Контрольная по математике

     Машин сын кончал восьмой класс, и назревала решающая контрольная, которая определяла, кого возьмут в девятый математический, а кого оставят в физкультурном или литературном классах.
    Решала всё, как понимала Маша, не сама контрольная, а учительница математики, которую три поколения учеников панически боялись и за глаза называли Биссектрисой.
    Маше никак нельзя было волноваться, так как она была на последнем месяце своей не совсем удачно, или, скорее, совсем неудачно  протекающей беременности, но она всё время нервничала из-за этой контрольной и каждый день спрашивала сына:

    - Ну, как? Была контрольная?

    И, наконец, Кешка пробурчал в ответ:

    - Ну, перестань меня пытать, в конце концов. Ну, была, была. И, кажется, я правильно решил эту проклятую задачку. Но, знаешь, она не предупредила нас о контрольной и дала её в самом конце урока, минут за десять до конца, а я никак не мог найти впопыхах чистый листок бумаги, начиркал на клочке и кончить не успел немного.

    - Ну, это всё ничего,  - успокаивала Маша сына, - лишь бы ты правильно нашёл ход решения. 

     Через день Кешка вернулся из школы понурый и необычно молчаливый, и Маша сразу поняла, что дело плохо. Так и оказалось. За контрольную он получил двойку.
     Сама Маша когда-то давным-давно ходила в ту же самую школу и  с удовольствием и огромной благодарностью вспоминала всегда своих учителей математики и физики - добрую круглолицую Лидию Антоновну и замечательного Ивана Александровича, всегда с потухшей трубкой в уголке рта и с коробкой шахмат под мышкой. Это они привили Маше любовь к точным наукам, заметили в маленькой худенькой девчушке тягу к логике и красоте формул и навсегда определили её будущее.  Маша теперь сама преподавала в большом техническом ВУЗе, работу свою любила, со студентами ладила, и поэтому, наверное, ещё так важна была для неё эта чёртова контрольная, эти успехи сына именно в её любимой математике. Но сыну вот, в отличие от самой Маши, явно не повезло с учительницей.

    - Ну, ничего, сынуля, не расстраивайся, и дай-ка мне посмотреть на эту контрольную.

    - А нам Биссектриса её обратно не раздала.

    - Как это так?  -  уже возмутилась Маша.

     По её понятиям, это было вопиющим нарушением одного из основных принципов преподавательской работы.

    - Знаешь что, Кеш, попроси-ка ты Бисс..., ну, как её там, - запнулась Маша, поняв вдруг, что она не знает даже, как зовут учительницу,  - попроси её дать тебе посмотреть контрольную.

     Кешка побледнел, ссутулился и, теряя тапочки, побрёл в свою комнату.

     Дни бежали за днями, а контрольную Кешка всё никак не приносил. То ли боялся попросить учительницу, то ли та никак не давала ему обратно листок, никак не поймёшь. И, наконец, разозлённая Маша заявила, что, если завтра контрольную она не получит, она сама пойдёт к учительнице.
     Назавтра окаянный помятый листок с огромной красной двойкой действительно был извлечён из недр портфеля, и Маша, надев очки, уселась на кухне и разложила его на столе под настольной лампой. Она внимательно просмотрела решение один раз и второй и третий и с удовольствием отметила, что сын, вроде бы никогда ей не вравший, и  на этот раз не соврал. Листок, конечно, был безобразный, задача неокончена, но ход её решения был абсолютно верен.
     Маша призадумалась. Она была не из тех мамаш, которые постоянно околачивались в школе, на собрания ходила редко, а уж спорить по поводу отметок сына с учителями ей и вообще в голову не приходило. Но тут случай был исключительный. Было явно, что сын не попадал в математический класс. Но, самое главное, было очевидно, что задача-то решена верно. И задача была явно не из лёгких. К тому же ей страшно захотелось взглянуть хотя бы одним глазком, как же решили задачу те, кто получил пятёрки и четвёрки. И она решила всё-таки пойти.
     Целый вечер ушёл на то, чтобы убедить сначала перепуганного насмерть Кешку, а затем пришедшего с работы и легкомысленно усевшегося перед телевизором мужа, что в школу идти надо и идти надо именно ей. Решили, что завтра Кешка спросит, когда его маме можно придти поговорить.
    Зловредная Биссектриса согласилась принять её завтра в семь часов утра, и рано утром Маша, опухшая и злая с недосыпу, засовывала ноги в непослушные сапоги, думая о том, как не хочется вылезать на мороз, когда муж, взглянув на неё,  вдруг произнёс:

    - Знаешь что, а, пожалуй, я тоже пойду с тобой.

    Это быо совсем на него непохоже. Муж относился к школе и учителям скептически, если не сказать цинично, в воспитании Кешки участвовал очень косвенно, и Маша решила, что сегодня она, наверняка, выглядит совсем ужасно, раз уж он решил не пускать её одну.
    Медленно прибрели они в школу и встали у дверей кабинета математики. Школа была пуста, а ручка двери кабинета не поддавалась.
    Все запахи и звуки были точно такими же, как и много, много лет тому назад, когда они оба, такие же восьмиклашки, как и их сын сейчас, ходили в эту же школу. Минуты текли, муж поглядывал на часы, боясь опоздать на важное совещание, Маша потихоньку зверела. 
    Перевалило за восемь, около дверей начали собираться Кешкины соученики, появился сам Кешка. Наконец, пришла нянечка и открыла дверь класса.
    Ровно в восемь тридцать прозвенел звонок, и, наконец, в конце коридора появилась высохшая высокая фигура с седыми волосами, подстриженными под кружок, в синем, как будто форменном платье, с журналом и указкой под мышкой.  Холодок страха охватил Машу, успевшую вспотеть в своей тёплой шубе.
    Неподдельное изумление изобразилось на лице учительницы при виде их, покорно ожидающих у дверей:

    - Ну что же вы не предупредили о своём приходе?

    - Как не предупредили? Вы же сами нам назначили на сегодня на семь часов утра, - сдерживая себя что было силы, нарочито спокойно произнесла Маша.

    - Да? Но я была в учительской, мне никто ничего не сказал, а сейчас ужe начался урок.

    Почуявший неожиданную волю класс орал и визжал за дверью.

    - Ничего страшного, - решилась Маша, - мы подождём до конца урока.

    - Нет, нет, что Вы, - Биссектриса вдруг стала подчёркнуто вежливой, - я только сейчас  успокою их.

    Она вернулась из класса через несколько минут, и почему-то Кешка понуро брёл за ней.  У Маши не было никакого желания вести этот пренеприятнейший разговор при сыне, но здесь правила игры задавала не она.
    Они хмуро зашли в соседний пустой класс, и, не давая Маше сказать ни слова, учительница сначала проверила Кешкин дневник, затем тетрадь с домашним заданием, затем зачем-то заставила его, бедного, решать домашнюю задачу на доске перед молча наблюдающими всю эту сцену родителями.
    Маша ничего не могла понять. Ей казалось, что учительница издевается не столько над сыном, сколько над ней - тяжелой, неуклюжей, вспотевшей в своей меховой шубе.
Вдруг вспомнилось, как в прошлом году она немного покритиковала Биссектрису на родительском собрании за то, что та задала на дом безумно трудную задачу, которую сама Маша еле решила за три вечера. Она тогда ещё, помнится, спросила её, а разбирали ли они эту задачу на уроке. Оказалось, что нет, не разбирали. А задача была как раз такой, над которой "кандидат наук и тот ... плачет." 

    - А как же Вы знаете, что они задачу решили и поняли? - удивилась тогда Маша.

    - Неужели из-за этого? - недоумевала теперь Маша, - нет, не может такого быть.

    Несколько раз она пыталась прервать этот спектакль, объяснить причину своего прихода, но это ей никак не удавалось. Наконец, сын закончил свою задачу на доске. На секунду воцарилась гнетущая тишина, и вдруг  с визгливой и взвинченной интонацией учительница произнесла коронную фразу всех бюрократов:

    -  Вот мы здесь так напряжённо работаем, а некоторым нечего делать и они приходят, чтобы оторвать нас от работы. Меня же целый класс ждёт за стенкой!

     Маше сделалось почти физически дурно. Она испугалась, что вот-вот потеряет сознание и совсем испортит всё к чертям собачьим. Собрав все свои силы, она выложила, наконец, листок со злосчастной контрольной перед высохшей мымрой и произнесла со всем спокойствием, на которое была сейчас способна:

     - Я только хочу знать, за что Вы поставили двойку.

     Листок перелетел обратно на парту к Маше со словами:

     - Задача решена неверно. 

     Маша опять переложила листок на стол перед учительницей:

     - Задача не доведена до конца, но решена абсолютно верно.

     Листок перелетел обратно, но лёг теперь на парту перед мужем со словами:

     - Может быть, папа лучше знает математику, чтобы понять, что задача решена неверно. 

     Обалдевший муж, которому Маша решала все контрольные по математике за все годы их совместной учёбы в стенах этой самой школы, молча уставился на листок.
    Маша решительно перехватила листок и водворила его обратно на место перед учительницей:

    - Мама достаточно хорошо знает математику, чтобы понять, что задача решена верно.

    Оскорблённая Маша рвалась в бой. Ей хотелось поспорить по существу, разобрать все шестнадцать действий задачи по пунктам, но листок почему-то не вернулся к ней обратно.

    - Если мама так считает и не боится показаться смешной, она может жаловаться в вышестоящие инстанции. 

    - Я обязательно так и поступлю, - перешла в наступление Маша, - верните мне только листок с контрольной. 

    Учительница судорожно прижала листок обеими руками к животу.   

    - Что же делать, не драться же мне теперь с ней!? - обескураженно думала Маша.

    Ситуация становилась одновременно  более напряжённой и более похожей на фарс. Спас положение молчавший во всё время поединка муж, поняв своим чутьём чиновника высоко ранга, что именно сейчас настало его время вступить в игру:

    - Ну что Вы, что Вы, Таисия Васильевна! ( Господи, откуда это он знает, как её зовут! - промелькнуло в голове у Маши.) Мы совсем не собираемся жаловаться. Мы только ужасно обеспокоены, что сын недостаточно хорошо знает математику и не попадёт в математический класс. Он, конечно, ужасный шалопай, и листок с контрольной совершенно безобразный. 

     Таисия Васильевна расплылась в улыбке:

     - Ну, не так уж всё плохо. Я почти уверена, что мальчик попадёт в математический класс, несмотря на эту контрольную.

     Муж, улыбаясь, спокойно забрал листок из рук учительницы и положил его себе в карман со словами:

    - Нам так бы хотелось Вашей полной уверенности в этом.


    Маше на один миг показалось, что на лице учительницы вдруг промелькнуло какое-то странное выражение. Страх, ненависть, преклонение перед силой?
    Маша молча поднялась и, неуклюже задевая парты животом, двинулась к дверям. Позади неё муж и учительница, ласково улыбаясь, пожимали друг другу руки.
    Сын попал в математический класс. Маша никогда больше не была в школе сына. Она даже больше никогда не вспоминала эту школу, как свою.