевой.
 - Да! – после трехсотого гудка наконец ожил телефон.
 - Кать, от чего может быть задержка?
 - У меня – от беременности. Была. Правда, говорят, что от стресса тоже могут запоздать.
 - Были стрессы, а опозданий не было.
 - Та-ак, - потянула Катька, - давай-ка завтра на УЗИ сходим в тот центр, где я Настю рожала.
 - А тест?
 - Тест, - презрительно фыркнула многоопытная Арсеньева, - скажешь тоже,  врут они часто тесты твои. Короче, сегодня я ночую у тебя, понятно? Возражений не принимаю. А с утра пораньше едем туда, и все узнаем.
14 января. Огромный медцентр. Женщины с животиками разной степени округлости. В кабинет УЗИ  мы попали через час.
 - Да, есть плод, - подтвердил врач, водивший по моему животу круглым и мокрым приборчиком, похожем на шариковый дезодорант.  – Три с половиной недели.
 Из кабинета я вышла оглушенная, сжимая в руках глянцевую бумажку: мутно-черная картинка с неясными белыми загогулинами.
 - Как не вовремя, - прошептала я, заворожено уставившись на плакат, рассказывающий о лечении молочницы.
 - Дети, болезни и налоги никогда не бывают вовремя, - профилософствовала Катька, - такова жизнь. Ну, пойдем становиться на учет. Или в Англии это сделаешь? Где рожать хочешь?
 - Нет, только не Англии, - содрогнулась я. При всей моей любви к этой прекрасной стране, медицина там была ужасающей.
 - Ну, тогда пошли.
У регистраторской стойки Катька узнала, что врач, принимавший ее роды, эмигрировал в Израиль.
 - Везет, как утопленнику, - громко пожаловалась она симпатичной регистраторше. – И к кому теперь?
 - Как к кому? – изумилась регистраторша. – Конечно, к заведующему, Баратынскому Алексею Александровичу, к нему очередь, правда, на год вперед расписана, а вдруг повезет?
 - А вдруг повезет? – загорелась Катька, таща меня за руку на третий этаж, где находился кабинет чудо-заведующего. Заведующий отсутствовал.
 - Совещание, - приветливо сказала уборщица в белоснежном халате, - скоро будет.
Скоро растянулось еще на час.
Наконец в конце коридора показалась целая толпа людей в зеленых халатах. Впереди, как рыба-лоцман, быстро плыл высокий мужчина, на ходу промывая мозги какому-то студенту-практиканту.
 - Вы, родной мой, не с лабораторными мышами работаете, а с людьми, черт бы вас побрал!
 - Александр Алексеевич! – поднялась с места Катька.
 - Вы мне? – очень удивился гроза студентов.
 - Да, вам! – храбрилась Арсеньева.
 - Я Алексей Александрович.
 - Ой…
 - И? Говорите быстрей, девушка, милая, у меня времени вообще нет!
 - Вот, хотим, чтобы вы наблюдали ее беременность! – и Катька царским жестом показала на меня, нахохлившуюся, мол, смотри, какое к тебе, супер-пупер ты наш, счастье привалило.
 На меня наконец соизволили взглянуть. И тут что-то стало неуловимо меняться в лице уверенного в себе и в жизни мужчины – оно вздрогнуло, словно чуть раздвинулись шторки на наглухо занавешенном окне. Я вздрогнула. Чем-то он неуловимо был похож на Барта…
 - Фамилия? – негромко спросил он.
 - Бланк! – рявкнула я, которую вся эта затея уже начала дико раздражать, домой хотелось.
 - Бланк? – переспросил он.
 - Да, - подтвердила Катька.
 - Пройдемте, - и он, жестом отпустив  недоумевающую свиту, быстро открыл дверь кабинета.
 - Давайте, - нетерпеливо протянул он руку, и оробевшая Катька протянула ему листочек из кабинета УЗИ.
 - Снимок!
Дали и снимок.
Он внимательно изучил их. Затем неожиданно спросил: Ира Бланк вам кто?
 - Мама, - переглянувшись с Катькой, недоуменно ответила я. Он что, с мамой знаком?
Как оказалось, более чем. Даже слишком знаком. Близко. Интимно. Роман у них был, в мединституте. И теперь он утверждает, ЧТО Я ЕГО ДОЧЬ!!!
 - Да вы что, больной?! – с воплем подскочила я с места. – Идите, лечитесь, а у вас я больше и секунды  не задержусь!
 - Вот! – развернул он фото в деревянной рамке лицом ко мне.
Катька сдавленно охнула. Я, не мигая, смотрела на лицо, которое показалось мне очень знакомым. Да ведь это я! Черт, черт, черт!
 - Это моя мама, - спокойно объяснил врач. – Доказательства еще нужны? Хотя, конечно, генетическую экспертизу нужно провести, что мы сейчас и сделаем. Оксаночка, - снял он трубку телефона, - зайди ко мне, срочно, с материалом.
Мне терли ватным тампоном за щекой, я сидела, вообще не понимая, на каком свете я нахожусь, а Арсеньева, забравшись с ногами на диван, смотрела на меня с такой жалостью, что слезы на глаза наворачивались.
 - Результат будет завтра, - не отрываясь, смотрел он на меня, - как ты себя чувствуешь?
 - Волщебно, - попыталась я усмехнуться резиновыми губами, - и мы, кажется, на «ты» еще не переходили.
 - Как мама? – внезапно спросил он.
 - Еще лучше, - горько усмехнулась-таки я. – Лежит в больнице. Сердце. А МОЕГО папу похоронили всего пару дней назад. Прощайте. Знать вас не хочу. Идем, Кать.
 - Не, ну это вообще!.. – обалдело трясет головой Катька, когда мы, словно за нами гналась стая волков, опрометью выносимся из больницы и залетаем, как в бункер, в мою машину. – Ну, и как? Что ты об этом думаешь?
 - Это бред! – почти кричу я. – Без Питта.
 - Да, Питтом тут и не пахнет, - соглашается Катька, - сплошной бред… Поехали со мной к моим архаровцам? Тебе сейчас лучше не быть одной. Поехали?
 - Давай, - вяло согласилась я.
 - Кать, - спросила я, когда мы подъехали к театру, - ну не верю я ему! Такого быть не может! Вот смотри – я родилась 16-го, да?
 - Да.
 - Девять месяцев, да?
 - Да. И что с того?
 - Значит, в июле? Ну, меня…
 - Сделали, - хохочет Катька.
 - Ну да – хохочу я в ответ, - хорошо, хоть не пальцем!
Минут пять, не меньше, нас сотрясает нервный смех. Вытирая салфетками наш вдребезги расплывшийся макияж, мы  уже угрюмы и сосредоточенны.
 - Ну ты сама подумай, - говорит Катька, быстро-быстро рисуя лицо на лице, - а зачем ему тебе врать? Смысл?
 - Нету, - соглашаюсь я.
 - И эта фотография, - бормочет аналитик Арсеньева, нанося прощальные взмахи кисточкой, - ведь правда – одно лицо.
 - Одно лицо, - скривилась я, - многовато одинаковых лиц…
 - В смысле? – настораживается Катька, забыв про блеск для губ.
 - На кладбище, когда папу… Я тогда отошла от всех, не могла там больше быть, этот звук, когда гроб заколачивают… Я зашла в дальний угол кладбища, по-моему, туда только сторож и заходит, раз в сто лет, - рассказывала я,  мысленно воскрешая ту картинку: кресты, галки, серая акварель неба, кладбищенский памятник Каролине, и Барт, напряженно смотрящий на ее фото, - и просто встала на месте. Сил не было… Случайно посмотрела на памятник передо мной. И увидела…могилу Каролины Полонской, в замужестве Андреевой. Черт, фамилия, как у папы…Барт тоже видел. Помнишь,  я к психиатру ходила, когда у меня озарения были?
 - Помню, - глядя мне в лицо глазами, полными слез, выдавила Катька.
 - Знаешь, она ведь умерла в сорок втором. А Келли, ну из второго озарения, умерла в 1962 году, в двадцать лет!!! Значит, получается что? Она родилась в тот год, когда умерла Каролина!!!
 - Точно, - выронила из рук косметичку Катька, - ой, мамочки…
 - Вот тебе и мамочки, - нахохлилась я. – Скорей бы уже Барт приехал, мне тошно без него, не могу!
 - Приедет, - грустно глядя перед собой, тихо сказала Катя, - твой-то приедет… Слушай, - встрепенулась она, - мы -  две идиотки! Мы не о том думаем! У тебя же ребенок будет, вот о ком надо думать, а не о всяких там… Костя! – вдруг заорала она, да так, что я подпрыгнула на месте, а бедный танцор чуть не выпрыгнул из штанов, - ты куда это собрался?
 - За…минералкой, - пролепетал бедный Константин, он же один из лучших танцоров России.
 - Я тебе щас эту минералку, - пообещала Баба-Яга, вылезая из ступы, - знаешь, куда засуну? За работу, времени и так ни хрена не осталось.
 - Барт, милый, - так и заискрился  от чувств мой мобильный, когда прозвучал-таки такой долгожданный звонок, - Барт, когда ты приедешь?
 - Завтра, - пообещал он, -  билет у меня уже в кармане. – Как ты?
 - Я…- и выпалила то, о чем хотела сказать НЕ-по-телефону, - у нас… Беременная я!
 - Я… Это правда?!
 - Сегодня делали УЗИ. Правда.
 - Черт, я бегу менять билет! К черту фильм!
 - Стой! – заорала я так, что танцоры, гоняемые по сцене, как овечки беспощадным волком по имени Катя, остановились.
 - Да я не вам, танцуйте! –  милостиво разрешила я. – Ты, там, стой! Барт, ты меня слышишь? Пройди кастинг, ты меня понял? Это ведь важно! Пожалуйста, один день ничего не решит! Ты меня слышишь?
 - Не глухой, - его голос внезапно стал так четко слышен, будто он стоял в соседней комнате, - понятно. Я тебя люблю, ты меня слышишь?
 - Слышу, - впервые со дня смерти папы я счастливо улыбнулась,  - я тоже, пожалуйста, только приезжай быстрей, мне без тебя  плохо…
 - Раз-два-три, - влетал к потолку голос атаманши-Катьки, -  раз-два, поворот, скольжение, так, молодец Костя…
 - Музыку слышишь? – спросила я у Барта.
 - Слышу, - его улыбка протекла сквозь телефон, как вода, и уютно устроилась у меня возле сердца, - наше танго…
 - Да,  Катя сейчас  репетирует историю Вари и Саши. «Дети Арбата». Моя любимая книга.
 - Не читал, - с сожалением сказал мой начитанный муж.
 - Дома есть, прочитаешь.
 - Черт, хорошо, что напомнила! Я сейчас зайду к Патрику, покажу ему Катькино видео. Я тебя люблю!
 - Нет, это я тебя люблю! – теперь моя улыбка летела к нему через океан.
Следующий пункт назначения – больница. Склиф. Кардиология. Платная палата. Розовые занавески на окнах. Красные розы на столе. И серое, как небо над Лондоном, лицо моей мамы, такой красивой, такой цветущей еще полмесяца назад. Я, задержав рыдания, осторожно подошла к ее кровати. На меня смотрели абсолютно пустые глаза той женщины, которую сложно было назвать моей мамой – от МОЕЙ мамы там не осталось ничего, ни-че-го! Схватившись рукой за горло, я яростно, как мочалкой, терла его, чтобы остановить тот водопад слез, который рвался наружу. «Жалко ее, красивая, -  вспомнила я случайно услышанный разговор двух медсестер, - а такое горе… Зря ее пустили на кладбище, перед похоронами она хоть людей узнавала, а теперь – все… Считай, что не жилец».
 - Мам, - сдавленным голосом позвала ее я, сев на стул возле кровати.
Никакой реакции.
 - Сегодня Катя взяла меня на репетицию. Она ставит такое шоу! Мастер и Маргарита, Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда,  - сгорбившись, монотонным голосом перечисляла я героев. А что ей надо было сказать? Что мне до сих пор не верится, что папы, самого лучшего в мире человека, которого я любила всемеро меньше, чем он заслуживал, нету? Что мне физически плохо без Барта, и каждая секунда без него кажется вечностью? Что сегодня в роддоме объявился новый папаша? – Катя Татаринова и Саша Григорьев, Саша Панкратов и Варя Иванова… Мам! – со слезами в голосе воскликнула я. – У меня будет ребенок!
Так же на новость отреагировала бы и стена. Рекции – ноль.
 - Ну, ладно, мамуль, - вытирая слезы, я решительно поднялась со стула, подошла к ней, нагнувшись, поцеловала, поправила край одеяла, - я пошла. Завтра буду. Я тебя люблю.
Закрыв за собой дверь, я стекла на пол прозрачной лужей из всех моих невыплаканных слез, как моя любимая Амели Пулен.
Дома меня дожидался Пашка.
 - Ну где тебя носит? – сердился он, приплясывая перед закрытыми воротами, - мобильный не отвечает, в городской квартире – нету, в Ильинке – нету, стой тут, мерзни, зима, между прочим, на улице.
 - Паш, я тебя люблю. Ты самый лучший друг в мире. Это раз. Мы с утра с Катькой ездили в больницу, у меня будет ребенок. Это два. А чего ты меня стоишь и ждешь?
 - К Федору пора. Смотрим фильм. В узком кругу. В феврале стартуем. Сейчас – массовая реклама. Не слышала? Ребенок?????!!!!!!!!
 - Где? Я телевизор не смотрю, радио не слушаю, в Сети ищу только то, что мне нравится.
 - Ребенок?????!!!!!!!!
 - Ребенок. А что, вполне естественное явление.
- Марта! – крепко-крепко обнял меня Пашка.
Так мы и стояли, обнявшись, а снег кружил над нами, превращая дом, сад и нас, грешных, в произведение искусства.
«Мосфильм». Я с наслаждением вдыхала тот неповторимый запах, присущий киностудиям. Я называю его «запахом талантов и надежд». Посчитайте, сколько фильмов было снято, сколько гениальнейших людей проходило по этим коридорам, оставляя отблеск от своего света на стенах…
 - Мартышка! – обнял меня Федор. – Я был на похоронах. Не приносил свои соболезнования тогда и не буду сейчас – этому соболезнования не помогут. Ты держись, хорошо? Я прошел через это…
Я кивнула. Он прав. Сама ненавижу, когда тебя твоим же горем бьют, как копьем, по открытой ране, прикрывая копье нежным шелком сочувствия. Я не вижу шелка, я вижу сталь… Наверно, я неправа, но я чувствую именно так.
 - А Барт где?  - спохватился Федор.
 - В Штатах. Кастинг у N.
 - Епс, а что мы тут тогда все делаем? – недоумевающее спросил Федор у Алекса.
Алекс не знал, что мы тут делаем. Разговариваем, наверное.
 - Читали, как в Сети изощряются? – весело поинтересовался Пашка у режиссеров.
 - Да ну их нах.! – коротко, но выразительно объяснил свою жизненную позицию Федор.
 - Ну, давай Мартышка, хоть интервью дашь, а?
 - На пресс-конференции дам, - отмахнулась я, - с Бартом все будет интереснее.
На том и решили.
Мы с Катькой сегодня решили переночевать в квартире …родителей? Как назвать ту квартиру, в которой раньше была семья, а теперь – нету ничего и никого, ведь Рикки я забрала к себе на дачу? К нам обещал присоединиться Пашка. В общем, вечер намечался семейный. Я нагрузила целую тележку продуктов в супермаркете и, двигаясь к кассе, притормозила возле полки с шампунями.
 - Смотри, она! – жарко зашептали у меня за спиной. Я оглянулась. Мне тоже интересно было посмотреть, как сказала бы Настя, кто же там бродит по супермаркету знаменитый такой. 
  - Нет, не она! Волосы другие! – сказали уже нормальным голосом.
 - Что волосы? Перекрасилась, и все!
 - Девушка, - наконец до меня дошло, что говорили обо мне.
Девушка вопросительно подняла брови.
 - Извините, - окончательно стушевались двое молодых и симпатичных юношей лет этак …до двадцати. – Это вы играете в новой фантастике, которая скоро в прокат выходит?
Девушка скромно потупила глазки и призналась: Ну, я.
 - Круто! – оживились любители фантастики. – А автограф дадите?
На толстенном конспекте одного из ребят я издевательски нашкрябала «От девушки, которая- играет- в- фантастике-которая-скоро-в-прокат-выйдет. Удачи))))))»
 - А правда, что вы со Стюартом…? – окончательно осмелели ребятишки.
 - Правда, - подтвердила я, - он – мой муж.
И, посмеиваясь, покатила тележку дальше к кассе. Тяжеленные пакеты до квартиры дотащил Пашка, у которого, видно, сегодня судьба была такая – торчать под дверьми и воротами.
 - Патуля, у меня сегодня автограф взяли! – гордо призналась я,  отбивая мясо. Ужин – куриное филе с ананасами и сыром.
 - Молодец! – непонятно кого похвалил Пашка.
 - Ты молодец, - сказала я, - без тебя бы не было ничего – ни фильма, ни Барта, ничего.
 - Вы отлично вместе смотритесь, - задумчиво посмотрел на меня мой крестный фей, - еще тогда, в Юте, когда вы впервые встретились, помнишь?
 - Этого я никогда не забуду…
 - Между вами сразу же проскочил такой  электрический разряд, что опасно было близко стоять – а вдруг убъет? Вы рождены друг для друга.
 - А без тебя все равно бы ничего СЕЙЧАС не было, - упрямо твердила я.
 - Да, я – гений! – гордо выпятил грудь Пашка. – Сейчас начну с безумным видом носиться по квартире, нервно наматывая на палец клок волос, высиживая, как курица яйцо, очередную мысль, которая поставит на колени передо мной весь мир!
В гордого гения полетел помидор. В великую актрису – кусок ананаса. Затем – почти весь продуктовый набор.
-Что тут еще за Ватерлоо? – на пороге кухни стояла голодная и злая Арсеньева.
Пришлось все готовить и убирать в режиме ускоренной съемки. Насытившись и став белой и пушистой, Арсеньева вдруг захотела посмотреть старые фото из Юты.
 - Они на антресолях! – вспомнила я.  – Кто полезет?
 - Я, конечно же, - отозвался Пашка. – Где лестница?
 - Блин, ну у вас тут и хлама! – недовольно чихнул Гигиенишвили. – В каком они углу, чтобы я знал, с чего начинать раскопки.
 - В левом, кажется, - неуверенно протянула я.
Спустя пятнадцать минут на пол полетели мои старые лыжи, мамина древняя дубленка, какая-то синяя тетрадка, и – ура!!! – фото.
- Закидывай обратно, - велела я. – Кать, помогай, у тебя проблем с ростом нету.
 - Лови! – первой на антресоли впорхнула дубленка. С подлыми лыжами пришлось помучиться.
 - Март, это что, тетрадь по математике? – насмешливо поинтересовался Пабло. – За третий класс?
Я фыркнула. За  «математические таланты»  родители величали  меня не иначе, как «Софья Ковалевская», и был такой эпизод – я куда-то зашвырнула тетрадь с двойками. Раскрыв ее, я нахмурилась. Вчиталась. И застыла на месте. Захлопнув тетрадь, я прошла на кухню, где мои веселые друзья мыли посуду. На столе лежали, как ворох разноцветных бабочек, фото.
 - Катя, это правда. – жестко сказала я разом притихшим друзьям. – Он не врал. Просто мама сама не знала. Все произошло практически в один день.
 - Ты о чем? – спросил меня Пашка, глядя, как Катькино лицо становится белым.
  - Я себя персонажем бразильского сериала чувствую, вот о чем я! – с какой-то непонятной злостью процедила я. – «Санта-Барбара» отдыхает!
 - Может, расскажете? – миролюбиво предложил  Пашка. – О Бразилии и диких обезьянах…
 - Читай, - безразлично бросила я тетрадь-бомбу Пашке. – Рассказывать не буду, всему есть предел.
 - Вслух? – уточнил Пашка.
 - Вслух, - раздраженно ответила Катька, - мысли я еще читать не научилась.
                Содержимое тетради-с-секретом
19 ноября 1978 года. 18.00. Вот, решила рассказать все, что в душе накопилось. Я счастлива! Я неправдоподобно, сказочно, безумно счастлива!!!! Сегодня Лешка пригласил меня в кино. Самый красивый парень факультета, я не верю! Подробности – потом, сейчас надо собираться
2.45. Мама на гастролях, и я этому рада, нету комендатского часа. Что тебе сказать? Сегодня я была в сказке. Я была принцессой, которую нашел принц! Он признался, что хамил мне нарочно, чтобы я не заметила, как он в меня влюблен, и он думал, что у него нет ни единого шанса, ведь вокруг меня так много поклонников (так и сказал!), а я краснела, и не могла ничего толком сказать, и чувствовала себя такой глупышкой! Ведь он мне сразу понравился, с первого же дня учебы!
20 ноября 1978 года. Ой, что сегодня было в университете! Мы вошли в аудиторию, держась за руки, и все разговоры стихли, будто кто-то невидимый вдруг выключил звук. Все пялились на нас так, будто мы были неграми в бусах из ракушек. Смешно! По-моему, сегодня никто из девушек не учился, все были заняты исключительно перешептыванием.
23 ноября 1978 года. Можно ли умереть от счастья?
3 декабря 1978 года. Меня эта учеба скоро с ума сведет. Сложно, безумно сложно… Хорошо, что у меня есть Леша, его голова соображает за двоих. Он мне помогает. И я его люблю до безумия!
14 декабря 1978 года. Знала бы, что меня ждет  - в жизни бы не поступила в медицинский!!! И не встретила бы Лешу… Нет уж, все правильно. И профессия правильная, и будущий спутник жизни – тоже. Мы договорились пожениться в следующем году, в июне. Представляю себе лицо мамы!
31 декабря 1978 года. С Новым годом! С Новым счастьем! Хочу пожелать только одного – чтобы все было так, как есть, ведь лучше уже не придумаешь!
3 января 1979 года. Мама дома, и нам приходится быть очень осторожными. Скучно! Домой в 22.00, право же, даже не смешно! Скорей бы замуж!!!!
15 января 1979 года. Вот у меня появился еще один поклонник. Зовут – тоже Алексей. Алексей Андреев. Его не назовешь красавцем, но что-то в нем есть, настоящий мужчина. Каждый вечер сидит у моего подъезда на лавочке, и смотрит на меня тоскливыми глазами, мне даже неловко становится… Но люблю я моего Лешу!
23 января 1979 года. Сегодня я стала женщиной….
3 февраля 1979 года. Дочитала «Сагу о Форсайтах». Бедная Флёр!!!! И я ненавижу эту дуру Ирен!!!
23 февраля 1979 года. Этот день и ночь мы провели вместе. Волшебно! Скорей бы замуж!
8 марта 1979 года. Леша-второй сегодня вручил мне, переминаясь с ноги на ногу, огромный букет нежно-розовых, как рассвет роз. Это надо было видеть – снег (ну, какое солнце в женский день!), его растерянное лицо, смотрящее на меня чуть ли не с мольбой, и я, почти убежавшая от него. Мне почему-то было очень стыдно, будто я его предала, но я ведь не давала ему ни малейшего повода. Как там говорится «Не виноватая я, он сам пришел!»И все равно настроение было испорчено на весь день.
24 марта 1979 года. Все хорошо. Только наука с каждым днем становится все труднее и труднее.
17 апреля 1979 года. Мне не нравится Ленка Соболева. Она слишком уж явно симпатизирует Леше. Демонстративно. Короче, эта дура ему просто проходу не дает! Я злюсь, а он смеется, и это меня злит еще сильнее.
4 мая 1979 года. Что-то не так… Нет, все нормально, но меня мучает непонятный страх. Я боюсь, что мы расстанемся, до дрожи боюсь…
12 июля 1979 года. Накаркала. Сегодня я решила после магазина пойти к нему. Открываю дверь ключом, который он мне сделал еще в начале года… В общем, в кровати…
 - Тут все слезами залито, - поднял напряженное лицо Пашка.
 - Читай, - безнадежно сказала Катька, - черт, как все плохо….
…был Леша и Соболева. Я ушла. На прощание я швырнула ключи в зеркало. Все в огонь…
13 июля 1979 года. Я сказала маме, что в институт больше не пойду. Тяжело. Был шторм. А потом меня позвали сниматься в кино. Я хочу умереть.»
15 июля 1979 года. Сегодня я села рядом с Лешей-вторым. Правда, он уже не второй. Теперь у меня только один Леша. Я сказала, что я свободна. Потом мы поднялись ко мне в квартиру. Потом… Я слышала, что парням нельзя позволять ложить себя в койку в первый же день, но я ни о чем не жалею. Все, прощай, старая жизнь! Прощай, дневник!»
 - Теперь все ясно, - я нервно ходила по кухне, а Катька с Пашкой, как два котенка, провожали меня глазами, - все ясно…
 - Что ясно? – скрежет ключа в замке, и  Барт на пороге.
 - Барт!!!!!!!!!!!! – кинулась я к нему, он нежно прижал меня к себе, поцеловав в макушку. – Барт, ты же говорил «завтра»!
 - Да я же из Анджелеса говорил! А сегодня уже завтра. На часы посмотри.
 - Три часа ночи, - потерла глаза Катька, - все, френды, я – спать!
 - Завтра – фильм! – строго предупредил Пашка. – В час  дня!
 - Буду! – отрапортовала Кэт.
И друзья ушли. А я, прижавшись  к самому лучшему человеку на земле, тихо сказала: «С днем Рождения!»
 - Ты первая, кто поздравил, - улыбнулся Барт.
 - Иначе и быть не может, - процитировала я его любимую фразу. – Сейчас будет подарок!
 - Самый лучший подарок – это ты! А лучше тебя может быть только НАШ ребенок.
 - Ой, - мои глаза наполнились слезами, - ой. Барт, ты же не думаешь, что я истеричка – все реву да реву?
 - В твоем состоянии странно было бы, если бы ты хохотала, - засмеялся Барт. – А теперь – рассказывай!
 - В общем, - набрала я в легкие побольше воздуха, - тут без тебя такой винегрет получился…
 - Мне это и раньше в голову приходило, - невозмутимо заявил Барт, когда мой рассказ-мыльная-опера закончился.
 - Не поняла, - нахмурилась я.
 - Да тут и понимать нечего, - посадив меня к себе на колени и прижав мою бедную, набитую всякой всячиной голову к груди, объяснял он, - все началось с Лиз, вернее, с ее глупых фантазий, питаемых школьным курсом биологии. Но когда я увидел глаза твоей бабушки, у меня точно что-то в мозгах замкнуло, карие глаза! Ты мне показывала фото отца и матери, у отца – голубые, у матери – карие! Конечно, доминантой может быть не только карий цвет глаз, но откуда у ребенка, у которого бабушка и мама кареглазые, а отец – голубоглазый, как и все его родственники, зеленые глаза?  Это противоречит природе! Поедем  в больницу сегодня? К биологическому отцу?
 Меня передернуло, и я заявила ему, что не тот отец, кто зачал, а тот, кто воспитал, и с этим кадром в зеленом халате я не имею ничего общего, спасибо!
 - Спасибо ему, - задумчиво сказал Барт, глядя, как за окном занимается заря, - значит, судьбе было угодно так, чтобы от этих отношений родился ребенок…Самый красивый ребенок в мире, да?
Но ребенок уже спал, чувствуя себя самым… защищенным ребенком в мире.

Глава 27.
МЕЖДУ ПИТЕРОМ И МОСКВОЙ.
В машине звучали 15 steps Radiohead. Я подпевала, а  Барт иронизировал,  что  только под влиянием водки мой голос становится лучше и чище. Швырнув в него влажными салфетками, я продолжала распевать и притопывать ногой в такт, а Барт снова смеялся и говорил, что я сейчас днище машины проломлю, и буду ногой по мостовой стучать.
Перед «Мосфильмом» мы заехали еще в одно место. Нас там ждали – у бабушки знакомые есть везде и всюду.
Потом был Склиф.
А потом – показ «для своих». Первое ощущение от «Я-на-экране» - жутковатое. Как будто приоткрылось пелена Зазеркалья, и оттуда девушка, удивительно похожая и одновременно НЕ—похожая, как отражение в озере, на меня, ходила, как я, говорила, как я, улыбалась и грустила, как я, а Я настоящая сидела и смотрела на эту фантасмагорию, открыв рот. Боюсь, что тогда, в первые минуты появления Нойс,  я не оценила по достоинству мастерство всей нашей огромной команды. А потом был танец, поставленный Катей, и я с головой погрузилась в фантастический мир, придуманный Азимовым и воплощенным в жизнь Павлом и Федором. Финальные кадры. В зале – тишина. Затем мы все, как один, встаем, и хлопаем в ладони. Мы аплодируем гениям, создавшим это чудо. Мы аплодируем всем: от режиссера до водителей, ведь все мы влили в этот шедевр не один литр своей крови.
 - Я чувствую себя так, будто ребенка родил, - признается мне раскрасневшийся Пашка, когда мы едем в Пушкинъ, отмечать два великих события: рождение фильма и рождение Барта.
 - Паш, ну признайся честно, ты такого ожидал? – наседает на сценариста хореограф.
 - Нет, - признается Пашка, обводя всех нас, набившихся в огромный лимузин, вызванный Федором, влюбленными глазами. – Понимаете, когда я писал, мне казалось, что энергия собирается на кончиках моих пальцев и струится на клавиатуру текучими, как картины Дали,  прозрачно-зелеными каплями…
Молчание. Все представляют картинку, нарисованную Павлом, в действии.
 - Надо бы записать, - задумчиво достает свой смартфон Марина, - красиво…
 - А когда я увидел ЭТО, - как ни в чем не бывало продолжает Пашка, - я ошалел. Нет, я знал, что картина, нарисованная Федором, будет прекрасна. Но я не представлял, НАСКОЛЬКО то, что нарисовало мое и Азимовское воображение, преобразится при помощи съемки, музыки и актеров, а ведь это не первый мой сценарий! Ребята, я говорю вам, как профессионал – мы создали шедевр!
 - Андрей, - жмет руку владельцу ресторана Федор, - давно не виделись!
 - Очень рад, - чуть улыбнувшись, склоняет голову набок Деллос, - когда твой фильм стартует, Федор? Я жду не дождусь, очень люблю Азимова.
 - В конце января, - сообщает Федор, - реклама уже крутится вовсю.
 - Видел, - улыбка Деллоса становится мягче, - очень красиво. А это Нойс и Харлан? – с интересом смотрит он на меня с Бартом.
 - Они же влюбленные – и в фильме, и в жизни, - поясняет Федор.
 - И муж с женой, - добавляет Барт. – Мы сегодня расписались.
 - Так ты теперь Стюарт!!! – обнимает меня Федор.
 - Да,  - счастливо улыбаюсь я,  - первая из моего рода, кто нарушил семейную традицию.
 - Бабуля не убьет? – поинтересовался Пашка.
 - Ей сейчас не до преступлений, - помрачнела я.
 - Марта, - придвигаясь поближе ко мне, тихо говорит Пашка, - ты чего это вдруг? Вздумала терзаться из-за того, что папа недавно умер, мама в прострации, а ты, вся такая нехорошая, в ресторане сидишь? Выкинь эти мысли из головы, я же знаю дядю Лешу (так и сказал: не «знаЛ», а «знаЮ»), он же любил тебя больше жизни, и он бы никогда не потерпел лицемерия с твоей стороны.
 - А если конкретнее?
 - Сейчас тебе будет конкретика. Допустим, ты бы сейчас уехала домой, да? Траур, мне нельзя, и все такое… И кому от этого стало бы легче? Ты бы сидела и плакала, Барт бы тут сидел  не в своей тарелке, Федор бы, конечно, все понял, но, согласись, все бы получилось препаскудно. Твой папа этого бы хотел? Нет, не хотел! Так что, Мартышка, поздравляю с днем свадьбы, и как друг, советую – забудь сегодня обо всем, кроме того, что ты самая счастливая девушка в мире. Договорились?
 - Я тебя люблю, - горячо обняла я Пашку.
 - Я тебя тоже.
А потом был стол, над которым незримый Дух Единства. И пили (вначале) все совсем немного, ведь настроение у всех сидящих было подобно шампанскому.
 - Ребята, – поднялся с бокалом в руке Пашка, - внимание! Предлагаю выпить наконец за того, без кого наша затея была бы обречена на провал, за отличного парня – Барта!
 - Ура Барту! – прогремело за нашим столом так, что все чинные посетители стали осуждающе посматривать на нашу веселую компанию, а приглядевшись, стали украдкой доставать телефоны и ненароком так фотографировать. Типа, звоним мы знакомым так, держа телефон напротив себя.
 - Спасибо, - поднялся со стула Барт, держа в руках бокал с соком («Ты вообще не пьешь? : поинтересовалась я как-то в самом начале нашей истории. И Барт, рассмеявшись, рассказал мне Историю О Том, Как Надо Прививать Трезвость: «Было это, когда мне только шестнадцать исполнилось. У кого-то из друзей-музыкантов вышел диск, короче ужрались мы до поросячьего визга. Как попал домой – не помню. Утром открываю глаза – ба – лежу возле входной двери, а надо мной лицо отца, и какое лицо! Зевс Громовержец! У меня дед с отцовской стороны был алкоголиком, отец очень боялся, что кому-то из нас передадутся его гены.  И что он делает? Приглашает меня на задний двор, вручает лопату, и приказывает вскопать землю от дровяного сарая до забора! А там гектар, не меньше. Пришлось пыхтеть. Копал до позднего вечера, потом надо мной смилостивились и пустили домой. С тех пор любое спиртное на дух не переношу»), - но, ребята, фильм делает команда, а не один человек, это раз.  Так что Ура нам всем!
 - Ура!!! – повторно прогремело над нашим столом.
Публика снова оживилась, кто-то, совсем обнаглевший, достал цифровую камеру, к нему тут же подбежал метродотель и тихо начал втолковывать о правилах поведения в «Кафе Пушкинъ».
 - А теперь, -  невозмутимо продолжил мой муж, -  предлагаю выпить за Марту! Она – прекрасная актриса («Точно!» - горячо поддержали его присутствующие), прекрасная девушка («Ага!» - так же горячо подтвердили все), и …ну  не умею я произносить ваши тосты (смех)!  Короче, сегодня мы поженились («Молодцы!», «Прекрасная пара!») и … у нас будет ребенок.
 Тут поднялся такой гул, что Боинг позеленел бы от зависти. Все взоры тут же устремились в сторону моего живота.
 - Что, ждете, что сейчас роды начнутся? – съехидничала я.
 - Хорошо, что ребенок дождался, когда съемки кончатся, молодец! – похвалил Федор. – Ребята, что мы, как пионеры, все шампанское пьем? Несерьезно! Официант, водки! Пять бутылок, для старта…
Домой Катьку с Пашкой, которые даже говорить не могли после банкета, отвезли мы с Бартом. Заодно мы подбросили в гостиницу Алекса, которого моему могучему мужу пришлось тащить на своем могучем плече по маршруту ресторан-джип-гостиничный-номер.
 - Уфффф,  - блаженно растянулась я на кухонном диване, когда мы наконец приехали в Ильинку, - ну и денек!
 - Пойдем на улицу, - предлагает Барт, выглянув в окно - там сейчас, как в немецкой сказке.
Лунный свет. Дом, тихий и красивый, с приветливо зажженным желтым фонариком на террасе. Голубые ели. Черные ветки деревьев, таинственные, как готическая картина. И снег, пушистыми хлопьями неспешно падающий с неба, мягко обнимающий все вокруг: меня, Барта, дом, фонарик, пушистые елочки – как красиво!
 - Зима – мое самое любимое время года, - заворожено глядя на снег, говорю я Барту.
 - И у меня тоже, - он берет меня за руку, и мы медленно, продлевая  волшебные мгновения, идем в дом.
Утром Барту пришлось вспомнить навыки копания лопатой: снег засыпал гараж почти до середины. Разогревая машину, он тихо мурлыкал себе под нос что-то из One Repablic а я стояла рядом и мрачно думала, что меньше всего на свете мне сейчас хочется ехать в роддом.
 - Пришла! – лицо Баратынского осветилось улыбкой.
 - Пришли, - без улыбки поправила его я. – Это – мой муж. Он почему-то захотел с вами встретится. Лично я такого желания не испытывала и, боюсь, никогда не испытаю.
 - Ваше лицо мне знакомо, - посмотрел он на Барта.
 - Он – голливудский актер, - жестко ответила я, - конечно, знакомо, я с ним в супермаркет зайти не могу, атакуют со всех сторон.
 - Результаты экспертизы готовы? – спросил его мягким голосом Барт, чуть улыбаясь, словно компенсируя своим дружелюбием мой нарочито грубый тон.
 - Готовы. Да, она – моя дочь.
 - .б твою мать! – выругалась я.
 - Кстати, о матери, - невозмутимо достал из ящика стола пачку сигарет этот (позвольте опустить эпитеты)., - она мне вчера звонила, и я сказал, что у нее есть внучка. Она сказала, что не удивлена.
 - Да??? – картинно приподняла я брови. – Что, кобелировали, кобелируете и будете кобелить? И сколько же у меня нежных братишек с сестренками?
 - Ни одного. И ни одной. Она у меня … иногда видит будущее.
«Что ЭТО такое??? Ты что, ясновидящая? И это наследственное, я вижу, у кого-то из твоих близких родственников этот дар…» из каких-то невообразимых далей моей памяти донесся до меня голос гадалки Тани.
И тут все разрозненные звенья цепи выстроились в одно целое.
 - Кто она по национальности? – пристально посмотрела я на него. Он, ничуть не удивившись, ответил: Полька. Приехала сюда учиться, замуж вышла за моего отца, тоже, кстати, наполовину поляка.
 - Барт, - обернулась я к моему греческому богу, лицом, по крайней мере, в данный момент, вернее, цветом лица почти догнавшему античную статую, - я ведь когда в Польше работала, меня там все за свою принимали…
 - И что мне теперь делать? – спросила я у врача.
 - Как что? Сдавать анализы, правильно питаться, соблюдать режим дня, не нервничать: готовиться к рождению ребенка, - удивился заведующий роддомом. – Не переживай,  я не собираюсь доставать тебя и Иру своим присутствием.
 - Еще чего не хватало! – фыркнула я.
 - У меня есть предложение, - закурив, откинулся он на спинку своего супечерного и суперкожаного кресла,  - завтра у меня выходной. Я собираюсь поехать к ней. Поедете со мной? Это недалеко, между Питером и Москвой, три часа  пути на хорошей скорости, и мы на месте.
 - Недалеко, - снова фыркнула я.
 - Поедем, - согласился Барт.
 - Зачем?
 - Мне кажется, тебе это нужно.
 - Мало ли что тебе кажется! – впервые за всю историю наших отношений я повысила на него голос, - это ведь не ты ублюдком оказался, а я!
 - Марта, - страдальчески поморщился Барт, - давай без дешевых мелодрам, я тебя прошу…
 - Можно и бастардом назвать, - издевалась я, - и вы****ком, знаешь, в русском языке столько эпитетов для ребенка, которого родили не от мужа!
 - Марта! – прикрикнул на меня Барт.
 - Что «Марта»? Живешь всю жизнь, у тебя есть папа и мама, а потом: раз – и папа умер, мама – скоро в психбольницу попадет с такими темпами, и еще новый папочка объявляется! Чудесно! Я что, от радости должна прыгать? Обнимать новоприобретенного родственничка?
 - Марта! – а это уже Баратынский рот открыл. – Успокойся! Это же жизнь, она и не такие «подарки» преподносит!
Где-то я тоже это слышала, но где..?
 - Короче, едьте, куда хотите, - меня вдруг покинул весь боевой запал, - я никуда не хочу…
 - Мама сказала, что для вас ( Баратынский выделил голосом «вас») это очень важно.
 - Она знала, что НАС будет двое? – с интересом спросил Барт.
 - Знала, - спокойно кивнул головой Баратынский,  -знала, что у Марты ребенок будет… Поймите, я ничего не сочиняю, зачем мне это?
 - А почему же она раньше не говорила, что у ВАС есть дочь? - сердито задала я вполне резонный вопрос.
 - В этом и вся соль, - невесело усмехнулся он. – Она видит не всегда. Вернее, она живет, как и все люди, день, год, два года, десять лет, а потом – вспышка, и она видит. Вот такой нецеленаправленный дар.
 - Хорошо, я поеду, - неожиданно для себя самой согласилась я.
 - Завтра, в 10.00, встречаемся здесь, возле входа в больницу. У вас есть машина?
 - Вам какую: побольше, поменьше? – злобствовала я.
 - Едем на двух: я  - спереди, вы – за мной? – предложил он Барту, полностью проигнорировав мой выпад.
 - Да, - коротко ответил Барт, закуривая сто первую сигарету.
Между Питером и Москвой есть небольшой поселок городского типа. Недалеко от  пыльного центра поселка есть тихая и зеленая улочка. В одном из домов, резко, как роза среди фиалок, отличавшихся от своих весьма  скромных собратьев новизной крыши, забора и металлопластиковых окон, сидела перед компьютером, чуть склонив голову набок, пожилая женщина, удивительно похожая на Марту.  Закончив особо трудную часть перевода, она, сладко потянувшись, посмотрела на часы в левом углу монитора. 11.20. Уже скоро. Взгляд переместился чуть наверх, на фото сына. Да, улыбнулась она  своим мыслям, с сыном ей повезло, очень повезло… Достав тонкую папироску из пачки, она стала у раскрытого окна, с наслаждением выпустив струю дыма. Скоро, очень скоро…
 - Скажите, есть хоть какая-то надежда, что она придет в себя? – с отчаянием смотрела я на маминого лечащего врача.
 - Надежда должна быть всегда, - устало ответил этот много чего повидавший на своем веку доктор. – Организм отключился от действительности, ушел  практически в небытие, и это хорошо, так она восстанавливается. Главное, чтобы что-то  еще не случилось…
 - Она же ни что не реагирует, о чем вы говорите? – возмутилась бабушка. – Как же она поймет, что что-то еще случилось?
 - Мало ли что, - туманно ответил доктор, - бывает всякое, это жизнь…
Не многовато ли ссылок на многоликую жизнь? Вчера про жизнь, сегодня…
 - Глупости! – безапелляционно заявила бабушка.
 - Не глупости, - тоном, не терпящим возражений, парировал доктор.
Я, оставив их наслаждаться электрическими разрядами, которые так и витали над ними, вошла в мамину палату. Поправила одеяло, постояла над ней немного, и, поцеловав на прощание, ушла, чтобы никогда больше с ней не встретиться.
 - Барт, - спросила я, когда мы мчались за огромным Лексусом  Баратынского, -  что там с твоей ролью? Тебя утвердили или нет?
 - Хрен их знает, никто пока не звонил.
Как ответ, раздался звонок.
 - Да. Да? Хорошо.
Ко мне повернулось его сияющее лицо.
 - Утвердили? – догадалась я.
 - Ага.
 - Йес!
 - Так что вылетаем завтра. Хорошо?
 - Хорошо.
 - Срок у тебя небольшой, в Америке есть «Кедры», пронаблюдаешься пока там.
Звонок.
 - Алло? Привет! Мы сейчас не в Москве. Поздно вечером. В 21.00? Хорошо, будем. А голова как, не болит?
 - Пашка, - объяснила я Барту, - сегодня пресс-конференция, в 21.00. Успеем?
 - Успеем, - уверенно ответил Барт, увеличивая скорость вслед за Баратынским, который гнал по трассе так, словно за ним мчался легион чертей.
 - 11.25, - бормотала я себе под нос, - где-то к часу будем там, ну, часик там, познакомимся, поцелуемся, три часа на обратно, успеем, конечно, еще будет время на….
11.25. Женщина резко вздрогнула. 
На нашу машину резко, как лев, напрыгнул черный бок машины Баратынского.
«Что он делает?» - пронеслась в мозгу удивленная мысль, а Лексус вдруг стал двигаться резкими рывками, как в стоп-кадре, и я с ужасом поняла, что это не машина так движется, это просто я так все вижу…С ужасом посмотрев в сторону, я увидела лицо Барта, мертвенно бледное, с упрямо сжатыми челюстями, с напряженными жилами на руках, вцепившихся в руль, словно его сила могла хоть как-то нам сейчас помочь. А за окном бешено несущейся машины я увидела… незнакомца из библиотеки. Он стоял, пристально глядя на наш смертельный танец, а затем просто взял и щелкнул пальцами рук…
Выпустив тлеющую сигарету из рук, женщина с ужасом видела, как по трассе несется грузовик, доверху наполненный металлоломом, а за рулем грузовика – мертвецки пьяный водитель, как Лексус, летящий на слишком большой скорости, не успевает свернуть в сторону, грузовик таранит его  и две машины, как пушечное ядро, врезаются в Фольксваген, везущий Барта и Марту…
Говорят, что перед смертью человек вспоминает всю жизнь за одну секунду. Ничего подобного. Я, глядя как на нас несется масса металла, вспомнила только одно слово. Потом не было ничего. Какая-то секунда полного, абсолютного НЕ-бытия. Потом – огромная черная воронка, которая, стремительно и неумолимо набирая обороты, резко оттаскивает Барта куда-то в сторону.

 Глава 28 и последняя. 
ПОСЛЕ КОНЦА НАСТУПАЕТ НАЧАЛО, ИЛИ ПЛАТОН ВСЕ-ТАКИ БЫЛ ПРАВ.
The sun is sleeping quietly
Once upon a century
Wistful oceans calm and red
Ardent caresses laid to rest
For my dreams I hold my life
For wishes I behold my night
The truth at the end of time
Losing faith makes a crime
I wish for this night-time
to last for a lifetime
The darkness around me
Shores of a solar sea
Oh how I wish to go down with the sun
Sleeping
Weeping
With you
Sleeping Sun  Nightwish
Мы стояли посреди бескрайнего черного поля, освещаемого грозовыми всполохами, крепко держась за руки. Небо было сплошь покрыто клубящимися тучами.  Куда ни оглянись – всюду свет. То багряно-красный, переходящий в черные клубы дыма, то темно-оранжевый, то глубокий синий.  Вокруг все меняло форму.
 - Где мы? - спросила я Барта, продолжая наблюдать за этим прекрасным и одновременно пугающим зрелищем.
Он не успел ответить. Ответил Голос.
  - Там, куда вы так долго шли, - веско сказал он.
 - На ад не сильно похоже, - усмехнулся рядом Барт.
 - Сразу видно образованного молодого человека. Данте читали? В оригинале небось? - съязвил  Голос. – Вы – там, где одна вечность заканчивается, а другая только начинается. Идите, вам пора.
 - Кто вы? – несмело спросила я, еще крепче вцепившись в руку Барта. Главное – он рядом, а дальше – хоть в рай, хоть в ад, лишь бы с ним…
 - Не узнаете? – перед нами стоял тот самый человек с глазами темного ангела.
 - Я так и знала, - прошептала я, не в силах отвести от него глаз. Тут, в этом мире, он был еще более пугающе прекрасен; казалось, он был весь соткан из темного облака, а глаза его озарялись кометами беспощадных, как время мыслей. «И тут вперед выступил Некто, видом своим подобный беззвездной ночи…»
 - Я появляюсь трижды, - объяснил он. – Третий раз – последний.
 - Перед всеми?  - поинтересовался Барт. -  Вы – проводник-между-мирами?
 - Да, я проводник. Но появляюсь я не перед всеми, далеко не перед всеми…
 - Почему? – коротко спросила я.
Мы быстро-быстро двигались вперед, не касаясь земли ногами, казалось, что мы стоим на месте, а земля движется с бешеной скоростью, хотя на самом деле было все наоборот.
 - Почему умы человечества так будоражат истории о вечной любви? – задал мне встречный вопрос Темный Ангел.
 - Потому что…потому что…, - ничего не могу вспомнить!
 - Изначальней всего остального – любовь! В песне юности первое слово – любовь! О, несведущий в мире любви горемыка, Знай, что всей нашей жизни основа – любовь! – тихо, без излишнего пафоса, процитировал Хайама Барт, а взгляд его был устремлен вглубь себя, словно там скрывалась вселенная, еще более причудливая, чем та, в которой мы оказались.
 - Верно, - пристально глядя вперед (если в этом мире существовало такое понятие), чуть улыбнулся Темный Ангел, и полы его черного плаща раскрылись как крылья летучей мыши, - а почему?
 - Ну вы и вопросики задаете! – возмутилась я. – Лучшие умы человечества размышляли, размышляют и будут размышлять…
 - Довольно,  - со скукой на лице остановил мою достаточно шаблонную тираду наш Проводник.
 - Потому что любовь – это единственная реальность в нашем нереальном мире, - все так же, погрузившись в себя, ответил Барт.
 - В вашем мире? – удивленно приподнял брови Ангел. – Да, вы правы…Что есть ваш мир? Кто-то сравнивает его с адом, утверждая, что все люди сосланы туда как в один из филиалов тюрем Вселенной, отрабатывая кармические долги, кто-то еще с чем-то… А вот вам, - он посмотрел в мою сторону, - пришло в голову удачное сравнение… Помните?
 - Помню, - кивнула я ответ, - это из Платона, да?
 - Из Платона, - подтвердил наш провожатый. – Смотрим…
Перед нами появился огромный, как экран в кинотеатре, монитор. Черная поверхность вдруг ожила, зазмеилась молниями, и перед нами появилась моя запись в блоге месячной давности «…Не знаю, зачем, но добавила сегодня в комменты мою любимую цитату Эпикура «Когда есть я – смерти нет. Когда есть смерть – нет меня»… Не обращайте внимания, у меня все отлично, дело не в окружающем мире, а в какой-то лично моей патологии: Я НЕ БОЮСЬ СВОЕЙ СМЕРТИ. Объясняю: когда-то Очень давно, кажется, в детстве, мне случайно попался алмаз в мусорной куче – из информационного поля, густой пеленой окружающего каждого ребенка, я, как изюм из булки, выхватила цитату Платона «Душа человека после смерти устремляется на далекую, только ему предназначенную звезду». И все! Я пропала. Я как-то сразу и вдруг уверовала, что ли, что после смерти не будет берлиозовского НЕ-бытия, ведь каждому воздастся по вере его. На мой вопрос «А вы боитесь своей смерти?» сразу же ответила чудесная Ирина Хотьковская. Она сказала, что « Не знаю. Но когда она подходит близко – душа в ужасе трепещет». Согласна. А теперь залетим в еще более высокие сферы – в человеческое предназначение. Для чего человек рождается на свет? Милый вопросик, не находите. Сколько лет человечеству, столько и этому бессмертному вопросу. Лично я догадываюсь – для того, чтобы УЧИТЬСЯ. Наша Земля – вовсе не рай и не ад. Это, скорее, филиал огромного университета, со множеством факультетов и наставников. Вы заметили, что Департамент Случайных (на первый взгляд!) Совпадений работает просто безотказно: в нашей жизни ВСЕ люди, ВСЕ вещи, ВСЕ книги, ВСЕ события приходят именно тогда, когда человек переходит на новый виток жизненной спирали, на новый курс университета? НО! За все надо платить, плату за учебу ведь никто не отменял, к сожалению((((((( Так, может, тот ужас, который так верно подметила Ирина, тот сковывающий все и вся холод и есть плата? Только за переход в иной, совершенный мир? В мир где мы, уже обучившиеся ВСЕМУ, ЖИВЕМ???»
 - В целом – да, вы правы. А любовь…Вы ведь живете в таком иллюзорном мире, все может разрушиться в любой момент. И только любовь является цементом, скрепляющим скобы вашего мира-университета, иначе он бы разлетелся на куски…
 - Есть гипотеза, что в миг, когда кто-то постигнет истинное предназначение Вселенной и причины ее существования, она немедленно исчезнет, а на ее месте возникнет нечто еще более странное и необъяснимое. Есть и другая гипотеза, гласящая, что это уже произошло, - усмехнувшись, Барт рассказал наизусть Дугласа Адамса.
 - «Ресторан у конца вселенной»? Люблю у вас почитать, как напишете что-то, только руками и разводишь, - вернул усмешку Барту Проводник-между-мирами. – А теперь вернемся к началу нашего разговора. О том, почему я появляюсь НЕ перед всеми. Людям при рождении ВСЕГДА даруется самый бесценный дар во всей Вселенной – любовь. Всем, всем без исключения. Каждый человек рождается для счастья. А что с этим даром делаете вы? В лучшем случае – идете на ее зов, а ведь это может быть просто эхо Истинной любви! Вы не слушаете свое сердце, а ведь оно никогда не лжет! Сразу же, с первой встречи, когда между двумя возникает огромное электрическое поле, слушайте себя: тот или не тот? И если вы умеете слушать, то сердце всегда подскажет вам – истинный это возлюбленный или только тень от него, которая маскируется под истинную любовь. В большинстве случаев вы ошибаетесь, потому что вас не учат слушать, вас учат слышать! Но случается и так, что на земле рождаются двое с чутким сердцем, и они сразу, с первого мига узнают друг друга из миллиона. Они готовы идти за своей любовью на край Вселенной, в ад, в пламя, куда угодно, только вдвоем. И тут включается система проверки. К ним посылают смерть. Они снова рождаются, снова встречаются, снова готовы умереть за свое чувство. И снова их разлучает смерть.
 - Почему? – тихо спросил Барт. – Чем же они так провинились?
 - Наоборот, - поморщившись, произнес Проводник, - поймите, таких душ – слишком мало. А вдруг ошибка? Поэтому и такой сложный экзамен…
 - Боюсь, что когда этот экзамен начинается, человек не думает о том, что он избранный, ему просто очень больно, из него же сердце живьем выдирают! - с горечью сказала я, вспомнив все свои прошлые жизни.
 - Понимаю, - мягко сказал Ангел. – Вспомните Шелли. «Истинная любовь тем отличается от золота и глины, что она не становится меньше, будучи разделенной».
 - Больше-меньше, - протянула я, еще крепче сжав руку Барта.  – Все равно больно. Были двое, а остался один…
 - Сейчас, - Ангел щелкнул пальцами, и…………………………………………………………
Прямо перед нами стояла огромная, высотой царапающая небо, белая пирамида с бессчетным множеством ступеней. Мы недоумевающее переглянулись.
 - Что это? – спросил Барт у нашего Проводника.
 - Лестница в небо, - коротко пояснил он, - да вы не бойтесь, идите.
Но мы медлили. Новый мир был еще нереальнее, чем та фантасмагория форм, где мы находились еще микрон секунды назад. Там царил хаос, - тут – абсолютная симметрия. Никаких полутонов: кобальтово-синее небо. Огромные антрацитово-черные плиты под ногами. Пирамида. И все. Больше ничего в этом месте не было.
 - Пойдемте, - мягко тронул мою руку Проводник. – Ничего плохого с вами уже НИКОГДА не случится.
И мы несмело двинулись вперед.
Перед пирамидой клубилась небольшая толпа….женихов и невест.
Я вопросительно посмотрела на нашего Проводника. Он лишь улыбнулся краешком рта, и куда-то исчез.
 - Чеширский Кот, - резюмировал Барт.
 - Ой, - сказала я. Смокинг, атласный кушак, черный галстук из шелка, который так и хотелось погладить… - Ты… на себя посмотри…
Он посмотрел. Я тоже. На себя, любимую. А теперь включите фантазию и представьте себе лунный свет, усыпанный тысячами звездных искорок. Усильте фантазию в два раза. И тогда вы увидите материал, из которого было (сшито? соткано? сделано? Какой из глаголов передаст точнее истинный смысл вещи родом из другой реальности?) свое свадебное платье. Я была в восторге. Чего нельзя было сказать о Барте. Он разорался так, будто на него надели девичье платье и повязали бантик на голову.
 - Что это за хрень??? – грозно спросил он у Ангела, который как ни в чем не бывало вновь стоял перед нами. Правда, он тоже сменил шкурку. Он щеголял в клетчатом пиджаке.
 - ЭТО – не хрень, - обиделся Ангел, -  ЭТО- свадебный костюм! У вас же не было традиционной свадьбы, или я ошибаюсь?
 - Не ошибаетесь!  Вижу, что не похоронный, - ярился Барт, - зачем вы на меня это нацепили? Пусть Марта будет в платье, ей оно идет, а меня вы превратили в фигурку жениха на свадебном торте!!!
 - Ладно, - покладисто хлопнул Барта по плечу Ангел, и на нем вновь была белая рубашка и светлые джинсы.
 - Так-то лучше, - буркнул, остывая, Барт.
 - Вперед и ввысь! – скомандовал Ангел, меняя свое одеяние на черный шелковый костюм. И мы, взявшись за руки, поднялись на лестницу в небо….
Лес, зеленый, тихий, и деревья до самого неба. Тракт. Две серые лошадки, с любопытством прядущие в нашу сторону ушами.
 - Садитесь, - предложил Проводник-между-мирами.
И вот мы едем.
 - Продолжим разговор? – вопросительно смотрит Барт на Проводника, который меняется на глазах – черты лица вдруг заострились, стали похожими на орлиные, весь его облик стал больше походить на птичий, в глазах заплясали в бешеном танце золотые, как ацтекские божества, искры.
 - Извольте. Мы говорили о Истинной любви и Шелли, да? А теперь вспоминаем Арлекина.
 - «Аллею Арлекина»? – уточнила я, погладив лошадку по шее.
 - Именно.
 - «Я понимаю, друг мой все понимаю… - начала я.
 - Именно, - серьезно и печально смотрел на меня Проводник. -  Вечный возлюбленный на вашей планете – это фикция, мираж, ведь вы смертны…Зов Арлекина… Вы не задумывались, почему вы так отличаетесь от остальных? – резко сменил тему Проводник.
 - Задумывались, - недоуменно посмотрела я на него, - а толку? От этого все равно другим не станешь, а жаль… Иногда быть, как все, и плыть, как все – это  удобно.
 - Удобно, - нахмурил брови Проводник.
 - Да она вредничает, не обращайте внимания, - улыбнулся Барт.
 - Не обращаю. Почему вас так трогают истории о Вечной Любви? – снова прозвучал вопрос, обращенный ко мне.
 - Потому что они показывают, что любовь может дарить бессмертие… Потому что они показывают, какой должна быть настоящая любовь: не знающей НИКАКИХ препон и преград, ломающая всё и вся на своем пути, смывающая все наносное, как песок волной, открывающей шторы нашего мира перед лицом Вечности…Я права?
 - Вы правы. И именно поэтому я пришел за вами. Все, испытания закончились.
 - Интересно, а почему именно мы? – задумчиво посмотрел Барт на Проводника.
 - Вот ТАМ  все и узнаете…Вся ваша земная жизнь – не более, чем сон, и вспоминать о ней вы будете, лишь как о сне, - наши лошадки подошли к раю обрыва.
 - Посмотри вперед, - тронул мою руку Барт.
 - Белые горы… - выдохнула я.
 - Вперед! – сказал Темный Ангел. И его лошадка первой исчезла с обрыва.
 - Слушай, - быстро-быстро говорила я Барту, - я не знаю, куда мы идем, я не знаю, будем ли мы ТАМ помнить всю нашу историю любви, поэтому знай: я всю жизнь любила только тебя, я жила только для тебя, я родилась на свет только для тебя, и никто, кроме тебя…
 - Сразу, с первой секунды, как я тебя увидел, я понял, что пусть весь мир летит к чертям – мне на него плевать, главное – чтобы ты была рядом! Я не могу без тебя, и никогда не мог…
 - Я тебя люблю.
 - Я тебя люблю.
 -…Поехали?
И, верхом на лошадках, крепко держа друг друга за руки, освещаемые предзакатным солнцем, мы вошли в Вечность…

                Эпилог на крыше, рассказанный Катей Арсеньевой.
          Луна, луна светила в окна, не давала спать, освещала кипы газет, раскиданных на журнальном столике. Везде одно и то же:  ужасная и трагическая смерть двух молодых и прекрасных людей накануне премьеры широко разрекламированного фильма… Что в этот день творилось в Доме Кино, вы бы видели. Фильм, который до этого в сети и не только критики называли в лучшем случае «слабой попыткой» и «неловкими потугами», вдруг резко оказался «шедевром» и «лучшей фантастикой, когда-либо снятой в России». За неделю российского проката он уже окупил все свои затраты, а Федора поднял на необъятную высь, ведь «Конец Вечности» собрались номинировать на Оскара.
          О смерти Марты и Барта сообщили во всех вечерних выпусках новостей. Баратынский там упоминался как «один из погибших», и как «заведующий одного из лучших роддомов   столицы». В тот вечер Ирина вдруг резко встала с кровати, и, пошатываясь, вышла в коридор, ведомая беспощадным роком. Экран телевизора в холле бесстрастно показал искореженные машины, картинку окрестностей, взволнованного ведущего, очевидцев и промо-фото Марты и Барта.
 - Надо же, молодые какие!... – потрясенно вздохнула медсестра.
 - Жалко, красивые, - поддержала ее дежурный врач. – Ирина? – удивилась она, - увидев наконец маму, одной рукой державшуюся за стену, а второй – за сердце. -  Ваша дочь???? – наконец дошло до нее. – Боже, Виктора сюда, срочно, несите…
Но что  Виктор должен был срочно принести, мама Марты  уже никогда  не узнала.
 - Этого не может быть, - посеревшими губами прошептала Мария Владимировна, - это же проклятие какое-то…
 - Это слишком!!! – рыдал Пашка, - Видит Бог, они этого не заслужили!!! Они только начали свою жизнь…
У меня было свое мнение о милосердии Божьем. Тогда мне казалось, что он глух и слеп…
 - Хорошие мои, - обратилась к нам с Пашкой на девятый день после смерти всех своих близких Мария Владимировна, - я ухожу со сцены, мне больше не для кого работать. Уеду в Швейцарию, поживу там. Не могу быть в Москве, - шепотом призналась она,  - все время кажется, что сейчас в квартиру Мартышка влетит, или Леша позвонит… Так и сижу весь день, жду – когда же придут?
Я, не выдержав, расплакалась. Пашка подошел к Марии Владимировне и взял ее за руку.
 - О чем это я? Ах, да… Вот, держите кредитки. Я знаю, что вам очень нужны деньги, чтобы ставить то, что нравится вам, а не продюсерам. Этого вам хватит, а мне уже много не нужно.
 - Мария Владимировна, - начал протестовать Пашка.
 - Не вздумай со мной спорить, - устало махнула рукой Мария Владимировна, - Марта знала, что это бесполезно…
И вышла из комнаты: с сухими глазами, идеально прямой спиной, и черной дырой в глазах.
Я посмотрела на часы. 23.00. И, подумав немного, набрала номер.
 - Да? – раздался мамин голос.
 - Это я.
 - Я поняла, - сухо ответила мама.
 - У меня Ванька ушел. Марта умерла. И …
 - Ну, а я тут при чем? – поинтересовалась мама.
 - Наверно, ни при чем, - согласилась я. И аккуратно положила трубку.
23.04. Боже мой, зачем ты так? И, глотая слезы, я закурила сто первую сигарету, выйдя на балкон. А луна бесстрастно светила, и вдруг я поняла, что если прямо сейчас я не поднимусь на крышу, то…
Пока я, чертыхаясь, искала ключи от чердака, пока поднималась наверх, у меня в голове звучала мелодия из «Красавицы и Чудовища», тот трек, где Белль впервые заходит в мрачный замок.
Неудивительно, что когда я, поеживаясь от апрельского холода, села на уступ, обхватив плечи руками, я тут же, как волк, принялась петь луне именно эту мелодию. По щекам текли слезы, а я все выла и выла… Когда же мой голос, не выдержав издевательств, обиженно начал хрипеть, рядом раздался насмешливый голос Марты: «Да уж, Арсеньева, карьера оперной певицы тебе точно не грозит», я ни капельки не удивилась; словно это было в порядке вещей: подняться холодным весенним вечером на крышу, распевать там песни и беседовать с призраками.
 - Ты…как? – в мою голову ничего более умного прийти не могло.
 - Как видишь, - пожала плечами Марта. – Нежива, но здорова. Не вздумай до меня дотрагиваться! – пресекла она мою попытку несмело притронуться к ней.
 - Как там? – задала я мучавший меня с детства вопрос.
 - Там?  - и тут я поняла, что рядом со мной  уже НЕ человек. Человек не может так озаряться серебром изнутри…
 - Там, - она мечтательно раскинула руки, - там просто… волшебно. Платон был прав, помнишь?
 - Помню.
 И она принялась рассказывать о том, как они проходили между мирами. И о том, как они попали в Вечность.
 - Когда я задала вопрос Проводнику, почему же все-таки такие испытания даются влюбленным, знаешь, что он мне ответил? «Вы, люди, так устроены, что все, что вам легко дается, слишком дешево ценится…Странные вы создания -  у вас за все надо платить слишком высокую цену, слишком высокую, а уж за то, перед чем меркнут все краски вселенной  - за Любовь, перед которой даже разрушается Вечность, цена неизмерима…» Вот так. Мы заплатили по всем счетам, и мы свободны. Жаль, что о нас книжку не напишут, - рассмеялась Марта.
 - Может, и напишут, - не согласилась я.
 - Может, - фыркнула Марта.
 - А  я маме звонила.
 - Знаю… «Не такие, как все
Неподвластные серые волки,
Мы сжигаем мосты,
Сотней ярких бенгальских огней…
И оскал наших лиц,
Превращается в раны-наколки: тех зверей,
приблудившихся где-то с бескрайних полей…»
 - Вот это да… Это у вас там так пишут, да?
 - Нет, это Юлия Брайн. Живет в Питере, пишет стихи и рассказы. И когда-нибудь она станет настолько известной, насколько она это заслужила… Как и все. Кать, не грусти. Каждому воздастся  по вере его. Кстати, тебе нужно ехать в Польшу. Завтра лети в Одессу, бери Настю и то, что она захочет взять с собой, и в тот же день вылетайте.
 - Ты что, с ума сошла? – возмутилась я.
 - Арсеньева, я еле-еле упросила, чтобы меня отпустили сюда, а ты еще и возмущаешься? Говорю тебе – едь в Польшу, в тот дом, что я вам подарила. Обязательно, еще раз подчеркиваю, возьми то, что хочет Настя.
 - Хорошо.
 - Вот и хорошо, - поднялась Марта. – Мне пора. Скоро увидимся. Не пугайся, - засмеялась она, - ты еще долго проживешь, просто там, у нас, нет времени…
 - А ребенок? С вами? – осторожно спросила я.
 - С нами, - улыбнулась Марта. – Еще у нас есть такой потрясающий дом, прямо из рассказа Бредберри – с выложенным мозаикой бассейном-полом…
 - А мама?
 - Они все недалеко. Ох, там сбываются все грезы, и ты не представляешь, в каком же сером мире вы тут все живете. Там каждая секунда наполнена до краев…Все, мне пора. Поцелуй Пашу. Скажи, чтобы начал снимать свой фильм, пора.
Разумеется, ни Настя, ни Аня мою идею о путешествии в Речь Посполитую в разгаре учебного года с восторгом не приняли.
 - Мам, у Лизы скоро День Рождения, у меня контрольные, и репетиции…
 - Мы ненадолго. Зато как классно – все твои одноклассники пыхтят над учебниками, а ты путешествуешь!
 - Да, точно. Только, чур, я беру с собой Кики с котятами!
Кики – это кошка. Котят, на минуточку, целых трое.
 - Настя, с ума сошла??? Нас с самолета ссадят!
 - Без Кики я никуда не поеду! – выдвинула ультиматум дочь.
 - Хорошо, берем, - вспомнила я Марту, - хорошо хоть, что  не соседскую собаку.
Соседская собака – мастифф Марго.
И вот мы в Польше. Третий день. Я сижу на террасе, подставив лицо весенним лучам, и думаю о том, зачем же мне Марта велела сюда приехать? Вокруг – ни души. До ближайшего города – пятьдесят километров.
 - Мама, - забегает зареванная Настя, - котенок куда-то пропал…
 - Какой?
 - Лапка, дымчатая…
 - Пошли искать.
Вокруг дома котенка-путешественника не обнаружили. В саду – тоже.
 - Ну куда она могла убежать? – ревет в три ручья Настёна.
 - Пошли к ручью, вдруг она рыбки захотела наловить?  - неловко пытаюсь я пошутить.
Поиск возле ручья тоже не дал никаких результатов. Кошечка словно сквозь землю провалилась.
 - Лапка, Лапка, кис, кис, кис!!! – Настя забежала на мостик, повернув ко мне расстроенную мордашку, - а вдруг она упала в воду? Кошки ведь не умеют плавать!
 - Умеют, просто не любят. Настюш, а, может, она опять где-то спит в доме?
 - Нету ее! – новый взрыв отчаяния. – Искала, искала…
 - Это ваш котенок? – с противоположной стороны мостика к нам приближается мужчина в темно-синем пуловере. У него на руках сидит виновница Настиных слез, настороженно навострившая ушки.
 - Лапка, пакость ты такая! Мы тебя ищем-ищем, а ты в чужие дома лезешь! Она у вас была?
 - Да, я вчера ночью приехал, утром выхожу во двор – а там котенок. Посмотрел – явно домашний. Ну, думаю, пани Гражина кошку завела, вот и принес ее сюда.
 - Пани Гражина? – удивилась Настя. – Таких здесь нет…
 - Моя …подруга купила ее дом.
 - Приехали погостить на выходные с подругой? Из России? Вы ведь русские, я не ошибся?
 - Не с подругой, – серьезно глядя на незнакомца, отвечает Настя. – Марта разбилась на машине…
 - Извините…
 - Вы же не знали, - пожимает плечами Настя, - мам, только не плачь, хорошо? Я пошла ее кормить, - она кивнула на кошку.
 - Муж с вами? Тяжело такое пережить одной…
 - Мама с папой развелись, – строго глядя на незнакомца, объясняет Настя. И, презрительно посмотрев на дядьку-недотепу, удаляется.
 - Черт, я сегодня все время попадаю пальцем в небо, - внимательно смотрит на меня серо-зелеными, с прищуром, глазами, мужчина, и я, наконец, ответно- внимательно посмотрела на него, и поняла, зачем Марта посылала меня в Польшу.
 - Ян? – недоверчиво спрашиваю я.
 - Да, - чуть усмехнувшись, подтверждает один из самых талантливых польских актеров.
 - Катя, - представляюсь я.
 - Очень, очень, очень приятно, - все так же внимательно смотрит на меня незнакомец, посланный мне моей подругой.

                КОНЕЦ
                Одесса, март – сентябрь 2009г.