Услужливый еврей опаснее врага о деятельности писа

Заключительная часть из главы с аналогичным названием из книги «Евреи в революции и Гражданской войне», 2005.


       УСЛУЖЛИВЫЙ ЕВРЕЙ ОПАСНЕЕ ВРАГА
(о деятельности юриста-писателя Аркадия Ваксберга)

Завершая очерк о кипучей деятельности Ваксберга сразу же на нескольких фронтах, нельзя упустить его отношение к уголовному делу о ночных раскопках могил жертв нацистских преступлений в поисках драгоценностей под Симферополем. Раскопки начались в мае 1984 года и продолжались несколько лет. Этому преступлению Ваксберг посвящает целую главу в книге под странным названием «Зачем нас хотели поссорить?», которое, казалось бы, никакого отношения к указанной теме не имеет. Ради немедленной публикации очерка об этом преступлении Ваксберг решил выплеснуть с водой и ребёнка. Так он поступает всегда, когда речь идёт о еврейских жертвах: «Я постарался не педалировать «еврейскую тему», сознавая, что суть явления выходит далеко за её рамки». Не верьте Ваксбергу, суть явления заключалась именно в еврейских рамках, а русские антисемиты, как обычно в таких случаях, старались евреев не упоминать. Ведь когда речь шла о так называемых преступниках еврейского происхождения, тот же Ваксберг не только «педалировал» на еврейской теме, но не снимал ноги с антисемитской педали. Если выкинуть из очерка слова «евреи», преступление под Симферополем теряет всякую остроту и ценность. Однако родная «Литературная газета» очерк Ваксберга о судебном процессе даже без нажима на педаль не напечатала, поэтому автор явно гордится его содержанием, решил поместить в своей книге спустя двенадцать лет, чем себя прилюдно и высек.
  Ещё до передачи Ваксбергом очерка в Литгазету журнал «Юность» опубликовал поэму «Ров» А. Вознесенского, посвящённую этой же теме. Ваксберг решил, что его очерк не напечатали только потому, что хотели якобы поссорить его с Вознесенским. Антисемитскую проблему Ваксберг затушевал личными отношениями с поэтом, которые никакого значения по существу к данной теме не имели: будто «сам Андрей попросил вмешаться своих высоких друзей, чтобы торпедировать очерк, - тогда лавры гражданского подвига достанутся ему одному». И Ваксберг поверил в эту глупость, если написал: «Столкнуть нас лбами не удалось». Умнее Ваксберг ничего придумать не мог. Он называет «подвигом», мягко говоря, трусость Вознесенского, который не назвал имена русских мародёров, грабивших мёртвых евреев. «Нет людей, личностей нет - безымянные чудища, алчно гложущие живых и мёртвых. Поэт вправе: дело не в именах», - оправдывает Ваксберг подлость Вознесенского и собственную беспринципность по отношению к уголовникам и к памяти безвинно убиенных. Нет, дело именно в именах, которые раскрывают национальную принадлежность мародёров. Если исключить главное – то, что русские грабили мёртвых евреев, тогда вся поэма превращается в одну беспредметную морализацию, которая относится как бы к инопланетянам. В этом случае можно сколько угодно клеймить позором призраки, никакого нравственного урока убийцы и их соплеменники извлечь не смогут. Тем более что русское правосудие решило не привлекать к судебной ответственности русских могилокопателей - В. Кириллова, В. Нюхалова, С. Лиморенко, С. Кременского, а устроило суд над гостями с Кавказа Д. Ахмедовым, Н. Мелякяном и Ф. Фейзулаевым, которые сбывали на овощном рынке Симферополя золотые коронки и монеты из братской могилы. «Судом установлено, что «всего из братской могилы было похищено ценностей… на сумму 54 532 руб. 31 коп.» (стр. 286). Помощники преступников получили по 5-6 лет тюрьмы, а главные могилокопатели, как написал Ваксберг без комментариев, «вели себя чистосердечно, чем заслужили симпатию у следствия и суда» и были осуждены условно, кроме Кириллова. Такое «мудрое» решение вынес судья Р. Морозко. Через полгода двое из них, вызвавшие симпатию у суда, вновь попались на грабеже мертвых евреев. И это называется правосудием!
     Ваксберг не скупится на благородные восклицания и пустые вопросы, но даже в 2000 году не смог сформулировать суть симферопольской трагедии: «Разве кому-то не было ясно, что пренебрежение к памяти убиенных есть величайшее преступление перед совестью? Перед честью живых!», - восклицает беспринйипный Ваксберг, не упоминая имён и национальноог происхождения абсолютного большинства погоибших (стр. 288). Ваксберг не пишет, что во рвах на территории России лежат сотни тысяч расстрелянных еврейских граждан, что в их убийствах активную роль играли местные антисемиты, поосбники фашистов. «Читаю список жертв - в нём 86943 мирных жителя: всех уравняла, всех свела в одну трагическую семью палаческая рука фашизма. Наумов, Любич, Колесниченко, Шварцман, Османов, Арян, Доронин…». Далее Ваксберг перечисляет 16 фамилий из печального многотысячного списка жертв, среди которых называет только три еврейских фамилии. Кто же догадается при  таком изложении «правды», что фактически во рвах лежат почти одни евреи? Вы только почитайте, как искусно Ваксберг набрал из почти 87 тысяч жертв целый интернационал, по собственной инициативе назвал еврея только четвёртым. Это и есть искажение исторической правды, которая выявляет аморальность журналиста, готового за тарелку с чечевицей выдать злобного лесного медведя за солнечных зайчиков.
       «Даже темы нацистского геноцида, еврейских страданий под пятой оккупантов - даже её я избежал, чтобы открыть очерку путь на газетную полосу, - обманывает читателей Ваксберг, потому что очерк, даже в кастрированном виде, не приняли к публикации. Ваксберг недоумевает: «Значит, были причины ещё более веские. Возможно, концовка? Прозрачный намёк на то, что за «частным случаем» стоит явление, что причины его куда «более общие и ядовитые, нежели те, что лежат на поверхности?». Вот такой великий конспиратор с неумными намёками, который готов любую проблему утопить в океане неясных выражений. Ему всё ещё непонятно, что редакция любимой газеты отказала в публикации очерка из-за махрового антисемитизма, существовавшего в стране, который всё ещё пытается скрыть автор.
       Из очерка Ваксберга следует: не было геноцида еврейского народа, если в могилах лежат не 100 процентов евреев, а русские, армяне, украинцы и другие, то есть советские люди, как обычно называли евреев борзые писаки, которых якобы уравняла братская могила на окраине Симферополя. Так Ваксберг сознательно затушёвывает еврейскую трагедию, получившую особое продолжение уже после войны. Не сомневаюсь, многие из западных деятелей, которые встречались с Ваксбергом, не знали о его писаниях, иначе бы не подали ему руки. Только за эту статью автор должен краснеть и каяться всю жизнь и после неё.
  Ваксберг подобострастно пишет о случайной встрече в Турции в 1990 году с известным греческим антисемитом М. Теодоракисом. «Встреча была мимолётной», но Ваксберг успел «ощутить его могучее магнитное поле». Нашёлся ещё один Солженицын! «В его облике органично присутствовали осознание им своей значимости и абсолютная, естественная, без малейшего наигрыша простота» (там же, стр. 276). После встречи с Теодоракисом Ваксберг задумал создать «истинный интернационал, никем не руководимое объединение интеллигентов всех стран» (стр. 277). Не зря же мудрый Эренбург в 1966 году сказал начинающему литератору: «Время от времени я вас читаю в газете, перелистал две ваших книжонки - вы ещё не расписались, вы скованны, редко даёте волю чувствам, язык ваш до обидного беден, вы, мне кажется, не верите сами в себя. Преодолейте этот страх, помогите себе расковаться. И не уходите от своих тем. Превратите свою журналистику в литературу» (стр. 146). Легко сказать - преодолейте страх, превратите... и так далее! Ваксберг не смог уйти от журналистики, от применения стандартных фраз, потому что бедным оказалось его мышление, истощённой – совесть, скованным – ум, а безграничная жажда славы на беде других выпирает из всех его псевдолитературных писаний.   
  Ваксберг так и не понял сущность социальных проблем, хотя прожил в западных странах достаточно много времени: «Увы, капитализм выиграл - по всем показателям - соревнование с социализмом, - сожалеет Ваксберг в 1998 году. - Бывая подолгу в европейских странах, я открывал для себя тот мир с разных, не только с лучших сторон. И сейчас, проводя по работе большую часть года за рубежом, ещё лучше вижу удручающие пороки общества, которое весьма далеко от идеала». Ведь прожил «счастливую жизнь» при режиме, который «загубил десятки миллионов ни в чём неповинных людей», но до сих пор занимается морализацией, не имея понятия, каким образом создаются материальные и моральные человеческие ценности. Всё же западная демократия бесконечно добра и щедра, если позволяет такому неблагодарному Дон Кихоту, как Ваксберг, наслаждаться благами цивилизации в своих странах, и не указывает ему на дверь.
  Предопределяя появление будущих критиков своего «мировоззрения», Ваксберг обращается к невидимкам с наставлением: «Этим особям не понять душевные порывы, ни нравственный мир людей, живших в иную эпоху и тянувшихся к диалогу. Так не бывает, - заканчивает глубоководную мысль в защиту самого себя автор с «душевными порывами», - чтобы вся рота шагала не в ногу, а в  ногу - лишь один господин поручик…» (т. 2, стр. 278). Казалось бы, бессвязная с предыдущим текстом фраза имеет свой смысл. Речь идёт о поручике Ваксберге, который никак не мог не шагать в ногу с преступной системой или сбиться с шагом антисемитов. Так что не будьте глухими к диалогу неизвестно кого с неизвестно с кем!
  Однако пора подвести итоги. На мой взгляд, с моральной точки зрения никак нельзя считать жизнь Ваксберга благополучной, хотя с учётом материальных благ и некоторой известности он действительно имел известный успех и старался сосать сразу несколько маток. Однако он оставляет после себя слишком много лжи, слегка прикрытой слоем благородных порывов, но все эти порывы слетают с чела литератора при первом же дуновении реального ветерка. Никакие имена знаменитых деятелей, с кем посчастливилось встречаться автору и которых он тщательно перечисляет, неспособны своими заслугами стереть то, что написано юристом. В связи с расстрелом царской семьи в угоду и с подачи антисемитов Ваксберг оклеветал Свердлова и многих евреев превратил в «главные скрипки» несуществующего оркестра, якобы причастного к этому преступлению. Он приписал Ягоде участие в массовом терроре, который начался в то время, когда сам Ягода превратился в жертву террора и находился под арестом, ожидая смертного приговора. Ваксберг явно оклеветал следователя Л. Шейнина из-за зависти к его успеху и таланту литератора. Он никогда не выступал в защиту интересов евреев, даже испугался упомянуть национальность жертв преступлений под Симферополем, связанных с грабежом уже мёртвых евреев. Их грабили русские мародёры вторично!
В своих статьях Ваксберг до сих пор обманывает сограждан и западного обывателя, что в СССР якобы не было антисемитизма. Ваксберг и сегодня вводит в заблуждение наивных западных либералов в отношении антисемитской России. Он выдумает непотребные идеи о существовании противоречий между евреями и бестелесной властью и скрывает истинное положение евреев в антисемитской стране. Сам Ваксберг, будучи беспартийным, часто пользовался большими привилегиями, чем верный член партии, был постоянно выездным, ему бесконечно доверяли высокие чины советской судебной системы, он был вхож на все закрытые для многих журналистов пленумы Верховного суда с участием высших судейских работников страны, потому что все знали: Ваксберг не подведёт, не проболтается, не напишет того, что будет опасно для самой системы.
  И он ни разу не подвёл представителей преступной власти, а для многим из них сочинил самые лестные характеристики. Так, в отношении заместителя председателя Верховного суда СССР Сергея Банникова, ранее занимавшего пост заместителя председателя КГБ и курировавшего следствие, в 1974 году пригласившего юриста и литератора к себе на подмосковную дачу, в автобиографическом очерке Ваксберг поведал: «Его приветливая улыбка располагала (вот тут бы поконкретнее пояснил - к чему? - В. О.), а хлебосольство (добавлю, за счёт Верховного суда или финансов КГБ – В. О.), воплощенное пока что в горе всевозможных фруктов и коробке заграничных конфет - не напускным. Я тут же поймал себя на мысли, что таким вот простейшим способом и ловят доверчивых простаков». Стиль литератора Ваксберга оставлен без каких-либо изменений, а с намёком о простаках невозможно не согласиться. «Генерал мне понравился, и я очень старался», - резюмировал итоги встречи Ваксберг, которого генерал «побуждал написать отчёт» о пленуме Верховного суда. Значит, «наш» простак клюнул на наживку, а «очень старался» Ваксберг всегда. Ваксберга удивили открывшиеся ему на пленуме тайны «не столько своим содержанием, сколько конкретностью и поразительной откровенностью» (там же, стр. 42). Эта фраза не должна удивлять читателей: с помощью таких выражений Ваксберг обычно убегает от существа вопроса. Бывший кегэбэшник Банников выступает у него в роли активного борца за справедливость. Тогда кто же насаждал в стране беззаконие?
  Ещё один пример. «Весьма заметной и важной фигурой в Верховном суде СССР был доктор юридических наук Олег Петрович Темушкин. За пределами юридического мира (то есть там, где обитаем мы с вами, читатель - В. О.) Олега знали как обвинителя всё на том же процессе Синявского и Даниэля (в 1966 году), где судьёй был Смирнов. Он же, став председателем Верховного суда СССР, и взял его в свой аппарат». «В виновности Синявского и Даниэля он («душка» Темушкин – В. О.) был убеждён искренне, а не потому, что так ему повелели. (Конечно, такая «искренность» намерений оправдывает любой поступок Темушкина! - В. О.) Я познакомился с ним гораздо позже и могу засвидетельствовать - предлагает Ваксберг читателю поверить в безгрешность Темушкина под свою личную ответственность, - что его роль в демократизации нашего правосудия была очень существенной» (там же, стр. 56). Примерно такая же, как и «нашего» юриста, которого сегодня можно назвать последним из советских могикан. «Наступил момент, когда старые запретительные указания как бы перестали существовать. Председатели Верховного суда СССР – сначала В. И. Теребилов, потом Е. А. Смоленцев, - а главное, неутомимый и верный О. П. Тёмушкин, имевший беспрепятственный доступ в архив, откликнулись на мою просьбу и снабдили меня материалами огромной исторической ценности» (стр. 320). Ваксберг был допущен к секретным документам, имеющим отношение к бессудной казни в октябре 1941 года под Куйбышевым и Саратовом крупных военачальников - Якова Смушкевича, Григория Штерна, Матвея Клюкова, Павла Володина, Георгия Савченко, Александра Локтионова, генерала Рыгачёва и ещё более двадцати членов семей казнённых военных, а также к материалам, связанным с подготовкой процесса над руководителями и членами Еврейского Антифашистского комитета. Казнь  были совершена по представлению Берии и приказу Сталина.
  Кстати, об упомянутом выше Смирнове Ваксберг пишет в положительном ключе: «Карьера весьма способного номенклатурного юриста развивалась стремительно». «Высокий профессиональный уровень Смирнова ни в каких толкачах, казалось бы, не нуждался». «Смирнов не без оснований считался эрудитом, знатоком не только юриспруденции, но ещё и литературы, способным вести диалоги» (там же, стр. 52-53). Всё это хорошо, но какие именно качества Смирнова оказались востребованными властями? Об этом – ни слова. О прокуроре Романе Руденко, который толкал Смирнова по служебной лестнице, Ваксберг пишет загадочно: «Наш верховный прокурор, неизвестно чем заслуживший особое доверие всех сменявших друг друга советских правителей, продержался двадцать восемь лет». Напрасно Ваксберг темнит: все чиновники, в том числе и Ваксберг, «заслужили доверие» властей особой преданностью и точным выполнением всех поручений высокопоставленных чинов.
        Ваксберг очень тепло отзывается о Викторе Найдёнове, заместителе генерального прокурора СССР, который  в 1975 году «естественно, искал себе опору в прессе», то есть в лице нашего бесценного и незаменимого юриста. Возникает явное противоречие: судебная практика продолжалась после смерти Сталина с использованием криминальной юриспруденции, а высшие судебные чины, которых упоминает Ваксберг, находились как бы вне подозрений в смысле закона и нравственности. Деятельность Ваксберга, которая регулировалась и направлялась сверху, ничего предосудительного против нарушения устоев власти никогда не представляла. Ваксберг обманывал западную общественность видимостью своей якобы «самоотверженной деятельности», которая никогда не выходила за рамки, дозволенной властями. Он был тем самым «голубем перестройки», которого власти  держали за клюв в своей голубятне. Поручик Ваксберг всегда шагал в ногу с ротой русских антисемитов и ни разу не сбился с ритма.
    В советском судопроизводстве при Сталине принимали участие чиновники разных рангов и положений – следователи, судьи, заседатели, помощники, прокуроры, адвокаты, секретари, а также обвиняемые, но не было там главного – самого правосудия. Всех перечисленных участников, кроме, конечно, обвиняемых, с небольшой погрешностью против истины следует отнести к преступникам с разной степенью ответственности. Например, личного секретаря Ульриха Батнера, который нередко сам участвовал в расстрелах и был нисколько не менее преступным, чем следователи, создававшие по указанию свыше липовые дела, чем Председатель военной коллегии Верховного суда Ульрих, его помощники или прокурор СССР Вышинский. Выносимые приговоры полностью соответствовали предписаниям и указаниям садиста Сталина, но к человеческому и юридическому праву они не имели ни малейшего отношения. В случае любого отклонения или даже подозрения в нелояльности, каждый из участников процесса легко терял официальный статус и переходил в разряд обвиняемых.
  Адвокаты, участвующие в судебных заседаниях, несут моральную ответственность, потому что сознательно, ведь не были же все полными идиотами, своей пустой говорильней создавали впечатление, что в СССР якобы законность правит бал. Не сомневаюсь, большинство советских людей понимали, что от присутствия адвокатов в суде ничего не зависело, ибо они строго выполняли указания партийных функционеров! При таких-то обстоятельствах выдавать адвокатов за представителей благородного племени не только неблагоразумно, но и позорно. А Ваксберг продолжает утверждать, что «первоклассный» адвокат Брауде в 1937-38 годах и позже якобы мог «очаровать» сталинских инквизиторов, называемых по инерции судьями. Ваксберг был беспринципным и услужливым адвокатом не только в мерзопакостное время, но он останется им до конца своей жизни, потому что в самооправдывающейся психологии и заключается вся его сущность. В роли литератора эта сущность Ваксберга проявилась ещё более ярче и убедительнее. В антисемитском государстве благополучный Ваксберг сумел прожить счастливую жизнь, исполняя роль адвоката антисемитов как в прямом, так и в переносном смысле.