Учительница немецкого

      
      Сергей КУЗИЧКИН
      
      УЧИТЕЛЬНИЦА НЕМЕЦКОГО
      ***
      — А вы от какой газеты корреспондент будете? — задаёт она, улыбаясь, вопрос, когда директор, познакомив их, оставляет одних в опустевшем классе.
      — От районной,— говорит он, хотя уже предчувствует, что тема, которой он коснется, вполне может заинтересовать и краевые газеты. Зовут ее Светлана Анатольевна, два года назад она закончила факультет иностранных языков педагогического института, и приехала в эту сельскую школу преподавать немецкий.
      Казалось, что в этом особенного, сотни, а то и тысячи выпускниц вузов ежегодно приезжают в сельские и городские школы, и работают преподавателями английского, немецкого, французского, а то и испанского языков. У одних это получается здорово, у других — не совсем, но тем не менее...
      Но, тем не менее, особенное в данном случае есть. Дело в том, что в этом поселке почти сплошь живут немцы. Те, кого в сорок первом выслали сюда из Поволжья, их дети и внуки. Более сорока лет иностранный язык — естественно немецкий — в местной школе вели учителя-немки, а вот теперь русская учит ребятишек-немцев их родному языку. Впрочем, относительно родного языка вопрос, как оказывается спорный, в некоторых, казалось бы “чисто немецких” молодых семьях по-немецки не говорят, потому как язык знают плохо или не знают совсем, тем не менее...
      Тем не менее, она преподаёт немецкий язык ребятишкам, носящим немецкие фамилии, имея фамилию русскую — Макарова.
      Она небольшого роста, жива, подвижна, симпатична: карие глаза, слегка поддернутый носик, тонкие губки, толстая длинная пшеничная коса, повязанная на конце голубеньким бантиком, переброшенная через плечо, лежит на её белой кофточке, касаясь груди.
      — Да вы проходите, садитесь, не стесняйтесь, товарищ корреспондент, мы не кусаемся,— приглашает она уже сидя за учительским столом.— К нам корреспонденты не каждый день приезжают. При мне, например, вообще впервые, так что на все вопросы отвечу. А вы давно в газете работаете?
      — В вашем районе недавно, а вообще одиннадцатый год уже — говорит он, садясь за первый стол напротив ее, как ученик перед учительницей и достает из кожаной, черной сумки диктофон, блокнот, авторучку. ***
      Перед командировкой в этот поселок, когда он сказал, что кроме всего прочего: леспромхоза, сельской администрации, хочет зайти и в школу, ответственный секретарь редакции, ещё молодая веселая женщина, отреагировала своеобразно.
      — Вот там-то тебя и женят,— сказала, смеясь, она,— Светлана Анатольевна там есть. Женщина неотразимая, в меру скромная, в меру разговорчивая — как раз в твоём вкусе, и волосы у неё длинные, как ты любишь, — до пояса... Так что, держись или наоборот — в плен сдавайся!
      Он заинтересовался и, подыгрывая ответсекретарше, улыбнулся.
      — Скажи, что она ещё девушка невинная.
      — Вот с этим небольшие сложности есть,— сделала лицо серьезным ответсекретарь.— Она ещё студенткой познакомилась с одним аферистом. Он “химию” отбывал. Но красивый гад был и обольстил её. Увлеклась она, девочку родила, а он, сволочь, срок отбыл и смылся — ни ответа, ни привета.
      Три года одна дочку растит, но молодец — ничего не скажешь, интереса к жизни не потеряла, по-прежнему весёлая и открытая.
      Сказать о том, что по дороге в посёлок он только и думал о том, как бы поскорее глянуть и оценить очередную потенциальную невесту, было бы неверно. Был он корреспондентом по жизни не раз битым, не один раз менял местожительство, а заодно и редакции, не один раз его пытались оженить и заземлить, но всё как-то не получалось. Когда дело доходило до серьёзных отношений с женщинами, и нужно было решать: оставаться и узаконить отношения или расставаться, почему-то получалось второе.
      То в “деле” возникал бывший муж, то недовольство высказывали родители невесты, то, как было один раз, перед тем, как идти в ЗАГС, он потерял паспорт.
      “Не судьба значит”, — успокаивал он сам себя, будучи твёрдо уверенным, что рано или поздно, она, судьба его, на жизненном горизонте появится и не узнать её, а тем более пройти мимо или обойти её будет невозможно. Однако годы шли, а она никак не появлялась.
      ***
      Годы шли, а она никак не появлялась. И не веря в то, что она может появиться здесь, в этом посёлке, он, приехав в командировку, первым делом зашел в администрацию, отметил командировочные, проинтервьюировал сельского главу, затем побывал на пекарне, в конторе ОРСа леспромхоза, выехал на место лесозаготовки и складирования леса и, только уж тогда, когда “материала” нагрёб, что называется под завязку, заглянул в местную школу.
      Директор школы, седой пенсионер, сорок лет отдавший народному образованию, оказался весьма и весьма разговорчивым и человеком радушным — организовал для корреспондента и водителя обед, подробно рассказал о школьных делах и во время беседы неожиданно спросил:
      — А ты женатый?
      — Нет,— ответил он и слегка смутившись от внезапного вопроса.— Был одно время, но не получилось...
      — Ничего. Молодой ещё, получится. У нас тут дивчина одна работает, немецкий преподает. Тоже у ней не всё в жизни гладко получается. Я вот смотрю на тебя и знаешь какая мысль мне в голову приходит — мне, кажется: вы друг для друга подходите. Сейчас я тебя с ней познакомлю, материал о ней напишешь, ну и оценишь заодно.
      Сказанное директором ещё больше подогревало его интерес к незнакомой пока женщине, и он не без волнения переступил порог кабинета, где она преподавала иностранный. Но волнение это исчезло, как только он увидел её.
      — Светлана Анатольевна: я понимаю, многие девчонки в школьном возрасте мечтают стать учителями, такими, как их первая учительница. Но почему именно иностранный, немецкий? — задаёт он ей первый вопрос и включает диктофон.
      — А можно без этой штуки? — улыбаясь, кивает она на записывающее устройство.
      — Можно, конечно, но, откровенно говоря, я писать авторучкой уже отвык, и потом, диктофон запишет всё более подробно с интонациями и паузами, а это поможет написать более объективный материал — объясняет он.
      — А послушать потом дадите?— спрашивает она, — Ужа-асно хочется себя послушать!
      — Обязательно.
      — Ну и договорились.
      “Ну и договорились” — она произносит так, как будто знакома с ним, по меньшей мере, года три.
      — Договорились,— говорит и он ей, как старой знакомой.— Ну а теперь ответьте на мой вопрос, пожалуйста.
      — А вы задали вопрос? Совсем забыла,— говорит она лукаво, и карие глазки ее наполняется блеском.— Извините, пожалуйста. Итак, почему иностранный и почему именно немецкий? Всё так, как и сказали: была без ума от первой учительницы. Она вообще-то закончила иняз, но учителей иностранного в школе в то время хватало, и ей дали начальные классы. Вернее наш первый класс. Знаете, как это бывает в сельских школах, где учитель физкультуры запросто может преподавать биологию и химию, а преподаватель математики вести уроки черчения и рисования. Вот и учила она нас три года, а потом и по своему предмету работать стала, так что все десять лет и была у нас классным руководителем.
      Она снова улыбается озорно и весело.
      — Правда, ничего интересного? А вы, какой предмет в школе любили?
      — Историю, хотел археологом стать...
      — Ой, а это как раз, наоборот, интересно, а почему не стали?
      — Газета не дала. Всего к себе забрала, для археологии места не осталось...
      — А я читала ваши стихи в газете. Мне понравилось... Прочтите что-нибудь, так хочется услышать в авторском исполнении...
      — Да что там стихи – баловство,— говорит он, смутившись.
      — Ну, прочтите, пожалуйста. Хоть парочку самых любимых ваших стихотворений,— просит она снова и, поставив локти на стол, сложив ладони и, подперев ими подбородок, приготавливается слушать.
      Он, выключив диктофон, начинает ей читать: одно стихотворение, второе, третье. Она слушает, притихнув, почти не дыша, и когда он останавливается, кратко говорит:
      — Ещё...
      И он читает ещё и ещё. В дверь заглядывает водитель редакционной “Нивы”, и нетерпеливо спрашивает:
      — Куда ещё поедем?
      — Домой скоро поедем,— говорит он.
      — Ко мне сейчас поедем,— произносит она, вставая из-за стола.— Не могу я поэта голодным отпустить. Никогда себе потом этого не прощу. В кой-то век заглянул к нам стихотворец, а я его в гости не пригласила, автограф не взяла.
      — Понятно,— шофёр многозначительно кивает головой и, закрыв дверь, уходит. В коридоре уже опустевшей школы слышна его тяжелая удаляющаяся поступь.
      Он, несколько оторопевший от её неожиданного и необычного приглашения, торопливо задав ей несколько вопросов “под диктофон”, фотографирует “Кодаком” за столом с учебником немецкого.
      — Фотографию чтоб обязательно мне привез и подарил,— говорит она, вновь улыбаясь и он, несколько смутившись ее резким переходом с “Вы” на “Ты”, не сразу находит нужную точку, откуда лучше сделать снимок.
      — Ну, хватит,— говорит она, когда он делает пару кадров.— Лучше Верочку мою сфотографируй или нас вместе с ней, хорошо?
      — Хорошо,— соглашается он, отмечая про себя, как с ней легко и просто. Она накидывает на ходу на себя кожаную куртку, берет в руки сумку, складывает туда тетради.
— Ну что пошли, поэт, — говорит она, выходя в коридор, и он послушно выходит.
       Он послушно выходит следом, и она закрывает дверь кабинета ключом.
— Сейчас заедем в детский сад, заберём дочку и ко мне, — это она произносит уже на ходу, когда они идут по длинному школьному коридору.
—  У самого школьного порога техничка заканчивает мытьё полов, отжимает тряпку.
      — Смотри, Анатольевна, заберёт тебя с собой корреспондент, — бросает реплику она.— Уж очень хорошо вы вместе смотритесь, так друг к другу и подходите. Ой, смотри, увезёт, как без тебя ребятишки-то наши будут?
      — А зачем ему меня увозить? — реагирует на это она.— Он сам к нам, если надо приедет. Место у нас красивые, поэтичные. Ведь, правда, товарищ корреспондент?
      Она подмигивает ему и громко смеётся.
      — Конечно, я хоть завтра бы переехал,— включается в игру-разговор он.— Места у вас действительно красивые: река, грибы, орехи...
      — Вот хорошо бы было, а, — говорит нараспев техничка.— Дай Бог, счастья тебе, Светочка.
      Она садится рядом с водителем и показывает дорогу. Они едут до детского садика.
      — Я быстро,— говорит она, выходя из машины и бегом направляется к калитке детского сада.
      — Шустрая! — покачивая головой, восхищается шофёр.— По-моему ты ей понравился. А вы чем-то даже похожи друг на друга.
      — Ты не первый, кто мне это говорит сегодня.
      — Ну, значит, я прав. Смотри, не теряйся — бабёнка она, по всему видно, хорошая.
      — Так что: ты предлагаешь мне жениться?
      — Ну и женись. Хватит по свету без угла мыкаться. Такой случай и такая встреча один раз в жизни бывают. Тем более, я вижу она к тебе в душу запала.
      Она возвратилась скоро, минут через пять с дочкой — маленькой копией своей мамы. Такие же карие глазки, такой же поддёрнутый кверху носик и даже такая же пшеничная коса, выходящая из-под голубой косыночки и заканчивающаяся голубым бантиком.
      ***
      Потом они едут в конец посёлка, где стоят не так давно выстроенные двухквартирные брусовые дома.
      Аккуратный дворик: сарай, банька, сложенная в два ряда поленница дров.
      — А кто дрова тебе колол? — спрашивает её водитель, осматривая двор,— Нанимаешь кого?
      — Сама колю-рублю,— улыбается она,— директор у нас молодец — заботится, чтобы учителя не замерзли, каждую осень нам по десять кубов подвозят. Вот в октябре снова привезут. Ну, а во двор перенести и переколоть — это уже я сама. Родилась и выросла в городе, а тут всему научилась и дрова колоть, и веники для бани заготавливать, и за курами ухаживать.
      Они проходят на веранду, а затем в квартиру, состоящую из двух комнат, просторной прихожей и кухни. Она приглашает гостей в зал, усаживает на диван. Включает телевизор, потом ставит перед ними журнальный столик, приносит варенье, шаньги, наливает через некоторое время горячего чаю.
      — Может вам пельмени сварить? — спрашивает затем деловито уже подвязанная фартуком и в косынке, — Что для мужиков чай, еда разве?
      — Нет, нет! Спасибо! — в один голос отказываются гости.— Нас директор ваш сегодня супом кормил.
      — Ну, как знаете...
      В косынке и фартуке, слегка раскрасневшаяся с закинутой за спину косой, она выглядит ещё привлекательнее.
      Они пьют чай, кушают шаньги, рассматривая аккуратную, уютную квартирку. Затем он фотографирует её с дочкой на фоне фотообоев — берёзовой рощи.
      — Знаете, а мой любимый поэт Николай Рубцов,— говорит она потом, доставая с полки небольшой томик стихов.
      — Как ни странно, мой тоже,— теперь улыбается он и произносит:
      Светлеет грусть, когда цветут цветы,
      Когда брожу я многоцветным лугом,
      Один или с хорошим давним другом,
      Который сам не терпит суеты.
      — Однако пора ехать,— говорит шофер, вставая и направляясь к выходу. Он поднимается следом. Она, накинув на плечи куртку, провожает их до машины, на крыльце сует ему в руки полиэтиленовый пакет, в котором шаньги.
      — Отказываться нельзя, потому как это от всего сердца, — Опережает она его реакцию на это,— сама стряпала и пекла, попьёте дома с чаем. Небось, на квартире живёшь?
      Он кивает головой и прячет шаньги в сумку.
      — Счастливого пути,— говорит она ему у машины и пожимает на прощанье его руку.— Как фотографии сделаешь, так сразу позвони мне. Из райцентра легче дозвониться, чем от нас.
      — Обязательно позвоню.
      — Ну а когда статью в газете читать?
      — Примерно через неделю,— говорит он, и только тут замечает, что держит её руку в своей.
      — Ну, счастливо, звони.
      — Счастливо оставаться.
      Он садится в машину и смотрит назад, она машет вслед рукой, другой поддерживает на плече куртку. Машина всё дальше и дальше удаляется от неё и вот, повернув, они теряют её из виду.
      Повернув, они теряют её из виду. Стоит тёплый сентябрьский вечер, воздух кажется не колышется. Листва деревьев словно вылита из золота и меди — красотища!
      — Ну, чё, всё-таки втюрился? — говорит ему шофёр.— Теперь покой и сон потеряешь. Я тебе говорю, решайся, лучше её навряд ли найдёшь. Это судьба, поверь мне.
      “Неужели судьба?” — думает он, глядя на дорогу.
      Думает он, глядя на дорогу о многом. А когда приезжает домой, то квартирная хозяйка, семидесятидвухлетняя старушка сразу замечает в нём перемену.
      —Ты какой-то не такой сегодня,— говорит она ему.— Светишься весь.
      Уж не влюбился ли?
      Он молчит и улыбается.
      “Неужели действительно влюбился?” — спрашивает он себя, укладываясь в постель и предчувствуя перемены в жизни.
      ***
      Он долго ворочается с боку на бок, не может уснуть, вспоминает слова шофёра: про покой и сон. Засыпает уже около четырех часов утра, а засыпая, успевает подумать о том, что шофёр наверняка расскажет на работе о том, как он читал стихи учительнице немецкого и как они были у неё в гостях, и о том, что ответов на ироничные вопросы женской половины редакции, и особенно ответсекретарши ему сегодня не избежать...
       Красноярск.