Сделан в СССР

Я знаю, что такое дивайс, но не знаю: апгрейд,
разбираю дрель, чтобы прочистить щётки.
Помню звук печатной каретки с велосипедным звонком,
знаю, что лучше согреться, когда разденешься,
а чтобы развести костёр, надо снять дёрн
и собрать валежник.
Я знаю, что такое Вячеслав Малежик.

И хотя, конечно, не мою окна нашатырём
не кладу аспирин в вазу с розами,
но из конфетной фольги могу изготовить бра,
добраться без единой копейки из пункта Б в пункт А
и приготовить ячницу на утюге.
Взять штурмом любой турникет и вагон,
в любом отеле прорваться через балкон
к огню моих чресел,
особенно соотечественнице, на фуршет,
но не могу растолковать иностранцу -
вера из ред сквер.

Больше, чем граффити, мне нравятся каляки-маляки
на спинках пассажирских кресел.
Могу: из луговых цветов составить такой букет,
что дипломированный флорист
жопой съест собственную лицензию;
уломать девицу в каком-нибудь рододендрарии
стихами Введенского: мол, я не орёл, ты не гортензия.
Мои связи позорнее, чем у неистового Отара,
я знаю адрес в Ялте, где живёт Ротару,
здоровался с Тайсоном; в рюмочной на Б. Никитской
в узких кругах мучился клаустрофобией,
а в герценовском особняке, в синей комнате,
сидел в гостях у Платонова. Он говорил мне:
жизнь человека не вечна - вечен человек,
Бери лопату и айда во двор чистить снег.

 
НЕОКОНЧЕННЫЙ ВООБРАЖАЕМЫЙ РАЗГОВОР С ПРОСТИТУТКОЙ

Две сигареты, азербайджанский чай,
часы зависли на стрелке курсора
ночью с тобой в сети латышский безработный
и настойчивая Зарина с такой историей:
"Привет! Я проститутка.
Как ты относишься к фетишизму?
(Что-то такое у тебя прочитала)".
Мне нравятся девушки с грудными голосами,
отвечаю ей,
типа Жасмин или Глюкозы.
возможно, эти слова сформулированы автоматически
в наш век в каждом пришельце грезится фининспектор
"Что ты слушаешь?"
Джима Моррисона и жду, когда сын скажет мне:
Father? I want to kill you.


АПОФЕОЗ БЕССОННИЦЫ


за благодарения наступает жертвоприношения
зимний ребёнок отказывается умирать
от жара сталинских батарей
плавясь индокитайцем
в самую тёплую ночь ноября
- если  можно назвать "ноябрём" эту кромешность -
слух привыкает к косому дождю под перьевой
к эху швейцарской штольни
скрежету сортировочной
сопротивлению колесных пар
букв, когда их перетаскиваешь за край бумаги
зачёркивающих себя протестом
хлопанью дверей
в оргиастической мессе сбивая в ногах лоскутное
реальность душит сильней, чем мог бы капрон колготок
точит верней, чем капли, прописанные
мандарином при дворе императора
завтра снова выныривать на поверхность,
совсем немного осталось думать,
где скрываются птицы в эту неблагодарную ночь,
почему так странно воет собака и кричат поезда,
прошивая сапожной иглой кисею Андромеды



ПРОКЛОВ ДЕНЬ


После 30 становятся отталкивающими лица
застрахованной модельной внешности, но присматриваешься к другим:
без определённого места жительства,
в пачкающей одежде, просто лицам -
развивается инстинкт сострадания.
Больше времени удостаиваешь даче:
красишь яблони даже зная, что в лесу всех зайцев перестреляли,
проектируешь газовую систему отопления,
парковые розы на зиму укрываешь лапником.
Реже купаешься голышом, чаще целуешь жену и маму.
Становишься интернационалистом: всё равно, кто какой крови. Не одной с твоей.
Всенафобом.

Уже со снотворным ложишься спать, но
на улицу ещё выходишь без обезболивающего.
Не куришь тайно в гостиной:
знаешь: тайна становится явной. Не поможет ни "пихта", ни "ландыш".

То есть куришь уже в открытую. Иногда покупая то,
что очко играет провозить в метро.
Не заводишь друзей и любовниц: предадут за милую душу
или быстро прискучат и ссучатся.
Подумываешь уже определённо переезжать в Европу,
всё ещё боясь авиаперелётов и зная по-иностранному
только: либе дихь и гебен зи битте.
После 30 наконец говоришь "нет" мастурбации,
сексуальной находишь стыдливость,
говоришь про кого-то: "старый пердун",
чтоб не быть уличенным в метеоризме,
знаешь, какой роман хотел сжечь Набоков,
остаёшься поклонником механической коробки,
Pink Floyd, Dire Straits и Сида Вишеса,
реку Лету пишешь с большой буквы
и всё-таки вспоминаешь тот вокзал, тот похмельный перрон
и ту девочку из сюрреалистического города Витебска.


DAS IST FA


В этом году слишком много ноября.
Красная полоса на термометре словно нарисована.
Просыпаешься не от сна, а от свиста татарина.
Не хочется открывать глаза: жизнь не похожа на лиманы Испании.
Но слишком многое нужно сделать:
поставить галочку в окне "поэзия",
приделать к бритвенным лезвиям, которые подарила мать
оригинальные ручки, потому что прежние от Gillette
потеряли новизну конструкции: две недели не брился.
Щетина уже видна на тени профиля, отбрасываемой
от круглосуточно горящей китайской лампы.

На кухне слишком много календаря,
Натюрморта с увядшими яблоками слишком много.
По радио диктор повторяет забубенное стихотворение,
спасая русский лиризм от геометра Бродского,
И поёт певица, которая совершенно точно тебе никогда не даст,
фантастическим голосом.
Звякнул тост, надо завтракать и как-то бороться
с курением - бросить на Новый год?
Но прежде с никотиновым голодом.


Когда добиваешь последнюю пачку Davidoff Gold,
душа выгибается как в порно.
Слишком ноябрьским утром, слишком нарисованным.
Скорее бодлеровским, чем а-ля Болдино.



УЗНИЦА


после ночного минуса в саду полегли дельфиниумы,
яблоневый лист пристыл намертво к полотну пилы
каждый шаг по инею изумруден,
а синица, угодившая в тёмный подвал,
бьётся в окна и отчаянно флюоресцирует


В Петров день
на деревне престольный праздник
молодые радуются, если на десятое
приходится обряд венчания

какой был суетный этот день
я пожинал урожай смородины -
среднерусской ипостаси винограда,
потом делал фото для nesoglasie
фото пропавших замков
вернее, всего этого я не делал,
а перечитывал, сидя в бункере
архивы прежней хозяйки дома

которую отправители в письмах называли Эрочкой
в её записной книжке, в частности, я нашёл трогательные строчки:

"12 ноября 1958 года
был Пленум ЦК партии. Обсудили тезисы доклада Хрущёва" или
"Л.И. написал мне букет осенних стихов
(октябрь 1960)"


а ввечеру пошёл на Ромашкин пруд размяться
был многоязыкий костёр
вообще голосисто было
и на берегу как-то всё изрыто
в чёрную воду прыгали золушки, русалки, валькирии
Иоахим баян рвал,
вернее, его рвало в огонь,
а потом ему били в бубен
так юморили до зари лазоревой
пока Луна отплывала от той звезды -
той, про которую мы


и возвращался домой через поле
- уже не поют соловьи по окаёмке леса,
обратил я внимание,
но сверчки засверчали:
всю Вселенную превратили в большую печку, эдакие северные цикады


я упал в траву, не знающую косу
и подумал:
не пою уже песню весеннюю
песню про певунью ненаглядную
а пою песню цыганскую
про ещё могучий молот мой
про наковальню звонкую


и в траве росистой я, Рысаков, пролежал почти до утра
плохо, когда говоришь себе: у меня ещё много пороху
подумал я, лучше спеть песню без слов

встал, притащился домой и впотьмах нащупал
две тревожные кнопки
твоих сосков



ТЕАТРАЛЬНЫЙ РОМАНС

Всё пройдёт - закон жанра
пройдёт девочка, а скорее сбежит
по ступенькам каменной лестницы -
затёртым скрижалям
первокрестителей славянской письменности
и посетители-сибариты, разлегшиеся,
якобы в Гайд-парке,
проводят её азартными взглядами
я тоже на локте привстану


Пока-пока, скажу я вслух. Не ты моя girl, не я твой друг,
И тополиный пух не метафора, а антитеза метели.
Я знаю почти наизусть -
в скверах Москвы в китайском месяце Jun
обсуждают Ниццы и Коктебели,
дамские сумочки испачканы скамеечным маслом,
но скоро, скоро пройдёт и курортный синдром,
вернутся с гастролей загорелые труппы,
к подмосткам театров спланируют вороны.
Наступит календарная ночь.

И в нишах дворов проходных на листьях осенних афиш
намокнет тушь, как на лице твоём,
- это готически точно.
Остается надеяться: поцелуй воздушный
ты пришлешь голубиной почтой


ХЛОЯ В ПЕНЕ ДНЕЙ


Ной не пускал в свой ковчег русалок, сирен и рыб
а я хочу любить тебя, подобрав бережно
в 14 км от поселка Лиинахамари
в котле Балтики
мне не нужны, ты знаешь, афродизиаки
и пусть мне откажут в патетике Рэмбо и Брехт
с их cудами скрипучими пьяными
я хочу взять тебя штурмом
на 72-метровом малом противолодочном

если любить - то любить под дымом дизельным
утром в пятницу
когда ещё брезжит маяк Марса
и Селена освещает Nord Weg
когда  о_О - пищит ICQ

и вялый планктон плывёт к кулерам
любить на палубе
истоптанной сотнями пар шнурованных бот
морских котиков ДШБ-009,
на трапе, на расстеленном чёрном бушлате,
- это не гриб груб граб гроб,
а прокрустово ложе любви -
с видом на первый норвежский фьорд
любить среди клепаных милитаристских форм
изранив руки о леера
любить в смардеке, зашкерившись от начкара
где трещат переборки
изгваздав себе затылок о подволок
любить ниже ватерлинии

do riecht so gut!

to army now!

любить под конвоем
ракетных катеров, минозаградительных тралов
любить - как поёт Земфира? - все твои трещинки
медяшки кранцы бросатели склянки
и отдать в твои руки, северная Афродита,
швартовый
 

***
ДШБ – десантно-штурмовой батальон
смардек – между шкаф-ютом и ютом
зашкериться - спрятаться
одволок - потолок
начкар – начальник караула
леер – (от голландского «leier») — ограждение (тросовое, из металлических труб и т.п.) вдоль бортов и люков на судне. Кроме того, леер — трос для постановки некоторых парусов
 

МОНГОЛИЯ


мне милы суккуленты

их феерические розетки

среди иссиня-белых камней, как помёт птиц

самых разных: маститых и колониальных

понимаю: грубо ценить их листья

мясистые, волокнистые, малахитовые

или восковые

но как явственна пробивная сила растений

когда горы пикетируют корни


много путешествуя

я озирал с возвышенностей

утопленных в лиловом багульнике ли

или покрытых тенями лиственниц

и ливанских кедров

нетронутые кущи Семирамиды

лагуны с непуганными сомами

целинные степи буранные полустанки


потом грыз гранит науки

как вы, камнеломки,

чтобы погрязнуть в барах

закусочных

вроде "Граблей" на "Новокузнецкой"

или "Шоколадницы" на "Новослободской"

чтобы тушить окурок о пакетик с чаем


вчерашняя лимонница, ящерица и фрагмент

разбитого в русской Швейцарии

японского сада напомнили мне

об эдельвейсах Азии и хладнокровных амфибиях


БИЗНЕС-ЛАНЧ


Он ждёт у печки: воплощение отрицательного обаяния.

Почти апрель, на улице дождь с градом,

ещё пахнет сырыми шубами, но уже и грибами.

В совершенно гоголевской конторе

чистенькая евреичка

с сумочкой словно из кинохроники

времён Великой депрессии

к микроволновке несёт свои тарталеточки

и в суматохе жмётся к стеклообойной

перегородке.

Что ты боишься, деточка?

Сверкая золотыми торцами еженедельников,

страусино вышагивают

члены редакционной коллегии.

Она крадётся дальше по коридору

через ряд принтеров общего доступа,

отключенных кулеров, кофейных автоматов

- кончились тучные годы:

он ждёт у печки. И возвещает

операцию "Первоцвет".

В руке его -

нелетального исхода

стартовый пистолет.


ПЕСНЯ О СВОБОДЕ, ЛЮБВИ И СЛОНЕ-КЛОПОВНИКЕ


Вот и меня подкосила испанка

планы на праздники - целоваться -

кажется, пошли насмарку.

...Судя по мнению птиц, сейчас март.

Весна - это не больно. Испанка лечится без анестезии.

Только хочется, взяв какой-нибудь спортивный снаряд,

пойти громить иммигрантские магазины.


Сначала, обременённая мной,

меня вынашивала мать, а теперь слон,

взмывающий к небу словно в фантазии сюрреалиста.

На площади Инвалидов, как обычно, рефрен

из "Крёстного отца", спешат коммивояжёры,

башни Зоопарка бьют склянки,

и вурдалаки пенитенциарной системы

спрятались в волчьем логове от гренадёров.

Я мечтаю о стране Басков, острове Свободы, незалежной Монголии,

Зелёном континенте, Поднебесной, Туманном Альбионе,

но не выкидываю в решётку окна пока

ни с кумачом, ни с fuck'ом, ни в римском приветствии руку

запеленутый как в киево-печорской раке старец,

чуткий к каждому звуку,

дрожу в лихорадке. Не подумайте, что я больной

что в ковчеге-левиафане, полном гаврошей, клошаров, уродов,

в чреве китовом вынашивается новый Иов -

нет. Я Рысаков; не революционер, не бастард, -

своего часа жду, как сын своего народа.


CОЛНЦЕ НЕСПЯЩИХ


Кофе не берёт. Март.

Коллега орёт в трубку:

- Педали купили к "Салюту"?

Девку какую-нибудь расцеловать б.

Не берёт после вчерашнего случая.

Ночью смотрел, представьте,

"Мечтателей" Бертолуччи,

(кот мордой зарылся в ладонь),

и только утром заснул у стенки -

и словно по мне открыли огонь...



- Что ты знаешь, скин,

о Джорджии и георгинах,

грызунах и вообще грузинах?

- Когда я слышу: "грузин",  не то чтобы хватаюсь за керосин,

но на память приходят

госпитальный крест - красный - на флаге

Миша krank, танки в Цхинвале,

взорванные дамбы

затопленные подвалы

злая пасть Канделаки

гомосексуализм

(в Поти один визави, Вазиани, умолял: "Поплыли в Турцию")

фрагмент осетинской бабушки,

московский дородный монументалист,

почему-то Калининград ("Град"?)

и чёрная голова Канта,

а также

исчезнувшая с прилавков аджика,

запрет врачей на  "Саперави", и вот это:

поздно, батенька, пить "Боржоми".