И ухватятся семь женщин за одного мужчину

На обл: На мой взгляд, единственное, что мужчина может делать в совершенстве, так это раздевать женщину. Всегда поражало, насколько они, все очень разные, были одинаково ловки только в этом деле. Я же хочу, чтобы словосочетание «русский мужчина» звучало как Знак Высочайшего Качества. Но только не со знаком +.
И УХВАТЯТСЯ СЕМЬ ЖЕНЩИН ЗА ОДНОГО МУЖЧИНУ
Лилия Шульгина
Книга пятая
18 сентября 2008 года, как всегда, я вошла в Интернет – посмотреть «Новости»: над миром, начавшись в Америке, уже зависал злополучный финансовый кризис. Бросились в глаза две фразы: «Число голодающих на Земле приближается к миллиарду человек»; «Россия помогает Венесуэле бронетехникой и автоматами Калашникова»…
Вопрос к читателю: как вы думаете, несет ли ответственность общество (народ) за то, что происходит в мире (доме), если снесло крышу у его хозяев?
О сильном поле я могу говорить бесконечно. Почти все они вызывают у меня чувство умиления – от сапожника до президента. Атрибуты их жизни – дубинка, знаки отличий, цвет мундира, футбол и автомобиль – столь примитивны, что нет ничего удивительного в том, отчего в тупике оказалось все человечество.
О русском мужчине разговор вообще отдельный. Не алкоголик, то боец; не боец, то алкоголик. Оно и понятно: куда еще вкладывать мужскую энергию? Не в заботу же – о других. Три четверти не мыслят себя без спиртного и телевизора. Оставшиеся вымрут, если их лишить политики. Этих страдальцев мне особенно жаль. Рвутся туда, откуда никто подобру не возвращался; выжимают улыбку, будто сок из лимона, словно не знают: сегодня им кланяются, завтра – клянут, сегодня – в фаворе, завтра – в забвенье.
Холеные сатирики, имитирующие веселье в стране сплошной подавленности; сытые лидеры блоков и партий, с постоянной сменой ориентации – во всех спектрах ее цветов. Смотрю, как щелкают пятками и шпорами, рядятся в княжеские одежды, гордятся удостоверениями и оперением, отдают честь тому, у кого ее нет и в помине – ну прямо малые дети! Осталось лишь вернуть крепостное право и продавать землю – вместе с полуживыми людьми.
Меняют перья на шлемы, шлемы на каски, а суть одна – уничтожать друг друга. Должны бы взрослеть, а все играют – в недетские игры. Должны служить женщине, а все выносят последнее – из дома родины-матери. С таким пренебрежением относятся к человеческой жизни, что складывается впечатление, будто эволюция обошла их стороной.
Сильные руки, которые должны согревать ребенка, вцепились в автомат и денежный мешок. Что они изобретают? И для кого все эти игрушки? Для собственных детей? Чтобы дети самоистреблялись точно так же, как это делали их предки - на протяжении столетий?
Сцена Жизни и непрестанный Театр Боевых Действий: искусство – убийственное; форма – военно-полевая; движения – революционно-террористические; ситуации – чрезвычайно-критические...
Взрывоопасные!
И сколько будет длиться подобный спектакль?
Может ли разумный, совершая невиданные открытия в науке и технике, быть столь беспечным по отношению к себе? Кажется порой, не сотвори Господь ему половину, он уничтожил бы себя еще в доисторические времена.
К счастью, не все они одинаковы: и мужчина мужчине - рознь...
Есть мужчины - «черные», есть – «белая кость», есть – «светлая голова», есть - подающие надежду и безнадежные. А есть среди них особая порода - мужики! Лучшая часть сильной половины человечества: мужики простые и совестливые, стоящие на земле, с чувством долга и ответственности.
Я взываю именно к нему – к Мужчине, которого по-прежнему люблю. Потому что, думаю я, до тех пор, пока он не научится мыслить самостоятельно, не изменится Жизнь; до тех пор, пока он блуждает среди юбок, не подозревая о том, что смысл его личной жизни - не в завоеваниях, а - в созидании, до тех пор мужчина, рвущийся к власти, будет оболванивать его и меня.
А, значит, плохо будет всем...
ЦИКЛ «КОЛЛЕКЦИЯ НЕЛЕПОСТЕЙ ПРОШЛОГО ВЕКА»
«...цивилизация зашла в тупик. И не только наша, а вообще - в мировом масштабе... Происходит настоящее одичание человечества, которое маскируется колоссальными техническими достижениями». (Фазиль Искандер)
Часть первая. «УМРЕМ, НО НЕ ИЗМЕНИМСЯ»
«...это были люди с подавленным воображением, невежественные, с бледным, тусклым кругозором, все с одними и теми же мыслями о серой земле, о серых днях, о черном хлебе. Какую пользу принесло им все то, что до сих пор писалось и говорилось, если у них все та же душевная темнота и то же отвращение к свободе, что было и сто и триста лет назад? … поколениями читают и слышат о правде, о милосердии и свободе и все же до самой смерти лгут от утра до вечера, мучают друг друга, а свободы боятся и ненавидят ее, как врага». (А.Чехов)
СОЧИНЕНИЕ ПЯТИКЛАССНИКА НА ТЕМУ
«КАК ЖИЛИ ЛЮДИ В ПРОШЛОМ ВЕКЕ»
        Эпоха Шиферных Крыш завершалась временем Железных дверей. Третье тысячелетие народ встречал во всеоружии - на живую российскую душу приходилось по автомату Калашникова и одному кодовому замку.
Обессиленный народ, как и триста, и пятьсот лет назад, измученный междоусобицами, словно во времена монголо-татарского ига или нашествие тевтонов, истекал кровью на пороге собственных домов. Забытые слова «ясак» и «дань» вернулись в обиход. «Акция» и «ваучер» -теперь называли их. Сборщиками податей являлись Местные князья, пребывающие между собой в раздоре. 
Трудно было. Одни вспоминали царя и крепостное право - тогда хоть бесплатно кормили. Сейчас же надо было крутиться самому. Но крутиться не умели. Да и не особо хотели. Потому как за них думало правительство, которое никто не выбирал.
Потом, правда, была «демократия», суть которой никто так и не познал. И опять стали спорить, кто более прав и куда надо идти – назад или вперед, вправо или влево? Пока спорили и выясняли, наиболее ретивые все свои накопления переправили в банки других государств. Те государства, благодаря невиданному размаху казнокрадства среди высоких государственных чинов, развивались словно на дрожжах.
В моду вошло строительство замков и некоторых других заведений, похожих на храмы. Например, публичных домов, где зарабатывали на жизнь бедные девушки из близлежащих губерний. Иногда они выстраивались вдоль дорог, как в потемкинские времена, только те были в сарафанах и ярких кокошниках, изображая народное счастье, а современные девушки молча предлагали себя.
Самой большой странностью являлось то, что люди, запуская ракеты на Марс и Луну, жили в хижинах, как в старину. Это была настоящая беда - драка из-за квартир. Никто не хотел жить плохо, но никому не приходило в голову, что вначале надо построить дома, а уж потом свои дома защищать. И ещё они не понимали, что до тех пор, пока существуют оружие, богатство и бедность, будут и войны.
«Терпи, человече!» - говорили религии.
«Доколе?» - спрашивали люди.
Терпели-терпели и начинали взрывать - все подряд.
Вначале побеждали богатые, затем бедные свергали богатых. Или, наоборот, бедные сидели в тюрьмах, а богатые наслаждались жизнью. Затем богатые сидели в тюрьмах, а народ гулял, празднуя свободу. Жизнь как бы по очереди учила и тех, и других, но этого никто не понимал.
Потом все шли дружно молиться – в третьем тысячелетии это стало наиболее модным. За президентом двигались его свита, подбирающая куски с барского стола. Что делал сам президент, то, вслед за ним, повторяли они: он любил теннис, футбол или лыжи, то же самое в срочном порядке начинали любить они.
Еще любили создавать всякие комитеты и подкомитеты, сочиняющие разные законы. Как правило, один закон противоречил другому. Народ совсем запутался, и, глядя на то, что творится наверху, впал в длительный массовый запой. При этом все укрылись за плотными дверями с небольшими щелями. Узкую щель называли «глазком». Через него смотрели в темноту и спрашивали: «Кто там?».
Чтобы граждане не впали в летаргический сон, для них придумали «выборы». Это такая игра в свободу, когда итог игры заранее предрешен.
Таким образом, за 500 лет российской истории никаких перемен в нравах самих россиян, меняющих флаги и символы, не произошло. Народ по-прежнему бедствовал, оставаясь бесправным: поля стояли запущенными и невспаханными, поэтому из-за границы привозили все. А если народ сегодня бесправный и темный, это значит, что таким же темным останется и его будущее.
ДЕНЬ АБСУРДА, или НИЩИМ ПОЖАРЫ НЕ СТРАШНЫ
Утро. Небо - безупречно чисто. Очень жарко. Я разделась - загораю. Около меня порхает бабочка.
Радио: «Доживем ли до рассвета?» - поет ДДТ.
Телевизор: «Очередной обвал на фондовом рынке... торги  приостановлены... правительство вынуждено... стоимость ценных бумаг катастрофически падает»...
Радио: «Сегодня президент будет давать показания»...
Телевизор (диктор в черном): «Черный понедельник... черный вторник... обвал на рынке... обвал в шахте…»
(Черная жизнь!)
Полдень. На небе появились черные тучи.
Радио: «Торги возобновились, но...»
Телевизор: «Торги приостановлены, но...»
Радио и телевизор (одновременно): «Осень! Доживем ли? О-о-о...» «Актриса-весна! Позволь нам дожить, позволь нам допеть. О-о-о...»
(Повезло же авторам: супер-хит - на все времена!)
После полудня вновь стало жарко.
Радио: «В обстановке строгой секретности... на конфиденциальность потрачены миллионы... Америка с интересом следит...»
Телевизор: «В обстановке беспрецедентной открытости... украдены  миллионы... Россия с напряжением ожидает...»
Радио и телевизор (одновременно): «Банки объединились... Пуштуны воюют с душманами»…
(Вечный двигатель жизни - борьба!)
Сумерки. Валом повалили угрожающе-темные тучи. Кажется, со стороны душмано-пуштунов. Оделась по-зимнему. Бабочка мертва.
Радио: «МФБ поддерживает, но воздерживается»…
Телевизор: «В Америке за всю историю страны... все население следит за каждым словом... В России на Горбатом мосту шахтеры неустанно стучат касками перед Домом правительства, все члены которого в бессрочных отпусках по случаю летних каникул»…
Из темноты голос Познера: «Давайте это обсудим»…
Вечер. Тучи нежданно рассеялись.
Радио: «Немецкий ученый доказал, что возможность поспать во время работы повышает способность... Слушатели из города «Электроуголь» просят... Ситуация в высшей степени критическая!»...
Телевизор: «На границе активизировались пуштуно-душманы»...
Случайно ворвавшийся голос: «Боженька мой, помоги!»
Поздний вечер. Очень холодно.
Радио: «Политики прервали отпуска... шахтеры все настойчивее стучат касками»...
Телевизор: Премьер: «Надо, чтобы было бы... и не надо, чтобы было... Западным кредиторам требуется время, чтобы распутать запутанный  российским правительством все более запутывающийся клубок финансовых проблем»... Главный финансист просится в отставку. Главный проситель ведет кредиторов. Главный налогооблагатель: «Пусть не пытаются обмануть доверчивых граждан. Чтобы спасти финансовое положение страны и предотвратить катастрофу, будем взимать налоги за дождь, снег, ветер и воздох»... Упитанный экс-премьер: «Те, кто купил, могут получить, а те, кто вложил, могут потерять»...
(Счастливы те, кому не на что купить и некуда вкладывать; и можно ли осуждать тех, кто, не умея, брал, и не смеяться над теми, кто, умея, это не делал?)
Гуськом - друг за другом - изможденные кредиторы с портфелями. «Дадут - не дадут?» - страна в напряжении.
Гуськом - друг за другом - холеные думцы. «Усидят - не усидят?» - жены в напряжении.
Беззубый телезритель решает проблему: выживет или не выживет в сверх-экстремально-обвальной и беспрецедентно-непредсказуемой ситуации его друг, потерявший ногу при странных обстоятельствах.
Реклама - ослепительно (в стране, где из-за недостатка витаминов выпадает последнее): «Пусть улыбка сияет здоровьем»!
(Качество зубов - показатель благосостояния общества: у телезрителя - оно запущенное; за исключением диктора, щербата вся аудитория шоу.)
Полночь. Жарко. Где-то рядом пищит комар.
Радио: «В Думе все едины в одном - ситуация не простая».
Телевизор: «Америка замерла в напряжении: что скажет президент - было или не было?» «Россия напряглась в ожидании: будет или не будет говорить президент?» 
(Душмано-пуштуно-талибы заряжают пушки: население с узлами на осликах устремилось в сторону одного из суверенных государств.)
Глубокая ночь. Над головой ревут самолеты, над ухом пищит комар.
Самолеты (судя по всему, кредиторы и думцы с недогулявшими членами кабинета)пронеслись. Комар заставил взлететь.
Радио: «Американский воздухоплаватель, летающий вокруг Земли на воздушном шаре, несмотря на четыре неудачи, собирается продолжить свое путешествие по воде».
(Молодец, старик! А куда возвращаться?)
Телевизор: «До 2000 года осталось 502 дня».
ЛАБИРИНТЫ СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЯ
Хаос в мыслях и хаос в поступках, совокупившись, зачали младенца. Пока пьющие сражались в кухнях, умеренно-пьющие проливали пот на трибунах, трезвые - рыжие, черные, ловкие - выметали страну, превращая бесхозное в доходное, а доходное - в капитал. Так родился младенец Хаос.
Когда очухались пьющие и умеренно-пьющие, мать-родина была гола и пуста: имущество большинства оказалось в руках у трезвого меньшинства. В таких условиях рос маленький Хаос.
Потом пьющие и умеренно-пьющие, вступив в брачный союз, объявили войну меньшинству. Однако маленький Хаос уже стал Большим Хаосом, и обрушил дубинку на головы тех, кто его породил...
В первых числах сентября грянули морозы. Склонил головку созревший подсолнух, поникли цветы и трава. Птицам раздолье - пищи вволю, щелкают с треском вязкие калину и черемуху, лишь ветки колышутся. Корзинки ломятся от лесных даров – успевай собирать.
Город тоже не скучает: те же корзинки, мешки, рюкзаки. Впавший в панику народ, сметает с прилавков магазинов то, что можно прожевать - опустошает торговые центры с аппетитом всеядных.
Слово «кризис» исказило лица граждан: у финансовых тяжеловесов - они безумно-судорожны; у категории среднего веса – потерянные; изможденный наилегчайший вес, именуемый «пенсионером», с тележками на колесах (благо о них в свое время позаботилась металлургическая промышленность, обеспечив все поголовье столь реликтовым транспортом), путаясь под ногами, вызывает у всех раздражение. Фешенебельные банки штурмуют бывшие вкладчики, оставшиеся беспризорными сиротами.
Весь век - передел. Время убыстряет темп. Ускоряются и темпы передела. Интерьер кладбищ, защищающий покой усопших острыми пиками, перекочевал в жилища мечущихся граждан: маленький человек, стоя на высоком стуле, вбивает в глину железные сваи; колючая изгородь приварена к бетонному столбу; бетон соседствует с чугунными решетками. И словно на страже всеобщего маразма - сторожевая будка охранника.
Симптомы светопреставления появились год назад, когда ураган рвал крыши с домов, скашивая, будто острой косой, могучие деревья. Нынешней весной светопреставление окрепло. Между ранней апрельской жарой и поздними майскими морозами в пространстве витало малознакомое слово «импичмент». Никто не знал, куда и как его приложить, но догадывались, что даже при «импичменте» ничто не изменится.
На короткий период, в тусовках и перетасовках, о светопреставлении забыли. Но тут грянула июньская жара. Правых и левых сморило. Зато активизировалась саранча: пользуясь неразберихой, укрепила личные тылы. Кабардинцев осыпало градом; Подмосковье укутало дымом; бурятов смыло водой; таджиков сдуло «афганцем»; английские банки избавлялись от золотых запасов, а русские патриотические движения - от потерянных людей.
С рассветом подул суховей - принес запах гари. Клубы сизого дыма окутали лес. Колорадский жук пересек генеральский забор, устремившись на поле бывших колхозников, граничащее с колонией новоиспеченных банкиров. Окопавшиеся банкиры занервничали, когда вокруг них заполыхали леса.
И только Земля, брошенная и невспаханная, оставалась безучастной: ей нечего было терять.
Тошнота и отвращение к нынешней жизни иногда приводят на край такой пропасти, откуда, думаешь, уже и не выбраться. Невольно задаешься вопросом: а можно ли вообще это ежедневное театрализованное действо - с убийствами, склоками, взрывами, дегенеративными шоу и нравственным опустошением - назвать Жизнью? И опускается на душу немыслимая боль.
Ее признаки появляются исподволь. Будто на ясное небо вплывает темная туча - первый сигнал о надвигающейся буре. Вслед за ней идут другие тучи, и становится все беспросветным, немилым. Вот тяжесть, слегка коснувшись, пока отошла, но чувствуется, как витает она вокруг: ждет момента проникнуть. Все теряет смысл, исчезает земля под ногами, и не за что ухватиться.
И вдруг, словно чьей-то теплой ладонью, ниспускается сверху спасительный луч: ЧЕЛОВЕК - случайный, искренний, чистый, сердечный. И вновь обретаешь Веру, Надежду, Любовь. Веру в человека, которого не ожесточит ничто: ни кризис экономический, ни кризис политический, ни кризис моральный. Все это - кризис временщиков-невежд, не знающих того, что знаем мы. А знаем мы, что все переживем - бывали времена и хуже.
Золотая осень рассыпает листья по Земле. Серебряная паутинка, переливаясь, играет на солнце. Плетет без устали паучок. Плетет без устали и человек.
Не покладая рук, плетет свою Судьбу - серую, черную, розовую.
УЛЫБКА ПО-ГОЛЛИВУДСКИ, или КАК МЕНЯ СДЕЛАЛИ СОЧИНИТЕЛЕМ
Возьмите на вооружение фразу: «В жизни побеждает тот, кто любые обстоятельства обращает во благо себе». Она поможет вам, как теперь говорят, выжить в любой критической ситуации. А поскольку ближайшее будущее станет еще критичнее, настолько критичнее, что многие попросту сгорят,не выдержав напряжения: одни - от страха, другие - от чрезмерного пьянства, третьи - от усердия стать «народными избранниками», куда стремятся целыми семьями, четвертые - от боли душевной, я хочу дать несколько советов уцелевшим.
Почему я пишу? Говорить не дают, а молчать не могу. Вот и пишу.
Всеобщая информированность, когда «все знают все и обо всем», но никто не знает ответа на извечно-простые вопросы «что делать?» и «кто виноват?» - сущее наказание. Спорят - ученые, философы, экономисты, экстремисты, публицисты. Споры эти, надо сказать, абсолютно бессмысленны, как по существу, так по содержанию: не владея Истиной, Жизнь не изменить.
По-моему же мнению, куда важнее, чтобы каждый занимался своим делом. Да оценивалось оно соответственно. А то ведь нет никакого соответствия: у одних – не счесть, у других – только честь и достоинство.
Меж тем время стремительно мчится, и наступает неподкупная старость, равняющая одинаково всех: и тех, у кого лишь честь, и тех, у кого не счесть. Невзирая на знаки отличий, дряхлой рукой серебрит человеку виски. И сильный некогда слабеет. Ему нужны забота и внимание. Для того он и рожал детей: хирургов, протезистов, бухгалтеров, сантехников, финансистов. Чтобы облегчить себе жизнь. И, по возможности, уход из нее. Но легко отойти ему не дают - бездарно зачатые дети.
Я понимаю людей, которые лечатся на чужбине. Здесь, в отечестве, особенно в рыночных условиях, либо не то отрежут, либо не туда пришьют.
Заболел как-то зуб. И пришлось идти.
Три дня вдвоем тащили - один. Оказалось - не тот. Снова рвали, кололи, пилили, латали, паяли, коптили, лудили - трудились!
Через год - по одному – выпало: рассыпалось.
- К лучшему, - сказали врачи. - Меньше хлопот. Зато будет улыбка. Не простая - голливудская!
И опять рвали, варили, клепали, сверлили, бурили, бортировали - вставили!
- Кто это? - вздрогнула, глянув в зеркало, откуда смотрел лидер национально-патриотического движения «Трудовая Москва».
- Надо съёмный, - стушевались врачи.
(Слово «съёмный» означает, что просто так предмет не извлечь, но, когда ешь, он выпадает вместе с едой.)
- Съёбный не надо! – защищалась я, однако меня не понимали, пытаясь внедрить инородный предмет, который весил более самой головы.
Снова точили – перекосили. Чихнешь – проглатываешь. Смеешься - хочется плакать.
Собралась лишить себя жизни. Потом обрела смысл жизни, решив сражаться за всех искалеченных, ослепленных и оглупленных
Говорить не дают. И молчать не могу. Так и стала сочинителем.
Любой кризис обостряет в обществе процессы, а в человеке способности. В России, видимо, оттого и талантливы все, что бездарность одних заставляет изощряться других.
В ДОМЕ МОЕМ, или ОДА В ПРОЗЕ НА ВОСШЕСТВИЕ ЖЕНЩИНЫ
- А знаешь, почему у нас такой бардак? Нет мужиков! Глянь-ка вокруг: кого видишь?
Мы с бабкой Маней сидим на лавке во дворе и, как воробьи в луже, купаемся в первых бликах мартовского солнца. Из щелей-подъездов выползают полу-тени, полу-люди. Полу мужского больше и я их всех знаю в лицо: в этом доме прошли лучшие годы.
Первым вышел сосед снизу. Как зовут его, не знаю. Мужик вне возраста, вне времени, вне пространства. Сколько ему лет, сказать невозможно: он всегда одинаков – так же смотрелся и сорок лет назад, когда справляли новоселье. Сосед тихий. Кричит обычно его жена, когда тот возвращается с прогулки.
Раньше у них были две девочки, и он гулял с коляской. Теперь дочки выросли – внуков ему не доверяют, и он ходит с собачкой. Точнее, выходит с собачкой, и тихо-тихо куда-то исчезает. Возвращается в состоянии, что уже не он собачку, а собачка ведет его на поводке. Такой моцион взаимного выгуливания за один световой день они совершают несколько раз. И каждый раз благополучное прибытие в лоно семьи встречается душераздирающим супружеским криком.
Чуть позже выползает озабоченный Слава. В руках у Славы – невзрачная сумочка со звонкой посудой. Этот тоже тихий и незаметный. Но быстрый. В задворках растворяется мгновенно. У Славы – забег на длинную дистанцию: он ведает, где можно произвести самый выгодный обмен. Вскоре сумочка превращается в бережно хранимый на груди предмет, а озабоченность в глазах сменяется ласковой нежностью. Слава женат никогда не был. Он живет с матушкой, хотя по возрасту должен быть дедушкой.
Вася выходит с собачкой, крепко вцепившись в поводок. Они друг друга не отпускают. У Васи свои запасы дома, и бегать по окрестностям ему необходимости нет. Он инженер, у него умная жена Аня. В те времена, когда граждане питались талонами, он имел самодельное устройство, обеспечивая дефицитным напитком близлежащие кварталы.
Вася индивидуал. У него собственный диван и телевизор – источник негативных эмоций. Когда эмоции берут за горло и не дают ему дышать, он спешно хватает собачку и мчится на улицу: искать собеседника.
«Довели!» - обычно начинает Вася.
«Они» - это евреи, которые везде, но особо он имеет в виду евреев, которые по телевизору. Если измордованный однообразием темы собеседник устает, Вася возвращается к своему телевизору - подпитать себя вновь.
Володя всегда в одном и том же режиме. Что явно выражено на его лице серо-бурого оттенка. Доброжелателен и словоохотлив. Историю жизни соседа я знаю наизусть. Военно-металлургический закрытый институт, куда он ходит тридцать лет, приказал долго жить: продукцией разработчиков-конструкторов, Володиных коллег, можно опутать все население земного шара. Сам мужик, правда, при таком усердии и преданности делу ничего не нажил. Кроме серо-бурого оттенка лица.
Саша гуляет по дворам с московской сторожевой. Рано утром и поздно вечером. Его хобби – коллекционирование. За это хобби Сашу выставляет из дома третья по счету жена. Помойки – своеобразный праздник его жизни. Он аккуратно собирает подшивки старых газет и журналов, краски и гайки, ключи и деревянный скарб, которым любит придавать обновленный вид. Особое внимание – пустой посуде. Он складирует бутылки в своей квартире, а по воскресеньям, весьма аккуратно, отвозит их в нужное место.
Говорит, у него золотые руки. Я в том убедилась. Люстра, которую Саша пытался подвесить, едва меня не убила. Телевизор, что рвался наладить, ремонту более не подлежит. А дверные замки постоянно напоминают о Саше – двери открыть невозможно. 
Куда он подался среди бела-то дня?
- Как дела? – спрашивает его бабка Маша.
- Как всегда, плохо, - следует неизменный ответ.
Хочет жениться – не получается. Бабка Маня советует Саше дать объявление: «Мужчина в расцвете лет предлагает помощь по хозяйству». Может, кто заинтересуется. Спрос на мужчин, особенно с золотыми руками, у нас очень велик.
Бесформенные, заблудившиеся, ползущие вслепую, по-черному пьющие - день прожил, и слава Богу. И это – в одном столичном подъезде. А если сложить в масштабах всего государства?
Умеренно-пьющие – в депутатах: национальное достояние, мозговой центр страны. Лучшее, что у нас осталось: директора региональных заводов шестерен и директора училищ, готовящих слесарей по ремонту шестерен.
Кто-то сказал, что в России нет среднего класса, на котором держится общество. А само общество разделилось на тех, кто выбрасывает пустую посуду, и тех, кто ее собирает. Но такой слой есть, и он – самый многочисленный. Это подпольные предприниматели, у кого на дому свое производство крепких домашних напитков.
Чем интереснее женщина, тем ей труднее. И если среди убогого однообразия изредка встречается нечто достойное, она совершает героические чудеса, дабы уберечь от деградации и вымирания оставшийся здоровым российский мужской генофонд. 
- Привычки надо менять, себя надо менять, - доказывает бабка Маня знакомым мужчинам.
- Ты, что, не видишь, - отвечают хором они, - вокруг нищета и разруха, на улицу страшно выйти, похоронить человека не на что...
Видим, конечно. Однако не уступаем:
- Привычки надо менять. Себя надо менять. И тогда изменится все.
Верно кто-то сказал: «Один из устойчивых компонентов счастливой жизни – в ее осмысленности или неосмысленности, или бессмысленности. От этого же и все несчастья».
ВСТРЕЧА
Бывают мужчины зануды и нытики, молчуны и фанфароны, утюги и сапоги, целеустремленные и бесхребетные, властные и воинственные. Идеал встречать не доводилось.
Идеал, по моим понятиям, некий синтетический образ, совмещающий ум первого мужа, темперамент любимого, деловитость соседа, импозантность далекого друга. Столь бесценные качества рассеяны драгоценными осколками среди всевозможного множества полу мужского.
Как собрать те осколки в единое целое?
И все-таки, несмотря на их, мягко говоря, умственное отставание от эволюции, стремящейся к совершенству, я отношусь к ним с большой нежностью. Что, кстати, они великолепно чувствуют. И платят, естественно, тем же.
Пытаясь найти истоки подобного любвеобилия, со временем я поняла, откуда это идет. А это исходит от детства. От моего незабвенного детства, когда дворовые пацаны все делили со мной – по-братски и пополам. Видимо, мне повезло, что у нас во дворе их было двадцать, я же - одна.
Им, мужчинам, при всех их недостатках, что я успела подметить, нравятся женщины цельные, со вкусом одевающиеся и с интересом к жизни - они это ценят. Они, вообще, в женщине оценивают все: не терпят нерях и скандалисток, претенциозных и вялых, недовольных и требовательных. Какую бы профессию они не избрали, как правило, большинство из них остается детьми до конца своих дней, и с удовольствием участвует в эротических играх, придуманных женщиной. Если, конечно, у нее на то хватает фантазии. Однако фантазии, зачастую, не хватает именно ей самой.
Она ждет красивых поступков, ждет рыцарских слов и телодвижений, но сама совершать их не умеет. А ежели не умеет сама, откуда появится на свет достойный мужчина, о котором мечтает она? Красивых мужчин рожает красивая во всех отношениях Мать.
Природа щедра на подарки. Она дарила мне всяких. И каждый раз чего-то не хватало: то улыбка не соответствовала европейским стандартам, то не вышел умом, то был женат или труслив. Подарки, как водится, я передаривала. Их, правда, не принимали. И не возвращали, оставляя пылиться на полках.
А однажды не скупая на сюрпризы судьба осыпала россыпью встреч с мужиками, которые сидели. Отбывали срок, короче говоря. Подобная закономерность явно наводила на мысль, что все это не так просто. Похоже, тюрьма, с ее плюсами и минусами, являлась белым пятном в моем разноцветном творчестве.
Первый из отсидевших, Сашка Ильин, вырос на моих глазах: он был чуть старше моих сыновей, негласный вожак дворового стада. Часть мальчишек увлеклась тогда спортом, и в будущем из них получились толковые ребята. Другая часть отправились гулять по тюрьмам. Мы не виделись с Сашей много лет – треть своей жизни он провел в местах заключения. Столкнулись в лифте случайно, и бывший предводитель рассказал немало интересного.
Слово за слово, выяснилось, что его друг-вор когда-то был «крышей» моей подруги Ирины; хорошо знал Вадима Туманова, мецената-друга Володи Высоцкого, Станислава Говорухина, да и моей семьи (в начале 70-х Герой социалистического труда известный золотопромышленник Вадим Туманов оказал нам неоценимую помощь – взял к себе на работу в артель моего мужа-студента; на те бешеные по тому времени деньги мы впоследствии и купили свой первый домашний инвентарь). Тот же Туманов был другом Миши Гулько, живущего ныне в Нью-Йорке, задушевнейшего приятеля моего старшего сына. Исполнитель блатных песен Миша Гулько был учителем многих нынешних топ-поп-шоу-звезд: с ним я познакомилась в доме на набережной Тараса Шевченко. Того самого крепостного Тараса Григорьевича Шевченко, к которому имеет самое непосредственное отношение и наш лапотный род.
Таким вот образом, уже в какой раз, я пришла к пониманию тесноты нашей маленькой планеты, большой коммунальной квартиры, где смешались судьбы самых разных людей, живущих в самых разных ее уголках, но под одной – небесной - крышей.
Далее, потоком, шли встречи на дорогах. Опять же с мужчинами, которые сидели. Некто из них, совершенно запросто, отвалил мне кучу денег. На эти деньги я и подалась к морю со своей подругой Ириной Махарадзе.
В соседнем купе ехал мужчина: лет пятидесяти, высокого роста, в добротном прикиде и тяжелых тюремных ботинках.
- Заходите ко мне - поболтаем, - окликнул, когда двигалась на перекур. - Я много лет не видел женщин. Вы, можно сказать, первая.  Садитесь, - он указал рукой, где красовалась наколка, на свободную полку. - И не бойтесь меня. Я плохого не сделаю. Возвращаюсь из мест заключения...
- Домой? – я осторожно присела на краешек полки.
- Не совсем. Под «крышу», как у нас говорят.
- Крыша на всех одна - небеса, - философски заметила я.
- И для воров в законе? – он усмехнулся. - Меня, кстати, Михаилом зовут.
- На вора-то вы не слишком похожи.
- А я не просто вор. Авторитет, можно сказать. Знавали таких?
- Нет.
- Вначале дали четыре года - за карманные кражи. И все бы ничего, если бы в тюрьме не били. Однажды так избили, что, сгоряча, прикончил изувера-мента, - Михаил поднял рубашку: грудь и спина его были в шрамах. - Выжил. Расстрел заменили пятнадцатью годами строгого режима.
- Где отбывали?
- На Севере.
Я задавала вопросы - он отвечал, охотно рассказывая об ужасах тюрем. А о чем еще мог рассказать уголовник? Здоровенный мужик, Михаил, тот момент почему-то мне казался младенцем, учившемся ходить. Я смотрела на него и думала, что когда он поднимется в полный рост, его снова ударят. И он опять упадет.
Почувствовав некоторое напряжение, я вышла из купе и вернулась к Ирине. Михаил увязался следом. Ирина, обмотав голову шарфом, спала: сопела, как медведь в берлоге.
- У нас гости. Знакомься, - дернула ее за шарф.
- Где сидел? - Махарадзе, прищурив сонные глаза, оценивала нежданного гостя.
У них, к моему удивлению, также оказалось много общих знакомых. Теория о единой небесной крыше снова нашла свое подтверждение.
- Ты, что, спятила? – зашипела Ирина, когда Михаил ушел. - Ты знаешь этих людей? Они не любят игр. Они найдут где угодно.
- Я не боюсь. И не играю.
- Дура, - рявкнула она.
- Он же - будто малый ребенок: делает первые шаги. Захлопнуть перед ним дверь? Оттолкнуть? Он оставил свой телефон. И мне интересно, как сложится его судьба. Сказал, что туда никогда не вернется. Лучше умрет. Хороший мужик. Жаль, если погибнет.
- Ну-ну, дерзай, - голова с шарфом накрылась подушкой.
Я отправилась в тамбур, курить. Дверь в купе Михаила была приоткрыта: он лежал, оперевшись на локоть, глядя в окно.
И я вспомнила его...
Это было девятнадцать лет назад, в кондитерской на улице Горького, где всегда толпилось много народа. Я стояла за каким-то дефицитом, когда чья-то рука, скользнув по карману, извлекла из сумки кошелек. Увидев руку и невинные лица вокруг, я растерялась - остолбенела. Позади меня, как ни в чем не бывало, стоял рослый парень. Я попросила его выйти на улицу и вернуть мне деньги. Мы вышли. «На, обыскивай», – он распахнул пальто. Обыскивать и звать свидетелей на помощь мне было неловко. Парень, выругавшись трехэтажным матом, развернулся и исчез. «Дура!» - сказал напоследок.
Это был он, Михаил.
Поезд прибывал к его станции: за окнами уже мелькали тополя.
- Можно к вам? – я заглянула в купе, где, приготовив чемодан, сидел Михаил.
Он, молча, кивнул.
И я, словно опаздывая на последнюю встречу, от которой зависит чья-то судьба, спешно проговорила:
- У вас все будет хорошо. Я это вижу. Грязь не там, где были вы. На воле грязи больше. И преступников на воле больше, чем там, где были вы. Только держитесь, пожалуйста. Не вляпайтесь опять в эту грязь.
- Скажите, а что любите вы? – спросил Михаил, растерявшись.
- Цветы...
- Я найду вас, - он поцеловал мою руку. - И обязательно подарю. Цветы.
Месяца через три, вернувшись в Москву, я позвонила по номеру, оставленному Михаилом.
- Его убили. Неделю назад, - коротко ответил женский голос.
СУПЕРМУЖЧИНА
В купе нас было пятеро: Ира - грузинка, Рузанна - армянка, Галя - татарка, Маша – еврейка, и я - орловско-смоленская. Делать было нечего, и говорили мы о мужиках: чьи лучше и кто бы за кого (если бы представилась такая возможность) замуж пошел.
Ира, взяв в руки блокнот, нарисовала таблицу, где каждая из нас выразила свое предпочтение:
Мужчины                Ира   Рузанна       Галя       Маша      Я 
русский                +         +           +          +       -      
грузин                +         +           +          -       - 
еврей                +         -           -          +       -         
татарин                +         -           -          -       - 
армянин                -         +           -          -       - 
азербайджанец                -         -           -          -       -      
негр                -         -           -          -       - 
европеец                +         +           +          +       - 
- Ну, девушки, поздравляю вас, - рассмеялась я, когда подвели итоги. – Кроют почем зря русского мужика, а жить мечтают только с ним.   
Девушки улыбнулись, Ира снова взяла в руки блокнот и нарисовала вторую таблицу:               
Лучшие качества мужчин       (худшие) 
русский - доброта, простота, умение работать, сердечность, открытость, прямолинейность, щедрость, умение подчиняться и преклоняться перед женщиной  (пьяница)               
грузин - жизнелюбие, умение вести себя, честь, щедрость, почитание предков (бабник)               
еврей - хороший семьянин, идеальный мужчина и отец, щедрость, умение делать деньги (скупость, продажность, беспринципность, хитрость)   
татарин - хороший семьянин, верный муж
(лентяй, перекладывающий тяготы на жену) 
армянин - умение работать и делать деньги, идеальный любовник
(ложь, хитрость, продажность)
азербайджанец – обходительность (все, что у татар и армян) 
негр - преданность, верность, прямолинейность (лодырь) 
европеец - респектабельность, умение наслаждаться жизнью, отдыхать, следить за собой и не вводить в культ наши условности (расчетливость)
  На том различия наших мужчин заканчивались. В остальном они были на удивление схожи: ленивы и малоподвижны, когда становились мужьями. Надоедали со временем американцы американкам, негры -  негритянкам, армяне - армянкам. Лишь русские шли по наивысшей шкале. Их добротой и простотой довольствовались все: и жены, которым они несли остатки зарплаты, и власть, обгладывающая до костей.
ДЕСАНТ РАЗНОЦВЕТНЫХ БЕРЕТОВ
Он, правда, неплохой мужик. Умеет нравиться. И может. Но не хочет. Потому как много пьет - в паузах между работой.
- Опять пьян?
- Что значит «опять»?!
- Я звоню, чтобы тебе не дать утонуть - в стакане.
- Мне ЭТО не грозит.
- ЭТО происходит незаметно, - на примере растения я объясняю, как ЭТО происходит.
- Мне ЭТО не грозит. У меня есть маячок, Ритулька. Все остальное - лирика. Просит: «Папа, купи». И я покупаю. Сегодня ходили на рынок. Купил (он долго перечисляет, что купил). Зашли в магазин. Просит: «Папа, купи». А я говорю: «Слишком круто». Ребенок понял меня. Мы с ней по-ни-ма-ем друг друга! Я дам ей все, что она пожелает. А вы, бабы: «Мужик сволочь»...
- Я так не говорю. Ты, хоть и хроник, но добрый. Поэтому я и звоню. Чтобы не дать тебе сгинуть - окончательно.
- Мне это не грозит! – раздражается он. - Как ты съездила к своему?
- Отлично. А что, интересно?
- Но я ж тебе нравлюсь...
- Я делаю вид, что ты мне нравишься. Ты же - целый десант.
- Во-первых, не десант, а зеленый берет.
- Это - не принципиально.
- Очень принципиально. Есть черный, голубой.. А я - зеленый! Но, скажи честно, я тебе все-таки нравлюсь?
- Ты – бомбардировщик. С десантом голубых беретов на борту, у которых все пули одного калибра.
- Зеленых! Так нравлюсь?
- Я не обсуждаю нюансы напитков. А, знаешь, почему звоню?
- Чтобы договориться о встрече.
- Нет. Слушай внимательно. Мужчина, уж если он себя таковым считает, должен в гору подниматься. Всегда. Ты же - катишься с горы. Причем, набирая обороты.
- Как я понял, тебе все по фигу?
- Ты ничего не понимаешь!
- Ну, а твой как?
- Он - умный мужик.
- И все?!
- А что же еще? Ясное дело, как всякий мужик пытался навязать свою теорию любви. Мол, для здоровья надо. Каждые четыре дня. А я ему: «Мое здоровье в отличной форме. Без дополнительных нагрузок». О сексе, врать не буду, говорили много. Но вернулась домой, словно стеклышко чистого стакана.
В трубке булькнуло, звякнуло - стекло о стекло.
УРАГАН В СТАКАНЕ
«Я – бывший начальник, бывший заслуженный изобретатель, бывший народный артист, бывший пилот»...
Среди русских мужчин сегодня таких – огромное множество. Что и ставит под сомнение так называемую «силу» сильного пола. Да и есть ли она вообще, та мифическая сила, коли мужчина, имея крепкий кулак, слаб и немощен духом?
Их прямо-таки клинит на прошлом. Они напитаны прошлым до мозга костей. Бессчетно вспоминают историю своей некогда бурной жизни, рассказывая о ней первому встречному. И нет от них ни тепла, ни света, ни прока. Люди, бок о бок с ними живущие, превращаются со временем в мертвую пустыню: не могут их бросить – ведь такое существование стало смыслом для них, а иного смысла они не находят…
Мы сидели у моря, где он ожидал своих корешей. Свиду – древний старик. Оказалось – нет и пятидесяти.
- Я – бывший тренер всесоюзной сборной, - он начал погружать меня в глубокие дали своей сложной судьбы. – У тебя есть что-нибудь выпить?
- Нет.
- А деньги?
- Есть.
- Дай мне. Я сбегаю.
Я отстегнула – он убежал.
Вернулся, поминутно отхлебывая, упал и заснул.
- Есть еще деньги? – спросил, очнувшись.
- Нет.
- Найди. Мне очень надо.
- Осталось лишь на дорогу.
- Дай, - он смотрел так умаляющее, что мне даже стало его несколько жаль: я отстегнула – он опять убежал.
Полдня он провел около моего порога, ожидая своих корешей. Те несколько часов показались мне вечностью. Истощился до дна не только мой кошелек, но и тот запас кислорода, что за две недели у моря удалось накопить.
ЛАВРОВЫЙ ЛИСТ
- Ненавижу мужиков, - заявила Анюта.
- Нельзя так, - возразила Раечка. - Среди них есть хорошие.
- Ненавижу, - глаза Ани наполнились злобой.
- Тебя кто-то обидел?
- Работала в гостинице. Там всякого насмотрелась.
Симпатичная Аня была замужем, но менялась в лице, когда речь заходила о мужчинах. Супруг ее, лет на двадцать старше, седой угрюмый старик, пребывал в отъезде, и женщины болтали свободно, не опасаясь, что он их услышит.
- Ты выходила за него по любви? - спросила Раечка.
- Нет. У нас ведь курорт. Вокруг много всяких крутилось. Чтобы чувствовать себя спокойно, я и вышла замуж.
- Вот все вы так. Сначала - лишь бы кто взял, потом - не знают, как избавиться…
- А ты не боишься одиночества?
- Не боюсь. Во-первых, дети...
- О, дети, - глаза Ани вновь недобро блеснули. - Рабом, что ли, пожизненным?
- Во-первых, дети, - повторила Раечка, - им мы всегда нужны.
- Ну, а в старости? Что будешь делать?
- Выходить замуж только ради того, чтобы тебе в кровать подавали лекарства... Дороже обойдется. Любить надо, Анюта. Если любишь, голгофа становится раем. И нет большего счастья, чем ухаживать за любимым. Но за что же ты их все-таки ненавидишь?
- Сейчас расскажу, - поморщилась Аня. - Приготовься, узнаешь немало интересного. Я долго работала в гостинице. Бабы, отдыхающие, когда дежурила, заходили потрепаться. Весьма откровенно. Я их не знаю, они меня не знают. Так вот, одна из Воркуты… Муж, Ванька, пьянчужка, хоть и делает все по дому. Она - видное в городе лицо. Поехала на юг: отдохнуть, расслабиться. Ну, сама знаешь, как здесь на море. Солнце, аромат, звездные ночи - балдеешь быстро. А когда соком исходишь сама, кобель всегда найдется. Лежит она, значит, на пляже, томится. Рядом - кудрявый красавец-армянин, глядит в ее сторону. Принес водички, лимонадику, пригласил в ресторан. Все как положено. Бросил к ногам весь набор джентльмена. На следующий день позвал ее на природу. На машине, конечно. Поехала. А там - началось...
- Что началось? – не поняла Раечка.
- Достал монтировку, запугал до смерти, и дали двойную тягу.
- Что значит «двойная тяга»?
- Ну, ты полная дура, - удивилась Аня. - Вдвоем - одну. Ее, видного человека в городе. Потом рассказывала, как стыдно было перед мужем, что запачкалась. Теперь говорит: лучше русских мужиков нет. У них душа мягче. И сильнее они. А эти, южане, один мыльный пузырь.
- А что значит «мыльный пузырь»? – снова не поняла Раечка.
- Ну, полная дура! Ты где жила? Видимость одна! Ухаживают красиво, а в итоге - мыльный пузырь.
- Значит, не могут, - сообразила, наконец, Раечка.
Анюта с сожалением посмотрела на нее:
- Они разжигают женщину, но с ней не спят!
Запутавшись в курортных романах, Раечка офонарела так, будто на голову упал всамделишный фонарь. С одной стороны, выходило, что черноволосые красавцы могут завезти на природу и здорово наказать. С другой же, получалось, что ничего они не могут и очень даже не хотят.
- И еще был случай. Когда лавровый лист был в дефиците.
- Разве и он был в дефиците?
- Баба одна, председатель колхоза, муж Ванька, конечно же, пьяница. Приехала отдыхать. Познакомилась тоже с носатым. Влюбилась. Он предложил ей поначалу бизнес делать. На лавровом листе. Договорились. Даже бумаги подписали. А когда сделку совершили, тоже позвал на природу - обмыть. Да с шашлычком. Согласилась, поехала. Ну, а там... Вспомнить страшно. Блевала три дня. Вокруг никого, глухомань, кричать бесполезно. Теперь ненавидит всех - кудрявых, носатых... Но лавровый лист он ей все-таки прислал. Контейнером.
- А меня пять раз черноглазые грабили, - помолчав, сказала Раечка. - У всех глаза одинаково-скорбные. Говорят, словно плачут. Помогали вещи нести и обкрадывали. В поездах, на вокзалах...
- Все же нет лучше наших мужиков. Русский мужик, хоть пьяница он и сволочь порядочная, но все же мягче он, мягче.
ЛЯГУШКИ ПО-ПРОВАНСАЛЬСКИ
«Пьет мужик. Водка - самый дешевый продукт. Ну и глушит - хоть трава не расти. Хряпнет - забудется. А там - что будет. Что будет? Лучше-то не станет. Тогда пахали как волы: картошка, сено, огород, скотина, дрова, вода... И все – на себе. И сейчас – все на себе и без разгиба», - Тоня выключила телевизор.
Смотреть было нечего: на местном телеканале качки-мужчины и качки-женщины сражались между собой - кулаками и саблями, ногами и острыми пиками; офицер с хищным взглядом зверски бил хрупкую девушку; миловидная негритянка, вооруженная до зубов, прыгала с небоскреба на палубу крейсера - врукопашную билась с врагом; на телеканале российском холеные дяденьки, никогда не работавшие с землей, обсуждали закон - о земле.
Властям Тоня не доверяла и на власть не надеялась. Она понимала: не особо они там, наверху, хотят впускать в свой круг тех, кому можно верить. А если власть окружает себя не смелыми, честными и решительными, такая власть меньше всего думает о ней, о Тоне, заботясь лишь о себе. Да и никто из них не стремился вернуть ей заработанные черным потом деньги, которые она всю жизнь копила, собирала, откладывая на сберкнижку, так нагло украденные у нее в результате преступных реформ.
Пасха была ранней – туманной и дождливой. Через неделю грянула жара. «Не к добру», - уверяли старушки. Жара простояла две недели, а на майские пришли холода. Свинцовые тучи разродились градом, сокрывшим уже зеленую траву. Утром валом повалил рыхлый снег. К обеду снег сменился дождем. Вечером ударил мороз: мелкие лужи покрылись хрупкой пленкой льда. Белье, висевшее на веревках, задубело: стучало гулким колоколом.
- Господи, это же настоящий торнадо! - Тоня посмотрела из окна на соседей, укутывающих полиэтиленом цветущие деревья. - С такой погодой опять все погибнет.
Накинув телогрейку, она вышла во двор. Круглов, отставной полковник, тянул по колдобистому участку неподъемный агрегат, чем-то напоминающий смесь телеги и комбайна.
- Слыхал, что творится наверху?
Взмокший до нитки Круглов, вцепившись в штурвал, слышал только рев агрегата, сооруженного своими руками.
- Слыхал, что творится наверху? - Тоня приблизилась к ограде. - Хотят принять закон о продаже земли. А кто из нас ее купит? В Канаде один фермер обрабатывает 180 гектаров пашни. Но у него техники навалом. А мы со своими шестью сотками - лопатой да тяпкой - справиться не можем. Дорог нет, соберешь урожай - вывезти нечем.
- Зато под каждым кустом - запретная зона, - буркнул Круглов, выключив самодельное устройство.
- Частная собственность, пропади они пропадом, - кипятилась Тоня. - Первый шаг навстречу полному омерзению и запустению русской деревни будет сделан тогда, когда позволят торговать землей. Вы дайте землю не тому, кто ее может купить, а тому, кто умеет с ней работать!
Обсудив с полковником сельские новости (они касались денежного взноса на газопровод, о чем деревенские безрезультатно мечтали уже несколько лет), Тоня вернулась в дом.
Муж Мишка, как и прежде, лежал на диване.
- Лежишь? - ткнула в бок задремавшего около радио мужа: там рекламировали лягушек по-провансальски. - А сосед-то пашет!
- В такую погоду даже собаки не лают, - муж перевернулся на другой бок, лицом к стене. - Лягушки! Какие тут, на хер, лягушки!
Работала Тоня на «Водоканале», трубы которого тянули к городу воду. В самой же деревне воды не было. Ее носили ведрами, высоко в гору, из ручья с низины оврага. Чтобы напоить скотину, десятки раз за день совершали восхождения, нередко, по морозу, вместе с грохочущими ведрами скатываясь вниз. Наблюдая подобные пытки, она не раз задавалась вопросом: неужто для того родилась, чтобы изо дня в день лицезреть это страшное зрелище?
Держала Тоня две коровы, три бычка, пару свиней, десяток кур и гусей. Косила, ворочала сено, бежала в огород выпалывать траву, окучивать картошку и свеклу, готовила запасы на долгую зиму. Ночью шла дежурить - на «Водоканал».
И так - на протяжение всей своей сознательной жизни: работа, работа, работа...
Ее муж Мишка, лет на десять моложе жены, в основном носил воду. От однообразия - сатанел. Когда изрядно сатанел, напивался. Выражая, таким образом, протест. Детонатором протеста служил телевизор, осуществляющий связь с внешним миром. Жизнь на экране была весьма далекой от той, что жили они. Кабинеты, политики, кресла, тусовки, автомобили, рулетки, деликатесы...
«Для кого все это? - думал он, сгибаясь под тяжелым коромыслом. - Какие тут, на хер, деликатесы? Кроме картошки, в глаза ничего не видал. Меня с детства приковали к лопате, и я сдохну с лопатой».
И шел искать самогон.
Самогон, которым жена расплачивалась за привоз дров и угля, в доме водился всегда. Мишка, конечно же, об этом знал. Тоня разливала горючую смесь по бутылкам и банкам, пряча добро то в стоге сена, то в малиновых зарослях, то в картофельной ботве.
Мишка, безошибочно, клад находил:
- У меня способности экстрасенса, - извлекал из крапивы запотевшую банку. - А экстрасенсам положено...
Не видать бы той паре счастья, да несчастье помогло.
Как-то, напившись, Мишка уснул в борозде. Лошадь, за плугом которой двигался его тесть, окучивая картошку, уткнулась в спящего хозяина. Следующим днем Тоня, переосмыслив ценности жизни, главной из коих был какой-никакой, но все-таки муж: иначе ей, без него, со всем ее хозяйством, будет настоящая хана, - окончательно убедилась, что надеяться больше не на кого. Всем им, и президентам, и депутатам, - всем им ровным счетом плевать на нее, Тоню, с ее первобытным укладом. Прихватив бутыль самогона, она отправилась к начальству.
О чем говорила, никто не знал. Только через неделю «Водоканал», воспользовавшись двухчасовой профилактической паузой, сделал врезку в городские трубы. Так правая сторона деревни, где жила Тоня, получила воду, а ее муж – передышку.
ПРОФЕССИОНАЛ
Такое бывает и это передать невозможно.
Мираж наяву - вот как это называется. Небо - безоблачно. Солнечные лучи льются на море, словно вода из шланга. Море трепещет, искрится. И кажется издали, будто идет дождь - настоящий солнечный дождь. Все вокруг полно нежной томности в ожидании чуда. Набухли почки на деревьях, кое-где взрываются бело-розовым цветом. Засуетились пчелы и запели птицы. Их ранний утренний щебет - сигнал о рождении нового дня...
Я не видела его без военной формы. В тяжелых шнурованных ботинках, загорелый и крепкий, он так и спит в ней – даже в жару.
- Что ты думаешь о Югославии? – спросил меня, когда столкнулись во дворе. Был вечер, и загорелась первая звезда - среди светлого еще  мартовского неба.
- Очередной полигон для испытания оружия. Масса военных кормится за счет войн. Утихнет во Вьетнаме - начнут в Ираке, закончат в Ираке - начнут в Югославии, отбомбят Югославию - начнут бомбить Афганистан. А как она называется? - я смотрела на яркую звезду.
- Полярная, - он вскинул к небу глаза. – На следующей неделе иду в военкомат.
- Зачем?
- Мужчина должен или воевать, или класть кирпичи.
- Куда класть? На могилу?
- Лучше воевать, чем без денег сидеть, - отрезал он.
- Это, скорее, Венера...
- Земля крутится. Лучше воевать, чем жить так, - повторил он. - Формируется отряд добровольцев. Завтра иду записываться. Пора браться за оружие.
- Как она ярко сияет!
- Полярная, - мельком он глянул на небо. - Так что ты думаешь о Югославии? Ненавижу американцев и евреев: их надо убивать. Немцев люблю, потому что сам немец.
И так далее – в этом же роде...
Я – о земной красоте, которую надо беречь.
Он – о войне и оружии, которые его будут кормить.
Видимо, тогда в 1999 году, на фоне  весеннего торжества жизни, во мне впервые и начала зреть неприязнь - к людям в комуфляже.
Для меня Земля – как своя квартира, как собственный сад. Только она одна дает мне физические силы, энергию, радость, восторг, которые все лечат и все восстанавливают. Я хожу босиком по влажной траве, умываясь цветочной росой. Капельки росы, белый жемчуг черной ночи - эротическая влага закатов и рассветов, зачинающих новый день.
И над всем этим – люди в комуфляже, большинство из которых нуждается в трансерфинговом лечении.
АД СРЕДИ РАЯ
Дети сидели на веранде - завтракали. Я лежала в постели, рассматривая фотографии для журнала «Вертикальный мир», сделанные сыном. Неделю назад они вернулись из Португалии. Как всегда, со снимками и впечатлениями. Снимки были превосходны: ажурные улочки, белоснежные дома, старинные замки в горах, эвкалиптовые рощи на берегу океана. И вдруг - среди рая – ад и пепелище...
- А это что?
- Прочти материал.
Взяв со стола рукопись, я начала ее читать:
«Пожар в Малвиере.
…За ночь ветер набрал силу. Собравшись кататься, я вдруг увидел языки пламени, которые исходили как раз из того места, где проходил праздник. Взметнувшись ввысь, пламя перекинулось на росший рядом тростник и подхваченный ветром огонь распространился по ущелью. Через полчаса огнем было охвачено не менее четырех гектаров леса и часть деревни Малвиера да Серра.
Похоже, то было началом катастрофы. Деревенские жители боролись с наступающим огнем кто как мог: тушили ведрами, кто-то попросту оставил дома, опасаясь за свои жизни. Десятиметровые эвкалипты сгорали дотла в считанные секунды. Пожарные были бессильны. Мощный ветер и сорокаградусная жара, стоявшая в Португалии последние десять дней, сделали свое черное дело. За один час огонь распространился на десятки километров и начал приближаться к старинному городу Кашкайш. Огонь плотным кольцом окружил город, над которым зависло черно-желтое небо. Казалось, что солнце исчезло - навсегда...
Праздник в этот злосчастный день в Малвиере не состоялся. Попытки собрать народ следующим днем также не увенчались успехом. Слишком много натерпелись жители маленькой португальской деревушки. Говорят, это был самый крупный пожар в Португалии за последние десять лет»...   
- Какое страшное зрелище!
- Эвкалипты горели как спички. Они же эфирные, - откомментировал внук безжизненные снимки.
Спокойствие, с коим малолетний мерзавец произнес эти слова, меня покоробило. Я представила себе мириады живых беззащитных существ, мечущихся в огне, и мне стало не по себе.
Включила ТВ – был час «Новостей».
«Новости» последнего часа ничем не отличались от предыдущих: та же борьба за власть; тот же политический маразм; то же падение курса акций на фондовых биржах; те же учения военных – на море и суше... И те же стихийные бедствия – в различных точках земного шара.
Глядя на лесные пожары в Австралии, Америке, Франции, Канаде,  на выгорающие Сибирь и Дальний Восток, ставшие привычным явлением, я недоумевала: как могут военные, с их-то возможностями - с их высокоскоростной техникой и боевой мощью, - видя все это, оставаться безучастными?
Какая разница, где горит лес? Лес, поставщик кислорода, он же не имеет места прописки!
Как могут они, здоровенные мужланы, спокойно смотреть на гибель редкостных деревьев и диких животных, и в это же самое время обучать друг друга искусству войны?
Могут, однако.
Вчера, например, на одном из телеканалов хорошо откормленные мужчины, которых одолевает воинственный зуд, весь день рассказывали о каких-то лазерах, о доселе невиданных ракетах. В мужских мозгах, увы, ничто не меняется – то же вооружение; тот же настрой на борьбу и защиту (лучше бы защитили нас от произвола своих дуроебов-чиновников).
И никто не понимает, что если ДУША болит у меня или у моего народа, значит, она кровоточит у Бога, поскольку мы – Его часть. А так как Природа является устами Бога, мы и получаем – по нашим делам: технологические катастрофы, природные катаклизмы, погодные аномалии.
АВГУСТ В ДЕРЕВНЕ
- Мам, где у нас лук?
- На грядке.
- Где? Я не вижу.
- В траве.
- Здесь нет ничего!
- Поройся - найдешь.
- Блин! Это не лук: какие-то зерна!
- Не мешайте работать, -  я усаживаюсь за компьютер:
«Экзистенциализм – это интуитивное постижение реальности, когда личность выступает не как нечто всеобщее, а, напротив, как нечто определенное, заранее данное и конкретное. Отсюда подчеркивание человеческой ответственности за все, что происходит в истории и мире»…
- Молоко привезли! – хилый писк продуктовой машины сопровождается истошным криком из соседского окна.
Схватив пластмассовый бидон (под воду) и банку (под молоко), в ночной рубашке - вперед - по деревне.
- Какое у вас эротичное платье, - восхищенно смотрит взлохмаченная тетка - из очереди за молоком. - Скажите, а вам здесь нравятся люди?
- Мне здесь нравится все! А как вас зовут?
- Клава. Давайте, я вам помогу, - многоречивая Клава, подхватив воду и банку с молоком, не умолкая ни на секунду, провожает меня к домашнему очагу.
Входит в дом, рассматривая снимки:
- Надо же, какой у вас талантливый сын! Надо же так снять волну! Видна каждая капля. Каждая капля словно снежинка. А волна - будто лебединое перо. Среди океана кружит лебединое перо. Слушайте, но это же целая философия! Даже слов не подыщешь. И до чего красиво! А он играет – со стихией. Порхает на волнах, словно нежный лепесток. Надо же! А вам нравится в нашей деревне? Ах, да, я вас уже спрашивала...
Распрощавшись с восторженной Клавой, я снова включаю компьютер:
«Свобода состоит в том, чтобы человек не выступал как вещь, формирующаяся под воздействием социальной необходимости, а «выбирал» самого себя, формировал себя каждым своим действием и поступком. Тем самым свободный человек несет ответственность за все совершенное им, а не оправдывает себя «обстоятельствами»…
- Мам, где коса? - крик с огорода - в окно.
- За лестницей.
- Ее здесь нет…
- Ищите в траве. И не скосите мой дуб! - кричу из окна - в огород.
- А где он?
- В траве.
Вновь пытаюсь сесть за компьютер:
«Чувство вины за все совершающееся вокруг него – это чувство свободного человека»...
- Возьмите кабачок! - душераздирающий крик - от левого крыльца.
Сквозь деревянный забор соседка дарит огурец величиной с поросенка. Продукт гнилого лета и парникового эффекта.
Уложив поросенка в кастрюлю, возвращаюсь к компьютеру.
- Мам, где носки? - крик - со второго этажа.
- В шкафу.
- Блин, я нашла девять штук. И все -  на правую ногу.
- Откуда я знаю?! Не мешай мне работать…
- А почему творог в шашлыке?
- Я уронила. И собрала.
- Блин, я хоть готовлю. А что делаешь ты?
- Не видишь? Пишу, - я впиваюсь в компьютер:
«В экзистенциональной концепции свободы выразился протест против приспособленчества, характерного для обывателя, который чувствует себя винтиком огромной бюрократической машины, не способным что-либо изменить в ходе событий»…
- Мы уходим кататься! Как нам пройти? - крик со двора: дети - с велосипедами на плечах. Прямо перед ними - курятник, канава, деревянный, в квадратик, забор.
- Куда нам идти?
- Идите все к черту, - я сливаюсь с компьютером
- Помогите! - крик с ближней околицы - в окно.
На дороге, после грибного дождя, увяз грузовик.
- Помогите! – крик с дальней околицы - в окно.
На тропинке, после легкого дождя, забуксовал «Мерседес».
- Да помогите же!
- Черт-вас-всех-побери, - взбешенная, с криком я выбегаю из дому.
Наступив правой на левую, запутавшись в собственных ногах, падаю в траву, и хохочу.
Боже, как хорошо! И как я все это люблю!
ДЕНЬ ИСПЫТАНИЙ И СКОРБИ
Вечером разожгли костер.
И опять - новое чудо на бесконечном поле чудес!
Моя девочка, моя красавица, из породы европейских овчарок, перевоплотилась в мотылек.
Встав у костра, от которого струился легкий дымок, протянув руки к огню, вспорхнула и начала парить - у пламени, танцующего танго. На фоне белого тумана, грациозно обнимая призрачный дымок, она кружила в танце вместе с ним. Мелодии сменяли ритм, меняло ритм и пламя - в объятиях юной красотки.
Девочка парила, и пламя парило, и музыка парила. Высоко над туманом улыбалась луна, загорались улыбками звезды. Все смотрело на нас, сошедших с ума, среди мокрой травы и цветов. Рамиль уселся на велосипед и стал кружить - вокруг костра и моей Айседоры.
Но радио осыпало градом сообщений, от которых все поникли:
«В результате учений на Северном флоте, в которых принимали участие 30 лучших судов, затоплена атомная подводная лодка стоимостью один миллиард долларов… Слабый стук личного состава... В России нет спасательных аппаратов… Норвегия, Великобритания, Франция предлагают  свою помощь»....
И я расплакалась, представив ребят и горе их матерей. Ни с чем не сравнимое материнское горе:
- Господи, ну кому они сегодня нужны, эти лодки и это оружие?! Вам мало человеческих трагедий? Будут еще. Пока не станете людьми. Не солдатами и генералами, а отцами, братьями, мужьями.
- Мам, но так тоже нельзя. Война в Киргизии, в Таджикистане...
- Да что ты говоришь?! А кто всех снабжает оружием? Кто, если не нищая и бездорожная Россия? Кто, если не Россия, босая и голодная, торгует оружием? Чего ж негодовать, когда оно стреляет - в самих же себя?! Начинили Землю взрывчаткой, будто пирог капустой. Вместо того, чтобы объединить военные силы, сделать их силами быстрого реагирования на любую чрезвычайную ситуацию, где бы та не возникала, раздробившись на военные блоки, бесстрастно наблюдают, как Земля корчится в муках. А такое равнодушие нам даром не пройдет. Дальше будет еще хуже.
Выпила водки – истерика прошла.
- Конечно, стремление к вооружению имеет веские причины, - тотчас сказала, слегка успокоившись. - «Чистое небо над головой» - пожелание, которым люди осыпают родных и знакомых в юбилейные даты и дни, уходит корнями в годы Великой Отечественной, когда ни одна советская семья не избежала горя. И корни эти, к несчастью, довольно живучи. Они – в крови. Особенно у тех, кто помнит ту войну. Говорят, что память о войне умирает вместе с последним солдатом. Но когда он родится – тот последний солдат?
Помрачневшие дети, тем временем, слушали радио:
«Прибывают родственники погибших... Люди собирают теплую одежду, яблоки, мед... Мы должны думать не только о семьях военнослужащих, но и об их беременных женах. О тех, кто еще не родился»...
- Должны, - усмехнулась я. - А в утешение – квартиры. Чтобы ребенку дали жилье, его отцу надо погибнуть.
- Наташка, умная девка, сказала: горе бессмысленно взвешивать. Горе оно и есть горе - оно не имеет национальности, - подала из ночи  голос сникшая Айседора.
Пали первые капли дождя - заплакало небо.   
Войдя в дом, я взглянула на снимок, которым утром восторгалась Клава. Океан и Стихия. Кому - игра, кому - могила. Слушала детей, обсуждающих причины нахлынувших в августе бед.
- Люди привыкают ко всему, - вмешалась в разговор. - В том числе к трагедиям. Пока их лично не коснется. Заденет собственная беда, тогда хватаются за любую соломинку: молят о помощи Бога, идут к экстрасенсам. Стонут, что им тяжело. И не задумываются, отчего тяжело? Они забыли о том, что помимо НАУКИ ВОЕВАТЬ, еще есть НАУКА ЖИТЬ! С едиными правилами сосуществования - для каждого и всех. А не только с единой валютой - для всех.
А ТВ продолжало вещать:
«Политическая элита страны хранит молчание. Спасательные операции прекращены. Экипаж - 118 мужчин – погиб».
Список погибших.
Печальное лицо ведущего.
Реклама жевательной резинки - ослепительно - в беззубой стране.
И наконец-то! Известие, которого ждал обеспокоенный мир.  Справедливейшая из справедливых, неподкупнейшая из неподкупных - прокуратура России - завела уголовное дело.
Вздох облегчения из уставших сердец.
Да еще Парламент! Соберется после каникул, обсудит, примет решение - подтянуть пояса и штанишки: «Укрепим мощь нашей армии».
Вот и первая ласточка - Строев: «Наше общество найдет в себе силы  укрепить мощь страны»...
Утром туман за окном - хоть режь ножом. Я открыла дверь, ступила босиком в траву. Все было прежним и все было новым - сникшим, почерневшим. Вчера еще голубые васильки, заполонившие лужайку, превратились в сухие колючки.
У порога валялась старая газета. Со снимка смотрело лицо блистательной дамы в шелках и украшениях. «Президент французского Института исследований в области парапсихологии... Богатейшие промышленники, артисты и политики толпятся у ее дверей... Важно для тех, кому не везет… Есть одна очень простая причина, которую я Вам открою... Немедленно отправьте этот купон»...
- Так что, детка, с лодкой? – увидев меня, спросила бабулька в резиновых калошах, с трудом одолевая необъятную деревенскую лужу. – Какие причины? Что говорят?
- Причина, бабушка, проста. В деревне нет газа, тепла, магазина, дороги, воды. Зато была суперсовременная атомная подводная лодка, стоившая миллиарды рублей. А на эти деньги можно обустроить половину страны.
СТРЕЛЯТЬ НА «ОТЛИЧНО» Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ
Эти 25 писем на обычных листках из школьной тетрадки, по штемпелям и маркам которых, начиная с 4-копеечной «почты СССР» и заканчивая 250-рублевой «почтой России», можно проследить не только весь финансовый хаос середины 90-х, но и получить ответ на вопрос «хотят ли русские войны?», как и большинство матерей мира, чьим сыновьям выпадает на долю армейская служба, моя соседка по даче Надежда бережно хранит по сей день.
Я выпросила их у нее не ради простого любопытства, и все до единого внимательно прочла. Что поразило меня в тех письмах, так это трогательное отношение простого солдата к своей семье и матери – теплом к дому здесь дышит каждая строчка. И каждая строчка говорит о чувстве мужского долга и неприятии войны.
«3.01.95, Смоленск. Здравствуй дорогая мамочка! Сегодня 3 января, а это значит, что я не был дома уже девять дней. Прошло вроде немного времени, а мне кажется, что целая вечность. Я очень по тебе соскучился. Как там у тебя дела и здоровье? Как отец и Катюха? Я, как и в прошлом году, заболел (30 декабря). У нас в роте, наверное, грипп или что-то в этом роде. Меня положили в санчасть с температурой. Второго утром выписали, а вечером у меня заболело ухо и опять положили в санчасть. Но сегодня я чувствую себя нормально. В санчасти, конечно, хорошо: еду приносят, есть можно неспеша, тихий час, но уж очень тоскливо, потому что много времени думать и вспоминать, в казарме на это времени практически нет. …Высылай мне чистые двойные листы, а то у меня кончилась бумага. Передавай всем привет…
(Без штемпеля). …Я в батальоне особого назначения. Большую часть времени стараюсь находиться в медпункте, у нас есть график дежурства, так что остаюсь на ночь помощником дежурного. Ко мне начинает проявляться уважение, потому что лечиться нужно и дедам и дембелям. За помощью обращаются все. Наверное, у меня есть призвание быть врачом, лечить мне нравится… На волю хочется просто сил нет. Я тут без вас совсем истосковался… Здесь произошли некоторые перемены: с питанием стало похуже, но все равно лучше, чем в учебке. Из ребят, которые были со мной на КПБ, убежало 8 чел. В основном, из-за тоски по дому и девчонок. Я их прекрасно понимаю, но ты не беспокойся: я бежать не собираюсь! Двое из тех, кто убежал, уже сидят, а одного (ты его видела) поймали, теперь лежит в ПВ, косит под дурачка. В общем, чем ближе лето, тем тяжелее на сердце… До свиданья, моя дорогая мамочка.
21.03.95, Екатеринбург. Дорогая моя мама, сегодня получил твое письмо и сразу сел писать ответ. У меня все по-старому: учеба, служба, наряды. Недавно ездили на стрельбище… Отстрелялся я на «отлично». Автомат – хорошая штука, но на «отлично» стрелять я, наверное, больше не буду (думаю, ты меня поняла). …Насчет здоровья все нормально, нос и уши – единственное, что меня беспокоит. Врач сказал, что мне нужно операционное лечение. Он упорно хотел положить меня в госпиталь, я еле отмазался. Ведь сейчас мне нельзя пропускать занятия…
Перед выездом постараюсь позвонить Даше, а она сообщит, когда буду в Москве. Я хочу, чтобы ты приехала туда – я по тебе соскучился. Да! Если все выйдет, то испеки пирогов и торт «Прагу», он мне даже на днях приснился. Мне еще будут нужны некоторые вещи… мою хорошую зубную щетку, импортную зубную пасту, пару кусков мыла, помазок, мочалку, черный крем для обуви и обувную щетку, крем для бритья (желательно импортный), одеколон (советский), импортных лезвий (я уже привык бриться простым станком). Если нет средств, то я обойдусь. Еще мне нужны будут деньги (подкупить сигарет, зажигалок и т.п.). У тебя, наверное, денег нет, ты сходи к тете Зине, я думаю для меня она даст. …Славка часто мне пишет, пускай косит от армии, делать здесь нечего…
13.08.95, Дагестан. Здравствуй дорогая моя мамочка! Я со своим батальоном нахожусь под Хасавюртом. Хочу сразу сказать тебе, что со мной все в порядке. Мы находимся в глубоком тылу, т.е. в резерве. И на передовых давно не стреляют – заключен мараторий. Здесь очень жарко, что-то отцовы гены мне не помогают переносить жару!! Воды хватает, кормят намного лучше, чем в Смоленске…
6.02.96, Грозный. Дорогая мамочка! Сегодня у меня два радостных события: ровно 6 месяцев в зоне ЧП и получил от тебя письмо. …Обстановка в нашем районе спокойная, так что не волнуйся. Все будет хорошо! …Вообще, меня все здесь уже достало. Кормят нас погано: сечка и пшено, а это я не ем. Поэтому питаюсь чаем и компотом и тем, что мы с пацанами готовим сами. Но в армии своя стрепня не приветствуется, а наоборот наказывается. За жареную картошку можно отсидеть в зиндане 3-е суток. Но мы втихую все равно готовим: кушать-то что-то надо! Мыслями я уже весь дома…
20.03.96, Грозный. Дорогая мама, сразу пишу тебе, что я жив и здоров. Вы, наверное, все очень переволновались в связи со всеми этими событиями. Но сейчас здесь нормально. Могу огорчить лишь тем, что наш вывод опять откладывается. Погрузка на эшелон планируется на 20-22 апреля, так что осталось сидеть в этой гребаной Чечне еще месяц. Комполка сказал, что уволит нас в течение трех-пяти суток. Но скорей всего без денег. Деньги придется выбивать, наверное, через гражданский суд. Такое вот государство. К нам относятся как к собакам. Конечно, мне очень стыдно просить у тебя деньги, мама, но кроме этого мне ничего не остается делать…
05.05.96, Грозный. Да, дорогая мама, предыдущее письмо не оказалось последним, которое ты получаешь из Чечни. Вывод все откладывается. Так что будем дальше надеяться и ждать, когда-нибудь все же выедут! По поводу перевода ты, конечно, поспешила. И если у вас туговато с деньгами, то вообще не надо ничего посылать – я не обижусь!!! Лучше я приеду, а там займем у кого-нибудь на первое время одеться. И долго дома сидеть я не собираюсь, так что быстро заработаю и отдам. Я практически сразу начну работать: не волнуйтесь, дом в деревне за лето поставим… Привет Катюхе и отцу. Ваш сын Сережа». 
К счастью, Сергей вернулся с войны живым и здоровым. Сегодня у него уже своя семья. Сноха, правда, Надежде досталась не самая лучшая. Но какое значение имеет ее сноха, по сравнению с тем, что сын остался жив?
ФАНАТЫ СОЛНЦА, ВЕТРА, ЗЕМЛИ И ВОДЫ
- Сева, - спросила как-то у сына, провожая его в одну из поездок на Острова Зеленого Мыса, куда он летел снимать фильм для спортивного телеканала, - увлечение виндсерфингом - удовольствие недешевое: не всякий себе это может позволить. Нужны деньги. Немалые. Откуда они у тебя?
- Читай, - он протянул мне журнал.
На всю страницу - лицо с лучезарной улыбкой: «Я смотрю на мир глазами русского человека, и делаю кино для нашей, русской, тусовки»…
«Новый этап в жизни известного в серфовой тусовке человека... начался с создания фильма о виндсерфинге. Опыт оказался удачным. Первый фильм «Гавайские легенды», затем второй «Мекка». В настоящее время Сева заключил контракт с фирмой Quiksilver, которая также заинтересована в том, чтобы поддержать новое явление в российской серфовой жизни. Виндсерфинг - это поэзия»...
Далее – интервью:
«Все, что происходит в моей жизни, так или иначе, связано с виндсерфингом. Я избрал этот путь и нисколько не жалею. Когда впервые встал на доску, мне было интересно: множество новых знакомых, участие в соревнованиях…
Я стал ездить по миру, знакомясь с культурой разных народов, с людьми, открывая для себя много нового... Все было захватывающе. Однажды попробовал описать одно приключение, и журнал «Вертикальный Мир» с удовольствием взял мой материал. Несколько позже купил себе фотоаппарат и мои фотографии появились в журнале «Адреналин». Оказалось, что в этом большая потребность. Если писать о путешествиях, о стихии, о волнах, о том, что в моем понимании и является виндсерфингом, то к этому всегда будет неподдельный интерес.
... я снимаю кино, фотографирую, пишу и буду продолжать все это делать - для наших. И очень благодарен тем, кто помогает в моих начинаниях - компаниям Ультра Си, Canon, Swell Tour и новым партнерам - компании Quiksilver. Без их поддержки было бы сложно»...
Проводив детей в аэропорт, я направилась к метро.
В переходе на проспекте Мира расположился маленький оркестрик: пять юных скрипачей. Вдоль стен стояли старики и старушки, парни и девушки – слушали Вивальди.
Концерт-экспромт в метро - сколько в том было оптимистической грусти! Все это чем-то напоминало военное время – с концертами в госпиталях. За какое-то мгновение я пережила гамму совершенно противоположных чувств: от восторга до ненависти, от гордости за музыкантов до неприязни к тем, кто лишил их ровесников множества возможностей, чем когда-то был славен Советский Союз.
Устроившись поодаль, листая журнал, я рассматривала красочные снимки с молодыми счастливыми людьми, рожденными в самых разных уголках земного шара. Это было свободное поколение нового мира - мира без границ и ограничений, о котором их родители могли только мечтать.
Глядя на загорелых, веселых, открытых, бесстрашных парней, прыгающих со скал, парящих над волнами, летающих в небесах, столь отличных от спившихся и малоподвижных мужчин моего поколения, я вдруг ощутила, что и сама наполняюсь некой внутренней силой.
Мне захотелось что-то сделать для них: как можно скорее расчистить авгиевы конюшни, в которые превратили страну, чтобы вслед за ними устремились другие; захотелось даже поехать в район самых что ни на есть боевых действий и примирить враждующих: объяснить, сколь глупо убивать и воевать, сокращая и без того короткую жизнь, - всем есть место под Солнцем, и более Земли нет благодатной планеты; захотелось разрушить границы и выпустить людей на волю: чтобы ездили и смотрели, как уходит оно на западе и встает на востоке; чтобы в пустыне знали о северном сиянье, а во льдах - о пальмах.
Но, самое интересное, я точно знала, что когда-нибудь так и будет. Обязательно будет. Ведь иначе-то быть не должно. 
1998-2000гг