Первая Книга Деяний

Во имя Закона начинается Первая Книга Деяний.

Стило заострённое пишет по воску,
Пурпурною краской рисует меч.
Из золота веры, из меди страданий
Застёжки и кант на книге судьбы.

О вампире Гедионе.
Он происходил из того же племени, что и Иисус и Иуда. По его словам, счастье пришло к нему в чёрных одеждах: ещё мальчиком его забрали в рабы и увели в Рим, проволоча через жгучую пустыню на верёвках. Но, заступив на свою работу, он чем-то вызвал одобрение хозяев, так что его всё возводили и возводили выше с должности на должность. К тому времени он уже ловко владел латинским наречием и носил новое имя Квинт. Затем, когда ему минуло двадцать пять, хозяин даровал ему свободу, и Гедион сделался его вольноотпущенником. По принятому тогда обычаю, он продолжал служить тому же господину и жил очень хорошо, как муха в меду; но его душу сгубила гордыня.
Он возжелал власти и безбожного знания и благоговения; и оттого стал заниматься тёмными науками, а также творил ночные ритуалы во славу подземных богов, Плутона, Либитины и других аидовых идолищ. Молитву его услышали: столь долго призываемое зло однажды пришло к нему в облике, подобном человеческому, однако то был не человек. Гедион говорит, что вначале принял его за демона, но это оказался один из нас, по имени Гай Фауст, этот вампир теперь уже мёртв телом и страдает в аду.
Указанный Фауст обратил Гедиона во тьму своею кровью, как это делается: сначала пил из жил Гедиона, пока тот вовсе не изнемог, а потом дал ему отведать проклятой влаги из своих вен. Проглотив этот огненный яд, Гедион упал без чувств, сердце его остановилось, дыхание пресеклось, и все члены свело агонической судорогой. Проведя в забытьи многие часы, он пробудился тёмной тварью. Потому-то нас и называют неумершие – перерождаясь, мы погибаем, но затем возвращаемся в этот мир бессмертными. И так же, как человек обретает вечную жизнь на небе, мы обречены на вечную жизнь на земле.
Перед тем они сотворили обряд, который и сейчас проводят. А именно, Гедион облачил левую руку в стальное кольцо, и к левому плечу его прикололи фигуру летучей мыши – поскольку, как известно, за левым плечом у каждого стоит чёрт. Голову Гедиона окропили кровью убитой жертвы, и он пил ту же жидкость из чаши. Затем он осенил себя богомерзким знаком пентаграммы, символа сатаны, и душа его умерла навеки. Так грех гордыни губит самых славных людей; недаром он считается страшнейшим.
Вампир Гедион взял в жёны Фаусту, сестру Гая Фауста, тоже носферату, и они проживали втроём одним домом. Безбедно текло их потаённое существование среди свитков, рукописей, астролябий и реторт, пока нежданно тьма невежества не захватила Рим. И Рим погиб от своей гордыни, всё пучась и пучась, точно лягушка из басни, которая возомнила себя царём. Так же, как эта лягушка, Рим раздулся до такой степени, что лопнул. Во время неразберихи смуты погибли и Гай Фауст, и Фауста, а Гедион тщетно искал себе покойное место, и тут наткнулся на меня. Но об этом я здесь уже писал.

О клане Фарамонда Крутобокого, и как мы в него вошли.
Война всё пылала. Наконец, пожар ратной вражды пришёл и в то место, где находились мы.
С одного боку к нашей стране приблизились лютозрачные франки, а с другого римляне: первые хотели захватить нас, вторые – отвоевать бывшие свои земли. Эти римляне только назывались так, на самом же деле они происходили из восточной империи, а в Риме не только не жили, но даже в глаза его не видали. Между молотом и наковальней нет спасения. Оставалось только ждать, какая жажда окажется сильнее: к наживе или к мщению.
Провинцию объяло волнение; готы точили мечи, римляне молились, девицы плакали. А Гедионом и мной овладел такой ужас, что мы бежали прочь, укрылись в лесной пещере, легли там, закупорили накрепко вход и закрыли глаза.
Гедион и я претерпевали голод много ночей, но, наконец, должны были выйти за пропитанием, дабы не погибнуть от истощения. И тут оказалось, что мы погрузились в голодный сон в одном государстве, а проснулись в совершенно другом.
Массилия досталась гололягим франкам, сражения же никакого не было. Наш король, зная, что не сможет победить, решил по доброй воле пожаловать врагам то, что они собирались отнять силой, и обрести друзей в лице прежних противников. Вот так нас поднесли франкам в подарок, словно бы мы были золотыми блюдами или оливковым маслом или стадом коров.
Удача не обошла и римлян. Они напустились на Италию, одержали в битве верх и вновь вступили в Рим после пяти дюжин лет изгнания. Но прошлое величие не возродилось, а город поработился нашей восточной империей – как её потом назвали, Византией. Как мы ни надеялись, как ни заклинали фортуну, Рим был мёртв и не воскрес.
Гедион и я, после длительных скитаний по лесной чаще, поселились в местности, название которой я не могу припомнить, да оно и не имеет значения. Люди, жившие там, были достаточно обильны, чтобы утолять нас своей кровью и не вымереть; они обитали деревнями или поодиночке. Там мы узнали, какой сейчас год и какая вера и на каком языке говорят, и точно очнулись от чёрной помрачённости; а год тогда был 537 от Рождества Христова.
И вот, мы обосновались в этой стране и дюжину лет бродяжничали по её грязным дорогам. Мы настолько хорошо овладели лисьим искусством уходить от облавы, что уже почти потеряли страх, а напрасно.
Люди, у которых мы крали жизни, больше всего времени дрались между собой, подравшись, садились чистить оружие, а завершив этот единственный труд, которым они себя отягчали, шли пьянствовать до потери рассудка. И мы благополучно здравствовали среди сих внебрачных сыновей природы, пока не наткнулись на своих сородичей.
Будь трижды благословенно одиночество, если его стена ограждает от таких друзей, как эти! Лучше бы нам онеметь, как камням, и лишиться рук, как змеям, чем говорить и обниматься с ними!
Эти чужие вампиры нашли нас однажды ночью, и их было семь тёмных тварей, нас же – двое. Они говорили на лающем языке варваров, их обременяли огромные мечи, и по безобразному варварскому обычаю, они носили штаны. Запах их соперничал с серным ароматом преисподней. Уродливые их лица, толстые и глыбоподобные, бороздила свирепость, глаза блестели, как слюда в скале. Увидев нас, наряженных и остриженных, как римляне, они тут же хотели нас убить. Но затем кто-то из них ради смеха предложил отвести нас к правителю, и так они и сделали.
Правитель, по имени Фарамонд и прозванный Крутобоким за мощь своего телосложения, слегка владел латынью, так что мы сумели объяснить ему нашу тёмную природу вампира и наши дарования и опыт, что спасло Гедиона и меня от мучительной смерти. Поневоле пришлось разыграть послушание и радость по поводу встречи с ним. С нарочитым ликованием мы вошли в его отвратительный клан, притворяясь счастливыми оказаться вновь в обществе себе подобных.
Род Фарамонда обычно насчитывал одну-две дюжины тварей – говорю «обычно», поскольку то и дело они ввязывались в ссоры с соседним кланом. Тогда многие из них гибли, иной раз каждый второй.
Чтобы восполнить численность своей мерзкой общины, Фарамонд пленял смертных людей и обращал их в вампиров: пил их кровь и предлагал им свою. Тех, кто отказывался, он опустошал до смерти, так что монета могла упасть лишь двумя сторонами – либо они спасали свою душу, либо тело. Никакого обряда при сём не творилось, и напоминало это некое богопротивное и срамное братание.
Привлечённые таким образом неофиты становились дружиною клана. Никто иной, кроме воинов, был им не нужен. Женщин у них не имелось, ибо для войны девицы не годились. Что касается любви, то, боюсь, это чувство к ним не было применимо. Встретив красивую женщину, они разоблачали её донага, перегрызали ей глотку и пили кровь, а умертвив, бросались искать новую.
Любовное влечение у любого вампира сведено к жажде крови, будь даже его сердце соткано из шёлка. Но истинных супругов, какими были Гедион и Фауста, связывают сродство характеров и умов. Товарищи же Фарамонда, даже будучи ещё людьми, не отягощали себя святостью брачных уз. Никому бы и в голову не пришло сделать вампиром такое жалкое животное как женщина. Так что совершенно естественно, что они поступали так, как я говорил, то есть по-скотски.
Все их помыслы сводились к войне. Похваляясь силой, язвимые злобой, они грабили, жгли и разрушали, нападали то на людей, то на чужих неумерших, а победив, отнимали у поверженного всю кровь. И, едва стихал в их ушах шум битвы, а на губах высыхала алая жидкость, как они чувствовали беспокойство и бросались в новый набег.
В наших землях, как я уже говорил, сражались два больших клана. Они были примерно равны по силам. Иногда король клана решался победить своего соседа, наделав как можно больше воинов. Это неуёмное размножение приводило к ещё худшей беде. Пищи теперь не хватало на всех, соратники сцеплялись между собой за каждую каплю крови. Доведённые до отчаяния смертные в конце концов брались за колья, забывали страх и шли убивать нас. После жесточайших схваток число тёмных тварей в клане спадало к обычной цифре.
Словом, мы жили как волчья стая в лесу, с той разницей, что плодились куда быстрее зверей, были куда кровожаднее и потому гибли куда чаще.
Всё же смерть настигала в основном новообращённых носферату, слабых и неопытных. Как известно, вампир с течением вечности обретает всё больше силы, как вино или дерево или жемчужная раковина. Потому некоторым удавалось протянуть целых десять или двадцать лет, и для них Фарамонд учреждал нелепые должности с глупыми названиями. Так, у нас имелся «блотфлитр», «гроввардр», «вальдигейрдрагр» (то есть кровочерпий, хранитель гроба, подносчик королевского копья) и другие, не менее бессмысленные титулы; единственной обязанностью этих знатных вампиров было помогать господину в разгуле. Они очень торжественно облачались в красные одежды и золото, увенчивались коронами и украшались драгоценными застёжками, запястьями, ожерельями и поясами, которые им удавалось награбить. Сам Фарамонд носил длинные волосы, как женщина, до самого пояса, и заплетал их в косы. Камней в его короне было столько, что металл едва не переламывался под их тяжестью. У него была священная палка с двумя рогами на конце, изузоренная и покрытая золотым орнаментом. Каждый знатный вампир таскал на плечах плащ из шкур животных, предпочтительно тех, которые отличаются особой злобностью: волка, медведя; из кожи змей они делали браслеты и ошейники, потому что почитали и змею. Всё это было очень смешно.

О нашей службе Фарамонду Крутобокому.
Меня тут же засадили за чистку оружия, за починку и некоторые другие работы. Хвала судьбе! эти варвары, истинные воители, даже в страшном сне, даже упившись, не могли бы представить себе, что презренные римляне могут носить меч. Скорее, они дали бы оружие в руки девице, нежели нам, и посему мы были избавлены от необходимости участвовать в их позорных распрях.
Ещё я следил за нашими лошадьми, это называлось у них «марискалк». Гедиона же долго не могли приспособить ни к какому делу.
Фарамонд не умел ни считать, ни читать. Сама мысль его была подобна иероглифам, выбитым на сером камне. Однако же, образованность внушала ему суеверное уважение, так как он вообще боялся всего, чего не понимал. Увидев однажды, как Гедион пишет, он спросил, зачем это. Гедион ответил, что это колдовство, которое делает всякое суждение или слово вечными, так что их уже нельзя забыть.
Тогда провели испытание: Фарамонд долго говорил разные речи, а Гедион записывал. Затем, спустя какое-то время, Гедион встал, взял свои заметки и воспроизвёл всё сказанное Фарамондом от первого до последнего звука.
Все были страшно изумлены. Затем Гедион, увлёкшись, показал им арифметику: с её помощью, мол, можно вычислить, у кого больше людей и мечей, и, следовательно, кто победит. Мысль его перешла от меча к яду. Гедион всё более пламенно рассказывал об искусстве отравы, о растениях, о том, как взять яд из змеи, камня или металла, о лечении ран и магических эликсирах (если бы он знал, сколько зла принесёт ему его суемудрая болтливость!) Потом он начал разглагольствовать об астрономии и влиянии звёзд, а кончил тем, что предсказал погоду на завтра, и это сбылось.
Всё это ввергло Фарамонда в остолбенение. Он стал чтить Гедиона чуть ли не больше самого себя. Гедион же, радостный, что этот косматый сброд преклоняется перед его познаниями, продолжал поражать их маломочное воображение различными трюками. Я твердил ему, что восхищение грязных дикарей скорее унижает нас, чем возвышает. Но против натуры не пойдёшь: угли тщеславия разгорелись в сердце Гедиона в пылающее пламя, и его нельзя было унять.
Он же, кстати, выдумал мне должность «конюшего» и вообще держать коней как домашний скот. Новшество принесло немало побед Фарамонду, поэтому и ко мне стали относиться уважительнее. Сам Гедион звался теперь мальманн, то есть советник, носил волчий мех, серебряный обруч на голове, золотые цепи и прочие атрибуты величия.

Какие несчастья преследовали вампира Гедиона.
Возвышение Гедиона вызвало ярость и зависть других старых вампиров в клане. Они начали шёпотом, а закончили криком. Поначалу пытались Гедиона отравить, заставив пленных людей проглотить яд, а потом предложив Гедиону их крови. Но хитроумный вампир совсем не пил из чаши. Он всегда питался только из горла и по запаху на губах, по сердцебиенью и по ширине зрачков своей жертвы узнавал, что она напитана зельем. Так что эти их попытки провалились.
Тогда они изобрели другой план. Они взяли кинжал, покрытый глубокой красивой резьбой, и его намазали ядовитым соком, который скопился в углублениях резьбы и не стёк по лезвию. После чего один из них, очень знатный и уважаемый, предложил Гедиону стать братьями по оружию. При этом обряде, как известно, первый вампир открывает горло в знак доверия, а второй наносит ему порез своим ножом. Затем они меняются местами. Неглубокие раны у нас легко затягиваются, так что этот ритуал не опасен.
Гедион не мог отвергнуть навязанную ему дружбу. Отказ почли бы за оскорбление, предательство. Потому он согласился побрататься, однако подлый замысел злодеев от его глаз не укрылся. По завершении обряда он, под предлогом нужды, скрылся в кусты, вскрыл рану, выдавил сколько мог крови, а также употребил противоядия, которые теперь всегда носил при себе.
Выйдя из кустов, Гедион присоединился ко всеобщему веселью. Но, едва взгляды отвернулись от нас, как он, предварительно извинившись, напился крови у меня из горла, чтобы укрепить себя.
К тому времени отрава уже повредила ему: его глаза почернели, руки и ноги свело судорогой, на губах выступила слюна, зубы клацали друг о друга. Гедион без сил опустился наземь, я пришёл в ужас, и остальные тоже перепугались. Гедион заплетающимся языком велел отнести его в пещеру, где мы спали днём. Произнеся это, он лишился чувств. Яд был силён, но не смертелен. К другому вечеру Гедион уже оправился и будто бы даже не догадался, что же с ним приключилось.
Его враги раздражились так сильно, что при первом же случае напали на него с мечами, но и тут он вырвался и убежал. И тогда лиходеи решились на последнее средство: оклеветали его перед Фарамондом, обвинив в измене, в том, что Гедион хочет убить Фарамонда, править вместо него, и всех воинов соблазняет фальшивыми обещаниями.
Устроили всеобщий суд. Гедион смело вышел на середину круга и сказал так:
«Вы знаете, что я невиновен. Есть ли здесь те, кто выступят в мою защиту?»
Ему хором ответили «нет», и только немногие промолчали.
Тогда Гедион обратился к Фарамонду:
«Не говорит ли то, что все они так охотно злословят на меня, что я не имею ни одного сторонника в клане? И разве разумное существо, коим я, несомненно, являюсь, может надеяться на переворот при подобных обстоятельствах? Если бы я в самом деле решился свергнуть тебя, клянусь тьмою, ты никогда не узнал бы об этом! Причина в том, мой король, что сами они хотят захватить власть, лишив тебя такого полезного советника, как я.
Что я до сих пор сделал? Придумывал планы набегов и новое, доброе оружие, коим мы громили враждебный клан Гумберта Грустного. Варил лекарства, врачевал, благодаря чему многие наши вампиры оправились от губительных ран. Нашёл пещеры в лесу, такие хорошие, что Гумберт Грустный до сих пор не отыскал наше убежище. За что же меня ненавидят? Я сделал много пользы, а вред принёс только Гумберту Грустному, нашему злейшему врагу. Ни у кого, кроме Гумберта, нет причин желать моей смерти! Может быть, эти неумершие, что возводят на меня хулу, – предатели, посланцы Гумберта Грустного? Чем ещё объяснить их озлобление против меня?!»
Фарамонд не силён был в риторике. Пылкая речь Гедиона и невинное выражение его лица, более ясное, чем лик луны, повернули гнев Фарамонда вспять, на самих доносчиков.
Он приказал взять их под стражу и казнить, жестоким и отвратительным образом; доносчики выхватили мечи, другие вампиры выхватили мечи против доносчиков, Фарамонд тоже выхватил меч, и мы с Гедионом выхватили мечи, защищаясь. Тут началась невообразимая свалка, как будто сцепилась свора бесноватых собак во время весеннего гона. Гвалт, вопль, бранная молвь, звон сталкиваемых лезвий разносились, должно думать, до самой опушки. Потом меня ранили в ногу, грудь и ухо, и Гедион оттащил меня к пещере. Едва он закончил перевязку, как произошло ещё более страшное.

Кто таков был Гумберт Грустный, и как он вёл войну против нас.
Королём враждебного нам клана являлся вампир Гумберт Грустный, старше и умнее Фарамонда. Он веровал в Бога и дьявола, ограничивал злобу своих подчинённых, сочинял песни и вообще для варвара был довольно просвещён. Этот Гумберт Грустный, в ночь, когда разыгралось судилище над Гедионом, повёл свой отряд против нас, а может быть, случайно очутился поблизости – так или иначе, заслышав шум, он остановился и выслал вперёд разведчиков.
Узнав, что мы передрались между собой, он страшно обрадовался. Большей удачи он не мог и желать. Войско его тут же свернуло к месту нашей схватки и ввязалось в неё, превратив переполох в подлинное помешательство. Теперь уже никто не знал, кто друг, а кто враг, вампиры Фарамонда разбежались в разные стороны, а Гумберт Грустный отсёк Фарамонду голову и поднял её за волосы в вытянутой руке.
Мы с Гедионом всё это наблюдали издали, от пещер. Тут Гедион сказал:
«Сейчас или никогда!»
Затем он совершил ужаснейший поступок, о котором горько даже говорить: вошёл в пещеру, взял женщину из пленных людей, убил её и содрал с её головы кожу вместе с волосами. Он велел мне уволочь труп подальше в лес и зарыть там, чтобы никто не нашёл. Сам же натянул на себя скальп женщины. Причёска его стала в точности как у Фарамонда.
Гедион кинулся навстречу Гумберту Грустному, обнажив меч и крича:
«Вот, дьявол произвёл чудо, дабы показать вам, тёмные твари, кто теперь ваш вождь. Он наделил меня длинными волосами волшебным образом в знак королевской власти – и я призываю вас, выйдите и встаньте под моей рукой против нашего злобного врага, убийцы короля, Гумберта! Для вампира позорно прятаться в кустах, точно женщина или заяц!»
Гумберт Грустный оцепенел от удивления и никак не мог пошевелиться. Так он стоял, как жена Лота, а наши вампиры тем временем выглядывали из леса и сбегались к Гедиону.
Чудесно выросшие волосы на голове Гедиона устрашили их. У этого племени считалось, что король происходит от богов (я имею в виду их лесных идолов), и длинные косы короля – знак его принадлежности к особым, избранным, богоподобным существам. Так суеверие вмиг заставило этот народ позабыть всю свою вражду и броситься на помощь Гедиону, которого они только что едва не осудили на смерть. Гедион поднял рогатый жезл Фарамонда, после чего уверенно двинулся на Гумберта.
Тот уже успел прийти в себя. Отбросив мёртвую голову Фарамонда прочь, Гумберт поднял меч. И тут к Гедиону неожиданно пришла новая мысль. Став вампиром несколько веков назад, он был очень силён, хотя и выглядел изнеженным и хрупким; но сила древней тёмной твари исходит не от мускулов. И Гедион обратился к Гумберту с такой речью:
«Подожди! Дай мне сказать! Число твоих воинов и моих почти равно, так что ничья армия не имеет очевидного преимущества. Раз никто из нас не может быть уверен в победе, решим дело поединком. К чему тратить лишнюю кровь и губить жизни понапрасну? Сразимся один на один – и тот, кто победит, возьмёт себе всех вампиров проигравшего».
Гумберт охотно согласился. Он не ведал, что мудрые люди прячут богатство в ветхом кошельке, что сладкое вино держат в тёмных подвалах, и что худая плоть его соперника наполнена огнём многих сотен жизней. Воины окружили своих королей кольцом. Тут и я подоспел к толпе.
Гедион и Гумберт скрестили клинки. Я очень боялся, что накладные косы спадут с черепа моего друга – такой буйной была схватка. Мечи мелькали как молнии. Противники казались равными по силам. Вдруг Гедион ударил Гумберта остриём в грудь и затем, боковиной, с оборотной стороны коленей.
С криком боли Гумберт упал. Он старался встать, но не мог – сухожилия были перерублены. А из груди его хлестала кровь. Его вампиры и наши вампиры, все молчали, никто не двигался с места.
Гедион сказал:
«Настоящего короля отличают смелость, сила и удача. Что я силён и смел, я доказал мечом, а теперь я докажу, что я удачлив». Сказав это, он достал из кармана игральные кости и бросил. Выпало шесть очков. Я знал это заранее: Гедион ловко мошенничал в этой игре и ладонью осязал ямки на гранях, как – не берусь определить.
Гедион сказал:
«Бросай, Гумберт. Ты сражался хорошо и храбро. Если у тебя выпадет шестёрка, я признаю ничью, и каждый из нас уведёт своих вампиров в свою сторону, не понеся никакого ущерба».
Гумберт, уже бледный как луна, от потери крови, усмехнулся, слабой рукой взял кости и с яростью бросил оземь. Выпало пять: три на одной кости и два на другой.
Гедион сказал:
«Вампиры, я учил вас считать. Вы видели сами, фортуна на моей стороне».
Но он был хитёр и понимал, что подданные Гумберта не сдадутся без боя и беды не миновать. Поэтому, вместо того, чтобы сделать то, чего все от него ожидали, он вложил оружие в ножны и ска¬зал:
«Победа хороша, если противник хорош. Я видел, что Гумберт почти так же удачлив, как я, и ничуть не трусливее, а мечом он владеет как собственной рукой. Я не стану снимать ни его голову, ни его корону. Я мог бы пленить его вампиров, но у меня есть лучший план. Свой замысел я хочу обсудить с королём Гумбертом, но сейчас это невозможно: он ранен и ему грозит гибель. А я, как вы знаете, сведущ в медицине и могу отогнать смерть от его сердца. Посему, если король Гумберт отдаст приказ своим вампирам не поднимать спаты до конца переговоров, то я готов заключить перемирие, и пусть воины ждут, а я начну лечение».
«Я не верю в милосердие» - сказал Гумберт.
«Я тоже» - ответил Гедион с улыбкой.
Тогда Гумберт затухающим голосом повелел своим вампирам не обнажать оружия против вампиров Гедиона, пока он и Гедион не объявят своё обоюдное решение. Потом я положил Гумберта на ветви деревьев и оттащил его в пещеру. К тому времени Гумберт Грустный уже лишился сознания.

Как Гедион исцелял Гумберта Грустного.
Для Гумберта обморок был только благом: Гедион начал своё лечение с того, что ещё шире разъял его грудь ножом, промыл всё внутри и сшил. Саму рану он оставил незакрытой, чтобы следить за заживлением, а поверх положил тёртые листья каких-то трав. Известно, что вампиры намного более живучи, чем люди; человек давно уже был бы мёртв, но для Гумберта оставалась надежда, и ему почти не угрожали воспаление и антонов огонь.
К этому времени Гумберт очнулся и попросил пить. Гедион махнул мне рукой, я наполнил чашу кровью и поднёс раненому. Гумберт выпил с жадностью, хотел сесть, но Гедион ему не дал.
«Ты очнулся рано, - сказал он. – Мне придётся применить анестезию». Он взял дубинку и стукнул ею Гумберта по голове, чем снова вверг его в беспамятство. Затем Гедион свёл вместе и скрепил разрезанные жилы под коленями, крепко забинтовал, и на этом операция была окончена.
Мне приказали следить за пациентом; на всякий случай мы привязали покалеченного короля к кровати. Итак, я остался в пещере, Гедион же пошёл посмотреть, что там творят варвары-вурдалаки и как рьяно они блюдут перемирие.
Он вышел как раз вовремя, чтобы предотвратить свару: наши и чужие вампиры встали с мечами друг против друга. Гедион, повиднее выставив свои длинные волосы, немедленно скомандовал нашим сложить оружие. Это они сделали беспрекословно, и он крикнул чужакам:
«Только трусы нападают на безоружных! Только предатели нарушают приказ своего короля! Только подлые убийцы отвечают неблагодарностью тому, кто спас их предводителя! Поистине кошачье коварство и женское лукавство царят в ваших сердцах, если вы не вернёте мечи в ту оболочку, где им полагается быть!»
Это, как ни странно, возымело действие. Вампир Гедион уже тогда удивительно умел обуздать толпу. Укрощённые дикие твари, ворча, но покоряясь, столпились вкруг него, словно львы во рву, когда язычники бросили им на съедение пророка Даниэля. Тогда Гедион повелел выкатить бочки вина из запасов покойного Фарамонда, вывел большую часть пленных людей – а их скопилась в нашей пещере почти что сотня – распорядился поить смертных пленников до бесчувствия и вволю услаждаться их пьяной кровью, нашим во славу победы Гедиона, а чужим в честь излечения их короля Гумберта. И тут они начали бражничать все вместе, до самого утра, и мигом помирились.
А я тем временем сидел в пещере у ложа Гумберта Грустного. Он скоро пробудился, стал буйствовать, старался встать, и пришлось сказать ему:
«Что толку бежать из плена, если для Вас сейчас дыхание – вершина мечтаний? Кровь хлынет Вам в лёгкие и в телесные полости, и Вы убежите из плена прямо в преисподнюю. Этому я, конечно, не в силах помешать и из ада мне Вас уже не вернуть. Но так ли это необходимо? Не лучше ли сначала оправиться и выслушать условия короля Гедиона, а уж потом сражаться, если Вам так этого хочется?»
«Никакие условия Гедиона я не приму, ни под какими пытками, - заявляет Гумберт. – Ведь я знаю, что вы лечите меня, чтобы пытать, чтобы я мог выдержать самые долгие и сильные мучения».
«Сильно сомневаюсь, - сказал я. – И я давно знаю Гедиона, и думаю, что его условия будут для Вас очень выгодными, иначе он бы Вас вовсе не спасал».
Гумберт лёг, наконец, спокойно, выпил ещё крови и вскоре заснул. Гедион вернулся к нам только на рассвете, приведя с собой всю эту охмелевшую и хромающую братию из обоих кланов, все они были очень веселы и тут же завалились в гробы.

Как Гедион стал варварским королём.
На другую ночь Гедион сам повёл вампиров обоего рода на охоту за кровью.
Но ещё раньше, когда на заходе солнца все сии страдающие со вчерашнего варвары разомкнули опухшие глаза, выяснилось, что доносчики, оклеветавшие Гедиона перед Фарамондом, за день необъяснимым образом умерли, безо всяких следов насилия на теле, и это вселило во все сердца лютый страх. Наших теперь оставалось куда меньше, чем чужаков, но Гумберт об этом не знал.
За день Гумберт заметно поздоровел, швы стали срастаться. Так что Гедион выдернул оттуда нити под страшную ругань вражеского короля. После этого Гумберт ощутил сильное облегчение и позволил нам закончить перевязку и стянуть края раны. Жилы на ногах также начали сживаться.
Я веселил проклятого увечного, как мог, пока Гедион охотился, как сказано выше. Под утро Гедион оставил свою орду играть в ножички и в кости на поляне, а сам вошёл к Гумберту. Мы понимали, что пройдёт ещё один день – и пленник встанет на ноги, а значит, для исполнения плана оставался только этот час, и ни минутой больше.
Гедион начал с того, что осведомился о самочувствии Гумберта. Самочувствие его было почти в порядке, и тогда Гедион перешёл прямо к делу.
Он сказал так:
«Кто бы из нас двоих ни одержал верх, победителя ждёт большая беда».
«Это почему?» - спросил Гумберт.
Гедион разъяснил ему, что, во-первых, если объединить кланы, стая вампиров так разрастётся, что между ними начнётся грызня, как среди голодных волков; во-вторых, округа опустошена, люди озлоблены, они не потерпят на своей земле столь огромный рой адских отродий и прибегнут к церковной облаве; в-третьих, сам порядок их жизни никуда не годится.
Они ведут зверское существование, в грязи, нищете, безобразии, погибают быстрее, чем смертные мужи, словно бы и не созданы по подобию сатаны. Зло должно быть разумным, сказал Гедион. Простота простительна добру: добро само по себе хорошо. Но зло допустимо, лишь когда им руководит железный разум и мера. Вместо того чтобы наслаждаться своим могуществом, свободой и бессмертием, множить знания, по природе недоступные людям, исполнять проклятый долг, возложенный на них Богом, – то есть быть верными слугами Смерти и Страха – они без толку бродят и дерутся, точно бешеные собаки! А Гумберт согласно кивал в задумчивости. Он уже забыл свой страх перед пытками. Гедион продолжал: всему виной эта несчастная война между вампирами, но ведь они братья по крови! Тупость Фарамонда до сих пор мешала Гумберту прекратить войну, чего Гумберт, несомненно, втайне желал. Но при Фарамонде он не мог этого сделать, не поступившись честью. Он же, Гедион, римский вампир, готов предложить Гумберту Грустному такие условия мира, что никто не обвинит последнего в трусости. Он, Гедион честно одержал победу в поединке, но не ради унижения Гумберта, а только ради мира. Всё равно победитель, кто бы им ни стал, не в силах управлять обоими кланами – с этого Гедион начал свою речь и этим же закончил.
Гедион не дал Гумберту вставить слово и заговорил о законе. Гедион мечтал утвердить закон для вампиров, единый для всех. Этот закон вначале восторжествует в клане Гумберта и клане Гедиона. Потом совместными силами оба клана двинутся на соседние, дикие, и постепенно подчинят их все.
Так они и станут жить. В мирное время будут охотиться порознь, малыми группами. Во время войны сольются в большую армию; ни одна чужая община перед ними не устоит. Так же они поступят, если Святая церковь объявит на тёмных тварей потраву.
Не будет больше убийств и раздоров. Все споры станет решать суд. Важные решения они будут принимать на всеобщем собрании, куда может прийти любой вампир. Собрание они назовут мальтаг, как принято у франков. Короли кланов войдут в Великий Совет (Гедион любил пышные титулы), во главе его сядет вампир, покрывший себя наиярчайшей славой. Гедион ещё не знает, кто будет этот Правитель. Это станет известно с течением времени. Ведь их пока всего двое, и им нет смысла ссориться.
Я не верил, что Гумберт проникнется прелестями мира и закона, но ошибся. Мечта о власти, о завоевании всех прочих кланов – а это возможно было только в союзе – захватила его, как бурное море, и он погрузился туда с головой. Глаза Гумберта засверкали, рот оскалился, кулаки сжались. Он не дал Гедиону твёрдого согласия, но с увлечением принялся обсуждать условия перемирия и сожительства кланов, а я удалился.
Два короля полдня перемалывали проект своего союза, когда все уже давно спали. Потом Гедион растолкал меня и продиктовал договор, который ныне утерян, однако общий смысл его сводился к вышеприведённым словам Гедиона. Гумберт же сидел с таким довольным видом, словно это он сам всё придумал. Договор скрепили печатями, подписью Гедиона и отпечатком пальца Гумберта Грустного. Для подписи и отпечатка оба воспользовались кровью.
Затем мы, наконец, легли. На закате солнца короли подняли всех своих воинов, построили на поляне, и я зачитал соглашение. Гумберт подставил горло ножу Гедиона, а Гедион – ножу Гумберта, и в знак нерушимой дружбы они побратались и поклялись страшной клятвой перед лицом всех воинов.

О отец мой мрак!
Сколько домов нужно сжечь, чтобы развеять тебя, и воцарился вечный свет?
О мать моя кровь!
Сколько рек крови нужно пролить, чтобы кровь обратилась в воду, а вода – в благоуханное вино?
О смерть моя солнце!
Сколько смертей нужно увидеть, чтобы прожечь пелену на глазах и прозреть?
О сестра моя тень!
Сколько веков нужно беседовать с собственной тенью, чтобы не быть больше лишь тенью людей?
О песня моя тишина!

Как Гедион правил вампирами-варварами.
Труднее всего было с тем самым законом: он то и дело нарушался, и виновные не понимали, за что их наказуют. Об этом Гедион и Гумберт долго рассуждали между собою. Они говорили, что бесконечная война убивает вампиров прежде, чем те успевают уразуметь хоть что-нибудь. Словно бы они мотыльки, которые, едва расправив крылья, откладывают личинку и тут же гибнут.
Сначала закон претворялся с прежестокой суровостью. Гедион, наверное, не удержал бы в руках рогатый жезл вождя, не грози он каждый раз бунтовщикам Гумбертом Грустным – тот якобы по первому зову явится на помощь и усмирит негодяев ещё злее. Я думаю, что Гумберт по первому зову убил бы самого Гедиона, но тупоумные твари верили.
Затем гордость пробудилась в подданных Гедиона. Они мнили себя единственными вампирами, живущими по закону, и чрезвычайно этим тщеславились. И тут закон плотно врос в их сердца и начал приносить ароматные плоды.
Ни одного из их злопакостных лесных ритуалов мы не упразднили – это было бы глупо и опасно. Мы запретили лишь убийство без суда, убийство смертных ради забавы, поджог их деревень и бессмысленное насилие. Мы разведали округу на две ночи пути во все стороны. В каждом углу обжитой нами земли мы выискали надёжное убежище: нору или пещеру или заброшенное поселение. Кладбища мы не любили, там бывало чересчур много людей. Оттого охота наша стала совсем безопасной. Всё то, о чём я сказал, сделал и Гумберт Грустный у себя.
Покончив с насущными нуждами, Гедион принялся приобщать вампиров к истинной вере и запретил им под страхом гнева Господня молиться, носить крест и ладанку, приближаться к церкви, причинять вред священникам, монахам и людям, укрывшимся в базиликах у алтаря. Ибо тёмная тварь навеки изгнана с глаз Вседержителя, должна ежечасно сознавать свою проклятую природу и не смеет осквернять что-либо, посвящённое Богу, ни рукой, ни мыслью.
Гедион обучил вампиров и некоторым наукам, и они стали находить в серьёзных занятиях удовольствие. С течением вечности выделилось несколько тёмных тварей, которые умом превосходили других, и их Гедион поставил выше собратьев. Он пёкся о послушных, разумных и способных, а на всех остальных нагонял страх.
Гедион никогда не казнил смертью своих недругов. Но он не гнушался прибегать к чуду, взывал публично к воле тёмного бога нашего, чтобы сама преисподняя поразила паскудников. Так и случалось. Отступники умирали во сне или по нелепой случайности: проваливались, к примеру, в болото у всех на глазах. Не берусь определить долю участия дьявола в этих чудесах; но в короткое время все враги Гедиона повымерли.
Гедион под видом человека часто посещал людские поселения, деревни и города, и кое-когда приводил в нашу общину совращённых им смертных. Все они были ловкие, одарённые, приятные в общении мужчины, обычно римляне или иудеи, и стали хорошими вампирами. Варваров Гедион не любил и считал бесполезным учить их учтивости.
Заручившись верностью нескольких вампиров, Гедион поделил наше большое племя на шесть малых, во главе каждого поставил своих сподручников и разбросал по лесу, чтобы мы не мешали друг другу искать добычи. Его примеру последовал Гумберт Грустный, которого тоже тяготила охота с такой огромной сворой.
Тут мы так расползлись, что наткнулись на соседние кланы, сначала Хлодесвинта Вилобородого, потом Рагнемунда Волка и, наконец, Альвиса Красной Руки. Гумберт тут же послал гонцов к Гедиону, мы собрались и налетели на врага, как пчелиный рой. И каждый раз мы побеждали. Гедион часто придумывал какие-то штуки: то слепил глаза противника металлическим зеркалом, то под¬жигал и отравлял стрелы, то копал звериные ловушки, в которые те падали. Он велел смастерить дальнобойные орудия, стрелявшие камнями, – их мы видели, ещё когда жительствовали в Риме.
Вождей враждебных кланов казнили, а всякий их вампир, пожелавший соблюдать закон, мог остаться жив. И так оно и продолжалось.

Замок Мольдхус.
Пришло время, когда ум Гедиона отяготился идеей строительства. Он возмечтал создать для тёмных тварей надёжное убежище взамен неуютных и утлых пещер.
Я был против. Вампир, обитающий под жилым кровом, – это смешно! Но Гедион упёрся мыслью в свою фантазию и стал её воплощать.
Для того отыскали место в самой чаще, слегка возвышенное. Гедион задумал подземное жилище, как у муравьёв. Мы вырыли норы вглубь земли, образуя из них коридоры и комнаты, уходя всё дальше и дальше, пока не достигли воды. Там устроили колодец, в который опустили огромный винт с широкой резьбой; этот винт, вращаясь, поднимал воду наверх. Мы прорыли узкие дыры для вентиляции. Стены обили деревом и звериным мехом. Всё было устроено так, чтобы солнечный луч никогда не проникал во внутренности дома.
Жить в этом доме могло единовременно, ни в чём не стесняя друг друга, не менее трёх дюжин тёмных тварей. Строительство шло не один год. Наконец Гедион стал доволен. Комнаты украсили, в общем зале поставили длинный стол и скамьи, ещё из мебели у нас были сундуки, полки, конторы для письма и картины. Гедион натащил книги – их у нас имелось не менее двадцати штук – и разную алхимическую посуду. Тут он стал ещё больше доволен и горд. На стене зала повесили щит с эмблемой, золотой летучей мышью, перевязанный алой лентой.
Все наши вампиры не могли поместиться в дом. Но каждый из них, и даже чужак, мог искать здесь защиты от любой напасти, будь то война или стихия. Когда почва заросла травой, жилище наше стало совершенно незаметно, разве что наступить на самую дверь. Поэтому его назвали Замок Мольдхус, что значит «Дом в земле».
Мы оплели дом сигнализацией: шнурами, дёргающими за колокольцы, и теперь к нам трудно было войти неожиданно. Гедион занимался ещё тем, что приманивал диких волков, прикармливал их, и большая волчья стая прижилась возле нашего замка, бродя по окрестностям и отпугивая людей. Гедион и Гумберт завели себе воронов, учёных птиц, которые ели с ладони, понимали и произносили некоторые слова, и голубей. Встречаясь между собой, они обменивались голубями, а в случае нужды привязывали записки к ногам птиц, выпускали их, и голуби летели к хозяину. Так Гумберт и Гедион переписывались. Уже за одно только вышеперечисленное имя вампира Гедиона достойно прославления в веках и милях.

Здесь кончается Первая Книга Деяний. Составлено в-ром Гаем Йокусом.