Укатили сивку крутые горки...

  ...После успешных трёхлетних занятий в Марбурге у известного в то время натуралиста, физика, математика и философа, почётного члена Российской Академии Наук Христиана Вольфа, Михаил Ломоносов в декабре 1739 года попадает во Фрейберг, в Рудные горы, к горному специалисту Иогану Генкелю для изучения металлургии. И сразу же жизнь переменяется к худшему. Горный советник Генкель был жаден, скуп, денег российским студентам-практикантам на руки не выдавал, хотя академическая канцелярия высылала в Германию значительные суммы на содержание и обучение своих подопечных. Но вместо этого во Фрейберге их ждали унижения, оскорбления и полуголодное существование. К тому же их заставляли делать постороннюю для учёбы и вредную для здоровья работу(растирания ядов и пр.).
  Будущее светило российской науки был горяч смолоду, вспыльчив и не обуздан. Его "репорты" и письма в Россию к непосредственному руководителю академической канцелярии Иогану Шумахеру оставались без ответа. Притеснения за пределами России, равнодушие к их бедам на родине - всё это не могло не оставить след самый глубокий в душе молодого учёного... Многими фактами, приведёнными в своих последующих записях и "репортах", Ломоносов пытался доказать, что во главе реакционных сил Российской Академии стоят такие люди, как Шумахер и его неизменный помощник Тауберт...
  По возвращении в Россию первыми, кого он встретил в академической канцелярии, были Шумахер, Тауберт и с ними новый историк Герард Миллер, о котором он уже был наслышан. Именно с тех пор прежняя неприязнь к первым двум невольно перекинулась и на Миллера... И ничто уже не могло поколебать отношение Ломоносова к ним, хотя третий в тот момент оказался в этой компании по сути лишним. И до конца жизни, надо сказать, был в ней чужим среди своих...
  Спустя два с половиной века в госархиве Астрахани, в 1981 году обнаружены были документы, подписанные Ломоносовым и прадедом Пушкина, генерал-инженером А. П. Ганнибалом. Они свидетельствовали об огромной работе, проделанной, прежде всего, Ломоносовым по составлению российского атласа. Он подготовил специальную анкету для сбора на месте сведений по физической и экономической географии. А Ганнибал как руководитель канцелярии главной артиллерии и фортификации, скорректировал её, изъяв все вопросы, раскрывающие государственную тайну, особенно в приграничных районах... Не все губернаторы отнеслись с должным пониманием к этим документам, в результате чего Ломоносов в ноябре 1760 года послал в Астрахань от имени канцелярии указ с упрёком о задержке "важного предприятия в сочинении российского атласа..."
  Может быть, на первый взгляд читателю и покажется, что между созданием атласа и государственными тайнами связь едва прослеживается. На самом же деле всё вокруг России и её границ уже в те времена складывалось не так просто. Самые большие аппетиты на её территории проявляла прежде всего Англия...
  Ещё в XVII веке её, оказывается, интересовали северные земли Сибири и, что не менее важно, Обская губа... Известный английский поэт Джон Мильтон, будучи на государственной службе " по иностранным делам" (что это за дела, установить не удалось)знал об этой губе многое. В официальной биографии Мильтона, вышедшей у нас, об этом нет никаких сведений, в интернете на русском языке - тоже. В английских источниках отмечены лишь служба в канцелярии Кромвеля и отличное знание латыни, на которой издавались все указы диктатора. В нескольких словах сообщается здесь и о переписке Мильтона с русским царём Алексеем Михайловичем. Исходя из фрагментов писем, можно сделать вывод, что Мильтон свободно ориентировался в географии Русского Севера и Обской губы, знал даже имена всех первых русских землепроходцев в этом регионе... Такая осведомлённость, конечно, была не случайной. Северный морской путь уже в ту эпоху стал интересовать зарубежных мореходов.
  Знал ли об этом Ломоносов? Знал, конечно... Поэтому век спустя, докладывал адмиралу Николаю Головину и князю Борису Юсупову о неблаговидном поступке советника академической канцелярии Иогана Шумахера. Вот выдержка из этого документа:

  "...Шумахер сообщил тайно в чужие государства карту мореплавания новообретённых мест Чириковым и Беринговым, которая содержалась в секрете. А оную карту вынял тогдашний унтер-библиотекарь Тауберт из Остермановых пожитков, который имел её у себя как главный командир над флотом..."

  А ещё через несколько месяцев Ломоносов сокрушался, докладывая Головину: "...карта морских путешествий Чирикова и Берингова, о чём Академия немало потревожена, издана во Франции..."

  Беспокойство государственного человека, великого прозорливца, каким и был Михайло Васильевич, аукнулось спустя два с половиной века. В наши дни началась "подводная охота" на шельфах Ледовитого океана, прилегающих к России. Как известно, трёхцветный флаг Российской Федерации был "низвергнут" недавно на дно океана в точке Северного полюса. Оспоривателей этой акции в международном пространстве, как говорится, "хоть пруд пруди!"

  И почти каждый из них имеет на руках "свою" карту, отдельными местами буквально скопированную с маршрутов русских полярных исследователей, которые в своих кругосветках давали названия открытым ими островам и землям, делали их описания.
  И вот там, где сейчас буквально "запахло керосином", вдруг нашлись претенденты на наши ископаемые богатства. Они умудрились даже старые карты подновить, чтобы оспорить, подвергнуть сомнению принадлежность северных шельфов России.
  Возникает вопрос: предчувствовал ли нечто подобное в своё время государственный муж Ломоносов, заботясь уже тогда о географической прозрачности границ России? Судите сами!. В этом контексте остаётся лишь привести слова академика Сергея Вавилова (Ломоносов и русская наука, - М.  Изд. АН СССР, 1961 г.): "Ломоносов чутко схватывал масштаб происходящего, лаконично оценивая его. И каждый раз это был достоверный портрет времени. А для нас, словно в кинематографе, каждый раз приходят в движение обстоятельства, казавшиеся перед тем застывшими..." Вавилов видел в Ломоносове "идеал патриота", который постоянно заботился исключительно о том, что нужно было для блага России.

  ...Между тем, шёл десятый год пребывания Миллера в Сибири. Это десятилетие обогатило Миллера ценными сведениями "по этнографии инородцев, местной археологии, статистике". Он вывез из Сибири в Петербург массу архивных документов, составивших впоследствии так называемые "Портфели Миллера". Их насчитывается - 258. Это огромный собирательный труд и хранится он ныне в Государственном архиве древних актов. Немец по рождению, Миллер, приехав в Россию двадцатилетним, стал через шесть лет профессиональным историком. В    России его звали Фёдором Ивановичем. В 1731 году он - профессор русской истории и одновременно - член Академии наук. Им разработан обширный план издания сборников статей о памятниках России раннего средневековья для зарубежных читателей на немецком языке "Sаmmlung Russischer Geschichte" ("Коллекция русской истории"). Именно в этом издании был опубликован отрывок из "Повести временных лет" с подробным комментарием Герарда Миллера... На целое десятилетие журнал стал основным источником по русской истории для просвещённой Европы. Есть свидетельства, что тома журнала находились в личных библиотеках Вольтера, Гердера, Гёте, Дидро...

  Разница в годах между Миллером и Ломоносовым составляла всего 6 лет. Миллер был старше. В эти первые шесть лет, пока выходил журнал, Ломоносов скитался по заграницам, продолжая учёбу и практику в университетах Германии. Называть сейчас поимённо всех его наставников нет резона. Были среди них светила мировой науки, были и те, имена которых история не сохранила. Многие из них получали от России на своих подопечных постоянные средства, часть из которых предназначалась для кормления практикантов. Деньги приходили исправно.
  Но, судя по письмам Михаила Васильевича, адресованным в канцелярию Академии на имя статс-секретаря Иогана Шумахера, Ломоносов постоянно нуждался, жил впроголодь. Из-за своего буйного нрава он иногда сцеплялся со своими наставниками, уходил от них и снова возвращался. В письмах в Россию он называл их "немчурой и проходимцами"...

  Как видим, тон был задан давно, и ничто уже не могло пошатнуть мнения Ломоносова о тех, кто пытался в России и за счёт России жить безбедно в его отечестве и за рубежом...

  Шесть первых лет пребывания Миллера в Сибири стали своеобразным гандикапом, который дал ему Ломоносов, пока утверждался в Академии. Ещё несколько лет прошли относительно спокойно для обоих - и то лишь потому, что Миллер почти всё время находился в Сибири, собирая материалы для своих портфелей. По его словам, он преодолел за это время  31 тысячу и 362 версты... Что ж, отметим чисто немецкую обстоятельность: не академик, а счётчик! С такой же пунктуальностью Миллер перерывал и местные сибирские архивы. Именно он представил в Академию "Сибирскую летопись" Семёна Ремизова - составителя первого русского географического атласа из 23-х карт, получившего название "Чертёжная книга Сибири (1699 - 1701)".

  Пребывание в Сибири обогатило Миллера массой ценных сведений по "этнографии инородцев", как тогда говорили, местной археологии, об одежде коренного населения. Особенно важна была вывезенная Миллером в Петербург громадная коллекция архивных документов. Заметим, что лично Миллеру удалось использовать лишь ничтожную часть из них... По свидетельству историка Евгения Шмурло документы эти продолжают и доныне служить "важным подспорьем для отдельных учёных и целых научных учреждений..."

В порядке отступления: автору удалось ознакомиться всего с двумя портфелями Герарда Миллера (а их насчитывается 258) - ничтожной частью того, что собрал историк в Сибири. Но я понял тогда, что мне не хватило бы и всей жизни, чтобы досконально изучить и проанализировать этот материал. Заодно пришлось убедиться, что к этим двум портфелям наши историки имели поверхностный доступ, так сказать, для "пенкоснимания".

  Издал Миллер и "Степенную книгу", составленную духовником Ивана Грозного Андреем (Позднее - митрополитом Афанасием). Труд этот - по существу систематическое изложение русской истории от Владимира Святославича до Ивана IV включительно, составленный по материалам летописей, хронографов, родословных книг. Разделена книга "на 17 граней" (родословных степеней).
  - Это есть по-нашему! - восторгался Миллер, впервые прочитав и изучив все грани. - Это есть разложено по косточкам! Кто в сие время обременяет себя подобием?..
 
  Накануне своего сорокатрёхлетия Миллер принимает российское подданство… Профессор, участник постоянного при Академии исторического собрания, постоянный редактор исторического журнала, "конференц-секретарь Академии" - вот далеко не весь перечень его официальных и общественных должностей... Но Миллер - норманист, а Ломоносов - антинорманист. Первый - беспристрастный историк-собиратель, придерживающийся теории скандинавского происхождения Руси. Второй - антипод, рьяно противостоит Миллеру в этом.

  Необходимо заметить, что противостояние двух направлений по этому поводу в российской истории растянулось на долгие десятилетия. Объективности ради напомним, что норманистами была целая плеяда последующих за ними историков - Н. Карамзин, С. Соловьёв, В. Ключевский, А. Шахматов. Спустя полтора века другой Соловьёв - Александр Васильевич, профессор Белградского, а затем и Женевского университетов, писал советскому историку В. Пашутину: "Антинорманизм - проявление неумеренного славянофильства... Древняя Русь была норманского корня, и против этого ничего не поделаешь. С этим надо примириться..."

  А вот Ломоносов с этой теорией не мирился. Он ведь тоже был прав в том, что "неча путать" возглавителей из норманов со всем русским народом... "пришли, поправили и... растворились гости в гостях?"… Так вот! Коротко и в самое яблочко...
Михаилу Васильевичу, особенно в заматерелом возрасте были свойственны ёмкие, почти афористические фразы. Поднаторел он в русском языке, избавил его как мог от пышного празднословия! Вот и с Миллером воевал, стараясь ужалить покрепче.

  В письме вице-президента Адмиралтейской коллегии И. Г. Чернышёва к будущему куратору Московского университета читаем о том, что 26 июля 1753 года "при безоблачном небе" убит молнией во время опытов по изучению атмосферного электричества профессор Г. В. Рихман... И Ломоносов по этому поводу выразил опасение, что "сей случай может быть протолкован противу приращений наук..."
  Миллер же, узнав об этом, изрёк в окружении профессоров: "Электричества, исходящие из облак, - тайное занятие розенкрейцеров".
  Ломоносову донесли слова ненавистника. И вот, сходя по ступеням университета вниз,он  заметил поднимающегося вверх Миллера. Оба учёных мужа давно уже ходили с массивными палками. Постучав своей по перилам, Ломоносов убедился, что Миллер переступил на другую сторону, продолжая спускаться вниз. Когда они поравнялись, Михайло Васильевич, глядя прямо перед собой, раздельно произнёс: "Россия - страна слонов и мамонтов, а немцы в ней только гадили!" Лицо Миллера налилось кровью. Он бухнул палкой по перилам и с надрывом   выдохнул: "Алхимик!.."
  Взаимная неприязнь обоих давно уже была притчей во языцех всей просвещённой России. Они подавали даже иски в суд один на другого. Президенты Академии пытались их примирить. Но всё было тщетно! Ломоносов до конца своих дней был убеждён в том, что тут даже вопроса нет, кто в России гадит...

  К тому времени Миллер заканчивал первый том "Описания Сибирского царства" и одновременно начинал большую работу по собиранию черновиков историка и государственного деятеля Василия Татищева. Тот в последнее время занедужил, стал немощен, забросил все дела. И надо успеть приобщить "до кучи" обширный материал, собранный Татищевым... К этому времени начала растаскиваться и одна из лучших личных библиотек России, принадлежащая Татищеву. Успеть спасти хотя бы то, что непосредственно касается русской истории (Татищев впервые ввёл в научный оборот "Русскую правду", "Судебник 1550 года", "Книгу Большого чертежа").

  К сожалению, многие из летописей и документов, хранившиеся в этой библиотеке, пропали без следа... А Миллер помимо "Истории" Татищева хотел бы ещё продолжить, составленный им же энциклопедический словарь "Лексикон",который Татищев довёл только до слова "ключник".
 
  Задачи перед собой Миллер поставил большие, только успевай! Между прочим, Ломоносов ещё при жизни Татищева написал так называемое "Посвящение" к первому тому Татищева... Миллеру Михаил Васильевич не преминул напомнить об этом. Миллер кивнул головой, но не сказал, что вступление ему не понравилось, да Бог с ним! К чему лишний раз выслушивать колкие фразы постоянного оппонента, произносимые вроде бы в пустоту, но доходящие точно по адресу. А адресаты, между прочим, были всегда одни и те же: историограф Академии Герард Миллер, советник канцелярии Иоган Шумахер, адъюнкт Иоган Тауберт и Август Шлёцер, историк и филолог.
  Последний, правда, не в пример вышеперечисленным, был отменно образован, знал смолоду полтора десятка языков, а, получив звание российского академика, отказался от него, и снова уехал в Германию.

  ...Иногда приходится сожалеть, что Его Величество Время разводит по разным эпохам фигуры, похожие друг на друга, как сиамские близнецы. Известный историк ушедшего века, либерал-государственник, как его называли, взрывной и горячий спорщик Павел Николаевич Милюков должен был бы обязательно встретиться с Михаилом Васильевичем Ломоносовым. Но всесильное время не открутишь назад и вперёд не подашь. Так вот, Павел Милюков, продолжая начатое Ломоносовым, в патриотическом задоре смешал Миллера с другими немцами, "кормящимися около Академии наук", провёл свою "столбовую дорогу" русской истории, начинающуюся только от Татищева.

  Несправедливо, конечно. Но и так бывает... А "История Сибири" всё же остаётся самой значительной работой Герарда Миллера. Но как убедить в этом Михайло Васильевича? Он, как и Милюков позже, был убеждён до конца жизни, кто именно в России не очень чистоплотен.

  Между прочим, знакомство двух антиподов состоялось при весьма анекдотических обстоятельствах. Ломоносов только что вернулся из Германии, разобиженный на своего последнего наставника, а Миллер - из очередной поездки в Сибирь. В канцелярии они и встретились впервые. Шумахер рассматривал медную копейку, изготовленную в Сибири (отметим, что ещё за полвека до государственной чеканки "сибирской денги" местные умельцы наловчились в Сузуне делать копии российских монет, мало в чём уступавших оригиналу).
  Ломоносов, выслушав объяснение Миллера, взял копейку в руки, внимательно осмотрел и, неожиданно для всех, согнул её пополам:
  -Порушение казны российской! - произнёс он и бросил медяк на пол.
 
  Миллер, сопя, нагнулся, поднял копейку и ещё раз своими мясистыми пальцами сложил её вдвое. Они были подстать один другому - мощные в торсе, широкие в кости. Ломоносов лишь выглядел поприземистей, да и в весе уступал Миллеру, который сейчас протягивал ему то, что осталось от копейки.
  Оттолкнув руку немца, Ломоносов, покидая кабинет, буркнул: "Ужились, скопом пришедши, напотчевались!"...

  Всё! Гандикап, так сказать, истаял! Пора было браться за палки с резными набалдашниками и стучать ими по перилам. С той самой поры оба "что есть научная истина" воспринимали по-разному... Профессор химии Меншуткин,автор,пожалуй,самой "человеческой" биографии Ломоносова, писал о своём духовном учителе: "В 1748 году он принимал участие в учреждённой при академии исторической секции, перешедшей вскоре в постоянное собрание. Тут ему приходилось давать отзывы о разных исторических сочинениях и критиковать диссертации и выступления историографа Российского государства академика Г. Миллера... Ломоносов считал, что иностранцы не должны писать что-либо предосудительное для России, и ставил на первый план литературную обработку собранных ими данных; Миллер же, как беспристрастный историк, помещал всё, как бы оскорбительно для России это ни казалось Ломоносову. В своих спорах обе стороны считали себя правыми, свои мнения непреложными. Ломоносов даже отказывался подписывать протоколы заседаний, составленные «Конференц-Секретарём Герардом Миллером..."

  С большим трудом проходило в Академии наук и обсуждение "Истории Сибири" Миллера. Ломоносов был, например, недоволен, более того - раздражён тем, что завоевание Сибири Ермаком называлось колонизацией, а сам Ермак был назван разбойником... Изменить первоначальный текст Миллер категорически отказывался, лучше тогда убрать Ермака вовсе...

  Младший сотоварищ Миллера Август Шлёцер в этих вопросах патрона не поддерживал, но и стороны Ломоносова не принимал. Шлёцер для себя давно уже всех историков делил на четыре категории: историк-собиратель, историк-аналитик, историк-писатель, историк-художник. Миллер безусловно относился к первой категории. А вот Ломоносов для Шлёцера не умещался ни в одну из этих степеней: не был понятен размашистый талант русского самородка пунктуальному немцу... Шлёцер сидел, слушал перепалку обоих с отсутствующим видом. Он знал мнение Ломоносова и о себе, особенно после того, как сказал ему, что "искусство историка не надлежит путать с выдумыванием и писанием повестей..."
Сегодня Ломоносов почти слово в слово повторил то, что сказал ему в тот раз:

  - Высшая алгебра для Эйлеров, невежества в науках для Миллеров. А ты сущий Маккиавель, мутишь воду в Академии!- Михайло Васильевич раздражён был не в меру упорством Миллера:
"Не можно в российской истории выставлять великое плутовство сие! Ермака выставляем разбойником, а норманские набеги на Русь тогда что? Рыцарские ристалища? Сии поносительные писания не токмо вредны в рассуждениях!.. И когда Россия подобными писательми обставилась?" - потряс своей палкой Ломоносов в сторону Миллера.

  Шумахер с Таубертом пытаются охладить пыл Ломоносова, готовы согласиться с тем, что слово "разбойник" надо бы заменить другим.
  -Помягче, - предлагает Тауберт.
  - Помягче, это как? - взрывается Ломоносов.Супротив "разбойника"поставить "тать"?.. Слушать ваши перевертки без досады невозможно. Мне за Россию обидно, а вы, кто её облаивает, готовы под хвост целовать. Тьфу! Прости ты меня, Господи...

  Воевателем Ломоносов был оглушительным. Но было, было с чего гневаться на эту компанию, сплошь состоящую из немцев! Ещё не родился Лермонтов, который произнесёт полвека спустя знаменитое: "...на ловлю счастья и чинов", а Ломоносов иными словами, всем образом мыслей своих готов бы был подписаться под этой фразой большого русского поэта.
  Засилье иностранцев в Академии тормозило развитие российской науки. И в этом Ломоносов был абсолютно прав. Одно дело, к примеру, Леонард Эйлер - выдающийся математик, физик и астроном, у которого за плечами около 600 научных работ. Этого швейцарца и русского академика Ломоносов безмерно уважал, был с ним почтителен, любезен, улыбчив. Другое дело - Шумахер и Тауберт. Для них лермонтовское определение было бы на ту пору "вельми кстати". Достаточно вспомнить в этой связи соратника Татищева по "Учёной дружине" Антиоха Кантемира и его мнение об Академии Российской: "Безмерным коштом построили палаты славны, словят, что учения будут тамо главны, а пришедши увидит там мало, высоких же наук там тоже не ночевало..."

  По поводу Герарда Миллера, признаться, Михаил Васильевич не всегда был прав: он валил в кучу всю троицу разом. А Миллер из неё всё же выпадал. Одним своим трудолюбием - и то он выделялся на фоне многих служителей Клио. Миллер чуть ли не первым среди них высказался по поводу русских летописей, что они были написаны в Киевской Руси задолго до хроник, созданных на итальянском или французском и с художественностью не меньшей, чем сочинения на латыни или немецком.
  Отдадим должное Миллеру! Наставляя своего младшего собрата по науке Августа Шлёцера, он высказал мысль, которую Шлёцер позже доносил до своих студентов в Геттингенском университете в Германии:

  "Русские летописи гораздо более ценные для изучения истории, чем их аналоги - монастырские хроники средневековья на Западе..." Повесть временных лет" - общерусский летописный свод, составленный монахом Киево-Печерского монастыря Нестором - выдающийся шедевр общемирового значения..."

  С 1755 года Миллер стал редактировать журнал Академии наук "Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие". В последующие десять лет в журнале были опубликованы многочисленные труды русских историков - Татищева об уральских заводах Демидова, М. Щербатова, П. Рычкова об этнографии Урала и Оренбуржья, картографа Ф. Соймонова об истории картографии Сибири.

  В 1768 - 1744 годы стараниями Миллера вышли, наконец, первые три тома "Истории" Татищева. На титульном листе значилось: " История Российская с самых древнейших времён неусыпными трудами через 30 лет собранная и описанная Покойным Тайным Советником и Астраханским Губернатором, Василием Никитичем Татищевым. Книга первая, часть первая. Напечатана при Императорском Московском Университете 1758 года." В 1783 году появился и четвёртый том... Сам Миллер считал, что от этого татищевского тома можно легко идти дальше в российской историографии, которую Татищев "освободил от пут традиционной церковной истории и генеалогии".

  Но, как говорится, пути Господни неисповедимы. Не было уже в живых ни Миллера, ни его постоянного оппонента Ломоносова. На одном из аукционов в конце 1841 года писатель, историк, академик Михаил Погодин купил из библиотеки вологодского купца Лаптева бесфамильную рукопись. После недолгого изучения оказалось, что это-продолжение "Истории" Татищева. Через шесть с половиной лет вышел её пятый том...

  На этом, пожалуй, можно было бы поставить точку. Но хотелось бы порассуждать вот о чём. Велика Россия, велик и список её историков. Многих из них ныне просвещённый читатель не знает по именам. Да и с Карамзиным, его "Историей" мы познакомились сравнительно недавно. В советский период она была под негласным запретом. Та же участь довлела и над трудом Татищева... Но мудрое время всё равно находит каждому свою ступень на этой иерархической лестнице. Да и читатель сейчас не глуп.
  Меня же, так сказать, заботят упущенные возможности, особенно в знании истории Сибири, которую любили и Миллер, и Татищев - одни из первых познавателей и описателей обширного края.
   Но вот, читаю у Татищева, что он в течение почти двухлетнего пребывания в Швеции не очень долго пробыл в Германии и снова вернулся в Швецию для сбора исторических материалов. И цитирую дословно:"Местные историки указали на целый ряд источников (скандинавские саги), а один из них, собравший в период пребывания в русском плену огромный материал по Сибири..."
  Где он, этот "один из них"? Кто он? Где искать этот "огромный материал", собранный по Сибири?
    Мне, конечно, могут возразить, что есть другие источники для узнавания и познавания, например, - Интернет. Не спорю, это прекрасная шпаргалка, но пока что - только для студентов. Готов со страничками, извлечёнными из интернетного жерла, доказать широкой аудитории, что не всё так уж достоверно там. Информация на сайты не падает с неба. У меня лично есть претензии к достоверности, точности и последовательности событий, извлечённых таким способом, во всяком случае - на русском языке...

  Но вернёмся к поискам одного из шведских историков, собравшего нечто в Сибири и по Сибири. Интернет об этом пока умалчивает... Конечно, много времени утекло с тоЙ поры, когда "дело было под Полтавой". Но пленённый в той битве швед был историком! И он со своим материалом о Сибири оказался полезен Татищеву. Значит, надо продолжать поиски. Вера в "библиотечную археологию" не иссякла. Продолжим!

...Четверть века назад один из сибирских учёных, доктор экономических наук СО РАН Юрий Каныгин в своих "Загадках интеллектуального бытия", рассматривая феномены познания, был уверен, что значительная часть современных знаний человечества теряется где-то во мраке неолита, уходя своими корнями вглубь тысячелетий. "Требуется инвентаризация информационных ценностей, наведение порядка в огромном арсенале духовных богатств! - восклицал учёный.
Под этим стоит подписаться. Но и с поисками не откладывать.

  Возвращаясь к нашим "оппонентам", отметим, что их смогло примирить только всесильное время. Михаил Васильевич Ломоносов скончался в возрасте 54 лет.
  - Укатили Сивку крутые горки! - перекрестился Герард Миллер слева на право.

  Не будем исправлять одну букву в этой пословице. Применительно к данному случаю можно сказать и так. А Миллер прожил долго и умер на 78-м году в Москве.
  Ещё при жизни Ломоносова Академическая канцелярия была освобождена от услуг Шумахера и Тауберта. Последнему не нашлось места даже в словаре Брокгауза и Ефрона выпуска 1907 года. Для Ломоносова Тауберт был "вкоренившимся злодеем".

  А Герард Миллер, российский историк и российский подданный, ещё за три года до смерти продолжал работу над своими "сибирскими портфелями", описывая начало работы демидовских заводов на Алтае и сокрушался, что не может вновь посетить Сибирь: "...силы меня покидают, я едва в состоянии выносить работу до двенадцати и до часа ночи. Историк страны, о которой ещё так мало написано, должен быть занят одной этой работой... к пользе Российской истории..."

  В год смерти Миллера (1783-й) во главе двух Академий - директором Петербургской АН и президентом Российской Академии встала первая и пока единственная женщина - княгиня Екатерина Романовна Дашкова.
 
"Вкоренившихся злодеев" с академического поприща она изгоняла с предусмотрительной осторожностью. Их и в императорском окружении хватало.