Эти одинокие великие

Одиночество... Кому их нас не знакомо это тягостное, тяжелое чувство? Прожить жизнь, ни разу не ощутив себя одиноким, невозможно. И с этим нам придется смириться...
И всё-таки: а не является ли одиночество тем самым "топливом", которое необходимо для творчества, в частности для стихов?
Что толкает нас к чистому листу бумаги? Честолюбие? Не будем кривить душою, отчасти да. Желание высказаться, заявить о себе? Не без этого. Но часто это и необходимость уйти от гнетущего чувства непонятости, отверженности в свой мир, который чище, ярче, безопаснее. Где ты - хозяин, а не гость.
А что же великие? Неужели им жилось легче?
В том-то и дело, что нет.
Кого-то этот факт разочарует, кого-то,наоборот, заинтересует.
Вот с теми, кому интересно, как справлялись со своим одиночеством те, кто давно и прочно стоит на своем пьедестале, я и хочу сегодня поговорить.
В таком случае нам не обойтись без примеров (а цитировать я как всегда буду тех авторов, которые, во-первых, интересны и близки мне и, во-вторых, наверняка знакомы вам).
Кто из нас не знает Бориса Пастернака?
Вот строки из его стихотворения "Гамлет", которые для большинства из нас стали хрестоматийными:
 
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске
Что случится на моем веку.
 
...Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти.
 
Я намеренно пропустила несколько четверостиший, чтобы сконцентрироваться на главном.
Для начала несколько "простых" вопросов.
Во-первых, где именно происходит действие? На подмостках (то есть во время театрального действа). Это и не удивительно: герой - действующее лицо классической пьесы, это - его традиционное "место обитания".
Значит, одиночество (обратим внимание на очень важные, ключевые слова "я один") в данном случае не более чем костюм с театральными кружевами, который можно в любой момент снять?
Не тут-то было. Ключ к разгадке образа - последняя строка: "Жизнь прожить...". Здесь Пастернак снимает с себя все маски, отстраняет от себя всю пыльную бутафорию и прямо признается: "Да, это именно жизнь, а не театральная сцена". Жизнь, где "всё тонет в фарисействе". Безрадостная картина, не правда ли?
Но, может быть, у других всё не так безнадежно?
Вот Владимир Высоцкий. Цитирую его постоянно, потому что нахожу у него много такого, что очень похоже на мою нынешнюю систему взглядов на окружающую действительность.
Песня "Охота с вертолетов". Ее тоже несомненно можно уже отнести к разряду современной классики.
Помните?
 
Те, кто жив, затаились на том берегу.
Что могу я один? Ничего не могу.
Отказали глаза, притупилось чутье.
Где вы, волки, былое лесное зверье?
 
Вы наверняка заметили, что и здесь мелькнули два слова, которые мы уже видели у Пастернака: "я один". И если Пастернак заканчивает свой поэтический текст поговоркой (то есть народной мудростью, в которой еще проглядывает надежда, пусть и слабая), то Высоцкий честен и со слушателями и прежде всего с самим собой: он НИЧЕГО не может.
Не будем забывать: песня написана от имени волка, затравленного зверя, на которого устроена облава. Это уже не бледный Гамлет в лучах театральной рампы, а хищник, дикий зверь. На него идет охота. Здесь уже в ход идут не бутафорские шпаги, а клыки и ружья. Здесь всё - смертельно. И времени - предельно мало (гораздо меньше, чем у пастернаковского персонажа).
Пастернак - человек, Высоцкий - зверь.
У Пастернака - кулисы, у Высоцкого: лес, берег реки.
На Пастернака смотрят зрители (кто с любопытством, кто равнодушно), за Высоцким неотступно следят безжалостные, зоркие глаза охотников.
Есть разница?
"Декорации" изменились, но не изменилась суть: борьба, конец которой, как это ни печально, предрешен.
А теперь сравните свои ощущения с моими: кому мы больше сочувствуем? Кому сопереживаем?
Оставляю этот вопрос без ответа. Пусть каждый ответит на него сам.
А вот Есенин. Его разговор с черным человеком тоже многим из нас известен. Это на мой взгляд одно из самых трагичных и самых сильных произведений Есенина.
Кто-то видит в черном человеке представителя "царства теней", кто-то самого прародителя зла, кто-то - половину больной, истерзанной части души самого Есенина. Не в этом суть. Вспомним, чем заканчивается разговор с тем, у кого по меткому выражению Есенина глаза "покрываются голубою блевотой":
 
Я взбешен, разъярен и летит моя трость
Прямо к морде его, в переносицу...
 
Страшно.
(Кому-то, кто с такими чувствами на свое счастье не сталкивался, вероятно, даже немного смешно).
Ну всё, кажется, убил, освободился. И что же?
 
Месяц умер. Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь? Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою. Никого со мной нет.
Я один. И разбитое зеркало...
 
Здесь уже не подмостки, даже не жутковатый лес, наполненный тенями и призраками.
Здесь - разбитое зеркало (вспомним, очень нехорошая примета). Что же произошло? Пытался уничтожить самого себя - и не смог. И снова: одиночество, пустота. Утро, начинается новый день, а жить дальше нет ни желания, ни сил...
Но, может быть, антипод Есенина - "горлан-главарь" Маяковский с этим как-то справлялся?
Должна признаться, Маяковский очень мне близок. Он - лирик, каких еще поискать, но не все его читатели к сожалению это видят.
Вспомним строки, наверняка кое-кому набившие оскомину еще на школьной скамье:
 
Плохо человеку, когда он один.
Горе одному: один не воин.
Каждый дюжий ему господин,
И даже слабые, если двое.
 
"Один в поле не воин" - еще одна известная народная пословица. Любому нужна подмога, помощь, поддержка. Для Маяковского важно именно это: "НЕ ВОИН". Кто угодно: Гамлет, волк, но - не боец. И это - жизненная позиция. Скажу даже больше - философия. Ведь для того, чтобы воевать и одерживать победы нужна - армия (войско).
 
Закончить хочу на женской ноте, более лиричной, но не более оптимистичной.
31-го декабря 1917 года (обратим внимание на дату: какой год уходил в историю!) Марина Цветаева, которой тогда было двадцать пять лет, писала:
 
Новый год я встретила одна.
Я, богатая, была бедна,
Я, крылатая, была проклятой.
Где-то было много-много сжатых
Рук - и много старого вина.
А крылатая была - проклятой!
А единая была - одна!
Как луна - одна, в глазу окна.
 
Картину, пожалуй, и не нужно дорисовывать. Только что отгрохотала революция. Ночь. Неизвестность. Луна. И молодая женщина над листом бумаги. И впереди еще - трудная, одинокая, но гордая жизнь, полная лишений и потерь.
Луна - одна (на небе), а она одна - на белом свете.
Единая, незаменимая...
И напоследок - ахматовский "Реквием".
Как и в какое время, в какую эпоху он писался, напоминать не будем.
Вот они, эти строки:
 
Эта женнщина больна.
Эта женщина одна.
Муж в могиле, сын в тюрьме.
Помолитесь обо мне.
 
И если у молодой Цветаевой хватает еще сил на гордость, на негодование: "А крылатая была проклятой!", то здесь - смирение, кроткая просьба: "Помолитесь"...
Наверное, и правда: в такой ситуации больше ничем помочь-то и нельзя...
Такие цитаты наверняка можно найти и у других авторов.
Город одиночества - у каждого он свой. Иногда он мрачный, сумрачный, неприглядный, но, бывает, даже туда пробиваются из других миров лучики света. Он соприкасается с другими мирами, с другими системами...
И он не настолько бызвыходен, как кажется его обитателям...
А вот куда выход: вверх или вниз, во тьму или к свету, решает только тот, кого это напрямую касается...
Хочется верить, что всё-таки в большинстве случаев - к свету.
А иначе, какой в них смысл, в этих холодных, пустых городах?