Радость бытия. Часть1

   
     Глава 1.

     1991год. Начало января. Москва. Проспект Мира. Утро. Хмуро, серо, холодно. Город накрыла завеса косого мокрого снега, тяжело оседавшего на деревьях, на обшарпанных стенах домов. Плечи, всклоченные седые волосы Василия Васильевича были запорошены снегом. Но он, погруженный в свои мрачные мысли,  шел неспешным шагом по заснеженным дорожкам Ботанического сада, словно не замечая этого.

     Мерзкие телефонные звонки: «Укажи дорогу к корням, не то хуже будет!» - нещадно сверлили мозг. И теперь ему казалось, что есть что-то тревожно-непредсказуемое в сочетании цифр -1991. Те же единицы и девятки, что и - 1919.
     - Чушь какая-то лезет в голову, - проворчал Василий Васильевич, отгоняя невеселое сравнение.
   
     Однако настойчиво вспоминалось, как отец всегда повторял: "Ты родился в ужасный год. Страшный год. Нехорошее предзнаменование. Будь в жизни осторожен и осмотрителен». И он всегда был предельно осторожен и осмотрителен. Об этом говорит его возраст - 72года. Немало. Потомственный ученый, ботаник.  Жизнь шла неплохо. Ангел Хранитель всегда был рядом. А теперь ему грозит смертельная опасность.
    
     Это не бред сумасшедшего. Его хотят убить. Убьют не сразу. Сначала будут жестоко пытать. Он судорожно глотнул. Звучит дико. Но приходилось признавать, что это вполне реально. Все дело в подземных корнях. Шайка торговцев наркотиками не успокоится, пока не завладеет  тайной их местонахождения  под землёй. Какие идиоты навязали этим скотам такой бред? Почему они в него поверили?
 
     - Может я просто мнительный? - вслух спросил он себя, возвращаясь в кабинет. - Всего несколько дурацких телефонных звонков... Может это просто мои  немолодые нервы? А слежка? Меня не покидает ощущение, что я действующее лицо, какого-то жуткого триллера. Ужаснейшее состояние, когда чувствуешь, что за тобой кто-то охотится, охотится с целью пытать, а затем убить. 
     Сознание того, что он соприкоснулся со страшным миром, от которого у него нет никакой защиты, приводило в бешенство. Пока они не узнали дорогу к корням, он нужен им живым. А потом...

     Пытаясь отвлечься, Василий Васильевич развернул газету. Взгляд его натолкнулся на фамилию – Тугарин. «Собирается продать и нажиться, на  народном достоянии -  бесценном сокровище - Картине, спрятанной ещё  во время Революции… - быстро читал он, и тут же в голове сверкнуло: Так вот почему этот прохвост  всю жизнь шныряет под землёй! Выдумка с чертовыми корнями - не его ли затея?»

     Василий Васильевич раздраженно выругался и посмотрел в окно. Ботанический сад – «Аптекарский огород» -  сейчас стоял такой тихий и безмятежный в лучах утреннего солнца. Снег прекратился, украсив все вокруг изумительной чистоты белизной.   
    Дверь тихо скрипнула, заставив обернуться. Сердце бешено заколотилось. В правой руке, стоящего в дверях  человека поблескивал пистолет, немигающее дуло которого уставилось прямо на Василия Васильевича. Глаза, незнакомца  в грязной джинсовой куртке и надвинутой на лоб черной вязаной шапке, сверкали  дикой злобой.
   
    - Ты - Ботаник? – злобно процедил он, сплюнув на пол.  - Гони наркоту! – Дуло пистолета качнулось.- Жлобишься, падла! Будь моя воля, всадил бы тебе пулю в лоб прямо сейчас. Не вздумай  куда-нибудь слинять. Усек?!
    Внезапно бандита стало трясти и чтобы не упасть ему пришлось навалиться на стену. Затем качнувшись, он дернул ручку и, хлопнув дверью, вышел.
   
    Слушая его тяжелые нетвердые шаги, удаляющиеся по коридору, Василий Васильевич разразился  яростной бранью:
    - Наркоман! Напичкался наркотиками! Сволочи! Свиньи! Скоты! Какой-то кошмарный сон наяву.  Живу в постоянном страхе. Слабак! Сижу и покорно дожидаюсь, когда они за меня возьмутся. Начнут пытать и, конечно, убьют.
   
    «Но как я могу защитить себя, не зная о каких корнях они твердят? А может это те странные корни, исследованием которых был увлечен отец? Почему я ни разу не поинтересовался, что это за корни? - досадливо ругнулся он и неожиданно обрадованно  встрепенулся: - Елена Константиновна Волгина, бабушка Евгения Николаевича, – вот кто мне поможет! Отец не мог не поделиться с ней своим увлечением этими странными корнями. Возможно, рассказал и то, где они находятся! Немедленно звоню Изольде, пусть  узнает у Лидии Яковлевны номер телефона Волгиных».


     Глава 2.
 
     Почти в это же время на Ленинском проспекте с самого раннего утра Евгений Николаевич Волгин - высокий, склонный к полноте мужчина - нетерпеливо расхаживал взад и вперед по обширному кабинету своей большой четырехкомнатной квартиры. Время торопило, а ожидаемого звонка из Тбилиси все не было.
    - Бабушки нет... Вот так-то, вот так... Бабушки больше нет… - бубнил он себе под нос, беспокойно косясь то на часы, то на телефон, то на бурчавший в углу телевизор (вдруг что скажут, вдруг что покажут).
    
     Телефон громко затрещал, Евгений Николаевич поспешно снял трубку.  Звонили из очередной газеты с просьбой об  интервью. Едва он положил трубку, как телефон вновь затрещал. На этот раз звонили из Союза художников с напоминанием о завтрашней встрече с немцами, на которой ему  необходимо присутствовать. Закончив разговор, Евгений Николаевич вновь нетерпеливо взглянул на часы. Звонок из Тбилиси уже здорово задерживал его.
   
     - Скверно...  Сегодня непременно нужно покончить со всеми делами в Сосновке... Успеет ли Костя вернуться из командировки? Агент по похоронам приедет завтра в десять...С утра обязательно надо быть в Москве… Без Саши Самарина  мне не обойтись. Как я не подумал об этом вчера...- раздраженно бубнил он, быстро набирая номер Самариных. Но там никто не ответил.
    Евгений Николаевич опустился в кресло, пытаясь сосредоточиться на предстоящих делах. В наступившем январе нового 1991года в семье Волгиных, как когда-то давно, сошлись два события: одно радостное, другое печальное.
    Начало года выдалось суматошным. Оно было отдано подготовке персональной выставке и юбилею, точнее юбилеям. 19 января Евгению Николаевичу Волгину, известному книжному графику,  исполнялось  50 лет,  а его  сыну Константину - 25. Решили эти два события объединить и устроить совместный банкет в «Арагви».

    Начались бесконечные споры - кого приглашать, как лучше организовать. Народа набиралось немало. Забот и хлопот было много. Но предстоящее торжество обещало быть не скучным. Костя и его друг Саша Самарин, известные выдумщики и любители подурачиться, с большим энтузиазмом взялись развлечь и позабавить публику.
   
     Еще не все утряслось с организацией юбилея, а вчера, поздно вечером, умерла Елена Константиновна Волгина - бабушка Евгения Николаевича. И хотя это не было неожиданностью - ей шел девяносто третий год, и последнее время она уже очень плохо себя чувствовала - тем не менее, ее смерть застала Евгения Николаевич врасплох и обескуражила.
     Хлопоты с похоронами предстояли немалые. Надо было ехать за город. Елена Константиновна умерла в Сосновке, на даче Волгиных, где она последнее время безвыездно жила с Вассой Федуловной, их старой нянечкой.
   
     Телефон пронзительно затрещал и Евгений Николаевич торопливо снял трубку.
     - Привет, Евген. Прими мое искреннее сочувствие. Чем могу помочь? - раздался голос сослуживца и давнишнего приятеля - Германа Тугарина. - Что нужно, скажи. Продовольственный заказ нужен? В магазинах-то пусто. - После короткого разговора о похоронах, Герман поинтересовался: - Да, тебе покрышки к «Волге» нужны? Есть возможность забрать прямо с завода. Подумай. – И вдруг неожиданно добавил: - Спроси у Кости про последний поход под землёй с Самариным.
     - Спрошу, - коротко отозвался Евгений Николаевич.

     Положив трубку, он тут же набрал номер Самариных, но снова безуспешно.  Звонка из Тбилиси тоже  не было. Перебирая в голове предстоящие дела, Евгений Николаевич откинулся на спинку кресла, рассеяно переводя взгляд с одного до мелочей знакомого предмета в кабинете на другой.
     В детстве эта комната казалась Жене огромной и загадочной, а в сумерки даже пугающей. Стоило ей погрузиться во мрак, как она тотчас наполнялась какими-то шорохами, скрипучим шепотом.  Почему-то чудилось, что массивная мебель вдруг начинала  негодующе притопывать, будто старалась избавиться от прибитых к ней жестяных бирок с инвентарными номерами. Было жутко и странно.

     Однажды кто-то принес в дом уличный разговор,  будто бы недалеко под мостом по ночам появляется «белая баба» - голая женщина в накинутой на плечи простыне, останавливает машины, завлекает водителей, грабит  и убивает их. С тех пор Жене явственно виделось, как в наступающей темноте белая вата, торчащая из небольшой дырки в спинке дивана, начинала шевелиться, и из нее, тихо шурша крыльями, выплывала Врубелевская крупноглазая Царевна-лебедь – «белая баба». Ужас охватывал его, и он опрометью выскакивал из комнаты. Но что-то завораживающе-загадочное снова влекло его туда.
   
     «Давно, как же давным-давно все это было, -  хмыкнул Евгений Николаевич. - Почему более существенное, важное как-то незаметно забывается, а, побеждая время, так живо, так ярко помнится, казалось бы, такая ерунда?!»
     И квартира, и название комнаты «кабинет», и мебель в нем достались ему от дедушки, который в свое время был известным в Москве врачом. Когда-то семья дедушки имела собственный дом в одном из переулков недалеко от Тверского бульвара. В то неспокойное время семья переживала то взлеты, то падения. В одну из таких опал всю мебель реквизировали, а про хозяев почему-то забыли, и они уцелели.
     Затем дедушкина медицинская помощь понадобилась какому-то крупному деятелю, и семью обласкали. Так как их дом подлежал сносу, им выделили эту большую квартиру на Ленинском проспекте, тогда Большой Калужской, в только что выстроенном доме, и выдали мебель с инвентарными номерами. Все это было до рождения Евгения Николаевича. Редко, скудно и сухо вспоминали  в семье о том времени.
   
     Раздавшийся телефонный звонок выдернул его из раздумий. Он тотчас взял трубку, в надежде, что это наконец-то Тбилиси, но это звонили из журнала с очередной просьбой об интервью. Едва Евгений Николаевич опустил трубку, как телефон снова зазвонил.
    - Леночка покинула нас, - услышал он жалобно всхлипывающий голос гимназической подруги Елены Константиновны. - Время беспощадно, - горько сокрушалась она. - Я так любила всю вашу семью, еще, когда все были живы. Я вас всех очень люблю и жалею: и Костика, и тебя Женечка, и Вассу Федуловну. Сочувствую и скорблю. Как коротка и быстротечна наша жизнь.
   
     Разговаривая с ней, Евгений Николаевич смотрел на старые выцветшие фотографии, висящие над письменным столом. Когда-то дружная семья Волгиных была немалой, и, по рассказам бабушки, на даче собиралось до пятидесяти человек их многочисленной родни. Но время, обстоятельства, война быстро и безжалостно выхватили всех из жизни.
     Евгений Николаевич переводил взгляд с одной фотографии на другую. Его родители умерли молодыми. Закончив физфак МГУ, они были увлечены наукой, атомом.  На подходе были кандидатские, когда в одной из командировок на испытательном стенде произошел взрыв, и они погибли.
    
     Воспитанием внука занималась бабушка. Он рано начал рисовать, бабушка поощряла это, водила в разные кружки по рисованию. После окончания института Евгений Николаевич стал работать художником и женился на Ирине, своей сокурснице.
    Вновь зазвонивший телефон застал Евгения Николаевича за рассматриванием своей свадебной фотографии.
   
    - Не забудь про пустые бутылки! Без них водку не дадут! - Это соседка по лестничной площадке Лида, Лидия Яковлевна, напоминала о спиртном, полагающемся по госцене в качестве «ритуальных услуг» и продающемся последнее время только в обмен на пустую тару. - Тридцать бутылок - это не так много,  - как всегда обстоятельно и деловито рассуждала она. - Посуди сам, всем придется давать и не по одной. Кладбищенскому мастеру - раз, копателям могилы... В общем, разойдутся - не заметим как! Это даже и мало... - посетовал ее низкий с приятной хрипотцой голос. – Ну, хоть что-то! Все не втридорога покупать в коммерческих ларьках или у таксистов. Василий Васильевич тебе не звонил? А Вадим? Почему ты до сих пор дома? Что ты молчишь?
   
     А что говорить, если он был с ней целиком согласен. Он не мог не признавать, что замечательная деловитость Лиды его здорово выручает. Похоже, все хлопоты по подготовке юбилейного банкета лягут на нее, и у него и тени сомнения не было, что все будет сделано как надо. После разговора с ней, его взгляд снова вернулся к свадебной фотографии: хохочущая Ира и немного растерянный он, одевающий ей обручальное кольцо.
   
     В конце января 1966 года неожиданно после родов Ирина умерла. Был десятый день, как родился Костик. Евгений Николаевич приехал в роддом, чтобы забрать их. Но в выписке почему-то отказали. Ирина прислала записочку, что ей очень хочется свежих груш. Он поехал на Центральный рынок, купил семь, так выбралось, семь роскошных сочных груш. Он вез их в прозрачном полиэтиленовом пакете, и все улыбались, глядя на его сияющее лицо и на этих желтых толстух с аппетитными румяными боками.
    Как он был счастлив и горд! Появление первенца сына, да еще в день его двадцатипятилетия, казалось торжественным и знаменательным. Род и фамилия Волгиных продолжались. Он выскочил из троллейбуса и побежал, подпрыгивая и насвистывая. Радость переполняла его.
   
    В роддоме нянечка не взяла передачу, а как-то странно поглядев, повела к врачу. Все произошло стремительно, оставив в памяти нестерпимую боль под лопаткой, против сердца. Как в тумане он видел комнату, стены которой были выкрашены серо-голубой краской, ледяные глаза напряженно застывшей женщины в белом, ее медленно шевелящиеся кроваво-красные губы на бескровном лице. Он совершенно не слышит ее голоса, а только чувствует: Ирины больше нет, Ирины больше нет...
   
    И вот опять январь. Теперь его сыну - Косте - исполняется 25 лет. И снова, как тогда, январь принес с радостными заботами - заботы печальные. И, конечно же, юбилей уже никак не мог быть безмятежно веселым. Боль утраты не покидала его. В этом январе их, Волгиных, осталось только двое. Зазвонивший телефон оторвал его от грустных воспоминаний.
    - Привет из Тбилиси! - раздался в трубке долгожданный голос. -  Собираюсь на твой юбилей с официальной миссией.
    - Отлично, Вадим! Рад  буду тебя видеть!  Когда прилетаешь?  Почему так долго не звонил?
   
    - Я - дед! У нас вчера вечером родилась внучка! Мое семейство растет! Теперь и старости нечего бояться! - звучал ликующий голос, торопливо делясь подробностями.
    - Счастливые. Поздравляю вас всех! А у нас горе. Бабушка вчера умерла.
    - Надо же как... Сочувствую... Ну, надо же...
    - Вот так... Занимаюсь похоронными делами. - Евгений Николаевич коротко рассказал о своих новостях. - Сейчас еду в Сосновку. Тороплюсь...
    - Ну, не буду тебя задерживать. Прибуду - поговорим. Передавай от нас привет и соболезнования Косте и Вассе Федуловне. Прилетаю своим обычным рейсом. Встречай.
    - Непременно встречу. Привет и поздравления всем твоим.
   
    Евгений Николаевич  несколько раз набрал  телефон Самариных, но никто так и не отозвался.
    - Это скверно, - сердито проворчал он. - Придется ехать одному, а это плохо, Саша мог бы мне здорово помочь.
    Закончив последние сборы, торопливо пригладив коротко стриженные седеющие волосы, Евгений Николаевич еще раз внимательно огляделся, затем набросил дубленку, прихватил шапку с сумкой и вышел из дома.
    У подъезда стояла его «Волга» - старая еще клыкастая модель. «Танк во фраке» - не без гордости называл он свою любимицу. Стараниями Кости машина была в отличном состоянии. Костя по профессии был, как и отец, художником, но имел большое пристрастие к технике, не давая «Волге» превратиться в хлам.
    «Почему Герман вдруг заинтересовался походом? – насмешливо вспомнил Евгений Николаевич, усаживаясь в машину. – Неужели верит в эту, спрятанную под землёй Картину, о которой сейчас, как когда-то давно, снова принялась трубить пресса?»
    Но только он сел за руль, как  всё это тотчас вылетело у него из головы.

     Глава 3.

     Евгений Николаевич любил водить машину, предпочитая скоростную езду. Вот и сегодня, подавленный горем, расстроенный, невзирая на плотную загруженность дороги, на снегопад и гололедицу, он спокойно и твердо управлял машиной, уверенно наращивая скорость. Но вскоре движение застопорилось, и у светофора образовалась внушительная пробка.
   
     - Анна Каренина никак не хочет лечь под поезд как надо, а сроки сдачи работы поджимают. Дел невпроворот, - бубнил  себе под нос Евгений Николаевич, нетерпеливо барабаня по рулю, злясь на затор и задержку. -  Хорошо еще, что все необходимое для похорон бабушка приготовила заранее. Что бы я  делал при сегодняшней пустоте в магазинах? Вот так-то... Хорошо, что нянечка взяла на себя улаживание  церковных хлопот. Завтра я обязательно с утра должен быть в Москве. Как все успеть? Самарину я так и не дозвонился...   
   
     Машины еле ползли и снова надолго останавливались. Его взгляд выхватил из толпы на тротуаре элегантную мутоновую шубку на тоненьких шпильках, не то летящую, не то скользящую с какой-то изящной независимостью. "Интересно, как бы эта шубка бросилась под колеса поезда?" - промелькнуло в голове Евгения Николаевича. 
    
     Загорелся зелёный, и Евгений Николаевич дернул "Волгу", в надежде проскочить светофор, но снова загорелся красный. Пришлось затормозить, и Евгений Николаевич продолжил наблюдение. Шубка, уверенно цокая тонкими каблучками, устремилась на переход. Высокий молодой человек, участливо склонившись, подхватил ее под руку, когда она слегка поскользнулась. Евгений Николаевич улыбнулся: пара смотрелась великолепно. Но шубка недовольно рванула руку.

     Неожиданно в неудачливом кавалере Евгений Николаевич узнал Сашу Самарина и обрадованно окликнул его. Тот резко повернулся, шубка споткнулась и упала прямо под колеса "Волги". Евгений Николаевич выскочил из машины, пытаясь вместе с Самариным помочь шубке подняться. Но та, раздраженно шипя: «Идиоты! Вот идиоты!» - яростно толкалась и пиналась, изо всех сил отпихивая их.   
   
     - Дура! - не сдержавшись, взревел респектабельный Евгений Николаевич, которого со всех сторон материли и торопили оглушительными гудками собратья-водители. - Не дергайся, ненормальная! - Он с силой рванул ее за руку.
     Шубка вскочила и крикнув: "Хам! Сам дурак!", побежала не оглядываясь.
     - Вот дура! Ну и дура! - с трудом переводя дыхание, повторял Евгений Николаевич. – Ну, хоть тебя встретил. Едем в Сосновку. Ты мне очень нужен. Утром вернёмся в Москву.   
    
     Они сели в машину.
     - Добрый день, дядя Женя. Я лишь хотел ей помочь, - виновато оправдывался Самарин. - Вот тебе раз! Смотрите! - глаза его округлились от изумления.   
     На воротнике дубленки Евгения Николаевича, зацепившись замочком, мерцала небольшая, утонченной старинной работы, золотая сережка. Мужчины выскочили из машины, выискивая глазами убежавшую женщину, но ее и след простыл. Они вернулись в машину, зажегся зеленый, и они поехали.
   
     - Я дам объявления в газеты "Все для вас" и "Из рук в руки", - пообещал Самарин. - Объявления бесплатные, а газеты я покупаю регулярно.   
     Продолжая тяжело дышать, Евгений Николаевич ругал теперь уже себя.
     - Нельзя даже мысленно кидать женщин под колеса, когда сидишь за  рулем. Я же ее чуть не задавил. Только этого мне не хватало.
     - Почему так получается, что из-за женщин всегда возникают неприятности? - чуть помолчав, негромко проговорил Самарин, повернувшись к Евгению Николаевичу.
   
     - Тут уж ничего не поделаешь,- машинально отозвался тот, не отрывая глаз от дороги, явно не настроенный на продолжение беседы.
     - Я просто хотел как лучше, - беззвучно обронил Самарин.
     Неудача на перекрестке уже забылась. Он был озабочен совсем другими своими неприятностями. Ему хотелось поделиться, и он с надеждой посмотрел на Волгина.  Но тому было не до него. Он старался ускорить продвижение вперед.
   
     Сашка подавил вздох, достал из кармана газету и начал читать:
     - В специализированных магазинах столицы появился в продаже первый лазерный компакт-диск. Для советского человека это то же самое, что "киви". Все слышали, но никто не знает, что скрывается под этими модными словечками.
     Сашка снова покосился на Евгения Николаевича и сокрушенно вздохнул.
     - Кому понравятся дикие сцены, выяснение отношений на повышенных тонах...- пробормотал он.
   
     - Никому, - отозвался Евгений Николаевич и понимающе кивнул.   
     Сашке показалось, что в голосе Волгина прозвучало сочувствие и участие. Ободренный, он принялся с жаром излагать то, что его мучило.
     - Конечно, я сам во многом виноват! Но я же не отрицаю этого. Я согласен. Она считает, что я поступил с ней по-свински. Что я ее бросил. Но на это можно посмотреть и с другой стороны… В общем, мы расстались... - Голос Сашки дрогнул, и он замолчал. 
   
     Машина выехала за кольцевую. Движение стало спокойней, Евгений Николаевич увеличил скорость и повеселел.
     - Ничего страшного. Все поправимо, - улыбнулся он Сашке.
    Зная его успех у женщин, его влюбчивость, он привык к многообразию Сашкиных романов и не очень-то вникал в то, что у того происходило.
     Сашка сидел насупившись. Верный друг и советчик - Костя - в командировке. Поделиться не с кем. Его тянуло поговорить, но даже дяде Жене он всего рассказать не мог.   
   
     Осенью прошлого года в Доме кино Сашка увидел Анжелику и обалдел. Он потерял голову. И было от чего. Такой сногсшибательной красавицы Сашка не видел даже по видаку. Иссиня-черные короткие волосы, блестящие, в полщеки ресницы, сверкающие тёмно-синие глаза, карминовый зовущий рот, фантастически гиперсексуальный голос - в общем, высший класс. Впечатление - потрясное.

     Потрясность умножалась наличием старого мужа - это здорово впечатляло. Сашка смотрел на нее, не отрываясь. Его уши пылали, в горле застрял тугой ком. Мини-платье от кутюр лишь чуть прикрывало красивое гибкое тело Анжелики. Сашку бросало то в жар, то в холод. Вся жизнь сосредоточилась в одно желание - снять с нее это платье.
    
     Всех богов он молил о чуде и был услышан. Нежность и страстность их редких встреч доводила Сашку до сумасшествия. Он мечтал, он желал, он хотел быть с ней в новогоднюю ночь. Он просто не знал, что придумать, чтобы избавиться от ее мужа-старика.
    И вдруг - удача!  Сбылось! В канун Нового года пятидесятипятилетний Советник Президента - муж и золотоносная жила Анжелики - отбыл в алмазодобывающую Якутию и застрял там из-за нелетной погоды почти до Рождества. Расклад выпал кайфовый. Душа ликовала от счастья!   
   
     - Какой же я невезучий, - вслух произнес Сашка.
     В голове с быстротой перемотки на видеомагнитофоне прокрутились все события первых дней Нового года, высвечивая отдельные эпизоды, как стоп-кадры.
     Скандал разгорелся сразу после телефонного звонка из Якутии. Не собираясь вставать, они который день валялись на огромной Анжеликиной постели, утопая в груде шелковистых подушек, пили вино и беззаботно болтали о всякой чепухе.   

     Из состояния блаженства и счастливой беспечности их вывел трезвон телефона. Нахмурив тонкие, красиво изогнутые брови, Анжелика сняла трубку.  Как  что-то гадкое, она брезгливо держала ее на вытянутой руке, и Сашке хорошо был слышен слегка ироничный властный голос.
     - Привет, милая женушка! Как ты?
     - Нормально. – Анжелика капризно скривилась.
     - Не сердись, золотко! Я тебя очень люблю! - тепло звучало из трубки.   
     Муж, весело смеясь, обещал, вернувшись, осыпать алмазами и одарить тонкой, как шелк  соболиной шубкой, которую она сможет легко затянуть узлом на его шее.

     Как только трубка умолкла, Анжелика мгновенно бросилась к Сашке на шею.
     - Хочу быть Самариной! – решительно заявила она.
     Сашка простодушно расхохотался.
     - Иди ко мне, глупышка! - ласково  привлек он ее к себе. - Ты же мечтаешь стать рок-звездой!   
     Сашка имел в виду, что для этого нужны огромные деньги, которых у него отродясь не водилось. Анжелика взорвалась. Свирепо дернув плечами, она сбросила его руки. Длинные стрелы ресниц взлетели вверх. Глаза сверкнули яростью.
   
     - Я буду Самариной! - жестко и зло крикнула она. - Собираем вещи и едем жить к тебе. - Это прозвучало как приказ. Анжелика была настроена решительно. Она грациозно вскочила с постели, энергично подхватила шелковый китайский халат с переливающимися драконами и кинула его Сашке, набросив себе на плечи изысканный пеньюар.   
   
     Сашка рассеянно обвел глазами  модную мебель,  дорогие ковры в этой новой просторной комнате с роскошной белой кроватью, на которой они лежали.  Выбор всегда трезво мыслящей Анжелики, любящей напевать: "Брак по любви - веселые ночи, да грустные дни!", озадачил его, и он с удивлением уставился на нее, еле поспевая за ней взглядом.   
   
     - Я пробьюсь! Я вылезу из кожи, но я буду петь и заставлю заговорить о себе! А деньги?! - Анжелика даже на секунду не задумалась, уверенно меряя стройными ногами пушистый ковер внушительных размеров. - Ты бросишь рисовать и пойдешь в инофирму или СП. Это дело денежное. Валютное. С устройством - запросто, нет проблем! У меня масса друзей. - С апломбом говорила она.   
   
     Сашка только таращил глаза. Оказывается, все уже было предусмотрено и решено без него.
     - Ты шутишь? - он не мог поверить в серьезность услышанного. - Я не могу не рисовать! Ты же знаешь!   
     - Я не шучу! - рассерженно оборвала его Анжелика. - Я знаю цену  и себе и тебе. Ну, какой из тебя художник?!
    
     Сашка от растерянности онемел.   
     - Обаяния тебе не занимать. Ты мужчина, что надо! - Анжелика насмешливо похлопала его по щеке. - У тебя есть все данные, чтобы работать в инофирме: манеры настоящего джентльмена, внешность. Подучишь английский - и вперед! Займешься бизнесом, и все наши проблемы будут решены без напряга. Чем ты хуже Костьки Волгина?! Бросил же он свою пачкотню и работает в СП, - говорила она приказным тоном, не терпящим возражений.   
   
     Сашка слушал ее как огорошенный, но, придя в себя, расхохотался.
     - Ну, ты деловая! Но я хочу рисовать! Я - художник!
     - Кому это нужно?! - надменно отрезала Анжелика. - Рисовать картинки?! Куда? В вечность?! Кому нужна твоя мазня?! Или я, или твои картинки. 
   
     Сердце Сашки рвалось на части. Он был в отчаянии, но нашел в себе силы и с трудом, но решительно крикнул: "Нет!"   
     Вне себя от бешенства, Анжелика стала угрожать ему, намекая на всемогущество мужа. Они впали в совершенно невменяемое состояние, орали друг на друга, как ненормальные.
     - Ты еще очень пожалеешь! - летело ему вслед, когда он выбегал вон, хлопая дверью.
   
     - Ну, вот мы и приехали, - донесся до сознания Сашки спокойный голос Волгина. - Кажется, все более или менее обошлось, и мы в Сосновке. Теперь за дела.         
   
   
    Глава 4.
   
    Выполнив все просьбы и поручения Волгина, Сашка поздно вечером сидел за столом с родителями, глубоко задумавшись. Самое обидное то, что Анжелика права. Его картины не приносили практически никакого дохода. Хуже того. Ему перестало нравиться то, как и что он до сих пор рисовал. Хотелось делать какие-то другие картины. Какие - он пока не знал.
    Но он не мог не рисовать! От одной этой мысли можно было рехнуться. Было от чего задуматься. "Я мог бы признаться тебе в любви, но разве ты этого хочешь, и разве это что-то меняет?" - танцевало в голове. 
   
    Необычная для него неразговорчивость даже обеспокоила его маму, и Варвара Дмитриевна потрогала лоб сына - уж не поднялась ли у него температура.
    Сашка был долгожданным, поздним и единственным ребенком, а потому любимцем и баловнем родителей. Когда он родился, его отец, Сергей Михайлович, потомственный медик, не сомневался, что растет еще один, уже пятый в роду Самариных, хирург.
   
    Сначала родители не придавали большого значения тому, что еще совсем маленький сын в подарок просил только краски, карандаши, бумагу. Вокруг дети мечтали стать космонавтами, как Юрий Гагарин, разведчиками, как Штирлиц, наконец, рок-певцами или каскадерами, а Сашка твердил одно: "Хочу быть художником! Хочу рисовать!"   
    Отцу это желание сына рисовать представлялось пустой забавой. Но Сашка упрямо, до слез, твердил: "Буду художником! Только художником - и все!" Он с таким увлечением и азартом разрисовывал все вокруг, что Сергей Михайлович попросил взглянуть на его рисунки Волгина, который был их соседом по даче в Сосновке. Тот тут же стал заниматься с Сашкой и помог устроить его в художественную школу.
   
    Сергей Михайловичу пришлось смириться с тем, что мечте видеть сына хирургом сбыться не суждено. Самарины благодарили судьбу и гордились тем, что их сыном с детских лет руководит такой человек, как Волгин. Но Сергея Михайловича и по сей день очень смущала неизвестно откуда взявшаяся у сына тяга к рисованию и его несерьезная, на взгляд отца, профессия - художник.   
     Варвару Дмитриевну, тоже врача по профессии, не беспокоили то, что сын стал художником. Увлечение рисованием отвлекало ее бойкого сынишку от улицы, которой она опасалась больше всего. Когда Сашка был школьником, Варвару Дмитриевну пугали хулиганские подворотни с их сомнительными авторитетами, а когда сын подрос, еще более пугающими стали бесцеремонные восклицания: "Ах, какой красавчик!"
   
     Сын вырос и стал взрослым, но для нее он до сих пор оставался маленьким мальчиком, ее Шуринькой, которого надо вовремя покормить, уберечь от неприятностей, пожалеть, приласкать. Основная ее печаль заключалась в том, что Шуриньке скоро 27 лет, но его семейная жизнь не складывалась. А ей так хотелось иметь внуков.   
 
     Глава 5.

     День клонился к вечеру. Нацепив очки, Василий Васильевич пытался сосредоточиться над статьёй в свежем номере журнала и никак не мог. Утренний визит наркомана не выходил из головы. Почему бандиты решили, что интересующие их корни наркотики и почему они уверены, что эти корни  находятся именно под  Ботаническим Садом на Проспекте Мира? Вновь и вновь терзал себя безответными вопросами Василий Васильевич. А тут ещё пришедшее с дневной почтой письмо никак не давало покоя. 

     Василий Васильевич снова перечитал его. Написано оно было с глубоким уважением к его заслугам как ученого.  В нем излагалась просьба сделать доклад о природе  загадочных корней и провести экскурсию с показом места их обитания. «Им не столько нужен доклад, сколько местонахождение корней,- раздраженно подумал Василий Васильевич.- Предложение лестное. Гонорар сказочно богат -1000 долларов. Чего я жду? Эти хищники ни за что не отвяжутся от меня, требуя указать дорогу к корням, которые я и в глаза-то не видел».
 
     Он тяжело вздохнул. Елена Константиновна Волгина умерла. А она, возможно, смогла бы помочь ему. Это был человек одарённый чудесной способностью всегда прийти на помощь. Кто как ни она позаботилась о нём, когда он вернулся с фронта.
     Мысли внезапно унесли его в прошлое,  в далекие годы юности, которые пришлись на страшные годы войны.  Фронт. Казалось, смерть сорвалась с цепи, стараясь настичь каждого. Он остался живым - больше того целехоньким. Но отец умер,  не дождавшись возвращения сына с фронта.

     Затем успешная учеба, любимая работа,  азартное увлечение рецептами из старинных травников.  Да, он получает огромное удовольствие, колдуя над своим «Травником», видя как с его помощью люди, излечивая свои недуги, вновь радуются жизни. Наверное, ему слишком долго в этой жизни везло.
     -  Я далеко не молод, но лет десять с помощью «Травника» еще вполне мог бы поскрипеть, - невесело усмехнулся Василий Васильевич. - Но  кому-то кажется, что я зажился на этом свете. Черт возьми, положение у меня отчаянное, – почти простонал он.

     Понимая, что работать сегодня он уже не сможет, Василий Васильевич оделся, вышел на улицу и направился домой. «Похищения людей, убийства в наше время не так уж редки, - мрачно размышлял он. - В газетах, по телевидению сплошные ужасы: задушили, украли, изнасиловали, убили. Понятно, что порой, в погоне за сенсацией раздуваются ничего не значащие факты. Надо же дать публике захватывающее чтиво. Нет газеты, которая бы не растрезвонила о  чудо-Картине, спрятанной под землёй. Как это они до сих пор молчат о корнях?»

     На улице  было пустынно. В светофорах на перекрёстках мигал желтый свет. Окружающая темнота казалась Василию Васильевичу зловещей. Его не покидало ощущение, что за ним кто-то неотступно следует. Путь от трамвайной остановки  до дома казался бесконечным.   Вид каждого подозрительного прохожего вызывал приступ дикого страха.    
     «Чего я сейчас так трушу? – сердито ругал он себя. - Во время войны,  не размышляя кидался врукопашную. А сейчас нервы совсем никуда. Чуть что - холодный пот, и сердце бухает, как молот. Ну что может произойти? Ведь это не лес, а многолюдный город, можно сказать самый центр Москвы».      
    
    Внезапно сзади его осветил ярко блеснувший свет  фар.  Почти нагнав его, машина начала тормозить. На какое-то мгновенье Василий Васильевич оцепенел, понимая, что сейчас скорей всего его похитят. С безумной надеждой, неизвестно на что, он стремительно бросился к ближайшему подъезду чужого дома. В тот же миг из-за угла дома с противоположной стороны улицы раздалась автоматная очередь по машине, вдребезги разнесшая ее стекла.
    
     Из машины послышался  убийственный стрекот ответных выстрелов. Василий Васильевич, ни жив, ни мертв, затаился, прижавшись лбом к стеклу подъездной двери, чувствуя, как от страха у него пересохло во рту, а по лицу катится крупный пот.   
     Из-за угла вновь раздалась  автоматная очередь. Послышался сдавленный стон и громкий отборный мат. Дверца машины распахнулась и сидящий в ней стрелок, выронив оружие и судорожно дернувшись, вывалился на тротуар. Оставшийся в машине бандит, попытался отстреливаться. Снова загремел автомат и пытавшийся отстреливаться, как и предыдущий, выронив оружие, упал на тротуар и затих.    
    
     Из примчавшихся патрульных машин выскочили милиционеры и обступили разбитую машину, заглядывая внутрь, рассматривая убитых бандитов. Подъехала машина "скорой помощи". Видно кто-то из жильцов дома, услышав стрельбу, оперативно вызвал их.    
     На тротуаре выросла толпа любопытных. Василий Васильевич, подавив страх, вышел из подъезда и присоединился к ним. В одном из убитых бандитов, лежащих  на тротуаре, он узнал своего утреннего посетителя наркомана.
    - Расходимся, расходимся, - теснили милиционеры столпившихся зевак.
 
    С трудом переставляя одеревеневшие ноги, Василий Васильевич направился к своему дому, гневно хрипя: " Это какой-то ужас. Старый дурак, ты безнадежно отстал от жизни. Глупец, ты наивно полагал, что такие вещи случаются только  в американских боевиках. Мерзавцы! Скоты! Почему они прицепились именно ко мне? За что мне всё это на старости лет? Господи! За что?!»       


     Глава 6.

     Вернувшись с похорон и поминок, Евгений Николаевич, отключил телефон и засел  в своем кабинете, тупо уставившись в стол, на котором ярко горела массивная лампа под стеклянным, похожим на медузу абажуром. Было только три часа дня, но он уже плотно задернул шторы, оставшись наедине с ворохом своих рисунков, бутылкой водки и мрачными размышлениями.
     Он уже порядочно выпил и был в том состоянии, когда становится бесконечно жаль себя. Теперь он одинок. Одинок, как никогда раньше. Евгений Николаевич машинально чертил карандашом по бумаге, пытаясь сосредоточиться, но мысли разъезжались в разные стороны.   
    
     Впервые в жизни он почувствовал странную растерянность. Внешне вроде бы ничего не изменилось. Бабушка давно жила не в московской квартире. Но с ее смертью на него вдруг совершенно неожиданно обрушилось отчаянное сознание страшной пустоты и бесцельности своей жизни. Он вдруг остро ощутил, что никому не нужен. Было так тоскливо, что он чуть не застонал в голос. Евгений Николаевич наполнил доверху бокал водкой и с жадностью выпил. Мысли путались.   
    
     Главным для него всегда была работа - это было и удовольствие, и радость, и труд до седьмого пота, и деньги. Вопрос пропитания немаловажен для любого человека. Чтобы жить по-человечески, нужны деньги. Это сейчас у него имя и с заказами нет проблем. Но  он-то знает, как непросто складывалась его творческая судьба до званий и наград.
    Никакого чуда нет, и не было. Он просто всегда очень много работал. Кажущаяся простота и легкость его рисунков отрабатывалась годами. Сначала он думал, что иллюстрации делает только ради денег. Надо же было на что-то жить? А у него была семья: сын, бабушка. Он всегда считал, что художника должно кормить его творчество. Вот оно его и кормит. Теперь - его одного. Никто больше в нем не нуждается. Никому на свете нет дела до него. Все лишилось смысла.   
    
     Евгений Николаевич снова выпил. Тоска не отпускала. Он встал, подошел к окну, отогнул тяжелую штору. Вечерело. Шел снег. Крупные хлопья медленно, словно нехотя, опускались на землю. Вспомнилась леденящая душу церемония похорон. Запах ладана в церкви, тихое потрескивание свечей. Острый на морозе запах живых цветов, стылой смерзшейся земли, ее гулкие удары о крышку гроба.   
     Казалось, что бабушка вечна - столько в ней было энергии, неуемной жажды жизни. Она умела радоваться жизни и заражала их этой радостью. Евгения Николаевича мучило чувство вины. Почему он так редко бывал в Сосновке?
   
     Бабушка до самой смерти оставалась человеком, жадно интересующимся всем новым, ее занимало все, что происходило в жизни, которую она так любила. Она умирала в ясном сознании, и ее последними словами были: "Женечка... Костик..." Что она хотела им сказать? Или просто звала их?...   
    Ни его, ни Кости рядом не было. Дела. Вечные дела. Жизнь усложняется и затягивает своими проблемами. Бабушки нет. Нет человека, которому он был нужен, человека, который был так же заинтересован в его работе, жизни, как он сам. Евгений Николаевич тяжело вздохнул. Добродушное лицо его ожесточилось.
   
    - Скверно... Все очень скверно...- раздраженно проговорил он и устало опустился в кресло. Чувство печали, горечь утраты, жалость к самому себе - все разом завладело им.   
    Его хмурый взгляд остановился на заваленном бумагами письменном столе. Он вынул из груды изрисованный лист и поднес его к лампе. Свет упал на яркий четкий рисунок. На душе потеплело, и Евгений Николаевич заулыбался. Картинка радовала, она была живая.
    Незнакомка Саши Самарина, которую они вытащили из-под колес "Волги", неожиданно сослужила добрую службу. Так долго не получавшийся рисунок к "Анне Карениной" после того происшествия сразу удался. Казалось бы, все произошло так быстро, что память не успела ничего удержать. Однако глаза помимо его воли схватили и запечатлели в сознании что-то такое, без чего прежде рисунок был мертв.   
    
    Рассматривая изображенное на листе, Евгений Николаевич с удовольствием вытянулся в своем просторном кресле, он пил водку и улыбался. И вдруг неожиданно, без всякой связи, ему подумалось: «Разве это не чудо, что рисовать мне хочется всегда. Рисуешь до одурения. Ну, все, кажется, нарисовался на всю жизнь. Нет, утром просыпаешься - и опять голодный! И это чувство ненасытности разве не чудо?! - Смешинки заблестели в его глазах. - Конечно, он счастливый человек. Все, что он делает, делает по любви, да за это еще получает деньги. Это большое счастье. Далеко не всем это удается. Очень не всем. 
    Как бы сейчас ни было горько, надо жить дальше, и по возможности с толком. Жить, так как жила бабушка, так как она учила его жить». 
   
    Глава 7.
   
    Сумерки спустились на Москву. Во всех окнах домов начали зажигаться огни. Обильно посыпанная солью мостовая искрилась разноцветными огоньками.
    Опять подул южный ветер, потеплело и все развезло. Снова грязь и слякоть, - думал Костя, сидя в своем "Жигуленке" цвета "рубин", как было сказано в газетном объявлении, по которому он его недавно приобрел. Машины по Садовому кольцу ползли страшно медленно. Костя повернул руль и успешно перестроился в тот ряд, где движение было поживее.
   
    Он торопился в мастерскую Сашки Самарина на выпивон по случаю встречи Старого Нового года. Косте было не до веселья, настроения ехать туда у него не было, но Сашка очень уговаривал, загадочно суля показать что-то потрясное. Кроме того, надо было забрать у него приглашения на юбилей.
    Оформление и текст приглашений они придумывали вместе. Сашка взялся пристроить их для распечатывания у какого-то своего знакомого, который обещал сделать быстро и недорого. Костя привык во многом полагаться на друга, который, казалось, знал в Москве всех и все знали его. Сашка (так его звали все) всегда всем был нужен. Костя только и слышал: "Ты не знаешь, где найти Сашку Самарина?"
   
    На Земляном валу у Курского вокзала Костя попал в мощный затор. У пробки не было видно ни конца, ни начала. Зажатые намертво, машины даже не пытались дергаться. "Хорошо, хоть я не застрял в командировке и успел на бабушкины похороны, - думал он. - Никак не хочется верить, что ее уже нет. Нет совсем, и больше никогда не будет. Тоска». Он очень любил свою прабабушку, которая была ему и бабушкой, и мамой. Ему всегда было с ней интересно.
   
    Костя принадлежал к поколению, которое было покорено битлами, джинсами и фирменными лейблами. Все заграничное воспринималось восторженно. Кое у кого уже появились видеомагнитофоны, компьютеры. Заграничные фильмы, новые игры - все было заманчиво, любопытно, захватывало воображение. У бабушки восторг перед "привозным" вызывал легкую иронию, но она старалась, чтобы воспитание правнука соответствовало веянию времени.
    Благодаря ей Костя неплохо говорил по-французски, хорошо владел английским. Бабушка же научила его играть на пианино, когда у Кости проснулся к этому интерес. Он даже был клавишником в одной из рок-групп.
    Костя грустно вздохнул. С уходом бабушки исчезало что-то основательное и надежное. Круто менялась жизнь вокруг, и изменялась она рядом с ним, в непосредственной близости.
   
    Поток машин стронулся и пополз вперед. Но у Склифосовского Костя увяз в очередном заторе. Машины в Москве в последнее время плодились быстрее, чем тараканы в запущенной квартире. Какие только экзотические экземпляры не выползли на столичные дороги.
    Костя с детства любил машины и сейчас из своего подержанного "Жигуленка" не без зависти заглядывался на некоторые роскошные иномарки. Но с недавних пор его страсть с машин переключилась на другое. Он пылко влюбился в компьютеры, энергично осваивая новые модели и передовое программное обеспечение. Фирма, в которой он работал, динамично развивалась. Вскоре Костя стал признанным профессионалом и слыл среди коллег асом компьютерного дела.
   
    Машины  медленно поползли вперед. Костя свернул на Проспект Мира и, нырнув под арку, подрулил к дому, где располагалась Сашкина мастерская. У входа стояло несколько легковушек. Он узнал только "девятку" Кентавра. Остальные машины были ему незнакомы. Костю это не удивило, у Сашки часто собирались не только знакомые, но и совсем неизвестные ему люди.
    На заре Перестройки Сашке крупно повезло. По счастливой случайности ему удалось арендовать часть жуткого, пропахшего не только кошачьим дерьмом, подвала в давно выселенном, но имеющим классное расположение, доме. Этот одноподъездный, слишком высокий для своих трех этажей дом  находился почти на углу Садового кольца и Проспекта Мира. Со дня на день это ветхое, малоценное строение, так значилось по документам, грозились снести или продать инофирме за СКВ.
   
    Пока дом, ожидая своей участи, стоял с заколоченными окнами, Сашка завладел подвалом, выгреб дерьмо, расчистил завалы, сделал ремонт за свои кровные и зажил как фон-барон, имея потрясную мастерскую в центре столицы и почти рядом со своим домом.
    Сашкины приятели, хотя и любили напевать: "Время есть, а денег нет и в гости некуда пойти", постоянно осаждали мастерскую, забегая потрындеть, поиграть в карты и на гитаре, выпить, забить стрелку. В ней вечно кто-нибудь оставался ночевать, радуясь, что диван есть, вода из крана течет. Житуха, что надо! Порой этот бардак для Сашки становился просто бедой.   
   
    Войдя, Костя задержался на пороге, оглядывая гремящую, звенящую, шумную мастерскую, набитую развеселой публикой. "Эй, кто будет моим гостем? Пить чай, курить папиросы. Думать о том, что будет завтра. Завидовать тем, кто знает, чего хочет. Завидовать тем, кто что-нибудь сделал. Эй, кто будет моим гостем?" - громко распевали колонки знакомым всем голосом.
    В центре Сашка, в новом умопомрачительном свитере, возвышаясь над возбужденной толпой, торжествовал выигрыш очередного пари, до которых был большой охотник. Дирижируя  левой рукой дружным хором, выкрикивающим счет,  он под безудержный общий хохот  отпускал правой увесистые щелчки потному красномордому здоровяку.
   
    Пока Костя здоровался со стоявшими у порога и передавал бутылки на общий стол, Сашка, живо закончил дело и, растолкав толпу, обрадованно подошел к нему.
    - Привет! Что так задержался?
    - Дела. Привет. Шуму у тебя. Откуда такая орда? - поморщился Костя, еле успевал вертеть головой, отвечая на приветственные крики, сыплющиеся на него со всех сторон. - Ты же обещал, что будет мальчишник человек на десять.
    Он был раздосадован, чувствуя себя не очень уютно в  рабочем свитере и потертых джинсах среди празднично-нарядной публики.
   
    Сашка стал оправдываться.
    - Так Кентавр клялся и божился, когда спрашивал, нельзя ли у меня потусоваться. Здорово его дурацкий музыкальный центр орет?! Кентавр теперь крутой шоумен. Ты в курсе? Приволок своих охламонов, а те своих понатащили. Да вот он и сам.
    - Привет Костя! Как жизнь молодая? Где ты пропал? - быстреньким тенорком говорил начинающий полнеть модно одетый брюнетик в дымчатых очках. Он с трудом пробирался к ним, энергично расталкивая танцующих. - Мощная у меня техника? - хвастливо кивнул он на гремящие колонки, пожимая Косте руку. - Сашка свистит! Это его художники налетели на халяву!
    - Ничего себе заявочки! - взъярился Сашка. Моих художников раз, два и обчелся! Это твои шизоидные рокеры навалились обозом с женами и подружками. Да иду же, иду! Ну, мудилы! - ругнулся он, повернувшись к зовущей его гурьбе, где запахло скандалом. - Костя, не сбегай! Я тебе что-то неожиданное покажу! - кричал он уже на ходу.   
   
    Едва он отошел, как Костю атаковали три девушки, засыпая шутливой болтовней и оттирая от Кентавра. Но тот решительно потянул его к столу.
    - Идем, выпьем! Я тебя сто лет не видел. Забурел ты, старик, забурел. Весь покрылся зеленью, абсолютно весь - и зазнался...   

    Они подошли к столу, вокруг которого стоял шум, гам, толкотня. Кентавр плеснул из бутылки себе и Косте и принялся безудержно поносить козлов-коммунистов, торопливо выкладывая последние политические новости.
    - Слышал, что говорил Гайдар? Вот ты послушай, я объясню, чтоб ты понял... Ну, говно! - процедил он сквозь зубы, обернувшись на стук грохнувшего стула и, молниеносно выхватив из кармана газовый баллончик, ринулся спасать свой музыкальный центр.

    Наклюкавшийся субтильный очкарик, визгливо выкрикивая: "Мир устал, уснул в ленивой дури. Пусть сильнее грянет буря!", крушил все подряд. Костя от души расхохотался. Пижонистый Кентавр, будучи любителем пофорсить, одним из первых обзавелся качественной аудио и видеотехникой. И, разумеется, не мог удержаться, чтобы не притащить свой уникальный музыкальный центр на выпивон. Теперь ему приходилось поминутно дергаться, переживая за его сохранность.
   
    Опасаться, конечно, было чего. Тусовка под родной рок бешено раскручивалась, буйно веселясь, попыхивая сигаретами и травкой, хмелея и балдея. "Это были очень странные гости. Танцевали так, что трясся весь дом, пили портвейн и резались в кости, и никто не думал, что с ним будет потом", - во всю мощь ревели колонки спасенного Кентавром музыкального центра.
    Костю всегда поражало - сколько бы подвыпившего люда не куролесило в Сашкиной мастерской, усеивая и замызгивая пол окурками, пеплом, жвачкой, она все равно выглядела ухоженной и опрятной. Высокие потолочные своды, гладкие пустые стены, выкрашенные белой краской, создавали чистоту и простор.
   
    Сейчас мастерская, расцвеченная елочными гирляндами и ярко пылающими свечами, окутанная смесью запахов краски, духов, сигарет, кофе, крепкой выпивки и молодого пота, выглядела великолепно. Та часть помещения, где стопками стояли картины, подрамники, высился завешенный полотном мольберт, казалась торжественной и неприступной.    
   
    От недолгого созерцания Костю оторвал подошедший Сашка, который, несмотря на всеобщее веселье, казался грустным.
    - "Может быть, в этот день ты зайдешь ко мне. Может быть, хотя бы в этот день ты зайдешь ко мне", - бубнил он себе под нос. Анжелика не хотела ни видеть его, ни слышать. Ему было плохо.
   
    - Приглашения на юбилей готовы? - спросил Костя.
    - Да. Они у меня дома. Что-то хреново мне. Давай выпьем. - Сашка плеснул в стаканы. - Знаешь, Костя, - тихо проговорил он. - Хочешь - верь, хочешь - нет... В общем...Я очень люблю ее...
    - Ты каждую неделю теряешь голову от новой любви.
    - Но сейчас... Если бы у меня были деньги, все сложилось бы как нельзя лучше...
   
     - Она больше всего ценит себя любимую, свои модные тряпки, меха, драгоценности. Зачем ей ты?
    - "Когда твои кредиторы потребуют уплаты долга, когда тебя оденут в дерюгу вместо шелка, может быть, в этот день ты придешь ко мне", - забубнил Сашка, ничего не ответив Косте.
   
    Они вернулись к столу. Вокруг шумно бузили любители всласть потрепаться, пособачиться, потрындеть о жизни.
    - Митингами сыт не будешь! Шестой год идет эта, прости Господи, Перестройка! - кричал один.
    - Ну и что? В тартарары ничего не провалилось. Все на месте! - басил другой.
   
    Разгоряченная публика орала, перебивая друг друга, спорила до хрипоты, опровергала, низвергала, сплетничала, звенела стаканами, ржала до визга, честила всех и вся, не забывая про свои дела.
    - Звезда не может позволить себе быть просто художником! Для звезды нужно мелькание, хоть голой задницей в объектив, но напомнить о себе. Тут уж ничего не попишешь, - уверял один.
    - Эпатаж злит, но притягивает, - соглашался второй.
   
    - Но я уверен в одном: успех вычислить нельзя - это таинство, - настаивал третий.
    - Не сказать, что интеллект - его сильное место, рассказывал четвертый.  - Он нажирается в стельку, принимает еще обостряющие сознание средства и в таком состоянии пишет.
    - Почему он не пойдет к колдуну? - удивлялся пятый. - Тот всего лишь положит палец ему на лоб и хорош - "запер" потребность лучше любой торпеды.
    - Трезвым ему западло так писать...- он не закончил фразы, потому что кто-то сообразил взглянуть на часы. Стрелки подползали к двенадцати. Поднялась невообразимая суматоха.
   
    Самые прыткие кинулись на улицу - доставать из сугроба охлаждавшееся там шампанское. Пока с визгом и криками откупоривали бутылки, сдирая фольгу, раскручивая железки, куранты по радио пробили полночь. Стреляя пробками и брызжущей искристой влагой в потолок, под общий ор, все принялись поздравлять друг друга с наступившим Старым Новым Годом.
   
    - Ты обещал показать что-то потрясное, - допив шампанское, вспомнил Костя.
    В глазах Сашки вспыхнул странный огонек.
    - Помнишь наш последний поход под землей? - отрывисто спросил он.
    - Мать честная, он опять за свое! - разочарованно воскликнул Костя. - Я думал, ты мне что-то новенькое из своих картин покажешь.
    - Чего показывать-то? Нет ничего. Так, ерунда…- сразу поскучнел Сашка.
    - Мне папа говорил, что они у тебя неплохо продаются.
    - Ага...- сердито забубнил Сашка. - Как красотки, глядишь, все есть: и румяны и белы... А сердце-то где? - Он выпучил глаза, дико вращая ими. - А сердца-то и нет...- Мрачно посопев, он тут же широко улыбнулся. - Помнишь,  мы тогда неожиданно наткнулись на странный подземный ход, который заставил нас ахнуть?
   
    - Ахнуть!- передразнил его Костя. - Ты просто великолепен! Уже забыл, как мы оттуда удирали?! Здоровые бугаи бежали, наделав в штаны.
    - Да-а-а...- виновато улыбнувшись, протянул Сашка. - Прикол был еще тот. - Но тут же лицо его посерьезнело. - Это не бандиты пришивали друг друга, как мы тогда подумали, потому что однажды...
   
    - Костик! Миленький! Радость моя! Весь вечер ищу только тебя! Куда ты спрятался? - экстравагантная блондинка, воздев вверх руки и игриво перебирая в воздухе всеми десятью пальцами, с громким восторгом устремилась к  друзьям.     Обрушившись на Костю, она трижды облобызала его, обдав легким ароматом сладковатых духов.
   
     - А мы уезжаем! Произошло чудо и визы получены. Свобода! Свобода! Но одно твое слово, Косточка...- она с лукавством взглянула ему в глаза. - И я твоя на всю оставшуюся жизнь! - Она картинно отставила в сторону стройную ножку, блеснувшую лайкрой колгот, разрез ее нательного узкого платья разошелся почти до талии. - Кругом только и слышно: Америка! Америка! Любопытно взглянуть, - трещала она, не давая друзьям опомниться. - Я так разумею, что доллары там растут прямо на деревьях...
   
    Она расхохоталась и на миг замолкла, зажав в губах сигарету и безуспешно пытаясь высечь огонь из прозрачной разовой зажигалки. Сашка забрал из ее рук зажигалку и одним резким движением высек огонь.
    - Тебя муж зовет, - не очень вежливо буркнул он, пока та прикуривала. - Все повалили за бугор добывать баксы, - хмуро добавил Сашка, когда, обозвав его хамом, блондинка покинула их.  - Это были не бандиты...- снова начал он, но Костя перебил его.
   
    - Тебе понадобились деньги, и ты возмечтал о кладе. Ты что, ненормальный?! Не надоело тебе загружать себя загадками и тайнами? Сотри ты эту хреноту из памяти...
    - Ладно. Идем.
    - Не делай из меня дурака. Не пичкай этой лажей. Я сыт ею по горло, - запротестовал Костя.
    Но Сашка решительно направился в дальний угол мастерской и потянул за собой друга. Костя с насмешкой пожал плечами. Второго такого помешанного на тайнах своего двора, о которых Сашка ещё в детстве наслушался от древней дворовой старушки,трудно было себе представить. 
   
    Он не мог успокоиться, что как утверждала легенда, прямо под их двором есть подземный ход, ведущий к тайнику с несметными сокровищами. Слушать Сашку было невозможно. Он мог часами взахлеб распинаться о кольцах, перстнях, серьгах, кулонах чистейшего червонного золота, усыпанных изумрудами, рубинами, сапфирами, бриллиантами. Возможность найти этот клад терзала Сашкино воображение.
   
    - Ладненько. - Сашка остановился.
    В углу сильно пахло краской, растворителем, но гул тусовки значительно ослабел. Сашка выжидательно молчал, будто прислушиваясь к чему-то, взгляд его стал отсутствующим.
   - Ты что, анаши обкурился? - начал раздражаться Костя. - Что ты вцепился в свои подземелья?
   - Тихо... - остановил его Сашка. - Слушай! - он резко дернул Костю к себе.
   
   И Костя вздрогнул, он услышал. В первый момент ему показалось, что кто-то тихо и тяжело задышал ему в ухо. Но тут же он явственно ощутил жаркий шепот, обескураживший его. Костя отпрянул, уставившись на Сашку. Голос стих. Костя подозрительно смотрел на друга, не розыгрыш ли это. Поверить в реальность происходящего было невозможно, а ни во что мистическое Костя не верил.

    Но Сашка был сосредоточенно насторожен. Он снова резко притянул Костю к себе.
    - Слушай...- беззвучно выдохнул он, склонившись к нему.
    И в тот же миг Костю окружили непонятные, невнятные звуки, которые рождались где-то совсем рядом, звучали все громче, протяжнее. От их загадочности пробирала дрожь. Казалось, какая-то неведомая дикая сила, продираясь сквозь потолок и стены, рвалась на свободу, распевая жуткую песню.
   
    Костя не верил своим ушам. Подозрительно прищурившись, он снова взглянул на Сашку. То, что тот не разыгрывал, было ясно. Сашка был весь слух. Он предостерегающе поднес палец к губам.
    - Слу...- не успел закончить он, как тут же раздался страшный, душераздирающий сверхъестественный вопль. Он был жуток и бессмыслен. Трудно было понять, сколько он звучал. Это было вне времени. Задохнувшись от неожиданности, Костя оцепенел.
   
    Вопль смолк, и воцарилась мертвая тишина. Оглядевшись, Костя понял, что он просто оглох, потому что публика, как ни в чем не бывало, продолжала веселиться. Народ танцевал, возбуждено размахивал руками, чокался, аппетитно наворачивал. Немалая гурьба, подражая героям кинобоевиков, дергалась, стараясь двинуть ногой в челюсть друг другу. Но все это происходило будто за шумозащитным стеклом.
   
    Костя покрутил головой, сбрасывая наваждение и пытаясь избавиться от вопля, пробкой застрявшего в ушах. Он вопросительно посмотрел на Сашку. Лицо друга загадочно мерцало из-под пышной гривы темных кудрей. Он спрашивающе глядел на Костю. Несколько секунд они стояли, молча, уставясь друг на друга.
    И вдруг Сашка разразился хохотом. Он хохотал как сумасшедший. Глаза его сверкали. Он был страшно доволен, просто дьявольски счастлив.
    - Ну как?! Жуть! Да?! - сквозь хохот говорил он. - Рехнуться можно! Не спрашивай меня, я сам не знаю, что это. Но ты-то признал?! Точно, как тогда под землей! Тот же самый вой!
   
    - Фу ты черт! - Костя никак не мог выйти из шокового состояния. - Один к одному. - Неведомый непонятный звук не выходил у него из головы.
    - Как думаешь, что это? - нетерпеливо спросил Сашка.
    Костя пожал плечами.
    - Я случайно обнаружил. Сначала тоже чуть не спятил. Это слышно только в этой точке.
    - Всегда?
    - Нет. Я не могу уловить закономерности. То воет, то нет. Я вот что подумал: вдруг это что-то живое, реальное и караулит что-нибудь стоящее...
   
    Теперь Костя хохотал во все горло.
    - Ага, дракон! Ты поосторожней! Вдруг он не один, а целое гнездилище!
    - А что?! - до смешного глубокомысленно проговорил Сашка. - Об этом стоит серьезно подумать. - И он стал с горячностью уговаривать Костю снова идти на поиски того хода, из которого так трусливо бежали в прошлый раз.
    Несмотря на смехотворность Сашкиных доводов, Косте тоже интересно было узнать, в чем же все-таки дело. Ему ярко вспомнился их последний поход со всеми его необъяснимыми странностями и загадками, которые для них так и остались тайной тайн.
   
    Костя еще тогда, под землей, не поверил в бандитские разборки. Но здравого объяснения тому, что он слышал сейчас и тому, что произошло с ними под землей, в том злополучном походе, он дать не мог. Но должна же существовать разгадка всего этого.
    - Кентавр тоже согласен идти. Надо найти тот ход. Спорю на что угодно - сокровища там! И откладывать поход не след, - на полном серьезе, как уже об окончательно решенном деле, говорил Сашка. Он чувствовал себя счастливым и строил планы. - Ты только вообрази...
   
    - Размечтался! - подшучивая над собой и над грезящим наяву другом, перебил его Костя. - Тебя послушать - у вас тут на Проспекте Мира под Ботаническим садом вся земля изрыта подземными ходами, набитыми золотом, серебром, жемчугами и прочими самоцветами. Ты ещё поверь  в ту загадочную Картину,  спрятанную под землёй, о которой сейчас пишут все, кому не лень.
    - А что?! - спросил Сашка таким тоном, будто удивлялся, какие могут быть сомнения на этот счет.
   
    - Ага! А сторожит это добро дракон огнедышащий, - язвительно стращал Костя. - Из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит, стальными коготками перебирает, ждет пароля секретного. Вокруг много голов положено, но до заветной головы еще не добрались...
    - И что?! - Сашка был непоколебим.
    Они направились к общему сборищу. Была уже глубокая ночь. Тусовка шла на убыль. "Все было так, как бывает в мансардах. Из двух колонок доносился Бах. И каждый думал о своем, кто о шести миллиардах, а кто всего лишь о шести рублях. И кто-то как всегда нес чушь о тарелках, и кто-то как всегда проповедовал дзен..." - устало напевали колонки музыкального центра.
   
    Где придется дрыхли наклюкавшиеся под завязку одиночки. По углам постанывали, тиская друг друга, однополые и разнополые парочки. Остальные, уже хорошо поддатые, всклоченные, мятые и мутные сидели прямо на полу, сгрудившись вокруг рокера с гитарой. Сашка и Костя подсели к ним.
         
    Рокер  играл свою музыку и пел свои песни. Кто хотел подпевать - подпевал, кто-то вздыхал, кто-то скучал, кто-то зевал, кто-то обнимался и целовался, а кто-то просто сидел и слушал, думая о своем.
    Отзвучали последние аккорды, и всех охватила какая-то эйфория восторга и радости.   
    - Да?! Ну что мои хорошие?! А?! - слышались общие междометия и восклицания.
    - Ништяк?! Да?! Нормально?!
    - Как жить дальше будем, а?!
    - Да, на земле - кайф! И жизнь - кайф! И любовь - кайф! И дружба - кайф! И творчество - кайф!
    И все ловили кайф, готовые вот-вот рухнуть в клевость.
    - Дык, браток! Елы-палы, браток! Или нет?!
    - Да что ты! Елы-палы, браток! Елы-палы! И, конечно же, дык!

    Глава 8.   

    На протяжении следующих нескольких дней Василия Васильевича никто не беспокоил.  Мерзкие телефонные звонки прекратились, и слежки за собой он не замечал.
    « Может  надо попросту забыть обо всем этом? -  направляясь на работу,  размышлял он,  пытаясь утешить себя мыслью, что бандиты, интересующиеся корнями, погибли в той уличной  перестрелке, которую он наблюдал. – Похоже, у меня просто разыгралось воображение, и я навыдумывал невесть что».
 
    Но стоило ему сесть за рабочий стол, как телефон зазвенел.   
 Василий Васильевич снял трубку.   
    -  Ботаник - ты? - произнес напористый наглый  голос.
    - В чем дело?  Что вам угодно? – резко спросил Василий Васильевич, уже понимая, что надежды его не оправдались.
    - А-то ты не знаешь? - изрек голос. В его наглом тоне звучала угроза. – Скажи, где растут корни, и мы оставим тебя в покое.   
 
    Василия Васильевича охватила ярость.
    - Помнится,- сдерживая себя, ядовито заметил он, - вы меня об этом уже спрашивали. Ещё раз повторяю: не знаю я никаких корней, а уж тем более, где они растут.
    -  Не будь дураком, нам нужна дорога к корням,- угрожающе чеканил ледяной голос. - Очень пожалеешь, если не расколешься по-хорошему. Дождешься, мои ребята сумеют заставить тебя заговорить.  Даю на раздумье три дня. Ты все понял.   
   
    В трубке раздались короткие гудки. Василий Васильевич ощутил неуемную нервную дрожь. В угрозах звонившего сомневаться не приходилось.
    - Почему три дня? - недоумевал Василий Васильевич. - Расщедрился, скотина, три дня на раздумье отпустил! Что они ко мне пристали, мерзавцы. Почему я? Черт возьми! Это становится просто кошмаром. Сущим кошмаром, - простонал он и, подскочив с кресла, отчаянно забегал из угла в угол, как загнанный зверь. - Как они узнали о корнях? От кого? Почему эти доброхоты не указали им дорогу к корням? С чего им взбрело, что это наркотики? - в который раз пытал себя Василий Васильевич безответными вопросами. - Почему они вцепились в меня? Почему за всю мою долгую жизнь никто никогда не интересовался корнями? 
               
     Телефон снова затрещал. Василий Васильевич почувствовал страшное бессилие и обреченно снял трубку. Звонили с телевидения.
    - Уважаемый Василий Васильевич, - пропел в трубке мелодичный девичий голосок. - Сейчас идет много разговоров о причудливых явлениях растительного мира, о всевозможных невозможностях. Не могли бы вы как ученый - ботаник поучаствовать в передаче на эту тему?
   
    - Что конкретно вас будет интересовать?
    - Например, ваш "Травник". О нем ходят легенды. - восхищенно воскликнул голосок. - Или это тайна?!
    - Да нет, в тайны я не играю, - устало отозвался Василий Васильевич. - Секрета никакого нет.
    - Вот и прекрасно! Вот и чудненько! - взахлеб затараторила девушка, обрадованно принимаясь его уговаривать.   
 
    Василий Василевич обещал подумать. В создавшейся ситуации он должен быть предельно осторожен. Тем не менее, может, изучив  отцовские записи, всё же рискнуть и выступить  на телевидении?  Помнится, в них так же был какой-то листочек с загадочным планом. Может это и есть дорога к корням?         
   
    Глава 9.
   
    Только через день после встречи Старого Нового Года мастерская опустела, и Сашка с Костей смогли покинуть ее. Они еще несколько раз слушали странный страшный вой - он будто звал, не замолкая в эти дни ни разу. Во вторник вечером друзья сели в "Жигули" и, не смотря на то, что за ночь здорово подморозило и дорога была ужасно скользкой, они уже через пять минут были у Сашкиного дома.
   
    Самарины жили недалеко от метро "Проспект Мира" в старинном флигеле, затерянном в глубине запутанного московского двора, окруженного особняками посольств разных не особо крупных стран.    
    Казалось, что этот флигель убог и сир, так невзрачен был его вид на фоне богатеньких посольских особнячков. Но это только снаружи. Внутри он был чист, красив и загадочен.  Каждый входящий внутрь невольно замирал на пороге, с немым благоговением оглядываясь вокруг. Мягкий рассеянный свет рождал неясные тени, и неожиданные причуды воображения рисовали сцены старо-прежних времен.   
   
    Рассказывали, что давным-давно, в дни своей молодости, флигель и снаружи был дивно прекрасен. Поговаривали, но никто не знал, было ли это правдой. Будто во флигеле есть потайной ход  и что в глухие непогожие ночи, когда на небе не видно даже звезд, а хороший хозяин и собаку  гулять не выпустит, из глубины подземелья поднимается призрак - седой как лунь старик - и, широко распахнув двери своего укрытия, встает в ореоле жаркого сияния бездонных кладовых, набитых золотом.
   
    Так ли это, или это только игра воображения и света, определить невозможно.  Рассказы об этом пережили не одно поколение очевидцев и слушателей. Последняя волна шумных публикаций, выплеснувшихся на страницы газет, пришлась на те годы, когда ровесники Сашки и Кости ходили в ползунках и пинетках. Со временем все забылось. Лишь ветер, вздыхая в ветвях раскидистого клена, иногда тихо переговаривался со старым флигелем, да с древним каменным сараем в углу двора, вспоминая былое.   
    
    Забрав приглашения на юбилей, Костя задумался, куда ему поехать. Он в нерешительности сидел в своем "Жигуленке" у Сашкиного дома, перебирая в руках нарядные, приятно пахнущие свежей типографской краской глянцевые открытки. Косте очень хотелось поехать домой и показать их отцу. После смерти бабушки у него появилась какая-то неосознанная потребность быть рядом с отцом.
   
    Но дело в том, что сегодня был вторник - тот день, когда к отцу обычно приходила Лидия Яковлевна, Лида. Она была, как ему казалось, единственная интимная подруга отца. Лидия Яковлевна и ее муж - Марк Маркович - жили рядом в соседней квартире. Они были связаны с отцом многолетним знакомством, общими профессиональными интересами и друзьями-приятелями.   
   
    Но между сыном и отцом всегда возникала какая-то неуловимая неловкость, когда приходила Лидия Яковлевна. Поэтому, когда Косте неожиданно представилась возможность "покараулить" квартирку приятеля, решившего поискать по свету удачу, он очень обрадовался. Квартирка была мизерная, однокомнатная в блочной пятиэтажке на Соколе. Но для Кости она была просто находкой, так как позволяла решить сразу массу проблем. Вот и сегодня, подумав, Костя поехал на Сокол.               
         
    Глава 10. 

    В это же время Василий Васильевич торопился домой. Он был крайне возбужден.
    - Сначала душ, затем поесть и быстренько за дело. Я должен найти этот листок. В нем мое спасение. Поганый мерзавец щедро отпустил мне три дня. Три дня! Каково?! День, считай, прошел, -  подгонял себя Василий Васильевич, переступая порог своей квартиры.
   
    Он жил на Палихе, на девятом этаже блочной многоэтажки. Квартирка была маленькая с двумя смежными комнатами. В свое время из проходной комнаты, он сделал изолированную. А вход в крохотную комнатуху пробил из кухни. Теперь кабинетик с кушеткой, журнальным столиком, со стеллажами, набитыми книгами, и кухня, а также совмещенный санузел с сидячей ванной - все было рядом. Очень удобно.
   
    В ванной Василий Васильевич мельком взглянул на себя в зеркало. Высокий, сухопарый, он был из тех, кому сухопарость придавала привлекательное изящество. В другое время созерцание собственного вида доставляло ему удовольствие. Но не сегодня. Сейчас его поразило то, как резко он сдал. На него смотрело измученное лицо с глубоко залегшими морщинами. Даже шевелюра - густая с красивым стальным отливом, как-то поблекла.
   
    - А как еще может выглядеть человек, чувствуя расставленные кругом капканы? - гневно ругался Василий Васильевич.- Скоты! Мерзкие твари! Чтоб вы все сдохли!
    Быстро приняв душ и поужинав, он наполнил чашку обжигающим черным кофе и устроился на кушетке, раскрыв небольшой, видавший виды, фибровый чемодан.
   
    В нем хранился семейный архив: всевозможные документы, старый фотоальбом и разное другое. Сейчас его интересовали отцовские амбарные книги, в которых тот вел записи о странных подземных корнях. Среди страниц этих книг - Василий Васильевич хорошо это помнил еще с довоенных времен - лежал небольшой, пожелтевший на сгибах листок плотной бумаги. На нем чьей-то уверенной рукой был выполнен красивый четкий план. Хотелось верить, что это и есть план подземелий с указанием скопления корней и дороги к ним.
 
    Теперь, когда надежда, что бандиты убиты и все обойдется, рухнула - этот листок оставался единственным его спасением. Жгучая острая боль затравленного зверя терзала сердце.
    - Поганые головорезы! Это хуже, чем попасть в переделку на фронте,  - яростно ругался Василий Васильевич, растирая ладонью грудь, торопливо шелестя сухими страницами истрепанных амбарных книг.
   
    Взгляд его застревал то на одной, то на другой записи, сделанной корявым, убористым почерком отца. «Корни донельзя кровожадны, - писал отец. - Их снедает жажда крови. Теплая кровь им жизненно необходима. Они неизменно поглощают ее с жадной ненасытностью».
    - Если корням, как вампирам, нужна кровь, то где они ее берут? Чьей кровью  насыщаются? - недоумённо проворчал  Василий Васильевич…- Так…так…так, - он быстро пробежал глазами упоминание о крысах, которые его не интересовали и мстительно поерзал.
   
    - Сейчас найду этот спасительный листочек. Отксерю его и всучу каждому, кто ни  попросит. Пусть корни выпьют кровь из этих поганых мерзавцев. Это будет моим верным спасением.
    Но в глубине души его одолевали сомнения. Отец постоянно предупреждал, что корни тревожить ни в коем случае нельзя. "С содроганием думаешь о том, что может произойти, если  неумело потревожить существующее странное шаткое равновесие,- писал отец в следующей книге. - Только баланс определенных условий является  сдерживающим фактором».
   
    - Что будет, если бандиты вторгнутся в гнездилище корней и нарушат это зыбкое равновесие? - озадаченно ерошил и без того всклоченные волосы Василий Васильевич. - О, Господи! - он подскочил и нервно забегал по комнате, лихорадочно размышляя о том ужасе, с которым столкнулся, в сотый раз пытаясь понять, как и почему это могло случиться и где искать выход из этой жути.
    Вразумительного ответа не было. Он устало опустился на кушетку, перелистав до конца последнюю третью амбарную книгу. Спасительного листка с планом и в ней не было.
   
    - Кто мог показать отцу дорогу к корням? - недоумевал Василий Васильевич взявшись листать плюшевый пухлый фотоальбом, невольно задерживаясь на некоторых старинных снимках.
    Вот отец и два его друга студентами путешествуют по Швейцарии: Женевское озеро, Шильонский замок, Сен-Готард. Каждый снимок наклеен на картонное паспарту, украшенное золоченым теснением. Один из друзей отца - это Глеб Константинович, брат Елены Константиновны Волгиной. А вот другого Василий Васильевич так и не смог вспомнить. Он только помнил, что тот, как и Глеб Константинович, был репрессирован, но из лагерей так и не вернулся.
    Взгляд Василия Васильевича задержался еще на одном снимке. Свадебное путешествие родителей: витиеватая надпись - Кисловодскъ. 25.06.1917г. Последняя фотография его мамы, скончавшейся при его рождении.
   
   Нужного ему листка в альбоме тоже не было.
   -  Но где же он? Господи! Ведь был же, был! Я хорошо помню! - раздраженно бубнил Василий Васильевич. - Что делать? Как быть? Что за невезенье? Ведь мерзавцы запросто пришьют, выражаясь их языком, изрядно помучив, конечно. Где же мой ангел хранитель? - Сердце щемило все сильней. Он все энергичнее массировал грудь. - О-па! А вот и спасенье! - обрадованно воскликнул  Василий Васильевич, извлекая  из вороха бумаг вчетверо сложенный  ветхий листочек.
   
    Но развернув его, тут же разочарованно чертыхнулся. Это было неоконченное письмо, написанное рукой отца: " Дорогой Глеб! Я был у Вареньки. Навестил ее. Не беспокойся, она жива и прекрасно выглядит. Крысы ей совершенно не угрожают. Это может показаться неправдоподобным, однако благодаря какому-то необъяснимому стечению обстоятельств, суть которых я не постигаю..." Все. Запись обрывалась. О корнях ни слова.
   
    Василий Васильевич досадливо свернул листок и всунул его в одну из амбарных книг. Затем еще раз тщательно перебрал содержимое чемодана. Но, увы! Спасительного листочка нигде не было. Зато совершенно неожиданно обнаружил фотографию, которую почему-то раньше никогда не видел. В плетеных креслах фотоателье сидят отец и Елена Константиновна, а между ними стоит маленький мальчик в матроске - Женя Волгин.
   
    Разглядывая фотографию, Василий Васильевич невольно улыбнулся. Даже на снимке видно, что отец влюблен в Елену Константиновну. Господи! Это было массу лет назад. Ему, тогда юнцу, казалась смешной привязанность этих двух вдовцов.  Как он подтрунивал над отцом, когда тот собирался на встречу с Еленой Константиновной, тщательно наряжался, прихорашивался, заметно волнуясь.
    Сейчас он на много старше отца, а до сих пор, как мальчишка влюблен в Изольду. А она продолжает любить своего Тристана - прохвоста Германа Тугарина.
    - Как я ненавижу его! - вспыхнул Василий Васильевич, чувствуя, как тело наливается яростной злостью, и руки сжимаются в крепкие кулаки. – Это он  натравил на меня бандитов. Больше некому!  Проделки в его духе.  Мстит мне! Паскудный интриган!
   
    Острая игла прошила сердце. Василий Васильевич вскрикнул и схватился за грудь.
    - Тьфу, черт! Зачем я лишний раз раздражаю себя. В моем возрасте с сердцем шутки плохи. Надо скорей выпить "Травника". Сейчас, сейчас выпью, вызову на поверхность бодрые силы и все будет о'кей.
    Нет, я видимо сильно сдал. Бывало, на фронте ко мне никакая зараза не цеплялась. А тут видишь, глупое волнение и нервишки сразу расшалились. И ничего нельзя поделать. Листочка я так и не нашел. Исчез листочек. Беда,- бормотал он, поднимаясь с кушетки.
   
    Но тут же, упал, резко вскрикнув,  чувствуя, как холодный липкий пот покрывает все тело. Слабеющей рукой Василий Васильевич притянул к себе телефон и набрал номер Изольды Романовны.
   - Изольдочка, родная, я, наверное, сейчас умру. Скорей приезжай, - из последних сил произнес он, роняя телефонную трубку.
   
    Глава 11.
   
     По вторникам в РЭУ давали талоны на сахар. После работы Лидия  Яковлевна отстояла очередь и получила талоны себе и Евгению Николаевичу с Костей. Когда она, засовывая злополучные талоны в сумку, раздраженная и рассерженная потерей времени, вышла на улицу, было уже совсем темно.

    Спешащий с работы народ торопливо забегал в каждый магазин и, разражаясь  крепкой руганью, тут же выбегал обратно. Там и сям слышалось одно и то же: "Жрать абсолютно нечего! Цены взбесились! Да где же сахар?!"
    "Как наша страна,  могучая богатая держава, дошла до такой жизни? - недоуменно спрашивала себя Лидия Яковлевна. -По госцене уже ничего не ухватить. Зарплата на глазах превращается в ничто. Где брать деньги?"
   
    Через несколько шагов она опять услышала возмущенное:"Где колбаса? Ее совсем нет!" Еще через несколько сердитое: "По телевизору обещали, что сахар будет." Чуть дальше - немного о другом, но не менее раздраженное: "Позвонили из РЭУ - приходите, вам, как инвалиду войны, подарок из Вены. Третий день мурыжат, говорят, еще не подвезли."

    Еще чуть дальше: "Нам принесли приглашения на распродажу в Детский мир. Один талон на три семьи."  В ответ испуганное: "Не ходи! Магазин будут брать приступом. Убьешься в очереди!" И снова гневное: "Масла купить не могу уже неделю - его просто нет! А по телевизору обещали..." И опять с многоэтажной добвкой: "Да где же сахар?!"
   
     Лидия Яковлевна тоже заглянула во все близлежащие магазины, но сахара нигде не было. В "своей" булочной, где ее знали, шепнули, что на следующей неделе сахар обещали подвезти.
    "Что вообще происходит? - озабоченно размышляла Лидия Яковлевна, торопясь домой. - Все исчезло. Ничего нет. Сахар продают в строго определенном количестве, только по талонам, и все равно не купишь. Нигде нет. Что нас всех ждет? Обещают ввести карточки с нормированным распределением продуктов. И это в мирное время. И это в столице, А что же делается в провинции?"
   
     На ходу заскочив в магазин "Овощи и фрукты", она обомлела. В коммерческом отделе, пусть по цене, доступной далеко не каждому, но продавались настоящие живые персики. Крупные, с золотисто-румяными боками, покрытые легким пушком, пахнущие знойным югом, такие солнечные, яркие среди серой тусклой московской зимы. Лидия Яковлевна купила килограмм и, радостно улыбаясь, заспешила домой.
   
    Мужа дома еще не было. Торопливо сбросив шубу и сапоги, она прошла в комнату и быстро набрала номер телефона Евгения Николаевича. Трубку никто не снял. Недовольно покачав головой, Лидия Яковлевна вернулась в прихожую, забрала сумку и прошла на кухню. Поставив чайник на газ и быстренько соорудив яичницу, она уложила перемытые персики в вазу и, взгромоздив все это на поднос, отправилась в комнату. Включив недавно приобретенный японский телевизор, она устало плюхнулась в кресло, радуясь удобству дистанционного пульта управления.
   
     Передавали события в Литве. Войска  в Вильнюсе, жертвы, кровь, штурм здания телецентра. Создан какой-то комитет национального спасения, который берет всю полноту власти на себя.
    "Кровь литовцев - это ужасно," -думала Лидия Яковлевна. -"Но кровь и страдания русских, которые волею судеб оказались в других республиках...Кто им поможет? Кто защитит их?"
   
     Она была уверена, что только Партия. Лидия Яковлевна была членом КПСС и всегда гордилась этим. Пионеркой она была председателем совета отряда, комсомолкой - комсоргом. На работе она вступила в Партию и была бессменным секретарем партбюро отдела.

    Она искренне считала, что КПСС - ум, честь и совесть нашей эпохи, а члены КПСС - авангард всего прогрессивного человечества. У нее не было сомнений, что стать членом КПСС мечтают многие, но не каждый достоин. То, что ее муж, Марк Маркович, не был членом партии, ей было понятно, но почему Евгений Николаевич не стремится в ряды авангарда, она не понимала. Впрочем, как и многое другое в нем.
   
     Лидия Яковлевна снова набрала номер телефона Волгиных. К телефону никто не подошел. Она пододвинула к себе пепельницу и закурила.
    По телевизору показывали многолюдные митинги в Прибалтике, Москве, Ленинграде и других городах. Лидия Яковлевна тяжело вздохнула и, нажав на соседнюю кнопку на пульте, переключила телевизор на другую программу.

    Там популярный целитель проводил сеанс всеобщего оздоровления и советовал поставить перед экраном стакан с водой, которую он энергетически зарядит. Всем, кто последует его совету, он обещал избавление от всех недугов и долгую жизнь.
   
      Слушая его доверительные наставления, Лидия Яковлевна курила, смотрела на персики и улыбалась своим воспоминаниям. В Евгения Николаевича она влюбилась с первого взгляда.   
    Отец Лидии Яковлевны был директором крупного металлургического завода на Урале. Когда его перевели в Москву, в министерство, они поселились в квартире напротив Волгиных. Евгений Николаевич только что закончил Суриковское и начинал заниматься иллюстрированием книг.

    Лидия Яковлевна поступила в аспирантуру на искусствоведение. Они быстро познакомились и сдружились. Вдруг, совершенно неожиданно для нее, Волгин женился на Ирине. Это была трагедия. Лидия Яковлевна возненавидела Ирину, еще не зная ее.
    
     Однако, когда Ирина поселилась у Волгиных, они очень подружились, бегали друг к дружке на чашку кофе, покурить, поболтать. Ирина - крупная, видная, яркая - принадлежала к тому типу женщин, которые очень нравились Лидии Яковлевне.

    Незаметно для себя она стала во всем подражать Ирине: в стрижке волос, в одежде, в манерах и постепенно смирилась с тем, что та - жена Жени. Вдруг эта неожиданная смерть Ирины. У Лидии Яковлевны вновь появилась надежда.

    Почти сразу между ней и Волгиным возникли интимные отношения, но никакой инициативы со стороны Волгина относительно женитьбы не было. Зинаиду Михайловну, маму Лидии Яковлевны, это обижало и раздражало. Однажды она не выдержала и поговорила с Еленой Константиновной.
     - Я обещаю вам поговорить с Женей, - сказала та. - Но они взрослые люди, и мне не хотелось бы навязывать им своих желаний.
   
     Разговор Елены Константиновны с Женей состоялся, потому что немного позже он сказал Лидии Яковлевне, что пока жениться не собирается, и пусть она для себя решает сама. Все осталось, как было.

    Их многое связывало. Прежде всего - работа. Лидия Яковлевна, защитив диссертацию, работала в солидном учреждении, занимая влиятельную должность. Она любила и умела руководить, направлять, устраивать. У нее были обширные связи по всему Советскому Союзу, и не только в среде художников.

    Будучи членом всяческих комиссий и правлений, она могла помочь с выгодным заказом, устроить картину на престижную выставку, не только в стране , но и за рубежом, обеспечить хороший отзыв в прессе, организовать передачу по радио, на телевидении,  устроить в хорошую больницу, выбить путевку на отдых, помочь с получением квартиры.
   
     Зазвонил телефон, и Лидия Яковлевна порывисто сняла трубку.
     - Лидуша! Я только что из валютного гастронома! - услышала она запыхавшийся голос подруги, словно та от магазина до дома бежала бегом.
     - Изольда, радость моя! Как тебя туда занесло?! - изумилась Лидия Яковлевна, зная, что та еле-еле сводит концы с концами от одной рублевой зарплаты до другой.
    
     - Ты только представь! - восторгалась Изольда Романовна, не обращая внимания на иронию в голосе подруги. - В этом сногсшибательном магазине есть все! Ты стоишь?! Сидишь?! Схватись за что-нибудь покрепче, чтобы не упасть! Там: сахар - и песок, и рафинад; рис - и длинненький, и кругленький; манка, и даже гречка, хочешь - ядрица, хочешь - продел и вообрази - сгущеное молоко! - ликующим голосом перечисляла она. - Дух захватывает! Но все за СКВ. - уже совсем другим тоном закончила она.
   
     - И много СКВ ты там оставила? - съязвила Лидия Яковлевна.
     - Герка подарил несколько долларов, - простодушно похвасталась та и, протяжно вздохнув, добавила. - Василий Васильевич что-то загрустил, хотелось его порадовать  любимыми им бананами. А бананов-то и не было
   
    Они возбужденно поговорили об ужасах наступившей жизни, с жаром - о преимуществах свободно конвертируемой валюты над рублем. Лидия Яковлевна не преминула поиздеваться над щедростью Германа, и они попрощались.

    Мысли Лидии Яковлевны на некоторое время задержались на Германе Тугарине. "Когда потребуется что-то продать из моих вещиц, без помощи Германа, пожалуй не обойтись," - подумала она, глядя на нарядный застекленный стеллаж в торце комнаты, на котором красовалась великолепная коллекция фарфора - гордость хозяйки. Но тем не менее она не могла преодолеть своего скепсиса по отношению к этому закоренелому пройдохе и ловеласу.
   
     " Изольда все верит в Германа, как верят в семнадцать лет, - иронизировала она, набирая телефон Волгиных и слушая долгие протяжные гудки. - Никак не расстанется с тем образом, который сама себе придумала. Сколько горя он ей принес, - трубка не переставала протяжно гудеть.- Боже мой! Глупенькая Изольда! Она до сих пор во власти его обещаний: "Мы нужны друг другу. Мы с тобой отпразднуем нашу свадьбу вдвоем, только вдвоем! Никто нам больше не нужен. Мы зажжем свечи, выпьем шампанского..."

    Сколько десятилетий назад он ей это говорил, а она все помнит. Наивное состарившееся дитя", - жалела она подругу, зная, как у той при этих воспоминаниях загораются счастьем все еще прекрасные, но уже полные грусти глаза.  Трубка продолжала гудеть и Лидия Яковлевна досадливо бросила ее на рычаги. - "Женька где-то загулял..- Брови ее вопросительно поднялись. -  И Марк что-то задерживается.....",- вздохнула она и глубоко затянулась сигаретой, не сразу выпустив облако дыма.
   
      В 1976 году скоропостижно, от инфаркта, умер отец Лидии Яковлевны, и начался жуткий кошмар, изменивший всю ее дальнейшую жизнь. Восемнадцатого апреля отца похоронили, а двадцатого ни свет ни заря прибежала профкомовская деятельница из министерства, где работал отец, якобы с благими намерениями.

     Как ей стало известно, Зинаиду Михайловну и Лидию Яковлевну будут уплотнять, если же они откажутся, то дело передадут в суд, а суд вправе вынести решение на уплотнение. Так вот, чтобы сохранить квартиру, у нее есть кандидатура молодого человека, с которым можно заключить фиктивный брак, прописать его, а на квартиру он претендовать не будет.

    Они, обескураженные этой новостью, позвонили в министерство. Там подтвердили, что да, действительно, они внесены в списки по уплотнению, но этот вопрос пока не рассматривался комиссией и окончательного решения нет.
   
     Все еще не пришедшие в себя после похорон, они были раздавлены этим сообщением. Им казалось, что они сходят с ума. Нервы были на пределе, седуксен уже не помогал. Жили как в горячке. Зинаида Михайловна записалась на прием к министру.

    Одновременно пытались выяснить свои права у юриста. Но ни один юрист не давал однозначного ответа. Как в кошмарном сне, все было зыбко и размыто, и от этого ужасно. Существовала какая-то ст.316, по которой могут уплотнить, но вроде внесено дополнение, по которому лишняя площадь не отбиралась, а взималась плата за нее в трехкратном размере.

    Но это было раньше, а сейчас это дополнение могли ликвидировать и поэтому уплотнить. У Зинаиды Михайловны давление подскочило до 230 на 110, она ничего не могла делать, ее качало. Лидия Яковлевна была как в бреду.
    "Еще чуть-чуть и я одурею",- думала она.
   
    Без конца звонили и приходили разные люди из Министерства - кто льстиво, кто бесцеремонно и жадно, как воронье, зачуявшее добычу, налетели с предложениями обмена на меньшую площадь.
    Вот тут и всплыл Марк Маркович. Зинаида Михайловна вспомнила про свою знакомую, Софью Ефимовну, ютящуюся с двумя несемейными взрослыми детьми - дочерью и сыном - в маленькой двухкомнатной хрущебе.

    Марк Маркович, которому было уже около сорока, сын Софьи Ефимовны, завладел вниманием Зинаиды Михайловны. Это был идеальный вариант с ее точки зрения. Из порядочной семьи, воспитанный, деликатный, кандидат наук, доцент, преподает в университете. Ну и что ж, что еврей?!

     Состоялось знакомство. Маленький, почти на голову ниже Лидии Яковлевны, с брюшком и большой головой в рыжих кудряшках вокруг пробивающейся лысинки, в тяжелых очках на крупном носу, нависшем над мокрыми бесформенными губами, он произвел грустное впечатление на Лидию Яковлевну. Она прорыдала всю ночь. Выбора не было, время торопило. На следующий день они подали заявление в ЗАГС. Когда с регистрацией и пропиской было покончено и их вычеркнули из списков на уплотнение, мать и дочь плакали от счастья.
   
     Марк Маркович не спешил переезжать к ним, объясняя это своей занятостью. Лидия Яковлевна радовалась, что он не торопится. Марк Маркович не появился у них в квартире до самой смерти Зинаиды Михайловны. Она умерла 12 апреля  в день космонавтики, почти день в день через три года после смерти мужа. Смерть мамы была не только страшным горем для Лидии Яковлевны, но и вызывала чувство жуткого стыда и вины перед ней.
   
     В конце марта Лидия Яковлевна по профкомовской путевке полетела на четыре дня в Алма-Ату. После возвращения из Алма-Аты у нее было три дня до долгожданной командировки в Финляндию. Вот в эти три дня маме стало плохо. Лидия Яковлевна заметалась. Не поехать в Финляндию, отказаться, было чудовищно. Но что делать с больной мамой? С другой стороны, мама последнее время часто болела, и надо было как-то приспосабливаться. И тут опять всплыл Марк Маркович. Он сказал, что располагает временем и, конечно, побудет с Зинаидой Михайловной, что отказываться от командировки в Финляндию просто глупо.

     Лидия Яковлевна никак  не предполагала, что с мамой все так серьезно. Она каждый день звонила из Финляндии и была убита быстро ухудшающимся состоянием здоровья мамы. Мама умерла ночью, когда Лидия Яковлевна была в дороге, возвращаясь в Москву. А утром она, кляня и коря себя, с неистовством вымаливала прощение, стоя на коленях у постели мертвой матери. Маму похоронили. Марк Маркович остался жить у Лидии Яковлевны.
   
     Милый добрый Марк Маркович - "был он лысый и еврей, но хороший". Женщины в общепринятом смысле его почти не тревожили. Ему было приятнее сидеть в тихом библиотечном зале, гладить и ласкать корешки тонких и толстых книг, нежно перебирать страницы, вдыхая их пыльный запах, который волновал его больше, чем аромат самых изысканных духов.

     Он принадлежал к той совсем не редкой породе людей, для которых день полон ожидания счастья знать, что вечером, дома в постели его ждет хорошая книжка, способная доставить ни с чем несравнимое блаженство. Он принял как данность, как неоспоримый порядок вещей взаимоотношения Лидии Яковлевны и Евгения Николаевича. С молчаливого согласия троих, все шло, как было.
   
      Резкий телефонный звонок заставил Лидию Яковлевну вздрогнуть. "А вот и Женька!" - вспыхнуло в голове.
     - Лидок! Миленькая! Я у Петрова, - послышался в трубке оправдывающийся торопливый голос мужа. - Он вернулся из Англии и привез великолепнейший альбом Бердслея. Ты тоже должна обязательно посмотреть. Он приглашает тебя в гости.
    
    - Ну не сегодня же! - мягко засмеялась Лидия Яковлевна. - Поблагодари его от меня за приглашение. Как-нибудь непременно посмотрю. Привет его семейству.
     - Это фантастика! Это дьявольская красотища! Он завораживает! - захлебываясь, говорил Марк Маркович, и Лидия Яковлевна видела его чмокающие мокрые губы. - Это рай греха! Безумная фантасмагория! Какая чувственность! Их души грешат, но грешат скорбно...
   
      - Хорошо, хорошо, дорогой! - перебила мужа Лидия Яковлевна. - Долго не засиживайся! Ты же знаешь, как стало опасно ходить вечером по Москве. Будь осторожней, пожалуйста. - В ее голосе звучали теплота и тревога.
    Она опустила трубку и, глядя на персики, вновь улыбнулась своим воспоминаниям. Летом, после маминой смерти, она поехала одна по путевке на две недели в Пицунду. Надо было привести в порядок нервы. Она жила в люксовом номере, отсыпалась, наслаждаясь теплом, морем. Так прошла неделя. Она отдохнула. Не в ее характере было долго оставаться одной, и она примкнула к шумной и веселой компании, расположившейся на пляже.

     Там был громадный вальяжный грузин, который приклеился к ней взглядом и, нахально цокая языком, посылал ей воздушные поцелуи. Она хохотала. Неожиданно грузин появился у нее в номере с огромной корзиной великолепных персиков.

    Грузин знал толк в персиках! Они были роскошны! Шелковистые, ароматные, нежные, спелые, они легко разнимались на две половинки, обнажая сочную розовую мякоть с темно-красным ободком в глубине вокруг волнистой косточки. Грузин был обворожителен, бронзовый от загара, с игривыми черными блестящими глазами, уверенной довольной улыбкой под орлиным носом.

    Все слилось в одну бесконечную безумную жаркую ночь. Изнемогающая, задыхающаяся от сладких стонов постель, теплый ночной пляж, ласковое серебрящееся под луной море. И персики! Эти чудесные персики!
   
     Она уехала в Москву. Он был местный и на рынке в Гаграх торговал персиками. Ей вспомнилось, с каким удивлением сослуживцы поглядывали на нее, когда она вернулась счастливая и сияющая, как яркий цветок, распустившийся на солнце после обильного теплого дождя.

     И сегодня, при воспоминаниях об этой дикой дивной неделе в Пицунде, Лидию Яковлевну охватил трепет, и невольная улыбка не сходила с ее лица. Она взглянула на часы.
    - Сколько же я угробила времени на глупые воспоминания! - засуетилась Лидия Яковлевна, набирая номер телефона Евгения Николаевича.
   
    Трубку тотчас сняли. Она недовольно передернула плечами.
     - Женя! Ты уже дома?! Почему не звонишь?! - спросила она. - Открой мне, я иду!
    Забросив грязную посуду в мойку, Лидия Яковлевна быстро провела за ушами любимыми духами Евгения Николаевича и, задержавшись на секунду у зеркала, слегка взбила волосы, окинув себя придирчивым взглядом. Статная, с хорошо развитыми женскими формами, холеная дама смотрела уверенно и властно.

    Глава12.

    Евгений Николаевич открыл дверь, и Лидия Яковлевна энергично прошла на кухню, заняв свое привычное место на угловом диване. Она достала сигареты и закурила.
    - Как у Кости дела с приглашениями?
    - Он только что звонил. Говорит, получились отлично, Давай перекусим. Винца выпьем, - предложил Евгений Николаевич, вынимая из дипломата бутылку вина и пахнущую чесноком курицу-гриль, только что купленные на втором этаже гастронома на Октябрьской площади.
     Он наполнил бокалы. Они выпили. Вино приятно разошлось по телу, расслабляя, снимая усталость и напряжение будничного рабочего дня. Струйки дыма от сигареты ленивыми кольцами ползли вверх, распространяя чуть горьковатый аромат. Возникло приятное чувство уюта и покоя.
   
     Евгений Николаевич, ласково сощурившись, смотрел на Лидию Яковлевну и улыбался. Как она любила его в такие минуты. Несмотря на то, что времена трепетного обожания первых лет любви у Лидии Яковлевны давно прошли, она всегда становилась пунцовой, когда появлялось желание. Она это знала и, злясь на себя за это, краснела еще больше. Вот и сейчас Лидия Яковлевна с досадой почувствовала, что начинает краснеть
    - Талоны на сахар я за тебя получила, - стараясь скрыть охвативший ее жар, проговорила она своим обычным деловым тоном, переходящим все чаще из покровительственного в раздражительно-поучительный и даже гневный. Ну, еще бы! Порой она просто отказывалась понимать его поведение, и Евгений Николаевич казался ей совершенно беспомощным неумехой.
   
    Он даже за визиткой-то сходил только под ее мощным напором. Лидию Яковлевну безумно раздражало, как он не может уяснить такой простой истины, что без визитки - этой картонной карточки с фотографией владельца - в сегодняшней Москве практически ничего не купишь.
    Евгений Николаевич, добродушно посмеиваясь, похлопал ее по тугому бедру.
    - Ты мое спасение, миленький мастодонтик. Что бы я без тебя делал?!
   
    Когда он называл ее милым мастодонтиком, Лидия Яковлевна теряла способность возражать.  Она нетерпеливым жестом загасила сигарету и, обняв Евгения Николаевича, плотно прижалась к нему, осыпая жаркими поцелуями.
    Он с ласковой властностью привлек к себе ее разгоряченное податливое тело, медленно говоря глуховатым голосом:
     -  Утром еду встречать Вадима. Как они там, в Тбилиси с теперешним отношением к "русскоязычным"?
   
    Лидия Яковлевна чуть отстранилась от него.
    - Я только что смотрела про Вильнюс. Ты видел?
    Евгений Николаевич утвердительно кивнул, расслабив объятья.
    - Жуть! - вскинулась Лидия Яковлевна. - Я понимаю, Литва хочет выйти из Союза, - запальчиво воскликнула она. - Но не сразу же, не в одночасье!
    - А почему бы и не в одночасье? - выпрямился Евгений Николаевич, одергивая свитер и разгоряченно вступая в полемику. - Уму непостижимо, но мы начинаем привыкать к естественности насилия.
   
    Несмотря на поздний час и накопившуюся за день усталость, кухонный митинг набирал силу.
    - Пусть уходят! Но не так же, коленкой под зад русским, которые, между прочим,  избавили их от фашистов и вложили годы своего труда в эту Литву?! - негодовала Лидия Яковлевна.
    - Но литовцы хотят быть хозяевами в своем маленьком государстве.
    - И, по-твоему, это нормально, что они принимают зверские законы против "русскоязычных"?- кипятилась Лидия Яковлевна, переходя на самую больную для нее тему. – Сейчас все и во всем винят КПСС. Выходят из партии с гордо поднятой головой, корча из себя великомучеников. А что они сделали для партии? Платили взносы да спали на партсобраниях! Теперь кто-то сказал, что на эти деньги где-то построены дачи, они обиделись - и это отношение к партии.
    
     Евгений Николаевич постепенно терял полемический задор, обретая свои обычные спокойствие и иронию. Проблема выхода из партии его не волновала.
    - Миленький мастодонтик, не кипятись. Какие слова мы уже выучили? - добродушно поддразнивая Лидию Яковлевну, проговорил он. - Плюрализм и консенсус! Скоро заживем как в Швеции, в цивилизованном правовом государстве.
    А ее раздражал его умиротворяющий тон.
    - Все стали агрессивными, злыми. Треплют друг другу нервы этим выходом из партии, - с горечью говорила Лидия Яковлевна. -   Казалось бы, ну вышел ты из партии и вышел. Радуйся, если ты только об этом и мечтал. Нет, ему этого мало, он со мной еле здоровается только потому, что я не выхожу из партии. Как это все противно!
   
    - Жизнь собачья, - протяжно вздохнув, согласился Евгений Николаевич. -  Сплошная нервотрепка.  Сегодня был жуткий день. Звонили из издательств. Там печаль и унынье. Одна радость - встречался с немцами. Предлагают контракт. Приглашают в Германию. Да, ты заметила?- вдруг встрепенулся он. -  Василий Васильевич приходил на похороны. Давненько я его не видел. Выглядит молодцом. Озадачил меня вопросом: «Не оставлял ли его отец Елене Константиновне какую-нибудь записочку для него?» Мне показалось, что он чем-то озабочен.
   - А кто сегодня не озабочен?! Повальные сокращения. Выталкивают в неоплачиваемые отпуска. О научной работе, о статьях - нечего даже говорить. Рукописи лежат мертвым грузом. Редакции журналов сворачиваются.  Впечатление такое, что все, кто может, бегут из страны. А Василий Васильевич - что ему не выглядеть молодцом - бассейн, теннис и его животворный "Травник", - уже не так раздраженно говорила Лидия Яковлевна.
   
    Прижавшись к Евгению Николаевичу, она слышала, как уверенно и мерно бьется его сердце. Так хотелось забыться, ощутить тепло его властных объятий, услышать его насмешливый шепот, подшучивание над ее внушительными формами с непременным - "миленький мастодонтик".
    - Ну что, миленький мастодонтик, - устало улыбнувшись, проговорил Евгений Николаевич, мягко отстраняя ее от себя. - Нам с тобой завтра рано вставать.
   
    Так закончился еще один вторник из череды тех, что входили уже в привычку.  "Конечно, возраст дает себя знать, - грустно констатировала Лидия Яковлевна, открывая дверь своей квартиры. - Ничего, со временем жизнь успокоится и все наладится, - уверенно убеждала она себя. - Ничего"...- она глубоко вздохнула и улыбнулась, вспомнив насмешливые слова Евгения Николаевича, его шутливо-ироничную интонацию, по которой она чувствовала, что все еще волнует его, что нужна ему, что желанна.
   
    В квартире было темно, узкая полоска света проникала сквозь неплотно прикрытую дверь спальни, где горел торшер. У приготовленной ко сну постели стоял Марк Маркович и крутил в руках пижамные брюки.
    - Лидок, меточка у нас впереди или сзади?
    При теперешнем дефиците, Лидия Яковлевна, не разобравшись, нахватала на распродаже пижам, обрадованная тем, что они подходящего размера. Пижамы оказались китайскими, без прорези впереди на брюках. Марк Маркович замучил ее каждодневным выяснением, где у пижамы зад, а где перед. Она сделала меточки и теперь регулярно слышала один и тот же вопрос: "Меточка у нас впреди или сзади?"
   
    Когда легли спать, Марк Маркович вспомнил:
    - Ты знаешь, говорят, Германа Тугарина убили.
    - Да ты что?! - подскочила Лидия Яковлевна. - Кто сказал?! Какой ужас! - Она лихорадочно била по кнопкам, набирая номер телефона Евгения Николаевича.
    - Женя! Германа убили!
    - Когда?! Я же видел его сегодня в институте! С чего ты взяла?!
    - Марк говорит! Может, позвонишь ему? Постой! Я сама позвоню!
   
    Она быстро набрала номер телефона Германа. Никто не ответил. Лидия Яковлевна несколько раз повторила вызов. В трубке раздавались то короткие гудки "занято", то долгие протяжные, но трубку никто не брал. Она снова позвонила Евгению Николаевичу.
    - Женя! У Германа никто не отвечает. О чем он с тобой говорил в институте?
    - Да я не очень вникал. Он как всегда воюет с Морозовым. Об этом и говорил.
    - Жуть! Ну что за жизнь пошла?! Ужас! Остается ждать утра. Пока! - и она положила трубку.   
             
    Глава 13.
   
    В это время Герман Тугарин после долгого ресторанного ужина возвращался домой на такси. В голове шумело. Он помассировал лоб, снимая усталость. Вспомнился весь сегодняшний вечер.
    - Окаянные япошки! Пиявочки! Скользкие и цепкие одновременно! - бормотал он со смешком. - Черт бы их побрал! Картина - дерьмо! Слабенькая, серенькая, никакая! Так, пачкотня! И все же...- глаза Германа хищно сузились, и он затрясся от мелкого заливистого смеха. - Конечно, это дрянцо. Написана скверно. Но это везение! - Герман с удовольствием потер руки. - Все прошло отлично! Восхитительно!
   
    На душе было радостно и приятно и от того, что сделка успешно удалась, что время, потраченное на поиск и приобретение картины, не пропало даром и, наконец, от многообещающего сияния лукавых глаз ресторанных красоток, и от всего прочего, от чего бывает так хорошо и прекрасно. Герман довольно улыбался, расплачиваясь с таксистом, награждая его щедрыми чаевыми, вылезая из машины и направляясь к своему подъезду.
   
     Герману Тугарину - вальяжному, осанистому и представительному мужчине - на вид было лет пятьдесят-шестьдесят. Общительный и компанейский он быстро сходился с людьми и со всеми был на "ты". Несмотря на лета и надменно-барственный вид, все ему тоже говорили "ты". Так повелось смолоду, когда всей Москве Герман был известен как ловкий фарцовщик и пижонистый стиляга. С годами он мало изменился. Все так же любил модную одежду, дорогие рестораны, красивых женщин и породистых собак.
   
    Искусствовед, доцент, он был страстным коллекционером. Наделенный  трезвым и расчетливым умом, он сумел собрать великолепную коллекцию ценнейших картин, редчайших икон. Не всякий музей мог похвастаться подобным богатством уникумов. Герман очень гордился своими раритетами. Но целиком свою коллекцию он не показывал никому, тщательно скрывая ее от посторонних глаз.
    Герман жил на Преображенке, один в трехкомнатной кооперативной квартире. По слухам, это была настоящая крепость. Поговаривали, что все комнаты не только обустроены необходимой системой температурного режима хранения, но и имели бронированные стены, потолки и двери, а в окна были вставлены пуленепробиваемые стекла.
   
    Герман был хорошо известен не только художественному миру Советского Союза, но и зарубежному. У него были самые обширные связи и тесные контакты со многими людьми, занимающимися куплей-продажей художественных ценностей. Но людей, побывавших в его квартире, можно было пересчитать по пальцам одной руки, и этого было бы более чем достаточно.   
    Стоя за дверью и нетерпеливо щелкая множеством хитроумных дверных замков, Герман был озадачен телефонным трезвоном в своей квартире. В ту ночь ему ощутимо было дано понять всю полноту своей популярности. Звонки шли сплошным потоком. Разные люди задавали один и тот же вопрос: "Где похороны и когда?", ничуть не смущаясь голосом живого Германа.
         
    Сначала, продолжая пребывать в хорошем расположении духа, Герман забавлялся, шутил, дико хохотал, с воодушевлением объясняя, что жив, здоров, неутомим и бодр, чего и всем желает, что весть о его кончине несколько преждевременна, что это дурацкая брехня, скудоумный вымысел.
    Но, в конце концов, всему есть предел и хорошему настроению Германа тоже. Он пришел в такую ярость, что готов был разорвать в клочки каждого звонившего, обещая колесовать, четвертовать, вырвать язык и, того хуже, посадить на раскаленный паяльник того говнистого ублюдка, который распустил этот вонючий слух.
   
    Новость существовала. Ее Герману сообщили вчера. В Соединенных Штатах Америки на сто втором году жизни скончался его родной дядя - Аким Тугарин - известнейший в мире коллекционер, владелец богатейшего собрания живописи.
    Дядя умер своей смертью, в собственной постели, ни о каком убийстве речи не было. Но кто-то пустил слух, что коллекционера Тугарина убили. Поскольку в Москве Герман был известен значительно шире, чем его дядя, то все решили, что убили его. Случайность это или злой умысел, Герману не терпелось выяснить.
   
    Он не отключил аппарата, не спал всю ночь и утром чистил зубы, брился, пил кофе, разговаривая по телефону, издевательски успокаивая взбудораженный мир и мстительно обдумывая способы расправы с виновниками переполоха. Герман никогда не прощал подобные шутки и был жесток и беспощаден с теми, кто его задевал.
    - Если это козни падлы Морозова...- Герман в неистовстве заскрежетал зубами. Он даже мысленно не мог спокойно произносить имя этого своего сокурсника, когда-то друга, а сейчас ненавистнейшего врага. - Хватит с этим дерьмом цацкаться! Этот гнусный ублюдок совсем осатанел! Пусть пеняет на себя. Я ничего не забыл и припомню ему все сразу. А может это божий одуванчик Василий Васильевич? - Герман яростно вскинулся.- Ну, погодите! Я найду способ заставить  мерзавцев  замолчать навсегда!
   
    Жажда немедленной мести захлестнула Германа. Кровь хлынула в голову, заклокотав в висках. В залитой солнцем белой нарядной кухне запахло сыростью и стало темно. Послышался скрип и тусклый, набитый пылью луч света уткнулся в стену. Она озарилась. И встало видение.
    Герман знал его до мельчайших подробностей, но каждый раз вздрагивал, отшатнувшись - столь разящим было это жуткое зрелище. Вдруг, совершенно из ничего, возникала адской красоты и уродства огромных размеров Картина. Она гипнотизировала, сплетая вместе ужасное и чарующее, греховное и божественное, реальное и таинственное.  Герман никогда не мог разгадать того таинственного значения, с которым высвечивалась, привлекая к себе, та или иная часть Картины.      
   
    Сегодня его будто втянули в бесовскую кавалькаду нагих тел, несущихся по кругу и предающихся извращенным утехам друг с другом и с животными, которых они оседлали. Мерзкие в своем бесстыдстве похотливые тела, извиваясь и смыкаясь, окружили Германа, превращая в участника этого безумного распутства. Пропитываясь зловоньем разгоряченных тел, жадных ртов, он, как и они, мчался с безудержным желанием получать наслаждения.
    Властная рука легла на плечо и больно сдавила его. Твердый повелительный голос, как когда-то в детстве, отчетливо произнес: "На сегодня хватит!" Герман медленно выходил из транса, постепенно возвращаясь в реальность. Сердце бешено колотилось.
   
    - Аким умер! Все! Я хозяин Картины! Картина моя и только моя! Теперь я самый богатый человек в мире! - сверкнуло ослепительной молнией в его  мозгу.
    Но тут же страх, тяжелый старый страх, глухо заворочался внутри Германа.             
         
    Глава 14. 
   
    В больницу Василия Васильевича привезли в крайне тяжелом состоянии. Он был без сознания. Всю ночь врачи боролись  за его жизнь. Утром наступило некоторое улучшение. Василий Васильевич открыл глаза и с удивлением повел ими. Где он? Как сюда попал? Запах лекарств, вид капельниц и других медицинских приборов подсказал ему, что он в больнице. Его охватило раздражение. Почему он здесь? Почему Изольда решила поместить его в больницу? Неужели это было так необходимо?
   
    Двери палаты отворились, вошли врач и медсестра.
    - Как себя чувствуете? - участливо поинтересовался врач. - Я смотрю, вы - герой. После всего пережитого держитесь молодцом.
    Измерив давление, прослушав сердце, напомнив сестре про капельницы и уколы, врач сказал несколько ободряющих слов Василию Васильевичу, и они вышли. Некоторое время Василий Васильевич лежал в недоумении. Сердце? С чего бы? Никогда такого не было. 
   
    Улучшение продлилось недолго. Тупая, ноющая боль вновь завладела им. Василий Васильевич сдавлено застонал. Еще помру, пожалуй. Господи, только этого не хватало.  Беспорядочные мысли скакали с одного на другое. Превозмогая неутихающую боль, Василий Васильевич попытался сосредоточиться. Постепенно всплыли в памяти пережитые ужасы последних дней. Лицо исказилось гневом.
   
    - Черт возьми! Неужели я так испугался бандитов?  Неужели это страх меня так подкосил? - морщась от боли, бормотал Василий Васильевич. - Хорош же я после этого.  На фронте со мной ничего похожего не случалось. Бывало в окопах - по пояс в воде, один на один с фрицем, и никакая хворь не брала.- Раздражение и злость прибавились к мучительной боли. - На фронте ты был моложе, а теперь ты старый мешок с костями.
   
    Он устало прикрыл глаза. На фронте так хотелось попасть в госпиталь. Отоспаться, поесть. А тут не думал, не гадал, а получил неожиданную отсрочку от встречи с бандитами. Тупая тянущая боль давила сердце, и мрачные мысли одолевали его. Сейчас он спрятался от бандитов. Но надолго ли? Они не оставят охоты за корнями, а значит, и за ним. Некоторое время он лежал, морщась от неутихающей боли и тяжело дыша.
   
    Пришла медсестра, принесла еду и начала кормить его с ложечки. Василию Васильевичу было жутко неловко. Никогда еще он не чувствовал себя таким старым и жалким, как сейчас. Дурацкое положение. Дожил. Его кормят с ложки. Василий Васильевич попытался поднять руку, но она тут же упала от слабости.
    Сознание своей беспомощности,  того, что теперь  за ним во всем требуется  уход  чужого человека, тем более женщины, которой это, конечно, неприятно, было мучительно. «Надо поскорей удирать отсюда. Удирать как можно быстрей! Почему в реанимацию не пускают посетителей? - мысленно чертыхался Василий Васильевич. -  Пришла бы Изольда, принесла бы «Травник», и я бы воскрес».
    После болезненного укола, он, совсем ослабев, лежал не шевелясь, глядя в потолок. Неотвязные мысли вновь закрутились вокруг корней. В голове теснился рой вопросов.  Много для Василия Васильевича оставалось непонятным. Почему отец не делился своей необычной находкой ни с кем из коллег? Почему, зная об опасности корней-вампиров, никогда не ставил вопроса о всестороннем исследовании этих кровожадных монстров? Что его удерживало?
    Василий Васильевич твердо знал, что отец никогда не стал бы этого делать, если бы у него не было достаточно веской причины для этого. И тут на ум приходила лишь одна причина, отец знал нечто такое, о чем не вправе  был никому рассказывать. Что бы это могло быть?
   
    Беспокойные  размышления утомили Василия Васильевича, он закрыл глаза и не заметил, как уснул. Очнулся он от мучительной боли в сердце. Настроение упало. Неужели это конец? Внезапно умрет здесь и все? Его обдало холодом. Нет! Только не это! Василий Васильевич обвел взглядом палату. По обновленным капельницам было видно, что приходила медсестра. Он не слышал. Значит, сон был глубоким и крепким. Может еще все не так трагично?
    
    "Травник"! Ему нужен "Травник"! Попить бы сейчас "Травника", и все прошло бы само собой! Он уверен. Настроение испортилось еще больше. Неужели "Травник" - дело всей его жизни - канет в небытие вместе с ним? Стон отчаяния вырвался у Василия Васильевича помимо воли. Мечтал, надеялся, что его дело продолжат дети, внуки. Ни детей, ни внуков. Мерзавец Тугарин искалечил его жизнь. От негодования его затрясло.

    - Это Герман  наговорил про меня бандитам. Его фокусы! Зачем я вылечил этого негодяя своим "Травником"?  Почему я не дал  подохнуть ему еще тогда, когда  никакие врачи, даже светила кремлевки, не надеялись его спасти?!- хотел яростно крикнуть Василий Васильевич, но силы отказали ему, и  он лишь беззвучно  шевелил губами, внутренне кипя гневом. - Мечтает сжить меня со свету. Не дождется, поганец! Я еще поживу!  Думал, напугал. Черта с два!
    От волнения сердце сдавила жуткая боль, в глазах потемнело. Василия Васильевича охватил испуг. Неужели он умрет, умрет прямо сейчас, в эту минуту?
    - Господи! - в отчаянии взмолился он . -  Я вру... Я грешен...  Каюсь... Господи, прости меня! Прости и помоги мне выжить...    

    Глава 15.
   
    Вадим Андреевич прилетел ранним утром. В аэропорту его встретил Костя.
    - Привет москвичам от тбилисцев! - весело приветствовал его гость, обнимая и целуя. - А отец где?
    - С прибытием! У отца с утра собрание на кафедре, он не собирался идти, но прошел слух, что Германа Тугарина убили...- рассказывал Костя, помогая Вадиму Андреевичу нести вещи к машине.
    - Как это?!
    - У-у-у! Ночью был грандиозный переполох! Вся Москва на уши встала!
    - А что случилось? Он-то хоть жив? - нетерпеливо спрашивал Вадим Андреевич.

    Они загрузили вещи в багажник и сели в машину.
   - Он, слава Богу, жив-здоров. Но шуму было...Умер его дядя в Америке. Ну, вы знаете о его дяде...
    Рассказывая о случившемся, Костя с усилением закручивал руль,  с трудом выбраясь из автомобильного месива, запрудившего грязную, покрытую бензинной снежной жижей площадь.
    - Интересненько! - посмеиваясь, Вадим Андреевич достал сигареты  и обратился к Косте: - Не возражаешь, если я закурю?

    - Конечно курите! - Костя приоткрыл боковое стекло. - Надо будет все наши талоны на сигареты отдать вам. Мы с отцом не курим, а в Москве без талонов сигареты не купить.
    - Кто же Герману такой тарарам устроил? - не мог успокоиться Вадим Андреевич.
    - Любопытно было бы узнать, что он сам обо всем этом думает?

    Глянцевое от влаги, прямое, почти пустое утреннее шоссе стремительно бежало к Москве. Мелькали тощие, блестящие будто сосульки, березки, темнели разлапистые елочки, голые замерзшие кусты. Проскакивали размытыми желтыми пятнами мигающие огни светофоров.
    - Твоя машина? - спросил Вадим Андреевич, только сейчас обратив внимание на "Жигули".
    - Да. Отец "Волгу" держит в гараже, боится, что угонят, а мне много по Москве мотаться приходится. Надо, чтобы машина всегда было на ходу. Вот и купил. Старенькая, но своя.

    - Значит, на жизнь зарабатываешь? - улыбнулся ему Вадим Андреевич. - Молодец! Отец не возражал, что ты сменил профессию?
    - За меня бабушка встала горой.
    Загорелся красный свет, и Костя затормозил.
    - Сиротливо вам теперь. Жениться не собираетесь?
    - Пока, вроде, нет. - Костя помолчал. - Без бабушки очень тоскливо. - с грустью проговорил он.
    Вадим Андреевич сочувственно покачал головой.

    Загорелся зеленый, и машины тронулись в путь. Стрелка скорости на щитке вздрогнула и поползла вверх. Сквозь серую пелену медленно продиралось слепое солнце январского московского утра.
    - А вы теперь дед? - Костя посмотрел на Вадима Андреевича и тотчас рассмеялся.
    Тот при слове "дед" гордо выпятил грудь, расплылся счастливой улыбкой и принялся живо рассказывать, какя у него совершенно необыкновенная внучка. Спустя некоторое время разговор вновь вернулся к московским новостям и делам. Машина пересекла кольцевую автостраду и влилась в густой поток транспорта, спешащего к центру города.

    - Чем живет наша древняя столица и ее люд? - поинтересовался Вадим Андреевич, поглядывая на просыпающийся город, все плотнее тснящий шоссе многоэтажными домами.
    - Люд первопрестольной занят бешеными поисками еды, одежды, усиленно украшается бронированными дверями, коваными решетками на окнах. - рассказывал Костя о новшествах московской жизни. - Вы-то как в Тбилиси?
    - Да так же, как все, как везде сейчас. Голодно, холодно, опасно. Митингуем, в основном. Магазины пустые. За хлебом страшенные очереди.

    Они миновали стеллу с нахохлившимся Юрием Гагариным, проскочили по мосту над окружной железной дорогой. Воронка бывшей Калужской заставы втянула их в свое горло.
    - Ну вот мы и добрались. - Костя свернул с проспекта, немного проехал по двору большого "сталинского" дома и остановил машину у своего подъезда.
    В квартире их встретила Васса Федуловна.
    - Здравствй, дорогой! Давненько мы с тобой не виделись.

    Она обняла Вадима Андреевича, и они расцеловались.
    - Поздравляю! Ты теперь дед! - Васса Федуловна одобрительно похлопала его по спине. - Раздевайся. Проходи. Ставь вещи  в комнату Елены Константиновны. Я там для тебя все приготовила. - заботливо хлопотала она вокруг гостя.- Женя скоро будет, только что звонил, справлялся. Как освободитесь с Костей, приходите, я вас покормлю. Расскажешь, как там твоя внучка, как жизнь, как дела. Деловито одернув передник, она  направилась на кухню.

    Снимая пальто, Вадим Андреевич оглядывал прихожую, отмечая, что ничего не изменилось со времени его последнего приезда: тот же скрипучий раздвижной шкаф для одежды, то же высокое, потемневшее от времени трюмо с вместительной тумбочкой для обуви, просторное мягкое потертое кресло, те же стеллажи вдоль стен, плотно уставленные книгами. Все массивное, тяжелое, удобное. Ему было приятно вновь ощутить тепло и уют этой старой московской квартиры.

    К обеду с работы вернулся Евгений Николаевич. Едва он переступил порог, как очутился в объятьях гостя. Радостно тиская и перебивая друг друга, они возбужденно говорили хором.
   - Небось, не думал, не гадал, что я к тебе выберусь? А я вот он! Рассказывай, что там с Германом приключилось?
   - Молодец, что приехал! Порадовал меня. Про Германа сейчас расскажу. Проходи, поедим, выпьем по-человечески. - Евгений Николаевич кивнул головой в сторону  кухни, откуда доносился голос Вассы Федуловны, зовущей их обедать.
   
    - Нянечка, а где Костя? – поинтересовался он, усаживаясь за стол.
    - Он привез Вадима, позавтракал и уехал. Куда - не доложил. По делам - вот и весь сказ, - объясняла Васса Федуловна, разливая по тарелкам дымящиеся наваристые  щи с аппетитными кусками мяса. - Сметанки, сметанки кладите побольше, - заботливо наставляла она приятелей
   
    Раскупоривая запотевшую с мороза бутылку водки, Евгений Николаевич, смеясь, рассказывал про Германа, что тот теперь стал популярней поп-звезды и все, кому не лень, тычут в него пальцами, отчего Тугарин бесится и свирепеет.       
    - Женя, Костя придет, напомни ему, чтобы расставил мебель в своей комнате, - проговорила Васса Федуловна, с усилием поднимаясь со стула. - Я немного передохну до его прихода. Что-то тяжко мне.
    - Васса Федуловна просто сама не своя. Убило ее это горе, - тихо заметил Вадим Андреевич, когда она скрылась за дверью.
   
    - Сегодня девять дней. Вечером собираемся помянуть бабушку. Будут только свои. Ты всех знаешь. Пойдем ко мне, чтобы не мешать нянечке своими разговорами, - предложил Евгений Николаевич. - Проходи, садись, - хлопотал он, разгребая завал на журнальном столике, пристраивая водку и закуски.
Налив рюмки, они выпили, и начались взаимные расспросы-рассказы, под разные тосты. Завязался тот беспорядочный обо всем сразу разговор, какой возникает, когда встречаются давно не видевшиеся друзья.
   
    Евгения Николаевича и Вадима Андреевича, который тоже был художником, связывала дружба со студенческих времен. Несмотря на годы и расстояния, разделявшие друзей, они продолжали поддерживать товарищеские отношения и, приезжая друг к другу, всегда останавливались один у другого. Евгений Николаевич хорошо знал всех членов этой многочисленной русской семьи, с дореволюционных лет обосновавшейся в Тбилиси. Друзьям было о чем поговорить, чем поделиться, что вспомнить.
            
    - Заметь, жизнь все хреновей и хреновей. Сплошные проблемы и трудности, - Вадим Андреевич чиркнул зажигалкой и закурил, выискивая глазам пепельницу. 
    Евгений Николаевич поставил перед ним отыскавшуюся пепельницу и включил телевизор.
    - У "МММ" нет проблем! - звонко выкрикнули с экрана. - Дайте нам шанс, и мы приумножим ваши деньги!
   
    - Что такое "МММ"? - с интересом спросил Вадим Андреевич.
    - А леший его знает, - неопределенно пожал плечами Евгений Николаевич, усаживаясь напротив приятеля. - Какая-то фигня нашего так называемого рынка. Сейчас в Москве столько расплодилось каких-то фирм, бирж, брокерских контор - мозги свихнуть можно.
   
    Он пощелкал кнопками переключения  программ, ничем не заинтересовавшись, убрал звук до минимума и разлил водку по рюмкам.
    -  Как думаешь, слух о смерти Германа - случайность? – продолжил кухонный разговор Вадим Андреевич, когда они выпили.
   
    - Спроси, что полегче. Ты же знаешь способности Германа. Он и сам мог состряпать этот слушок. Но сейчас, похоже, он по-настоящему взбешен. Снова поползли разговорчики о Картине...-  Евгений Николаевич усмехнулся.    - Помнишь, когда мы были студентами, поднялась страшная шумиха о загадочном шедевре, спрятанном в каком-то таинственном подземелье?
   
    - Еще бы! Столько спорили, здесь Картина или уже на Западе. - Вадим Андреевич  раскатисто расхохотался. - Всех безумно волновала сумма сделки! Создавались группы для поисков этого шедевра, хотя никто даже ориентировочно не знал, где находится это подземелье. 
    - Вот-вот! Сейчас Морозов утверждает, что Герману известно местонахождение Картины, и что он ведет тайный торг с американцами о ее продаже.

    Евгений Николаевич слегка потер лоб.
    - То ли от этих нападок Морозова, то ли это  рецидив его старой болезни, но Герман стал каким-то издёрганным. Он то и дело глотает пилюли, нанял экстрасенса. А это, согласись, наводит на разные размышления...
    - Да брось ты! Неужели кто-то серьезно верит в этот забойный шедевр? - воскликнул Вадим Андреевич. - В эту невиданную Картину в неведомом подземелье? Ерунда! Чушь! – он мгновенно выпрямился. - В шестидесятые, в дни нашей молодости, я понимаю, хотелось и моглось верить в любую фантастику. Тогда было от чего забалдеть!
    
     Глаза его по-юношески заблестели.
     - Ты вспомни, за шесть лет хрущевской оттепели сколько всего грандиозного, невероятного происходило: Гагарин, Терешкова, целина, Братск, Енисей, Ангара! - в голосе его зазвучал неподдельный пафос. - А какой жизнью кипела Москва! Фестивали, конкурсы, выставки, театры, кинофильмы! - Вадим Андреевич подскочил и возбужденно забегал по кабинету, выбрасывая вверх то левую, то правую руку. - Старик, ты вспомни! Вечера поэзии в Политехническом, ночи напролет за билетом в "Современник"! А толстые журналы! "Новый мир" с Солженицыным, помнишь, "Юность", "Иностранка"! Интереснейшее время было! Потрясающее! Тогда можно было поверить во все что угодно! В любое чудо!
   
     - Спрыгни с облаков и припомни хотя бы скандал в Манеже, - снял его пафос Евгений Николаевич. - Сколько исковерканных, сломанных судеб. - Он снова потер лоб. - Говорят, до 62-го года Герман и Морозов  были закадычным друзьями, а потом внезапно рассорились, и Морозов постарался, чтобы Германа турнули из МГУ и комсомола... Ты с Морозовым знаком?
    - Да. Мы в молодости вместе шабашили. Он был секретарем комсомольской организации в МГУ и сколачивал стройотряды.  Отличный мужик! – произнес Вадим Андреевич, опускаясь в кресло.
   
    - Помнишь в 62-ом суд над валютчиками? Поговаривают, что Морозов и там свою руку приложил, и Герман только чудом спасся от расстрела...   
    Евгений Николаевич вопросительно поглядел на приятеля.
    - Я слышал эти разговоры, но Германа тогда не знал, - Вадим Андреевич выбил из пачки сигарету и закурил. - Мне кто-то сказал, что Морозов сейчас содержит собственную галерею?
   
    - Точнее, галерея содержит его, - полушутя-полусерьезно отозвался Евгений Николаевич. - Теперь у Морозова свои валютные дела.
    - Да…- недовольно протянул Вадим Андреевич. - Времена круто изменились. У тебя нет ощущения не то развала, не то общего обвала в нашей художественной жизни?
    - Времена изменились, -  согласился Евгений Николаевич. - Прежняя система приоритетов рухнула. Появилось много соблазнов.- Немного подумав, он спросил - Вот скажи, что престижней: продать картину Третьяковке или крупной иностранной галерее? - выждав время и не получив ответа, он веско закончил. - А вот что выгоднее - тут сомнений нет. Верно?!
   
     - Черт с ним! - в сердцах ругнулся Вадим Андреевич. - Шальной валютный успех какой-то случайной картинки - это еще ровным счетом ничего не значит. Время все расставит по своим местам.
     - Сегодня мерило всего - деньги, - жестко проговорил Евгений Николаевич. - Молодежь четко сориентирована на зарубеж.  Зайди в любую из появившихся сейчас галерей, все этикетки к картинам написаны латинскими буквами.
   
    Вадим Андреевич досадливо махнул рукой.
    - Горбачев меня полностью разочаровал, - раздраженно проговорил он. - Тошнит от его болтовни. Сколько можно болтать и топтаться на месте?
    - Погоди, - нетерпеливым жестом остановил его Евгений Николаевич. - Как не верти, а Перестройка, Гласность - это великие дела. И Горбачев...
   
    - Так жить нельзя! - резко оборвал его Вадим Андреевич. - Страна разваливается. Раскручивается инфляция. Останавливается производство.  Нужны реформы! – горячился он. - А Горбачев не в силах освободиться от брежневской выучки. Социализм с человеческим лицом ему понятнее, чем рыночная экономика. Я уверен, что только Ельцин даст полный ход реформам.
   
    Евгений Николаевич, согласившись, кивнул.
    - Ельцин симпатичный мужик. Номенклатура поливает его грязью, какие-то свинские номера ему устраивает, и его рейтинг растет. Давай, дернем еще по маленькой.
   
    Он наполнил довольно долго стоявшие пустыми рюмки, и они выпили.
    - Когда-нибудь мы еще оценим то доброе, что Горбачев сумел свершить, - миролюбиво заметил Евгений Николаевич.
    - Но сегодня Горбачев марает свой памятник, - никак не хотел соглашаться Вадим Андреевич. - Ты слышал его выступление после трагедии в Литве? Как он мог не знать? Мне стыдно за него.
    Вадим Андреевич сердито размял сигарету.
    - Как обнадеживающе все начиналось, - с грустью проговорил он. - Казалось, вот оно - свершилось! Наконец-то пришло время наших прекрасных надежд, которыми мы были полны в шестидесятые.
   
    Евгений Николаевич с добродушной смешинкой взглянул на приятеля.
    - У нас еще есть надежда на волшебную палочку рынка, - поддразнил он его. - Но забавно другое. По сей день, со времен удельных князей на Руси символом богатства и высокого положения в обществе остается - дача. Дача, которую получали и получают в виде презента близкие к власти люди.
   
    Приятели дружно рассмеялись.
    - Поживем - увидим, кто и какие дачи получит при строительстве капитализма.
    Разговор пришлось прервать. Появились Костя и Сашка Самарин. И все, подчиняясь распоряжениям Вассы Федуловны, занялись подготовкой поминального ужина.
    
     Глава 16.
   
     Крупные застольные мероприятия в доме Волгиных было принято проводить в самой большой комнате. Просторная, с высокими потолками, она казалась пустой: низкая мебель на тонких ломких ножках, расплываясь отражениями в зеркальном паркете, терялась среди множества картин, сплошь покрывающих стены почти до потолка. Авторами картин были сами хозяева, а также друзья и знакомые, подарившие свои работы по случаю или просто оставившие  рисунки, сделанные здесь на вечеринках, собиравших когда-то много разного народа.

    Обеденный стол сейчас был раздвинут и, вытянувшись под хрустальной люстрой, нарядно блестел крахмальной белоснежной скатертью, сверкал пестрыми бутылками, хрусталем, тонким фарфором, серебряными вилками, ножами, ложками, привычно лежащими у каждой тарелки. Все постарались сделать так, как это было принято при Елене Константиновне, как она это любила, не считая такие вещи чем-то второстепенным, мелочным.

    Заливистая трель звонка позвала в прихожую. Опередивший всех Сашка, щелкнув замком, распахнул дверь, впустив в квартиру энергично вошедшую Лидию Яковлевну. За ней, приветливо щуря близорукие глаза под толстыми стеклами очков, семенил Марк Маркович. А следом , сюрпризом для всех, появилась внушительная фигура Германа Тугарина.
    - Картина Ильи Ефимовича Репина "Не ждали"! - зарокотал он.
   По его сияющему лицу было видно, что всеобщее замешательство доставляет ему огромное удовольствие. Для Евгения Николаевича увидеть Германа вместе со своими соседями было полной неожиданностью. Тугарин - гость Лиды?! Лиды, которая всегда уверяла, что прохвост Тугарин в ее доме - это нонсенс, и вот, пожалуйста! Все это выглядело весьма интригующе.

    - Здравствуй, Вадим! Здравствуй! - решительно направилась к тбилисцу Лидия Яковлевна, протягивая для пожатия обе руки сразу. - Разве скажешь, что ты дед?! - Она придирчиво оглядела его высокую, по-юношески подтянутую фигуру. -  Вот что значит закалка горнолыжника и альпиниста.
    Вадим Андреевич, напустив на себя приличествующую важность, церемонно принял ее руки в свои ладони и, галантно склоняясь, расцеловал одну за другой. Лидия Яковлевна зарделась от удовольствия.
    - В Тбилиси еще не перевелись настоящие мужчины! - громко воскликнула она. - Марк, Герман, смотрите, вот с кого надо брать пример!
    - Лидуша! - тут же зарокотал Герман. - Не обижай москвичей. Здравствуй , Вадим! - широко улыбаясь, протянул он тбилисцу руку. - Стало быть ты - дед! Поздравляю!

    Вадим Андреевич, не довольствуясь пожатием руки, обхватил Германа, тормоша и похлопывая.
    - Ты - живой?! Или это игра моего воображения?
    - Я неистребим! - с самодовольной улыбкой изрек Герман, увлекая тбилисца за всеми, потянувшимися в комнату.
    Толпясь в комнате, все стали требовать от Германа подробностей, и он, пересыпая рассказ шуточками, принялся излагать сотую версию своей мнимой кончины, заставляя слушателей хохотать до слез. Рассказчиком он был великолепным.

    В квартиру опять позвонили. Выскочивший в прихожую Сашка и последовавшие за ним хозяева вскоре вернулись вместе с новыми гостями. Это были Варвара Дмитриевна и Сергей Михайлович Самарины - родители Сашки. Барственно-вальяжный Герман, что-то насмешливо обсуждающий с Вадимом Андреевичем, вдруг осекся и с выражением крайней растерянности уставился на вошедших. Смотрелось это так уморительно, что все невольно засмеялись.

    - Как странно...- пробормотал Герман,тщетно пытаясь понять, почему вдруг ужас прошлого молнией пронзил его мозг и острые когти чудовищного кота вонзились в спину. - Надо же...- неуверенно заулыбался он, поддерживая общий смех и радуясь в душе, что никто не заметил его нервного срыва.
   Все понимающе смеялись. Для них Герман был не первый, кого так удивил  резкий контраст высоченного сына и его низкорослых родителей. Однако нельзя было не заметить, что пропорционально сложенный и удивительно подвижный для своего почти двухметрового роста, сын  унаследовал не только мамину яркую внешность, но и ее веселую живость.
    - Дядя Женя,нам надо брать по доллару с каждого, застывшего с разинутым ртом, - озорно подмигнув Волгину, кивнул Сашка на Германа. - Мне за шоу, вам за аренду помещения.

    Выждав, когда суматоха со знакомством и представлениями улеглась, Евгений Николаевич пригласил всех к столу. Лидия Яковлевна подошла к нему и тихо сообщила:
    - Представляешь, Василий Васильевич в больнице.
    - Как? Что с ним случилось? - встревоженно спросил Евгений Николаевич.
  - Попал в реанимацию. Что с ним, я толком не смогла понять. Изольда так сумбурно объясняла, она в ужасе, бедная. Герман постоянно изводит ее  рецидивами своей старой болезни, а теперь еще и с Василием Васильевичем не пойми что. - Окинув критическим взглядом расставленные на столе закуски, она также тихо, но с напором произнесла. - Женя, а почему колбасу так порезали? В Москве давно никто колбасу так не режет.
    - Лида, это не светский раут, - отмахнулся Евгений Николаевич.
    - Ну все-таки, могли бы меня позвать.

    Усаживаясь за стол, все по-доброму вспоминали Елену Константиновну. Евгений Николаевич поднялся и, взяв в руки рюмку, произнес первый тост. Не чокаясь выпили, почтив память Елены Константиновны.
    - Пусть земля ей будет пухом, - поднялась следом за ним Васса Федуловна. - Я так благодарна судьбе за встречу с ней... - не справившись со слезами,она тяжело опустилась на стул и затряслась от беззвучных рыданий.
        Воцарившаяся в комнате тишина нарушалась лишь  негромким перезвоном посуды. Взволнованный Герман исподтишка разглядывал Варвару Дмитриевну. "Черт знает, что такое? В чем дело? Что мне померещилось? Почему я вдруг так испугался? Снова галлюцинации? Нет? А тогда что?"- раздраженно недоумевал он, злясь на себя. Лишняя нервотрепка сейчас была совершенно ни к чему.

 У него были две крайне важные  причины для сегодняшнего визита. Обе они были связаны с Картиной, с детства  являющейся ему во снах и видениях и особенно тревожащей в последнее время. Сколько Герман не уверял себя, что теперь, после смерти Акима Тугарина, на всем белом свете не осталось ни одной живой души, кроме него - Германа, кто бы знал секрет  камня-ключа, отпирающего двери потайного подземелья, сколько не убеждал, что похитить Картину невозможно,  тревога и беспокойство не покидали его. Главная беда заключалась в том, что Герман не помнил, где это заветное хранилище находится. Страх не найти Картину, лишиться такого богатства доводил до исступления.
 
     Одну из поставленных перед собой задач, касающуюся Лидии Яковлевны, более простую, но весьма необходимую для него, Герман час назад  успешно решил. А вот к другому, значительно более сложному делу, ему еще только предстояло приступить. Из разговоров с Евгением Николаевичем Герман знал, что в своем последнем походе под землей Сашка и его компания наткнулись на что-то странное, о чем предпочитают не распространяться. Что бы это могло быть? Неужели камень-ключ? А вдруг Картина? Неизвестность терзала Германа, лишив сна и покоя. Вот почему он ни на минуту не забывал, зачем пришел к Волгиным.

    Скрип отодвинутого стула переключил его внимание  на поднимающегося с рюмкой Марка Марковича. Тот, нерешительно обведя всех близорукими глазами, смущенно произнес:
    - У Елены Константиновны был необыкновенный дар...дар...пробуждать надежду...- он улыбнулся, словно прося извинение за высокопарность своих слов, и продолжил. - Бывало, поговоришь с ней, делясь своими неурядицами. Вроде она ничего особенного и не скажет, а уходишь такой умиротворенный, с такой светлой надеждой...В моей памяти она останется человеком доброй и щедрой души. Мир ее праху.

    Он снова смущенно улыбнулся, кивком головы предлагая выпить . Лидия Яковлевна, выпив  за  тост,  энергичным движением поставила пустую рюмку на стол и решительным тоном произнесла:
    - Ничего сверхъестественного в Елене Константиновне не было. Просто она была воспитана в определенных традициях. У нее были свои понятия о порядочности, благородстве, достоинстве...Кстати, не всегда объяснимые.. .
    Она замолчала. Возникшую неловкую паузу, слегка кашлянув, нарушил Евгений Николаевич.
    - У нее были твердые жизненные устои, и она никогда не изменяла себе, - сдержанно, но с жесткими нотками в голосе, произнес он. И вдруг в его голове совершенно неожиданно зазвучало любимое их с бабушкой: " И командиры все охрипли. Тогда командовал людьми надежды маленький оркестрик..."

    А разгоряченной Лидии Яковлевне так хотелось крикнуть ему прямо в лицо: "Да эта святоша заела твою жизнь! Если бы не ее устои, ты бы давно стал академиком!" Но она, как всегда, заставила себя сдержаться и промолчать. Раздраженно одернув на себе тонкий, расшитый блесками свитер, она прнялась за еду.
    Поминальный ужин шел своим чередом. Несмотря на небольшую заминку, все с большим удовольствием пили и ели, расхваливая ароматный бульон и пухленькие, тающие во рту пирожки Вассы Федуловны.

    А она, слушая возникшую пикировку и разглаживая чуть подрагивающей рукой набежавшие морщинки  на скатерти, погрузилась в раздумья о том, что Лида так и не смогла простить Елене Константиновне свой обиды, считая ее виновницей того, что они с Женей не поженились. Но как знать, кого тут винить? Женя никогда не настаивал, чтобы Лида была только его. Да и была бы она счастлива с ним?  Кто же это знает? Лида - командирша, ей очень хотелось сделать из Жени царедворца. Конечно, Елену Константиновну тревожила судьба Жени. Талантище-то его ох, как круто замешан. И не только на ангелах, там и черти, и бесы бродят, и сам дьявол пыхтит, выхода требует. Сколько за этим столом перебывало даровитых страстотерпцев сломавшихся, спившихся, погибших в безвестности...

    Васса Федуловна протяжно и горестно вздохнула. Она перевела взгляд на поднимающегося с рюмкой в руке Костю и лицо ее просветлело. Маленький Костик - любимец бабушки - стал совсем взрослым и самостоятельным мужчиной. А как Елена Константиновна болела душой за него, видя, что он хоть и способный рисовальщик, но отцовского таланта  Бог ему не дал. Сколько переживала, зная, что это больно ранит Костино самолюбие и гордость. Как она была рада, когда Костя решил сменить профессию и заняться компьютерами.

    - Я очень любил бабушку. - Костя машинально провел рукой по непокорному вихру на макушке. - И никогда не забуду ее, - чуть с запинкой проговорил он и, на секунду замолчав, добавил, вскинув голову. - И все-таки бабушка была особенной. За память о ней.
    - Да! Необыкновенной! - тут же выпалил Сашка, метнув свирепый взгляд в сторону Лидии Яковлевны.
    - Шуринька! - негромко одернула сына Варвара Дмитриевна.
    Герман бросил на нее быстрый взгляд и недовольно ерзнул. "Почему мне кажется, что она меня знает? Но откуда? Чертовы нервы. Сегодня мне никак нельзя волноваться, а тут мерещится невесть что." Все это было для него сейчас крайне некстати и злило донельзя.

    - Вадим, ты вышел из партии? - громко спросила Лидия Яковлевна.
    Получив у окружающих разрешения курить, она достала сигареты и, вытянув одну, подтолкнула пачку Вадиму Андреевичу. Он взял ее и, задержав в руке, слегка встряхнул.
    - Да. Недавно подал заявление, уплатил последние взносы и сдал партбилет.
    Сергей Михайлович тотчас резко вместе со стулом повернулся к ним.
    - Сейчас стало модно клеймить коммунистов, - с досадой произнес он. - В газетах, по телевидению злобно требуют: "Покайся!" В чем и перед кем я должен каяться?

    Он обвел всех вопросительны взглядом.
    - Вот моя жизнь: с первого курса мальчишкой-добровольцем ушел на фронт. На передовой в ноябре 41-го вступил в партию. Воевал до победы. Остался жив. - Рука его машинально легла на сердце, массируя его. - После войны закончил институт и вот уже полвека служу людям, как врач. Так в чем же моя вина? - с расстановкой спросил он, все энергичнее растирая рукой грудь. - В том, что много и честно трудился? В том, что искренне верил в светлое будущее? Или в том, что моя мечта оказалась утопией? - Он чиркнул спичкой и закурил, глубоко затянувшись и с усилием массируя сердце. - Так в чем и перед кем я должен каяться?

    - Сереженька, успокойся, - заволновалась мирно беседующая с Вассой Федуловной Варвара Дмитриевна. - Перестань смолить свой "Беломор" и не взвинчивай себя так. Побереги сердце. Время тяжелое, вот и ищут козла отпущения.
    Сергей Михайлович наполнил небольшую рюмочку водкой и быстро выпил.
    - Женя, у тебя какая-то особенная водка, - произнес он. - Я никогда вкуснее не пил. Серьезно.
    Рассеянно слушавший разговор о партии Герман сразу оживился.
    - Женюра! Подтверждаю, водочка твоя прелесть, - через весь стол воскликнул он и, хитро блеснув острыми черными глазами, добавил: - Давно собираюсь спросить, почему ты до сих пор не завел себе собаку? Хочешь, презентую на юбилей чистокровнейшую особь. Родословная - любой монарх позеленеет от зависти.
    Раскрасневшаяся Лидия Яковлевна рассмеялась. Кокетливо взглянув на Германа, затем насмешливо - на Евгения Николаевича и, позвенев вилкой о фужер, чтобы привлечь общее внимание,  принялась анекдотично рассказывать, почему у Волгиных нет и никогда не было собаки.

    Легкая волна ее знакомых духов и горьковатых сигарет подняла в памяти Евгения Николаевича другие поминки. Сороковой день после смерти Ирины. Он, серый и злой, готовый выть волком , днями не выходил из кабинета, остервенело терзая острым карандашом ни в чем не повинный лист бумаги. Лида пришла к ним и, войдя в кабинет, принесла с собой этот легкий с привкусом горечи запах. Подойдя вплотную, положив руки ему на грудь, она тихо прошептала: "Женя, милый, я тебя очень, очень люблю". И начала медленно расстегивть пуговицы его рубашки. Когда он, забыв обо всем, торопливо и нервно занялся стягиванием с себя одежды, она спокойно зашторила окно, щелкнула замком двери, быстро и ловко разделась, опередив его. И только горящие огнем щеки выдавали ее волнение.

    Сейчас глядя на ее разгоряченное лицо, Евгений Николаевич вдруг жутко рассердился:"Лида до чертиков деловая. Наступили новые времена и "торгаш" Герман, как она его всегда презрительно именовала, включен в число "нужных" людей. Чем этот ловкий пройдоха так ее прельстил, что она прямо сияет от удовольствия? Какие такие общие дела у них вдруг обнаружились? Сроду никаких дел между ними не было".
   
   Герман же, слушая Лидию Яковлевну, безотрывно поглядывал на Сашку,нетерпеливо выжидая удобного момента для разговора с ним наедине. Как только хозяева и гости, покончив с закусками и бульоном, разошлись по своим делам и комната опустела, Герман с трудом подавив нервозность, направился к задержавшимся за столом приятелям.
    - Шушукаетесь, болтуны-бездельники, - наигранно-шутливым тоном проговорил он.
    - И что? - тут же задиристо отозвался Сашка, поднимаясь и начиная складывать в стопки грязную посуду.
        - Собирай пока все в кучу, - кивнул Костя приятелю. - А я схожу за подносами.

    Захватив стопку собранных тарелок, Костя вышел из комнаты. Герман до боли стиснул бокал в руке.
    - Все подземелья обшарил? - выдавив из себя смешок, спросил он и подначил: - Тянут тебя клады своими сокровищами.
    - Ну и что, - равнодушно отозвался Сашка, обходя вокруг стола и сгребая посуду в кучу.
    - Смотри не заложи душу дьяволу за эти сокровища.
    - Заложу и разбогатею, - с озорным удовольствием протянул Сашка.
    Герман с минуту напряженно разглядывал вино, слегка покачивая бокалом.
    - Одно дело мечтать о сокровищах, - медленно проговорил он, пристально глядя на Сашку. - Совсем другое -отнять эти сокровища у призрака, стерегущего их.

    Сашка вскинул брови и с удивлением уставился на Германа. Их взгляды встретились, и некоторое время они молча рассматривали друг друга. Затем губы Германа саркастически дрогнули, и он язвительно произнес:
     - Опасное это дело. Очень опасное.
    Заслышав шаги в коридоре, он медленно прошествовал к двери и, пропустив входящего с подносами Костю, вышел из комнаты. Как только дверь за Германом закрылась, Сашка скрутил две огромные фиги и покрутил ими ему вслед . Костя, глядя на него, расхохотался.

    - Ты что разошелся?
    - Герман сволочь! Дурака из меня делал, - вскипел Сашка. -Запугивал, хитрожопец, чтобы мы сокровища под землей не искали. Стращал призраком, стерегущим клад.
    - Шизанулся, что ли? - удивился Костя.
    - Финтит! - Сашка многозначительно посмотрел на друга. - Расколоть меня хотел. Он явно что-то пронюхал про наши подземелья. - Сашка мрачно выругался. - Мы дураки много болтаем. Не говори никому, что мы опять под землю собираемся. Помалкивать надо о своих походах.
    Он яростно загремел сваливаемой на подносы посудой.

    Герман стоял за дверью и напряженно прислушивался к разговору . Молокососы поганые, крыл он приятелей. Видели они камень-ключ или нет? Досадуя на неудавшийся разговор с Сашкой, беспокойно покручивая в руке бокал с вином, он направился в кабинет, где курили за разговором Лидия Яковлевна и Вадим Андреевич.
    - Не помешал вашему уединению? - спросил Герман, входя. - А Евген и Марк где?
    - Оба на кухне, - отозвалась Лидия Яковлевна. - Женька возится с мясом. Привез какой-то заумный рецепт из Франции и никого к духовке не подпускает.

    Посмеявшись над кулинарными пристрастиями Волгина, они посудачили об общих знакомых - кто развелся, кто помер, кто отбыл на Запад. Герман как всегда был полон интригующих подробностей, но Вадим Андреевич остановил его, вернув разговор к теме, которая очень волновала его.
    - Лида! Ну и как же ты выкручиваешься с продуктами? - возобновил он беседу, прерванную приходом Германа и наполняя фужеры вином, предусмотрительно прихваченным с общего стола.

    - У меня все продукты с рынка, - пригубив вино, продолжила рассказ Лидия Яковлевна. - В магазинах - молоко с перебоями, мяса нет совсем, яйца тоже исчезли, колбасу надо захватить, - по деловому, обстоятельно излагала она. - Рынок - дорого, но куда денешься. Бегать по магазинам, стоять в очередях, у меня нет времени. На службе нам периодически подбрасывают заказы. Мы их разыгрываем. - Она покосилась на Германа. - Не хихикай, пожалуйста. Не все, как ты, имеют возможность таскаться по ресторанам.

    - Лидуш, погоди, - зарокотал Герман. - Насчет заказов ты зря меня обидела. Я тоже активный участник этих розыгрышей. Недавно мне крупно повезло. Вытянул банку икры. Не веришь? Я серьезно. Жаль, нет Женюры, он бы подтвердил. На прошлые ноябрьские праздники нам выделили заказ. Один на всех. Мы разыгрывали. И мне повезло. Я вытянул банку кабачковой икры. Мы дивно ею водочку закусывали, когда на кафедре этот праздник отмечали.
    Вдруг Герман простер руки к Лидии Яковлевне и с чувством запел:
   - "Благодарю вас, милый друг, за тайные свиданья, за незабвенные слова"..

        Он был крайне доволен собой, что смог обо всем договориться с Лидией Яковлевной так, как того хотел, и тем, что не вызвал у нее никаких подозрений. Слегка чокнув своим бокалом о фужеры сидящих, Герман залпом осушил его до дна.
   - Вадим! Твое старое кахетинское - просто потрясающее!
   - А я в восторге от "Хванчкары"! - Лидия Яковлевна игриво посмотрела сквозь фужер с вином на Германа, вдруг неожиданно для себя отметив, что тот  чертовски красиво стареет.
    "Чем так напугана Изольда?" - с недоумением подумала она, вспомнив о переживаниях подруги. - "О каком нездоровье Германа она все время твердит? Есть какие-то странности, но кто ж нынче без них? Выглядит он шикарно".
   Лидия Яковлевна в душе вновь восхитилась его дорогим солидным костюмом, модным галстуком, гладко выбритым холеным лицом - всем видом победителя жизни. - "Герман умеет жить! Катается, зараза, как сыр в масле и все сегодняшние трудности ему пофигу."

    Она подавила легкий вздох зависти и прислушалась к разговору мужчин.
    - Оставь, старик! Какая Картина?! Пустое, - хрипловато рокотал Герман. - Столько лет под землей и уцелеть? Абсурд! Этого просто не может быть.
    - Ищут же до сих пор библиотеку Ивана Грозного, - стрельнул в него глазами Вадим Андреевич. - Казалось бы, века прошли.

    - Конечно, абсурд! - воскликнула Лидия Яковлевна. - Как можно верить в эту чепуху! Все как помешались. Вчера разговаривала с Морозовым. Картина у него с языка не сходит, как и ты, Герман. Имей в виду, он грозит тебе уголовным делом. Бьет себя в грудь и кричит, что не допустит, чтобы Картина уплыла за рубеж, а ты завел себе счет в Швейцарском банке и виллу с яхтой на Лазурном берегу. - Она рассмеялась. - Слухи, сплетни, разговоры. Однако, чего они нас не зовут? Забыли про нас, что ли?

    Лидия Яковлевна поднялась и, увлекая за собой мужчин, направилась к выходу.
    - О магазинах мы как следует так и не поговорили, - посожалел Вадим Андреевич, закрывая за собой двери кабинета.
    Жизнь диктовала свои суровые законы, и вопрос о магазинах был для него далеко не праздным. Перед отъездом из Тбилиси на семейном совете был составлен внушительный список того, что ему необходимо приобрести в Москве. И уже завтра Вадим Андреевич планировал отправиться в поход по московским магазинам.
   
    В то же самое время, когда в кабинете текла дружеская беседа, на кухне велись свои разговоры, но о тех же заботах-радостях нынешнего бытия.
    - Я не помню, когда в последний раз видела в магазине соль, - негодующе потрясала полотенцем Васса Федуловна. - Смех сказать, спичек купить не могу.
    - Да в Москве забыли, как эти спички выглядят, ворчливо проговорил Сергей Михайлович, досадливо переместив папиросу из одного угла рта в другой. - Скоро босыми ходить будем. Носков - и тех днем с огнем не сыщешь.

    - А что вам дают на ветеранский паек? - поинтересовался Евгений Николаевич, неотрывно поглядывающий через стекло духовки за появлением зажаристой корочки у вращающегося  на вертеле мяса.
    - На ветеранский паек мне дали пачку чая, банку сгущенки и еще какую-то ерунду. Все.
    Все невесело засмеялись.
    - В наших магазинах на Проспекте Мира нет ничего. Ну ничегошеньки! - пожаловалась Варвара Дмитриевна. - А у спекулянтов рядом с магазином - есть все. Ну как вам это нравится?

    Марк Маркович, перестав щелкать ножницами и собрав в  кучу нарезанную зелень, повернулся к Евгению Николаевичу.
   - Лида тебе еще не похвасталась? - озабоченно спросил он . - Тугарин сделал ей королевский подарок - кратковременный, но очень денежный контракт. Деньги - мало того, что бешенные, они еще и американские. Что-то невероятное.
    Он назвал сумму, и Евгений Николаевич изумленно присвистнул.
    - Одуреть можно. Ты не преувеличиваешь?
   - Я тоже просто обалдел, - вытянул дудкой толстые губы Марк Маркович,сразу став очень грустным.

    Евгения Николаевича эта новость, напротив, неожиданно развеселила, цель визита Германа  начала проясняться.
    - А что за работа? - с живостью спросил он.
    Марк Маркович недовольно почмокал губами и помрачнел.
    - Сильно смахивает на жульничество, по совести говоря.
    Он вкратце пересказал разговор Германа с Лидией Яковлевной накануне поминального ужина и помрачнел еще больше.
   - Лида, конечно, согласилась. Она же доверчивая, отзывчивая, сам знаешь. - Марк Маркович протяжно вздохнул. - Не нравится мне все это.

    Новость была, что и говорить, сногсшибательной и взбудораженный Евгений Николаевич напрочь забыл о мясе, пока ему в нос не ударил запах паленого.
    - Нянечка, где наше блюдо? - завопил он, вытягивая из духовки обжигающее вертело с едва не задымившимся зажаристым окороком.
    - Женя - молодец, - восхищенно шепнула на ухо Вассе Федуловне Варвара Дмитриевна.
    - Женя умелый, - тихо согласилась с ней та.

    Они вместе с удовольствием наблюдали, как Евгений Николаевич ловко и красиво разделывается с мясом,обильно посыпая его яркой свежей зеленью. Закончив дело, Евгений Николаевич, тяжело удерживая в руках красочное блюдо, пригласил всех следовать за ним. В прихожей процессия столкнулась с выходящими из кабинета.
    - Это и есть французский рецепт? Из нашего сырья по их западной технологии...М-м-м...- Вадим Андреевич с удовольствием потянул носом. - Пахнет вкусненько! Голодная Москва - где она?
    - Завтра пройдешься по магазинам и все увидишь сам, - решительно парировала Лидия Яковлевна.
   
    Все расселись по своим местам и каждый возбужденно занялся аппетитно пахнувшим куском на своей тарелке. Чуть погодя Вадим Андреевич поднялся и постучал вилкой по столу, привлекая к себе внимание.
   - Для меня, - начал он свой тост, - Елена Константиновна навсегда останется доброй феей. Пусть каждый из нас заглянет в свою память...

    Герман томился пустой для него тратой времени. Он и так и эдак прокручивал в голове всевозможные варианты разговора с Сашкой. О Варваре Дмитриевне он заставлял себя не думать. Почему вдруг возник кот? Что померещилось? В этом разбираться не к спеху. Сейчас главным для него был разговор с Сашкой. Но как остаться с ним наедине? Как вовлечь в нужный ему разговор? Что могли видеть под землей эти охламоны? Зачем они снова собираются туда?  Ответов на мучительные вопросы не было. Неужели он зря притащился к Волгиным? Бездействие становилось невыносимым. Наконец общий разговор прервался и все задвигались, покидая свои места. Герман поспешно поднялся, направляясь к Сашке.

    Однако Лидия Яковлевна оказалась расторопней. Она живо завладела Сашкой и Костей и, командуя ими, принялась активно наводить порядок на столе, готовя его к чаю, не забывая при этом и про Вадима Андреевича.
    - Хорошие вещи можно купить в "Березках", - продолжала она развивать волнующую его тему. - Но это на валюту. За рубли барахла навалом на Рижском рынке. - Губы ее брезгливо скривились. - Ужасное дерьмо и по жутким ценам.
    - Зря ты так! - втиснулся в разговор Герман. - Знающие люди утверждают, что вещи классные. Высший шик. Вот, Самарина надо спросить, - дернул он Сашку цепким взглядом. - Он большой знаток Рижского рынка и его округи.
    - Конечно знаток! Это мой район! - не заставил себя ждать с ответом тот. - А на Рижском рынке и фирма попадается. Искать надо уметь! - метнул он задиристый взгляд на Германа и хитро подмигнул Косте.

    Германа будто кнутом полоснуло. Сопляк! Что он хотел этим сказать? Неужели они все-таки нашли камень-ключ? А вдруг Картину? Нет! Только не это! Страх вмиг охватил Германа, но еще сильней дикая ярость. Чего выжидать? Чего осторожничать? Надо действовать! Но как?!  Лидия Яковлевна ни на минуту не оставляла приятелей без дела, как и не прерывала своего повествования.
    - В крупных универмагах, - рассказывала она, - тоже можно ухватить кое-что даже из западного импорта и по госцене. Но это только на распродажах по приглашениям. Очереди дикие. Хватают все подряд, а потом меняют. Пройдешь по Москве, увидишь, она вся лохматится толстыми слоями объявлений. Сплошной бартер.

    - Все так делают! - гремя посудой, утвердительно кивнул головой всезнающий Сашка. - Илюха, мой приятель, на том же Рижском рынке поменял бразильский кофе на китайские кроссовки, их на индийский стиральный порошок, а его на джинсы -"варенки". Самострок - но обалденные! Верно, Костя!   

    Процесс уборки стола казался Герману бесконечным. Он еле дождался, когда Сашка и Костя, нагруженные горами грязной посуды, отбыли на кухню, и, не мешкая,  решительным шагом последовал за ними.
    - Хотите знать правду о ваших подземельях? - интригующе проговорил он, усаживаясь на угловом диване.
   
    Сашка и Костя переглянулись и, перестав мыть посуду, с любопытством уставились на него.
    - Я знаю, что искать и где искать.  - Герман закинул ногу на ногу и изобразил располагающую улыбку. – Могу поделиться с вами и рассказать…
    - Про призрака? - едко воткнул насмешник Сашка.
   
    - Не ершись! Наберись терпения и послушай меня. - Герман потер платком внезапно вспотевший лоб. - Найдя это, вы получите возможность баснословно разбогатеть. Это не блеф. Все расходы по вашим поискам я беру на себя.
    Друзья переглянулись.
    - Спасибо, - вежливо отозвался Костя. - Но мы привыкли справляться со своими проблемами сами.
   
    Приятели отвернулись от Германа и снова принялись мыть посуду, аккуратно расставляя ее по столу и укладывая в сушилку. Некоторое время Герман сидел молча, покачивая ногой и внимательно рассматривая носы своих ботинок.
    - Хорошо, я буду говорить с вами начистоту, рассчитывая на вашу ответную откровенность, - произнес он, вскинув голову и, не спуская глаз с приятелей, с расстановкой произнес: - Меня интересует, не наткнулись ли вы в своем последнем походе на какой-нибудь странный камень. Допустим, камень, испещренный непонятными отметинами...

    Его слова потонули в звоне вдребезги разлетевшейся тарелки, выскользнувшей из рук Сашки.
    - К счастью, - засмеялся Костя.
    - Черт! Руки дырявые! - виновато ругнул себя Сашка и полез за совком и веником.
    Из коридора послышался шум приближающихся голосов. Герман стремительно поднялся и вплотную подошел к Сашке. До Кости долетел его язвительный полушепот:
    - Только я знаю секрет этого камня. Только я умею им пользоваться. Так что подумай о моем предложении насчет денег. Хорошенько подумай.

    На кухню вошли Лидия Яковлевна и Варвара Дмитриевна. Костя горячо посочувствовал другу, видя, как тот облегченно вздохнул, когда Герман отошел от него.
    - Мальчики! - набросилась на приятелей Лидия Яковлевна. - Вас только за смертью посылать. Народ заждался чая! Герман, ты-то куда смотришь?!
    - Шуринька, - повернулась к сыну Варвара Дмитриевна.
   Но его уже и след простыл. Подхватив с газа фыркающий чайник, он под общий шум умчался в комнату, не дожидаясь никого. Нагрузившись чистой посудой, все последовали за ним.

    Глава 17.
 
    Поминальный ужин подходил к концу. Витала ли в комнате душа Елены Константиновны, или от вкусного застолья, но за чаем и хозяева и гости были настроены благодушно и умиротворенно. 
    Даже Герман прибывал в отличном расположении духа.   Разговор с Сашкой еще не закончен. Он еще найдет повод поговорить с ним. Видел он камень-ключ или не видел? Разбитая тарелка могла быть простым совпадением. Что на уме у хитрюги Самарина - не угадаешь. Герману очень хотелось, чтобы Сашка нашел этот камень-ключ. Воспользоваться им он все равно не сможет.
   
    Герман досадливо поморщился. Если бы он вспомнил, где выбрался на поверхность той жуткой ночью, он бы давно нашел этот камень-ключ и завладел Картиной! Если бы не его расшатанные нервы! Почему его больной мозг никак не может забыть какого-то чудовищного кота! Почему при виде Варвары Дмитриевны, ему вдруг опять вспомнился этот мерзкий кот?  Это все истрепанные нервы. Надо поскорей все это выкинуть из головы, пока совсем не свихнулся.
   - Волгины!   Да это фантастика! - восторженно воскликнул Марк Маркович. - Какие роскошные альбомы. Жуткая красотища! Сомовские маркизы! Танцовщицы Бакста! Откуда? Я раньше у вас их не видел.
 
   - Это я недавно приобрел. - пояснил Костя - Все альбомы привозные. Куплены на валюту.
   - Во времена моей молодости,- как бы между прочим заметил Герман, - тебя бы привлекли за преклонение перед буржуазной культурой и валютные махинации.
    - Принцип нашего времени - свобода! - торжественно провозгласил Сашка.
   - Одной свободы для джентльменского образа жизни недостаточно,- подначил его Герман.- Нужны деньги. Не так ли?!
 
   Сашку от слов Германа прямо-таки передернуло. Наклонившись к Косте, он разъяренно зашептал ему на ухо:
    - Вот язва! Достал гад! Купить вздумал. Решил, что мы круглые идиоты и за долларовую подачку сокровища ему на блюдечке принесем. Щас! Держи карман шире!
    - Да, что ты разошелся? Ты что, Германа не знаешь? - успокаивающе зашептал Костя.- Врет он все. Если бы он так во всем был уверен и знал все наверняка, как хвастает, то зачем ему мы?
   
    Приятели еще долго и возбужденно шушукались. А общий разговор неспешно тек своим чередом. Варвара Дмитриевна, разговаривавшая  с Вассой Федуловной, неожиданно звонко рассмеялась, обратившись к мужу.
    - Сережа, ты помнишь наше каминное кресло? То, древнее, с вышитым на спинке котом?
    - Котом? - внезапно поперхнувшись, переспросил Герман.
   
    - Послушайте! - смеясь, воскликнул Сашка, с шумом отодвигая от себя чашку с блюдцем. - Вы не поверите! Это был не кот, а настоящий оборотень! Не смейтесь! Честное слово!
    Герман подался к Сашке.
   - Почему оборотень? - жадно спросил он, забыв про всякую осторожность.
   
   Теперь он знал твердо. Он все это видел. И этот камин. И это кресло. И этого разъяренного кота. Все это существовало реально, а не было рождено его больным мозгом, как он это считал до сих пор. Теперь он знал точно, где выбрался на поверхность после безнадежных скитаний под землей той жуткой, страшной для него летней ночью 1962 года. Невероятное, умопомрачительное сверх везенье!
   
    Герман был так ошеломлен, что уже ничего больше не слышал, кроме бешеного стука своего сердца.   Он не мог прийти в себя от обрушившейся на него удачи. Наконец-то!  Нет, он не впустую приперся к Волгиным! Ему и привидеться не могло, что этот визит  закончится таким везеньем. Это надо же! Невероятно! Значит, он выбрался из-под земли в квартире Самариных? Внезапно в голове Германа вспышкой высветилось то предрассветное утро.Нет...Не может быть...Трудно было поверить, что Варвара Дмитриевна - это именно та самая женщина...Неужели это она, немного испуганно подумал он, неожиданно для себя смутившись. 30 лет прошло...Но она его узнала - это бесспорно.Он еле сдерживал нетерпение, понимая, что задавать вопросы сейчас бессмысленно. Он слишком возбужден. Сначала надо прийти в себя.
   
    Васса Федуловна протяжно вздохнула. Она была обеспокоена своими заботами.
    - Летом, прямо не знаю, как варенье варить будем. Где брать сахар?
    - Миленькие мои! Не волнуйтесь! - обнадеживающе утешила их Лидия Яковлевна. - Сейчас вся Москва перешла на заготовки почти без сахара. В "Науке и жизни" много рецептов. Я вам расскажу.
    Увлеченные занимательным разговором о том, куда пропал сахар и как делать заготовки почти без сахара, они не заметили, как убрали со стола, переместились на кухню и перемыли всю посуду. Поминальный ужин подошел к концу. Посмотрев программу "Время", все начали собираться домой и прощаться с хозяевами.
   
    - Саша, непременно позвони, когда доберетесь домой. - попросил Евгений Николаевич.
    - Обязательно, дядя Женя! - пообещал Сашка.
    - Не волнуйся, я их подвезу, - отозвался Герман. - Я на машине. Слушай, - понизив голос, спросил он. - Что, Сашка теперь кустарь-одиночка, вольный художник? На какие шиши он живет?
    - Ну почему, - удивился Евгений Николаевич. - Он работает реставратором. - И чуть помолчав, добавил: - Получает гроши, конечно.
   
    Он перевел взгляд с Сашки на сына и в голове вновь зазвучал мотив, который не покидал его весь вечер: "Кларнет пробит. Труба помята. Фагот, как старый посох, стерт. На барабане швы разлезлись. Но кларнетист красив как черт. Флейтист как юный князь изящен. И вечно в сговоре с людьми надежды маленький оркестрик под управлением любви..."
    Когда спускались в лифте, Герман поинтересовался у Самариных, как у них в квартире оказался камин.
   
    - Мы живем в старинном флигеле. И камин там был всегда, - улыбнувшись принялась рассказывать Варвара Дмитриевна. - Мы с Сережей жили в огромной комнате, - продолжила она, когда они сели в машину и поехали. - Когда-то эта комната была парадным залом. Вдруг в 1962 году нам будто кто-то шепнул, что вскоре появится Шуринька, - засмеялась она. - И мы затеяли ремонт с перестройкой. Решили из этого зала сделать три небольшие комнатки.
    А камин этот, кстати, настоящий викторианский, очень красивый. Прежние хозяева  кресло к нему привезли из-за границы незадолго до революции. На малиновой обивке спинки кресла был вышит ну совершенно живой серый котище. - смешливые ямочки заиграли на щеках Варвары Дмитриевны. - Этого кота даже я боялась. Куда ни пойдешь, обернешься и обязательно наткнешься на его глазищи. Будто следит за тобой.
    Когда Шуринька подрос, то все норовил залезть в камин. И они с котом не поладили. Однажды кот в него вцепился...- Она звонко расхохоталась, прижав к себе смеющегося сына.
    - Брр.. - передернул плечами Герман, изобразив испуг и сделав вид, что пытается сбросить с себя привидевшегося кота. - Настоящий оборотень!
    Все рассмеялись, так у него это вышло правдоподобно.
         
     Глава 18.   
   
     Подбросив Самариных до их дома на Проспекте Мира, Герман, мысленно перебирая все случившееся, свернул направо и по Безбожному переулку выехал на Каланчевскую улицу. Сегодня у Волгиных ему потрясающе повезло.   Несомненно, это было щедрым подарком Судьбы. Вознаграждением за многолетние блуждания в лабиринтах бессвязных воспоминаний, в которых он никогда не мог отделить реальные события от видений, рожденных больным мозгом и суеверным страхом. Теперь он знал твердо - Картина где-то под двором флигеля Самариных или рядом с ним. Но где точно?!
   
    Герман злобно выругался, стукнув кулаком по рулю.
    - Сволочь Аким! Отбыл на тот свет, не сдержав своего обещания. - Неистовство охватило Германа. План точного местонахождения Картины остался у американцев. - Но Картина будет моей! И только моей!
    Герман не помнил своего дядю, но слышал о нем множество захватывающих историй. С мальчишеских лет это был для него герой, которому во всем хотелось подражать. Герману рассказывали, что это был человек дерзкой смелости и легендарной удачливости. Он каким-то чудом смог вырваться из подвалов Лубянки и уже осенью 41-го года очутился в США, где стремительно разбогател. Огромные деньги позволили Акиму довольно быстро собрать великолепнейшую коллекцию живописи и предметов старины, ставшую всемирно известной. Но про Картину, оставшуюся в России, он никогда не забывал. Герман постоянно ощущал взгляд Акима и, как в раннем детстве, чувствовал властную руку на своем плече и слышал повелительный голос: "На сегодня хватит!"
   
 - Теперь я сам себе хозяин! И никому не позволю командовать собой! Картина только моя!
    Внутри Германа поднялась ярость. Ему вспомнилось, как четыре года назад Аким провел его, дав понять, кто хозяин всего оставшегося наследства Тугариных в России. В начале того года на Ордынке, в церкви Богородицы Всех Скорбящих Радость, лучший по тем временам российский церковный хор исполнял "Всенощную" Рахманинова, собрав много народа, в том числе иностранцев. Там-то Герману и передали послание от Акима с подробным планом местонахождения тайника в бывшей усадьбе Тугариных.

    В письме клятвенно обещалось, что в случае удачи Герман получит план с точным указанием места, где спрятана Картина. Когда он нашел непонятно как уцелевший тайник и переправил почти все содержимое Акиму, то понял, что дядюшка схитрил. Упоминание о Картине было лишь приманкой. Германа охватила злоба. Он снова почувствовал себя последним идиотом, что купился, поверив обещанию Акима.
    - Дерьмо! Хитрый лис! Он возомнил, что время не властно над ним, что он вечен. - Герман заерзал на сидении от злорадной мстительности. - Ни могущество, ни деньги, ни дьявольское везение - ничто не делает человека бессмертным. Все имеет свой конец. Все умирает, - радовался он, будто сам был вечен.
   
    Машину тряхнуло на очередной рытвине, и Герман снова злобно выругался.
    - Падла Морозов совсем обнаглел. Надеется снюхаться с американцами. - Герман желчно хмыкнул, вспомнив о бешенной энергии и напоре, которые развил Морозов в борьбе за овладение Картиной. - Теперь ситуация у меня под контролем. Сегодняшняя сделка с Лидой - бесспорная удача. Она своя в окружении Морозова, давно дружит с ним, и сама того не подозревая, будет держать меня в курсе всех тайных происков падлы Морозова. Картина моя! И только моя!
   
    Загорелся красный, и Герман затормозил. Мысли перескочили на Сашку. Конечно, все было бы значительно проще, если бы удалось заполучить план нахождения тайника у американцев. Но как это сделать? Поэтому Самарин ему сейчас  нужен как никто. Герман задумался. Он снова прокрутил в уме все, о чем говорил с ним у Волгиных. Так или иначе, но в пользу Самарина было многое. Он ходит под землей именно здесь. В нем есть все, что надо для успеха: смелость, азарт, лихость, удачливость.
   Было в Самарине - в его поступках, манере держаться, даже во внешности - что-то  такое, что напоминало Герману себя в молодости. Но он видел и существенное отличие, которому зло завидовал - в Сашке не было страха. Герман свирепо засопел. Таким как Сашка молокососам никогда не понять, что такое - сын врага народа. По Сашке сразу видно, что он не рос отверженным, без роду и племени, диким, как затравленная собака, которую каждый норовит оплевать, пнуть, прогнать.
   
    Почему Самарину не быть раскованным, непринужденным, если его все любят и балуют. Когда Сашка учился в институте, преподаватели-художники вечно просили за него: "Да поставь ты ему тройку. Парень очень талантлив". А почему Самарину не быть талантливым, если его с детства пестует сам Волгин? Герман свирепо хмыкнул. Был бы этот везунчик хоть вполовину так смел, доведись ему пережить то, что пришлось перенести ему, Герману.
   
    Вспыхнул зеленый свет, и из мрака Каланчевки Герман выехал на ярко освещенную, не знающую сна и покоя, Комсомольскую площадь, площадь трех вокзалов. Отсюда дорога стрелой летела на Преображенку, прямо к его дому.
Мысли беспокойно крутились вокруг Сашки. Без помощи Самарина ему не обойтись. Но как заарканить? Как оседлать этого беса? Его на испуг не возьмешь. Герман досадливо чертыхнулся. Если бы не та страшная болезнь почти тридцатилетней давности. Узнает ли он когда-нибудь, что же произошло с ним в ту безумную, жуткую ночь  1962-года? Года, который не забудется ему до гробовой доски.
   
    Именно тогда страшной, странной, бесконечно долгой, душной летней ночью он, не веря себе, провел рукой по шероховатой поверхности колдовского изображения, с детства являвшегося ему лишь в сновидениях, и обмер от восторга, убедившись, что это не сон, а реально существующая Картина, запрятанная в подземном тайнике.
   
     Разве могло в тот момент прийти ему в голову, что через минуту где-то поблизости на поверхности вспыхнет пожар, и он, задыхаясь от едкого дыма, гонимый безумным страхом быть заживо погребенным, бросится бежать, что там, под землей, с ним произойдет нечто ужасное, о чем он до сих пор боится вспоминать, а эта ночь закончится для него жестокой болезнью, приковавшей его к постели на многие месяцы. Вдруг сердце Германа сжалось. Жутко представить себе...Неужели он больше никогда не увидит Картину? Неужели это - Возмездие, Кара?  Он с силой вцепился в руль. Нет! Возмездие, Кара - это все хрень! Чушь собачья! Ерунда!
   
     Внезапно ему вспомнилась Варвара Дмитриевна Самарина. Вот кто мог бы ответить на многие мучащие его вопросы. На очень многие. Но момент поговорить с ней у Волгиных был им упущен. Он был слишком потрясен ее рассказом о коте. Перед глазами Германа живо возникло то давнее утро, когда уже совсем отчаявшись выбраться из подземелья, он вдруг очутился в странной комнате, заполненной строительными материалами, тесно сдвинутой мебелью, затянутой  белыми простынями.
   
    Боясь потерять сознание от счастья и слабости, Герман схватился за  кресло и тотчас отскочил, наткнувшись на немигающий взгляд огромного  кота. Случайно задетая  простыня неожиданно соскользнула,  обнажив прекрасное тело женщины, спящей на оттоманке.  Она лежала на спине. Ее атласная розовая кожа светилась в сумраке предрассветного утра. Разбросанные длинные кудри слегка прикрывали большие груди с темными кругами вокруг торчащих сосков. Они медленно поднимались и опускались. Герман не мог оторвать от нее взгляда, чувствуя жаркую дрожь, вмиг охватившую все его тело.
   
    Будто почувствовав его страстный взгляд, женщина приоткрыла глаза. Ее пунцовые, слегка припухшие губы дрогнули. Сознание Германа помутилось, и он припал к ним своими сухими потрескавшимися губами, чувствуя нежную прохладу ее кожи и ощущая невероятное обжигающе блаженство, никогда более не посещавшее его.
   
    Герман управлял машиной, невидящими глазами глядя на дорогу, а мысли его оставались там, в том раннем утре. Неужели все это вымысел его больного мозга? И ничего похожего тогда не было? А кот? Боль от впившихся в спину железных когтей разъяренного кота, отрывающего его от незнакомки, заставила Германа стремительно бежать. Опрометью выскочив на улицу, он неся не оглядываясь и ничего не замечая вокруг. Как очутился дома, Герман не помнил.
   
     В темной зимней ночи с извечным московским не то снегом, не то дождем тускло мерцающие круги светофоров смотрели на Германа широко распахнутыми зрачками огромного серого кота, словно намекая на сюрреализм бытия.
    Почему он решил, что на оттоманке была Варвара Дмитриевна? Может, это была совсем не она?.. Она, конечно, она. И она его узнала. Это было видно по ее глазам. Зачем-то же была рассказана история про кота. Сколько лет прошло? В голове стремительно пронесся подсчет. Почти столько же, сколько Сашке...Чуть больше... Герман расхохотался, тряся головой, изгоняя неожиданно пришедший на ум абсурд. Но избавиться от пришедшей в голову фантазии было не так-то просто...
   
    Выражение  лица Варвары Дмитриевны, когда она рассказывала про кота, каким-то не спрошенным вопросом стояло перед  глазами Германа. В следующий раз, который непременно представится, уж он-то позаботится об этом и сделает так, чтобы разговор потек в нужном ему направлении. Тогда он обязательно и подробно расспросит ее обо всем. Но о чем он будет ее спрашивать?!... А пожар! Эта мысль буквально обожгла его. Пожар! Вот о чем он может поговорить, не вызывая лишних подозрений. И поговорит. Непременно поговорит.
   
    Мысли снова вернулись к Сашке. И вдруг, совершенно непонятно с чего, в его памяти всплыл старый случай, который давно стал бородатым анекдотом. Как-то Сашка, тогда еще первокурсник, притащил на квартирную выставку свою картину. Один из приглашенных иностранцев заинтересовался ею и спросил о цене. Сашка, решив, что его разыгрывают, заломил какую-то невероятную сумму, совершенно невиданные по тем временам деньги.
   
   И вдруг иностранец говорит, что согласен купить картину, но просит или чуть уступить, так как не располагает в данный момент названной суммой, или отложить сделку до завтра. Сашка, конечно, сразу же согласился уступить Он на эти деньги приобрел старенький "Запорожец" и, приумножив о себе байки, потешал всех тем, что умещался в своем авто, только сложившись вчетверо. Герман раскатисто захохотал, вспомнив гордого и счастливого Сашку, которому все бешено завидовали. Перед глазами  вновь возникло загадочно улыбающееся лицо Варвары Дмитриевны.
    - Черт! - взвизгнув тормозами, ругнулся Герман. Он давно проскочил поворот во двор своего дома.
            
    Глава 19.
   
    Как всегда, приезжая в Москву, Вадим Андреевич строил наполеоновские планы. И в этот раз помимо основной цели визита - юбилея Волгина - хотелось со многими встретиться, обговорить дела, наметить проекты,послушать последние новости московского бытия, побывать в театрах, на выставках, подышать воздухом столичной культурной жизни.
   
     Как всякий добропорядочный гость столицы, во все свои приезды он, прежде всего шел в Кремль, на Красную площадь, если удавалось - в Мавзолей, отдавая дань уважения этим святым для каждого советского человека местам. У знакомых москвичей это вызывало насмешливую улыбку. И сегодня, глядя на собирающегося в поход по Москве Вадима Андреевича, Костя лукаво поинтересовался:
    - Пойдете смотреть, не уволок ли кто Царь-пушку, не стащил ли Царь-колокол, не увели ли Минина с Пожарским?
   
    Но сегодня Вадиму Андреевичу приходилось отступить от правил. Жизнь вынуждала начать не с Кремля, а с магазинов. Действуя по ранее разработанному плану, Вадим Андреевич уже в восемь утра сел в автобус и поехал в главный магазин столицы - ГУМ. Погода была мерзкая. Порывистый ветер пронизывал до костей и, стоя на остановке, Вадим Андреевич основательно продрог. Устроившись в автобусе рядом с печкой, он начал отогреваться и с удовольствием поглядывал в полузамерзшее окно на проплывающие мимо знакомые московские пейзажи.
   
     Автобус оставил позади Ленинский проспект и Октябрьскую площадь с высоко вознесшимся над землей гранитно-мраморным Лениным, миновал улицу Димитрова и въехал на Малый Каменный мост. Мало что изменилось  для памяти Вадима Андреевича в облике Москвы. Непривычными выглядели лишь пестрые ожерелья из множества разноцветных машин, плотно охватывающие каждый дом. Все остальное, ветшая, оставалось прежним: и кинотеатр "Ударник", и седая от налипшего снега громадина "Дома на набережной". За Большим Каменным мостом показался радующий глаз в любую погоду - Дом Пашкова. Автобус повернул направо и, поскрипев по соленому асфальту мостовой, остановился на Площади Революции у музея Ленина. Согревшийся и повеселевший Вадим Андреевич не спеша покинул его, поднялся по переходу, пересек улицу 25-го Октября и вошел в ГУМ.
   
     Несмотря на ранний час, в магазине было многолюдно и оживленно. Спешащий, бегущий, снующий от одного прилавка к другому народ имел в основном не московский выговор. Потолкавшись среди людей и выяснив, что дают, зачем стоят, Вадим Андреевич быстро определился, какие из хвостов его интересуют, где очереди "живые" и надолго не отойдешь, а где списочные, то есть проставленный на руке порядковый номер давал возможность отлучиться и пробежаться по магазину, не наведываясь часто к очереди. Что Вадим Андреевич и сделал. И не без пользы! Во всех секциях ГУМа ему что-нибудь да удалось приобрести. Утрамбовывая в объемистую сумку свои покупки, Вадим Андреевич чувствовал себя победителем. Он искренне радовался, что не только неплохо приодел всю семью, но и почти все сумел купить по государственным ценам. Пришлось, конечно, изрядно посуетиться, постоять в очередях, ну что ж поделаешь - дело привычное.
   
    Выйдя из ГУМа, довольный и счастливый Вадим Андреевич оторопел. Неожиданно для себя он попал в незнакомый, невиданный доселе торговый водоворот. Разнокалиберные ларьки, киоски, магазинчики, которых раньше здесь никогда не было, одинаково заваленные всевозможным, без всякого разбора товаром, утопая в грязи, теснили друг друга, обезобразив улицу до неузнаваемости. Дикий произвол и беспредел цен - ошарашивал. Вадим Андреевич зябко поежился. Улица казалась неприветливой и чужой. Повсюду шныряли какие-то жуликоватые прилипчивые люди, как неряшливо-потрепанного, так и пижонисто-модного вида,пытающихся всучить неизвестно что, крутились грязные дети, клянча деньги, навязывая презервативы, жевательную резинку.
   
    Вадим Андреевич в своем ратиновом пальто и ондатровой шапке вдруг почувствовал себя жутко неловко среди множества кожаных курток, туго обтягивающих плотные крепкие зады гогочущих бритоголовых парней, шумно и жадно дующих пиво из жестяных банок прямо на морозе. Резкий ледяной ветер кружил сор, вздымая скопища хлама высоко вверх, к светящимся нерусскими буквами рекламам. На миг-другой все это зависало в воздухе, затем падало вниз, утопая в слякотной грязи. Ботинки Вадима Андреевича быстро покрылись белым налетом, ноги промокли, хорошее настроение улетучилось. Сгорбившись и прикрыв лицо от ветра, он дошел до конца улицы и остановился.
   
    Вот только что в ГУМе он гордился тем, что и в свои пятьдесят лет чувствует себя молодец молодцом. Сейчас внезапно ощутил себя почти стариком и его неудержимо потянуло на Сретенку. Нестерпимо захотелось взглянуть на улицу своей молодости, чтобы хоть на мгновенье почувствовать себя снова беззаботным, легкомысленным студентом, которому жизнь казалась вечной, и впереди ждали только радости.
   
    Он нетерпеливо спустился в подземный переход и направился в сторону Сретенки. Чем ближе он подходил к ней, тем ноги заметнее ускоряли шаг. Вот бульвар. А вот и Сретенка! Вадим Андрееич споткнулся, он не узнал знакомой улицы. Сердце сжалось от удручающего зрелища. Он с грустью смотрел на почти безлюдные тротуары, на покосившиеся грязные заборы, на полуразрушенные со следами недавних пожаров дома с забитыми окнами и парадными, на обшарпанные двери и пыльные пустые витрины уцелевших магазинов. Уныло и скорбно было кругом.
   
     Но вдруг брызнуло солнце, и память оживила улицу яркой и шумной, какой она была раньше, в дни его молодости, когда он здесь жил. Тогда Сретенка - эта не широкая и не длинная старинная московская улица с множеством впадающих в нее с двух сторон переулков, сохранивших и по сей день свои забавные названия, бурлила народом, обитающим здесь. Какой по-домашнему уютной и одновременно чопорно-нарядной была она. Почему-то именно своими роскошными сытыми магазинами вспомнилась она ему сегодня. Чем только не зазывали к себе покупателей их богатые витрины!
   
    Вадим Андреевич улыбнулся, припомнив, как ходил в рыбный изучать достоинства деликатесных рыб с их немыслимым разнообразием видов обработки. Глаза уставали от чтения пестрых этикеток. Чего только не было в этом магазине! Тут и икра, дразнящая свежестью, маслянистая, на любой вкус прямо из бочки. Тут и горы крупных блестящих черных маслин. Аквариум всегда был полон живой рыбой. С потолка, уткнувшись длинными носами в мраморные плиты пола, свисали влажные серебристые туши диковинных белуг, осетров, стерлядей. По стенам высились громадные пирамиды банок: желтые - с печенью трески, розовые - с лососем, голубые - с крабами. Консервы почему-то особым спросом не пользовались.
   
     В соседнем магазине витрины были забиты разнообразной охотничьей снедью. Здесь лежали кажущиеся еще теплыми огромные серые глухари с печально прикрытыми глазами, белоснежные пушистые куропатки, маленькие серенькие, вызывающие острую жалость, перепела. Кроваво-красные куски медвежьего, лосиного, оленьего мяса волновали воображение.
    В гастрономе торговля шла до позднего вечера. Витрины ломились от кругов дырчатого со слезой сыра, золотисто-розовых сочных окороков, изрезанных тонкими прожилками сала, упругих зельцев, гирлянд вареных и копченых колбас, сосисок, сарделек, от аппетитного запаха которых текли слюнки. Реклама заботливо предупреждала, что в отечественной колбасе все натуральное, а в колбасах капиталистических стран много фальсификации.
   
    Вадим Андреевич резко прервал воспоминания - страшно захотелось есть. Он открыл дверь и вошел в когда-то сверкающий, лопающийся от самодовольства и сытости гастроном с его уютным кафетерием. Жалкая нищета и жирная грязь внутри магазина были так контрастны его воспоминаниям, что вызвали злую досаду.
    С застрявшей, как заноза, мыслью о еде, Вадим Андреевич быстро зашагал по улице. Он уже не обращал ни на что внимание. Голод основательно давал себя знать. Мысль о еде сверлила мозг, заставляя искать решение, и Вадим Андреевич вспомнил о заокеанской диковинке на Пушкинской площади советской столицы.
   
    "Почему бы не посетить этот "Макдональдс", о котором так много говорят?" - спросил себя Вадим Андреевич.
    Сказано-сделано. Очередь была всего часа на полтора, и он послушно встал в хвост. На город медленно наползали сумерки. Загорались тусклые фонари на столбах. Одно за другим вспыхивали окна домов. Бегущий поток машин искрился цветными огоньками.
   
    "Почему под гамбургерную отдали неплохое кафе "Лира"? Неужели не нашлось какого-нибудь помещения здесь же рядом, по соседству. Чтобы не вместо, а вместе," - раздумывал Вадим Андреевич, терпеливо выстаивая в очереди. - "Пусть бы они посоревновались." Вспомнились радушные и хлебосольные когда-то рестораны улицы Горького с их расстегаями и ухой, кулебяками и сборной солянкой. Куда все подевалось?
   
    Неожиданно перед глубоко задумавшимся Вадимом Андреевичем распахнулись двери вожделенного заведения, и оно заглотнуло его с очередной порцией страждущих. Он невольно зажмурился от ослепившей его белизны и блеска огромного количества ярких ламп,  отражавшихся в никеле убранства. Прикоснуться грязными руками к такому великолепию было кощунством, и Вадим Андреевич направился в туалет. Тихий малолюдный комфортный кафельный дворец с зеркальными стенами , многократно размножившими усталую фигуру Вадима Андреевича, заставил приосаниться и выпрямить спину.
   
    После торжественной тишины туалета, зал для еды показался гремящим вертепом. Обслуживающих было не на много меньше, чем обслуживаемых. Это были мальчики и девочки, почти дети. Они нетерпеливо подпрыгивали, вытягивая руки, зазывая к себе посетителей, всячески выражая желание, чтобы подошли именно к ним. Быстро нагрузив поднос каждого подошедшего, они поскорей отпихивали его, освобождая место следующему.
   
    Вадим Андреевич засуетился. Огромная доска меню пестрела незнакомыми, трудно усваиваемыми в первом прочтении наименованиями: фиш-маг, гамбургер, чисбургер, кока, Биг-маг.  Голод и любопытство родили жадность. Сколько смог уместить поднос, столько всего и набрал Вадим Андреевич. После грязи московских улиц приятно было сесть за чистый стол. Ничего особенного в этих бутербродах с трескучими нерусскими именами Вадим Андреевич не обнаружил. Теплые мягкие котлеты в булке, одинаково упакованные в белые бумажные конвертики, они и на вкус мало отличались друг от друга. Он явно переоценил свои способности и не смог одолеть и половины того, что было на подносе. Приятной неожиданностью оказался пакет, заботливо положенный вместе с едой. Переложив в него нетронутые упаковочки и стаканчики, повеселевший Вадим Андреевич вышел на улицу. Все кругом не казалось таким мрачным и унылым, хотя уже совсем стемнело.
   
     Пушкинская площадь бурлила множеством возбужденных людей. Они сбивались в толпы, разбегались, вновь собирались. Воздух звенел от трескотни словесных излияний. С непримиримой яростью кричали о демократии, Перестройке, застойном болоте прошлого. На этом пятачке вольности особенно ярко ощущалось, как пьяняще действует на людей гласность, воспринимаемая как свобода любого слова и выражения.
   
     Невольно втянувшись в несколько споров, Вадим Андреевич вскоре почувствовал, что подсохшие было в "Макдональдсе" ботинки снова намокли, это заставило его поспешно направиться к метро. Вдоль улицы Горького, не пробиваясь светом до тротуаров, тускло горели фонари. Уходящие во мрак переулки смотрелись тревожно и опасно. У входов в магазины медленно гасли последние очаги распродаж, оголяя решетки железных ограждений.
   
    Дико уставший Вадим Андреевич наконец-то переступил порог квартиры Волгиных. За вечерним чаем он щедрой рукой выложил на стол подарки от "Макдональдса", чем очень развлек и позабавил хозяев. Они с интересом и не без удовольствия отведали экзотическую еду 
    - Ты почаще приезжай, мы хоть будем в курсе, что в Москве нового и как оно на вкус, - запивая мягкий гамбургер шипучей кока-колой, посмеивался Евгений Николаевич, зная про себя, что никогда бы не смог выстоять очередь даже в "Макдональдс" с его заморскими соблазнами.
 Закончился долгий день. Вадим Андреевич валился с ног, он страшно хотел спать.

    Глава 20.      

    Состояние Василия Васильевича начало заметно улучшаться,  и его из реанимации перевели в отделение интенсивной терапии, где разрешались посещения. Изольда Романовна сейчас же поспешила навестить его.
    - Я жутко выгляжу, да? - встретил он ее нетерпеливым вопросом, крепко беря за руки.
   
    - Выглядишь ты чудесно, - засмеялась Изольда Романовна и, повернувшись к медсестре, стала объяснять: - Ничего удивительного, что он попал в больницу. Работает, как каторжный, совершенно без выходных и отпусков. И это в его-то возрасте.   
 
    Глядя на его ввалившиеся щеки и темные круги под глазами, вытирая салфеткой выступившие  у него на лице капельки пота, поправляя прилипшие ко лбу волосы, Изольда Романовна внутренне ужаснулась, как сильно он изменился за такое короткое время.         
    - Как хорошо, что ты пришла! – восторженно воскликнул Василий Васильевич, когда медсестра вышла. - Как я рад! Я так ждал тебя! Я бы умер, если бы ты не пришла. У-у-мер! Знаешь...
   
    Изольда Романовна не дала ему договорить.
    - Забудь слово - умер! Я говорила с врачом. Кризис миновал, и ты идешь не поправку. Вот, принесла тебе "Травник". Пей и поскорей выздоравливай. Нельзя так поддаваться болезни, - укоризненно добавила она, наливая настой "Травника" в чашку  и передавая  Василию Васильевичу.   
    
     -  Мой "Травник"- волшебный эликсир молодости! - Он сделал несколько глотков и засмеялся. - Сразу чувствую, как воскресаю. Что ты такая грустная?
    Она попыталась улыбнуться, но глаза ее наполнились слезами.
    - Васечка миленький, скорей выздоравливай. Только ты можешь спасти  Герку, - умоляюще воскликнула она. - У него снова возобновились галлюцинации.
     По ее щекам поползли длинные светлые полосы.    
    
     - Опять Картина?! - раздраженно произнес Василий Васильевич.- Пресса затрубила о ней, и Тугарин забеспокоился.
     - Герка же просто угробит себя этими галлюцинациями! Угробит! – всхлипывала Изольда Романовна. - Спаси Германа! Помоги! Я знаю, твой "Травник" может все!  Умоляю, помоги! Я не могу видеть, как Герка гибнет. Не могу! – Слёзы  хлынули у неё из глаз.
     - Не плачь, милая. Я постараюсь. Только не плачь.
    
     Изольда Романовна, виновато улыбаясь, порывисто обвила его шею руками, осыпая поцелуями. 
    - Прости меня, Васечка. Прости. Тебе нельзя волноваться. А я... Прости. Поправляйся, миленький, скорей поправляйся! 
   
    Когда Изольда Романовна ушла, Василий Васильевич  устало откинулся на подушку. Голову разламывало.
    - Как же я устал, - вслух простонал он. - Сплошной ужас! Эти негодяи не оставят меня в покое, стоит только выйти из больницы. Ад какой-то!  Как жить дальше? Может просто плюнуть на все и покинуть страну. Уехать в Японию или Англию, куда давно зовут. Работать там себе спокойно. - Лицо его болезненно сморщилось. - Но, Изольда! Несмотря ни на что, она продолжает любить Германа… Бедняжка… О, Господи, сделай так, чтобы она никогда ни о чем не догадалась!
    
     У Василия Васильевича не вызывало сомнений, что Тугарин-то обо всем давно догадался и держал камень за пазухой, ожидая повода, чтобы отомстить. Повод представился. Герман наломал под землей корни и отдал их бандитам. Это ясно как божий день. Герман подстроил ему эту пакость. Конечно он. Больше просто некому.
         
     Глава 21. 
   
     Американцы нагрянули в Москву нежданно-негаданно . Их приезд крайне встревожил Германа своей скоропалительностью. Со дня смерти Акима Тугарина не прошло и двух недель. Что могло заставить американцев примчаться в Москву как на пожар? Неужели они приехали по приглашению Морозова? Сейчас, собираясь на встречу с ними, стоя перед зеркалом и натягивая хрустящую, чуть холодящую кожу рубашку, Герман нервничал. Несмотря на свой авантюризм, быстроту реакции, любовь к импровизациям на ходу, Герман всегда тщательно и обстоятельно готовился к важным для себя деловым переговорам. Из-за внезапности приезда американцев он оказался в цейтноте.
   
    Та скудная информация, которую ему удалось собрать, была крайне разноречива. А задача, стоящая теперь перед Германом, требовала от него чрезвычайной изворотливости, поскольку, если приезд американцев действительно вызван интересом к Картине, то сегодня ему предстояло во что бы то ни стало переиграть их и любым способом завладеть планом местонахождения Картины. Мысль о том, что американцы могут предпочесть Морозова и тогда заветный план, а с ним и Картина, ускользнут навсегда, была для Германа смерти подобна. Ведь на кону стоял невероятный куш - страшная сумма денег. Ну не дурак же он, чтобы упустить их.
   
    - Что мое, то мое, и я ни с кем делиться не намерен, - бубнил он, туго затягивая галстук  и уверенным движением устанавливая его на место.
    Закончив одеваться, Герман чуть спрыснул себя туалетной водой и напоследок еще раз бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Импозантный, дорого и со вкусом одетый мужчина смотрелся респектабельно и солидно. Довольный собой и полный жгучего желания действовать, Герман направился в прихожую. Раздавшийся телефонный звонок задержал его, и он снял трубку.
   
    - Здравствуй! - как всегда энергично, по-деловому звучал голос Лидии Яковлевны. - Герман! Нам всем и тебе в первую очередь должно быть очень стыдно!
     - Лидуша! Хорошо, пусть мне будет стыдно. А в чем дело? - спросил он, торопливо поглядывая на часы.
     - Позор! Не прикидывайся дурачком. Не делай вида, что ты ничего не знаешь. Крупнейший советский художник Михайлов на грани срыва! Он остался без средств к существованию. И все молчат!
    
    - Как без средств? В каком смысле? - нетерпеливо удивился Герман.
     - В самом прямом! Он в глубокой депрессии. У него нет денег, чтобы оплатить мастерскую, купить материалы. Ему не на что кормить семью. И никому нет дела! Позор! До чего мы докатились!
     - А куда же смотрит парт секретарь господин Морозов?
     - Морозов сейчас во Франции. Но дело же не в этом! - гневно воскликнула Лидия Яковлевна.
   
     - Дорогая! Но я-то что могу сделать? - внутренне переваривая ее сообщение о Морозове, пророкотал Герман.
     - Когда ты был молод и нуждался, ты не вылезал из его мастерской. Писать о Михайлове было выгодно. Теперь тебе нет до него дела, - напористо, обвинительным тоном выговаривала ему Лидия Яковлевна. - Тебе не стыдно?! Придумай что-нибудь! Нельзя же отмалчиваться. Это же Михайлов!
     - Почтеннейшая! Но ты же знаешь его характер. Захочет ли он иметь дело со мной?
    
     - Не кокетничай, Герман, ты не барышня!
    - У нас с ним последние годы были трения, - торопливо оправдывался Герман, не спуская глаз со стрелки часов. - А тут еще публичные инсинуации господина Морозова в мой адрес подлили масла в огонь. Ты что не читала в "Правде"? Там же черным по белому написано, что алчный торгаш Тугарин грабит Отечество. А чтобы творить свои грязные делишки безнаказанно, он занимается подкупом крупных чиновников и, пользуясь своими давними связями с криминальным миром...
    - Я читала! - раздраженно перебила его Лидия Яковлевна. - Сейчас речь не об этом. Надо найти способ помочь Михайлову.
   
    - Ну хорошо, - сдался Герман. - У меня сегодня встреча с американцами. Я попробую поговорить с ними. Но Михайлова ты уговаривай сама. Захочет он через меня продать свои работы американцам? Другого способа ему помочь у меня нет. Михайлов сам во многом виноват. Сегодня нелепо быть пуристом. Сейчас мы все напрямую зависим от рынка.
    - Какого рынка? - фыркнула, вскипев, Лидия Яковлевна. - Это же хуже барахолки! На этом рынке вольготно ворюгам и мошенникам. Порядочных людей там нет. Одни рвачи! Кто сейчас богатеет?! Прохвосты и аферисты! Конечно, Михайлову, как порядочному человеку, все это омерзительно. Вот он и остался не у дел. И никого это не волнует! - негодующе дышала она в трубку. - Каждый занят только собой. И все воюют! Поднаторевшие за время Перестройки волки арт-бизнеса сводят счеты со старыми худфондовскими авторитетами, будто не видят, что сами уже в пасти хищных молодых мафиози...
   
    Переполненная возмущением, Лидия Яковлевна закашлялась. Герман воспользовался возникшей паузой.
    - Дорогая! Много мафий - это и есть демократия, - хохотнул он и снова взглянул на часы. - После переговоров с американцами я тебе сразу позвоню. А сейчас, извини, я уже опаздываю.
    Поспешно попрощавшись, Герман не задерживаясь вышел из дома.
   
    Престижный ресторан, где американцы назначили встречу, был из вновь появившихся, но Герман быстро отыскал его. Сдерживая все возрастающее нетерпение, он решительным шагом вошел в респектабельный, негромко гудящий зал и приостановился, окидывая его внимательным взглядом. Народу было порядочно, в основном солидная деловая публика, много иностранцев. Краем глаза Герман поймал на себе игриво-лукавый взгляд необыкновенно обольстительной юной прелестницы, сидящей невдалеке. Это приятно взбодрило, укрепив мужество и бойцовский настрой.
   
     Американцев он увидел в глубине зала и уверенной походкой направился к ним. Их было двое. Одного из них Герман знал хорошо. Это был Питер Брук - директор галереи Акима Тугарина - добродушный, розовощекий толстячок с седыми волосами ежиком. Он был широко известен в мире искусства как крупнейший знаток старинных мастеров живописи. Питер Брук приветливо улыбался, кивая, подзывая к себе. Когда Герман подошел и поздоровался, он познакомил его со своим коллегой - Стасом Лисиным, отрекомендовав его как специалиста по современной авангардной живописи.

    Молодой человек лет тридцати , в полной ультрамодной американской упаковке, черноволосый, плотный, держался самоуверенно, даже агрессивно. Он бесцеремонно вперился в Германа крупными круглыми карими глазами, оценивающе разглядывая его. Усаживаясь за стол, Герман тоже скользнул по нему изучающим взглядом. В создавшейся спешке о Лисине ему удалось узнать только то, что он бывший москвич и в США обосновался сравнительно недавно. Это настораживало.
   
     Покончив со знакомством и приличествующими случаю церемониями, они , остановив свой выбор на чисто русском обеде, заказали водку, икру, лососину и рябчиков в сметане. Расторопно и аппетитно накрытый стол с его великолепной выпивкой быстро настроил собеседников на дружественный лад. Завязавшийся светски-непринужденный разговор не умолкал ни на минуту. Герман нетерпеливо поглядывал то на сдержанно-корректного Питера Брука, то на настырного, себе на уме, Стаса Лисина и недоумевал, почему они молчат о Картине, о том главном, ради чего, как он считал, и затеяна эта встреча. Неужели он ошибся, приняв желаемое за действительное, а у них и в мыслях не было говорить о ней? "Может они что-то затевают? Но что?" - ломал голову Герман.
   
     Внешне ничем не выдавая своего тревожного беспокойства, развлекая своих собеседников остроумными тостами и веселыми анекдотами о превратностях перестроечной жизни, Герман не забывал делать свое дело, мягко, но неустанно вдалбливая американцам, что несмотря на хаос и неразбериху в стране, он - Герман Тугарин - по-прежнему прочно держит в своих руках многочисленные нити, ведущие к всевозможным владельцам художественных ценностей, будь то музеи, галереи, художники или просто частные лица.
   
    Американцы пили водку, нахваливали изысканные закуски, горячо обсуждали Перестройку, Гласность, реформы, инвестиции. Говорили о чем угодно, только не о Картине. "Может, они преднамеренно тянут резину?" -гадал Герман. - "Но почему? Это совершенно не похоже на Питера...Или тут дело в Лисине?" Он подозрительно взглянул на уже порядком надоевшего ему своим хвастливым всезнайством Стаса.
    - Мне бы хотелось объяснить вам, - сверля Германа въедливыми глазами, суетливо тараторил тот. - Интерес к советскому искусству на Западе падает. Пора советской экзотики, связанная с Перестройкой, прошла. Русские художники стесняются своей русскости. Их работы никому не нужны.
   
    Питер Брук неловко ерзнул на стуле и миролюбиво улыбнулся.
    - Если художник имеет имя, - с мягкой деликатностью заметил он. - То тут же, как водится, обнаруживается совершенная гениальность его творений, и он сразу становится нужным, какой бы национальности он не был. Икра - это икра.
    Весело рассмеявшись своей шутке, Питер Брук со вкусом положил в рот кругляшек хрустящего свеженького огурчика, густо намазанный черной икрой. Сочно прожевав его, он хитро подмигнул Герману, щедро поделившемуся с ним секретом этого утонченного лакомства, и горячо повел разговор о возможности приобретения картин советских художников - известных представителей соцреализма.
   
    Настрой разговора тотчас изменился, приняв серьезный сугубо деловой характер. И как не разбирало Германа желание попытать американцев о Картине, появившаяся реальная возможность хорошо заработать взяла верх. Вспомнив об оказавшемся весьма кстати звонке Лидии Яковлевны, он тут же предложил своим собеседникам картины Михайлова.
    - Он академик, - с солидной важностью рокотал Герман. - Его имя всемирно известно.
    Американцы одобрительно закивали , всем своим видом показывая, что хорошо знакомы с его работами.
   
    - Михайлов человек сложный, старой закалки. Иностранцев не жалует, - придав себе еще больше важности, продолжал рокотать Герман, чинно принимаясь за только что поданных на стол рябчиков в сметане. - Но я берусь устроить так, что для вас он сделает исключение.
    Стас Лисин, основательно доставший Германа своей назойливой болтовней, не преминул и тут высунуться с присущим ему снобистским бахвальством.
   
    - Я хорошо знаю структуру рекламы на Западе, - буравя Германа крупными круглыми глазами, заносчиво зачастил он. - Главную роль там играет не столько эстетическая ценность работ художника, сколько солидность и престиж галереи, представляющей его. Это напрямую связано с финансовым эффектом. - Он спесиво выпятил намечающийся животик. - Я полагаю, господину Михайлову нет надобности объяснять, что такое галерея Акима Тугарина?
    - Разумеется, разумеется, - добродушно остановил его Питер Брук и деловито обратился к Герману с просьбой протежировать еще ряд встреч с другими интересующими их художниками.
   
    Герман, тонко торгуясь, ибо он никогда не забывал о своей личной выгоде, брался организовать встречи со всеми нужными американцам людьми. Ведя этот деловой торг, он напряженно ждал, когда же они начнут разговор о Картине. Нервы Германа были на пределе. Переговоры близились к завершению, американцы рассыпались в комплиментах в его адрес, но о Картине не заикались. Мучительное неведение стало невыносимым, и терпение Германа лопнуло. Он  решительно открыл рот, чтобы напрямую задать вопрос о Картине, но Стас Лисин опередил его.
   
    - Осталась одна закавыка, - почти выкрикнул Стас и суетливо заговорил о Картине, спрятанной под землей.
    У Германа перехватило дух. Он был совершенно ошарашен и едва верил собственным ушам. То, что он услышал, было невероятно. Оказывается, американцы не только не располагали планом местонахождения Картины, более того, они были абсолютно уверены, что этой тайной владеет он, Герман. Слушая их торопливые высказывания, он с трудом сдерживал себя, чтобы не разразиться истерическим хохотом. Американцы были безумно обеспокоены, не нашел ли он более выгодного покупателя. Именно так они расценили его молчание о Картине.
   
    Счастью Германа не было границ. Еще бы! Неожиданно у него появилась потрясающая возможность потянуть из американцев деньги. Да еще какие! Но Стас Лисин тотчас поторопился испортить ему радостное настроение. Бешено сверкая выпученными глазами, он стал яростно наседать на Германа, требуя незамедлительно показать Картину. Питер Брук тоже нажимал, вторя Лисину. Герман вертелся как мог.
    - Буду откровенен, - на ходу врал он. - Есть некоторые проблемы. Подход к Картине в настоящий момент чрезвычайно опасен. Вы иностранные подданные, и я не хочу иметь неприятности. Сначала предстоит расчистить завалы и обрушения в проходах, - голос его набрал силу и окреп. - Работы эти трудоемкие и дорогостоящие. Но как только удастся устранить все неудобства, Картина предстанет перед вашими глазами во всем своем величии.
   
   Он с торжествующей улыбкой посмотрел на Питера Брука, зная о его глубокой привязанности к творениям великих живописцев далекого прошлого. Но Питер Брук вдруг засомневался, озабоченно высказывая опасение, что долгие годы, проведенные Картиной под землей - сырость, крысы - не могли не сделать своего дела, и ее состояние, возможно, столь плачевно, что она уже не представляет никакой ценности.
    Решалась судьба денег, и Герман не мог допустить, чтобы они уплыли у него из-под носа.
   
    - Дорогие мои, я наблюдаю за Картиной регулярно и поверьте мне, она цела и невредима, - напропалую врал он. - Я понимаю вашу озабоченность, но заверяю вас, Провидению было угодно уберечь Картину. Поймите, мои милые - те, кто поместил Картину под землю, знал свое дело, - упоенно плел Герман, включив свое потрясающее умение обаять, беря на вооружение колдовскую силу чарующего вранья. - Место выбрано так, что ни одно современное музейное помещение не способно тягаться по аэрации и теплообмену с условиями, созданными самой природой в этом волшебном подземелье.
   
     Под многочисленные тосты за успешный исход всех совместных дел и начинаний, Герману удалось загасить недоверие собеседников и уговорить американцев подождать до конца лета. В августе он обещал показать Картину.
    - Но у меня есть одно неукоснительное требование, - строго предупредил он. - Ни слова о Картине никому. Никто не должен знать о ней, - Герман выразительно посмотрел на Стаса Лисина. -Это может стоить вам и мне жизни.
   При расставании Герман, высказав озабоченность поинтересовался:
    - Может, вам кажется, что я запросил слишком много денег за работы по расчистке проходов к Картине?
    - Нет, нет, - торопливо заверил его Питер Брук. - Принимая во внимание  наши общие интересы, огромный объем работ, его срочность и вашу исключительную компетентность в этих вопросах, мы целиком согласны с вашими условиями.
   
    Стас Лисин мрачно промолчал, но он уже был не способен испортить настроение Герману. Покидая ресторан, Герман чувствовал себя счастливцем. "Дивный ресторанчик," - делал он себе пометку в памяти, приятно вдыхая вечерний морозный воздух. - "Надо его запомнить. Он принес мне сказочную удачу." На улице было сумеречно и малолюдно. Без хлопот поймав частника, Герман сияя разгоряченным лицом, откинулся на удобном сидении роскошного автомобиля. "Кто привык за победу бороться," - звонко пела его душа, совсем по-детски радуясь невзначай привалившему коммерческому счастью.

    Это надо же! О таком дьявольском везении он и не мечтал. Теперь у него есть деньги! Есть кран, который всегда можно открыть, не прилагая больших усилий. "Кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот..." Тут Герман задумался. И чем дальше от ресторана уносил его роскошный автомобиль, тем ощутимей хмельной восторг победы покидал голову, уступая место тревожным и мучительным вопросам. Как могло случиться, что у Акима не оказалось плана? Где же план?  Лицо Германа все больше мрачнело. Так, погрузившись в мрачную задумчивость, он и доехал до своего дома.
   
    Когда Герман вошел в прихожую, голова уже пухла от множества вопросов.
    - Где план? Потерян? Или... - раздраженно бубнил он, снимая пальто, проходя на кухню и тяжело опускаясь в кресло.- Неужели похищен? - Об этом страшно было думать.- Кем? Когда? У кого он сейчас? У Лисина? Не нравится он мне...Темная лошадка.  -  Мысли лихорадочно перескакивали с одного на другое. - Морозов улетел во Францию...Интересно зачем? Знаком ли он с Лисиным?
   
     Герман придвинул к себе телефон и набрал номер Лидии Яковлевны.
    - Лидуша, милая! Я выполнил твое поручение, - искренне обрадовавшись ее голосу в трубке, проговорил он. - Американцев я соблазнил. Теперь все в твоих руках. Если Михайлов им что-то продаст, то материально получится неплохо, все-таки это доллары.
    - Герман, ты - золото! Михайлова я постараюсь убедить, думаю он не будет против. - Лидия Яковлевна раздраженно вздохнула. - Дикая жизнь! Все рушится. Выставочные залы превращаются в арт-шопы, художественные комки. Аукционы устраивают какие-то сомнительные дельцы. - Ее гневное возмущение нарастало. - Антиквариатом торгуют из-под полы. Это или подделки, или краденое...
   
    - Лидуша, не горячись. Ты сама коллекционер, и тебе, безусловно, понятно, что галереи, выставки, аукционы - это хоть какой-то прилавок. Провинция, наши необъятные просторы, они лишены и этого...- тянул разговор Герман. Его интересовал Морозов. В голове тревожно пульсировало: "Неужели план попал в руки этого негодяя?" Но как спросить об этом напрямик? - А ты не в курсе, кто такой Лисин и зачем Морозов отбыл во Францию? - плюнув на конспирацию, спросил Герман.
    - Понятия не имею, - не задумываясь, отозвалась, вся в своих проблемах, Лидия Яковлевна. - По-моему, у Морозова  какие-то дела с Полем Гордоном, - торопливо добавила она и с жаром воскликнула - Куда мы катимся? Все продаются, походя берут взятки. Зарплаты-то уже ни на что не хватает. Знает ли наше правительство, как живут простые советские люди? Вся надежда на тебя, Герман, - с чувством проговорила Лидия Яковлевна. - Мне бы очень хотелось, чтобы наше сотрудничество не прерывалось.
   
    Он горячо заверил ее, что все будет о'кей. Вернувшись ненадолго к разговору о Михайлове, они попрощались довольные друг другом.
    - Деньги есть деньги! - твердо произнес Герман, подводя итог состоявшемуся разговору. - Лида человек практичный, реалист. С ней всегда можно договориться, а через нее узнать, не попал ли план в лапы Морозова. А если это так, то я найду способ расправиться с этим мерзавцем! Это не так уж и трудно.- Глаза Германа сузились в острые щелки. - Нет,     самому в палачи идти незачем. Об этом не может быть и речи. Есть другие пути. Есть. Должны же быть недовольные в окружении Морозова?! А если нет, надо позаботиться, чтобы они были, - зловеще прорычал Герман. - И Лида поможет мне в этом.
   
    Некоторое время он сидел неподвижно. Затем решительно переместился в кресле и энергично забарабанил крепкими ухоженными пальцами по столу, рассуждая сам с собой.
    - Сейчас главное - грамотно организовать поиски Картины, - убежденно кивнул Герман. - Впервые за тридцать лет я знаю конкретное место поисков. Все, что Сашке и его молокососам придется сделать, это отыскать камень-ключ, рисунок которого я изображу им на бумаге. Пусть считают, что ищут сундуки с золотом. Говорить с ними откровенно не стоит. Нет, об этом не может быть и речи. Конечно, их придется хорошо завлечь.- Его крупные крепкие пальцы с удвоенной энергией забарабанили по столу. - Ну кто устоит против миллиона долларов? Никто! Это же очевидно. Пообещаю этим недоумкам за успешное выполнение работы миллион долларов, и все проблемы будут решены. Риск, понятное дело, есть. От Самарина можно ожидать всего чего угодно. Но ради Картины и рискнуть по-крупному не грех!
   
    Герман нервно потер руки.
    - Надо торопиться, никто не должен меня опередить -  зло проворчал он, поводя массивными плечами. - За Картину американцы готовы открыть мне шифрованный счет в Швейцарском банке и положить на него баснословную сумму. - Герман с удовольствием крякнул. - Я буду богаче самого Акима!
    Герман с детства мечтал стать таким же богатым как его дядя, и добывание денег было главной страстью его жизни. Он никогда не принадлежал к людям, живущим на одну зарплату. Тугарин любил свое дело, хорошо знал его, и был ловким и удачливым дельцом. Обладая безупречным вкусом, точным глазом, широкой эрудицией, он имел репутацию авторитетного эксперта. Его удостоверения ценились высоко и стоили дорого. Но это был далеко не единственный источник его крупных доходов. Всегда в курсе всех международных аукционов, зная, что в ходу, на что большой спрос, кто из мастеров котируется выше всего, Герман умело и прибыльно ловил добычу в темном деле торговли художественными ценностями.
   
     Круг его интересов был обширен и включал в себя несколько подразделений.  Он никого не посвящал в свои дела, и никто не знал о его крепко налаженной системе покупки картин, икон, антиквариата из музеев, церквей через подставных лиц, которым он с суживал деньги на их приобретения. Все это он удачно перепродавал иностранцам, частным коллекционерам и тем же музейным агентам или служителям церкви.
    Помимо того, Герман умел найти и в нужный ему момент обласкать никому не ведомый уникальный талант, умеющий неотличимо от подлинника копировать полотна великих художников. Но больше всего он дорожил тем, что приносило ему наиболее ощутимый доход. В глубокой тайне держал он свои связи с потомственными мастерами-виртуозами, владеющими не только секретами воспроизведения старинных работ, но и подлинными клеймами, сохранившимися с прежних времен. Урал, Сибирь, Якутия - везде были надежные проверенные люди, нуждающиеся в нем так же, как и он в них, и не требующие от Германа многого.
   
     Их вещицы, имитирующие дивные изделия фабрик Фаберже, Сазикова, Губкина, братьев Грачевых, Хлебникова невозможно было отличить от оригиналов. Чарующие своей изящной роскошью и богатством украшений выполненные из драгоценных камней и металлов, отделанные цветистыми эмалями всегда шли по хорошей цене и нарасхват. Как ни плодовиты были выдающиеся мастера прошлого, подлинников на всех желающих не хватало.
    Много прекрасных вещей, о которых можно слагать легенды, проходило через руки Германа. Пока искусствоведы-эксперты спорили , оригинал это или подделка, а криминалисты бились над достоверностью своих методов, позволяющих установить идентичность химсостава, методов плавки и обработки, Герман Тугарин слыл чародеем, способным в любой момент одарить сказочным богатством каждого, имеющего деньги и желание это богатство приобрести.
   
     Но все эти немалые суммы, конечно же, ни шли ни в какое сравнение с теми громадными деньгами, которые Герман рассчитывал получить от продажи Картины. Надежда на скорое обогащение наполняла душу ликующим торжеством.
   - Я найду Картину и буду самым богатым человеком в мире! - Герман  потянулся и откинулся на спинку кресла. - Картина - это сумасшедшие деньги! И не деревянные рубли, а полноценные американские доллары! Сумасшедшая сумма долларов! - В голове закипело. Перед глазами поплыли радужные круги. Герман знал, что он сейчас увидит и не сопротивлялся этому. Он покорно прикрыл глаза и замер.
   
     Волшебство начинало свою работу. Герман с волнением ждал, какую из окутанных тайной частей откроет для него Картина сегодня. За зыбкой туманной пеленой заколыхались неясные тени, послышались вздохи, восклицания. Картина не торопилась погрузить Германа в мягкую сумеречную мглу. Завлекая, притягивая, она заставляла ждать, наполняя томительным нетерпением. Вдруг громкое натужное кряхтенье и странный мерный звон нарушили тишину. Герман прирос к месту. С необычайной ясностью и четкостью прямо на него неумолимо и величественно надвигалась голая  ярко-розовая увесистая задница согнувшегося пополам обнаженного человека.

    Она быстро росла и стремительно приближалась. Герман не верил своим глазам - тужась задница исторгала вместе с дерьмом блестящие монеты, смутно похожие на золотые монеты старинной чеканки. Несказанно изумленный Герман вытянул шею, чтобы лучше разглядеть их. Но в тот же миг едкий мерзкий запах с силой ударил ему в нос. Герман отпрянул и разразился диким хохотом. Его раскатистый смех спугнул видение, и оно исчезло. Но зловонный смрад остался. Он забивал нос, рот, пропитывал одежду, въедался в кожу. С трудом сдерживая рвоту, судорожно кашляя и чихая, Герман бросился в ванную. Яростно матерясь, он остервенело откручивал краны, сдирая с себя одежду и подставляя тело под мощную струю горячей воды, пенящуюся ароматным шампунем.
    Герман знал, что видения Картины часто бывают пророческими. Не оставляло сомнений, что увиденное сейчас не предвещает ничего хорошего. И действительно, неприятности начались незамедлительно. И не для одного Германа.

    Глава 22.
   
    - Сегодня вторник, 22 января, - размышляла Лидия Яковлевна. Щеки ее пылали. Она расстегнула шубу. В тесном помещении сберкассы как всегда была духота, толкотня , ругань. -  Поезд ночью. Завтра рано утром я буду уже в Смоленске. Среда, четверг, пятница - три дня вполне достаточно, чтобы закруглиться со всеми делами, - обдумывала она свою командировку, потихоньку злясь на длинную очередь, в которой приходилось выстаивать.
   
     Лидия Яковлевна ушла с работы сразу после обеда и почти на час застряла в сберкассе. Надо было взять побольше денег. Во-первых, обещала Евгению Николаевичу, ему Герман предложил покрышки для "Волги". Во-вторых, мало ли что вдруг попадется в Смоленске, там иногда бывает неплохой трикотаж. Наконец-то подошла ее очередь, и под недовольное ворчание кассирши, что такую сумму надо заказывать заранее, она получила свои деньги.
   
    Хорошо, что выдали одними сторублевыми бумажками, порадовалась Лидия Яковлевна, удивляясь, что не пришлось, как обычно, упрашивать. Настроение сразу поднялось. Она решительным движением застегнула сумочку, сунула ее подмышку и быстро зашагала домой. С делами было покончено, билеты на поезд куплены, деньги получены, впереди полдня свободного времени.
    На кухонном столе лежала записочка от мужа:"Лидок! Извини. Проводить не смогу. Договорился с Женей, он отвезет тебя на вокзал. У Аллочки высокая температура, тороплюсь успеть до прихода врача. Я тебе позвоню. Целую. Марк."
    
    Лидия Яковлевна с раздражением передернула плечами. "Вечно у этой Аллочки что-то чрезвычайное. Вечно Марк летит как на пожар. Какая-то гипертрофированная забота о сестре," - негодующе комкала она записку. - "Эта сорока (так она называла Аллочку за то, что та, работая на телевидении, всегда была полна новостей и сплетен обо всех и обо всем) умеет заставить вертеться вокруг себя. Вечно из ерунды делает сногсшибательное событие."
    Немного передохнув и слегка перекусив, Лидия Яковлевна позвонила Евгению Николаевичу.
    - Женечка, я сейчас к тебе приду, принесу деньги, - с воодушевлением проговорила она, обрадованная тем, что он дома, а не ушел куда-нибудь с Вадимом Андреевичем.

    - Посмотри, - Евгений Николаевич показал на ворох газет на диване, когда они вошли в кабинет. - Вчера был день смерти Ленина - событие, которое когда-то потрясло страну, а уже забывается. Пресса полна другими новостями.
    - Ленин - это Ленин, - поучительно заметила Лидия Яковлевна. - Так что Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!
    - Все имеет свой конец. Какие великие события и имена канули в Лету...
   
    - Ты о своем прошедшем юбилее еще не забыл? - рассмеявшись, перебила его Лидия Яковлевна. - О нем разговоров больше, чем о мнимой кончине Германа. Все в высшей степени удалось! Официальная часть была на высоте - и поздравления, и пресс-конференция - не помпезно, но торжественно. Банкет превзошел все ожидания. Вино, еда - нет слов! Икра держалась весь вечер! Сытый мажор! Все в диком восторге.
   
     Евгений Николаевич расплылся в довольной улыбке.
    - Вчера не поленился, прочел поздравительные адреса. Стопочка внушительная, но я одолел. Похоронного официоза почти нет, а юмора много. - Он крепко обнял Лидию Яковлевну и поцеловал. - Что бы я без тебя делал, миленький мастодонтик! У тебя деньги какими купюрами?
    - Представляешь, крупно повезло, одни сторублевки, - радостно сообщила она.
   
    - Отлично! У меня тоже одни крупные купюры. Завтра отдаю деньги, забираю покрышки и гора с плеч. Для меня магазины, рынки - пытка. Я удивляюсь на Вадима, как он может столько бегать за покупками, - искренне изумлялся Евгений Николаевич. - Был с ним на Рижском рынке. Нас затянуло в толкучку, и мы потерялись. Я насилу выбрался из этой давки. Разозлился, плюнул и поехал домой. А он умудрился сделать там кучу покупок.
    - А где он сейчас?
    - Где-то бегает по своим делам. Какие-то встречи переговоры. По-моему, он сейчас у Морозова, в его галерее.
    - Не пойму я Морозова! Так нагадить Герману своей статьей!- возмущенно воскликнула Лидия Яковлевна. - Никто не спорит - Герман язва порядочная, но дело свое он знает.Как энергично взялся помочь Михайлову! Остальные дальше вялого сочувствия не пошли.
   
     Зазвонивший телефон прервал их. Евгений Николаевич снял трубку.
    - Женя, Лида у тебя? - услышал он встревоженный голос Марка Марковича. - Аллочке только что позвонили с работы. Там ждут что-то сенсационное, - торопливо говорил он. - Ты ничего не слышал?
    Евгений Николаевич шутливо поудивлялся и передал трубку Лидии Яковлевне. Марк Маркович возбужденно пересказал жене разговор Аллочки с приятельницей.
   
    - Лидок! Отложи командировку, пока все не выяснится, - беспокоился он.
    - У твоей сестры ни дня без сенсаций, - иронично заметила Лидия Яковлевна. - Как ее самочувствие? - сменила она тему разговора, давая понять, что обсуждать Аллочкины сплетни у нее нет желания.
    Но муж настойчиво уговаривал не спешить с отъездом и не пропустить программу "Время". Недоумение и тревогу внес прибывший Вадим Андреевич. Не на шутку обеспокоенный, он прямо с порога возбужденно сообщил, что зреет что-то совершенно непонятное. Несмотря на поздний вечер в магазинах дикий ажиотаж, даже в коммерческие отделы выстраиваются длинные очереди.
   - Хватают все подряд, - раздеваясь, торопливо рассказывал он. - Включайте телевизор! Что за дела?! У меня билет в кармане. Настроение чемоданное.
   
    Беспрерывно нажимая на кнопки пульта управления, Лидия Яковлевна несколько раз пробежалась туда-сюда по всем программам. Ничего такого, что могло бы вызвать беспокойство, на экране не было. Все как обычно. Говорили о гласности, о решительных мерах по защите населения от социальных потрясений. По одной из программ веселый мечтатель о свежем ветре задиристо пел: "Мне-то нечего сегодня терять, потеряет нынче кто-то другой!" На другом канале красивый и обаятельный мальчик, любимец Лидии Яковлевны, озорно насмешничал:"Все отберут у казака, ну а пока - гуляй пока!" Она с удовольствием, притоптывая в такт , пропела с ним песню до конца.
   
    Ну вот и программа "Время". Все трое с удивлением замерли, уставившись в телевизор и слушая Указ "О прекращении приема к платежу денежных знаков Госбанка СССР достоинством 50 и 100 рублей ..."  Ошарашенные, они на время онемели. И не они одни. Появившаяся  дикторша тоже растерянно молчала, оторопело глядя с экрана. Придя в себя, заговорили все разом.
    - Выходит, уже завтра с утра 50-ти и 100 рублевые купюры - не деньги?! И на них ничего не купишь?! Ну дает наш новый Премьер!
   
    - Это же самый настоящий грабеж среди белого дня!
    - Грабеж не грабеж, но очень смахивает на вероломное нападение на собственное население, - почесывая затылок, косился на свой распухший от крупных купюр бумажник Евгений Николаевич.
    - Ну говнюк! Устроил цирк!  Он же только вчера по телевизору всенародно клялся, что денежной реформы не будет!
    Вадим Андреевич безуспешно накручивал диск телефона, пытаясь дозвониться до Тбилиси. Телефон не работал. Сеть была парализована от обрушившегося на нее шквала звонков.
   
    - Я никуда не еду! - решительно заявила Лидия Яковлевна. - Куда ехать, если деньги будут менять всего три дня и только по месту работы.
    - Я улетаю в субботу. Где я должен обменять свои деньги? - возмущено спрашивал Вадим Андреевич. - Они же ничего об этом не сказали!
   
    - Не нервничайте, - уговаривал своих гостей Евгений Николаевич. - О вас же пекутся! Ведут борьбу с воротилами теневого бизнеса, чтобы всем остальным спокойно жилось.
    - Женька оставь! Сейчас не до шуток! - раздраженно прикрикнула на него Лидия Яковлевна. - Что ты собираешься делать со своей кучей сторублевок?!
   - Да откуда же я знаю? - удивился Евгений Николаевич. - Может завтра что-нибудь прояснится.
          
    Глава 23.
   
    В тот же вторник вечером сразу после работы Костя встретился с Сашкой, и они отправились к Кентавру. На субботу был намечен новый поход под землю, Вой в мастерской, так похожий на дикий вой в подземелье, как и другие неразгаданные странности последнего похода вновь как магнитом потянули под землю. Да и Сашка взахлеб уверял, что в прошлый раз они были совсем рядом с тем легендарным кладом, о котором столько слышали с детства.
   
    Так что идти согласились все, кто был в прошлом походе, то есть Сашка, Костя, Кентавр и Илья - давний приятель Сашки и неизменный участник всех его походов. Сашка и Кентавр уговорили пойти еще Моджахеда, которого в последнем походе с ними не было. Но вообще-то он тоже раньше участвовал в Сашкиных странствиях под землей и, кроме того, был одним из "мушкетеров". Так они себя когда-то в детстве называли.
   
    Сашка, Кентавр и Моджахед выросли в одном дворе и с ясельного возраста толклись на одной песочнице, где и сдружились. Примкнувший к ним уже школьником Костя принес с собой игру в "мушкетеров", которая на долгие годы захватила их. Почему Кентавра так прозвали, уже никто не помнил. А Моджахед свое прозвище получил недавно, после того как узнали, что, воюя в Афганистане, он некоторое время находился в плену у душманов. Вернувшись в Москву, он занимался какими-то своими делами, о которых никогда не рассказывал. Но друзьям было известно, что среди его знакомых есть и депутаты Верховного Совета и короли преступного мира.
   
    Сейчас Моджахед считался телохранителем Кентавра. Он-то и должен был обеспечить безопасность похода на случай, если опять произойдет что-то непредвиденное, как в прошлый раз. От его приготовлений зависело, идут они в поход в эту субботу или нет.
    Перед тем, как появиться у Кентавра, Костя и Сашка решили заскочить в Елисеевский. Они настолько увлеклись обсуждением деталей предстоящего похода, что не сразу заметили необычную суматоху в центре города. Только у кинотеатра "Россия" они с удивлением обратили внимание на то, что машины снуют взад и вперед, будто это не поздний вечер, а "час пик". Вырулив на Горького, друзья в недоумении уставились на невиданное столпотворение у Елисеевского гастронома. Гудящая толпа пухла на глазах.
   
    Подойдя к магазину и расспросив, в чем дело, друзья наконец-то узнали главную сногсшибательную новость сегодняшнего вечера. Столпившийся у Елисеевского народ, все как один , торговал деньгами, очумело избавляясь от крупных купюр. То тут, то там слышались угрозы, ссоры, скандальные потасовки, возникали скорые драки. И над всей этой суетой стояла крепкая ругань на всех языках Советского Союза, а возможно, и всего земного шара.
   
    Впав в сомнение, стоит ли соваться в битком набитый магазин, друзья неожиданно нос к носу столкнулись с изрядно помятым Германом Тугариным. Тот тотчас с  нескрываемым удовольствием пустился рассказывать, что творится внутри гастронома.
   - Купить можно все и без ограничений, но без сдачи, - хохоча рокотал он. - Мелких денег нет, все расплачиваются только крупными купюрами.
   
   Оживленно делясь последними новостями, Герман лихорадочно искал повод завлечь приятелей в свою машину. Что-то требовательно подсказывало Герману, что ему прямо сейчас, незамедлительно, необходимо поговорить с ними о камне-ключе, и он горячо принялся обольщать приятелей.
    - Хотите долларов? По-свойски уступлю по старой цене, а не по сорок, как он сейчас идет.
    - Ни фига себе! - хором воскликнули Сашка и Костя. - Днем же был по двадцать пять!
    - Сторублевую пока еще можно пристроить за семьдесят. Помочь? Может выпьем?! - взмахнул он бутылкой перед носом приятелей.
   
    Но удержать их ему не удалось. С трудом отделавшись от прилипчивого Германа, друзья поспешили к Кентавру. Кентавр со своим семейством, состоящим из жены Ларисы, шестилетнего сына Егора, бассета Лорда, кота Сильвера и попугая Флинта, жил у Патриарших прудов на последнем этаже элитной суперсовременной кирпичной башни.
    В холле подъезда суровая консьержка, строго оглядев Костю и Сашку, озадачила их неожиданным вопросом, не знают ли они, где и как будут менять деньги пенсионерам? Пока поднимались к Кентавру, Сашка неистово обругивал премьер-министра. Проблем с крупными купюрами у Сашки никогда не было, но нависшая в связи с обменом денег угроза над походом бесила его. И как только вышли из лифта, он всю свою ярость выместил на кнопке звонка.
   
    - Вы что, озверели?! - ласково матерясь, встретил их коротконогий широкоплечий крепыш с быстрыми светлыми глазами на темном от въевшегося загара лице. Это и был Моджахед. - Опять у кого-то выиграл? Ну ты везучий! - обронил он, забирая из рук Сашки и пристраивая на тумбочку упаковку жестяных банок пива. - Какую подлянку подкинули! А? Вот шакалы! - слегка растягивая слова, беззлобно поругивался он. - У меня-то этих купюр раз-два и обчелся. А бедный Кентавр почти свихнулся. Илюха только что звонил, сейчас подойдет. Эта хренота с обменом может сорвать нам весь поход, - и, задержав   неприязненный взгляд на Косте, подумал: - "Что Анжелика в нем нашла?"
   
     Длинный и тонкий, как церковная свеча, Волгин не был буйным красавцем, подобно Самарину, и все же...По тому, как он себя держал, одевался, говорил сразу было видно, что не одно поколение до него оттачивалось и шлифовалось воспитанием, образованием. Моджахеду было бы на все это глубоко наплевать, но он знал, что в глазах Анжелики контраст между Волгиным и им - грубоватым крепко сбитым коротышкой, с простецким лицом и манерами, в бессменной защитного цвета рубахе, одетой на всегдашнюю тельняшку - был явно не в его пользу. Это бесило.
    - Через три дня, к субботе, вся эта возня, как обещает правительство, должна закончиться, - спокойным, уверенным тоном проговорил Костя. Он получал зарплату в долларах. - Если других препятствий нет, - он вопросительно взглянул на Моджахеда, - то можно идти в эту субботу, как и намечали.
   
    Моджахед слегка сощурился.
    - Хрен его знает, когда вся эта муть уляжется, - неопределенно хмыкнул он и, переведя взгляд на Сашку, дружески подмигнул ему: - У меня все готово: и противогазы, и остальное.    
    Сашка сразу понял, о чем говорит Моджахед, имея в виду все остальное, и глаза его загорелись нетерпением.
    - Показывай! - налег он на Моджахеда, прижав коротышку приятеля к стене.
   
    Раздался звонок в дверь, и не успел Сашка опомниться, как Моджахед без видимых усилий ртутью выскользнул из-под него и, щелкнув замками, впустил стремительно влетевшего в квартиру Илью. Невысокий и щупленький, всегда тихий и вежливый, сейчас он буйно ругался.
    - Вот сволочи! - не здороваясь, выпалил он. - Я только что с Центрального телеграфа. Что там творится! Кипящий котел! Ну и дурят нашего брата! - Огромные глаза Ильи были широко распахнуты, лицо горело. - Мы с приятелем, спасая свои последние бумажки, хотели отправить себе переводы "старенькими", чтобы без мороки получить  через несколько дней "новенькими". Куда там! Они, падлы, все окошки позакрывали! Народ в неистовстве побил все стекла на стойках!
   
    Бурно обсуждая события необычного вечера, они вошли в комнату.
    - Бог в помощь! - бодрым голосом гаркнул Сашка, приветствуя хозяев.
    - Дамы и господа! Здравствуйте, здравствуйте! Как я рад! Как я рад! - в тон ему с невероятной быстротой затараторил огромный попугай из клетки в углу комнаты.
    Егор и Лорд кинулись на Сашку, выражая любовь заливистым визгом и лаем, за что были вознаграждены блоком жевательной резинки и пакетиком фисташек, до которых Лорд был большой охотник.
   
    Хозяева на приветствия вошедших рассеяно кивнули, не отлипая от телефона. Весь вид супругов говорил о том, что они совершенно выбиты из колеи и им не до гостей. Взмокший Кентавр, не отрывая трубки от уха, беспрерывно тер шею и лоб большим мятым платком и нудно что-то бубнил, четко и часто выговаривая слова "сколько" и "за сколько". Сидящая рядом с ним жена, всклоченная шатенка, энергично листала записную книжку, подсовывая мужу то один, то другой номер телефона. Она нервно курила, стряхивая пепел прямо на ковер.
    Предоставленные сами себе гости расселись за столом, выставляя на него банки с пивом.
   - Чего тянешь? Показывай! - снова насел на Моджахеда Сашка.
   - Да не дави ты! - усмехнулся тот, выразительно покосившись на Ларису. - Сыграем в нарды? - предложил он Илье, раскрывая коробку.
 
    Взяв по банке пива, они сосредоточенно замерли над шашками. Костя и Сашка молча принялись за пиво. "За что Моджахед на меня так взъелся?" - замечая на себе косые взгляды афганца, размышлял Костя. -"Неужели до сих пор не может забыть день рождения Кентавра и ревнует к Анжелике? Он что, не в своем уме и не знает, что она вовсе не меня интересует?"
    - Ладненько, - протянул Сашка и, поднявшись из-за стола направился к Егору и его компании смотреть любимый видик Егора - "Том и Джерри".
   
    Костю эта пустая трата времени начинала раздражать. Он посмотрел на часы. Была уже почти четверть двенадцатого, а завтра в десять утра у него серьезное совещание по сложнейшей проблеме, ставшей головной болью для всех, занимающихся легальным компьютерным бизнесом. Фирма, в которой работал Костя, представляла на отечественном рынке солидную западную компанию - разработчика программных продуктов.
    Продукция этой компании пользовалась большой популярностью и нещадно тиражировалась "пиратами". Кусачая цена лицензионных программ отпугивала безденежных советских пользователей, и они предпочитали покупать дешевые "пиратские" копии, которыми был наводнен общеизвестный московский рынок. Это, естественно, наносило и компании и Костиной фирме огромный материальный ущерб. Проблема требовала серьезного подхода и неординарного решения. На завтрашнем совещании предстояло обсудить новый вариант борьбы с компьютерным пиратством. Поразмыслив, Костя решил, что пора ехать домой.
   
    Внезапно Кентавр бросил трубку и быстро подскочил.
    - Моджахед, едем! Проклюнулось! - Они поспешно натянули куртки. - Дождитесь нас! Мы мигом вернемся! Это рядом! - договаривая последние слова, Кентавр сам был уже за дверью, а объемистая сумка, сильно оттягивающая ему плечо, все еще не покинула квартиры.
    - Обязательно позвони! - крикнула вслед мужу Лариса.
    Как только двери за ними захлопнулись, оставшиеся встрепенулись и шумно загалдели.
    - Жалкие подлецы! Идиоты!  Уже не знают, что и придумать! Кретины! Страну разорили. Теперь изобретают способы, как сделать всех нищими! - разразилась эмоциональной тирадой жена Кентавра.
   
    - Уважаемая, на вас не угодишь! - недовольным тоном проговорил Костя, настроение которого вконец испортилось. - Был застой - плохо. Сейчас ни дня без чепе - и опять плохо.
    - Наконец-то от спячки пробудились! Разве это не прекрасно! - порадовался за всех любящий помечтать Илья.
    - Пробудились от спячки! - с издевкой повторила Лариса. - Что-то вас никогда не видно на митингах.
    - Откуда у вас такие деньжищи? - не скрывая восхищенной зависти, спрсил подошедший Сашка и, галантно склонив голову на бок, добавил - Если это секрет, то прошу пардону за мою бестактность.
   
    - Да ладно тебе придуриваться, а то ты не знаешь! - отмахнулась от него Лариса. - Кенташа эти деньги только сегодня получил. И как в издевку - одни сотенные. Вот за этот альбом, - показала она глазами на лежащий на столе конверт. - А почему ты не пришел на презентацию? - Лариса подняла голову и , насмешливо взглянув на Сашку, не без ехидства добавила - Анжелика была, и без мужа. Но с кучей обожателей. Она их, похоже дело, коллекционирует.
    В наступившей тишине все уставились на Сашку.
    - Не смог, - коротко ответил тот и, резко выдвинув стул, шумно подсел к столу.
    - Она, конечно, очень шикарная леди, - насмешливо продолжила об Анжелике Лариса. - Знает силу своих чар и очень умело пользуется этим. - Придвинувшись к Косте, она с чувством шепнула ему на ухо - Классическая стерва, надо сказать! - А громко произнесла - Вскружить голову может кому угодно.
       
    Костя видел, что Сашка с трудом сдерживается, чтобы не вспылить, и попытался сменить тему разговора. Но не тут-то было. Лариса вошла во вкус и с явным удовольствием продолжала петь свою песню.
   - Держится независимо, с вызовом, - не унималась она. - Важничает, что имеет такого мужа. Ей дико хочется записать свой диск. Идея, конечно, совершенно бредовая, но она повернута на этом. Изнасиловала Кенташу своими звонками. Анжелика  не промах! Своего добиваться умеет! Верно я говорю, Саш?!
 
    Скандал казался неизбежным, но тут неожиданно в разговор вступил сидевший молчком Илья.
    - Лариса, Егору спать не пора? - вежливо спросил он, кивнув в сторону работающего телевизора.
    Жена Кентавра, громко охнув, подскочила и, выдернув полусонного сына из кресла, шумно ругаясь, поволокла его из комнаты.
   
    - Первый час ночи. Чего мы сидим? - Костя раздраженно посмотрел на Сашку и Илью, видя, что те удобно устраиваются на диване и откупоривают новые банки пива.
    - Надо их дождаться, - стал горячо уговаривать его Сашка.- Посуди сам, если у Моджахеда действительно все готово, то какого хрена откладывать поход. Надо идти, как надумали, в эту субботу.
    Он отпил пиво и повернулся к Илье, явно собираясь приступить  к очередным откровениям о баснословных богатствах, таящихся где-то совсем рядом с его флигелем. Мечтательный Илья был для него идеальным слушателем.
   
    Костя не собирался в тысячный раз слушать Сашкины страсти-мордасти. Он снова задумался о завтрашнем совещании и проблемах борьбы с компьютерным пиратством. Ни увещевания, ни запугивание судом не останавливали ни продавцов, ни покупателей нелегальных копий программных продуктов. Требовались решительные меры...Неожиданно Костя поймал себя на том, что, забыв  про борьбу с "пиратами", увлеченно слушает любимейший Сашкин хит о том, что под его родным двором находится подземная усадьба, владение некогда могущественного княжеского рода.
    Костя поморщился. Нужно быть просто полоумным, чтобы верить этим выдумкам. Но в то же время он не мог не согласиться, что какая-то доля правды в этих россказнях все же есть. Взять хотя бы эти странные коридор и Круглый зал, на которые они совершенно случайно наткнулись в последнем походе. Сразу было видно, что это не современная проходка, а сооружение многовековой давности. Кто, когда и зачем создал все это? Вопросов хватало - ответов не было.
   
   - В народе ходят слухи, - неторопливо вещал Сашка, попивая пиво, - что последний отпрыск этой сказочно богатой фамилии, оставшись один, без родных и близких, снес несметные сокровища своего древнего рода в это подземелье и спрятал так, что ни одна живая душа не знает к ним дороги. Говорят, опутан этот клад колдовскими чарами и оберегает его незримый для человеческого глаза страж. Много было охотников на эти богатства. Не дался клад! Мне один мужик рассказывал...
    - А ты и уши развесил...- не сдержался Костя.
    - Погоди, - остановил его Сашка и, сделав большой глоток пива, продолжил - Ну так вот, он говорил, что будто было, добрались одни искатели до этого клада. И только они увидели груды блистающего золота, как внезапно, откуда ни возьмись, вспыхнул огонь, и они, объятые языками пламени, тотчас сгорели до тла.
   
     Он с шумом поставил пустую банку на стол и потянулся за новой.
    - Кино, да и только! - съязвил Костя.
    - Прежде надо было разрушить заклятье, - почти шепотом проговорил Илья. - Уничтожить чарованье. - Он несколькими мелкими глотками отпил пиво и снова уставился на Сашку, всем своим существом выражая живейшую заинтересованность и нетерпение.
   
    Вдруг Косте подумалось: "Вот бы научиться заколдовывать программы "волшебным заклятьем"...Но тут же, усмехнувшись, отмел эту мысль как несостоятельную и даже порочную. Жутко себе представить, сел системный инженер, ничего такого не ведая, поработать с "пиратской" копией, а тут, нежданно-негаданно, бац, короткое замыкание. Защита блока питания, понятное дело, не срабатывает, компьютер полыхает, несчастный юзер объят языками пламени. А дома у него безработная жена, маленькие дети, теща-пенсионерка...Нет, колдовство - не наш метод борьбы с "пиратством", однозначно решил Костя. Это никак не соответствует нашему имиджу. Мы все-таки солидная фирма.
   
    - Жуть, да и только! - с жаром продолжал рассказывать свое Сашка. - Тайна тайн! Колдовство всегда связано с заклятием, а заклятие с проклятием. Я готов биться об заклад, что в Круглом зале таится какая-то неведомая сила. Какое-то колдовство.
    Илья поспешно закивал головой, с готовностью соглашаясь.
    - А вот еще случай был...-  повернулся к  Илье Сашка.
    Ни в колдовство, ни в призраков, ни в прочую чепуху Костя, разумеется, не верил. Но дать разумное объяснение всей той жути, с которой они столкнулись в том злополучном Круглом зале он тоже не мог. С точки зрения здравого смысла все случившееся выглядело полнейшим абсурдом.
   
    Поначалу это зрелище до смешного напоминало Косте крутую компьютерную игру с жуткостными наворотами. Игру красивую и по-настоящему захватывающую. Чем дальше она раскручивалась, тем было, что называется "любопытственей и любопытственей". События, наскакивая одно на другое, неслись с бешеной скоростью. Эх, как бы хотелось Косте перезагрузить компьютер и начать все сначала, умерив сумасшедший бег этой "страшилки". Чтобы пусть не осознать, а хотя бы толком разглядеть все, что происходило, начиная с того самого момента, когда они, пройдя по белокаменному коридору, вступили на порог погруженного в темноту обширного Круглого зала, с любопытством ощупывая светом своих фонариков его крепкие стены увитые густыми тяжелыми корнями.
    С того мгновения, когда в безмолвной темноте вдруг что-то невнятно завозилось, зашуршало, мелькнула быстрая тень, за ней другая, третья. Послышался непрерывный дробный цокот, топот, стук. И тотчас что-то завихрилось, завертелось, закружилось.
    Вонзив лучи фонарей в стремительно разрастающуюся темную массу, они, вскрикнув, отпрянули. Уже почти весь пол, чуть ли не до их ног, колыхался разъяренными крысами, и огромные, величиной с раздобревшую кошку, твари, точно кровожадные упыри, вытянув морды и клацая зубами, все прибывали и прибывали.
   
    Жуткий треск, хруст, писк, визг наполнили зал. Все четверо кладоискателей непроизвольно отступили в нишу и затаились. Картинка была, надо прямо сказать, не для слабонервных. Не стоило обладать большим воображением, чтобы понять еще чуть-чуть, и можно не только получить хлёстким хвостом по ногам, но и реально почувствовать, как тебя начинают обкусывать со всех сторон.
    Но загадочный арочный проем, заманчиво темнеющий в стене прямо напротив, из которого и выкатывалась вся эта нечисть, влек, звал, дразнил своей тайной. Почему-то решительно верилось, что именно там и упрятан клад, те сверкающие сокровища, о которых рассказывал Сашка. Уже воочию виделся следующий зал - распахнутый каменный сейф, до самого потолка уставленный кованными сундуками, набитыми золотом и самоцветами.
   
    Но как изловчиться и пробиться к нему сквозь густое крысиное месиво? Какие только лихорадочные мысли не роились в Костной голове, чтобы смело броситься вперед, передавить, изрешетить, испепелить эту темную силу. Ну, в конце концов, каким-нибудь магическим заклятьем разметать эту напасть. Но здравый смысл подсказывал, что это не компьютерная игра и двигаться с пустыми руками бессмысленно. Подмоги ждать было неоткуда. Ужасающая мысль, что рядом с желанной целью они из-за своего ротозейства так безнадежно застряли, сводила с ума.
    Раскаленный до предела Сашка готов был ринуться в рукопашную и передушить поштучно каждую из омерзительных тварей, которые неиссякаемой лавиной текли и текли.
    - Огнеметик бы! - с досадой ругнулся Кентавр.- В миг положили бы им конец!
   
    Вдруг поток  крыс резко схлынул. Несметная стая ни с того ни с сего застыла, смолкла и, приникнувши к полу, слилась с кромешной тьмой. Не успели кладоискатели опомниться от неожиданного сюрприза, как тотчас раздался глухой треск, скрип, скрежет. Толстые корни, совершенно непонятно с чего, с тяжелым стоном качнулись, медленно зашевелились и вмиг, будто взъяренные вихрем, которого не было, вздыбились. И тут же мелко задрожали, сочась сверкающими янтарными каплями, источающими медовый аромат, который приятно окутывал сладостной пеленой, мутя разум.
   
    Тут Костя неожиданно отключился, а когда начал медленно приходить в себя вокруг уже творилось что-то невообразимое. Он с ужасом смотрел на своих приятелей. Они, заторможенные и вялые, с мутными глазами, обхватив головы руками, сонно раскачивались, точно пьяные.
    От трепещущих корней исходило зловещее свечение и казалось они наделены дьявольской силой, чтобы сводить с ума, сокрушать, изничтожать все живое. В слепых лучах фонарей, как в тумане, видны были беснующиеся крысы. Они с жадным урчанием и чавканьем впивались в золотисто-желтые сгустки и , насытившись, распухали и цепенели в самых замысловатых позах, гроздями свисая с потолка и стен. Зрелище было и ужасным и потрясающим.
   
    Внезапно корни злобно дернулись, с силой качнулись и так затряслись, что корчащиеся в предсмертных судорогах крысиные тела градом посыпались на пол, безжалостно давя еще живых сородичей. Дохлые, они усеяли весь пол, оскалив мертвые пасти, из которых еще пузырилась кровь, засыхая неровной темной коркой. Плотные кучи разбухших окоченевших тварей громоздились по всему залу. А над ними в сумеречной тишине тысячью искр сверкали корни, словно переливаясь золотом и драгоценными камнями.
   
    Все происшедшее казалось Косте полнейшим маразмом. Будь это компьютерная игра или триллер по видаку, он непременно бы обсмеял создателей за отъявленный кретинизм и отсутствие элементарного чувства меры.
    Но как оказалось, это были только цветочки. Дальнейшее произошло неожиданно и молниеносно. Вдруг тяжкий протяжный вздох пронесся в воздухе. Стены дернулись и качнулись. И в ту же минуту дикий душераздирающий вопль взорвал подземелье. Волосы у всех четверых кладоискателей встали дыбом. Вокруг все заходило ходуном, готовое вот-вот рухнуть. Было полное ощущение, что настал конец света. Надрывный ор вверг в безумие. Не сговариваясь, гонимые животным страхом, они понеслись сломя голову и остановились лишь перестав слышать этот жуткий кошмарный рев. Кругом была сырость и грязь. Никто из них не мог вспомнить, когда кончился белокаменный коридор и начался обычный туннель.
   
    Ноги подкашивались. Измученные, потные, задыхающиеся, в ранах и синяках, покрытые кровью и грязью, они, крещеные и некрещеные, крестились и, не зная молитв, чертыхались и матерились, радуясь и благодаря Всевышнего за спасение.
    Смех да и только. Но смех смехом, а по сей день было непонятно, что же все это было. Чем больше подробностей всплывало в памяти, тем больше было непонятного. Вот и сейчас, при взгляде на разгоряченное лицо Сашки, увлечено несущего очередную чушь, что-то мелькнуло в Костиной памяти, кольнуло, но тут же пропало. Там было еще что-то, что-то еще.. Что?
    - Что-то дьявольское во всем этом есть, - задумчиво проговорил Сашка, и по его лицу скользнула странная тень. - Колдовство, оно всегда с всякими заморочками...
   
    Костя хотел было съязвить, но осекся. Его будто током прошило, он вспомнил. Когда под землей, пыхтя и отдуваясь после бега, они остановились, Сашка, прижавшись к его уху, заикаясь прошептал: "Мне знак был!" В той суматохе и неразберихе, когда каждый говорил, лишь бы выговориться, Сашкины слова тут же вылетели у Кости из головы. И сейчас его поразили не сами вспомнившиеся слова. Сашка мог насочинять и не такое. Придумывать он был мастер. Костю поразило то, что с тех пор Сашка больше ни разу не заговорил об этом. Почему? Вот что было удивительно.
    - Послушай...- повернулся он к Сашке.
    - Да где же они запропастились? - озабоченно воскликнула вошедшая в комнату Лариса.-Второй час ночи. Почему не звонят? Боже, только бы не убили! Пусть все отнимут! Только бы не убили! - запричитала она.
    - Запросто могут убить, - произнес Сашка. - Какую кровавую бойню утром устроили в нашем Ботаническом саду. Ужас! - принялся горячо рассказывать он.
   

    Глава 24.

    В этот же день Изольда Романовна,  навещавшая Василия Васильевича,  пришла  в больницу крайне взволнованная.
    - Что-то случилось? - обеспокоенно спросил он, сразу заметив ее нервозность.
    - Все нормально, - неуверенно произнесла Изольда Романовна.   
    Она никак не могла решить: рассказать ему о том, что произошло утром в Ботаническом Саду или промолчать, чтобы не тревожить его едва окрепшее сердце.
         
    - Но я же вижу, что ты встревожена. Чем? - начиная тоже нервничать, настаивал Василий Васильевич.
    Чуть поколебавшись, Изольда Романовна все же решила, что лучше пусть он услышит об этом от нее, чем из разукрашенных ужасами россказней несведущих людей.
     - В Ботаническом Саду утром произошла бандитская перестрелка, - принялась торопливо рассказывать она - Как только я услышала по радио об этом, то тут же отпросилась с работы и бросилась туда.
    - Только этого не хватало! - всплеснул руками Василий Васильевич. - Ты с ума сошла!   
   
    - Не волнуйся! Там к тому времени пальба уже закончилось. Твои сотрудники рассказали мне, что утром к ним в помещение ворвались вооруженные бандиты, согнали всех в одну комнату и стали требовать, чтобы они показали, где растут корни-наркотики. Обезумевшие от ужаса сотрудники все как один закричали, что в Саду нет никаких наркотиков, - убыстряя темп, торопливо говорила она.  -   Обозленные головорезы пригрозили начать расстреливать по одному, пока у кого-нибудь, наконец, не развяжется язык. По физиономиям бандитов было видно, что сейчас за угрозами последуют действия.
   
     Изольда Романовна на миг остановилась, чтобы перевести дыхание, затем поспешила продолжить:
     - Но тут внезапно откуда-то раздалась автоматная очередь и несколько головорезов упали ничком прямо под ноги обескураженным пленникам.  Оставшиеся в живых бандиты устремились на улицу, и тихий Сад превратился в сущий ад. Стоял дикий крик и жуткая пальба. Сотрудники бросились прятаться, кто куда: кто за шкафы, кто под столы, кто в шкафы. И сидели там, пока стрельба не закончилась, и не завыла милицейская сирена. Приехавшая позже скорая отпаивала их успокоительными. Это просто чудо, что они все остались целы,  но  все в тяжелом шоке, конечно.
    
    - Это ужасно! Будь они прокляты! Как это ужасно! Что делать?! -  с отчаянием произнес Василий Васильевич.
    - Не мучай себя, - попыталась утешить его Изольда Романовна. - Будем молить Бога, чтобы такое больше не повторилось.
    -  Как не мучиться, когда знаешь, что это никогда не кончится, - в отчаянии простонал Василий Васильевич.
 
    Изольда Романовна пристально посмотрела на него.
    - В чём дело?  Я же вижу по твоим глазам, что ты что-то скрываешь. Что? 
    Василий Васильевич не сразу, но, в конце концов, решился рассказать обо всем. Стараясь не  сгущать краски, он рассказал и про подземные корни, и про телефонные угрозы, и про визит наркомана.
   
    Изольда Романовна крепко прижалась к его лицу мокрой щекой.   
    - О, Боже! - восклицала она - Боже праведный! Васечка, миленький, что же ты не поделился со мной раньше? Зачем скрывал? Ты же себя чуть не отправил на тот свет. Почему ты молчал?  Надо  рассказать обо всем, что с тобой произошло. Только так можно остановить этот кошмар.
    - Рассказать? Кому, например? - с надрывом воскликнул Василий Васильевич.
   
    - Например, по телевидению. Тебя же пригласили на передачу. Там будут другие ученые, твои коллеги. Они подтвердят, что в Саду никаких наркотических растений нет, - принялась убеждать его Изольда Романовна.
    - Никак не могу понять, откуда у этих отъявленных мерзавцев возникла бредовая мысль о корнях-наркотиках? Кто их надоумил?
    Изольда Романовна на минуту задумалась, затем быстро проговорила:
   
    - Помнишь к тебе приходили кооператоры-лекари с какими-то корешками.
    - Это были шарлатаны! Каких сейчас пруд пруди! – раздраженно отмахнулся Василий Васильевич.
    - Но ты не захотел их выслушать, ты даже не взглянул на корни.  Скорей всего, они не одному тебе их показывали. Хорошенько подумай об этом. Уже поздно. Отдыхай. Успокойся и поскорей выздоравливай.   
      
    После её ухода, Василий Васильевич еще долго перебирал в голове их разговор, проклиная бандитов, коря себя, что так опрометчиво не поинтересовался корнями у  лекарей-шарлатанов.  Пожалуй, Изольда права, поразмыслив, решил он. Единственный способ избавиться от этого кошмара - принять участие в передаче на телевидении. Гласность - великая вещь.
Может, после передачи объявятся и те кооператоры-лекари? Где они взяли эти корни? Почему решили, что это наркотики?  Неужели это они рассказали бандитам о корнях?
         
    Глава 25.
   
    В квартире Кентавра наконец-то послышался шум открываемой входной двери и оба приятеля, радостно возбужденные, не раздеваясь, с ликующими криками влетели в комнату. Они были в хорошем подпитии и бурно веселы. Их сияющие лица ясно говорили, что дела улажены удачно.
    Счастливый Кентавр, обхватив начавшую было ругаться жену, завертелся с ней волчком по всей комнате.
    - Не гневись, мать! - тормошил он ее. - Такое дело провернули! Ночь, а Москва кипит торгом! Коммерческие магазины сначала закрылись, а сейчас пыхтят вовсю! За ночь они сколько мильончиков-лимончиков загребут! Шустрые ребятки, умеют деньги делать!   
   
    - Вполне понятное желание хапнуть побольше! - посмеиваясь, с веселым матерком вторил ему Моджахед. -  Когда еще такое счастье привалит! Цены взвинтили, а никто не ропщет!  Народ и заманивать не надо, давятся у прилавков, хватают двухкассетники, пуховики, обливные дубленки и сдачи не спрашивают.
    - Значит, все ладненько, - не то спрашивая, не то утверждая, произнес Сашка. Он говорил без раздражения, но чувствовалось, что эта затянувшаяся кутерьма ему начинает надоедать. - Давайте спрыснем удачу пивком - и за дела.   
    Все с размаху чокнулись, взметнув фонтан пены и брызг, и выпили, с шумом поставив пустые банки на стол.
   
    - Москва гудит! - снова начал делиться распиравшим его весельем Кентавр. - Нам рассказывали, что творилось у железнодорожных и авиакасс! Сколько объявилось желающих приобрести сразу несколько билетов до Владивостока и обратно.
    - Сотенная идет уже за червонец, - сообщил Моджахед. - А что делается у бензоколонок...   
    Сашка потерял терпение.
    - Хватит трепаться! Показывай! - сердито взглянул он на Моджахеда.
    - Пора за дела, - поддержал его поторапливающим тоном Костя.
   
    - Какие дела? Три часа ночи! - Лариса обвела всех суровым взглядом. - Да вы никак опять под землю собрались, - прозрела она. - Какого черта вам неймется? Бросьте ваши глупые затеи, пока целы!
    Кентавр потупился. Лариса метнула на него негодующий взгляд.
    - Ты что, с ума сошел? Я иду спать!
    Сказано это было таким тоном, что Кентавр тут же подскочил и последовал за женой, плотно прикрыв дверь за собой. Приятели негромко, но выразительно рассмеялись.   
   
    - Показывай, не тяни! - налег на Моджахеда изнывающий от нетерпения Сашка.
    Тот неторопливо нагнулся, поднял с пола стоящую рядом с креслом большую плотную сумку, тяжело поставил ее на стул и неторопливо расстегнул молнию.
    - Вот,  каждому по противогазу, - неспешно выкладывал он на стол глазастые шлемы.  - Вот газовые баллончики, но два на каждого...
         Вошел Кентавр, он выглядел очень уставшим, но стоило ему увидеть разложенные на столе вещи, как глаза его загорелись.
   - Вот здорово! Ну, ты молодец! - он с восхищением принялся крутить в руках противогазы и баллончики. - Отлично! Значит, в субботу идем!   
   Никто ему не ответил. Все были поглощены действиями Моджахеда. Тот, неспешно погрузив руки в глубину своей вместительной сумки, бережно извлек твердый матерчатый сверток и аккуратно распеленал его. Все шумно загалдели, плотным кольцом обступив впервые в жизни увиденный настоящий огнемет, с опаской дотрагиваясь до него, не то побаиваясь, не то не веря, что он взаправдашний.
   
    Моджахед усмехнулся и подал огнемет Сашке. Тот несмело взял его в руки, осторожно подержал на весу, потом тверже и уверенней примерил к себе, ловко принял стойку, лицо его по-детски сияло, но руки уже властно и крепко сжимали твердый холодный металл.   
   - Теперь, крысня, держись! Клад наш! - он прищурился, будто прицеливаясь, и затарахтел: - Тра-та-та-та!
      
    - Зачем крысы сбежались в этот Круглый зал? - вдруг спросил Илья. - Ведь, когда мы пришли, зал был пуст. А кстати, вы уверены, что мы  найдем этот зал?   
    Все посмотрели на Самарина.
    - Итак, все необходимое, чтобы идти в субботу, готово. Как мы драпали из Круглого зала, не забыл никто. Теперь надо вспомнить, как мы попали в  Круглый зал, - убирая огнемет и садясь за стол, проговорил сразу посерьезневший Сашка.
   
    Он достал из кармана сложенный листок бумаги и подозвал всех к столу.
    - Это мы с Костей по памяти нарисовали схему нашего прошлого похода, - расправляя лист, пояснил Сашка. – Вот подвал. Это туннель с коммуникациями.
    Все склонились над рисунком, заинтересованно разглядывая его.   
    - А ты не перепутал? - засомневался Кентавр. - Из подвала, насколько я помню, мы пошли по туннелю, который заплыл илом. Там не было коммуникаций. Чего ты вытаращился на меня? Думай! - накинулся он на Илью.
   
    - Я и думать не хочу. Я точно помню, по тому заиленному туннелю мы ходили под Сретенкой и вышли из подвала какого-то дома почти на Дзержинке.
    - На Дзержинке, - сострив язвительную гримасу, передразнил его Кентавр. - Под Сретенкой мы ходили в первый год Перестройки! Ты еще вспомни, где мы при дедушке Лёне плутали...   
      
    - Хватит базарить! - гаркнул Сашка. - Думайте, если хотите в субботу идти в поход!   
    - Да что он вспоминает древность, - огрызнулся на Илью Кентавр. - Ты еще про Черненко вспомни.
    - При нем мы не ходили. Не успели.
        - Может, кончите дурака валять,  - сердито одернул их Сашка. - Вот смотрите: мы шли по этому ходу, потом повернули направо, - он провел рукой по бумаге. Все снова склонили головы над листом. 

    "Чем же Волгин смог так околдовать Анжелику? - подумал Моджахед, - Даже ссора с таким роскошным красавцем, как Самарин, ее в такое отчаяние не привела. Правда, теперь у нее есть муж-Советник Президента - мощное оборонительное укрепление, позволяющее предпринимать атаки, не роняя своего достоинства,- подергивая ус, мысленно рассуждал он. - Но в чем-то супруг ее явно не устраивает, коли она так активно взялась за Сашку”, - Глаза Моджахеда неожиданно потеплели. - Анжелика будет моей и только моей! Я не тороплюсь. Я умею ждать, С Сашкой у нее ничего путного не получится. Глупенькая девчонка, она слишком наседает на Самарина, а на него давить нельзя. 
   
    - Смотрите сюда! - Сашка ткнул пальцем в рисунок. - И ты, Моджахед, давай тоже гляди, хоть ты и не был в этом походе, но, может, что дельное подскажешь. Здесь мы повернули налево и уткнулись в завал. Чтобы продвигаться вперед, нам пришлось почти два часа его разбирать, и мы озверели. Поэтому, когда попали вот в эту яму с новым завалом из битого кирпича и асфальта, то спорили до хрипоты, куда идти.
    - Возможно, - неуверенно проговорил Илья. – Из этой ямы мы пошли по ходу, облицованному плитняком. Кентавр, помнишь, мы ещё стены простукивали, пустоты искали.
    - Слушай, какой плитняк?!  - огрызнулся Кентавр. -  Это было не в этом походе, а в предыдущем, перед моим днём рождения.

    Вновь возникла крикливая перепалка. Костя устало посмотрел на часы. Головная боль вызывала желание все бросить, подняться и уехать.   "Какого дьявола он весь вечер сверлит меня глазами? - раздраженно поглядел Костя на Моджахеда. - Неужели он до сих пор не может забыть прошлогодний день рождения Кентавра? Что его так озлобило? По-моему, у него с Анжеликой тогда все состоялось. Неужели  его бесит то, что поначалу она кокетничала со мной? Какая глупость!"
   
    - В этой яме было много ходов, но как оказалось,  два из них были всё-таки без завалов. Теперь давайте сосредоточимся и постараемся вспомнить, по какому из них мы пошли и почему. Вот...
    Заспорившие разом  Кентавр и Илья не дали ему договорить. Костя вдруг снова вспомнил о знаке, про который ему прошептал Сашка.
    - Послушай! - дернул он друга. - Ты в том походе сказал, что видел какой-то знак?   
   
    Сашка оторопело взглянул на Костю, потом будто очнувшись, тихо проговорил:
    - Знак - это камень, покрытый резной надписью. Я его  заметил там, в Круглом зале.
    - Тот, о котором нас Герман спрашивал? - вытаращился на него Костя.
    - Я тебе потом объясню, - как-то виновато улыбнувшись, пообещал Сашка и, загремев кулаком по столу, закричал на Илью и Кентавра. - Да думайте же вы! Вспоминайте!   
   
    - У вас у всех что, память отшибло?! - неожиданно рявкнул Моджахед. - Вы хотите попасть в этот свой заколдованный бункер или нет?!
    - Не будем ссориться. В субботу все равно пойдем. Там на месте и сориентируемся.  Только бы нам повезло!  Только бы не встретить ничего сверхъестественного! - запричитал Илья.
    - Хватит о сверхъестественном! Давайте о реальном! - раздраженно оборвал его Костя. - Мы должны точно все вспомнить, чтобы не плутать.   
   
    - А я о чем? Не о реальном? - возмутился  Илья. - Может, возьмешься разъяснить, что это были за корни, от которых мы  как крысы чуть не подохли? - с ехидством спросил он.
    - Послушайте меня! - Кентавр постучал банкой пива по столу, требуя внимания. - Я в прошлый раз не глазел по сторонам, как вы, простофили, а наломал корешков. И недавно...
    - Мать твою!- вдруг рассвирепел Моджахед. - Тебе же профессор-ботаник сказал, что это дерьмо!   
   - Дай мне спокойно договорить,  - с капризной обидой проговорил Кентавр. – Но я показал эти корешки другим  компетентным людям, и оказалось, что сок этих корней - сильный наркотик!
   
    Кентавр окинул всех самодовольным взглядом.
    - Это же золотая жила! - затараторил Илья, подмигнув Сашке. - Срочно займемся наркобизнесом!  Ух, как мы разбогатеем!  Я сразу куплю себе "Опель" или "Мерс"! Что лучше? Надо подумать!
    -  Кентавр схохмил, - в голосе Моджахеда звучало едва сдерживаемое раздражение.   
    - Ладно. Забудем эту хреноту, - нетерпеливо проговорил Сашка. - Хохма это или не хохма - замнем для ясности. Давайте вернемся к делу. Какой ход мы выбрали?
   
    - Почему хохма, - обидчиво скривился Кентавр. - Надо быть осторожней и молчать. Риск не исключен...
    - Пошел ты...- грязно ругнувшись, оборвал его Моджахед.
    - Сам заткнись! - взвизгнул Кентавр. - Не хочешь идти в поход - не ходи! Тебя никто не тянет!   
   Моджахед злобно выругался про себя.  Он давно считал глупостью эти поиски сокровищ. Но не идти в этот поход... Его не отпускала мысль о корнях. Он бы мог на них здорово заработать. Есть люди, готовые выложить за килограмм корней сто тысяч баксов. Эта сумма гипнотизировала его. Во рту пересохло. Смертельно захотелось выпить чистого спирта, хотя бы один глоток. Моджахед потянулся за банкой пива и рванул зубами закупорку.
   
   Ему нужны деньги! Весна прошлого года. День рождения Кентавра. Он помнит все, как будто это было только вчера. Что же Волгин сказал тогда Анжелике? Глупая девчонка, она так уверовала во всепобеждающую силу своей красоты. Но ее лобовая атака была отбита решительно и безжалостно. И Моджахед в ту ночь, не любя, а просто жалея, раздел ее, видя, что она хочет именно этого.
   
    Красота Анжелики возбуждала его. Он раздел ее и впервые в жизни занялся любовью с рыдающей от отчаяния женщиной. Анжелика оказалась девушкой. Это тоже с Моджахедом было впервые. Он был в шоке. Что же этот компьютерный мудило сказал чистой невинной девчонке? Почему она, не раздумывая, кинулась в объятья Моджахеда, как в омут? Он стал ее первым мужчиной. Он будет последним и единственным. В этом он твердо уверен. Но для этого ему нужны деньги. Большие деньги.   
   
    - Лест-ни-ца!! - заорал Костя, барабаня кулаками по рисунку. - Лест-ни-ца!!!
    - Вот оно! Дурья моя башка! - Сашка остервенело вцепился в свои буйные кудри, будто собираясь вырвать их с корнем.
    Тут уже вспомнили все и загалдели хором, ликуя, захлебываясь от радости.
    - Помните!  Мы случайно разглядели в провале стены эти грубо вытесанные ступени, и пошли по ним!
    - Но они упирались в современный бетонный фундамент!   
    - Да! Да! И мы решили, что это тупик! А сбоку оказался лаз!
    - Верно! - радостно распахнув глаза, уточнил Илья. - Этот лаз был полон комаров величиной с летучую мышь! Мы еле протиснулись в него и почти сразу попали в тот белокаменный коридор!
   
    - Ладненько! - потирал руки счастливый Сашка.- Значит, идем в субботу! Это железно!   
    Возражений не было. Решение было принято, как говорится, единогласно. Все необходимое для похода имелось в наличии и, быстро обговорив оставшиеся детали, они засобирались уходить.
    - Однако светает, - с легким зевком потянулся Костя и взглянул на часы. - Четверть девятого. Пора на работу.
    Он поднялся. Следом за ним поднялись все остальные, разминаясь, потягиваясь и позевывая.
               
    Глава 26.
   
    С зарей весь город был на ногах. Утро первого дня без самых крупных денежных купюр началось крепкой руганью. Возбужденные москвичи и гости столицы повсеместно перешли на язык непечатных выражений.
    Лидия Яковлевна хоть и не считала особо зазорным употребление ненормативной лексики, тем не менее, не могла дождаться, когда, наконец, доберется до работы. Небывалая плотность сверхкрепких выражений на остановке и в транспорте заставляла съеживаться и опускать глаза.
   
    На работе стоял вороний галдеж. Сбитые с толку сослуживцы кидались друг к другу с расспросами, звонили по телефону, пересказывая слухи, делясь разными сплетнями, толками. Все утро у Лидии Яковлевны ушло на безуспешные попытки дознаться у начальства, какие объяснения, в какой форме и кому она должна представить, поскольку к своим деньгам она приплюсовала деньги Вадима Андреевича, отчего сумма значительно превысила 1000 рублей - ту цифру, до которой разрешался обмен без предъявления справок. Четко разъяснить ситуацию и ответить на вопросы было некому. Никто ничего не знал и не понимал.
   
    К обеду неизвестно откуда появился слух, что зарплата теперь выдаваться не будет, а будет переводиться на замороженные счета в сберкассу и выдаваться частично, так как в банках наличных новых денег не хватает. Поднялась шумная паника. Она еще не утихла, как кто-то пришел с новой вестью о необходимости срочно составлять обменные ведомости с внесением сумм, представленных к обмену каждым работающим. И без того нервозная обстановка накалилась еще больше, поскольку по разным причинам у многих были крупные суммы, существенно превышающие 1000 рублей.
   
    Про обед, конечно, все забыли. Даже по магазинам никто не побежал, как обычно. Неизвестность и неопределенность обмена нервировала всех, взвинчивая до предела. Растерянные художники, не имеющие постоянного места работы, ошалело метались от одного сотрудника к другому, пытаясь пристроить свои деньги в общую обменную ведомость, совершенно не понимая, почему этого нельзя сделать и как им в этом случае поступить.
    - Никто не подумал о нас! - гневно жаловался Лидии Яковлевне один из них. - Я же за все расплачиваюсь из "кармана", естественно, у меня на руках большие суммы и уж конечно не мелкими купюрами. И как мне теперь быть?!
   
    Лидия Яковлевна не знала, как  быть ему, как быть ей, как быть всем и после обеда позвонила в исполком. Но там тоже не было никакой ясности. Ее раздраженно отчитали, что комиссии по обмену денег только начали формироваться и своих полномочий еще не знают.
    И как всегда в неразберихе, когда нет четкого порядка и ясности, рождались нелепые предположения, домыслы, догадки, ползли самые невероятные слухи. Смешно было надеяться, что в этой нервозной обстановке кто-то станет работать. Весь рабочий день прошел в пустопорожней нервотрепке. Только к вечеру из исполкома поступило успокоительное разъяснение, что суммы до 10 тысяч рублей будут меняться на основании простых письменных заявлений без представления справок и деклараций. Все с облегчением вздохнули и поехали домой.
   
    На следующий день, в четверг, обмен денег уже мало кого волновал. В пятницу страсти улеглись окончательно. Лишь средства массовой информации еще по инерции муссировали слухи и сплетни, пугая леденящими душу рассказами о старушках, раздавленных  при обмене денег в сберкассах, о жутком всплеске инфарктов и смертности среди рядового населения. К сожалению, не было приведено ни одного случая самоубийства кого-нибудь из воротил теневого бизнеса у личного сейфа, набитого пачками вышедших из употребления сторублевок.
 
       
    Глава 27. 
   
    В субботу утром на Ленинском проспекте за небольшим застольем у Волгиных проводили Вадима Андреевича в Тбилиси. На Проспекте Мира неутомимые кладоискатели - Самарин и компания - отправились в очередной поход под землю. А ночью того же дня, в своей квартире на Преображенке ничего не ведавший о предпринятом походе Герман Тугарин тем не менее беспокойно ворочался с боку на бок, страдая от бессонницы.
   
    Он специально лег пораньше в надежде как следует выспаться. Предстоящий воскресный день, заполненный несколькими деловыми встречами, обещал быть долгим и трудным. А сон не шел. Не помогали ни патентованные снотворные, услужливо привезенные Питером Бруком из США, ни медитации по системе модного московского экстрасенса, которому Герман отвалил изрядную сумму долларов, ни выпитый в большом количестве французский коньяк. Совиные глаза электронного таймера показывали, что он ворочается уже почти два часа.
   
    Застрявшие в голове вопросы: почему у американцев не оказалось плана тайника и у кого он может быть сейчас, оставались без ответа. Страх не найти Картину или, того хуже, упустить ее из рук, когда возникла реальная возможность по-настоящему обогатиться, терзал душу. Неужели это и есть Кара, Возмездие, со страхом думал Герман.
    Ярость от собственного бессилия взвинчивала и без того издерганные нервы и больной мозг все чаще воскрешал ужасы пережитого прошлого. Жуткие воспоминания немыми тенями обступали Германа, изводя кошмарами, которые он начал испытывать почти каждую ночь. Вот и сейчас привидевшийся призрак безмолвно, но так реально тянул к нему свои иссохшие руки, что Герман, обезумев, вдавился в стену, чувствуя, что еще чуть-чуть, и он рехнется, рехнется раньше, чем найдет Картину.
   
     Нашарив трясущейся рукой кнопку ночника, он включил его. Бледный свет миньона тускло блеснул синевой в хрустале бокала, стоящего на тумбочке у постели, сверкнул старым золотом в дне штофа с коньяком и померк, расползшись по матовой поверхности небольшого музыкального центра.
    - Все в прошлом... Я не убивал...Это пожар… Возмездие!? Кара?! Чушь! Ерунда!  Нервишки подводят. Надо наладить сон, и все будет о'кей...- принялся успокаивать себя Герман. - Самое разумное - уснуть. Сейчас надо крепко уснуть.
   
    Он сделал медленный глубокий вдох и нажал на клавишу музыкального центра. Мягкая приглушенная мелодия поплыла по комнате, заполняя ее.
    - Вас покачивает...- послышался ровный, монотонный голос  экстрасенса. - Ваше сознание медленно струится в пространстве, уходя во Вселенную... Вас покачивает...
    Сквозь полуприкрытые веки Герман наблюдал, как темные бесформенные тени уползают от него, скользят вниз по бархату штор на окнах, по стенам, позолоте рам, маслу полотен, по гладкой мебели и тонут в пушистом ворсе толстого бухарского ковра на полу.
   
    - Все будет хорошо...- еле слышно бормотал Герман.
    Веки его потяжелели и смежились. Он все глубже погружался в дремоту, навеваемую тихой музыкой и убаюкивающим голосом экстрасенса. Мягкое пуховое одеяло  обволакивало теплом, расслабляя, усыпляя измотанный мозг.
    Внезапно Герман дернулся и широко раскрыл глаза. Что-то неприятное царапнуло в памяти. Что-то кем-то случайно оброненное в каком-то недавнем разговоре. Он резко сел в постели, нервно комкая руками одеяло. В висках заломило от мучительного напряжения.
   
    - Поль Гордон! - вскричал Герман и крепко выругался. - Откуда этот пройдошистый француз знает о Картине?  Зачем Морозов мотался к нему в Париж?
    Возникшая тревога прогнала сон. Длинно ругаясь, Герман выключил музыкальный центр, встал с постели, сунул ноги в мягкие домашние тапочки на оленьем меху и прошаркал в туалет и на кухню за снотворным.
    - Поль Гордон! Чтоб у него отсохло! Что он сейчас делает в Москве? Чем они занимаются с Морозовым? Что их сдружило? - кипел яростью Герман.
   
    Он давно знал Гордона - мелкого галерейщика из Франции, и ему было очевидно, что плана местонахождения Картины у того быть не могло. Но он решительно не мог понять, откуда Гордону стало известно о Картине. Кто  мог стоять за этим прохиндеем? За ним явно кто-то стоял. Кто-то, предпочитающий оставаться в тени.
    Страшная мысль, что этот неизвестный мог купить или попросту украсть у Акима план, а теперь торгуется с Морозовым, гвоздем засела в голове , причиняя острую боль. Устремившись в комнату, Герман с размаху плюхнулся на край постели.
    - Кто в настоящий момент точно знает, что Картина существует, что это не миф. От кого может исходить реальная опасность?
   
    Схватив лист бумаги и фломастер, нацепив на нос очки, Герман написал в столбик три фамилии.
    - Брук, Лисин...- Герман задумался. - Зачем Лисин остался в Москве? Очень не нравится мне это. Я не гангстер, но не люблю, когда так настырно лезут в мои дела. Надо с Лисиным разобраться, а пока американцев я переиграл. - Он сделал пометку у двух из фамилий. - Пусть на время, но полугодовая отсрочка дает мне определенные возможности. - Герман удовлетворенно кивнул головой, но тут же лицо его вспыхнуло гневом.
    - Морозов! Говно! - Три жирные линии пробороздили бумагу под третьей фамилией. - Мерзавец! Любитель громкой борьбы за правду! Народное достояние!  Народное наследство! Подонок! - Яростно долбил Герман фломастером по фамилии Морозова. - Говнистый пакостник!
   
    Статья Морозова в "Правде" изрядно попортила Герману крови. Ему стоило немалых усилий и денег, чтобы в той же "Правде" появилось опровержение, подписанное МВД и Минкультом, где четко было сказано, что факты, изложенные в статье Морозова, не подтвердились, что проведенными проверками установлено: вывоз произведений искусства за рубеж гражданином Тугариным производился в рамках существующего законодательства. Все это не так просто. Все это трепка нервов.
   
    - Паскуда! - шипел Герман. - Сам-то быстренько ущучил разницу между долларом и рублем. Покупает картины за рубли, а продает за доллары. Дерьмо вонючее! Что у него за дружба с Гордоном?
    Разгоряченный гневными мыслями, Герман энергично вписал в список Поля Гордона и, чуть подумав, ниже приписал Самарина, поставив возле каждой из последних фамилий по огромному знаку вопроса.
   
    - Подонок Поль Гордон! Мерзкая гадина! Но я до него доберусь. И до него, и до Лисина, и до Морозова. Ублюдки!    
    Герман с раздражением сбросил очки и аж застонал, вновь с острой болью почувствовав то роковое невезение, которое преследовало его все 30 лет.    Но он должен найти Картину! И он ее найдет! Придвинув к себе листок и надев очки, он вперился пристальным взглядом в фамилию Самарина. Злость и досада разбирали Германа. Он не сомневался - Сашка еще обратится к нему за деньгами. Вот только когда? Время-то бежит.   
      
    Тревога ела Германа поедом. Мысли с участившимся последнее время упрямством возвращались к подслушанному под дверью разговору о предстоящем походе Самарина под землю. С одной стороны, это вселяло уверенность, что совсем скоро Самарину потребуются деньги. Странствия под землей, полные непредвиденных случайностей, требуют немалых денежных затрат, а Сашка получает гроши. На них не развернешься. Но с другой стороны, эти же мысли вызывали тревожные опасения, рождая дурные предчувствия... Явственно виделось темное подземелье и везунчик Самарин, высвечивающий лучом своего фонаря заветный камень...
   
    Настойчивый телефонный звонок выдернул Германа из мрачного раздумья. Он снял трубку.
    - Извини, что так поздно. - Услышал он взволнованный голос Изольды Романовны. - Костя Волгин только что вернулся из похода под землей, - начала рассказывать она. - Они...
    - Нашли?! - взревел Герман, и голос его сорвался.
    - Герочка! Только не волнуйся, только не убивайся! - взмолилась Изольда Романовна.
   
    - Ну?! - сипел взмокший Герман.
    - Это безумие! - раздраженно закричала Изольда Романовна. - Да нет же! Нет!
    - Ты уверена?
    - Ненормальный! - со слезами и злостью в голосе кричала Изольда Романовна. - Что они могли найти?! Картины нет! Нет и быть не может!
    - Она та-а-ам! Сам видел!
   
    -  Эти твои галлюцинации...
    - Не галлюцинации, а видения, - гневно перебил ее начинающий приходить в себя Герман. - От кого ты узнала, что эти кретины опять шарили под Ботаническим садом?
    - Лида позвонила. Она была у Волгиных, когда Костя вернулся. Твои видения - прямая дорога в дурдом.
    - Что рассказывают эти сопливые кладоискатели?
   
    - Что ты себя терзаешь! - голос Изольды Романовны окреп и обрел наступательный характер. - Твои галлюцинации - это рецидив. Надо что-то предпринимать. Затягивать уже нельзя.
    - Ты опять о своем целебном "Травничке"? - ядовито спросил Герман. - Где гарантия, что твой любимый ботаник не отравит меня своим целебным пойлом?
   
    - Прекрати! Ты уже забыл, что своим выздоровлением обязан его "Травнику"? - Изольда Романовна перевела дух и угрожающе произнесла. - В противном случае все может кончиться банальной смирительной рубахой.
    Голос ее звучал все тверже, и увещевания были все настойчивей.
    - Хорошо, милая,- устало вздохнул Герман.- Согласен  постоянно пить целебное пойло твоего любимого ботаника. Я очень люблю тебя, Золушка, - с неожиданной теплотой в голосе произнес он.
   
    Положив трубку, Герман раздумчиво провел рукой по своей новой, удивительно мягкой и теплой ночной рубашке, которая, как его уверяли, когда он ее приобретал, от самого Версаче.
    - Не нашел Сашка Картину! Не-е-ет! А она там! - Герман торжествующе захихикал. - Я заставлю Самарина работать на меня, и он найдет мне Картину!
    Укладываясь в постель, он снова нажал клавишу музыкального центра.
    - Мы дети Галактики!- рванула тишину комнаты бравурная мощь нечаянно включенного радио.
   
    Нервно засопев, Герман переключил клавишу.
    - Вас покачивает...- зазвучал тихий проникновенный голос экстрасенса. - Легкая, едва заметная туманная волна окутывает вас, обволакивает... Она мягко и плавно подхватывает ваше тело, и вы, покачиваясь, уплываете в бесконечное пространство Вселенной...
   
    Дыхание Германа замедлилось. Усталый мозг расслабился. Отяжелевшие веки сомкнулись. И тут же, прямо перед Германом,  из бездонной глубины Космоса,  всплыл Земной шар. Его хрустальная сфера лучилась. Ликующий Бог-творец, кажущийся удивительно маленьким, почти игрушечным, парил где-то высоко-высоко и ласково поглядывал на свое сияющее создание: "Сам сказал и оно сделалось. Сам велел, и они сотворились».
   
    - Картина! Вот она! А Золушка говорит, что ее нет. Вот же она! Вот! - Обливаясь слезами, в дремотном бреду бормотал Герман. - Это Сашка  не нашел ее. А она там! Там! И никого, никого нет с ней рядом! Она моя! Только моя! - силился он подняться, но тяжелый сон уже крепко держал его в своих объятьях.


          Глава 28.               
               
     С утра, как только Костя проснулся, его вдруг охватило чувство необъяснимой радости. Он ощутил какую-то странную веселую приподнятость и расхохотался. Откуда?! Чего вдруг?!
     Недавний поход под землей никак не мог быть причиной веселья. Он если и вызывал смех, то только сквозь слезы. Так тщательно готовились, и вот те на! Полный облом. Костя непроизвольно выругался, вспомнив подробности.   
   
     Скандал под землей разразился жутчайший. Можно подумать, что они свихнулись. Хотя никакого дурманящего сока в этот раз не было. Какой сок? Повислые мертвые корни были сухими и ломкими, как хворост. Просто не верилось, что это тот же самый, казавшийся таким сказочно-загадочным, Круглый зал. За арочным проемом, так манившим в прошлый раз, оказалась ничем не примечательная, изрытая крысиными норами, мрачная, как склеп, маленькая пустая зальца. Смешно и наивно было ожидать, что там таятся сокровища.   
    
    Каждый из кладоискателей чувствовал себя обманутым. Раздосадованные, дав волю раздражению, они крыли друг друга матом, стоя посреди коварного Круглого зала. Дело чуть не дошло до откровенного мордобоя в поисках виноватого. Не дался клад! Тайна осталась тайной. Какая уж тут радость? Сплошные недоразумения, душевные раны и моральные травмы.   
    Костя брился, чистил зубы, умывался, смотрел на себя в зеркало и удивлялся глупой улыбке, растягивающей рот от уха до уха. Предчувствие, что сегодня что-то должно произойти, заставило  тщательнее обычного выбирать носки, рубашку и свитер, когда он одевался.   
   
    Эта необъяснимая радость, которая, несмотря на кучу дел и нервотрепку рабочего дня, так и не улетучилась,  в конце концов,  все-таки обрела реальное воплощение. В середине дня Косте неожиданно удалось выкроить время, чтобы съездить на выставку.   
    В Центральном Доме Художника на Крымском валу проходила выставка Павла Корина. Она называлась "Русь уходящая". Косте хотелось именно в будни, когда нет воскресной толчеи, посмотреть эти уже более полувека вызывающие бурные споры полотна.   
   
    Корин для Кости начался с красочных мозаичных картин на потолке зала станции метро "Комсомольская", которые показала ему бабушка. Показала и рассказала об Александре Невском, Дмитрии Донском, Минине и Пожарском, пробуждая в нем, дошкольнике, чувство: мы, наше, народ, Отечество. Да, всем в себе Костя обязан бабушке. Как он благодарен ей за поддержку в смене профессии.
    Выбор профессии был сделан правильно и своевременно. Теперь он занят интересным делом, у него есть авторитет, репутация, перспективы на будущее. У него есть, что немаловажно, материальная самостоятельность, позволяющая без чьей-либо помощи пользоваться теми благами, которые приносит достаток.   
   
    Вот только... Ему двадцать пять лет. У отца в этом возрасте был уже сын - он, Костя. Неужели на нем остановится род Волгиных? Заглохнет, Зачахнет. Нет!!! Пора и ему жениться, заводить семью, давать имя новому продолжателю рода.   
    Но что делать? Он не влюбчив. Для него работа и атмосфера вокруг нее гораздо интересней, чем все амурные приключения вместе взятые. На его инертности по отношению к девушкам, видимо, сказывается его не прыткий темперамент. Костя благодарен природе за то, что никогда не испытывает острого сексуального голода и не страдает от ненасытности.   
    Но он был бы вруном, и в первую очередь - перед самим собой, если бы стал утверждать, что совершенно равнодушен к сексу. Если встречается девушка, с которой у него совпало желание, и они друг друга поняли, то почему бы и нет? Но интимные квартирные посиделки, ровно как шумные тусовки в появившихся новых для Москвы ночных клубах, Костя не жаловал.
   
    Тут Костя прервал свои раздумья. Справа по ходу машины показалось современное невысокое, но, тем не менее, очень похожее на белокаменный дворец здание - Центральный Дом Художника. День был ясный, морозный, пронизанный искристыми лучами солнца. Сквозь высокую графически четкую черную ограду ЦДХ сияло голубое небо и ослепительно белый снег.
     Миновав широко распахнутые ворота, Костя круто развернулся и, припарковав "Жигуленка" на полупустой стоянке, не задерживаясь, быстро взбежал на крыльцо и вошел внутрь. Очередь в кассу была небольшая. Он нетерпеливо встал в хвост. Чувство необъяснимой радости не покидало его.   
    
     - У нас на морде ученость написана, а время требует дебильности и сексапильности, - раздался чуть впереди звонкий хохочущий девичий голос. И уже глуше, но все так же насмешливо, продолжил. - Ты, я вижу, совсем телевизор не смотришь! А зря! Все как с цепи сорвались с этой Гласностью. Много занимательного!   
     Костя с веселым любопытством взглянул в сторону хохочущего голоса и в глубине души очень посочувствовал насмешнице. Ни искусная косметика, ни модный, по последним московским меркам, прикид - серебристый песцовый полушубок и мягкие замшевые ботфорты - не смогли скрыть внешнюю непривлекательность низкорослой темноволосой кривоножки.
         
     От нечего делать Костя продолжал рассматривать насмешницу и ее подружку, высокую тонкую девушку, скрытую от него капюшоном длинной, до каблучков дубленки. Он машинально отметил, что девушки примерно его возраста. Чувствовалось, что они уже не студентки, но еще совсем недавно были ими. Костя не без насмешливости приметил, что кривоножка жуткая кокетка, но явно не глупа.
     Трезво оценивая свою, как она выразилась, ученую внешность, хорошо знает о выигрышности своих манер. Живость движений, выразительная мимика, артистичность жестикуляций, безусловно, очень украшали ее. И она тонко и умело этим пользовалась.
         
     - И для души, и для тела! - снова долетел до Кости ее смеющийся вскрик, сопровождаемый игриво грациозным всплеском рук.   
     Её подружка звонко расхохоталась. Капюшон дубленки упал, и Костя замер. В смятении он смотрел на распавшиеся по плечам девушки светлые волосы, на вспыхнувшие от смеха щеки, на тугой завиток, из-под которого выглядывала голубая эмалевая стрекозка-сережка.
     Казалось бы, совершенно обыкновенная девчонка! Но что-то непостижимо волнующее для него было в каждом ее движении, выражении лица, глаз, губ. Странное, совершенно новое, неожиданное для Кости чувство неудержимо завладело им. Ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы избавиться от идиотской улыбки и вывести себя из состояния глупейшего счастливого обалдения.   
   
    Его волнующую радость не загасило даже то, что занятые исключительно своей болтовней девушки, купив билеты, прошли мимо, не удостоив его хотя бы мимолетным взглядом. Еле дождавшись своей очереди и получив билет, Костя стремительно направился к гардеробу уверенный, что тут же наткнется на подружек. Какое там!   
    Огромный, гудящий множеством голосов вестибюль бурлил народом. Стоя в очереди, чтобы сдать куртку, Костя пристально приглядывался к пестрой людской массе. Оживленный народ осаждал киоски, открытые прилавки, заставленные красочными альбомами, книгами, аудио и видеокассетами. Затеряться в этом многолюдии было совсем не сложно.    
    Засунув полученный номерок в карман джинсов, Костя несколько раз покружил по вестибюлю, внимательно высматривая девушек. Но тщетно! Они как в воду канули.
   
    Перепрыгивая через несколько ступенек, Костя быстро взбежал по лестнице на второй этаж и остановился. От множества пестрых рекламных плакатов с указанием имен авторов и названий экспозиций зарябило в глазах. Их было видимо-невидимо! И среди них царил плюрализм. Картины были на любой вкус - от кондового соцреализма до еще совсем недавно овеянного героическими легендами подпольного андеграунда.   
    Вдоль стендов с развешанными на них полотнами, группами и поодиночке, застревая то у одной картины, то у другой, неспешно двигалась негромко гудящая публика. Не встретив девушек и здесь, Костя начал потихоньку заводиться, досадуя на свое фатальное невезение.
   
    Как вдруг точно кто-то крикнул ему: "Смотри!", и он нетерпеливо оглянулся. У кресел, расположенных вдоль балюстрады, стояли заинтересовавшие его девушки. Костя, не раздумывая, шагнул к ним навстречу, но восторженный возглас темноволосой кривоножки заставил его остановиться.   
   - В общем, я влюбилась! Втрескалась по уши! Да что там по уши! По самую макушечку! - громко и радостно оповестила она. - Не знаю, куда он пропал? Я просто в ужасе!   
   
    Кого такое откровение не введет в замешательство? Костя, смутившись, ретировался за ближайший стенд.
    - Ты это серьезно? - насмешливо сощурила глаза светловолосая и рассеяно оглянулась.
    Взволнованному Косте показалось, что она почувствовала его пристальный взгляд, и он торопливо задвинулся поглубже.
    Но глаз оторвать от нее он не мог. Высокая, длинноногая, она стояла к нему боком. В нешироком проеме между стендами ему была видна ее стройная тонкая фигура. Сердце Кости то томительно замирало, то вдруг бухало тяжелым молотом. Чем дольше он смотрел на нее, тем сильнее его тянуло к ней, тем нетерпеливей хотелось познакомиться. Но как подойти? Кривоножка не замолкала ни на секунду.   
   
    - Вась Васич - маг, он волхв, кудесник! - томно постанывала она, повиливая задом. - Это тот случай, когда достаточно полувзгляда, полуслова, чтобы сказать себе - вот мой кумир! Вот мой мужчина!
    Светловолосая рассеянно улыбнулась.   
    - Слушай! Что мы тут торчим? - нетерпеливо спросила она. - Мы же пришли на Корина.
    - Погоди минуточку! - не унималась темноволосая кривоножка.
   
    Новый прилив восторга встрепенул всю ее небольшую фигурку, и она с умноженной энергией затараторила, восхищаясь все тем же бесподобным Вась Васичем.   
    Костя нетерпеливо поглядывал на девушек. Вернее, ужасно удивляясь своей взволнованности, он не сводил взгляда со светловолосой девушки. Его глаза скользили по узким бедрам, туго обтянутым черными джинсами, по легкому пушистому свитеру.
     Неодолимое желание охватило Костю. Ему захотелось крепко обнять незнакомку, уткнуться лицом в ее светлые пушистые волосы, шепча переполнявшие его горячие слова, и чтобы никого-никого рядом с ними не было.   
   
    - Вась Васич не самец! - словно сквозь ватную завесу, донесся до Кости пылкий вскрик кривоножки, - Ему не важны форма груди, бедер, длина ног. Он личность творческая. С ним безумно интересно говорить абсолютно обо всем: о Малере, о метафизике, разбирать философские, нравственные, религиозные, этические проблемы. А как он балдежно рассказывает про свои растения!   
   
    Подбородок ее взлетел вверх, длинная грива блестящих черных волос победоносно всколыхнулась. Светловолосая звонко расхохоталась.
    - Этот чародей, похоже, опоил тебя своим волшебным зельем, - прервала она поток восторженных дифирамбов своей разгоряченной подружки.
    Но лишь на секунду.   
    - Причем здесь зелье! - фыркнула кривоножка, кокетливо взыграв плечиками. - Он и без зелья чудо! Занятный оригинал и милейший чудак! Я жутко беспокоюсь, куда он пропал?!
   
    Костя понял: безудержному восторгу конца не будет. Надо действовать. Повинуясь внезапному импульсу, он достал из кармана  гардеробный номерок. Почему не поиграть в занятного оригинала и, так сказать из милого чудачества, не обронить номерок прямо к ногам незнакомки? Мысль не из блестящих. Глупа и наивна. Но он должен познакомиться. Вот и все! Костя покрутил номерок в руке и примерился, стараясь проделать это так, чтобы выглядело случайностью.   
   
    - Константин, дорогой! Здравствуй!
    Костя обернулся, дернувшись от неожиданности, чем доставил огромное удовольствие лучезарно улыбающемуся Герману Тугарину, протягивающему руку для приветствия.   
    Здороваясь, Костя с тоской наблюдал, как девушки покидают зал. Он еле сдерживал себя, чтобы не ринуться вслед. Но сделать это не было никакой возможности.   
    Герман бульдожьей хваткий вцепился в его локоть, принимаясь с важностью излагать свое впечатление о выставке Корина, которую только что посетил.
    Наконец Костя почувствовал, что хватка Германа ослабела и, обрадованно высвободился, готовый распрощаться. Но тут за спиной он услышал мягкий возглас и, обернувшись, увидел подошедшую  ним Изольду Романовну.   
   
    - Здравствуй, Костенька! На Корина пришел?
    Костя вежливо поздоровался, сокрушенно сознавая, что отделаться только приветствием и сбежать будет с его стороны не совсем учтиво. Пришлось смириться с неизбежным и продолжить беседу, тем более что Изольда Романовна тут же горячо включилась в разговор.
    - Есть на свете простые понятия, - с чувством произнесла она. - Родина, национальная честь, национальные святыни...   
   
    Видно было, что она находится под сильным впечатлением от полотен Корина. Костю всегда восхищала эта уже не молодая, но все еще поразительно красивая женщина. Одетая скромно, но с большим вкусом, она как всегда была элегантна и женственна.   
    Среди разговора Герман, будто, между прочим, поинтересовался у Кости:
    - Опять под Ботаническим садом ходили?
    И получив в ответ подтверждение, посмеялся:
    - Ну и как? Удалось Самарину добыть сверкающие сокровища?   
    - Увы и ах! - с неохотой отмахнулся Костя. - Очередная авантюра.
          
    Он нетерпеливо переступил с ноги на ногу, давая понять, что спешит. Но Герман не торопился.
    - Самарин - везунчик...- как-то неопределенно протянул он.   
    Изольда Романовна улыбнулась и, кивнув головой, заметила:
    - Человек либо рождается с этим, либо нет, Самарин с этим родился. - Взглянув на часы, она торопливо добавила: - Герочка, нам пора!   
    Герман рассеянно взглянул на нее и снова обратился к Косте, с расспросами. Он всячески старался придать беспечность своему тону, но Костя видел, что Германа что-то серьезно беспокоит. Разговор затягивался не на шутку.
   
    "Что ему от меня надо?" - никак не мог понять Костя, мысленно продолжая поносить Германа всеми приходящими в голову ругательствами. И вдруг он чуть не присвистнул. Камень-знак! Это открытие изумило Костю. Ну, конечно же! Как ему это раньше не пришло в голову? Тугарин говорил о камне, и Сашка выронил тарелку. Герман, естественно, просек, что Сашка что-то знает о камне, и забеспокоился. И сейчас он хочет выведать, не наткнулись ли они в походе на камень-знак. 
   
    Сто тысяч "почему" взвихрились в Костиной голове. Почему этот камень так волнует Германа? Почему Сашка так усердно искал этот камень? Почему потом просил никому не говорить о находке?  И самое главное - почему, откуда Герман знает о камне?
    Над всей этой идиотской галиматьей можно было бы хорошо посмяться. Но Костя крепко призадумался. Не бред же все это, если, как бы это ни выглядело фантастично и чудовищно, но он сам видел этот камень. Сашка, тайно от остальных, подвел его и показал на торчащий из стены трапециевидный, похожий на головку крупного ключа камень.
   
    И самое поразительное, камень был испещрен непонятными знаками, о которых говорил Герман.  Что Герману известно о камне? Почему он так важен для него? Непостижимо! Ко всем так и оставшимся неразгаданными тайнам добавилась новая головоломка. Увлеченный своими мыслями, Костя напрочь отключился от общего разговора.
    - А искали ли вы всерьез? - теребил его за рукав Герман, похоже, спрашивая уже не в первый раз.
   
    - Они искали, - замедленно проговорила Изольда Романовна, с каким-то особенным беспокойством косясь на Германа.   
    - Пустая затея, - не сразу отозвался Костя, пытаясь пригладить свои взъерошенные мысли.
    Изольда Романовна снова взглянула на часы.
    - Герочка! Мы уже совсем опаздываем! - спохватилась она. - Костенька, извини! Всего доброго!
    Она поспешно потянула Германа к выходу, но он приостановился.   
    - Пожалуйста, не принимай мое желание предостеречь вас за запугивание. Я хочу лишь добра и по-прежнему готов помочь вам...
    Изольда Романовна решительно повернула его к выходу.   
   
    Раздумывая над разговором с Германом, Костя вошел в зал с картинами Корина и тотчас забыл обо всем. Дух захватывало от торжественного величия огромных полотен. У Кости даже холодок пробежал по коже. Осмотревшись, он медленно, подолгу останавливаясь у каждого полотна, пошел вдоль картин.      
    С них на него смотрели портреты всем известных людей и непривычных в сегодняшней жизни фигур мирян, священнослужителей. Иеромонахи, схимницы и схимники, калики перехожие, юродивые. Время все меняет. Ушел прежний мир, и вместе с ним навсегда ушли его люди.   
   
    Лавируя в густой толпе зрителей, Костя отошел подальше, чтобы полностью охватить огромное, потрясающее своей мощью и художественной силой полотно, которое называлось "Выход церкви на свой последний парад". Над ним Корин работал всю жизнь, но оно так и осталось незавершенным. Косте мгновенно припомнилась история создания этого полотна.   
   
    Весной 1925 года, когда верующая Москва, да и вся православная Россия хоронили патриарха Тихона, по бесконечным большим и малым дорогам к столице, к стенам Донского монастыря неожиданно  потекли полноводные людские реки. Тысячи и тысячи безмолвных и скорбных паломников потянулись к смертному одру своего патриарха-великомученика.
    Эта стихийная, могучая демонстрация народного духа Святой Руси, этот последний столь массовый исход верующих потрясли очевидцев. Запечатлеть уходящую в прошлое Русь с ее исчезающими образами, отмирающим укладом жизни, Корин замыслил как Реквием - "Покой вечный дай им, Господи" - песнь о былом, о прожитом, ушедшем.   
          
    Величественное и впечатляющее зрелище, изображенное на огромном полотне коринского Реквиема, полностью завладело Костей.   
    Идет торжественная служба в основном храме Отечества - Успенском соборе Московского Кремля. Ярко горит воск в многосвечии великолепных соборных паникадил. В зыбком тумане фимиама сумеречно блестит позолота иконостаса. Лики святых, озаренные дрожащим огнем свечей, безмолвно взирают на застывших в молитвенном предстоянии людей.   
         
    Плотную темную стену людской массы - мирян, монахов, нищих, юродивых - прорезает яркий золотоносный луч, в центре которого на покрытых пурпурным ковром ступенях собралось все высшее духовенство.
    Их переливающиеся наряды из парчи, бархата, шелка, сверкая золотом и драгоценными камнями, являли разительный контраст суровой бедности одежд их паствы.
    Но на невольный вопрос: "Что может связывать вместе этих столь разных людей?" тут же был явственно зрим совершенно четкий ответ: "Вера".   
   
    Святая вера, пылающая в глазах тех и других, единит их. И кажется, что само время не властно над непоколебимой верой и монолитным единением этих людей, но... Но дни их единения сочтены.
    И кто-то из них, еще сегодня стоящих рядом и поющих аллилуйю общей вере, уже завтра первым отречется от нее и с криком - "Распни!" - расчищая себе путь, громче всех славя Новую веру, ринется крушить свои прежние идеалы.   
   
    Равнодушных у картин Корина не было. Жаркие споры, горячие обсуждения выплеснулись и на страницы книги отзывов. Листая ее, Костя прочел:
    "Уходящая Русь. Неумолимый ход времени. Рано или поздно все гибнет в его беспощадном водовороте. Уходящая Русь... А дальше? Жизнь или смерть? Возрождение или забвение?"   
   
    Покидая зал, Костя задержался у картины, которая всегда заставляла его остановиться. Мудрая, старая игуменья, очень похожая не его умершую прабабушку, смотрела на Костю до жути живыми глазами. В них горела неистовая жажда жизни и неукротимая сила духа, так до боли знакомая и горько напоминающая о недавней утрате.   
     Вдруг веки игуменьи дрогнули, губы зашевелились, и Костя, не веря себе, услышал глухой, но внятный голос: "Отпущенный мне срок жизни закончился. Бессмертия нет. Все умирает, и человек тоже должен умереть - это закон природы. Живи - радуйся, мучайся, страдай, наслаждайся и люби. Любовь - это чудо, благодаря которому мы появляемся на свет. Ищи любовь, чтобы жить и возрождать жизнь!" Голос затих, будто и не звучал. Хрупкая старческая фигура на полотне была неподвижна и безмолвна.   
   
     Находясь под впечатлением от услышанного, Костя рассеянно огляделся. Сердце его подпрыгнуло от радости. У одной из картин стояли обе девушки и, как ни в чем не бывало, беззаботно болтали.
    Улучив момент, когда они разошлись к разным картинам, Костя поспешил к темноволосой, с которой ему заговорить было почему-то проще. Кривоножка Ира оказалась общительной, он легко с ней познакомился, а через нее и с Леной - так звали понравившуюся ему девушку.   
    Словоохотливая Ира говорила за всех, избавив не столь разговорчивых Костю и Лену от неловкости быстрого знакомства. Она сразу перешла на "ты" и весело трещала, хвастаясь тем, что по жизни она круглая отличница: золотая медалистка из Новосибирска, закончила с красным дипломом исторический факультет МГУ и сейчас учится в аспирантуре   
   
    Костя старательно занес в свою память номер Лениного домашнего телефона, который ему услужливо дала Ира.
    Лена тоже про себя отметила, что Костя мальчик симпатичный и вроде не нахал. Она всегда опасалась Ириных скорых знакомств, от которых потом не знала, как отделаться.
    Но этот новый Ирин знакомый чем-то понравился ей. Всю длинную дорогу домой в Медведково Лена невольно думала о нем, и он вставал перед ее глазами: высокий, тонкий, с копной русых волос, в свитере, свободно висящем на его широких плечах, в вытертых добела джинсах.
    "А мы чем-то внешне похожи...- она неожиданно рассмеялась. - Он такая же вешалка, как и я. Зовут его Костя... Запомним на всякий случай..."   
         
     Глава 29.   
    
     Костя раздумчиво покручивал в руке телефонную трубку. Вся неделя, после того, как он побывал на выставке Корина, была плотно занята работой, и у него никак не получалось позвонить Лене. А вчера и сегодня, сколько он ни звонит, у нее телефон не отвечает. Он уже собирался еще раз набрать ее номер, как телефон затрещал.
   
    - Когда дядя Женя возвращается из Германии? - услышал он нетерпеливый Сашкин голос.
    - Он же только вчера улетел, - удивился вопросу приятеля Костя.
    Недовольно попыхтев в трубку, Сашка досадливо проговорил:
    - Тут у меня неожиданный торг был. Большие деньги за одну картинку предлагают...
   
    - Шедевр мирового уровня? - со смехом поинтересовался Костя. - Похвастался бы, что за картинка?
    - В ней что-то есть... Не хочется пока продавать...- в голосе Сашки звучала неуверенность. - Хотел с дядей Женей посоветоваться...
   
    - Интригуешь! Нет бы, показать.
    - Приезжай, смотри! Рассказывать-то что. Слушай! - сменил он тему разговора. - Только что опять звонил этот козел Тугарин.
    - И что говорил?
   
    - Да снова кучу всякой фигни. О степени риска, о непредвиденных опасностях, о готовности оплатить все наши издержки на походы.
    Костя протяжно похмыкал.
    - Сдается мне, что ему все-таки что-то известно о камне-знаке... Зачем-то он ему очень нужен...
    
    Сашка разгоряченно перебил его.
    - Ни фига он не знает! Берет на пушку и все!
    Сказано это было с вызовом, но Костя уловил неуверенность в голосе приятеля. Он и сам никак не мог понять настойчивости Германа.
   
    - Ходят слухи, что он торгуется с американцами о какой-то Картине, спрятанной под землей...- заметил Костя. - Неплохо бы выведать, что ему известно об этом камне... Герман не из тех, кто будет предлагать деньги за так. Что-то тут есть... Что-то его зацепило... Помнишь, он говорил про затейливые отметины на камне? Интересно, что он имел в виду?
   
    - Врет он все! Он слышал звон, да не знает, где он! Это он к нам подбирается! - резко произнес Сашка и, немного помолчав, как-то неопределенно протянул: - А, пожалуй, надо спросить у него про эти отметины… Получить с него денежки было бы очень неплохо...
     - Разве ты не процветаешь? – смеясь, съязвил Костя. - Ты же вовсю творишь!
   
    Он знал, что Сашка действительно очень много рисует. Что он просто не может не рисовать. Рисовать для него такая же потребность, как дышать. Он знал, что Сашкины картины неплохо продаются. Но Костя также знал и то, что Сашка натура широкая, и деньги у него не задерживаются.

   Да и качественные краски, и материалы, которые приходилось покупать из-под полы, тоже требовали больших расходов. Так что вопрос денег для Сашки всегда был острым.
    Костина колкость не обидела приятеля. Обмен ими был у них в ходу, как и постоянная забава меряться силой и ловкостью, равно как и без конца разыгрывать друг друга.

   И Сашка не замедлил задиристо отозваться:
    - Ты еще покусаешь локоточки, что фирмачом заделался. В газетах обещают скорый приход новых русских меценатов с тугими кошельками. Пишут, что они вот-вот начнут давать выгодные заказы и закупать картины прямо на корню в мастерских художников.
   
    - Это что! - в тон ему подстроился Костя. - Собственными ушами слышал, как по телевизору обещали появление на днях новых Третьяковых, которые на свои честно сколоченные миллионы отгрохают крупнейший в мире Музей современного искусства, чтобы приобщать массы к твоим шедеврам.
   
    Сашка крепко выругался. Это было пределом мечтаний.
    - А куда богатеям еще-то деньги девать! Так хоть имя останется на мраморной досочке при входе в музей. Люди видеть будут и помнить. На кладбище-то кто потащится на его мраморную усыпальницу глядеть. Ничего, вот найдем сокровища, такой музей отгрохаем, класс! Закачаешься! Ну, ладненько! - вдруг заторопился он. - Пока.
    - Пока. - ответил Костя.
   
    Сашка положил трубку телефона и откинулся на подушки своей обширной оттоманки. Неожиданно удавшаяся картинка стояла перед глазами. Наконец-то, как ему кажется, что-то получилось... Вроде такая простая... Воздух и свет... Призрачный и реальный... Все как-то необъяснимо хорошо сложилось в этой картинке.
   
    Он писал ее почти год. То неистово, сутками, запираясь от всех в своей мастерской, не отрываясь, увлекаясь, зарастая щетиной, не замечая усталости и голода. То забрасывал, задвигал подальше, желая забыть навсегда. Но она начинала являться во сне и наяву, преследовать, изводить, и он опять возвращался к ней, доставал, доделывал, переделывал. Сколько мук и страданий пережил он с ней. Пожалуй, ни с одной женщиной не доводилось ему испытывать ничего подобного.
   
    В конце концов, Судьбе, видно, надоело водить его за нос. Он смог-таки ухватить перо жар-птицы. Золотое перо! Как огонь светится! Картинка пробирала до костей. Многое из того, что хотелось, чудным образом сошлось в ней. И вот был торг. Предлагают живые деньги, и немалые. Соблазн продать ее искушал Сашку. Ведь дают доллары, и много.   
       
     Глава 30.      
    
     Прошла неделя после телефонного разговора Сашки с Костей. Еще одна неделя короткого последнего зимнего месяца февраля. Ничего примечательного за эту неделю не случилось. Но вот наступило воскресенье. Утром у Сашки зазвонил телефон. Он снял трубку.   
    - Привет! - раздался хрипловатый, слегка заплетающийся голос Моджахеда. Сашка понял, что тот пребывает в легком подпитии.
    - Привет! - усмехнувшись, отозвался он. - Ты что, уже успел поднабраться? Везет же некоторым!
   
    - Слегка, - засмеялся Моджахед. - Тут у нас мероприятие было... Я же кооператором заделался.   
    - А Кентавр? - удивленно спросил Сашка. - Как же он без охраны?
   
    - Надоело, - резко отрезал Моджахед и крепко ругнулся. - Зациклился на корнях, остолоп. Сколько ни пытался вдолбить ему: "Забудь про корни! Опасно это становится!" Все попусту. Если ему себя не жалко, пожалел бы жену и сынишку.   
    - Ты это серьезно? - недоверчиво спросил Сашка.
    - Я не шучу, - жестко произнес Моджахед. - Сам знаешь, что бывает, когда дело пахнет большими деньгами. - Он сменил тон на хвастливо-довольный. - На днях мы свою мини-пекарню открываем. Деньги пусть будут маленькие - но честные.
   
    - ОБХСС не боитесь? - живо подначил Сашка.   
    - Перед любым ОБХСС мы чисты, как слеза, - пренебрежительно произнес Моджахед. - И потом, мы же замкнуты на свою ассоциацию воинов-афганцев. ОБХСС к нам не суется.
    - Ну, скоро разжиреешь! - чистосердечно позавидовал Сашка.   
    - Я и звоню похвастаться. Однокомнатную квартиру приобрел. На следующей неделе перебираюсь, - самодовольно хохотнул Моджахед. - Теперь у меня своя хата, - посмеиваясь, хвалился он, с трудом сдерживая рвущуюся наружу горделивую радость.   
   
    - Ну, здорово! А не поторопился? - поддразнил его Сашка. - Горбачев обещал к 2000-му году каждой семье по отдельной квартире. Вот вы бы с матерью и выбрались из коммуналки за бесплатно...
     Моджахед язвительно хмыкнул.
    - Щас... Вранье дерьмовое. У каждой пташки свои замашки. Хрущев обещал, что в 1980 году советские люди будут жить при коммунизме.   
         
    - Стало быть, ты меня на новоселье приглашаешь. Я правильно понял?
    - К 2000-му году у меня все будет! И все свое! Весь джентльменский набор: квартира, машина, дача, - уверенно проговорил Моджахед. - А новоселье - нет вопросов. Аккурат в День Советской Армии. Это следующая суббота. Ну, ладно! Бывай здоров!   
    - Пока,- попрощался Сашка.
         
    Едва он успел опустить трубку, как телефон вновь громко затрещал.
    - Привет, - пропел в трубке до боли знакомый голос.
    От внезапного волнения у Сашки пересохло в горле. Сбылись его самые отчаянные надежды. Звонила Анжелика.   
    - Привет, - не сразу пришел он в себя.
    - Может, встретимся? - лукаво спросила она, будто и не было между ними никакой размолвки.
    - Ты где? - обрадованно воскликнул Сашка.
    Из трубки до него доносился шум улицы.   
          
    - Я на машине случайно оказалась у метро Проспект Мира - кольцевая, - голос Анжелики приобрел капризно-брезгливые нотки. - Здесь какой-то идиотский закоулок. Но только в этом маразматическом старье оказался работающий телефон-автомат...
    - От метро - вправо, влево? - перебил ее Сашка.
    Анжелика на секундочку замолчала, затем, озорно посмеиваясь, принялась обрисовывать свое местонахождение.   
   
    - Понял! - воскликнул Сашка. - Засекай, не пройдет и пяти минут, как я буду там! А пока не двигайся с места, а то заблудишься! - шутливо припугнул он ее.
    Запутанные дворы округи были ему известны, как свои пять пальцев. Он сразу вычислил, где она смогла найти телефонную будку и, тщательно прифрантившись, устремился туда.   
         
    Повесив трубку на рычаг таксофона, Анжелика радостно подпрыгнула.
    Редкостная везуха! Сердце ее отчаянно колотилось. Взглянув на свои золотые, украшенные бриллиантовой россыпью, часики - подарок Советника Президента на свадьбу, - она, смеясь, засекла время. Одиннадцать часов. Классно повезло! Сашка оказался дома. И он, вне всякого сомнения, по-прежнему от неё без ума. Это она сразу поняла, как только услышала в трубке его голос. Скорей бы его увидеть! Скорей бы осуществить свою задумку.          
   
    - «Вчерашний день - не сегодняшний. На мягких подушках не въедешь в вечность», - переполненная радостным возбуждением громко запела она, танцующей походкой возвращаясь к своему сверкающему в морозном воздухе серебристому "Фольксвагену".
    Советник Президента глубоко порядочный человек. Он ее балует и все ей прощает. Но кто виноват, если он не может понять ее сокровенной мечты?!   
    - Золотко! - твердит он. - Рок-музыка - это грязная музыка, музыка хулиганских подворотен. Ее играет всякая шпана. Я не хочу краснеть за свою жену. И поставим на этом точку.
         
    Вот так-то! И переубеждать его без толку. Красиво подведенные глаза Анжелики воинственно заблестели. Она вылезет из кожи, но станет Самариной. С Сашкой все будет много проще. Мысли неудержимо неслись вперед. В будущее. Скорей бы выйти за Сашку замуж! Она не остановиться ни перед чем! Она своего добьется!
    - Черт возьми, да где же Сашка!   
         
    Она метнула нетерпеливый взгляд на подворотню и обмерла. В ее темном проеме, широко расставив длинные мускулистые ноги, туго обтянутые темными джинсами, стоял Сашка.
    Лицо его раскраснелось. Глаза сияли неподдельным восторгом. На нем был ее любимый свитер и ее любимый умопомрачительный шарф, как всегда по-пижонски лихо переброшенный через плечо. Буйные каштановые кудри трепал ветер. Сашка пристально смотрел на нее, и Анжелика неожиданно растерялась.   
   
    - Ты что на меня так смотришь?
    Стремительно сорвавшись с места, Сашка крепко сжал ее в своих объятьях, осыпая нескончаемыми поцелуями.
    - Прости меня, дурака, за ссору! - раскатисто хохоча, кричал он. - Самая милая, самая красивая, самая потрясная на всей земле!   
    Анжелика радостно прижалась к нему, дергая рукой дверцу машины. Душа ее ликовала. Сейчас в машине она остановит Сашку, и все будет так, как она задумала. В разгоряченном желанием мозгу четко стучала твердая мысль: "Сначала он должен сделать мне предложение, и только тогда..."
         
    Захлестываемый безудержным счастьем Сашка дал волю неуемным, жадным, жарким ласкам. Невообразимое блаженство охватило Анжелику и, опустившись на сидение, она, не в силах совладать с собой, отдалась неодолимой и неистовой страсти Сашкиного желания.   
    Наконец, тяжело дыша, она освободилась из его объятий.
    - Чумовой! Ты просто нахал! Что ты сделал с моими колготками?!
    - Не сдержался,- конфузливо оправдывался счастливый Сашка. - Бешено хотел тебя.
    - Где мне теперь приводить себя в порядок? - капризно надула губки Анжелика.   
   
    Сашка радостно прижал ее к себе.
    - Какие проблемы. Едем ко мне. Это рядом.
    Он сел за руль, свернул в одну подворотню, потом в другую. Анжелика сидела, прижавшись щекой к его плечу.  Перестав осыпать Сашку благодарными поцелуями и поостыв, она дико разозлилась на себя: "Идиотка! Ну и лажанулась. Изголодавшаяся стерва. Обрадовалась. Думай теперь, думай! Как его завлекать? Чем заманивать?"   
          
    Воткнув радиатор машины в облупленную стену своего флигеля, Сашка несколько раз нежно коснулся разгоряченными губами волос, щек, губ Анжелики.
    - Вот мы и приехали! - восторженно воскликнул он, помогая  Анжелике выбраться из машины. 
    Она с любопытством принялась разглядывать довольно обширный двор, окруженный давно не видевшими ремонта, но явно знавшими когда-то лучшие времена разнообразными тесно стоящими строениями.
    - Ну как, впечатляет? - в голосе Сашки звучала неподдельная гордость.  Лицо его сияло от удовольствия.
   
    Анжелика скривила губы и удивленно посмотрела на него.
    - Ты здесь живешь? - с нескрываемым разочарованием протянула она.
    Сашка, ничуть не смутившись тоном ее голоса, с громким пафосом произнес:   
    - Перед тобой чудом уцелевший островок седой старины! Ты слышишь шепот веков? Здесь столько всего интересного!
   
        Разгоряченный, возбужденный ее близостью, он радостно поцеловал Анжелику в лоб, нос, щеки и снова крепко обнял, направляя  к крыльцу своего флигеля.
   
    - Не дергай меня хотя бы минуточку! - обрадованно воскликнула Анжелика, жмурясь от удовольствия.   
    Настроение ее взлетело вверх. Она воспрянула духом. Не все еще потеряно, и кто знает... оно может быть все и к лучшему. Азартные чертики запрыгали в ее глазах. Но вдруг она всполошилась.
    - А не угонят? - опасливо покосилась она на свой «Фольксваген» и на многоподъездный жилой дом, громадой возвышающийся над всем двором.   
    - Могут и угнать, - озорно подзавел ее Сашка.  Но, увидев нешуточный испуг в ее глазах, тут же успокоил.
   
    - Не бойся! Вон, видишь балкон с толстыми балясинами. Там пока еще живет Моджахед. У него есть мощный бинокль и настоящий огнемет, - с явным удовольствием накручивал Сашка. - Ты свистни, и он встанет почетным караулом у твоего авто.   
    - А почему - пока живет? - подняла красивые брови Анжелика, пропустив мимо ушей Сашкины навороты.
          
    - Потому что Моджахед купил себе квартиру, - важно изрек Сашка.
    - Купил квартиру? - звонким голосом переспросила Анжелика. - Вот новость.   
    Под Сашкин коротенький пересказ разговора с Моджахедом, они взошли на крыльцо флигеля.
    - Седая старина! - Насмешливо скривив губы, Анжелика постучала каблучком по истертым, потрескавшимся от времени каменным ступеням.
    - Не задирайся, - вступился за свои владения Сашка. - Раньше, говорят, на этом крыльце и каменные львы были. Нет, серьезно! Легенды о нашем дворе можно рассказывать часами. Одна таинственней другой.   
   
    Он открыл двери парадного, пропуская Анжелику вперед. Поднявшись по невысокой мраморной лестнице, они пересекли довольно просторный холл и, недолго постояв у двери, пока Сашка возился с замками, вошли в квартиру Самариных.   
    Тщательно вытерев ноги о маленький коврик в тесной прихожей, Анжелика с торопливой небрежностью сбросила на руки Сашке свою шубку и быстро вошла в комнату. Глаза ее округлились. Она с удивлением переводила взгляд с одного предмета на другой. Вся обстановка комнаты поразительно напоминала старую, еще дореволюционную фотографию, которая осталась от Крестной.
   
    Если бы не телевизор с видеомагнитофоном и двухкассетником, да современные картины, сплошняком покрывающие стены, трудно было бы поверить, что за окнами конец 20-го века. Все до странности было таким же, как на той старинной фотографии: кабинетный рояль, тяжелые портьеры, подхваченные толстыми шелковыми шнурами, диван и кресла, обтянутые тисненым бархатом, громоздкий резной буфет, уставленный старомодным фарфором и хрусталем.
   
    Даже камин был в этой комнате. Сердце Анжелики вдруг сжалось. Что-то упрятанное глубоко на дне памяти шевельнулось, будоража в ней какие-то неведомые, неизъяснимые чувства. Надо будет как-нибудь еще раз посмотреть ту старую фотографию, подумалось вдруг ей.
    - Освоилась с моим жильем? - спросил вошедший Сашка.
    Анжелика никак не могла отделаться от ощущения нереальности всего происходящего.   
   
    - А камин-то у тебя настоящий? - спросила она.
    - Потрясный, верно? Он между прочим, стариннейший, - с особым значением в голосе произнес Сашка. - Предание гласит, что в стародавние времена на месте нашего двора была богатейшая усадьба, - оседлав своего любимого конька, разгоряченно понесся он. - Сдается мне, что камин имеет к ней какое-то отношение. В нем есть какая-то тайна. Никогда не забуду, как в детстве...
   
    - Ты про меня-то не забыл? - капризно прервала его Анжелика. - Где у тебя можно привести себя в порядок?
    - Я тебе обязательно расскажу про жуткую тайну нашего двора, - с жаром пообещал Сашка, показывая ей, где что.   
    Закрывшись в ванной, Анжелика с волнением взглянула на себя в небольшое настенное зеркало.
     - Выше нос! - подбадривала она себя, намыливая руки и лицо, подставляя  их под струю воды, растирая  полотенцем, затем раскрывая косметичку и вынимая из нее пудреницу и губную помаду. - Да не пройдет и получаса, как Сашка запросит моей руки и сердца. А вот и я! – радостно впорхнув  в комнату, - воскликнула она и тут же замерла от восторга: - Ух ты! Нормально! Вот это по кайфу!   
            
     Украшенный стройными витыми свечами, плотно уставленный в два этажа едой и выпивкой, легкий сервировочный столик на колесиках смотрелся красиво и аппетитно. В нос тотчас ударил пряный запах разносолов, а в глаза бросились толстые куски наспех нарезанного мяса.
     - Умираю от голода! - Анжелика восторженно облизнула кончиком языка ярко накрашенные губки.   
     - Налегай, не стесняйся. Извини, что на скорую руку, - говорил Сашка, с удовольствием глядя, как Анжелика со вкусом укладывает на большой кусок хлеба толстый кусок мяса.
      
     Он зажег свечи и разлил по рюмкам сверкающую как рубин жидкость.
     - Наша фирменная - "Самаринка". Ее моя мама готовит. Огурчики, помидорчики, грибочки - это я сам в банки закатываю. Обожаю это дело! - домовито хвалился Сашка, нагружая ими тарелку Анжелики. - Попробовала? Да! Ну и как?!   
     - Балдеж! - еле проговорила полным ртом Анжелика, укладывая на следующий кусок хлеба новый кусок мяса.
      
     - Ну что, за нашу встречу! - поднял рюмку Сашка.
     Он чокнул о край ее рюмки своей и они выпили. Анжелика жутко сморщилась от неожиданной крепости "Самаринки".
    - Водочка что надо! - восхищенно проговорила она.
    - То-то! - расцвел улыбкой Сашка, будто выиграл крупное пари.   
    Они дружно и весело рассмеялись. Анжелика проказливо высунула язык, дразня Сашку. Губы ее блестели. Тонкая синяя жилка под нежной кожей чуть ниже шеи стремительно билась, притягивая Сашкин взгляд, радостно подмеченный Анжеликой, обнадеживающий ее в успехе  задумки.
    Сашка мягко опустил ладони ей на плечи, привлекая к себе. Анжелика озорно передернула плечиками, сбрасывая его руки, и стремительно подскочила из кресла. На ходу одергивая юбочку и кофточку, она подошла к камину и включила стоящий там двухкассетник.
   
    - Балдежный уик-энд! У камина, при свечах. Что мы сидим как пни?! - Поигрывая узкими бедрами, она подошла к Сашке и потянула его из кресла. - Давай побесимся!   
    Сашка крепко прижал ее к себе и стремительно закружил под несущуюся музыку.
    - Сейчас ввинтимся штопором в пол и рухнем прямо в сундуки, набитые несметными сокровищами. Ты когда-нибудь занималась любовью на груде злата и драгоценных камней?
    - Колко, наверное, - поежилась Анжелика.   
    Сашка раскатисто расхохотался.
               
    - В детстве, -  принялся увлеченно рассказывать он. - Одна добрая старушка, живая летопись нашего двора, рассказывала нам много  историй о тайнах здешних подземелий...
    Рассказывая, Сашка бешено кружил Анжелику по комнате. Она радостно прижималась к нему, приятно ощущая на своей спине его горячую широкую ладонь.
    "Сашка большой фантазер и шалопай, - размышляла она. - Но с мозгами у него все в порядке. Конечно, он крепко задвинут в живопись и повернут на своих подземельях. Родители его запустили. Вот в чем беда. Единственное позднее чадо. Для них он любой хорош, лишь бы был. А парень он нормальный. Его только направить, подпихнуть, дать проявиться... Когда он станет моим мужем..."    
      
    Сашка все сильнее раскручивал ее под грохочущую музыку.
    - Сейчас упаду! - закричала закружившаяся Анжелика.   
    Сашка затормозил у кресла, и раскрасневшаяся Анжелика рухнула в него. Сашка склонился к ней. Глаза его горели нескрываемым желанием.
    - Почему бы нам еще чуть-чуть не пошалить и не заняться любовью?
        - Нет, нет! - воскликнула она. - Ты еще не рассказал обещанную жуткую тайну своего двора.
     Сашка рассмеялся.
     - Ну, ладно. Слушай, - он заговорщически посмотрел на нее. - Дело в том, что в нашем дворе живет настоящее привидение...   
     Губы Анжелики скривила скептическая усмешка.
     - Настоящее... Что, в этой древней усадьбе кого-то укокошили, и его призрак до сих пор бродит по вашему двору в белом саване?
   
     - Нет! Седую старину и древнюю усадьбу на время забудем. Современная история намного любопытней, - заверил ее Сашка. - И странность ее вот в чем. В начале нашего века хозяева этого флигеля вернулись из-за границы и навезли множество ценных вещей.
     Но после революции, когда представители новой власти пришли экспроприировать имущество, флигель оказался пустым.  Никаких ценных вещей…Забрали только хозяев...
    
     - Это тебе ваша дворовая ведьмочка поведала? - насмешливо спросила Анжелика.
     - Да. Бабулька уверяла, что никто ничего из флигеля не выносил и не вывозил. Занятно, верно? Куда-то ж все это подевалось? Она божилась, что все богатство упрятано где-то здесь, в нашем дворе.   
    - И ты в это веришь?
    - Слушай дальше. Незадолго до моего рождения в нашем дворе случился кошмарный пожар, памятный всем старожилам. Страсти об этом пожаре любят рассказывать и сегодня, переплетая были с небылицами. После того жуткого пожара и заговорили о привидении...
         
    - Что, его кто-то видел?- насмешливо перебила его Анжелика.   
    Сашка хмыкнул.
    - Видел... Да все живущие в нашем дворе его по временам не только видят, но и слышат, как оно стонет...
    - Ну, ты загнул! - вытаращилась на него Анжелика и прыснула.
    - Не смейся. Молва утверждает, что это никак не успокоится призрак последнего хозяина флигеля. Ходили слухи, что после войны один из хозяйских сыновей время от времени стал появляться во дворе. Что-то его сюда тянуло. Зачем-то он наведывался.
          
    Накануне пожара его видели во дворе, он был в полном здравии. Постаревший, но бодренький. А после пожара - пропал, и никто  его больше никогда не видел. Вот и поговаривают, будто это он стонет, ищет, кому поведать историю своей внезапной кончины, а может, и еще что... Как знать?   
    Сашка ликующе взглянул на Анжелику.
    - К тому же наш призрак еще и светится! И это свечение, как утверждают знающие люди, исходит от тех несметных богатств, что сокрыты где-то тут под двором. Каково?!
          
    Анжелика от этих слов внутренне вздрогнула. Клад! Господи! Ведь, если этот клад действительно существует, то все проблемы решились бы автоматически. Глаза ее вспыхнули азартом.  Нужно как можно скорей найти этот клад!   
    - Почему вы ходите под землей от случая к случаю?! Наобум, бессистемно! - огорошила Сашку своим напором  Анжелика - Надо немедленно прочесать все подземелья в округе. Не на пятый, так на десятый раз вы обязательно натолкнетесь на этот клад. Это же не иголка в стоге сена, если ты говоришь - там несметные богатства!
   
    Сашка от души расхохотался.
    - Миленькая, мы не такие шустрые, как ты. Подземелья - это непролазные дебри. По ним не пробежишься. Это тысячи ходов, лабиринтов, тупиков на многочисленных уровнях со старыми завалами и новыми нагромождениями. Это зловонные топи,  заполненные вязкой жижей, которая блестит как твердый асфальт. А только наступи - и потонешь, как ложка в кастрюле с киселем.
    Есть еще потайные ловушки, каменные мешки, заглатывающие ниши, готовые вмиг замуровать заживо и бесследно. Я уж не говорю о таких мелочах, как тамошняя флора и фауна...
   
    Анжелика не могла слушать его спокойно. Ее лихорадило.
    - Сашенька, было бы желание!
    Сашка мягко перетянул Анжелику к себе на колени.
    - Ты чудо. Если бы ты знала, как я мучился без тебя, - глухим голосом проговорил он, принимаясь ласкать её.    
    Анжелика была счастлива.  Но как бы ей не хотелось сразу покориться его ласкам, задуманная цель не позволяла этого. Сашка все исступленнее, все требовательней ласкал ее          
   - Я больше не могу без тебя...- глухо проговорил он. - Давай поженимся... Роди мне ребенка...
         
    На миг Анжелика почувствовала себя победительницей. Вот... Он сказал то, что она все время ожидала от него услышать. Но радость мгновенно сошла на нет. Сказал... Но как-то не так...   
    - Какого ребенка?! Ты с ума сошел...
    - А кто тому виной! - с мальчишеской непосредственностью взглянул на нее Сашка, чем еще больше вывел Анжелику из себя.
          
    - Бред какой-то... Кто заводит детей в наше время? - Анжелика подскочила как ужаленная. - Ты чокнутый! Какие дети без денег! - пыталась вразумить она Сашку.
    - Ну что ты заводишься, - примирительно проговорил он. – Будут дети и деньги появятся...
    - Деньги не дети! - взорвалась Анжелика. - Откуда им появиться? Ты же ничего не делаешь! Ты только рисуешь и фантазируешь!   
   
    Она обезумела. У нее потемнело в глазах. Все рушилось!            Шумная перепалка становилась все ожесточеннее и ожесточеннее. Вскинувшись на дыбы, они разили друг друга словами, точно стальными клинками. Каждый боролся за свою правду и готов был стоять насмерть.
    - За деньги я буду иметь все! - с вызовом выкрикнула Анжелика.   
    Сашка не уступал.
    - Если бы...- с едкой насмешкой парировал он. - Ни фига подобного! Ни дара Божьего,  ни удачи, ни за какие деньги не купишь. А без них, лапочка, не видать тебе своей возмечтанной славы!
         
     - Я ненавижу тебя! - со слезами отчаянной злости кричала Анжелика. - Художник! Пижон! Для него деньги не важны!   
     Сашка вдруг вспомнил.
     -Деньги... Мне тут за одну картинку мешок баксов предлагают. Не веришь?
     Анжелика, разумеется, не верила. Разве можно его мазней заработать что-то существенное.
     - Тебе - мешок баксов?! Ха-ха! Ври, да не завирайся!
     - Честное слово. Ты знаешь, она не давалась мне как клад...- принялся рассказывать Сашка о своей картинке.
         
     Анжелика застонала. Это было невыносимо. Это было крушением всех надежд. Всех надежд, которые она возлагала на Сашку. Бешенство охватило ее.  Она должна немедленно отплатить ему за все свои унижения. За все его издевательства над ней, над ее заветной мечтой.   
     - Ты жалкий пачкунишка! - взвизгнула Анжелика. Через какие-то 2-3 года тебе будет 30 лет! А какой от тебя толк! Чего ты добился в жизни? С тобой хорошо бабам в постели! Но больше, больше ты ни на что не годишься!
   
     Сашка еле сдерживал себя. Он стоял, стиснув зубы. Но он твердо решил, что не позволит спровоцировать себя на повторение новогоднего скандала. Он дал зарок и сдержит его.   
     - Ты еще пожалеешь! - кричала в истерике Анжелика. - Ты еще пожалеешь! Я отомщу тебе! Отомщу за все! Ты еще меня вспомнишь!
    Изо всех сил сдерживая рыдания, она схватила свою шубку и пулей вылетела на улицу. Сашка вышел за ней на крыльцо. Он стоял, злясь на себя и на нее. Колючий снег бил в лицо. Сашка ненавидел ее за оскорбления и в то же время чувствовал, что любит ее сейчас как никогда. Неужели между ними вот так все кончится? Вот она еще рядом с ним - красивая, манящая, как никогда возбуждающая желание. Как и чем он может удержать ее?   
    - Тебя отвезти?
         
    Анжелика собрала все силы в комок и уничтожающе взглянула на него.
    - Обойдусь! - Стремительно отвернувшись, чтобы он не видел хлынувших из глаз слез, она с деланным безразличием махнула рукой: - Прощай! -    И стукнув дверцей, рывком дернула машину с места.   
    Сашка исподлобья глядел вслед отъезжающей машине. "Все правильно, - с отчаянием думал он. - Разве могло быть иначе? Кто я? И что я? Почему она должна бросить Советника Президента и выбрать меня? Меня - бездельника и морального калеку. Ну, получилась у меня удачная картинка, ну, поймал я в ней что-то свое. Ну, сулят за это большие деньги... А дальше-то что? Нашел что-то новое, сиди, отрабатывай, а не забивай себе голову черт-те чем."
     И хотя Сашка уже давно взял за правило сохранять с женщинами легкие, ни к чему не обязывающие отношения, сейчас ему было больно и горько. 
            
    Глава 31.   
   
    Свернув за угол, Анжелика остановила "Фольксваген" и, дав волю отчаянию, разрыдалась. Слезы лились неудержимым потоком. Ей было бесконечно жаль себя. Ну почему, почему так чудовищно несправедлива к ней Судьба?! Гнев и досада душили ее. Нестерпимо хотелось отомстить Сашке. Отомстить немедленно и беспощадно.

    Но единственный верный способ отмстить ему по-настоящему - это не мешкая добыть сокровища. А как? Как это сделать?! Кому можно довериться полностью и без опаски? Анжелика крепко задумалась, уставившись в запорошенное снегом лобовое стекло.
   
    И вдруг ее осенила догадка. Она обрадованно выпрямилась и вытерла насухо слезы. Унынье как ветром сдуло. Она весело рассмеялась. Ну, ясное же дело, Моджахед! Он тоже родился и вырос в этом дворе и не хуже Сашки знает все эти легенды и эти подземелья. И он не болтун и не пижон. Деньги ему - ох, как нужны! Он никогда не скрывал это. И самое главное - это она знала точно - Моджахед безумно влюблен в нее, а значит... Главное, чтобы он сейчас был дома.
   
    Анжелика взглянула на часики. Хорошее предзнаменование подсказалось само, и она, не медля, завела машину. Анжелика верила в приметы. Если она успеет до 11часов набрать номер телефона Моджахеда, ей непременно повезет. В 11 утра Сашка оказался дома, стало быть, 11 для нее сегодня число счастливое, и в 11 вечера Моджахед непременно тоже будет дома. Только бы успеть.

    Все эти соображения с лихорадочной быстротой неслись в ее голове, пока послушный "Фольксваген", повинуясь ей, стремительно летел по московским магистралям. Провидение благоволило к неуемной Анжелике, ангел-хранитель берег ее, и, несмотря на все перипетии бурного воскресного дня, она благополучно добралась до своего дома в Крылатском.
    Было без пяти минут одиннадцать, когда Анжелика влетела в свою темную, пустую квартиру и, не снимая шубки, щелкнув выключателем, кинулась к телефону.
   
    - Моджахед должен быть дома! Только бы он был дома! - как заклинание твердила она, набирая номер его телефона и плотно усаживаясь в глубокое кресло.
    Трубка гудела невыносимо долго, пока в ней наконец не раздался заспанный голос Моджахеда. Не поздоровавшись и не дав ему поздороваться, безумно обрадованная Анжелика закричала:
   
    - Моджахедик, счастье мое! Какая удача, что ты дома! Действовать нужно сейчас же! Что тебе известно о кладе под твоим двором? А?! Как ты смотришь на то, чтобы добыть его? Мы бы огребли кучу денег! Что скажешь?
    Разгоряченная Анжелика подскочила из кресла и, сбросив на пол шубку, снова прильнула к трубке в надежде услышать бурную реакцию. Но Моджахед молчал.

    Раздосадованная его затянувшимся молчанием и зная, что заставить молчуна Моджахеда разговориться можно только употребив упорство и старание, она вновь плотно обосновалась в кресле и затараторила с умноженной энергией:
    - Моджахедик, миленький! Ты можешь надо мной смеяться, но поверь - клад прямо под тобой. Под твоим двором лежат сумасшедшие деньги, и мы добудем их элементарно. Представляешь, как мы обогатимся! И все наши дела пойдут просто замечательно. Ну что?!
   
    Темное от въевшегося загара лицо Моджахеда расплылось в улыбке. Он крепко спал, когда раздался звонок, и сейчас, вслушиваясь в разгоряченное дыхание Анжелики, он так реально ощутил дразнящую близость ее тела, что взмок от пота. Посмявшись над собой, Моджахед с готовностью прохрипел:
   
    - Зубки, я к твоим услугам по первому требованию.
    Анжелика недовольно скривилась. Она терпеть не могла этого ласкательного прозвища, которое придумал Моджахед. Но сейчас было не до капризов.
    - Моджахедик! Нельзя терять ни минуты! Мы должны опередить всех!
   
    Она торопливо принялась рассказывать о разговоре с Сашкой. Слушая ее напористую трескотню, Моджахед насторожился. Он поднялся с кушетки, подошел к окну и, поглядев на Сашкин флигель, крепко выругал в душе Самарина за его безудержную болтовню о загадках подземелий. Как только Анжелика умолкла, Моджахед, добродушно посмеиваясь, проронил:
   
    - Выкинь ты эту муру из своей головушки. Все это глупости и сказки.
    - Почему? - досадливо вскинулась Анжелика.
    Насмешливое безразличие Моджахеда к тому, что она говорила, его безучастность взбесили ее. Сдерживая себя, чтобы не вспылить, Анжелика дробно забарабанила длинными холеными ноготками по изящному телефонному столику.
   
    - Моджахед! Я просто тебя не узнаю! Придумай что-нибудь! Ты что, спишь? Очнись! - капризно вскрикнула она. - Пойми же, будет ужасно обидно, если эти несметные сокровища достанутся не нам. Неуже...
    Хриплый, пугающе-чужой возглас Моджахеда оборвал ее на полуслове.
   
    - Не дури! Нет там никакого клада! Поняла? Забудь о нем! Болтовня об этих подземельях может стоить тебе жизни.
    На мгновение Анжелика опешила, но лишь на мгновенье.
    - Ага! - торжествующе выкрикнула она. - Значит сокровища там!
    Моджахед зло ругнулся себе под нос, а вслух с усмешкой проворчал:
    - Не туда целишься. Ты только что была у Самарина. Этот мастер красиво болтать...
   
    Анжелика не дала ему договорить.
    - С Самариным я разберусь сама! - рассерженно бросила она и занозисто воткнула: - Клады на дороге не валяются. Или для тебя сокровища такая мелочь, что и мараться не стоит? Чего ты боишься?
   
    Анжелика прикусила язык, испугавшись, что перегнула палку. Ей совсем не хотелось терять надежного и верного Моджахеда, и она поторопилась сменить тон на обиженно-просительный:
    - Моджахедик! Упрямый ты мой человечек! Нам с тобой нужны деньги. Ведь так?!
   
    - Да ничего я не боюсь, - досадливо огрызнулся Моджахед. - И не ори, пожалуйста. Не будь самоуверенной дурой. - Его сухой глуховатый голос дрогнул. - Зубки! Ты для меня не посторонний человек. Будь осторожна...
    Неуступчивость Моджахеда, а больше всего закравшееся подозрение, что он от нее что-то скрывает, взбесили Анжелику до крайности.
    - Сашка - болтун, но он не трус! - выкрикнула она.
   
    Моджахед сдержанно хмыкнул.
    - Ясное дело - супермен. Выходи за него замуж. Или не берет? - не удержался он от едкого смешка. - Этот красавец уже сегодня мог бы сделать тебя миллионершей. И клад искать не надо. Продашь его картинку и обогатишься.
    Анжелика застыла с открытым ртом. До нее дошел смысл слов о Сашкиной картинке. Оказывается, Самарин не врал. Это было так неожиданно, что, оглушенная, она едва слышала голос Моджахеда.
   
    - Зубки! - мягко и убеждающее говорил он. - Потерпи, пожалуйста. Потерпи совсем немного. Мои дела налаживаются. Шанс на удачу у меня есть. Поверь мне, все будет нормально. Никогда, слышишь, никогда и ни с кем не говори об этих подземельях. Обещаешь?
    - Обещаю! - со всей искренней правдивостью заверила его Анжелика.
   
    Голова ее уже была занята совсем не подземельями, и ей не терпелось поскорее закруглить разговор с Моджахедом, который продолжал говорить:
    - Жду тебя в субботу, 23-го к себе. Соберемся все вместе, отметим День нашей Армии и мое новоселье.
    - Моджахедик! - спохватилась Анжелика. - Прости! Какая же я идиотка! - торопливо запричитала она. - Прости меня. И не сердись. Со своими дурацкими заморочками я совсем забыла поздравить тебя с шикарным приобретением. Прости, родненький. Я тебя поздравляю и обязательно приду к тебе на новоселье.
   
    "Вот там я с Самариным и разберусь!" - мстительно пронеслось у нее в голове. Она с облегчением положила трубку, когда Моджахед, уверенный, что припугнул ее и урезонил, наконец попрощался.
    Все помыслы Анжелики сфокусировались теперь на одном: на Сашкиной картинке, точнее, на "мешке баксов", которым хвастался Самарин и правдивость чего подтвердил Моджахед.

    Некоторое время она сидела, погрузившись в глубокую задумчивость. Было до ужаса обидно сознавать, что Самарин - этот любитель плести небылицы и дурачить - на сей раз сказал чистую правду. Невероятно, но факт.
    Ну что ж, размышляла Анжелика, надо выбирать: или я в свои 22 года буду играть роль пресыщенной жизнью идиотки, тратящей все время на маникюры, педикюры, прически... Или... Глаза ее вспыхнули охотничьим азартом. Она поднялась с кресла и твердыми, полными решительности шагами прошлась по просторной, по-новомодному не перегруженной мебелью, комнате.
   
     - "Вчерашний день не сегодняшний день. На мягких подушках не въедешь в вечность",- звонко и задиристо запела она.
    Цель была ей ясна. Блестящий план беспощадной мести и осуществления своей заветной мечты уже созрел в ее голове.
    - А что? - с насмешливым вызовом передернула она изящными плечиками. - Почему бы и нет?! Идея проста и как мир стара. Должна же я как-то компенсировать свой моральный ущерб! Ну, Сашенька, держись! Дело стоящее. И я своего добьюсь!       

    Глава 32.   
   
    Моджахед положил трубку и снова вернулся к окну. Он упер ногу в батарею, локоть в колено, а подбородок зажал в кулак, сердито топорща жесткую щетку усов. Внизу в темноте двора ярко светилось окно квартиры Самарина. Перед глазами во весь рост встала картина, которую он наблюдал сегодня днем из своего окна: Сашка, нежно обняв Анжелику, скрылся с ней за дверью своего флигеля.   
   
    Но сколько Моджахед длинно и неистово не матерился, он понимал, что сегодня же должен предостеречь Сашку от походов под землей, что несмотря ни на что, он никогда не избавится от чувства, что смерть Сашки лежит на его совести.      Поколебавшись еще некоторое время, Моджахед подошел к телефону и решительно набрал номер  Самарина.   
   
    После отъезда Анжелики, желая заглушить тоску и печаль, Сашка под грохочущий родным роком двухкассетник и рокочущий очередным заседанием Верховного Совета телевизор, основательно подналег на "Самаринку". Ему жутко хотелось напиться, напиться так, чтобы все заходило ходуном и полетело кувырком. Но споить свой огромный организм для Сашки всегда было делом нелегким.   
    Затрещавший телефон застал его за наполнением нового графина фамильной водкой. В трубке звучал хрипловатый голос Моджахеда, слегка удививший Сашку.
    - Мне только что звонила Анжелика. С ней все нормально. Она уже дома.
   
    Сашка сам только что собирался позвонить Анжелике. Недоумение, почему она сразу после своего отъезда от него кинулась звонить Моджахеду и почему тот вдруг решил об этом доложиться, лишь на мгновение озадачило Сашку.   
    - Жми ко мне,- тут же обрадованно предложил он. - Выпьем. За жизнь потолкуем.
    Не прошло и пяти минут, как не заставивший себя долго упрашивать Моджахед уже сидел напротив Сашки и, насмешливо балагуря, щурил свои небольшие светло-серые глазки. Казалось, не только брови, ресницы, короткую щетку усов, а и глаза высветлило этому крепкому коротышке жгучее солнце чужой земли.   
   
    - Да-а...- с привычкой растягивать слова и подпуская ершистые матюжки, поддразнивал он пропахшего водкой дружка. - Выглядишь ты неблестяще, но на столе у тебя дюже богато... Ну и жизнь у некоторых, сплошные удовольствия. Почему так?!   
    - "И все в кайф, все в кайф, все в кайф, родная.." - вопил, перекрикивая двухкассетник, уже хорошо поддавший Сашка, водружая перед приятелем огромную сковородку с зажаристыми куриными окорочками. - Налегай на "ножки Буша". Сейчас картошечка поспеет, - хлебосольно угощал он, до краев наполняя рюмки фамильной водкой. - Давай дернем за нас! И пока под завязочку не нагрузимся, из-за стола не встанем. Идет!   
    - Дюже верная мысль, - разглаживая усы, с охотой согласился Моджахед. - Будем здоровы!
   
    Они чокнулись и дружно опустошили рюмки. Сашка тут же наполнил их снова.
    - Погоди, не гони, - притормозил его Моджахед, принявшийся основательно нагружать свою тарелку Сашкиными разносолами. - Ты, я вижу, сыт, а я, предупреждаю, зверски голоден, - посмеиваясь, говорил он. - Объясни мне, - аппетитно жуя и хитровато косясь на Сашку, спрашивал он. - Говорят: равенство, справедливость. А где они? Вот ты - сногсшибательный красавец, секс-идол. Талант бьет из тебя фонтаном. Меня природа такими подарками не побаловала. Почему так? Неправильно это. Мне как-то очень обидно. Где равенство? Где справедливость?   
   
    Сашка раскатисто расхохотался.
    - Нет! Я серьезно! - повысил голос Моджахед. Ты объясни, почему так? Успехом у баб ты пользуешься невероятным. Писаные красавицы вешаются на тебя гроздями. Как тебе удается со всеми ладить? Разругаются с тобой вдрызг. Глядишь, опять у вас дружба. Мне, честно скажу, завидно. И я спрашиваю: где справедливость? Почему у меня совсем другая судьбинушка?   
    - Кончай прибедняться! - с лукавинкой подмигнул ему Сашка. - Давай отметим твои грандиозные успехи! Это ж надо! Приобрести свою мини-пекарню! Купить квартиру! Давай за смелых и удачливых! За победителей жизни!
    Он звонко стукнул о рюмку приятеля.
   
    - Ну, будет, будет, - изобразил смущение Моджахед, пряча в усы горделивую усмешку. - Ладно. Поехали. Будем здоровы!   
    Они снова дружно опустошили рюмки.
    - Вообще-то я к тебе по серьезному делу пришел, вгрызаясь в куриную ногу, с напором проговорил Моджахед. - Предупредить тебя хочу насчет походов под землей.
    И тут же, неожиданно стукнув кулаком по столу, разъяренно рявкнул:
    - Хватит ерундить! Завязывай с походами! Впитались в тебя старушкины сказки. Бабулька давно из ума выжила, когда рассказывала нам о потайных кладовых и прочей хреноте.   
   
    Несколько оторопевший Сашка участливо поинтересовался:
    - Ты что так осерчал? Что-то случилось? Чего ты вдруг так ополчился против наших походов?
    - Е-мое! - Моджахед ругнулся и досадливо переместился в кресле. - Я тебе не сильно обижу, если скажу, что все эти легенды, потайные кладовые, старинная усадьба - пустая брехня. Никаких сокровищ там нет. Сказки все это. Сказки!   
    - Там тайна! - сверкнув глазами, воскликнул Сашка.
    - Беда с тобой, - снова крепко выругался Моджахед. - Упрямый ты как осел. Дались тебе эти тайны.  - Он метнул на Сашку быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей и с расстановкой произнес. - Там все гораздо хуже. Там...
   
    - Как дались?! - не дал договорить ему Сашка.
    Он скрутил винтом свои длиннющие ноги и подался к Моджахеду.
    - Бьюсь об заклад, мы на пороге разгадки всех тайн. Вот увидишь, - убежденно принялся доказывать он, завлекая Моджахеда в новый поход.   
    Но выложить ему свой главный козырь - рассказать про камень-знак, который как магнит тянул его к себе - Сашка не решался. Почему? Этого он не мог вразумительно объяснить даже самому себе.
   
    А Моджахед просто зверел от его неуемных уговоров.
    - У тебя что, шило в заднице?!  Что тебе неймется?  - рычал он. -  Ладно. Вот слушай, - ткнув Сашку твердым взглядом, веско произнес он. - Перед тем, как идти в последний поход,   Кентавр, со своей жаждой предпринимательства, развил бурную деятельность, и мы с ним отправились к профессору ботанику. Он в нашем Ботаническом саду работает.
   
    Тот даже смотреть на корешки не стал, турнул нас, в общем. Тогда дурак Кентавр, чтоб ему ни дна, ни покрышки, показал корешки каким-то сволочам. Те, решив, что это наркота, дюже заинтересовались и корнями, и профессором. Пока профессором, - мрачно добавил Моджахед. – В общем, хочу тебя предупредить. Дело не шуточное. Короче, если столкнешься с ними под землей, они размажут тебя по стенке, и вся недолга. Усек?!   
   
    Сашка хмыкнул и с добродушной ленцой потянулся.
    - Да усек я, усек. Чего ты взялся меня стращать? Если кто-то решил поохотиться за засохшими корешками - пусть. Это их проблемы, а не наши. - Он поднялся из кресла. - Сейчас картошечку принесу. За базаром мы про нее совсем забыли.   
    Слегка покачиваясь и беззаботно напевая, Сашка устремился на кухню. Глядя ему вслед, Моджахед крепко выругался. Как может он мечтать, что сумасшедше красивая Анжелика предпочтет его. Его, грубо сбитого коротышку-недомерка, а не этого двухметрового плейбоя-везунчика, баловня Судьбы.   
    -"Я - церковь без крестов - лечу, раскинув руки"- нахохлившись, забубнил он.
   
    Моджахед трезво знал, что Анжелика так и останется для него недосягаемой, так никогда и не будет с ним, если он не станет крупным человеком с большими деньгами. Порой ее жажда богатства и славы, слепая вера в силу денег доводила его до белого каления. Но он любил ее такой, какая она была. И он будет бороться за нее.   
    Буквально недавно ему казалось, что счастье совсем близко. Еще бы! Такой жирный куш сам шел в руки - и за сущую безделицу, за ворох вонючих корешков.
    -"Я - вера без причин. Я – правда, без начала», - бубнил Моджахед, сердито думая, что теперь он сыт по горло и этим Круглым залом и этими заманчивыми авантюрами.   
   
    Возвращающийся из кухни Сашка, размахивая кастрюлей с дымящейся картошкой, радостно распевал: "И все в кайф, все в кайф, все в кайф, родная..."
    - Ты на митинг идешь? - огорошил его своим вопросом Моджахед.
    - Не-е, - веселая улыбка сползла с лица Сашки, и он сразу поскучнел. - Я человек политически не активный. На митинговые дела у меня вечно времени не хватает.   
    - Время на месте не стоит, - с вызовом, будто вступая в спор, произнес Моджахед. - У меня, доложу тебе, вся надежда на новую жизнь. На рынок, в который мы входим, да никак не войдем. Мне наш совковый подход - родился, встань в очередь и жди: к пенсии, глядишь, и осчастливишься конфеткой от государства - поперек горла. Не для того я чудом уцелел в Афгане, чтобы, вернувшись, ждать, когда моя жизнь пройдет.   
   
    Он свел свои белесые брови вместе и замолчал. Наступила тишина. И вдруг Моджахеда будто прорвало. Он даже подскочил в кресле.
    - Я сам хочу ковать свою судьбу! Я сам способен сделать себя счастливым! Что я, не мужик?! Нормальный мужик должен знать чего он хочет. Верно говорю? - боднул он Сашку напористым взглядом и сам себе убежденно ответил: - Верно! Вот организовал свое дело, купил квартиру. Я все обмозговал.
   
    Конечно, приходится рисковать. При нашем галопе цен и неразберихе с этим "регулируемым рынком" на осторожности далеко не уедешь. Но почему не испытать себя, свои силы. Вот я, простой советский человек хочу стать миллионером. И стану им. Вот увидишь! Давай выпьем!
    - Всенепременно! За такое, да не выпить! - обрадованно согласился Сашка. - За миллионеров-тружеников страны Советов! За новых счастливых людей!   
    Приятели дружно чокнулись и, опустошив рюмки, с удовольствием принялись за горячую картошку.
   
    - Ты зря грешишь на старушкины сказки, - упрямо гнул свою линию Сашка. - Пусть тебе это кажется блажью, но я готов спорить на что угодно: сокровища там, рядом с Круглым залом! - Его глаза задиристо заискрились. - А может там есть и еще что-то, чего мы не знаем. Воет же кто-то.   
    - Завелся с полуоборота. Сущая морока с тобой, - покачал головой Моджахед. - Считай, что я предупредил тебя насчет Круглого зала. А там, конечно, вольному - воля.   
   
    Он немного помолчал и, будто вскользь, добавил:
    - Ты сам-то ничего такого не заметил, когда мы там были?
    Его вопрос застал Сашку врасплох.
    - Ннеет... А что? - он беспокойно заерзал, тотчас подумав о камне-знаке.   
    - Ой-е-мое! - не ответив, взглянул на часы Моджахед. - Мне через час из дома выходить. У меня ж работа! Время-то как бежит.
    Он поспешно поднялся. Сашка вышел вместе с ним на крыльцо. На улице по-прежнему пуржило. Двор и окружающие его дома были погружены во тьму.   
   
    - Ну, бывай! - заторопился Моджахед. - В субботу жду на новоселье. Анжелика обещала быть.
    - Приду. Бывай! - махнул рукой ему вслед Сашка.
    "Что же он мог видеть в Круглом зале?" - размышлял он над засевшем в голове вопросом Моджахеда, возвращаясь домой.
    Длинный воскресный день давно закончился. Ночь наступающего нового дня истекала. Но до рассвета было еще далеко.
   
    Глава 33.   
   
    - Уже март, а сколько еще возни. Конца-краю не видно, - досадливо ворчала Лена, оглядывая свою разворошенную квартиру.
    Ремонт, которым она занималась с начала года, продвигался вперед очень туго. В магазинах-то пусто! Но не жить же в грязи, мечтая об изобилии, ожидаемом уже не одним поколением.   
   
    Была суббота, нерабочий день, и Лена, в который раз за утро, открывала двери и, стоя на пороге, снова и снова любовалась своим свеженьким, только вчера полностью отремонтированным,  совмещенным санузлом. Это сверкающее чудо вызывало неописуемый восторг, заставляя забыть, сколько денег было переплачено крутым оборотистым парням, торгующим всем этим "Made in Italy" у пустующих магазинов "Сантехника".
    Коралловый унитаз, ванна, умывальник-тюльпан, широкое, во всю стену, зеркало, хромированные краны, бело-розовая пена кафеля и глянцевая, словно покрытая слоем воды, напольная плитка - все сияло и блестело.   
   
    Пронзительно затрещавший звонок прервал удовольствие от разглядывания этого великолепия. Пришлось пойти на кухню к телефону. Звонила Ира. С места в карьер она возбужденно выпалила:
    - Ленка! Вась Васич в больнице! Он чуть не умер!  Его неотступно преследует цепь ужасных событий. Об этом мне только что сказала одна почтенная дама из института марксизма-ленинизма. Она божится, что Вась Васич – антихрист! Он продал душу дьяволу! И это ему в наказание за то, что он сотворил. Ты можешь в такое поверить? - задыхаясь от волнения, тараторила Ира.   
    - Как напыщенно, - фыркнула Лена. - И охота тебе слушать всякую ерунду?
   
    - Ты думаешь, эта дама так сразу и разоткровенничалась? - с жаром частила Ира. - Но если бы ты только знала, какую невероятнейшую историю она мне поведала. Фантастика! Вероломная любовь! Сюжет для авантюрного романа! Вась Васич - главный злодей. Добродушнейший, добрейший Вась Васич, пылая необузданной безответной страстью, становится мстительным злодеем! Я чуть в обморок не свалилась. Как это?! Что это?! Ты можешь себе такое представить?   
       
     Лена слушала Иру вполуха. Тоскливо оглядев кухню, она принялась обдирать обои, поддевая их ножом и кидая в кучу мусора под ногами.   
     - Неужели тебе это не интересно? - нетерпеливо спрашивала Ира. - Нет! Я не успокоюсь, пока не разузнаю все, как есть! Неужели такое бывает?  Как ты можешь жить одна? - внезапно с горячностью накинулась Ира на подругу. - Это же ужасно быть одной, никому не нужной!    
   
     - Почему никому не нужной? У меня есть мама, которая меня любит. Вон, какую клевую "норушку" мне подарила! - похвасталась Лена своей однокомнатной кооперативной квартирой.
     В трубке послышалось обвиняющее сопение Иры. Обвинение относилось к ее предкам, которым она не могла простить потерю жилплощади в Москве.   
   
     - Бросить комнату в центре столицы! За каким чертом их понесло в эту Сибирь?! - с возмущением без счету раз повторяла Ира. - Ходят всю жизнь в один и тот же институт по одной и той же аллейке, которую сами же когда-то посадили. С тоски зачахнешь! - укоряла своих родителей она. - Это уже тенистый бульвар с разросшимися деревьями. А они - идут, взявшись за руки, ладошка в ладошке, и молчат. И счастливы. Скука смертная! - горячо негодовала Ира. - Никаких стремлений. Защитили свои диссертации, родили брата и меня. Братец весь в них. Тоже со своей женой уже десять лет по той же аллейке ходят. Тоже защитили диссертации, тоже родили сына и дочь, И все безумно помешаны на своем Академгородке, где, как в деревне, все про всех давно все знают.   
   
     Слушая Ирины разговоры, Лена смотрела в окно на слепящее глаза белоснежное поле, рассеченное нешироким руслом замерзшей Яузы. Все горки и пригорки пестрели яркими одеждами детей и взрослых, катающихся на санках, лыжах, снегоходах, бегающих наперегонки со своими собаками всех мастей и пород.
     Живая картинка Брейгеля. Нет! Она нисколечко не жалеет, что покинула центр, пыльный и грязный летом и чавкающий соляной жижей во все остальные времена года. Лене нравилось жить в спальном районе, на своей улице, находящейся в десяти минутах неспешной ходьбы от метро и имеющей массу прелестей загородной жизни.   
   
     - Слушай! Бери в охапку Димку и приезжайте ко мне! - с воодушевлением воскликнула она. - Пробежимся по Яузе на лыжах! Потом примем душ в моей балдежной ванной. Она у меня получилась – супер! Поставим обожаемого Димкой Мусоргского, побалдеем, потреплемся.  Я сварю кофе. Коньячок есть. Пицца. Жжёночку сделаем. М-м-м! - аппетитно причмокнула Лена, соблазняя подругу.
    - Ты зря игнорируешь "Травник" Вась Васича, - упрекнула ее Ира. - Он делает жизнь ярче. Ощущения богаче, острей. Вот послушай. Когда я мажусь им и сажусь в ванну, то из моей кожи, как из вареного гриба, начинают лезть черви...   
   
    - И всего-то! Я думала, ты, как змея, сбрасываешь кожу и обретаешь юность и бессмертие, - смеясь, перебила ее Лена.
    - Не иронизируй. Я действительно будто заново рождаюсь. Это своеобразный стимулятор, очищающий организм и дающий мощную эмоциональную подзарядку.
    - Тебя не смущает, что этот живительный состав что-то типа допинга?   
    - Трусиха ты, Ленка! В зависимость от него не попадаешь. Я и Димку им натираю. Он, правда, не догадывается.
    - Как? - поразилась Лена.
    - Да так! Незачем ему все рассказывать. Димка же - мамочкин сыночек, вялый, боязливый, - с торопливой поспешностью зачастила Ира. - А от "Травника" он просто перерождается. Все изумляется, откуда у него вдруг столько энергии, уверенности в себе появляется.
    
    - Ты отчаянная, - в голосе Лены звучало сомнение. - Ведь всякое может произойти...  Слушай, я что-то никак не врублюсь, что за цепь ужасных событий преследует горячо любимого тобой Вась Васича?
    - Его одолевают какие-то бандиты. Эта дама очень торопилась и пообещала рассказать подробнее в следующий раз. Как думаешь, любовь подчиняется воле человека?
    - Тебе кружит голову успех "железной женщины"- Закревской, - поддразнила ее Лена.
   
    - А что в этом плохого? Завидую ей отчаянно и не скрываю этого. Не криви душой, Ленка. Любой женщине была бы лестна страстная и преданная любовь таких талантливых, умных, независимых мужчин. Быть многолетней подругой Керенского, любовницей Локкарта и Сталина, пусть невенчанной, но все же женой Герберта Уэллса и Горького, который, кстати, посвятил ей лучший свой роман "Жизнь Клима Самгина".  Да, все забываю тебя спросить: тот симпатичный мальчик, помнится, Костя его звали, не звонил тебе? – вспомнила Ира. - Он в ЦДХ явно на тебя глаз положил.
   
    - Все-то ты про всех хочешь знать.    
    - Ладно, скромница, пока. До встречи. Что новенького разузнаю, позвоню.
    - Пока, - облегчено вздохнула Лена, потирая распухшее ухо. -  Обедаю - и за дела! Вот зараза! - ругнулась она на затрещавший телефон, раздумывая: брать трубку или не брать. - Еще один такой содержательный разговор, и субботний день - псу под хвост.
   
    Пока Лена размышляла, телефон умолк. Она включила электроплиту и полезла в холодильник за пиццей. Телефон снова зазвонил. Тяжело вздохнув, она сняла трубку и в первую секунду застыла от неожиданности.
Звонил Костя. Он напомнил о встрече на выставке и поинтересовался, не забыла ли она их знакомства. Нет, конечно, Лена не забыла. Поговорив о том, о сем, Костя предложил завтра, в воскресенье, побродить где-нибудь. Просто так, побалдеть, попинать погоду, как он выразился.
     Лена согласилась, и они договорились встретиться на Арбате.
               
     Глава 34.      
   
     Костя вышел из метро "Арбатская" и сразу попал в шумную воскресную толпу, запрудившую площадь. Волнение переполняло его. Он приехал раньше назначенного времени и теперь, оглядываясь по сторонам, сгорал от нетерпения, слушая гулкое биение своего сердца. В голове неотрывно крутилось: "Кто любит, тот любим..."
         
     Вокруг по всему ощущалось наступление весны. На светло-синем небе сияло яркое солнце. Сквозь талый снег поблескивали зеркальца луж, темнел подсыхающий асфальт. По-воскресному настроенный народ валом валил в сторону Арбата. На какой-то миг Костю охватила оторопь, сможет ли он разглядеть Лену в этой суматошной людской мешанине.
    Но стоило ей показаться в дверях метро, как все многолюдье для Кости тотчас исчезло. Он видел только ее одну - высокую светловолосую стройную девушку в распахнутой дубленке. Волна радостного возбуждения подхватила его, и он устремился навстречу к Лене.   
    - Привет! - звонко поздоровались они и замолчали, не зная, о чем говорить дальше.
   
     Некоторое время они стояли в нерешительности, чувствуя нарастающую неловкость. Наконец разговор о чудесной погоде выручил их и, преодолевая смущение, они направились к Арбату. В сумеречной темноте подземного перехода, Косте, непонятно с чего, на ум пришла детская страшилка, и он тут же принялся рассказывать ее нарочито жутким голосом. После слов: "Стоит черный-черный гроб", Лена, живо опередив его, бойко продолжила: "В этом черном-черном гробу лежит белый-белый скелет».   
   
     - "Отдай свое сердце!" - хором выпалили они, воспитанные в лучших традициях пионерских речевок.   
     И на миг замерли, смутившись, но тут же дружно рассмеялись. Поднимаясь к Арбату, они уже вовсю втянулись в словесную игру, засыпая друг друга стишками черного юмора из своего светлого детства, поражаясь тому, что им нравились одни и те же страшилки.
   
     После темноты подземного перехода солнце казалось особенно ослепительным. Оно щедрой позолотой заливало сияющий в своем великолепии старый Арбат. Газеты, радио, телевидение без устали расхваливали это новое столичное чудо - первую московскую улицу, целиком отданную во власть пешеходов и советской коммерции.
    Обновленный Арбат, кипящий пестрой толпой и богатой торговлей, блестя розовой мостовой-палубой и белыми, словно надутые паруса, фонарями, длиной вереницей, уходящими вдаль, казался тяжелогруженным кораблем, отбывающим в счастливое плавание к манящим берегам новой жизни, зовущей своим довольством и благополучием. Москвичи и гости столицы спешили сюда, чтобы взглянуть на это невиданное грядущее богатство, подышать и насладиться неведомым воздухом роскоши и изобилия.   
   
    При входе на Арбат, у ресторана "Прага", расположился живописный табор весело-хмельных художников-портретистов, зазывно предлагающих запечатлеть любого желающего красиво и недорого. Кто-то из них окликнул Костю, здороваясь и задиристо хохмя. Он чуть приостановился и, приветственно вскинув руку, послал остряку ответную шутку. Лена с удивлением наблюдала за этой неожиданно возникшей пикировкой, к которой присоединились многие из сидящих кружком художников.
   
     - Ты их знаешь? - спросила она, лишь только они отошли от веселого табора.   
     В тоне ее голоса звучало нескрываемое любопытство. Еще с детских книжек люди, умеющие оживлять их красочными картинками, казались ей волшебниками. Но по сей день судьба ни разу не сводила ее ни с одним взаправдашним художником.
     - Мы вместе учились. Я художник по профессии.
   
     Щеки Лены зарделись густым румянцем. Она широко раскрытыми глазами смотрела на Костю и краснела все больше. А он, искоса поглядывая на нее, с изумлением ловил себя на том, что ему неизъяснимо приятно смотреть, как Лена загорается румянцем. Сердце его при этом начинало гулко биться. Некоторое время они шли молча, разглядывая шумный, пестрый Арбат.   
     - В детстве, - нарушил молчание Костя, - мне прочили, что я буду великим художником. Но не все пророчества сбываются. - Он размашисто подпихнул валявшуюся под ногами пробку от пивной бутылки. - Сейчас я занимаюсь компьютерами. - Глаза его вспыхнули. - Потрясающая штуковина - компьютер!
   
     - Классная! - живо подхватила Лена. - Мы свое дело начали с того, что купили компьютеры.
     - А что у вас за дело? - с любопытством спросил Костя. - Кто вы?   
     Он с новым интересом посмотрел на Лену.
     - Мы все с истфака МГУ, - отозвалась Лена. - А дело наше возникло спонтанно. Один мальчик, еще учась в университете, в частном порядке помог знакомому немцу отыскать у нас в России следы своих предков. Он занялся этим из чистого любопытства, а дело неожиданно оказалось очень перспективным.
   
     - Здорово! Надо же! И много заказов?   
     - Мы не рекламируем свои услуги, но слухами земля полнится. - Лена отбросила упавшие на лицо волосы и улыбнулась. - Сейчас градом посыпались заказы от "новых русских". В наше время мало кто знает свое родство дальше прадеда. Так что работы - завал! Приходится много торчать в архивах, библиотеках. Но полная свобода действий и азарт, как на охоте. - Глаза ее озорно блеснули. - Добыча-то в СКВ. А ты где работаешь? - поинтересовалась она в свою очередь.   
    
     - В СП - это совместное предприятие. Мы продвигаем компьютеры и программное обеспечение на наш советский рынок, - ответил Костя и, увлекшись, принялся горячо рассказывать про свою работу, о которой он мог говорить бесконечно. - Это просто фантастика! - оживленно рассказывал он. - Каждый день что-то новое. Проблем куча! Но все безумно интересно! Собрались одни фанатики. Кнут никому не нужен. Вкалываем, как помешанные, почти круглосуточно...
   
     Лишь только Костя остановился, чтобы перевести дух, Лена не менее разгоряченно подхватила разговор, и они наперебой принялись честить законодательный сумбур, налоги, вымогательство чиновников и рэкетиров.   
     Они шли, увлеченные своими разговорами. А вокруг галдел и кипел весельем и торговлей шумный Арбат. Яркое солнце играло на всех блестящих поверхностях нарядной улицы. Расставленные прямо на мостовой столики ломились от сверкающих украшений, лаковых шкатулок, цветистых подносов и сотен тысяч блестящих матрешек всевозможной величины и формы.   
   
     Лена остановилась у одного из столиков, взяла в руки самую большую матрешку с лицом Горбачева и открыла ее. Внутри оказалась матрешка с лицом Брежнева, затем Хрущева, Сталина, Ленина. Все удовольствие, как указывал ценник, стоило 500 рублей.
     - Неужели это кто-то покупает? - вырвалось у Лены.
     Она едва сдерживала смех.   
   
     - У кого деньги есть, тот купит, - важно изрек, не переставая жевать резинку, торговец - молоденький паренек в новенькой кожаной куртке-косухе. - Не я же их делаю, я только продаю, - сбавил он тон.
     - Давно купцом стал? - поинтересовался Костя, дружелюбно улыбнувшись пареньку.
     - Купцом себя пока еще не считаю. Поднатореть надо. - Он хитровато сощурился. - Вот языки подучу...
   
     Видимо наскучавшись стоять молчком посреди галдящего Арбата, паренек разговорился.
     - В оборонке работал. Нищета достала. 500 рублей в месяц - разве это деньги сегодня?!       
     - А здесь нравится? - полюбопытствовала Лена, собирая матрешку и водружая ее на место.
   
     - Что значит нравится? - вытаращился на нее паренек. - Здесь деньги! - Он переместил резинку во рту. - Я теперь совсем другой человек. Руку в карман сунешь - всегда есть на что кооперативный пирожок купить или жвачку - любую, не задумываясь. К газетному киоску смело подхожу, а ведь там теперь без рубля делать нечего. - Паренек ухмыльнулся. - Штук пять в месяц натекает... Да еще доллары.   
     - Не боишься - за доллары? Вдруг полный облом и заберут? - подначил его Костя.   
     - Рискуешь, конечно, - ухмылка сползла с лица паренька. - А че, блин, загадывать? Я одним днем живу. Найти бы нормальную работу, разве б этой хренотой занимался? До старости здесь торчать - упаси Боже!
    
     - А ты такие делаешь? - с быстрой улыбкой спросила Лена, разглядывая копию предыдущей матрешки, но уже на другом столике.   
     - Когда-то делал. Интересно было, и деньги зарабатывал, - отозвался Костя и живо предложил. - Хочешь, тебе в подарок сделаю семейную матрешку? У тебя фотографии мамы, бабушки есть?
     - А себе ты семейную матрешку сделал?
     Костя заметно погрустнел.
     - В этом году мы с отцом остались только вдвоем. У нас в январе бабушка умерла.   
   
     Он коротко рассказал о своей семье и покосился на Лену, не наскучил ли он ей своей откровенностью. Большие, кажущиеся темными от густых ресниц глаза смотрели на него серьезно и внимательно.
     - Мы с мамой давно остались вдвоем, - негромко проговорила она и тоже рассказала, что когда она была маленькой, семья была большая, и все жили вместе. Теперь, когда они остались только вдвоем с мамой, получилось так, что живут они врозь и довольно далеко друг от друга. - Я - в Медведково, а мама - на Таганке, - закончила Лена.   
   
     Немного помолчав, она, мягко улыбнувшись Косте, неожиданно тихонько запела: "Под небом голубым есть город золотой, с прозрачными воротами и яркою звездой..." Костя был поражен. Это было то, что то и дело возникало у него в голове. Удивляясь и радуясь этому удивлению, он подхватил: "А в городе том сад - все травы да цветы..." Тихо напевая, они шли рядом по многолюдной, говорливой улице, поглядывая с улыбкой друг на друга и по сторонам.   
   
     В обе стороны от шумного Арбата убегали узенькие извилистые переулки, напоминающие своими названиями о прежней жизни древней царской столицы и хранящие неповторимый аромат ушедших в прошлое времен. Из-за больших доходных домов начала века нет-нет да выглянет крохотный деревянный одноэтажный домик с мезонином и небольшим зеленым двориком - счастливо уцелевший уголок жизни старого московского барства, дворянства, интеллигенции, заселявших когда-то тихий, уютный Арбат.   
   
     Перекусив кооперативными пирожками и запив их пивом, которое, как оказалось, оба очень любят, Костя и Лена дошли до Садового кольца и повернули обратно. Щедрое солнце еще не покинуло Арбат. Низко опустившись к крышам домов, оно своими косыми лучами продолжало золотить лотки, уставленные разнообразным добром.
     Всегда, проходя по Арбату, Костя скептически улыбался, гладя на это выставленное напоказ дорогостоящее изобилие, зная, что ловкие торговцы, дремотно стерегущие покупателей с тугими кошельками, могут элементарно облапошить, навешать лапши на уши, обвести вокруг пальца, да и попросту надуть.   
   
     Сейчас ему все доставляло удовольствие. Костя не переставал удивляться,  отчетливо сознавая, что влюбился по-настоящему, что ему страшно не хочется расставаться с Леной. Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал Косте, что он способен вот так стремительно влюбиться, он хохотал бы над этим шутником до колик. Но сейчас он уже совершенно определенно и твердо решил для себя - осенью женюсь. А почему бы и нет!
    
     Но Костя был, или, по крайней мере, считал себя трезвомыслящим человеком, и червь сомнения тут же дал себя знать: а захочет ли выйти за него замуж эта, шагающая рядом с ним и в ногу со временем, вполне самостоятельная, в том числе и в финансовом отношении,  девушка? Но до осени было не близко, и Костя решил не забивать себе голову преждевременными опасениями.
   
     Когда они поравнялись с оживленной очередью желающих запечатлеться под руку с Первым Президентом Советского Союза, Костя предложил:
     - Давай увековечимся, - кивнул он на манекен Горбачева.   
     - Мне интересней фотографировать самой, - тотчас откликнулась Лена. - У меня большая коллекция снимков церквей и старинных усадеб Москвы и Подмосковья, тех, что еще пока уцелели. А еще, - задорно улыбнулась она. - Везде, во всех городах, где  бываю, я щелкаю памятники Ильичу - от "когда был Ленин маленький с кудрявой головой", до крутолобого "вождя мирового пролетариата". Есть совершенно обалденные экземпляры!
   
     - Потрясающе! А взглянуть на эту лениниану можно? - спросил Костя, обрадованный тем, что не надо придумывать повода для встречи. - Послушай! - предложил он. - Давай в следующее воскресенье съездим, например, в Загорск. Ты пофотографируешь, я порисую. А?!   
     - Было бы клево! - согласилась Лена. - Только надо подумать, как это получше организовать.
   
     - У меня есть "Жигуленок", я за тобой заеду, и вперед! Твой дом от меня к Загорску по пути. На неделе созвонимся - если никаких чепе не будет, то чего бы нам и не махнуть туда.
     Он, улыбаясь, смотрел на Лену и, как ни странно, ему все больше начинало казаться, что он и Лена давно знакомы. О чем бы они ни начинали говорить, перебирая выставки, театры, концерты, выступления рок-групп, их бесконечно поражало, почему они до сих пор не были знакомы - так часто пересекались их интересы.   

     Увлекшись,  Костя неожиданно для себя рассказал про легенду о кладе с сокровищами, спрятанном где-то под землёй во дворе флигеля его друга Самарина. Посмеявшись, добавил о своих с друзьями походах  в поисках этого призрачного клада, о странностях, встретившихся им под землёй, о тайнах, которые так и остались неразгаданными.

     Так за  разговором, они не заметили, как покинули Арбат, прошли мимо Библиотеки им. Ленина, по Александровскому саду дошли до могилы Неизвестного Солдата, миновали Исторический музей, музей Ленина и, свернув у памятника Свердлову, через проход между домами вышли на Никольскую, бывшую улицу 25-го Октября.
     Лена слушала Костин рассказ  с недоверием и, когда он закончил, спросила:   
     - Хочешь пойти в реальный поход по Польше паломником.
     - Как паломником? – удивился Костя, не поняв.
     - В Польшу, в Ченстохову, приезжает Папа Римский. На встречу с ним приглашена молодежь со всего мира.
     Лена рассказала то немногое, что знала об организации паломничества.
   
     - Интересно, и что - можно поучаствовать любому желающему? - загорелся Костя.   
     - В МГУ формируется группа. Ира, с которой я была в ЦДХ - помнишь? Она должна разузнать, как можно попасть в эту группу. Ясности пока никакой, но мы надеемся стать паломниками. Если тебе интересно, то будем и тебя иметь в виду.
     - Шикарно! Я бы не отказался.
     Они подошли к станции метро "Площадь Ногина", недавно переименованной в "Китай-город", спустились под землю и расстались в вестибюле станции, договорившись звонить друг другу.
    
     Глава 35. 
   
     Лидия Яковлевна проснулась, как от толчка. В голове молнией  пронесся весь вчерашний безобразный скандал между Морозовым и Тугариным, разразившийся на презентации новой галереи. Самым отвратительным было то, что неожиданно для себя Лидия Яковлевна оказалась в центре этой омерзительной склоки, происходившей среди шумного скопища ошалевшей от нечаянной радости публики. В ушах неотвязно звенело наглое взвизгивание Морозова: "Шпионка! Стукачка!"   
   
     Утопив кнопку звонка, Лидия Яковлевна осторожно, чтобы не разбудить мужа, поднялась с постели, накинула халат и вышла из спальни. Придя на кухню, она дала волю переполнявшему ее возмущению.   
     - Я - шпионка! Я продалась за доллары!Подлец Морозов! Выдумал! - гневно выкрикивала Лидия Яковлевна, гремя пустым чайником, наполняя его свежей водой. - А все Герман - гусь лапчатый! Интриган! Подставил меня, наглец! - яростно шумела она, водружая чайник на конфорку и чиркая пьезозажигалкой.
   
     Внезапно Лидия Яковлевна  замерла.
     - Черт возьми! Как это я сразу не сообразила? Это же было так очевидно...- с удивлением протянула она. - Герман чего-то испугался! Ну, конечно же... Он жутко струхнул!   
     Раскачивая головой, Лидия Яковлевна медленно направилась в ванную, а мысли ее неслись на всех парах, воскрешая подробности вчерашнего скандала. Безусловно, поганец Тугарин ее подставил. Подставил сразу, как только Морозов накинулся на него с яростными криками, что он жулик, грабит отечество, лишая советский народ его законного богатства - Картины, спрятанной в подземелье.
   
     Герман не замедлил пустить вход свою дьявольскую ловкость и перекинул яростный пыл Морозова на нее... Да! И уже вцепившись в нее, Морозов вдруг бросил Герману что-то ядовитое... Что-то такое, от чего лицо Германа исказилось до неузнаваемости.  Чем же Морозов так напугал Германа?   
     Лидия Яковлевна рассерженно вытерла умытое лицо и щедро сдобрила его кремом. Энергично постукивая по нему кончиками пальцев, она вернулась на кухню.
   
     "Зачем Тугарину понадобилась слежка за Морозовым? - мысленно допытывалась сама у себя Лидия Яковлевна, приступая к яичнице. - Неужели и вправду из-за этой призрачной Картины, которую никто никогда и в глаза не видел?  Не понимаю, - бубнила она себе под нос, заваривая кофе, затягиваясь сигаретой. - В чем тут дело? Должно же быть всему этому какое-то объяснение?"
   
     Но сколько она не ломала голову, ничего вразумительного  на ум не приходило.   
     - Изольда - вот кто мог бы объяснить если не все, то многое, - раздумчиво протянула Лидия Яковлевна, с силой придавив сигарету и взглянув на часы.
     Со сборами на работу следовало поторопиться. Из дома она вышла не в лучшем настроении, но с твердым намерением обо всем расспросить Изольду. И сделать это сегодня же.   
   
     С транспортом ей неожиданно повезло, и это несколько приподняло настроение. Автобуса не пришлось ждать и минуты. Только она подошла к усыпанной людьми остановке, как тут же подкатили четыре автобуса сразу. Народ ринулся к первым, а Лидия Яковлевна поспешила к четвертому и не прогадала. Он оказался почти пустым.
   
     Устроившись с удобством, она тотчас открыла сумку и вынула захватывающий детектив своей любимой Агаты Кристи, собираясь хотя бы на время отвлечься от свалившихся на нее неприятностей. Но книгу она так и не открыла. Беспокойные мысли опять перескочили на Изольду. Удастся ли ей сегодня разговорить свою самую близкую подругу? Никакой уверенности на этот счет у Лидии Яковлевны не было.   
    
     Их дружба длилась уже почти четверть века. Во многом по разному относясь к жизни, они, тем не менее, были достаточно откровенны между собой, поверяя друг дружке то, что никогда бы не рассказали никому другому. Но Лидия Яковлевна хорошо знала, что есть вещи, о которых Изольда  предпочитает не распространяться. На то были свои причины.
 
     Каких только небылиц, нелепых слухов, сплетен, полных зависти и злословия не гуляло по Москве про Изольду и по сию пору. Любители почесать языки никак не могли забыть потрясающих поклонников ее молодости, которых, как утверждает молва - было не счесть, и все они сходили по ней с ума, одаривая царскими подношениями.
   
     Что там правда, а что нет, Лидия Яковлевна не знала. Но уж и совсем ничему не верить тоже не могла, поскольку застала и своими глазами видела у Изольды и шикарные заграничные  шубы, и роскошные дорогостоящие джерсово-мохеровые наряды, и драгоценности, от которых дух захватывало. Но это уже были  времена, когда Изольда все продавала, постепенно превращаясь из принцессы  в Золушку.   
   
      Что же Морозов знает о Германе такое, что  смог так напугать его? Что он ему ляпнул? Тут было что-то особенное. Жуткое для Германа.
      Энергичная натура Лидии Яковлевны не хотела и не могла мириться с неясностью и бездействием, и она принялась сейчас же деловито рыться в своей памяти.

     Но вся беда в том, что, когда Лидия Яковлевна поселилась в Москве, о загадочной Картине, спрятанной в подземелье, никто не вспоминал, а о ссоре Тугарина с Морозовым хоть и говорили еще много, но  по-разному, сходясь, пожалуй, в одном. Будто бы все началось с того, что в ослепительно красивую первокурсницу-искусствоведку Изольду одновременно и совершено сумасшедше влюбились два закадычных друга, два университетских аспиранта - Тугарин и Морозов. Сердце Изольды покорил Тугарин. Морозов возненавидел своего бывшего друга.   
   
     Лидия Яковлевна досадливо ерзнула на сидении. Компостер ее совсем достал. Автобус набился народом, и она запоздало обнаружила, что дала промашку. Облюбованное ею местечко оказалось прямо под компостером. Каждый тычок по нему отдавался в ее разгоряченной голове ударом молота. Лидия Яковлевна недовольно передернула плечами, стараясь сосредоточиться.   
    
     Всегда искренне жалея подругу, она одновременно жутко сердилась на нее, не понимая, как можно влюбится в ловеласа Тугарина.  Сколько сил и энергии было потрачено Лидией Яковлевной в свое время, чтобы устроить судьбу красавицы Изольды, оторвать ее от этого прожженного сердцееда Германа.   
    
     Но черта с два! Изольда виновато улыбалась, но была непреклонна: "Лидуша, разве можно объяснить, почему любишь? Все не так, как ты думаешь. Все не так просто".  От этих слов Лидию Яковлевну всегда трясло. 
     Она и сейчас побагровел от возмущения. Нельзя же до бесконечности верить тому, что врет ее драгоценный Герман. Лидия Яковлевна раздраженно поморщилась, чертыхнувшись в душе на очередной щелчок компостера. Однако, при всем своем неприятии Германа, она с неохотой признавала, что какая-то непонятная привязанность Германа к Изольде все же существует.
   
      И что уж совсем выходило за рамки ее разумения - это жуткие, отчаянные приступы ревности Германа, переходящие в припадки дикой ненависти. И к кому?! Не к Морозову! Нет! А к добрейшему, благороднейшему Василию Васильевичу.
      Будь у Изольды разумная голова на плечах, не раз думалось Лидии Яковлевне, соедини она свою судьбу с Василием Васильевичем, у нее была бы не жизнь, а сказка. Только слепой мог не видеть его постоянного внимания и нежной заботы о ней. Не проходило дня, чтобы он не позвонил Изольде по телефону, не поинтересовался ее нуждами, не предложил своей помощи. 
   
     Именно с такой неоценимой для Изольды помощи и началось много лет назад их знакомство. История, приключившаяся с Изольдой, была дикой и одновременно банальной для того времени, когда Изольда была студенткой.
     Однажды она с компанией своих приятелей выходила вечером из ресторана. Ее ослепительная красота, естественно, привлекла внимание молодых людей - комсомольцев-дружинников, патрулирующих улицу Горького. Они сфотографировали Изольду и, снабдив снимок подписью про прожигателей жизни - стиляг, поместили его, как тогда было принято, в сатирических витринах той же улицы Горького на осмеяние и в назидание другим.   
   
     За эту фотографию Изольду исключили из комсомола и отчислили из университета. "За нравы, позорящие честь и достоинство советской молодежи" - так было сформулировано в протоколе факультетского комсомольского собрания. По тем временам это была жуткая катастрофа. И не видать бы Изольде диплома никогда, если бы не заступничество добрейшего, великодушнейшего профессора-ботаника Василия Васильевича, всем сердцем привязавшегося к Изольде после той истории.   
    
     Все это и не раз слышала Лидия Яковлевна непосредственно от самой Изольды. Рассказывалось это всегда так и ни словом больше. Лидия Яковлевна не была уверена в рыцарской, платонической влюбленности Василия Васильевича, но не исключала, что может ошибаться.   
     Голова ее вспухла от всех этих размышлений, а тут еще какая-то сволочь так долбанула по компостеру, что Лидия Яковлевна аж вздрогнула.

     И вдруг, совершенно неожиданно, у нее в памяти  всплыл давно забытый, затертый слушок. Когда-то кто-то рассказывал ей, сейчас и не вспомнишь кто, да это и не так важно, что будто бы все только диву давались, как Тугарину удалось избежать расстрела.
     Ведь Морозов, ревнуя и мстя, почем зря топил Германа, строча на него донос за доносом, и в них были не только валютные дела Германа, но и  что-то еще... Чем же Морозов так опасен для Германа? Чем он мог так испугать его? И это Германа, которому сам черт не брат... Изольда не может не знать этого...   
    
     Вся в своих мыслях, Лидия Яковлевна машинально взглянула в окно. Как оказалось очень вовремя. Автобус подползал к ее остановке. Энергично пропихиваясь сквозь плотную людскую массу, Лидия Яковлевна устремилась к выходу  и  заспешила к солидному зданию, в котором размещалось крупное учреждение - место ее работы. 

     Глава 36. 
    
     Войдя в отдел и поздоровавшись с сотрудниками, она сразу подошла к Изольде Романовне и шепнула ей насчет разговора. Но никакой возможности выйти покурить до самого обеда так и не представилось. Едва Лидия Яковлевна заняла свое начальственное кресло, как телефон тут же затрещал и не умолкал уже ни на секунду.   
    
     Как всегда теперь - это был крик о помощи. Над необъятными просторами страны стоял стон. Регионы криком кричали, что национальная культура гибнет, что безжалостно разрушается то, что создавалось годами, десятилетиями, что они задыхаются от безденежья, что те крохи денег, которые выделяются центром, не успев дойти до адресата, превращаются в пыль, но и эта пыль оседает неизвестно где. Куда все исчезает и когда это безобразие кончится, допытывались они у Лидии Яковлевны.   
    
     Поправлять прическу и пудрить нос Лидии Яковлевне пришлось, уже разговаривая по телефону. Она энергично убеждала, ободряла, обещала помочь, разобраться, навести порядок, наказать виновных. Не отрывая трубку от уха, Лидия Яковлевна читала почту, докладные, служебные записки, отдавала распоряжения сотрудникам.
     Подняв голову от стола и обнаружив, что в комнате кроме Изольды Романовны никого не осталось, она поняла, что наступило обеденное время, когда всех сотрудников как ветром сдувало.
      
     Попеняв на себя, что проворонила нужный момент и не заказала никому сливочного масла, которого в доме уже который день не было, Лидия Яковлевна, наконец-то закончив бурный телефонный разговор, с возмущением бросила трубку на рычаги.
     - Нет, ну ты подумай! - со стуком выдвинула она ящик стола, извлекая оттуда губную помаду и пудреницу. - Эту свою тусовку они именуют выставкой альтернативного молодежного искусства и требуют на нее денег. И тусоваться они хотят не где-нибудь, а непременно в ЦДХ на Крымском валу!   
   
     Щелкнув пудреницей и энергично мазанув помадой по губам, Лидия Яковлевна повернулась к подруге.
     - Идем обедать! - нетерпеливо одернув платье, поднялась она.   
     - Иди, обедай! Я принесла с собой, - отрывисто кивнула Изольда Романовна на стоящий в углу холодильник.      
     - Герман тебе про вчерашний скандал ничего не рассказывал?  Что ты там принесла? Опять пятнадцатикопеечный ванильный сырок?
     - И полсосисочки! - гордо вскинула красивую голову Изольда Романовна - Что за скандал?
   
     - Твой драгоценный Герман мне вчера такую свинью подложил! Идем, расскажу!
     - Ладно. Уговорила. Но платишь ты - совратительница, - согласилась Изольда Романовна.
     - Как здоровье Василия Васильевича? - поинтересовалась Лидия Яковлевна, когда они вышли в длинный коридор и направились в его торец, чтобы подняться на лифте на 4-й этаж, где была столовая.
     - Плохо. Там все очень плохо, - обреченно махнула рукой Изольда Романовна. - А что вчера произошло?   
   
     - Вчера твой Герман опять сцепился с Морозовым. А главное, втянул меня в их передрягу! Представляешь?! – негодуя, воскликнула Лидия Яковлевна.
     В лифте, где они были одни, она, не скупясь на эмоции и краски, в лицах разыграла весь короткий, но неприятный для нее момент скандала, не решившись, сама не зная почему, рассказать об испуге Германа.   
   
     - Ты можешь мне здраво объяснить, что это за Картина, из-за которой я так жутко пострадала? -  напористо напустилась Лидия Яковлевна на подругу, когда, нагрузив подносы и расплатившись в кассе, они сели за стол.   
     - Чушь, - тут же спокойно отозвалась  та. - Никакой Картины не существует.
     - Если Картины нет, как ты говоришь, то почему Герман и Морозов постоянно скандалят? - с вызовом спросила Лидия Яковлевна.
       
     - Лидуш, не кипятись. Наберись терпения. Все не просто.  Дело в том, что в раннем детстве кто-то показал Герке репродукцию великолепной старинной Картины. Она поразила его так, что стала часто являться  во сне. Известный антиквар – Старик, добрый человек, который опекал Германа, когда тот  осиротел, видя жгучий интерес Германа к этой Картине, много рассказывал ему о ней. После тяжелой болезни Германа, сновидения переродились в многолетние галлюцинации, и ему кажется, что Старик не только рассказывал ему об этой Картине, но и привел его к ней под землёй.
   
     - Извини, Изольда, но я этому не верю, - с обидой произнесла Лидия Яковлевна. - На мой взгляд, Герман совершенно не похож на человека, изнуренного многолетней болезнью. Ты что, ничего не видишь? Хотя бы этих вечно порхающих вокруг него длинноногих акселераток-бесстыдниц?   
     - Ну и что?
     - Как что? Не импотент же он!
   
     Лидия Яковлевна сама испугалась того, что сказала. Она никогда не видела такого лица у подруги. Ей стало страшно.
     - Золушка! - запричитала она. - Извини, извини, милая. Я не хотела тебя обидеть, но ты же сама убеждала меня, что "Травник" Василия Васильевича сотворил чудо.    
     - Не совсем, - бесстрастным тоном ответила ушедшая в себя Изольда Романовна.
   
     Они молча доели второе, но за компотом Лидия Яковлевна все же рискнула спросить о том, что не давало ей покоя, и чего она никак не могла добиться от подруги:
     - А какое отношение к Картине имеет Морозов?   
     -  Морозову хорошо известно, что никакой Картины нет, что это болезнь Германа, - через силу проговорила Изольда Романовна. - Он знает, что Картина - это навязчивая идея Германа, его ахиллесова пята. Вот и играет на этом, вернее, изводит Германа этим. Если бы я не была трусихой, я бы убила Морозова еще тогда, когда он сточил доносы на Герку... Если бы я только не была такой трусихой, - повторила она.
   
     Голос ее звучал спокойно, даже равнодушно, лишь синяя жилка на виске судорожно билась, почему-то ассоциируясь у Лидии Яковлевны с пытающейся взлететь раненой птицей.   
    Допив компот, они молча поднялись и, собрав  грязную посуду, отнесли ее на мойку.
    - Пойдем, курнем. У нас еще минут пять есть, - предложила Лидия Яковлевна, когда они спустились на лифте на свой этаж.
    - Ты кури, а я пойду, позвоню Герману.   
   
     Лидия Яковлевна присоединилась к разговаривающим курильщикам. Затягиваясь сигаретой, она мысленно обругивала себя: "Дернуло меня за язык наговорить столько лишнего. Изольда обиделась. Как я еще про испуг Германа не ляпнула..."
     Не успела она додумать, как к ней подскочила запыхавшаяся Изольда Романовна и оттянула ее в сторону от компании.   
     - Дай мне, пожалуйста, денег.
     - Что случилось? На тебе лица нет.
   
     - Почему ты умолчала о самом главном в склоке Морозова с Германом? - с укоризной спросила ее Изольда Романовна. - С Геркой плохо.
     На глазах у нее заблестели слезы.   
     - Запишись и на завтра в местную командировку, - торопливо проговорила Лидия Яковлевна, протягивая деньги. - Я тебе вечером обязательно позвоню, - крикнула она уже вдогонку быстро убегавшей подруге.
   
     Затянувшись еще пару раз и загасив сигарету, Лидия Яковлевна поспешила на свое рабочее место, думая на ходу, что надо сейчас же позвонить Волгину - он, наверное, видел Тугарина в институте и знает, что с ним случилось.   
     Но позвонить Лидии Яковлевне не удалось. Ее срочно вызвали на совещание к руководству. Вернувшись с совещания в опустевший отдел (рабочий день уже закончился), она тотчас позвонила Волгину, но там никто не ответил. Мужа дома тоже не оказалось. Нетерпение разбирало Лидию Яковлевну, но позвонить Герману и расспросить его или Изольду она все же не рискнула.
   
     Возвращаясь домой в полупустом автобусе, Лидия Яковлевна, чтобы скоротать время, раскрыла-таки детектив своей любимой Агаты Кристи и углубилась в чтение. «История довольно странная. Что же произошло? Мисс Марпл задумалась».   
   
     Лидия Яковлевна подняла глаза от книги и тоже крепко задумалась. Чем же вчера Морозов так напугал Германа? Чего я, вообще говоря, завелась? Чего напустилась на Изольду? Может, Герман и вправду серьезно болен. Может, Морозов действительно его травит, завидуя, что Тугарин обделывает свои дела и профессиональнее и валютнее. В купле-продаже Герман чувствует себя как рыба в воде. А это сегодня главное, и я не позволю пакостнику Морозову вбивать клин между мной и Тугариным. Надо сейчас же зайти к Волгину, узнать, что с Германом и позвонить Изольде, выяснить, чем я могу помочь ей и Герману.
   
     Глава 37.   
   
     В то время, когда разбираемая нетерпением и пытающаяся разобраться во всем случившимся Лидия Яковлевна подъезжала к дому, Евгений Николаевич, весело насвистывая, готовил на кухне небольшое застолье.
     Он позвонил Марку Марковичу и пригласил соседей к себе. Во-первых, вернувшись из Германии, он наконец-то выбрал время чтобы, так сказать, "отчитаться" перед ними о своей поездке, а во-вторых, не давали покоя сногсшибательные события сегодняшнего дня. Все происшедшее было просто уму непостижимо и требовало немедленного обсуждения.   
   
     Евгений Николаевич так ушел в себя под шумящий на плите чайник и ворчащий на холодильнике телевизор, что даже вздрогнул от неожиданности, увидев на пороге кухни раскрасневшегося с улицы сына, нетерпеливо постукивающего по колену снятой с головы шапкой.
    - Папа, здравствуй!
    - Привет! Вот здорово, что ты приехал! Раздевайся! Сейчас Лида с Марком придут. Выпьем, фотографии, альбомы посмотрим, фильм прокрутим, что я из Германии привез. Новости расскажу. Тут такие события разыгрались...   
   
     Костя расстегнул куртку, но снимать не стал.
     - Извини, пап, но я жутко тороплюсь. Заскочил только на минутку. Ты Сашкину картинку видел?
     - Видел. Хороша. Продавать ее пока не советую. Купить ее всегда охотники найдутся. Не надо торопиться.
     - Ему деньги сейчас крайне нужны... И очень большие...
   
     Костя замялся. Евгений Николаевич вопросительно посмотрел на него.
     - Зачем? Если это не военная тайна, конечно.   
     Костя помедлил.
     - У него неприятности... Одна девчонка, Анжелика ее зовут, с него деньги требует. Говорит, что у нее ребенок будет от него.
   
     -  Прости, конечно, а почему он не хочет на ней жениться?
     - Он-то хочет. Она - нет.  - Костя  недовольно теребил в руках шапку. - Сашка умоляет ее не делать аборт.
     - А  она что, решительно настроена против Самарина?   
     - Она, вообще-то, замужем...
   
     Глаза Евгения Николаевича округлились от изумления.
     - Вот в чем дело... Ну и ситуация...
     - Анжелика заломила какую-то неимоверную сумму. Сашка, конечно, найдет деньги... Я ему отдам все, что у меня есть...   
     Евгений Николаевич предупредительно поднял руку, останавливая сына.
   
     - Если дело в деньгах, я ему дам столько, сколько требуется. Только картинку пусть ни в коем случае не продает. Слышишь?  Ты ему так и скажи, чтобы картинку не трогал, - занервничал Евгений Николаевич.
     Костя кивнул головой.
     - Хорошо. И еще, пап, хочу оповестить тебя: я осенью надумал жениться.   
     - Жениться...- удивленно поднял брови Евгений Николаевич. - Ну что ж... Дело хорошее... Ищи объект...
   
     Он с выжидательной смешинкой поглядел на сына, зная его любовь к розыгрышам. Правда, эта тема им никогда не обыгрывалась.
     - Это не шутка, - заметив реакцию отца, серьезно сказал Костя и, чуть помедлив, добавил: - Я уже нашел... Ее зовут Лена.   
     - Вот как...- раздумчиво протянул Евгений Николаевич, внимательно разглядывая сына, будто все еще не веря в серьезность сказанного им, и снова повторил: - Ну что ж... Жениться... Дело хорошее...Что я еще могу сказать...
   
     Костя, уловив в голосе отца грустные нотки, сел за стол, сунул в рот кусочек колбасы и прожевал.
     - Пап, у тебя в моем возрасте уже был ребенок.
     - Дети - это хорошо, - несколько повеселел Евгений Николаевич. - Может хоть дача оживет...
     - У нас с Леной до детей еще далеко, - засмеялся Костя. - Давай решим, когда лучше нам с ней нагрянуть к тебе в гости.   
    
     Костя коротенько рассказал о Лене, подтвердив свое серьезное намерение осенью жениться. Когда удобный для обеих сторон день смотрин был найден, Евгений Николаевич поднял рюмку:
     - Давай выпьем за удачу начинаний.
     - Только чуть-чуть, я на машине.
     - Мы чистый символ. Совсем-то без этого нельзя.
     Они выпили.   
   
     - И дача оживет! - весело повторил Евгений Николаевич. - И Вассе Федуловне в Сосновке не будет страшно. А то хоть волком вой, ну где я ей найду такую жиличку, как ей хочется.
     В прихожей раздался настойчивый дверной звонок.
     - Ну, хорошо. Жениться, так жениться, - как бы подвел черту под разговором Евгений Николаевич. -  А насчет денег и насчет картинки,  ты меня понял. Да?! Так Саше и передай:  пусть не вздумает ее продавать.   
   
     Дверной звонок трещал все требовательнее. Они поднялись.
     - Пап, ты про Лену соседям пока не говори.
     - Как скажешь.
     Евгений Николаевич быстро направился в прихожую. Костя, на ходу застегивая куртку, последовал за ним.
     - Пап, я тебе еще предварительно позвоню.    
   
     Он поспешно натянул шапку. Ему не хотелось надолго задерживаться с соседями. Но не тут-то было.
     - Костя! Здравствуй! - шумно приветствовала его вошедшая Лидия Яковлевна. - Дай хоть посмотреть на тебя! Я уже забыла, как ты выглядишь! Где ты пропадаешь? Совсем от дома отбился.   
    
     - Добрый вечер, дорогие соседи! Тружусь я, Лидия Яковлевна, все время тружусь! Как вы живы-здоровы? Марк Маркович, я новый альбом Добужинского приобрел. В следующий раз привезу показать, - весело балагурил Костя, боком продвигаясь к входной двери, стараясь выскочить, пока она не захлопнулась. - Альбом потрясающий, печать, краски обалденные! Извините, спешу, убегаю!
     - Подожди, подожди! - задержала его на пороге Лидия Яковлевна. - Отец, уж не женился ли твой сын втихаря?!    
         
     - Я сегодня утром в институте  видел Германа, - пришел на выручку сыну Евгений Николаевич.   
     - И что? - вмиг забыла о Косте Лидия Яковлевна.
     Воспользовавшись этим, Костя обрадованно крикнул в воздух: "До свиданья!" и выскочил за дверь. Ему никто не ответил. Все шумели уже на кухне.
   
     - Что он тебе говорил? Что с ним произошло? В чем дело? - сыпала вопросами Лидия Яковлевна, обосновываясь на своем привычном месте, доставая сигарету и нетерпеливо прикуривая.   
     - Все настолько чудовищно, что не знаю, с чего начать, - принялся рассказывать Евгений Николаевич, разливая водку по рюмкам. - Помните, в январе в Москву приезжал Питер Брук - директор галереи Акима Тугарина?
     - А как же! - воскликнула Лидия Яковлевна. - Он через Германа покупал картины у наших художников.
   
     - Вот-вот, - подтвердил Евгений Николаевич. - С Бруком был молодой человек - некто Стас Лисин. Вы потихоньку ешьте, - кивнул он гостям на тарелки с едой. - Сам Брук довольно быстро вернулся в Штаты, а Лисин будто бы остался в Москве.   
     - Ходили слухи, что он пропал, - неуверенно вставил Марк Маркович, нагружая свою тарелку едой.
     - И я так слышала, - загасив сигарету, впилась нетерпеливым взглядом в Евгения Николаевича Лидия Яковлевна.
   
     И он продолжил.
     - Вот об этих слухах кто-то и спросил у Германа сегодня утром, когда мы кружком разговаривали перед лекциями, и  он сказал, что Лисина нашли в одном из выселенных домов недалеко от Склифа.   
     - Его похитили? - ужаснулась Лидия Яковлевна.
   
     - Нашли обезглавленное истерзанное тело...   
     - Звери...- сдавленно промычал Марк Маркович и с удивлением уставился на Евгения Николаевича. - Но почему вдруг решили, что  обезглавленный труп - это Стас Лисин? У него что - документы остались?      
     - Какие документы? С него сняли практически все. Но, как мы поняли из того, что говорил Герман, на руке трупа остались вдребезги разбитые, паршивенькие наши отечественные часы...
   
     - На которые никто не соблазнился, - понимающе закивала Лидия Яковлевна. - Я читала в одном детективе...
     Евгений Николаевич криво усмехнулся.
     - Он, наверное, тоже почитывал детективы, как и тот милиционер, который догадался вскрыть эти часы и нашел там записочку.   
     - И что в ней? - подалась к нему Лидия Яковлевна.
   
     - Этого у Германа разобрать было уже невозможно. -Евгений Николаевич замолчал и, чуть помедлив, произнес: - Герман внезапно стал заговариваться...
     - Как заговариваться? - испуганно выдохнула Лидия Яковлевна.
    - Бормотать что-то невнятное. Кричать, что он никого не убивал. Глаза у него заволокло безумием.
    Евгений Николаевич снова замолчал, переводя взгляд с Лидии Яковлевны на Марка Марковича и опять на Лидию Яковлевну. Те, онемев, смотрели на него, как завороженные.   
   
    - Мы вызвали скорую, - продолжил Евгений Николаевич.
    - Психушку? - быстро спросила Лидия Яковлевна.
    - Почему? - удивился Евгений Николаевич. - Обычную.
    Приехала скорая, стали мерить ему давление, то да се, всадили какой-то укол. Сказали, что у него гипертонический криз. Хотели увезти. Герман категорически воспротивился. После укола глаза его просветлели, и он стал выглядеть совершенно нормальным. Попросил заменить его на лекции и поймать машину. От всякой другой помощи отказался наотрез. Позже я позвонил ему домой, там уже была Изольда. Она сказала, что дала ему "Травник", и он спит. Вот такие дела. Давайте выпьем.   
   
     Они выпили и принялись за еду.
     - Так вот что ему вчера воткнул Морозов, - осуждающе покачала головой Лидия Яковлевна.
     - Вчера? - удивился Евгений Николаевич. - А почему ты мне ничего не сказала?
     - Я тогда была так взвинчена, что ничего не поняла.  Но то, что Морозов чем-то здорово испугал Германа. Это я видела.   

     - Ну, подонки! Нелюди! Звери! - возмущенно поблескивая толстыми, тяжелыми стеклами очков, не успокаивался Марк Маркович. - Кто же с Лисиным так разделался? Зачем? Почему?    
     - Я убеждена, Герман к этому не имеет никакого отношения, - тотчас вскинулась Лидия Яковлевна. - Это неоспоримо!
    - Теперь его затаскают, как свидетеля, - почмокивая толстыми губами, проронил Марк Маркович.
   
     - Что да, то да, - согласился Евгений Николаевич. - От этого ему так просто не отбояриться.
     Лидия Яковлевна напряженно свела брови.
     - Герману надо лечь в больницу, - решительно заявила она. - Например, в клинику неврозов. Это не психушка. Заведение престижное. Туда попасть - мечта многих. Надо посоображать, как пристроить Германа в эту клинику.   
     Она нетерпеливо забарабанила пальцами по столу.
     - Звякну-ка я Изольде.
   
     Поднявшись и привычно одернув на себе платье, Лидия Яковлевна подошла к телефону и набрала номер. Пока она разговаривала по телефону, Марк Маркович принялся рассматривать лежащие на столе фотографии, расспрашивая Евгения Николаевича, с кем он на снимках. Довольно быстро закончив разговор, Лидия Яковлевна вернулась к ним.   
   
     - Герман и слышать ни о чем не хочет. Говорит, что он совершенно здоров, - обиженно фыркнула она. - Бедняжка Изольда жутко подавлена, разговаривает через силу. Слова из нее не вытянешь
     - Лидуш, не пори горячку. Дай людям прийти в себя, - поспешно произнес Марк Маркович. - Лучше взгляни сюда, - протянул он ей стопку фотографий. - Смотри, Женя в ликующей объединенной Германии.   
     Лидия Яковлевна машинально взяла несколько снимков, рассеянно разглядывая их.
   
     - Надо садиться на телефон, - убежденно произнесла она. - Обзвонить всех, прозондировать почву и обязательно устроить Германа в клинику. Он уже завтра одумается. Я уверена.
     - Лидуш, успокойся, - повернулся к жене Марк Маркович. - Когда Герман одумается, тогда ты и возьмешься за дело. Садись! - Он разложил перед ней веером фотографии. - Смотри: Женя и радостно улыбающийся Коль. А вот Женя с самим героем нашего времени Михаилом Сергеевичем Горбачевым, разрушившим Берлинскую стену и воссоединившим немцев. Ты погляди, какие все счастливые!   
   
     Лидия Яковлевна чуть нахмурилась.
     - Женя, а что это за женщина рядом с тобой на всех снимках? Субтильная такая.
     - О-о! - рассмеялся Евгений Николаевич. - Внешняя слабость ее обманчива. Это сгусток энергии, интеллекта, эрудиции. Она видела все музеи мира и знакома практически со всеми крупнейшими художниками современности.   
     - М-м-м...- глубокомысленно протянула Лидия Яковлевна.
   
     - В настоящее время она - глава того крупного издательства, которое пригласило меня в Германию и предложило работу, - добавил Евгений Николаевич.   
     - Надо же... А с виду не скажешь...- Лидия Яковлевна прищурилась, всматриваясь в фотографию. - Но внешне она совсем не в твоем вкусе, согласись.
     И не дожидаясь, пока неторопливый Евгений Николаевич соберется с ответом, она поднялась.
     - Нам пора. Марк, вставай! Досмотрим в следующий раз. Оставим повод лишний раз заглянуть к крупнейшему художнику современности господину Волгину.   
   
     Она потянула мужа к выходу. Евгений Николаевич не стал удерживать гостей. Проводив их, он возвратился на кухню и мысли его вернулись к разговору с сыном. Наводя порядок и потихоньку насвистывая: "Виноградную косточку в теплую землю зарою. И лозу поцелую и спелые гроздья сорву...", он думал о том, что скоро сын женится и уйдет от него строить свою семью.
     И сколько Евгений Николаевич не уговаривал себя, что это естественно, закономерно, неизбежно, что это хорошо и надо этому радоваться, сколько не повторял: "А иначе зачем на земле этой вечной живу", ему все-таки было грустно.