Технократ. Глава 6 Врата Большого Города

— Твоя комната. Располагайся, — самыммонотонным голосом, которым только может говорит человек, сообщила женщина в голубом, и с силой захлопнула дверь. Щелкнул замок. Впоследствии я часто видел эту женщину и называл ее про себя просто грубой теткой. Это уже потом я узнал, что тогда ей было всего девятнадцать.
Я растерянно оглядел «помещение», иначе не назовешь. Комната все-таки ассоциируется с чем-то уютным, родным, а тут... Голые бетонные некрашенные стены, потолок с потрескавшейся штукатуркой, грязные окна с многолетним наслоением пыли и...почему-то чистый кафельный пол. это было странее всего, ак будто пол выдернули из какой-то другой комнаты в элитном доме и поместили сюда. Мебель разнообразием не блистала и полностью соответствовала комнате, точнее, ее верхней части: маленькая тумбочка со сломанной ножкой и с болтающейся на одной петле дверцей. Рядом пружинная кровать, из тех, что жутко скрипят, когда пытаешься перевернуться с одного бока на другой. На кровати матрац, даже на вид сырой, и подушка без наволочки. Вот и все. Живи, называется, в свое удовольствие.
Самое забавное, что тогда я все принял, как должное. Теперь я понимаю, почему обстановку не сменили с тех времен, когда в этом здании еще была тюрьма для противников режима Технократа. С самого детства нам ясно дают понять, что мы несвободны. Правда, одна ошибка вышла. Все равно мы не поняли этого, ведь не знали, что бывает и по-другому. Первые несколько лет моей жизни в интернате прошли довольно однообразно. Часами я лежал на кровати, иногда задремывая, временами заходила грубая тетка и приносила мне еды, тогда я ел, чтобы потом, после ее ухода снова лечь и задремать... Чтобы хоть как-то поддерживать физическое развитие организма, нас каждый жень ровно в полдень выводили на прогулку. Хотя прогулкой это можно было назвать с большой натяжкой. Ни о какой улице не могло быть и речи. Просто нам на некоторое время разрешали выходить в коридор. А там уж каждый делал, что хотел. Кто-то соревновался в беге наперегонки, кто-то играл в салки, в любом случае, все старались выбирать подвижные игры. Нередко это приводило к падениям, столкновениям лбами, порой даже к дракам. В последнем случае участников куда-то уводили, и возвращались они не всегда. В целом же, все было не так уж плохо.
Вся цепочка событий, приведшая к тому, что я стал тем, кто я есть, началась только три года спустя, когда мне уже было девять...

— Слушай, — прервал меня Чарли. — Зачем ты все это рассказываешь? Какое это отношение...
Я укоризненно посмотрел на него.
— Давай-ка ты не будешь меня перебивать, — предолжил я. — И скоро ты поймешь, к чему я веду, ладно?
Он покивал и больше уже не прерывал мой рассказ.

Мне недавно исполнилось девять лет, и теперь я был обязан посещать занятия. Собственно говоря, поначалу было только одно занятие. Называлось оно История Города. Само собой, рассказывали нам не ту историю, которую, например, знаю я, а просто какую-то чушь о том, что до прихода Технократа люди не знали ни машин, ни даже государственности. Получается, что еще каких-то полвека назад на нынешней территории Города бегали дикари, не способные двух слов связать, не говоря уже о строительстве или, скажем, вычислительной работе. Послушаешь — и диву даешься, как удалось все это наверстать всего за какие-то пару лет! На этом, впрочем, нестыковки не заканчивались. Например, многократно упоминается приход Технократа, но откуда он пришел, не упоминается. Кстати, тогда в моей группе никто не обратил на этот факт внимания. «Технократ пришел в Город...» А откуда он пришел, если кроме Города больше ничего нет? Когда я на одном из занятий задал этот вопрос, учитель замешкался, потом поспешно, путаясь в словах, объяснил, что я не так понял, что Технократ конечно же был в Городе, просто он первый смог...и так далее, и так далее, и так далее...
Уже тогда мне в голову начали закрадываться мысли о том, что вокруг что-то неправильно. Это и странно, ведь вся жизнь, которую я помнил, длилась три года, и я ничего не видел, кроме этих комнат и этих коридоров. Но откуда-то я знал, что происходит снаружи. Мои представления о Городе оказались слишком близки к реальности, чтобы это было совпадением. Однако, об этом я старался не думать. Каждый раз, когда мне в голову приходила мысль: «Откуда я это знаю?», сразу же из ниоткуда появлялось какое-то очень неприятное ощущение, как будто подсознание специально ставило барьер: «Эта тема — запретная».
И вот как раз тот самый день. Мне четырнадцать, и учитель со злорадной улыбкой начисляет мне двадцатый штрафной балл. Надо признать, это было все-таки моей ошибкой. Я пренебрегал некоторыми занятиями, считая их ненужными, бессмысленными и зачастую просто абсурдными; я несколько раз пытался сбежать из интерната, я нарушал режим, и это не считая множества мелких нарушений, за которые мне удавалось отделываться лишь «последним предупреждением». И все же, в конце концов, я получил двадцатый балл. А это означало, что я признавался слишком неуправляемым, и отправлялся на «восстановление» прямиком в Мастерскую. Эх, если бы меня сейчас направили туда...Но тогда было совсем другое дело. За довольно безобидным термином «восстановление» скрывались довольно жуткие вещи. Это уже был не какой-то там безобидный интернат...
Мастерская была центром превращения Человека Разумного в Человека-Наблюдателя. И это не просто фигура речи. Наблюдатели со свойственной им методичностью старались погасить те качества, которые делают нас людьми, пытаясь сделать из нас идеальные машины для убийства. Началось все это с первой же минуты, когда меня и еще нескольких нарушителей погрузили в небольшой автобус без окон. минут пятнадцать мы ехали в абсолютной темноте, а потом вдруг на полсекунды вспыхивал яркий свет, затем опять темнота... Очень скоро я потерял счет времени, но, если навскидку, то ехали мы часа два.
Наконец, автобус остановился, двери открылись, заставив меня снова зажмуриться. Когда я смог более или менее нормально смотреть, мои товарищи по несчастью уже были на улице. Я тоже вышел или, вернее сказать, выполз. Передо мной во всей красе открылась Мастерская. Она выглядела достаточно нелепо. Будто много огромных кубов воткнули друг в друга. Причем в этом нагромождении не было ни порядка, ни хотя бы симметрии. И уж совсем ни к месту были две гигантские вращающиеся шестерни, торчащие из земли по бокам. Но при всем этом здание было настолько высокое, что казалось прямо-таки архитектурным шедевром. Однако долго наслаждаться зрелищем мне не дали. Грубоватый толчок в спину заставил меня пойти вперед. Проходя через двери, я чувствовал, будто влезаю в пасть исполинского монстра и сейчас окажусь в желудке, где буду перевариваться сотни лет...
На входе наш конвоир отдал стоящему прямо у входа Наблюдателю какую-то бумажку. Тот коротко глянул на нее, неторопливо убрал ее в карман, кивнул, и мы пошли дальше. Пройдя «приемную», мы оказались в огромном зале, за который, собственно, Мастерская и получила свое название. Зал этот, видимо, занимал как раз все оставшееся пространство здания, зато было похоже на целый город. Город в Городе. Если задрать голову, можно было увидеть целую решетку из проходящих в разные стороны мостов, по которым туда-сюда бегали люди. Я знал, что это лишь оптический обман, никакой решетки, естественно, не было, просто мосты были растянуты примерно на сорока ярусах, а если смотреть снизу вверх, то они казались просто железной паутиной, свитой невиданным пауком...Тут и там стояли какие-то станки, приборы, компьютеры, на столах валялись различные инструменты непонятного назначения...
Проходящие мимо Наблюдатели смотрели на нас высокомерно, а иногда даже с презрением. «Да, тяжело будет», — подумал я, не зная, конечно, насколько был прав...Наши конвоиры так с самого интернета не проронили не слова. Они даже не разговаривали с теми, мимо кого мы проходили, и кто сам проходил мимо нас. То ли они здесь мало с кем были знакомы, то ли здесь вообще не принято общаться. Да-да, знаем: «Нам болтать некогда, мы должны работать».
Потом я обратил внимание на некую конструкцию, что стояла слева в глубине зала. Это было похоже на сложенные в несколько рядов стеклянные кубы. Несмотря на то, что кубы были прозрачными, рассмотреть, что у них внутри, было довольно трудно. Но периодически некоторые из них зажигались ярким белым светом и тут же гасли, и в эти моменты становились отчетливо различимы силуэты людей, сидящих, лежащих, бродящих из угла в угол.
Даже когда сопровождающий, шедший впереди, повернул в сторону стеклянного сооружения,у меня еще теплилась надежда, что он всего лишь обходит очередной станок, но потом я понял, что мы все-таки идем к этим кубам, чего мне очень не хотелось. Другим «штрафникам», видимо, тоже. Они начали беспокоиться, ежесекундно оглядываться по сторонам. Потом один попытался что-то сказать другому, но Наблюдатели это заметили, и, по-прежнему не говоря ни слова, схватили обоих за шкирку и потащили назад. Теперь я остался совсем один. Вот странно: как бы плохо нам ни было, если кому-то так же плохо, или хуже, нас это почему-то утешает, и даже к своему положению начинаешь относиться спокойно, без страха или злости.
Теперь же я еще вдруг осознал, что понятия не имею, что со мной здесь будет. Какие методы перевоспитания у Наблюдателей? Что они делают с провинившимися? Сажают в эти стеклянные камеры, и все? Или может сюда входят какие-нибудь пытки или, например, просто заставят работать? Мыть туалеты, скажем? Может быть и что-нибудь похуже, например, будут на нас эксперименты ставить...Испытывать химическое оружие. Или даже огнестрельное, почему нет? Наденут бронежилет и будут смотреть, пробьет пуля или нет. Нет, вряд ли. Тогда бы стеклянная тюрьма пустовала. Насколько я знаю, «штрафников» в интернате не так уж и много...Если, конечно, это единственный интернат в Городе...
— Встань на платформу, — открыл, наконец, рот сопровождающий Наблюдатель.
— Что? — не понял я.
— На платформу встань, повторять не буду! — он повысил голос.
И только тут я заметил едва выступающий из пола квадрат. Я встал на него и почти сразу он отделился от пола и медленно пошел вверх. Вот проехали первый ярус, второй, третий...На шестом платформа вдруг остановилась и одновременно стенка ближайшей комнаты щелкнула и стала падать прямо на меня. Я хотел было отступить назад, но вовремя сообразил, что тогда я свалюсь с приличной высоты, притом головой вниз. Однако стенка пролетела в нескольких миллиметрах от края платформы и замерла, образуя мост. Я неуверенно сделал шаг, и, убедившись, что стекло не потрескается и не провалится подо мной, пошел уже более уверенно.
Как только моя нога коснулась пола стеклянной комнаты, стенка сразу же закрылась обратно, я бы даже сказал, захлопнулась. И стало темно. Несмотря на то, что снаружи камеры казались прозрачными, стенки, отделяющие их от остальной Мастерской, были изнутри зеркальной поверхностью. Ясное дело, свет внутрь камеры, а что это еще могло быть, не поступал. Я немного походил туда-обратно, потом мне надоело, я забился в угол, сел и упер голову в колени. Не прошло и минуты, как комнату озарила яркая вспышка. Я вскинул голову и сразу же пожалел об этом, потому что пришлось сильно зажмуриться. Я снова закрыл глаза и стал считать про себя. Когда я досчитал до семидесяти трех, свет полыхнул снова. К чему все это? Когда счет мой перевалил за сто пятьдесят, я все же уснул. Наверно, не проспал и минуты, очередная вспышка разбудила меня. И только тогда я понял, зачем это нужно. Больше я не засыпал. И продолжал считать...Триста восемьдесят два, триста восемьдесят три, триста восемьдесят четыре...Постепенно я перешел с секунд на вспышки: одна, две, три...двадцать пять, двадцать шесть...На семьдесят четвертой я снова задремал, и, видимо, хорошо задремал, потому что когда проснулся, «световая пушка» строчила как из пулемета. Теперь я знал, что мои предположения о причинах этой «атаки» были верны, по крайней мере, за мной явно следят, и, наверное, не только за мной, а за всеми заключенными. Тут раздался щелчок, и зеркальная стенка опустилась. Ко мне подошел Наблюдатель с пистолетом в руках, и велел:
— Вставай.
Я встал без возражений. «По крайней мере, со мной хотя бы разговаривают», — подумал я. Радость моя, впрочем, была преждевременной. Больше этот Наблюдатель не проронил ни слова.
Мы спустились вниз на платформе и все той же дорогой меня повели назад. Куда теперь? Я не удержался и оглянулся на стеклянную тюрьму. Она была все та же. Так же редко вспызивали отдельные комнаты и тут же гасли. Кроме одной камеры на четвертом этаже. Свет там бил практически непрерывно, и хорошо был различим силует человека, кажется, девочки, изо всех сил бьющая кулаками по зеркальной стенке, но никаких звуков слышно отсюда не было. От этого зрелища мне стало не по себе, и я отвернулся.
Куда же мы все-таки идем? Вход в Мастерскую только один,  а если мое место не здесь, то зачем меня сюда привезли. Однако я заблуждался. На полпути Наблюдатель резко свернул налево, и мне пришлось идти за ним. Странно, он даже не оглядывался, как будто был абсолютно уверен, что я послушно иду за ним, что я не убегу и не шарахну его чем-нибудь по голове. А, кстати, если уж на то пошло...Я оглянулся вокруг. Да, вокруг было достаточно предметов, чтобы проломить конвоиру череп, но тут он как будто почувствовал мой настрой и обернулся. Я сделал вид, что смотрю в пол. Но он схватил меня за волосы и заставил посмотреть ему в глаза.
— Даже и не вздумай! — прошипел он. — Ты даже замахнуться не успеешь, как останешься без руки!
Он толкнул меня, и теперь я уже шел впереди. Тогда я так и не смог понять, как он узнал о моих намерениях. Ведь про «подзатыльник» я узнал гораздо позже...

СКБ — Система Контроля Боя, в просторечье «подзатыльник», представляла собой небольшой но очень мощный компьютер, созданный BOX256 в 2003 году. В нескольких граммах микросхем, упакованных в металлический корпус, содержался мощнейший искусственный интеллект, который, обрабатывая информацию с девяти камер, разбросанных по всему корпусу, анализировал обстановку и в экстренных случаях подавал на специальную линзу в глазу изображение того места, откуда шла опасность, издавая при этом довольно неприятный писк. Первоначально аппарат предназначался для спецподразделений, но после пришествия Технократа стал широко применяться Наблюдателями. Они его не любят, потому, наверно и называют его столь пренебрежительно. Он действительно закрепляется на затылке, но дело не в этом. Теоретически, его можно закрепить где угодно, хотя бы и на шлеме. Но когда компьютер решает, что возникла ситуация, угрожающая жизни оператора, он посылает электрический сигнал в зону мозга, отвечающую за восприятие времени. Таким образом скорость реакции Наблюдателя увеличивается, но все это сопровождается достаточно болезненными ощущениями.

— Ладно, — сказал я. — Остальное расскажу потом.
— Почему ты рассказал все это? — решил все-таки спросить Чарли.
Я пожал плечами.
— Почему бы и нет? Я хочу, чтобы вы знали, зачем я все это делаю.
— Если честно, — осторожно заметил Чарли, — я не слишком-то и понял...
— Ты Наблюдатель, и должен знать, как обращаются с заключенными. Не мне рассказывать тебе об этом. Впрочем, не знаю. Возможно, позже ты расскажешь свою историю, но сейчас уже начало рассветать, так что придется отложить разговор. Сейчас мы должны попасть во Внешнее Кольцо. Поначалу не должно быть никаких проблем — сейчас все Наблюдатели должны стекаться как раз к центру Города. Меня всегда удивляло, почему стены не охраняются, но, в любом случае, сейчас нам это только на руку. И учтите: теперь никакой жалости. До сих пор нам везло, но чем дальше, тем чаще будут встречаться опытные Наблюдатели, у которых реакция такая же, а то и лучше, чем у нас. Постарайтесь заметить их раньше, чем они вас, и убивайте без колебаний. Мы идем на войну.