Сколько стоит долг?

С Наумом Анатольевичем Турянским и Владимиром Ивановичем Яблонских мы встретились в начале октября. Долго искали место, где можно было бы спокойно поговорить. Они извинялись: в Малиновском районе Одессы, где проживают немало заслуженных граждан их категории, им, несмотря на неоднократные просьбы, так и не выделили помещение.

Владимир Иванович и Наум Анатольевич предлагали устроить посиделки в аптеке №236 на улице Малиновского, где сердобольная заведующая разрешает им собираться в уголке. Но идти туда было далеко и тяжко. В результате мы устроились на неуютной и продуваемой осенними ветрами скамейке в парке, и после поведанной ими истории у меня на душе стало так же неуютно и холодно.

Признаюсь, до нынешнего дня я надеялась, что творимая ныне в Одессе несправедливость по отношению к этим имеющим особый статус людям будет отменена и ликвидирована. Вот узнают мэр, губернатор, депутаты областного и городского советов да и народные наши избранники в Верховной Раде — и поступят праведно по государственной и человеческой логике. Потому и не спешила со статьей, в чем винюсь перед своими сегодняшними героями.

Увы, за долгих два месяца, равно как и за предшествующее нашей встрече время, ничего не изменилось: прежним осталось отношение властей к обиженным людям, потерявшим на службе родине здоровье и досаждающим ныне начальникам разных рангов уже одним своим существованием на грешной земле.

Называют их всех с трагического апреля 1986 года чернобыльцами, а объединившую их организацию — «Союз Чернобыль». Но немногие знают, что, в соответствии со статьей 14 пунктом 4 Закона Украины «О статусе и социальной защите граждан, пострадавших вследствие чернобыльской катастрофы», к ним приравнивают и ликвидаторов прочих ядерных аварий, участников испытаний и военных учений с применением ядерного оружия.

К сожалению, в освоении мирного и немирного атома в бывшем СССР было задействовано немало людей, оказавшихся впоследствии наиболее пострадавшей стороной. Ими являются и мои новые знакомые — Наум Турянский и Владимир Яблонских. Но начать следует по порядку.

ПОД ГРИФОМ СОВЕРШЕННОЙ СЕКРЕТНОСТИ
Осенью 1957 года из солнечной Одессы через всю необъятную страну в сторону казахского Семипалатинска двигался воинский эшелон. Это сегодня мы знаем конечный пункт его назначения. А тогда переполнявшие обыкновенные теплушки мальчишки-новобранцы (1200 человек), среди которых был и девятнадцатилетний Наум Турянский, даже не представляли, куда их везут.

Сначала была учебка. Муштровали ходить строем, стрелять, не бояться утренних морозов на физзарядке. А на учебных занятиях офицеры основное внимание уделяли правилам секретности: в письмах ни о чем не рассказывать, писать, что служба несложная и все хорошо, за разглашение — три года дисциплинарного батальона плюс недослуженный срок в своей воинской части.

Годы спустя строжайшая секретность солдатской службы с ужасающей неизбывностью ударит по этим ни в чем не повинным ребятам. После учебки служить их направили на Семипалатинский секретный военный ядерный испытательный полигон. А в документах значилось: аэродромная служба в ста двадцати километрах от Семипалатинска.

Уралец Владимир Иванович Яблонских, прибывший на секретный полигон на год раньше, в 1956 году, вспоминает: «Приехали мы, помылись в бане, расселились в казармах. На рассвете — тревога! Подъем! На улицу — марш! Ложись! Не смотреть! Блеснуло — и накатила жуткой силы ударная волна. Над землей вырос ядерный гриб. Так я пережил первый «свой» атомный взрыв. А взрывали атомные бомбы здесь с 1949 года бессчетное количество раз. Только за три года моей службы на Семипалатинском полигоне состоялось до пятисот испытаний различной мощности — практически каждый день».
    
Они обыденно рассказывают о страшных вещах. Владимир Иванович служил во взводе химзащиты дозиметристом-прибористом. Устанавливал вместе со своими товарищами самопишущие датчики в эпицентре будущего взрыва, а после испытания бомбы отправлялся в самое радиационное пекло снимать зафиксировавшие разрушительную мощь ядерного заряда приборы. Расшифровка их показаний проводилась в свинцовых бункерах-лабораториях.

Наум Анатольевич был на полигоне монтажником-кабельщиком. В задачу их специальной монтажной роты входило капонирование — установка ракетных точек, подземное обеспечение испытаний, кабелирование — проводка и соединение поврежденных кабелей. В любое время суток, в зной и мороз, при семипалатинских температурах плюс и минус пятьдесят градусов, при самой неблагоприятной радиационной обстановке они выполняли приказы командиров.

Солдаты работали в противогазах, прорезиненных костюмах, на ноги надевали бахилы. Личных дозиметрических приборов не полагалось. Никому даже не приходило в голову, что с таким примитивным уровнем защиты при атмосферных, наземных и подземных атомных взрывах они всякий раз подвергают себя облучению. Как правило, при выходе из зоны испытаний солдат ожидала санитарная машина, где медики отмывали и переодевали их, замеряя показания радиационного загрязнения.

Многих тут же отправляли в госпиталь. Как признается Владимир Иванович, лежать в госпитале приходилось ежемесячно. По существующей инструкции, испытателям никогда не сообщалось о полученных ими дозах облучения.
    
Кормили плохо, несмотря на опасную для здоровья службу. В рационе были в основном сухие картошка, лук, капуста и, как вспоминают бывшие солдаты, полные бочки ржавой селедки. Стоимость солдатского суточного питания составляла семьдесят копеек (для сравнения: месячная зарплата рабочего в те годы была не менее пятисот — шестисот рублей).

Через год начали заводить подсобное хозяйство. Появились бахча, огороды, свинарник. В свободное время занимались охотой и рыбалкой. Казахам разрешали гонять табуны в окрестностях полигона. Брали у них кумыс. А когда у лошадей рождались двухголовые жеребята, списывали все на капризы природы. Годностью к употреблению сельхозпродуктов, выращенных в пределах ядерного полигона, интересоваться было не принято.
    
Рассказали мои новые знакомые и о том, каким был атомный взрыв в натуре. Сначала над полигоном появлялся бомбардировщик с двумя истребителями сопровождения. Раз — и сопровождающие самолеты резко расходились в стороны. Это было сигналом, что бомба сброшена.

Немедленно на землю — ногами к эпицентру взрыва, лицом вниз. Смотреть нельзя: вспышка света и дикая температура до миллиона градусов по Цельсию могли ослепить.

Самое страшное из пережитого — страдания подопытных животных, которых специально держали для испытаний. Собак, коз, коров, верблюдов, мышей привязывали в различных частях полигона, а после взрыва они горели живьем, от запредельной силы взрывной волны у несчастных животных лопались глаза, вырывало внутренности… И на муки их отправляла специальная рота, занимавшаяся подопытным зверьем, состоявшая из тех же мальчишек-солдат.
    
Впрочем, офицеров на Семипалатинском полигоне никто особенно тоже не берег. Неподалеку, в городке Курчатов, жили и их семьи.

НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ
Тут бы и осудить со всей непримиримостью нового времени милитаристские замашки советского правительства, недобрым словом помянуть Сталина и Хрущева, развенчать их имперские устремления и затеянное противостояние с Западом. Но не будем спешить.
    
В конце сороковых мир все еще не отошел от шока, вызванного атомной бомбардировкой несчастных Хиросимы и Нагасаки. Недоброй памяти речь бывшего союзника по антигитлеровской коалиции Уинстона Черчилля, провозглашенная в Фултоне в 1946 году, официально стала считаться началом «холодной войны».

Чуть позже президент Трумен, благословивший от имени США в конце второй мировой уничтожение японских городов атомными бомбами, обнародовал свою «доктрину» борьбы с ненавистным коммунизмом. Апогей воинственности двух систем пришелся на 1949—1950 годы, когда в противовес друг другу были созданы НАТО и организация Варшавского договора.
    
Это официальная история. Но за четырьмя раздражающими западных политиков буквами «СССР» стоял многомиллионный народ, только что вынесший на своих плечах страшную войну, женщины и дети в городах и селах, восстанавливаемые заводы, плотины, шахты, засеиваемые поля — мирная жизнь, завоеванная безумной ценой нечеловеческой жертвенности.

Еще одной войны страна бы не выдержала. Как не выдержала бы новых хиросим и нагасак, которые готов был устроить нам «атомный» президент Трумен. На его ядерный кулак Советский Союз грозил своим ядерным кулаком. И как знать, быть может, все мы живем и здравствуем сегодня благодаря вовремя появившимся советским атомным испытательным полигонам в Семипалатинске, Капустином Яру, на Новой Земле… Как знать…
    
«Холодная война» шла без военных действий. Но ребята, служившие в советской армии в те годы и исполнявшие свой, как им внушалось с рождения, священный перед страной и народом долг, все равно были ее солдатами. О желании служить на ядерных полигонах их, конечно, никто не спрашивал. Вперед и шагом-марш!

И они служили, терпя безжалостность и жестокость секретных военных порядков. Как и в той, великой войне, где солдаты были пешками на полях сражений, их не особенно щадили. Так повелось в великой и могучей советской армии.

Но впоследствии оказалось, что истинная стоимость долга перед родиной этих солдат с атомных полигонов включает и ранние смерти, и подорванное навсегда здоровье, и несчастья в семьях. И самое страшное в этом ряду — официальная непризнанность их вклада в защиту мирной жизни страны ввиду строжайшей секретности исполняемой ими миссии в самом что ни на есть ядерном пекле.

КРУГИ АДА ГРАЖДАНСКОЙ ЖИЗНИ
Наум Анатольевич рассказывает: «После окончания службы я вернулся в Одессу. Чувствовал себя плохо — постоянно мучили сезонные простуды, бронхиты, кашель. Но к врачам старался не обращаться. В армии нас приучили к жестким условиям существования. Да и никому нельзя было говорить, кто мы такие, даже врачам, даже близким людям.
    
В 1962 году я женился. Поступил в институт связи на общетехнический факультет. Через год родился сын. Я продолжал болеть, но ходил на занятия и работу. Когда Сашеньке было четыре года, у него начались серьезные проблемы со здоровьем. Диагноз оказался страшный: лимфогрануломатоз, анемия.

Мы ведь во время службы были подопытными «кроликами». Никто даже не удосужился предупредить, что детей нам нельзя иметь минимум пять лет.

Направили нас с сыном в Москву в онкологический центр в Балашихе, где лечат лейкемию и болезни крови и лимфы. Пять лет мучили ребенка, но что ни делали, спасти Сашеньку не удалось. Он умер в 1972 году».

Не стоит бередить рану и заставлять Наума Анатольевича лишний раз вспоминать те трагические дни и горькое его отчаяние, отягощенное сознанием своей непоправимой вины в болезни и смерти сына. Своей ли? Ведь и Семипалатинск, и опасная служба, и страшные ее последствия возникли в его судьбе по воле призвавшего его государства.
    
Удивительно, но в течение многих лет Науму Турянскому пришлось доказывать медикам, что его кашель, слабость и симптомы хронического воспаления легких — это не симуляция. Точный диагноз поставить никто не мог. Многочисленные флюорограммы не показывали никакой патологии. Однако анализы постепенно становились все хуже.

Наум Анатольевич продолжал работать, одновременно став постоянным пациентом госпиталей. Врачи предположили у него туберкулез шейных и паховых узлов. А в 1973 году диагноз был поставлен окончательно: аденома муко-эпидермоидного типа в левом легком. Говоря простым языком: большая опухоль, давящая на дыхательные пути и требующая немедленного удаления. В результате операции в Московском научно-исследовательском институте экспериментальной хирургии две доли левого легкого были удалены.
    
Турянский выходил из тяжкого послеоперационного состояния долгих десять лет. Надо отдать должное советскому строю: лечение, медикаменты, санаторные путевки были бесплатными.

По полгода ему приходилось проводить в санатории «Сосняк» в Ялте. Ослабленные легкие спровоцировали развитие туберкулеза, победить который врачи сумели только в 1984 году. Результат — инвалидность второй группы. Группу, правда, через некоторое время Наум Анатольевич сумел сменить на третью — надо было работать, кормить семью.
    
Сегодня «букет» диагнозов Турянского составляет двенадцать болезней: сердце, печень, поджелудочная железа, кишечник… Болен практически весь организм. К сожалению, годы, прошедшие после службы на Семипалатинском полигоне, только прибавили недомоганий.
    
История Владимира Ивановича до обидного похожа на судьбу Турянского. Вот только счастье — сына Валерика удалось спасти. Детский врач в Челябинске, где жила в семидесятые годы семья Яблонских, обнаружив у ребенка воспаленные лимфоузлы, приказала немедленно, срочно, завтра же, поменять климат.

Они сумели переехать к морю, в Одесскую область, и начинавшийся у ребенка процесс перерождения крови и лимфы остановился. «Но вот беда, — признается Владимир Иванович, — мои облученные гены влияют на здоровье внуков. Внук постоянно температурит, внучка тоже. У обоих увеличена щитовидка. Жена говорит: если б знала, что ты такой порченый, никогда бы не пошла за тебя замуж…».

ЧЕРНОБЫЛЬЦЫ – ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО
В апреле 1986 года на нас обрушилось страшное несчастье, в одночасье повернувшее мир лицом к людям, рискнувшим своими жизнями и здоровьем в борьбе с вырвавшейся из-под контроля атомной энергией. Чернобыль, чернобылец, ликвидатор — эти новые для всех слова несли в себе колоссальный смысл уважения и преклонения перед героями нашего времени.

По-новому взглянуло общество и на участников военных атомных испытаний. Ведь их миссия в масштабах державы была не менее опасной и не менее значимой. Государство официально признало их статус и заслуги, приравняв в правах к чернобыльцам.
    
Но если в России в скором времени был принят федеральный Закон «О социальных гарантиях гражданам, подвергшимся радиационному воздействию на Семипалатинском полигоне», то семипалатинцам, оказавшимся гражданами независимой Украины, пришлось с трудом доказывать свое право попасть под действие Закона Украины «О статусе и социальной защите граждан, пострадавших вследствие чернобыльской катастрофы».

В немалой степени дело осложнялось тем, что в документах и даже архивах советской армии они не числились служившими на Семипалатинском ядерном полигоне. Спасибо президенту Путину, который, получив письмо от одесских семипалатинцев, направил его прямиком в генеральный штаб с личной припиской: «Разобраться». Разобрались. Прислали нужные справки. Справедливость, казалось, восторжествовала.
    
Сегодня в Одессе официально зарегистрировано более 6000 чернобыльцев, всего 27 из них — семипалатинцы. Причем ряды их редеют просто на глазах — только этим летом не стало троих. Двое, Константин Синякин и Василий Овсянников, лежачие. Областная организация «Союз Чернобыль» оказывает им посильную помощь. А вот местные власти не особенно спешат с содействием бывшим испытателям-атомщикам. Вообще, с милосердием в Одессе по отношению к чернобыльцам и приравненным к ним категориям граждан в последнее время все больше случаются накладки.
    
Не поленюсь еще и еще раз перечитать, что гарантирует им Закон Украины «О статусе и социальной защите граждан, пострадавших вследствие чернобыльской катастрофы».

В соответствии со статьей 20 указанного закона, государство обязано обеспечивать чернобыльцам «бесплатное приобретение лекарств и зубопротезирование, первоочередное обслуживание в лечебно-профилактических учреждениях и аптеках, внеочередное ежегодное предоставление санаторных путевок либо компенсацию за их неиспользование, ежегодное медицинское обслуживание, диспансеризацию с привлечением необходимых специалистов, лечение в специализированных стационарах».
    
А на деле? Наум Анатольевич и Владимир Иванович сетуют, что денег МЧС, которое обязано опекать чернобыльцев и материально обеспечивать гарантированные законом льготы, не хватает даже на лекарства. Приходится обращаться за разрешением на бесплатное приобретение лекарств в  Одесское городское управление здравоохранения. А там — ни условий, ни желания облегчить больным людям прохождение бюрократических процедур.
    
Наум Анатольевич рассказывает: «В горздрав стекаются инвалиды войны и инвалиды-чернобыльцы со всего города. Очереди огромные, поэтому все приходят пораньше. Спертый воздух, теснота, три-четыре места для сидения, а стоять инвалидам, многие из которых на костылях, приходится часами. С десяти часов начинается прием. Четыре инспектора, как заведенные, задают одни и те же вопросы: где вы служили? кто выписал лекарство? почему это, а не другое?

«Когда же можно его получить?» — «Когда будут деньги».
Денег приходится ждать по два месяца, а больным людям становится все хуже и хуже».
    
С обидой рассказывают семипалатинцы, что в одесской районной поликлинике №16, к которой они приписаны, начмед предлагает льготчикам-атомщикам вместо указанных в рецепте лекарств их заменители. Эссенциале, например, получить просто невозможно — все время дают аналоги. А ведь влияние этого препарата на пораженную печень воистину чудодейственно. Почему нельзя пойти навстречу больным людям? Да и вообще, отношение к чернобыльцам в поликлинике неуважительное. Даже при прохождении ежегодной медицинской комиссии заставляют сидеть в общей очереди.
    
Владимир Иванович подчеркивает, что с этого года одесские чернобыльцы практически лишились возможности получать путевки в санатории Трускавца и Моршина, где они, по традиции, долечивались после ежегодного пребывания в стационаре. Целебные карпатские воды отлично очищают организм. Да и у тамошних врачей накоплен огромный опыт по лечению и реабилитации больных их категории.

Но действует с некоторых пор правило об обязательном тендере на предоставление санаторных услуг, и тендер выиграл в Одессе санаторий «Красные зори». Не важно, что он не по профилю, не имеет значения, что так необходимого чернобыльцам водолечения он предоставить не в состоянии. Чиновники от медицины решили — и точка. И пусть радуются атомщики, что хоть так в нашем городе их обеспечивают санаторным лечением.

«Кстати, — добавляет Наум Анатольевич, — положенная по закону компенсация за неиспользованную санаторную путевку просто смешна: сто гривень. Это при том, что в те же «Красные зори» путевка стоит от 1620 до 2000 гривень. Куда можно пойти с такой компенсацией? Что компенсировать? И где?».
    
Ответа у меня, конечно, на их безнадежные вопросы нет. Так же, как не осталось и слов возмущения после их рассказов о мытарствах в попытке получить пенсию такого же размера, как у чернобыльцев. Закон законом, а семипалатинцы должны доказывать в суде, каким образом государство даровало им чернобыльский статус.
Стыдно, больно, тяжело слушать все это. И обидно уже не столько за этих заслуженных и до конца выполнивших свой нелегкий воинский долг людей — обидно за державу, раз допускает по отношению к ним такое.
Но оказалось, и это еще не все.

ОБРАЩЕНИЕ К ГУБЕРНАТОРУ
В моих руках пачка обращений, жалоб, заявлений чернобыльцев в самые различные инстанции нашего города по поводу вопиющего беззакония — лишения их единственного в области стационарного отделения, специально созданного около двадцати лет назад для организации ежегодного клинического лечения пациентов этой категории. Последнее письмо адресовано ими губернатору Одесской области.
    
Не мудрствуя лукаво и не раскрашивая ситуацию эмоциональными журналистскими охами и ахами, хочу полностью процитировать это обращение отчаявшихся людей к высшему представителю областной власти:
    
«Мы обращаемся к вам со злободневной проблемой чернобыльцев. В свое время бывший мэр Одессы Боделан передал городскую больницу №12 (ул. Тенистая, 2) Одесскому медицинскому университету. В соответствии с постановлениями Кабмина Украины, решением Одесского городского совета от 12.03.2003 г. №127р больница была изъята из городской коммунальной собственности и передана в ведение Министерства образования и науки Украины. В окончательном решении горсовета было оговорено: «При условии сохранения в терапевтическом отделении тридцати коек для лечения участников и инвалидов Великой Отечественной войны и тридцати коек в неврологическом отделении для лечения больных чернобыльского контингента».
    
Но в результате нас лишили этого отделения, не постеснявшись нарушить законодательство Украины, гарантирующее чернобыльцам лечение в специализированных стационарах с привлечением необходимых специалистов.

Вместо стационара чернобыльцам Одессы и области предлагают отдельные койки в палатах Одесского областного медицинского центра. Палаты эти рассчитаны на 8—10 пациентов, все необходимые удобства в коридоре, что создает тяжело больным людям дополнительные проблемы.

Ремонт в отделениях, по которым хотят разбросать чернобыльцев, не проводился много лет. Но самое главное, пациенты нашей категории вынуждены постоянно отправляться за получением специализированного лечения по всем отделениям центра, поскольку чернобыльцы, как правило, поступают на лечение с целым рядом тяжких заболеваний. И им требуется помощь специалистов самого разного профиля.

Это профанация заботы о чернобыльцах. Разве можно сравнить предлагаемые нам условия с теми, что предоставлялись в городской больнице №12: палаты на 2—3 человека с санузлом, пищеблок, консультации и процедуры в одном комплексе.
    
Чернобыльцы считают, что их нагло обокрали. Взамен проданного вместе с больницей нашего отделения мы на практике не получили ничего. И это при том, что в Одесском областном медицинском центре чернобыльцам предполагалось отдать отдельное здание, которое позже было сдано в аренду частной клинике «Андромед». Здание, арендованное «Андромедом», сегодня пустует, а чернобыльцы мучаются, разбросанные по всему центру…
    
Считаем, что торжественные обещания, данные нам на митингах 26 апреля 2006 года руководителями всех рангов, не выполняются. Нельзя забывать о людях, которые, жертвуя собой, шли в ад, спасая остальных».
    
Далее идут многочисленные подписи, среди которых есть и автографы Наума Турянского и Владимира Яблонских.
    
По писаному и неписаному кодексу чести, долги положено возвращать. Особенно долги за дарованную возможность жить.
Как жаль, что у украинской власти, давно нет ни памяти, ни чести...