Кляча

                В табуне у коней кличек нет. Какие могут быть клички у пасущихся на необъятных просторах   Дона пяти тысяч коней! Но у этой, низкорослой, с мохнатыми ногами, и длинной гривой кобылы, кличка была. 

Табун состоял из элитных, на экспорт, коней, но, видимо, какая-то кобыла, однажды, отбившись от табуна, случилась с беспородным жеребцом-тяжеловесом, и произвела на свет, ни на кого не похожую кобылицу, которую окрестили Клячей. 

А прозвать её так было за что.  В то время, когда длинноногие, тонконогие, стройные кони галопом носились по степи, эта мохнатая лошадка еле-еле плелась в хвосте табуна. Когда другие кони, добежав до реки, вволю напившись воды, возвращались назад, она встречала их на полпути, минуту-другую стояла в раздумье, и пока поворачивала назад, уже оказывалась в хвосте табуна. 

«Почему они так бегают?  - думала она.  - Неужели нельзя ходить спокойно, как это делают нормальные лошади, любоваться красотой степных просторов, вдыхать запах трав, наслаждаться великолепной природой!»

Со временем она поняла, что тех, кто быстрее всех бегает, в первую очередь забирают из табуна, и куда-то увозят. А, поняв это, начала бегать ещё медленнее.  Здесь ей нравилось, травы было вдоволь, воздух чистый, разве что на водопой она иногда не успевала, так она быстро не бегала, много не ела, поэтому пила мало. А что будет там, куда увозят из табуна коней, ещё не известно... Она даже не пыталась быстрее перебирать ногами. За это её и прозвали Клячей. Она не знала истинного значения этого слова, и оно ей нравилось. 

В расположение табуна часто приезжали люди в кожаных куртках, на красивых, блестящих машинах, ходили среди коней, показывали рукой, то на кобылу, то на жеребца, после чего их арканили, грузили в машину, и увозили.  Кляча привыкла к этому, была уверена, что её никуда не заберут, и не волновалась.

Каково же было удивление, когда приехавший на машине мужчина, сразу подошел к ней!  Она стояла спокойно, не дёргалась,  даже когда на неё впервые в жизни надели уздечку, и всунули в рот холодный, ржавый мундштук, она не шелохнулась. Приезжему это, видимо, понравилось.  Он натянул поводья, Кляча послушно пошла за ним.  Мужчина поводил её по двору взад-вперёд, подвёл к пандусу, завёл на грузовик. Кляча не ожидала от него такой наглости, но сопротивляться не стала.  Ей было просто лень это делать, и она покорно подчинилась. 

Машина тронулась с места. Кляча, в последний раз обведя печальным взглядом своих, влажных от слёз глаз, так полюбившуюся донскую степь, поехала на новое место жительства.

 Везли её долго, весь день, и почти всю ночь.  Кляча, с высоты машины любовалась красотой степи, думала о жизни в табуне.  Ей не о чём было жалеть.  Она не познала здесь никакого горя, но и радости никакой тоже не видела.  Вот, разве что, не далее, как вчера, один жеребец обратил на неё внимание, подошёл, положил голову на её гриву, тихо заржал, и поскакал к быстро удаляющемуся табуну.  Кляча почувствовала волнение в груди, побежала за ним, но он уже затерялся среди длинноногих кобылиц.

          Под  утро,  когда  ещё   не  начало  светать,   Клячу свели  с   машины,  провели   по  двору,     завели   в  клеть. Она услышала отрывистую команду, заливистый звонок, потом что-то защёлкало, зашумело, и у неё перехватило дыхание от резкого опускания вниз.  Тело стало невесомым, закружилась голова... Но в таком состоянии Кляча находилась не долго, какие-то мгновения.  Не успев испугаться, почувствовала мягкий толчок и поняла, что клеть остановилась.

Мужчина в резиновом костюме открыл дверцу, вывел Клячу под проливной дождь, впрочем, тут же прекратившийся.  Другой мужчина взял Клячу за повод, повёл по слабо освещённому тоннелю.  Шли долго, часа три, а, может, четыре, то поднимались вверх, то спускались вниз.  Наконец  пришли к конечной цели путешествия. Кляча почувствовала родной конский запах, затем увидела стойло, где, видимо, недавно размещалась лошадь, о судьбе, которой Кляча могла только догадываться...

         По расчётам Клячи, уже давно был день, но солнце не всходило, рассвет не наступал.  Висевшая под потолком тусклая лампочка освещала лишь ближние предметы. За пределами стойла Кляча, как ни старалась, ничего не могла рассмотреть.

         Так прошло много времени, может два, а, может, три дня. Про Клячу, видимо, забыли, потому что за это время не давали ни есть, ни пить.  На четвёртый день у стойла появился грязный, вонючий, злой мужик.  Повесил на шею Кляче торбу с овсом, вылил в ржавую бочку ведро грязной воды и улёгся на солому спать. 

Кляча быстро перетёрла крепкими, молодыми зубами овёс, захотела пить, но торбу снять не смогла.  Попыталась разбудить нового хозяина, но привязь была короткая, она не могла до него дотянуться.  Ржать не могла - в табуне этому никто не научил, сама до этого ни разу не пыталась подать голос:  в этом не было нужды.  Когда же, на манер вожака табуна, попыталась заржать, получился лишь тихий, сиплый звук. 

Попробовала бить копытами, но пол был мягкий, устлан сухой соломой и давно не убиравшимся навозом, никакого звука не издавал.  А хозяин продолжал спать, разгоняя храпом осмелевших мышей.  Отчаявшись его разбудить, Кляча опустила морду вместе с торбой в бочку, напилась воды, стоя уснула.
         
Проснулась от резкого крика хозяина. Он пытался навесить на Клячу сбрую, но это не получалось. Железным мундштуком рвал Кляче губы, она отворачивалась в сторону, крутилась, перебирала ногами.  Тогда новый хозяин ударил Клячу кулаком по шее.  Непривычное чувство боли на мгновение успокоило, но потом она с новой силой стала вырываться из рук хозяина. Тогда он взял в руки кнут, долго, с ожесточением бил Клячу. Но чем больше он бил, тем сильнее она сопротивлялась, и то ли от безнадёжности, то ли от усталости, он прекратил экзекуцию.  Кляча успокоилась, позволила хозяину надеть на себя сбрую.
       
 Хозяин привёл её на освещённую площадку, прицепил к составу вагонеток, ударил кнутом. Кляча попыталась стронуть с места груз, но не смогла.  Хозяин ещё несколько раз ударил кнутом, но она так и не тронулась с места. Тогда он отцепил несколько вагонеток, и Кляча отвезла их в другой конец этого длинного, тёмного коридора. Притащив назад пустые вагонетки, Кляча сделала ещё один такой же рейс, и на этом её работа на сегодняшний день была закончена.
       
 С этого момента у Клячи начались однообразные, нудные дни.  Ежедневно она делала две ходки по плохо освещённому длинному коридору, съедала положенную пайку овса, запивала водой, и отдыхала до следующего дня.  Хозяин кричал на неё, без причин обзывал разными непонятными словами, ни за что бил, то кнутом, то кулаком, то ногами. Из его криков Кляча уяснила, что этот длинный тёмный коридор называется штреком, вагонетки, которые она возит по штреку взад-вперёд, загружены крепёжными деревянными стойками, что работает она в шахте, на глубине шестисот метров. Узнала также, что она слабая и ленивая, не то, что тот жеребец, который был здесь до неё, а теперь отправился на мыло, куда и ей пора. Тот жеребец возил по шесть вагонеток, а она тянет только три, из-за чего должен делать лишний рейс, и задерживаться в шахте дополнительно на полтора часа.
         
Кляча не обращала внимания на его трескотню.  Труднее для неё было выдерживать его необоснованные, жестокие побои.  Она свыклась со своими не такими уж и тяжёлыми обязанностями, и что её больше всего волновало, так это то, что никак не наступал день... Время шло и шло, хозяин много раз кормил и поил её, за это она неоднократно отвозила вагонетки со стойками в забой, привозила назад порожняк, а день всё не наступал, солнце не всходило.

         В свободное от работы время Кляча вспоминала, как любила встречать восход солнца, когда была в табуне, как бегала рысью по степи, пила чистую, холодную воду из реки... Иногда она вспоминала того жеребца, который однажды уделил ей внимание... Но всё это было так давно! В конце концов, она отвыкла от всего этого.  Просто она забыла, какая она, степь, какое оно, солнце.  И то сказать:  солнцем да степью она любовалась всего одно лето, а под землёй уже проработала многие годы! 

За это время так свыклась с обязанностями, что выполняла их автоматически.  Хозяин с возрастом обленился настолько, что, даже, перестал на ночь распрягать, и она была в сбруе круглосуточно.  А, поскольку, она смирилась со своими обязанностями, и чётко их выполняла, он давно перестал засовывать ей в рот ржавый железный мундштук, и только изредка бил, и то, не для дела, и не от злости, а, скорее, по привычке, в силу своего плохого характера. 

Кляча даже смирилась с тем, что хозяин кормил её не до, а после работы, с целью экономии своего времени. Раньше, когда он кормил её до работы, то подгонял, чтобы она быстрее жевала овёс: на это у Клячи уходило много времени, и хозяин злился - ему хотелось пораньше выехать «на-гора». Но он быстро понял, что кормить Клячу можно и после работы: отработал, засыпал овёс в торбу, и пошёл домой, а она пусть себе жуёт, сколько хочет.

Что  касается воды, то у Клячи было три варианта: она, при большой жажде, могла попить через торбу, могла дождаться утра, когда придёт хозяин, и снимет торбу, могла, наконец, напиться из ручья, постоянно текущего на всём протяжении штрека. Она была не требовательна к благам, всё её устраивало.  К чему она не смогла привыкнуть, так это к невыносимому запаху хозяина.  От него постоянно несло спиртными парами, а иногда он приносил этот вонючий напиток на работу, и нисколько не стесняясь, пил в её присутствии. Клячу успокаивало лишь то, что пил он не часто, да и присутствие дурно пахнущего хозяина ей приходилось терпеть не более трёх часов в сутки.

         Хозяин тоже смирился с норовом Клячи, всё реже, и реже досаждал ей грубостями.  Поначалу он несколько раз бил её.  Иногда Кляча пыталась сопротивляться, но чем больше она противилась, тем сильнее он бил.  Позже она никак не реагировала на его удары, стояла молча, спокойно, никакая сила не могла сдвинуть её с места.  Со временем хозяин, то ли устал от жизни, то ли понял, что бить Клячу бесполезно, побои прекратил. 

Кляча исправно выполняла обязанности, но через силу никогда не работала.  Наученная опытом, по звуку определяла, сколько вагонеток прицеплено, и если их было больше трёх, не трогала с места.  Как только хозяин ни пытался её обмануть, у него ничего получалось.  Так они и поладили, хозяин и Кляча.  Он терпел её капризы на счёт трёх вагонеток, она прощала ему и то, что от него постоянно несло водочным перегаром, и то, что он кормил её не перед работой, а после, и даже то, что приходилось пить воду через торбу, а потом держать морду в мокрой сумке до тех пор, пока она не высохнет.

 Но сравнивать свою настоящую жизнь было не с чем, ибо то, что она видела в табуне, давно забыто. Иногда, как в тумане, в её памяти всплывали, даже, не картины прошлой жизни, а, скорее, мечты из прошлой жизни, о лучшей будущей...

Да, будучи в табуне, беззаботно бегая по степным просторам Дона, Кляча мечтала о тихой, спокойной жизни, где-нибудь в уединённой конюшне, с тем длинноногим жеребцом, который однажды пытался заиграть с ней... Когда её забрали из табуна, надеялась, что её мечта теперь сбудется.  Но время шло, мечта не сбывалась, Кляча постепенно забыла о ней. Лишь иногда, длинными, нескончаемыми ночами, Кляча вдруг видела себя рядом с тем жеребцом, тогда у неё вновь просыпалась мечта:  а вдруг, что-нибудь произойдёт, её заберут из этого тёмного подземелья, и мечта о вольной, счастливой жизни, наконец, сбудется.  Но шли годы, Кляча старилась, силы покидали её.  Ей всё труднее становилось тянуть эти три проклятые вагонетки.

Наконец, наступил момент, когда она не смогла их тронуть с места. Хозяин даже не пытался её бить.  Да и кнута у него не было, он износился, хозяин давно его выбросил. У него самого силы были на исходе. Он ходил вокруг Клячи, уговаривал, угрожал.  Кляча понимала его:  всё-таки, пятнадцать лет проработали вместе, но помочь ничем не могла.  Она знала, что судьба хозяина в её руках, не станет её, не станет хозяина.  Но, пятнадцать лет работы в шахте, сделали своё дело.  Кляча состарилась, ослепла, ослабела, не могла стронуть с места не то, что три, а, даже, одну вагонетку.  Расстроенный хозяин ушёл, и больше не появился.
       
 Кляча несколько дней стояла голодная, без еды и питья.  Она видела, как предназначенные для неё вагонетки, сначала толкали люди, потом их начал возить электровоз. А про неё, будто, забыли... Наконец, пришёл какой-то рабочий, вывел её «на-гора».

         Несколько дней она стояла на конюшне, хотя кое-какие силы вернулись к ней, зрение не возвращалось.  Длительное пребывание в шахте сделало своё дело. Клячу решили пустить в расход... Она не знала об этом, уже было вновь начала мечтать, как придёт хороший хозяин, заберёт её туда, где будут кормить, поить, расчёсывать гриву, как знать, может, она ещё встретится с тем жеребцом, которому когда-то понравилась...

         На счастье, или на беду, но её хозяина, за ненадобностью, тоже вывели из шахты. С Клячей он управлялся, а с электровозом управляться не умел, другой работы не знал, и его отправили на пенсию. Он каждый день приходил в конюшню, подолгу, молча, сидел возле Клячи, гладил её по спине, расчёсывал гриву, также молча уходил. Душа его не была приспособлена для ласки, но по всему было видно, что он скучал без Клячи. За долгие годы совместной работы привык к ней, и жить без неё уже не мог.

         Кляча тоже привыкла к нему. Это он кормил её, поил, в последние годы уже бить перестал. Она понимала, что прожила не такую жизнь, какая была предназначена судьбой, вернее, какую она хотела бы прожить, но уже ни на что не надеялась.  Воспоминания о встрече с жеребцом в табуне давно изгладились из памяти, а, с потерей зрения, она даже мечтать перестала:  кому она нужна незрячая...

         Однажды, хозяин явился веселее обычного. Он не стал, как обычно, гладить, а надев сбрую, куда-то повёл.  Привыкшая за долгие годы совместной работы к норову своего хозяина, Кляча безропотно подчинилась.

Оказалось, хозяин нашёл работу, и для себя, и для Клячи. На краю села располагалась небольшая пекарня, хозяин договорился возить туда воду. Раньше возили на машине, приходилось грузить и разгружать бочки, на это уходило много времени, машина постоянно была нужна для других целей. Хозяин предложил возить воду на повозке. 

Повозка на резиновом ходу, катилась легко. На неё водрузили бочку, запрягли Клячу, и она приступила к исполнению новых обязанностей.  Хозяин вёл Клячу на поводке, подводил к роднику, наливал бочку воды, возвращался в пекарню. Двух бочек вполне хватало на день, так что, вся работа занимала два-три часа. Родник большой, вода бесплатно течёт круглосуточно.  Хозяин приспособил шланг так, чтобы вода самотёком попадала в бочку, и больше не возился с его подключением.   

Для Клячи началась вторая жизнь. Чистый воздух, лёгкая повозка, ровная дорога... Она поправилась, стала намного лучше чувствовать, и хотя, по-прежнему, в силу своего характера, еле-еле передвигала ноги, обязанности выполняла исправно, её даже стали посещать мечты о забытом жеребце... Вот, только, солнце для неё зашло навсегда...

         Кляча быстро освоилась с дорогой, шагала по ней спокойно, уверенно. Ещё ей нравилось, что от хозяина теперь не так сильно несло перегаром. То ли он и, правда, стал меньше пить, то ли свежий ветер разгонял так не нравившийся ей запах. Она смело вышагивала по новому маршруту, хозяину почти не приходилось вмешиваться, чтобы ею управлять.

          Однажды хозяин запряг Клячу в повозку, но его куда-то отозвали. Когда он вернулся, повозки на месте не застал, пошёл к роднику. Как же удивился, когда навстречу шла Кляча, везущая повозку с полной бочкой воды!  Он слил воду, похлопал Клячу ладошкой по шее, причмокнул губами, и она потянула повозку с пустой бочкой к роднику. Хозяин шёл далеко сзади, наблюдал, как Кляча подтянула повозку к роднику, развернулась, поставила её так, что вода полилась в бочку, а когда бочка наполнилась, Кляча, не дав воде пролиться через верх, потянула повозку на пекарню. Хозяин шёл сзади, глаза его увлажнились от умиления и любви к этому бессловесному, слепому созданию...

         С этого дня Кляча самостоятельно возила воду на пекарню. В обязанности хозяина входило накормить её, напоить, запрячь в повозку. Кляча хорошо знала дорогу, даже, через узенький мостик переходила безбоязненно.  Она была слепа, но, благодаря идеальному слуху, по звуку определяла, сколько воды  налилось, и отъезжала от родника прежде, чем вода успевала переполнить бочку. 

Притащив повозку к пекарне, она останавливалась в положенном месте, ждала, когда сольют воду, делала второй рейс.  После этого шествовала прямиком на конюшню, и уже никакая сила не могла её заставить сделать третий рейс. Такая уж она была принципиальная, Кляча! Знал это и хозяин, и никогда не требовал от неё невозможного.  С возрастом он подобрел, стал лучше относиться к ней: может быть, от ещё больше развившейся в нём лени, может от накопившейся жизненной усталости, а может, действительно, полюбил эту всё понимающую скотину...

         В семь часов утра он запрягал её, чмокал губами, и укладывался на душистое сено, полежать.  Через час Кляча подвозила повозку с водой, тыкала мордой в спящего хозяина.  Он сливал воду, отправлял Клячу во второй рейс. Потом распрягал, заводил в конюшню и, следуя неизменной привычке, вешал ей на шею торбу с овсом. Но теперь Кляча уже научилась снимать торбу.  Может, она поумнела, а, может, хозяин специально подвешивал торбу на длинных тесёмках, но только теперь она, перетерев износившимися зубами положенную порцию овса, снимала торбу, и продолжала утолять голод свежей, душистой травой.

         В ежедневных рейсах Кляча иногда испытывала затруднения от баловства сельских мальчишек.  Они пытались свернуть Клячу с дороги, но взять себя за уздечку она не позволяла, а другими способами они не могли это сделать.  Тогда кто-то из юных мудрецов предложил соорудить у родника помост, чтобы Кляча не смогла на нём остановить повозку. 

Кляча подъехала под струю, услышала, что вода полилась в бочку, но не смогла удержать повозку на наклонном помосте. Промучившись некоторое время в попытках сдать повозку назад, и поняв тщетность своих усилий, Кляча сделала круг по улице, вновь подъехала под струю воды.  Но всё повторилось вновь.  Мальчишки стояли вокруг повозки, смеялись, свистели, улюлюкали, а Кляча, уже в десятый раз кружила по узкой улочке, и не могла понять, почему повозка не останавливается на нужном месте.  Так продолжалось до тех пор, пока хозяин не пришёл к роднику, и не надрал хулиганам уши.

         Иногда, какой-нибудь озорник втыкал в колесо повозки палку, и Кляча, не в силах тронуть повозку с места, в недоумении стояла, пока кто-нибудь не помогал решить её проблему. Но такие случаи были редким исключением, так как Клячу в селе любили, и жизнь её протекала мирно, и спокойно.  Но постепенно силы покидали её, и с каждым днём всё тяжелее было тянуть повозку...

         Наконец, случилось то, что должно было случиться.  Выйдя в положенное время, чтобы слить воду, хозяин не увидел повозку и, подумав, что это опять проказы мальчишек, пошёл к роднику. На половине пути увидел стоящую повозку с бочкой, а впереди неё, между двумя оглоблями, уткнувшись мордой в землю, лежала бездыханная Кляча.

Её открытые глаза смотрели  на яркое летнее солнце, будто Кляча в последний, предсмертный миг прозрела, и решила насладиться давно забытым светом...

Хозяин медленно опустился на колени, обнял Клячу за голову, и, впервые за долгую, трудную жизнь, заплакал. Плечи содрогались от рыданий, по лицу текли слёзы, но никто из стоящих вокруг людей не пытался его успокоить...

Лёха   http://www.proza.ru/2009/10/17/491