Вторая Книга Деяний

Во имя Закона начинается Вторая Книга Деяний.

О чём мы думаем, когда открываем глаза.
Сердце пробуждается раньше разума. В миг, когда мы размыкаем очи, ещё сонные, оно может успеть сказать, чего хочет. Мы просыпались со страхом и тревогой, пугаясь каждого шороха.

О том, что происходило в это время под солнцем.
Как известно, страной нашей в это время правило два короля и один младенец. Я разумею двух братьев, Хильперика и Гунтрамна, и их малолетнего племянника Хильдеберта, который наследовал земли своего отца.
Эти три короля поделили франкское государство между собой. Чтобы никто не был ущемлён, и чтобы каждый получил и богатые и бесплодные участки поровну, они провели границы не между странами, но, наподобие старой залатанной юбки, распороли королевство на мелкие куски и их разобрали по жребию. Мало того: города они посчитали отдельно, так что во владениях одного короля могли стоять города другого. Если учесть, что при этом они беспрерывно воевали друг с другом, и города и деревни без конца переходили от одного к другому, можно сказать, что это было второе Вавилонское царство.
Возьмём, к примеру, место, где жили мы сами, Провинцию. Массилийская Провинция – теперь она зовётся Провансом – в целом подчинялась королю Гунтрамну. Но многие массилийские города, в частности, Авинион, и области вокруг них входили уже в королевство малолетнего короля Хильдеберта. А самый большой здешний порт, город Массилию, или Марсель, короли Гунтрамн и Хильдеберт вообще поделили пополам.
Эта Массилия принадлежала раньше отцу Хильдеберта, славному Сигиберту, и перешла к Хильдеберту по наследству после смерти батюшки. Когда это случилось, Хильдеберту было около пяти лет; так что его дядя, король Гунтрамн, взял на себя опеку над племянником. Вот в награду за это-то опекунство Гунтрамн и получил половину Массилии. Ибо Массилия была таким богатым портом, что ни Хильдеберт, ни Гунтрамн не желали уступить свою половину города и вечно из-за него ссорились. Как видите, всё было страшно запутано; и из-за этого двоевластия в нашей земле произошли большие беспорядки.
Когда Хильдеберт правил уже шестой год, то есть в году 581 от Рождества Христова, между ним и его дядей Гунтрамном случилась жестокая размолвка. А именно, Хильдеберт отвратил свои взоры от Гунтрамна и обратил их к другому своему дяде, королю Хильперику. Хильперик же был таков, что вечно с кем-то враждовал, а мир ему был тошен. Может быть, он сам всё и начал; или это сделали знатные люди, окружавшие Хильдеберта (которому едва ли исполнилось одиннадцать лет). Но, во всяком случае, произошло следующее.
К Хильперику прибыло богатое посольство из первых вельмож Хильдеберта. Они много беседовали между собой, о том, что следует у Гунтрамна отнять его королевство, а Хильперику и племяннику его Хильдеберту заключить между собой нерушимый союз, и о том, как Хильперик пламенно любит дражайшего своего племянника. Хильперик же так обосновал эту свою любовь: «Подлые происки нечистых сил отняли у меня всех моих обожаемых сыновей. И, волею злобного дьявола, нет у меня теперь другого преемника, кроме сына брата моего Сигиберта, то есть короля Хильдеберта, и поэтому он наследник всего моего золота, и серебра, и хлеба, и вина, и всех людей с мотыгами или же с мечами, и других богатств, за вычетом одной только моей бессмертной души, которую я унесу с собой на небо. Только пусть за эту мою доброту, покуда я буду ещё жив, мне не возбраняется пользоваться всем имуществом Хильдеберта для нашего обоюдного блага».
Послы и Хильперик подписали между собой договор. Затем, уже от Хильперика к Хильдеберту, отправилось второе посольство, которое вручило одиннадцатилетнему королю обильные подарки, выразило горячую любовь к нему его дяди и повторило клятву блюсти мир. Они подтвердили упомянутый уже договор личной подписью Хильдеберта и с тем вернулись домой.
Таким образом, Хильперик и Хильдеберт объединились против Гунтрамна. И, как я уже сказал, Гунтрамн владел одной половиной Массилии, а Хильдеберт – другой. Теперь оба хозяина Массилии стали врагами, а около Массилии жили мы, тёмные твари, и своими глазами наблюдали весь этот кавардак.
В Массилии тогда правил некий Динамий, префект всей Провинции – очень знаменитый человек, как своими злодеяниями, так и дарованиями. Он писал красивые стихи и много понимал в науках, распоряжался всеми землями Провинции от самого моря, а столицей своей сделал Массилию. Как я уже говорил, город наш был очень богат. Сюда прибывали торговые корабли из восточной Империи, из самых дальних стран, даже из Египта, поэтому Динамий нажил большое состояние на пошлинах.
И вот этот Динамий страшно невзлюбил массилийского епископа, по имени Теодор. Мне неизвестно, в чём у них был раздор. Только Динамий приказал стражникам схватить епископа на улице, на глазах у народа, и собирался вести в тюрьму. Долго он пугал слугу Божьего жестокими пытками, глумился и скалозубил над ним, так что привёл святого отца в совершеннейшее расстройство; а затем, увеселив так своё сердце, Динамий его отпустил.
Об этом после громко говорили и горожане и вся округа, и удивлялись дерзости своего префекта. Епископ же поехал к королю Хильдеберту жаловаться на произвол Динамия. Но, пока он был в пути, король Гунтрамн, хозяин второй половины Массилии и Хильдебертов враг, повелел арестовать епископа и привезти к нему для суда. Он думал, что Теодор странствует с разведывательною целью, сплетая подлый заговор против его, Гунтрамна, владычества.
Узнав об этом, Динамий сильно возрадовался. Он надеялся, что теперь епископ будет казнён и в Массилию уже не вернётся. Динамий и массилийские клирики захватили церковные постройки, отчудили храмовую утварь, расхитили казну, разграбили лари и кладовые и утащили все священнические вещи, как если бы епископ уже лежал в могиле.
Хильдеберт же, после того как заключил с Хильпериком союз, направил к королю Гунтрамну послов. Он требовал, чтобы дядя возвратил ему ту половину Массилии, которую получил за опекунство. Если же откажется возвращать, то пусть знает, что ему придётся пожалеть о своей беззастенчивой жадности. Око Господне провидит правду и наполнит меч Хильдеберта пылающей мощью огнистотрескучих карающих молний.
Так как Гунтрамн ничего отдавать не хотел, он распорядился заградить вооружёнными отрядами все наши дороги и никого не пускать путешествовать по ним в Массилию, в Авинион и другие имения Хильдеберта. Услышав об этом, Хильдеберт озаботился, как бы избавиться от этого бедствия. Он снарядил в Массилию герцога Гундульфа, очень знатного человека.
Герцог с Божьей помощью отправился и скоро приблизился к назначенному месту. А король Гунтрамн, после допроса и суда, признал епископа Теодора невиновным. Поэтому святой отец хотел вернуться в Массилию, мимоездом присоединился к герцогу Гундульфу, и вместе они соприбыли к воротам города.
Однако засовы не отперлись: Динамий, озлившись на обоих королей, – на короля Гунтрамна за то, что тот отпустил епископа, и на Хильдеберта за приезд герцога, ущемивший его свободу, совесть и суверенность, – затворил все замки, в окружении клириков поднялся на городскую стену и с её высоты злоехидно насмешничал и над епископом, и над герцогом.
Свита герцога Гундульфа и епископа Теодора расположилась возле Массилии, без толку шаталась по округе и сильно напугала нас. Затем Гундульф, поразмысливши, пригласил Динамия на переговоры в базилику Святого Стефана, находящуюся вне городских стен.
Так как это была Божья обитель, Динамий поверил в свою безопасность и вышел. А в базилике люди Гундульфа схватили его, сорвали с него всю одежду и не отпускали до тех пор, пока он совершенно не раскаялся. Тогда, наконец, распахнулись городские ворота, епископ и Гундульф, торжествуя, вступили в Массилию, и столкновения прекратились. Короткое время спустя герцог Гундульф разгородил дороги, предал Массилию под руку короля Хильдеберта, воссоздал права епи¬скопа и, взяв от Динамия богатые подарки, уехал.
Но, едва мы перевели дыхание, распри ещё пуще распалились. А именно, Динамий, злостно нарушив клятву, которую, впрочем, вырвали у него насильно, направил послов к королю Гунтрамну и сообщил обо всём происшедшем.
Король Гунтрамн был премного разгневан. Он повелел арестовать епископа и привезти к нему для суда.
Узнав об этом, Динамий сильно возрадовался: он надеялся, что теперь епископ будет казнён. Динамий и массилийские клирики захватили церковные постройки, отчудили храмовую утварь, расхитили казну, разграбили лари и кладовые и утащили все священнические вещи.
Но король Гунтрамн, после допроса и суда, признал епископа Теодора невиновным, поэтому тот снова вернулся в Массилию. Динамию пришлось воротить раскраденное, а горожане славословили Создателя за спасение их епископа.
Когда король Хильперик увидел, что между Гунтрамном и его племянником нелады растут так же быстро, как летом цветы, он решил подлить воды под корни ядовитого растения ненависти. Для того он призвал к себе верного своего служителя, герцога Дезидерия, и приказал ему причинить Гунтрамну какую-нибудь докуку и досадительство.
Выступив с армией, Дезидерий пошёл на аквитанские города Гунтрамна и некоторые из них взял. Города эти находились между землями Хильперика, севернее Испании и к западу от нас. В солдаты забирали всех мужей, от младых ногтей до седых волос, а кто не шёл, тех жестоко наказывали. Посему мы были рады, что могли укрыться в Мольдхусе: если бы мы жили средь людей, то неминуемо попались бы вербовщикам и погибли.
В такой вражде, войне и вредительстве кончился 581 год и начался год 582. К тому времени малолетний Хильдеберт правил уже шесть лет с лишком, а его дядья Гунтрамн и Хильперик – оба по двадцать лет. Надругавшись над городами Гунтрамна, Хильперик выставил стражу на границе своих владений, чтобы помешать брату отомстить.
Когда люди Гунтрамна увидели эту стражу, то тут же напали на неё и всех перебили. Узнав о побоище, Хильперик сильно рассердился. Он назвал Гунтрамна вероломным, неверным братом и стал собирать войско, чтобы вторгнуться в его королевство. Но затем передумал и отправил к Гунтрамну послов: обменявшись подарками, клятвами и извинениями, братья-короли помирились. Однако Хильперик не вернул Гунтрамну захваченных им аквитанских городов.
Затем у короля Хильперика родился сын. А так как этот король прежде уже похоронил нескольких сыновей, он в радости сердца своего приказал открыть тюрьмы и освободить заключённых. Эти узники разбрелись по всей округе и натворили потом много бед.
Таким образом, у Хильперика появился наследник, вместо столь горячо любимого племянника. Но поссориться они не успели, поскольку в Массилию прибыл Гундовальд.
Гундовальд был бастардом покойного франкского короля Хлотаря, отца Хильперика и Гунтрамна, а стало быть, мог считаться их внебрачным братом. Хотя отец его не признал, в жилах Гундовальда текла королевская кровь. И оттого он много натерпелся в своей жизни.
Гундовальд этот родился в Галлии и был обучен многим наукам. Как королевский сын, он носил длинные волосы. Отец его Хлотарь призвал его к себе; а когда тот пришёл, приказал остричь его косы и отрёкся от него. Но затем Хлотарь умер. А Гундовальд жил у своего благочестивого брата Хариберта – который так любил церковь, что даже женился на монахине. Потом Хариберт умер, и Гундовальда забрал его другой брат, Сигиберт, тот, что отец Хильдеберта. Этот вновь постриг Гундовальда и выслал его.
Гундовальд бежал прочь из Франкии, в Италию, где опять отрастил косы и женился. Тогда на него обратил взор восточный император Тиберий. Он восхотел сделать Гундовальда нашим королём, и орудовать им так, чтобы франки и подданные Империи жили согласно. Поэтому Гундовальд взял у Тиберия денег и с ними прибыл в Массилию, точно неизвестно зачем.
Его приезд навёл большой страх на Гунтрамна – ведь Гундовальд мог быть признан франкским королём. А Хильдеберт, напротив, велел массилийцам принять приезжего с почестями. Так что Гундовальд жил сколько-то у нашего епископа Теодора, а затем уехал в Авинион.
Король Гунтрамн посчитал Теодора пособником бастарда. Посему он повелел арестовать епископа и привезти к нему для суда.
Узнав об этом, Динамий сильно возрадовался. Он и массилийские клирики захватили церковные постройки, отчудили храмовую утварь, расхитили казну, разграбили лари и кладовые и утащили все священнические вещи, надеясь, что теперь епископ будет казнён.
Но король Гунтрамн, после допроса и суда, признал епископа Теодора невиновным. И епископ вновь вернулся в Массилию.
А Гундовальд, испугавшись за свою жизнь, убежал на отдалённый остров в море. И люди короля Гунтрамна захватили всё его имущество: серебро, золото и прочие вещи.
Кроме того, у нас случилось ещё несколько бедствий. К западу, за рекой Роданус, уже начинались земли готов, а с востока приходили и разбойничали лангобарды, проживавшие в Италии. Так что наша Провинция была ущемлена между лангобардами и готами; на севере злобствовал Гунтрамн, на юге – морские штормы; а с неба на нас обрушилась жестокая чума. От этой чумы гибли многие люди, вампиры же, выпив чумной крови, тяжело хворали, но не умирали.
В году 581 от Рождества Христова из восточной Империи к Хильперику прибыло посольство. И оно хотело высадиться в нашей Массилии, но побоялось тех беспорядков, что у нас творились. Поэтому они высадились у готов, в Агате. Там корабль разбило о скалы на куски. Все вещи, и подарки восточного императора, выбросило на берег, откуда их растащили люди Агаты по своим домам.
Вскоре многие из этих ценностей объявились у нас в Массилии на рынке. Так, мы видели золотые монеты, присланные императором, каждая весом в один фунт. На лицевой стороне был нарисован кесарь и выкована надпись, окружавшая царственное чело как нимб или венок: «Тиберий Константин, вековечный август», а на обороте возчик управлял упряжкой, попирая колёсами слова: «Слава римлян». Так что было очень смешно и печально, когда «слава римлян» продавалась на нашем рынке на переплавку.
Затем ещё произошло несколько церковных событий: Лугдунумский собор (город Лугдунум впоследствии получил имя Лион), и съезд всех епископов Провинции в Массилии. Божьи наместники прибыли к нам со свитой, клириками, повозками, лошадьми, превесьма красиво, торжественно и благочестиво. И, кроме того, король Хильперик издал новый указ о еретиках, очень жестокий.
Ибо раньше неверных и безбожников карали различными способами: денежным штрафом, отъё¬мом половины имущества, бичеванием кожаными ремнями и ссылкой на отдалённый остров – как то повелось ещё со времени римских императоров, Феодосия, Юстиниана, Диоклетиана и прочих. И даже эти наказания иными считались чересчур суровыми: Святой Мартин и некоторые другие прославленные пастыри поднимали свой голос против насилия, дабы изуверство не ввергло еретика в упорство. Они полагали, что в храм Христа надобно призывать словами милости и добрым убеждением. Но король Хильперик счёл, что всё это бессильные меры. Поэтому он особым указом велел крестить всех иудеев поголовно, а кто вовремя не окрестится, тому выкалывать глаза.
Мы же узнали об этом вот как. В Массилии издавна проживала торговая еврейская семья, очень богатая. На девице из этой семьи должен был жениться один молодой иудей из города Туронума. И вот его-то отец, по имени Приск, прославился самым прискорбным образом. А именно, когда был издан упомянутый бесносвятный указ, Приск явился к королю и просил отсрочить крещение до свадьбы его сына.
Поскольку Приск многим услужил двору, король дал ему согласие. Всех же остальных иудеев насильственным образом окунули в купель. Оттого они жестоко завидовали Приску, который один мог теперь служить вере своих предков; и этот Приск был для них всё равно что здоровый человек посреди зачумлённого города. Тогда крещёные иудеи подкараулили Приска и убили; а родичи Приска убили убийц. К такой вот странной распре привела их христианская вера.
Ещё я хочу рассказать об одном человеке, жившем недалеко от нас и прославленном среди всех людей как святой. Звали его затворник Госпиций. Он велел замуровать себя в башне близ крепости Ницеи, облачился в вериги и власяницу, а питался только хлебом и финиками. В постные дни он не ел и эту негобзовитую снедь, употребляя только отвар из египетских трав, которые он за большие деньги заказывал у нас в Массилии. Добро бы ему было кушать ещё и саранчу, как Иоанн в пустыне, так как её развелось в наших землях невиданное сонмище, но, видно, думал он, что грешно поедать чужую плоть:
«Гнусность какая – ей-ей! – в утробу прятать утробу!
Алчным телом жиреть, поедая такое же тело!» - если говорить словами Овидия.
Человек этот сотворил множество чудес. Так, он изгонял нечистый дух из женщин и девиц, немому вернул дар речи, и сам же этот немой рассказывал о своём дивном уврачевании на всех перекрёстках. Ещё он исцелил слепого, нарисовав на его болящих веждах крест елейным маслом. Но самым знаменитым его деянием было чудо с лангобардами.
Однажды затворник Госпиций воззвал со своей башни ко всем жителям Ницеи. Он, в ужасных и грозных словах, велел им укрыться в стенах города, ибо скоро придут злобные лангобарды. Предсказание это скоро сбылось: лангобарды в самом деле пришли, как они это делали постоянно, и, опустошая всё на своём пути, достигли Ницеи. Но город был заперт. Тогда, в ярости, они побрели по округе и наткнулись на башню, где сидел затворник.
Окружив его обиталище, разбойники тщетно искали вход – ведь башня была замурована. Тогда они забрались на крышу, пробили в ней дыру и проникли внутрь. Там они нашли святого мужа, обтянутого цепями и одетого в ветхое вретище. «Это дурной человек, вор и живорез, - сказали себе лангобарды, - вот почему его заперли в этой тюрьме. Избавим же мир от зловидной гадины» - и они вознесли меч над главою Госпиция. Но Господь громом опалил их пальцы, и меч выпал на¬земь. Поначалу это немало напугало пришельцев, после же они порешили, что какой им толк в этой башне, ежели тут нет ни золота, ни разноцветных камней, ни шелков, а есть одни только пауки да пыль. И так как они никак не могли убить Госпиция, а Ницея была заперта, то вскоре все лангобарды ушли обратно в свою землю.
А теперь, к большому расстройству всех массилийцев, сей святой человек умер, источенный червями и гнилостями, точно перележалое яблоко. Но когда он испустил дух, черви тотчас исчезли. Пока несли его прах, многие старались ещё коснуться его напоследок, и возникла большая сутолока.
И конечно, в такое время, если не только люди, но и бессмертные люто враждовали между собой, жить было совершенно невозможно. И спасти нас могло только единение всех тёмных тварей против бурь этого смертного мира.

Вихрь перемен жесток и страшен:
Ломает стены, сметает башни,
Дубы корчует и крыши рушит,
Бросает в пропасть людские души,
С судов рыбачьих рвёт снасти,
И люди плачут от счастья.

О знамениях, отметивших это время.
Итак, к этому времени Гедион правил уже две с лишним дюжины лет, то есть очень долго. И уже дюжину лет никто из верных нам вампиров не погиб, а было таковых две руки у Гумберта и одна рука и ещё четыре пальца у Гедиона, считая меня, и ещё много в отдалённых землях, и все эти тёмные твари блюли закон.
В то время наступил уже год 582 от Рождества Христова, в этом году было множество странных и жутких знамений. Уже в начале года случилось несколько гроз: лил ливень, грохотал гром и била превеликая молния. В январе цвели красные розы, на многих деревьях тоже выросли цветы, которые не закрывались даже ночью.
Затем на западе появилась новая огромная звезда с лучезарным хвостом удивительной величины, ярко искрящимся. Первый раз её заметили ровно в полночь, когда били колокола.
И в каждом городе, как нам впоследствии рассказали, были свои знаки в том году. Так, жители северных городов не раз видели, как небо охватывал рдеющий огонь, словно от пожара, слепящий глаза и кровавого цвета. В Паризиусе из облаков вместо доброго дождя  закапала кровь и обрызгала всех, кто шёл по улице. Это казалось тем ужаснее, что все мы помним, как сын Господень превращал воду в вино, и нетрудно было угадать, чьё чудовищное чадо способно оборотить в кровь дождевую влагу. В Андекависе сотряслась земля; в Сексонуме обрушились стены; в Бурдигалу вошли волки, так дерзко, как если бы их приглашали, и всех городских псов предали поеданию в своих лютых челюстях. Битуриги, Вазатум и многие другие города сильно пострадали от огня. В Нарбоне и Альбиге разразилась чума, страшнее которой ещё никто не видывал.
Такие приметы и бедствия посетили всякое место по всей стране. Как я слышал от людей, дикие птицы влетали в церкви и крыльями гасили лампады. Стены человеческих домов оказались обрызганы кровью, которая неведомо откуда взялась. А в одном месте, когда человек разорвал руками кусок хлеба, кровь заструилась из разлома на ковриге. И, наконец, после сентябрьских ид все мы видели очень красивое затмение луны.
Смертным было много горя в указанном году. Саранча так расплодилась, что съела дочиста всё, что росло из земли. Был град, мороз, засуха, мор скота, чума и оспа. Всё это, конечно, предвещало большое зло для праведных людей.
Так же и в последующие годы знамения продолжались, но уже не с такой силой.

К чему приводят неудачные шутки.
Мой друг и господин Гедион к тому времени так возгордился, что смех брал смотреть. Он таскал на макушке свой богомерзкий парик, выдубив и закрепив кожу одному ему известными средствами, пока не отрастил собственные волосы, и причёской походил на Самсона. Поверх волос он носил золотую корону, очень грубо выкованную, с драгоценными камнями, на шее – золотую цепь с фигурой летучей мыши, на плечах – плащ из волчьего меха. Рогатый жезл Фарамонда он велел перековать и увенчал его крыльями летучей мыши. Построив Мольдхус, он восседал там на деревянном троне, покрытом пурпуром. Чёрного ворона приучил находиться на левом плече, а ручные волки лизали ему ноги. Сам зал украшали анемонами и красными розами, так как он называл их цветами крови. На потолок подвесили большое круглое зеркало из шлифованного металла, которое отражало свет ламп и выглядело как луна.
Так что я втихомолку смеялся, но Гедион этого не замечал. Он учредил несколько праздников для всех наших вампиров: одни взял из легенд варварского народа, к которому мы примкнули, другие – из латинских мифов, третьи – из иудейских сказаний, и получилась у него причудная и страховитая смесь, как если б он в котёл плеснул разом водки, вина и хмельного мёда.
Главнейшим торжеством была Чёрная ночь, та, что перед самым Рождеством и длиннейшая в году. Он установил и другие праздники и говорил, что это дьявол по воле Божией вдохновил его на их создание, так как сатана есть только слуга и тень Господа, и без всевышнего повеления бессилен устраивать порчу. Затем Гедион написал книгу, в которой пояснял, откуда и зачем появился первый вампир.
Видя всё это, я решил однажды пошутить над Гедионом. Когда мы как-то ночью стояли снаружи, любуясь звёздами, я заметил ту самую огромную хвостатую звезду, о которой писал выше, и которая загорелась в полночь. И ради забавы я сказал Гедиону:
«А что если, господин мой, Вы и есть тот сын дьявола, о котором пророчествуют книги Священного Писания? Видите, какая яркая звезда пылает в небе! И зажглась она ровно в полночь, точь-в-точь, как при рождении сына Божьего. А вспомните все остальные ужасные знамения: как птицы тушили церковные лампады, как разломленный хлеб истекал кровью, и все другие. Не есть ли то знаки, что Антихрист должен, наконец, вступить на свой благопротивный путь? Я видел Ваши деяния – только сын дьявола мог совершить их».
«Стало быть, мы все скоро погибнем в Озере Огненном, и Господь уничтожит нас, как должно. Именно это предрекается в пророчестве об Антихристе» - сказал Гедион с улыбкой.
«Я думаю иначе, - ответил я, сохраняя вящую серьёзность. – Ведь после воскрешения Христа люди не вознеслись на небеса. Вместо того им открылось их истинное предназначение, чтобы они на земле блюли себя и изготовились к ожидающему их райскому блаженству. Вот и неумершие, быть может, вовсе не сгорят сразу же в геенне огненной. Тёмные твари – лишь тени людей. Так и судьба Антихриста будет подобна судьбе Христа, как тень. Зло рано изгонять из мира. Ежели уничтожить дьявола, как Господь будет проверять людские души?»
«И какова же, по-твоему, должна быть судьба Антихриста?» - сказал Гедион.
«Антихрист есть Христос наоборот, его зеркальное отражение, - продолжал я своё празднословие. – Так что предсказать нетрудно. Христос познал муки на своём крёстном пути, а Антихрист должен познать славу. Для тёмной твари, которая вечно терзается ужасом и стыдом, не знает ни любви, ни чревоугодия, ни спокойного сна, именно наслаждение должно стать испытанием. Антихристу суждено всех порочных созданий привести под ярмо закона и дать им познать своё проклятие. И вовсе это не противоречит пророчеству. Ад грешника – в его собственном сердце. Наша совесть и есть то Огненное Озеро, которое будет сжигать нас ежеминутно. А совесть эту должен пробудить Антихрист, принеся нам Закон, Знание, страх Божий и так далее».
Гедион в задумчивости смотрел на косматую звезду, и я почувствовал, что шутка удалась. И по глупости своей или по воле злобного дьявола я решился довести розыгрыш до конца.
«Я вижу, Вы не верите мне, господин, - изрёк я. – Давайте спросим совета у высших сил, кто из нас ближе к истине. Бросим кости, и у кого окажется больше очков, тот, стало быть, прав».
Гедион, развеселясь, кинул кости. Выпала, как всегда, шестёрка. Затем кости кинул я. Шестёрка выпала и у меня.
«Вот как, - сказал Гедион, удивившись моему везению. – Выходит, мы оба правы? Бросим-ка ещё раз».
Он кинул кости, смошенничав, как всегда, и получил шесть очков. Затем кинул я, заранее зная, что потерплю поражение, но ошибся: у меня тоже вышло шесть. Это второе совпадение пошатнуло спокойствие Гедиона, и в сердце его возжёгся огонь.
«Этого быть не может, этого быть не может» - повторял он, а во взоре его я видел мольбу о том, чтобы так быть могло. И, тяжким усилием скрепив себя, он прибавил колеблющимся голосом: «Поистине, небо и ад смеются над нами! Бросим в третий раз, это священное число».
Мы бросили, и вновь выпали две шестёрки.
Гедион стал сильно бледен от волнения, а взгляд его приобрёл бесноватый блеск. Дрожащими руками подбирая кости, он сказал:
«Три шестёрки всеми называются числом дьявола. Скажи правду, друг мой, жульничал ли ты?»
Я бы и рад был в этом признаться. Но плутовать я не умел, да и сам перепугался.
Тогда Гедион окончательно возомнил, что моими устами рёк какой-нибудь демон, и решил это проверить с помощью гадания. Это гадание применяли и люди, и оно славилось правдивостью предсказаний. Люди берут при этом три священные книги: Ветхий Завет, Евангелие и Псалмы, кладут на алтарь, три дня постятся и молятся, потом идут к алтарю и открывают книги в первом попавшемся месте. Фраза, на которую они наткнутся, и является предсказанием. Но мы, конечно, не смели по тёмной природе нашей взять книги Священного Писания. Я затруднялся сказать, чем их заменить. Но Гедион произнёс следующее:
«Когда Бог позволяет дьяволу одолеть человека, тот пользуется тремя главными инструментами: безумием, страстью и страхом. Яркий пример чудовищного безумия мы видим у Элия Лампридия в его жизнеописании Гелиогабала. Этот император, бывший жрец, думал только о церемониях и своём обожествлении. Каждый день плясал у алтаря, а сенаторы сидели вокруг, как в цирке. Он приносил человеческие жертвы, и для них отбирал самых знатных и красивых мальчиков по всей стране; казнил каждого, кого подозревал в непочтительности к себе; первое, что он сделал для государства – выставил на видном месте в Риме свой огромный портрет. Он ходил только по лепесткам роз, на ложе не ложился, если оно не было покрыто пухом из-под крыльев куропаток. Не ел ничего, кроме вымени, пяток верблюдов, гребней петухов и языков павлинов и соловьёв. Гостей засыпал с потолка таким количеством фиалок, что некоторые под ними задохнулись и испустили дух. Он носил всегда пурпурную тунику, обшитую золотом и всю в драгоценных камнях, причём говорил, что отягчён бременем наслаждения. Однажды дал в цирке морское сражение в каналах, наполненных вином. Не знал ни одной науки и лишён был даже простого здравого смысла, а о развратных его подвигах ходили прямо-таки сказочные легенды. Самого себя он мнил богом, выше и лучше Юпитера. Повсюду стояли его статуи и изображения. Можно ли найти более сатанинское жизнеописание?»
Я смиренно выразил своё согласие с ним.
«Что касается страсти, то тут мы можем обратиться к греческим богам: чего только они не творили ради утоления страстей и в особенности злобы и похоти! Проникали на ложе любви то быком, то облаком, то золотым дождём, порождали чудовищ, похищали и девиц и мальчиков, соединялись с сёстрами, матерями и дочерьми, и даже сама богиня любви Афродита появилась ниоткуда, как из отрезанного детородного органа Урана, брошенного его оскопителем в море! А когда они не развратничали, то непременно воевали, ссорились, воровали, учиняли перевороты, развлекались азартными играми, обжирались и пьянствовали, и ни одну заповедь не оставили ненарушенной (я подумал, что, пожалуй, затруднительно требовать от языческих идолов почтения к заповедям Божьим, но промолчал).
Тут у нас выбор невелик, - продолжал Гедион, - и подойдёт только «Теогония» Гесиода. А о страхе мы вволю можем прочесть у мудрейшего Светония в его шестой книге «Нерон». Тот такого трепету напустил на подданных, что его терпели несмотря на явное слабоумие, а потом свергли, и началась не менее ужасная смута. Этот Нерон начал свой змеиный путь с убийства собственной матери и жены, вторую жену в припадке гнева умертвил пинком, лишал жизни каждого, кто противоречил ему, затем сжёг пол-Рима, обвинил в этом христиан и предал их казням. Он и сам был несчастен – больше всего на свете хотел быть певцом, но на горе себе и людям родился в семье цезаря. Впрочем, я мог бы назвать жизнеописания императоров не менее жестоких, но этих книг у нас нет».
Как видите, Гедион основательно увлёкся мыслью, что избран судьбой для того, чтобы просветить разум тёмных тварей, заковать их в кандалы Закона и дать им познать своё проклятие. Хотя ум Гедиона был слишком твёрд, чтобы вообразить себя Зверем, он вполне поверил, что ему по силам стать учителем и наставником и обуздать хоть немного творимое дикими вампирами бесчинство. Как я говорил, главнейшим его грехом была гордыня, уже раньше сгубившая его душу, а теперь помрачившая и рассудок.
Природу вампира он видел не только в зле, но также в знании. Для обретения знания дано вампиру бессмертие, и память – прижизненное наказание вампира за его пороки, ибо мы помним всё, что теряем, и не в силах ни вернуть, ни забыть погибшее. А другим возмездием является осмысление природы вещей и понимание своей богопротивности, отверженности и преступности – то, что именуется совестью или сознанием.
По этому поводу Гедион ссылался на Оригена и отчасти на гностиков. Ориген говорил об обладающих свободой тварях, отступивших от добра, а отступить от добра значит делать зло. Только уразумение сущности зла помогает этим свободным созданиям вернуться к Богу. После этого пункта Гедион начинал немилосердно переиначивать и калечить Оригена, доказывая, что тот имел в виду познание как отрицание Бога, недоверие к нему, сомнение в божественных догматах. Праведный христианин отвергает зло не потому, что он на опыте постиг, что оно плохо: он вообще не должен задумываться о том, правильны ли заповеди Господни или неверны. И тут же приводил знаменитую формулу Тертулиана о противоположности веры и знания: «Credo quia absurdum est», то есть «Верю, потому что бессмысленно». Человеку надлежит прибегать к Богу, как дитю к матери, не размышляя. Оттого-то смертный, ищущий в Писании логику или пользу, падёт в геенну огненную, хоть бы даже он и был при этом благонравнее дюжины ангелов. Если с Гедионом продолжали спорить, он переходил к ереси манихейства, к Древу жизни и Древу смерти, затем к зороастризму, вечной борьбе тёмных и светлых сил, из которой и родился весь мир, к изначальному Хаосу, покуда в умах слушателей не воцарялся этот самый хаос, и они не повторяли вслед за Тертулианом: «Верю, ибо это абсурдно».
Итак, Гедион возложил решение своей судьбы на гадание по книгам. Положив все перечисленные им книги на стол, пропостившись целую ночь, истязав себя дневным бдением и обратив все свои помыслы к воле тёмного бога нашего (ибо творить молитву Господу мы не имеем права), Гедион в моём присутствии вошёл в зал, приблизился к столу с книгами и по очереди открыл их, тыкая внутрь пальцем левой руки. Попавшиеся ему таким образом строчки он оглашал вслух.
Он открыл книгу Лампридия об императоре Гелиогабале и прочёл:
«Он добивался того, чтобы в Риме почитался только один бог Гелиогабал».
Затем открыл «Теогонию» и прочёл в ней:
«Более всех почитают её и бессмертные боги».
В этой строке подразумевалась богиня смерти Геката. Почти уже убеждённый, Гедион открыл последнюю книгу, о Нероне, и там попал на такое место:
«Он подарил всей провинции свободу, а судьям – римское гражданство».
Это тройное предсказание: преклонения подданных, поддержки со стороны высших сил и благих реформ, которые суждено претворить именно ему по всей стране, – совершенно утвердило Гедиона в его намерении. Так что он стал готовиться в путь. И оказалось, что это гадание в самом деле говорило истину, и из его сумрачных предначертаний родилось тёмное Сообщество. Подобно тому, как Рим появился благодаря ворожбе по полёту птиц – как о том писал Энний:
«По августейшем гадании основан был Рим знаменитый».

Кости брошены.
Первым делом он раздобыл себе карту нашей страны, или, вернее, довольно дурной рисунок, но выбирать было не из чего. Затем беседовал со всеми нашими вампирами, ещё раз объехал наши владения, долго что-то высчитывал на восковых дощечках, вздыхая и обхватив голову руками. Наконец, ему показалось, что все трудности, ловушки, топи и взгорья судьбы предусмотрены. Тогда он написал вампиру Гумберту Грустному, нижайше приглашая его посетить Мольдхус.
Гумберт прибыл рано утром, перед самым рассветом, испил крови и почти сразу лёг в гроб. Так это называлось, хотя вместо гробов мы уже пользовались самодельными спальными ящиками, более просторными и обитыми мягким мехом.
Гедион к тому времени уже не ходил на охоту сам – добычу ему приводили в дом твари нашего клана. А он занимался всецело безопасностью, дисциплиной и образованностью своих подданных, как то и подобает властителю. Когда после заката все наши ушли на лов, Гедион уединился с Гумбертом Грустным в зале.
Мне он приказал остаться. Хотя Гедион писал красивее меня, он считал недостойным правителя исполнять эту низкую работу самому. Потому и я, как писец, последовал за королями кланов в зал и могу теперь поведать об их разговоре.
Когда Гедион сообщил, что намерен облачить в узду Закона всех тёмных тварей на земле, Гумберт Грустный выпучил на него глаза. Но он промолчал. Гедион рассказал приблизительно, как именно собирается это делать. Следствием должно было стать установление того самого Великого Совета, Кодекса, Суда и прочих атрибутов государства, о которых они уже давно договорились.
«А от меня что требуется?» - спросил Гумберт с разгоревшимся взором.
«Оставаться здесь и править всеми нашими пятью кланами твёрдой рукой, не отступая ни на волос от Закона и стирая по возможности все различия между родами. Для этого ты должен будешь переселиться сюда и как можно чаще приглашать к себе вожаков для пиров и попоек, чтобы они получше подружились меж собой».
Гумберт сказал, что они хотели, помнится, идти войной на все враждебные роды и банды.
Гедион отвечал, что вампиры не люди. Если повести большую армию неумерших в отдалённые земли, это неминуемо приведёт к опустошению всей округи от смертных, к голоду, горю и гибели. Так что он надеется привлечь на свою сторону каждого из глав семейств поодиночке, с помощью одних только слов. Затем всех этих главарей он соберёт в одном месте, вероятнее всего, в Мольдхусе. Тогда, уговорами или угрозами, они сумеют убедить их учредить в своих землях тот же порядок, что так успешно и благотворно действует здесь.
Таким образом, Гумберт Грустный остался в Мольдхусе владыкой над пятью кланами. Спустя неделю он перевёз сюда свои драгоценности, золото, ткани, меха и оружие.
Но Гедион сделал и ещё кое-что. Он вызвал вампира, которого давно выделял среди остальных и называл своим сыном. Этому, по имени Марциан, он под розой приказал следить за Гумбертом Грустным, за его лояльностью к Закону, за его верностью Гедиону.
И затем мы отбыли, очень торжественно и весело.

Луна – это сыра кусок:
Желта и кругла и дыряв её бок.
Святой Гавриил
Сыр сварил и поставил, чтобы застыл.
Но тут налетела туча
Голодных и жадных мышей летучих.
За две недели
Всю луну летучие мыши съели.
Святой Гавриил вздохнул,
Взял пряности, сливки и начал варить вторую луну.
Но, увы! Опять не осталось ни крошки.
Ведь нет на небе летучей кошки.

Здесь кончается Вторая Книга Деяний. Составлено в-ром Гаем Йокусом.