Философия Любви

 ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ
      
       Любовь.
       Если это слово произнести быстро на выдохе, смягчая последнюю букву и делая вместо «вь», «фь», то будет похоже на иронию.
       Если тоже на выдохе, но не быстро, а перед этим глубоко вдохнуть, то получится как бы с восторгом и даже с восхищением.
       Если сказать просто и обыденно, в суете и суетливо, то слово это и прозвучит как обыденное, а может быть даже абстрактное и, наверняка, не вызовет никакой реакции и должного внимания в компании, где оно было сказано. Как многие обыденные слова, которые произносят мимоходом одни люди и не воспринимают другие, привычные ко многим словам, как к простым, не касающихся их до поры звукам.
       Любофь-фь-фь…
       Лю-бовь…
       Любовь.
        А обыденно или абстрактно слово «любовь» для меня, мужчины достигшего зрелого возраста?
       Я думаю об этом иногда, чаще на бегу, но, бывает, и неспешно задаю себе вопрос: а знаю ли я что такое любовь? И дальше – развивая тему: пережил ли я хоть однажды это трепетное чувство в той полной мере, в какой должно, судя по утверждениям тех, кто якобы верит в любовь, знает её, пьёт её сладострастие и нежно пребывает в постоянной любви? И всё чаще прихожу к выводу, что нет: не пережил, не верил, не пребывал. И теперь уж не знаю: суждено ли мне, когда-либо испытать чувство, называемое любовью? Подарит ли судьба мне встречу, которая заставит пережить, если не стресс, то трепетное волнение, когда волнению не будет предела, когда весь свет вокруг и восприятие мира переменятся, и захочется всем говорить хорошие слова и совершать благородные поступки? 
       Один ли я во Вселенной временами чувствую себя обделённым любовью? Точнее – не наделённым. А ещё вернее: наделённым лишь отдалёнными понятиями об этом чувстве и естественным влечением к противоположному полу. Да, Какие-то порывы к приятным женщинам я испытываю, эротические фантазии иногда занимают моё воображение, сухие комплименты окружающим меня дамам срываются с моих уст. Но на этом любовный надел мой иссякает. Я далёк от любви, от настоящего чувства.
       И порой понимаю: так далёк, что…
       От осознания обделённости и ненаделённости становится жутко и одиноко. Жутко одиноко. Будто ты один во Вселенной. Один на миллионы парсек, миллиарды световых лет и никого вокруг и некому тебя полюбить и некого любить тебе.
       Ослепляющая сознание вспышка отрешённости не лишает меня зрения: я вижу вокруг людей снующих, даже обращающихся ко мне, и я отвечаю им – некоторым даю советы, с некоторыми пью чай, но воспринимаю происходящее как сон, как общение с параллельными мирами – не долгое и ничего незначащее, думая о том, что и в мирах этих любовь для меня тоже никто не приготовил…
       Когда вспышка обделённости любовью затухает среди мира материального: прячется до поры за углами зданий, в зелени городских тополей, в скверах и парках, растворяясь в воздухе, улетает в небесную синь, я знаю – она скоро вернётся. Выскочит из-за угла неожиданно – заставит замереть, зашуршит листвою – вначале ласково, а потом тревожным шёпотом заговорит об одиночестве, наползёт медленной тяжёлой тучей, ударит громом и снова вернёт меня к мыслям об отсутствии любви и одиночестве.
       Когда становиться зябко от этих леденящих сознание мыслей, я ухожу…
       Я ухожу в иронию. А может ирония уводит меня в сторону от мрачных размышлений, не давая возможности сойти с ума или умереть от тоски. Она, надменная, дышит на меня не свежим, но тёпленьким ветерком, и чуть отогрев мысли, завладевает и сердцем, и умом, вытягивает на кислой моей физиономии, улыбку, зло загорается в глазах и даёт волю фантазии.
       И тогда…
       И тогда слово «любовь» начинает ассоциироваться у меня с воображаемыми и реальными женскими образами. И я  начинаю иронично философствовать.
       «Какие женщины могут стать объектом моей любви? – спрашиваю я себя, -- Не простого полового влечения, а именно любви, в понимании моей начисто обделённой любовью иронии? В мире окружающем меня женщин больше чем, мужчин, поэтому выбор есть. На первый взгляд выбор огромный, но лишь на первый…»
       Я начинаю с исключений.
       Из большого количества женщин исключаю девиц до 19 лет и зрелых дам старше 47-ми. Армия претенденток на звание «мисс моя любовь» сразу подрезается, если не на половину, то на треть точно… 
       Закончив отбор по возрастной категории, перехожу в разряд «по росту и весу». Тут ирония навязывает мне такие вкусовые качества: любовь должна быть обозримой в пределах от 155-ти до 182-х сантиметров, и, в зависимости от роста иметь вес от 49-ти до 73-х килограммов. 
       После этого ещё добрая четверть от оставшихся после первого тура дамочек проходят мимо моего сердца.
       Потом исключение касается коротко стриженных. Это очень важный для меня критерий отбора. Рисуя в идеале сударушку с толстой длинной (не менее метра) косой, поразмыслив, соглашаюсь на длину волос от 20-ти сантиметров. 
       По этому критерию с любовного поля удаляются не менее 40 процентов оставшихся в списке красавиц. Ещё наполовину редеет горизонт после исключения с поля зрения женщин изо дня в день, в любое время года пребывающих в брюках, каковых в юбках и платьицах представить даже невозможно.
       Ирония моя становиться циничной, когда в голову приходят мысли о женщинах, прикованных к инвалидным коляскам и пользующимися для ходьбы костылями. Я не считаю себя конченым эгоистом, и допускаю мысль о привязанности к девушке-инвалидке – поэтессе, художнице или просто мечтательнице, но духовная привязанность, не любовь…
       Поэтому исключения касаются и этой не большой группы.
       Что остаётся? Всё же немало. Немало, если учесть и то, что я не собираюсь делать исключений женщинам не по национальным, не по расовым признакам, ибо уверен, что и рыжие, и блондинки, и шатенки, и брюнетки и даже чернее сажи дамы, живущие вне пределов моей страны, могут быть мне симпатичны и приятны в общении. Но здесь свои трудности. По врождённой лености своей, я не имел охоты к изучению языков, диалектов и наречий других народов, поэтому общение с интересными женщинами других национальностей и рас у меня может происходить только при помощи жестикуляции и на уровне интуиции. Но и при этом вероятность находки любви среди азиаток, мулаток, креолок, латиноамериканок и негритянок остаётся.
       Ирония моя достигает апогея, когда воображение рисует меня в объятиях чёрной пышногубой женщины или на фоне дамы выше меня на полторы головы, но в такие минуты, в порыве истерики я решительно говорю иронии: «Да!» и она, опешив, замирает, затихает и прячется.
       Но не уходит совсем. Я не даю ей забиться в дальние углы сознания, иначе её место сразу же займут тоска и одиночество, затихшие до поры возле клапана моего сердца и тогда от надежды на любовь не останется ничего. Даже философии. Ирония это знает. Знает, что только через неё я ещё имею веру найти любовь, что она мой маленький маячок в одинокой, созданной только для меня, Вселенной. Вселенной не имеющей любви.
       «Так за какие же грехи – свои, или своих предков, -- я не был наделён не небесах любовью, и оказался здесь, среди людей знающих, что такое любовь?» – всё чаще и чаще мучаю я себя вопросом, зная, что должен, обязан найти ответ. Входя ли в прямой контакт с женщинами из числа отобранных мною или путём долгих философских размышлений. Должен. Времени на поиски остаётся не много, но оно ещё есть. В этом мне поможет ирония.
      
       Любовь.
       Если это слово произнести быстро на выдохе, смягчая последнюю букву и делая вместо «вь», «фь», то будет похоже на иронию.
       А если тоже на выдохе, но не быстро, а перед этим глубоко вдохнуть, то получится как бы с восторгом и даже с восхищением…
       Любофь-фь-фь…
       Лю-бовь…
       Любовь.
      
       Красноярск.
       февраль-март 2009.