Шестая Книга Деяний

Во имя Закона начинается Шестая Книга Деяний.

Король на кресле сидит,
В багряницу и пурпур одет.
Он пьёт полынь и вино
Из рубиновых рубленых чаш,
Похлёбку ложкой вертя,
В изобилии соусы лья,
Он ест кабаньи бока,
Разлоскутивши шкуру ножом.
Змея ползёт по земле,
Извиваясь и громко шипя,
Во двор вползает она,
Под порогом находит дыру,
По залу быстро скользит
И текучим хвоста серебром,
Под креслом тело свернув,
Обвивает башмак короля.
Как нож в кабанье ребро
Погрузились клыки под ремень,
Вину и перцу сродни
Замешались отрава и кровь.
Наутро умер король,
Схоронилась средь грязи змея.

Плыть необходимо, жить нет необходимости.
Итак, к тому времени уже отцвела весна. И Марциан и я достигли земель короля Хильперика и продолжали бродить от города к городу и от деревни к деревне. Здесь уже почти совершенно не было галлов и римлян, только франки. В городах люди жили дико; а вне городов – хуже лесных зверей. Мы встречали обычно вампиров варварской крови, которые ни читать, ни писать не умели, не понимали они также и устного слова. Поэтому всех их мы устрашали чудесами: огненными буквами, молниями и громами, разноцветными сполохами и волшебными зельями, как я о том уже рассказывал.
Каждый встреченный нами клан мог и хотел нас убить. Только мудрость Гедиона и воля дьявола спасали нас от смерти; но, едва избегнув одной беды, мы тут же искали новой. Как бесноватые птицы, мы бросались в пропасть вниз головой и у самой земли вновь взмывали ввысь.
Мы шли на север, пока не достигли города Виридунум; Верден – его сегодняшнее имя. И там уже жили варвары, языка которых мы не понимали и которых даже буйные франки смертельно боялись. Поэтому мы повернули на запад, и проследовали через Ремус, Сексонум, Паризиус, Аврелианум и Туронум, откуда устремились на юг, в Ак¬витанию.
И вошли мы в северные земли в разгаре лета в году 583 от Рождества Христова; а вышли лишь осенью года 585, когда люди снимали урожай. И всё это время дорожная пыль была нашей пищей, дождь – умыванием, а луна – очагом.

Когда Бог создал человека, он просто пошутил.
К тому времени между двумя братьями, королями Хильпериком и Гунтрамном, разразилась новая свара, откуда проистекло много крови и зла.
К королю Хильперику пришли послы от его племянника Хильдеберта. И, когда им дозволили говорить, послы сказали так:
«Твой племянник и наш господин умоляет тебя во имя Бога сохранять и взращивать вашу дружбу. Ибо твой брат Гунтрамн злостным образом отнял у него половину Массилии, положенную ему по наследству. И потому он никак не может жить в мире с Гунтрамном и никогда не нарушит союз с тобой».
На что король Хильперик ответил:
«Всё это так, и более того, если бы мой возлюбленный племянник Хильдеберт не был так чист сердцем, то он немедленно заметил бы, что и в смерти его отца, славного Сигиберта, следует винить никого иного как Гунтрамна. И поистине этот Гунтрамн есть подобие дьявола, и мы вдвоём, я и Хильдеберт, должны сокрушить этого тирана как можно скорее и очистить, наконец, от него землю».
Вот так Хильперик лживой речью приписал Гунтрамну убийство, которое сам же Хильперик и совершил. Но юный Хильдеберт так жаждал овладеть всем наследством своего отца, что презрел преступление Хильперика и разверз ему свои объятия. И, конечно, из такого во всех отношениях подлого сговора не могло произойти никакого добра.
Когда посольство младого Хильдеберта достигло с Хильпериком соглашения и, обменявшись с ним заложниками, удалилось в свои земли, Хильперик стал собирать войско. И он надеялся побороть своего брата Гунтрамна с помощью племянника Хильдеберта.
О медведоподобный король, потомок собаки, исчадие адовой печи! Безобразно было его желание пролить единоутробную кровь, но куда страшнее казалось то, что он и малое неразумное дитя, своего племянника, совращал к смертному греху измены. И вот рать Хильперика пошла на Паризиус, Мекледонум и Битуриги и в другие города, сжигая и руша всё на своём пути, точно поток лавы из огнеды¬шащей горы. И даже из церквей они уносили священные сосуды и покровы, а сами церкви преда¬вали пламени.
Гунтрамн же выступил против него. Поскольку правда была на стороне Гунтрамна, он веровал в свою победу так же, как в Бога; и, вдохновлённая этим, его армия разгромила Хильперика. Но погибло при этом невиданное количество людей, больше дюжины тысяч.
И вот, будучи повержен, Хильперик заключил мир с Гунтрамном, и они поклялись в братской любви. Однако полчища Хильперика не угомонились, пока не разграбили всю местность, как поступили бы свиньи. Мор и война убили половину всех людей и всего скота, а воины Хильперика увели с собой вторую половину, так что долго после того эта славная страна выглядела как пустыня.
Хильдеберт же тоже собрал дружину против Гунтрамна. Однако к этому времени огненное зелье войны расплавило чашу терпения, и перед самым боем подданные Хильдеберта подняли бунт.
Они кричали, что у короля дурные советники и герцоги, которые уводят его с праведного пути. Поскольку, в преддверии сражения, все эти люди были обильно вооружены и стояли лагерем в одном месте, то, недолго колеблясь, они напали на указанных советников и герцогов, кое-кого убили, а остальных изгнали. Потому-то Хильдеберт и не смог прийти на помощь Хильперику, а Гунтрамн победил.
Гунтрамн же вдруг добровольно отдал Хильдеберту свою половину Массилии. Ибо он увидел, что жадность Хильдеберта нельзя накормить ни разумными доводами, ни угрозами. Вот так смешно окончилась эта распря, терзавшая страну почти четыре года.

Порченая лоза даёт дурной виноград.
Господь покарал Хильперика, этого злокаверзного наместника сатаны, тем, что отнял у него горячо любимого сына. И вот Хильперик, который благочестию был столь же чужд, как солнце – ночи, увидел в кончине своего сына не длань Господню, а колдовство. Он велел пытать плетьми всех своих слуг; когда мука стала невыносимой, несколько женщин призналось, что колдовали. Но сделали они это совершенно напрасно, потому что после этого их подвергли ещё более страшным пыткам и замучили до смерти.
Они сказали, что ворожбой отняли жизнь ребёнка, чтобы продлить земные года герцогу Муммолу. О Муммоле я здесь уже писал: это тот, что велел выкопать рвы в Авинионе. Хильперик вызвал к себе Муммола и велел истязать его на основании одних только глупых слов женщин; и Муммола пытали дыбой, огнём, когтями и крючьями, а затем били трёххвостками, пока сами палачи не умаялись. Муммол же, осерчав, сказал, что они напрасно так стараются и благодаря Господу он не чувствует никакой боли от пыток.
Тогда Хильперик сказал: «Не правда ли, раз он не чувствует боли, он и есть самый страшный колдун», и Муммола хотели казнить. Но, когда тело несчастного уже прощалось со своей головой, Муммола нежданно освободили и выслали в Бурдигалу. И из этого позднее произошло большое зло, ибо Муммол был сильно оскорблён и рассержен. Воистину, несправедливо обиженных умнее убить, чем помиловать.
Королева же сожгла и сломала все вещи и драгоценности умершего ребёнка, чтобы забыть о своём горе. И теперь у Хильперика по злобности нрава его не осталось более сыновей, кроме совсем маленького младенца всего трёх месяцев отроду. Этого младенца Хильперик приказал спрятать в сокрытой среди лесов вилле, чтобы уберечь от сглаза.

Молния Господня.
К тому времени, в августе 584 года от Рождества Христова, Марциан и я уже отошли от Виридунума; и на Святого Гамалиэля мы были в Ремусе, затем в Сексонуме, а на Успение Девы Марии приблизились к Паризиусу: это три красивых, добрых города, сейчас называемые Реймс, Суассон и Париж.
Повсюду в стране бродили смерть, страх и ненависть. Болезнь покосила скот; война увела людей в рабство; и, словно бы мало было этих бедствий, к нам устремилась саранча, в таком большом количестве, что в ширину растянулась на сто миль, а в длину – на сто пятьдесят. То же, что она милостью Божьей не доела, погубили мороз, жара и град. Весь урожай винограда погиб; и люди были так озлоблены, что вгоняли в свои виноградники скот, чтобы тот всё пожрал и потоптал. И они кричали при этом заклинания, на них же самих накликающие несчастье: «Так пусть ни одного побега больше не произрастёт на этой земле! Да будет она вовеки проклята бесплодием!»
И многие, да и мы сами, видели ужасные знамения: небо с северной стороны вдруг окрасилось разноцветными сполохами, и ночью стало светло как днём. С неба били молнии, спалившие множество домов. Вокруг луны возникли радужные кольца. Но мы тогда ещё не знали, какие страдания предвещают эти знамения.
Между тем король Хильперик сосватал свою дочь королю готов; и на сентябрьские календы к нему в Паризиус прибыло посольство, чтобы отвезти невесту к жениху в Испанию.
В Паризиусе воцарился великий плач, подобный дождю и самой гремучей грозе. Ибо король Хильперик отдал в приданое за дочерью множество рабов и слуг, разлучая при этом мужей с жёнами и родителей с детьми до конца их жизни. И многие, не желая уезжать, удавились или закололись, а другие пытались бежать. Оттого во всём городе содеялись беспорядки. Когда же дочь Хильперика всё же пустилась в путь, у неё обломилась ось колеса, и люди сказали, что это дурной знак – так оно и случилось.
Не успел свадебный караван покинуть Паризиус, как произошло самое плохое, чего только можно было ожидать. А именно, король Хильперик выехал на осеннюю охоту, и там его заколол ножом неизвестный мужчина.
Врагов же у Хильперика оказалось так много, что не знали, кого и обвинить в его смерти – ведь он в свирепости сердца своего поссорился с каждым человеком, которого встретил, и сотворил всё зло, какое мог. Те же, кого коснулась его рука, всю жизнь потом влачили беремя сего пожатия, ощущая его через свой позор или своё имущество или какую-либо часть своего тела. Но гибель его принесла не покой, как можно было надеяться, а безобразнейшую смуту во всём королевстве.

Ударив в дерево, молния сжигает весь лес.
Марциан и я хотели идти к Аврелиануму, но не могли этого сделать. Ибо, когда король Хильперик умер, люди из Аврелианума и Блезума напали на жителей Дунского Замка, пролили озеро крови, сожгли все припасы и дома и убивали народ остриём меча. А затем жители Дунского Замка и Карнотума ополчились на Аврелианум и расплатились с ним тем же. Но распри между городами ещё только начинались, и эта стычка, едва не погубившая нас, была только первой каплей страшнейшего ливня.
Когда король Гунтрамн узнал о смерти Хильперика, он очень горько плакал. И он подошёл к Паризиусу с войском с одной стороны, а его племянник Хильдеберт – с другой. И Хильдеберт сказал Гунтрамну: «Во имя нашей нерушимой дружбы, оставь мне мою часть владений Хильперика и войди со мной в союз». Но Гунтрамн ответил: «О какой дружбе ты говоришь, вероломный? Не ты ли предавал меня чаще, чем всходило солнце? Иди прочь и довольствуйся тем, что у тебя есть». Так Гунтрамн вошёл в Паризиус, а Хильдеберт остался вне его.
И Гунтрамн собрал народ в церкви и произнёс перед ними такую речь: «О мужи и жёны, стоящие здесь! Во имя Бога не убивайте меня. Ведь король Хильдеберт юн и не имеет детей. От короля же Хильперика родился только один младенец, ещё питающийся молоком. И если вы по наущению дьявола отнимете от меня дыхание, то среди франкских королей не найдётся никого достаточно сильного, когда враги стекутся к нашим границам. Их злые мечи искромсают обоих моих малых племянников, а королевский род Меровингов со мной угаснет».
Но не все отозвались на эти слова: многие знатные люди хотели править без Гунтрамна, от имени маленького сына покойного Хильперика. Потому они захватили младенца, отняли его у матери и обратились против Гунтрамна. Также и Хильдеберт был недоволен Гунтрамном. Поскольку одни города Хильперик получил от Сигиберта, отца Хильдеберта, другие Гунтрамн от Хильдеберта, третьи Хильперик от Гунтрамна, четвёртые Гунтрамн от Хильперика, пятые Гунтрамн от Сигиберта – ни один город в точности не знал, кому же именно он сейчас принадлежит. Поэтому они самовольно присягали Гунтрамну, Хильдеберту или малолетнему сыну Хильперика, беспрерывно ссорились, враждовали и потрясали оружием друг против друга. Кто-то вёл войну из верности своему королю, кто-то – надеясь на почести, кто-то ради грабежа и потехи, а остальные – от глупости.
Вся страна словно заразилась бешенством и чумой: речь людей превратилась в бред, а дела – в дикое буйство. Так вот случилось, что множество тёмных тварей погибло. Одни ослабели от голода, ведь страна обезлюдела. Других умертвили мечом или сожгли вместе с гробницами. Третьи не нашли места где укрыться днём, четвёртые перегрызли друг другу глотки – но так или иначе, от северных тёмных тварей осталась едва ли тринадцатая часть. И это бедствие больше любых чудес помогло нам с Марцианом. Вампиры ходили теперь одиноко, в страхе и отчаянии, мучимые жаждой, и с радостью соглашались принять Закон. Тех же, кто отказывался, мы без всяких затруднений убивали.

Восточный ветер приносит морозы.
К тому времени император Тиберий умер. Он не имел сыновей, и посему назначил наследником знатного человека Маврикия. Маврикий же был избран следующим образом. Тиберий, почуяв дыхание смерти, спросил свою жену: «Кто, по-твоему, достоин стать императором?» А жена его была влюблена в Маврикия и хотела сделать его своим мужем. И, наученная нечестивой плотью, она назвала Маврикия, рассчитывая после смерти Тиберия вступить с ним в брак. Но Тиберий супротив её мечтаний взял свою дочь, отдал её за Маврикия и объявил того своим сыном и импера¬тором, и только после этого умер.
Этого императора Маврикия сильно беспокоили лангобарды. Поэтому он дал золото юному королю Хильдеберту, с тем, чтобы тот пошёл в Италию и побил лангобардов. Но, когда Хильдеберт явился в Италию, лангобарды устрашились его силы и сказали: «Бери с нас дань, какую хочешь, но не разоряй войной» - и вручили Хильдеберту богатые подарки. Так что Хильдеберт заключил с ними союз и вернулся домой.
Увидев, что Хильдеберт предал его интересы, император Маврикий решил поставить франкским королём своего человека. Он дал золота и денег бастарду Гундовальду, тому, который раз уже принёс непорядки в Массилию. Теперь же, когда в стране буйствовала смута, Гундовальд должен был взять власть над всеми франкскими королевствами.
К тому времени с Гундовальдом соединился герцог Муммол, так злосчастно обиженный королём Хильпериком, и оба они засели за стенами Авиниона. Здесь к ним приобщилось много знатных людей, которые, услышав о смерти Хильперика, разграбили его казну и сокровища. И все вместе они пришли в Лимовик и оттуда – в деревню Брива-Курреция. Там бастарда Гундовальда подняли на щит, обнесли вдоль воинского строя и провозгласили франкским королём.

Дьявол играет в кости.
Всё это случилось в начале зимы. И, хотя время было снегу пасть на поля, вместо того, как бы показывая, что мир перевернулся с ног на голову, и грядёт Страшный суд, на виноградных вьюнах закудрявились свежие ростки и выросли ягодные грозди необычной и гадкой формы. Деревья и кусты украсились цветами, которые ласкали бы взор, когда б не были так пугающи, пахучи, странновидны, и когда б не шёл уже декабрь.
Раз однажды по ночному небу пролетел ужасный шар, светлый, как солнце, и озарил всю землю при своём движении; а из-под горизонта жгуче извергались блистающие лучи. Мы едва не расстались с рассудком, увидав такое, и бежали, как мыши от дубины, плача и дрожа. Но то было ещё не самое чудовищное. Немногим позднее, на севере был зрим и нами, и людьми пылающий огонь, напоминающий очертаниями древесный ствол и уцепившийся кроной за небо, корнями же погружённый в почву, и на верхушке сего сатанинского растения возгорелась звезда.
Нередко за полночь небесный свод с северной его стороны полыхал, как при заре или закате. На юге страны разыгралась чума; в придачу народился и новый вид чумы, прозванный «полуденным бесом». При нём внезапный припадок поражал человека, обычно в полдень, отчего тот начинал дурачиться и буйствовать, как безумец, и скоро погибал. В городе Андекависе и вкруг него сотряслась земля. А мы не знали, ликовать или отчаиваться. В одну ночь мы думали, что близок конец света, и уже чуяли на щеках палящее дыхание Озера Огненного; назавтра же нам мнилось, что сии злые знамения предрекают горе и беды для праведных людей, и торжество для детей дьявола.
В этом году сатана погубил множество епископов: Феодосия из Рутени, и Сабауда из Арелата, и Ремигия из Битуриги, по смерти которого пожар пожрал большую часть города. Аббату Лупенцию из Габалума отрубили голову, положили её в мешок с камнями и утопили, а тело погрузили в омут. Скончался и Святой Сальвий, у которого от чрезмерного пощения даже кожа на теле слезала более девяти раз, и который своим примером зажёг божественное пламя во многих душах. И также епископы Претекстат и Этерий были изгнаны из своих городов, но впоследствии вернулись.
Этерий же заслужил гонения вот какими добрыми делами. Жил в его городе клирик, назло Богу и святому обету наслаждавшийся мерзким развратом, запятнанный пороками и грешивший всеми частями тела. Этот клирик завёл себе женщину, но, дабы устранить подозрение в блудодействе, нарядил её по-мужски и коротко постриг.
Однако этот грех вышел наружу, как слизь из гнойника. Женщину схватили и сожгли, а клирика казнили бы, если б не вступился Этерий. И потому клирик заплатил штраф и остался жив. Но вместо благодарности он стал чинить Этерию разные беды, а под конец обвинил его самого в распутстве.
Словно нарочно глупец избрал самую нелепую и смешную клевету, какую только мог возвести на епископа: Этерию исполнилось уже семьдесят лет, и он, подобно потухшим угольям, не сумел бы воспламенить девицу страстью, если б даже и хотел. Но, невзирая на это обстоятельство, Этерия обесславили, изгнали из города, и лишь много позже разрешили вернуться.
Марциан и я к тому времени хотели войти в Туронум, но тут нам не посчастливилось. В смерти короля Хильперика обвинили некоего знатного человека Эберульфа и собрались его пытать и казнить. А Эберульф бежал и укрылся в базилике Святого Мартина в Туронуме. Оттуда его уже не могли извлечь под страхом гнева Господня. Всякая церковь священна, но обитель Святого Мартина священна втройне, и горе тому, кто совершит в ней насилие.
Но, покуда Эберульф прятался там, враги его скопились вокруг Туронума и в самом городе, осадили его со всех сторон, а войска их всё прибывали и прибывали. Ни один человек не мог безопасно приблизиться к Туронуму, так что король Хильперик продолжал творить зло даже после смерти.
Марциан и я удалились от Туронума и вновь обошли все северные земли, ещё более углубляя власть Закона над тёмными тварями. И уже в наше отсутствие Эберульфа убили весьма забавным способом.
К нему был подослан некий человек, который столь полюбился Эберульфу, что тот рад был заложить душу, лишь бы его ублажить. Однажды человек этот сказал: «Я бы пришёл к тебе в базилику, и мы бы славно повеселились, если б только у тебя там было хорошее вино». Эберульф возрадовался и разослал своих слуг по всей округе в поисках лучшего вина. Увидев, что все слуги ушли, и Эберульф остался один, указанный человек вошёл к нему и сильно ударил мечом по голове; мозг вытек и Эберульф скончался.
Но Святой Мартин явил свою власть, чтобы отомстить за подобное поругание святой обители: ибо в ту же ночь этого человека и всех его слуг зарубили мечами и закололи копьями вернувшиеся слуги Эберульфа; а слуг Эберульфа изувечили до смерти юродивые и слабоумные, которые часто просили милостыню у базилики. Они колотили каменьями и клюками по бедным сквернавцам так долго, что те испустили свой нечистый дух. Так кровь смыла кровь.

Как варят полынное вино.
Итак, бастарда Гундовальда возгласили королём в деревне Брева. Но сие не было угодно Господу, ибо, когда его в третий раз обносили на щите вдоль воинского строя, и воины били мечами, присягая ему, Гундовальд вдруг свалился со щита и едва не разбился. Затем же в деревне Брева сгорела базилика, та самая, где Гундовальда объявили королём. Это, без сомнения, был очень недобрый знак.
А король Гунтрамн послал своих людей для захвата городов, которые он считал своими по закону. Но горожане Туронума, Пиктавии и некоторых иных земель хотели принадлежать Хильдеберту. Посему они воспротивились и подняли свой голос против Гунтрамна.
Жители же Битуриги решили, что таковое злостное повстание бунтливых горожан должно быть покарано и посечено мечом. Они обрушились на Туронум и Пиктавию, дома и даже церкви сжигали, поля стравливали скотом, людей убивали остриём меча и учинили всяческое надругательство. Так что обитатели Туронума и Пиктавии дали клятву быть верными Гунтрамну; но немудрено, что клятву эту они скоро нарушили.
И мы с ужасом и содроганием смотрели на пожары вокруг городских стен. Мы не могли отыскать себе ни гробницы, ни крови, мечась по земле, как волки от облавы. «Желтушному мёд – горькое, бешеному вода – страшное»; также и этим людям мирная жизнь представлялась невыносимей смерти.
Тут юный король Хильдеберт направил к Гунтрамну послов; и они опять просили Гунтрамна вернуть те земли и города, что достались Хильперику от убитого им отца Хильдеберта. Теперь же, когда Хильперик мёртв, Хильдеберт должен, наконец, вступить во владение этим имуществом. И также они просили выдать на суд зловредную Фредегонду, вдову Хильперика.
Но Гунтрамн во всём отказал; сердца их распалились, и они оскорбили друг друга самыми грубыми и враждебными словами. И послы Хильдеберта сказали Гунтрамну: «Поскольку ты не отдаёшь того, что взял не по праву, знай: и над твоей головой занесён топор, который расщепил головы твоих братьев. И скоро он обрушится и располовинит твой лживый мозг». Тогда король Гунтрамн велел выгнать послов с позором и приказал бросать в них прелые опилки, конский навоз, помои и самую смрадную грязь из городской канавы, куда сливались жителями вонючие плоды толчка. Так что послы удалились, унося на одеянии пятна, а в душе – чёрный ядовитый гнев.
А королева Фредегонда, которую послы хотели отдать на судилище, вскоре подтвердила, что это их желание вполне справедливо. Ибо она видела, что Хильдеберт много сильнее её собственного сына, и в сердце к ней заползла змея зависти. Отравленная её укусами, Фредегонда снарядила некоего клирика и велела ему убить Хильдеберта. Говорят, что она опоила его волшебным зельем из мёда, трав, полыни и вина, чтобы он не чувствовал страха смерти.
Этот клирик пришёл к Хильдеберту, кинулся под его длань и сказал: «Я бежал от злобной Фредегонды, дай мне защиту». Повергнувшись в смирении к подножию его стоп, он нацепил на чело маску благочестия, и, глядючи на него, сами черти разжалобились бы. Но, хранимый фортуной и мудростью своей матери и советников, Хильдеберт проник в его замысел. Он обвил клирика верёвками и сильно бил его, пока тот не сознался в задуманном зле.
Узнав правду, Хильдеберт помиловал несчастного и позволил ему вернуться к своей госпоже. Однако, когда клирик явился обратно к Фредегонде, она приказала отрубить ему руки и ноги.
И всё же король Гунтрамн не дал судить эту жестокосердную женщину и не обратил свой лик к Хильдеберту.
Сразу после Рождества Христова он собрал большое воинство из жителей Аврелианума и Битуриги и с ним пошёл на мятежный город Пиктавию. Люди Гунтрамна всю окрестность предали железу и огню, и пали на нас, словно солнце на снег. Ограбив всех врагов, люди Гунтрамна и с теми, кто был верен их королю, обошлись точно так же.
Это повторялось много раз; наконец, когда вся страна уже истощилась, жители Пиктавии сдались и впустили людей Гунтрамна в город. А воины Гунтрамна учинили там такой разбой, что во всём городе не осталось ни одного неповреждённого места.
Бастард Гундовальд, который назвал себя королём, хотел идти на Пиктавию, но побоялся. Тогда он объехал много других городов, на юге, и в каждом городе принимал присягу: в одних от имени Хильдеберта, а в других от своего собственного имени. Кончил же он тем, что поселился в Бурдигале. И там произошла весьма богопротивная история.
Однажды Гундовальду кто-то сболтнул, что один король из восточной страны отыскал где-то палец Святого Сергия и всегда носил сей блаженный останок с собой. Когда короля одолевали враги, он вынимал заповедную мощу и тотчас палец святого повергал неприятеля в отступление.
Вняв этому рассказу, Гундовальд вознамерился и себе добыть подобный талисман, чтобы устрашать своих врагов. Должно, рядом стоял бес и подслушивал мохнатым ухом, решив на сей счёт позабавиться. Вот что случилось. Бурдигальский епископ Бертрамн сильно ссорился с неким купцом и хотел причинить ему как можно больше неприятностей. Поэтому бес нашептал Бертрамну, а Бертрамн сказал Гундовальду, что у этого купца имеются мощи Святого Сергия и другие, ничуть не худшие, реликвии.
Гундовальд и герцог Муммол пришли к купцу и потребовали выдать им святыню. Купец ответил, что пальцев Святого Сергия, равно как и других частей его досточтимого туловища, а также и праха всех прочих мучеников и угодников у него нет, да и отроду не водилось. Муммол, считая это притворством, настаивал и даже употребил в своей речи несколько выражений, какие ни в церкви, ни за столом не говорятся. Оба разгорячились, осыпали друг друга бранью, и, наконец, купец предложил Муммолу двести золотых, только чтобы он убирался и оставил его дом в покое. Но Муммол не отступился, взял лестницу, влез к купцу в окно и обыскал весь дом, а купец зали¬вался слезами. Муммол нашёл на чердаке какие-то старые кости и с ними ушёл.
Вооружившись этим амулетом, Гундовальд направил к королю Гунтрамну двух ходатаев, дав им с собой священные зелёные ветки, чтобы, по обычаю франков, никто не смел содеять над ними вред или смерть. Но не помогли ни ветки, ни украденные у купца мослы: король Гунтрамн связал обоих нарочных и приступил к ним с угрозами. Тогда послы сказали: «Мы пришли от Гундовальда, который считает себя твоим братом по крови, и он требует выделить ему его долю в наследстве. Если же ты откажешься, Гундовальд пойдёт на тебя войной. Он велел сказать тебе: когда мы сойдёмся в битве, Бог рассудит, кто из нас королевский сын».
Взъярённый этими речами, Гунтрамн приказал повесить посланцев на дыбе и бить: если они сказали правду, пусть подтвердят, а если ложь, пусть сознаются. Когда истязуемые не могли уже долее терпеть, они сказали ещё кое-что. А именно, что бастард Гундовальд похитил часть сокровищ Хильперика, и что все вельможи и советники юного короля Хильдеберта признали Гундовальда королём.
Тогда Гунтрамн испугался; ибо он страшился союза бастарда и своего племянника. Поэтому он призвал к себе Хильдеберта дружескими и приятными словами, а когда племянник прибыл, то был принят так, как если бы он был богом. После пира Гунтрамн приказал гонцам бастарда повторить всё вышесказанное в присутствии Хильдеберта. И, когда они повторили, Гунтрамн поставил Хильдеберта перед своими людьми, в знак признания его величества вручил ему копьё и произнёс:
«Вот, так же, как я даю тебе это копьё, я дарую тебе и всё моё королевство. Ибо по моим грехам нет у меня сыновей; и ты, сын моего брата, единственный из нашего рода, кто у меня остался. Так будь же моим наследником». И Гунтрамн сказал воинам: «Смотрите, о мужи, как мой славный племянник Хильдеберт возвысился и возмужал. Он больше не малое и несмышлёное чадо, ходящее под попечением зрелых мужей, но полноправный властитель людей и земель. Отриньте мятежность, которая вам свойственна, ведь он отныне ваш король, и вы должны блюсти ему верность во всём». Действительно, Хильдеберту в том году миновало пятнадцать лет – совершеннолетье по закону франков.
Затем Гунтрамн уединился с юным Хильдебертом, напоил его вином и водкой и в подробностях разъяснил, каких врагов и изменников следует остерегаться. Хильдеберт же обещал, что предаст жестокой казни всех сторонников бастарда. Поэтому Гунтрамн при помощи Хильдеберта поднял меч на Гундовальда.
Когда бастард Гундовальд узнал, что к нему близится войско Гунтрамна, он укрылся в крепости Конбанус. Выбрал же он её вот почему: близ крепости имелся родник, заключённый в каменную башню, и во время осады жители города ходили к источнику по подземному ходу и брали там воду.
Придя в Конбанус к началу Великого Поста, в феврале года 585 от Рождества Христова, Гундовальд сказал местным жителям так:
«Знайте, что все в королевстве Хильдеберта избрали меня королем, и у меня есть немалая поддержка. Но так как брат мой, король Гунтрамн, вероломно двинул против меня войско, вы должны укрыть меня за своими стенами и сражаться против Гунтрамна». Жители Конбануса впустили его в город. Когда же это произошло, Гундовальд сказал им: «Вот, я вижу, как подходит войско Гунтрамна – выходите же и сражайтесь!» Но когда горожане вышли, Гундовальд замкнул ворота и никого не пускал домой. Так что жители Конбануса оказались изгнаны из собственного жилища, а бастард и его люди завладели всей крепостью. Теперь у них было так много хлеба и вина, что хватило бы на долгие годы осады.
Король Гунтрамн окружил Конбанус, а его воины разоряли ближние селения. Они часто поднимались на холмы и ругали Гундовальда непристойными словами, а тот также отвечал им бранью. Люди Гунтрамна выстроили машины для осады, тараны на телегах и фашины; но каждый раз, как они заходили под крепостные стены, на них лили горящую смолу и бросали так много камней, что все машины поломались. Две недели спустя, описанным образом посрамившись и поняв, что им трудно будет взять Конбанус, люди Гунтрамна измыслили такую хитрость.
Они обратились к герцогу Муммолу, встретились с ним в церкви и сказали ему так:
«Герцог, опомнись: твои земли – под нашими ногами, твоя жена и дети – в наших руках. Что за пагуба застлала твой ум? Что влечёт тебя на путь, где ничто тебя не ждёт, кроме погибели? Очнись, одумайся: если ты выдашь нам бастарда Гундовальда, мы обещаем сохранить тебе жизнь. Если даже король не помилует тебя, мы сами спрячем тебя в церкви».
Муммол поверил этим людям, которые предавали столько же раз, сколько клялись. Он сговорился со всеми приверженцами Гундовальда, а затем явился к нему самому и сказал:
«Возрадуйся – твой брат Гунтрамн признаёт тебя и хочет видеть в своих объятиях, ибо совсем мало осталось от королевского рода, и он дорожит каждой ветвью. Явись к нему, он одарит тебя землями, может, меньше, чем ты желаешь, но достаточно».
Когда Гундовальд услышал, что все его соумышленники и друзья так говорят, он вскричал:
«Горе мне, проклятому в самых верных моих сторонниках! Ведь я отдал вам всё моё золото и всех моих воинов, и без вас я совершенно бессилен! Ведь ваши слова завлекли меня в эту чуждую страну. Знайте же: Бог мой судья, и если вы лжёте, да исчезнете вы с земли и из-под небес, и пусть самые ваши могилы порастут терниями и волчцами!» И Гундовальд пребывал в таком удручении, что лишь поток льющихся слёз погасил пожар в его сердце.
Но Муммол нечестивыми устами уверил его, что говорит правду. Тогда Гундовальд вышел из Конбануса и был окружён людьми Гунтрамна.
Муммол, лицезря это его бедственное положение, как можно скорее запер ворота Конбануса. Гундовальд ясно увидел свою смерть; он осенил себя крестом, сказав: «Воззри на меня, Господи, в твои руки предаю себя» и покорно пошёл с людьми Гунтрамна. Когда же по пути он споткнулся, его уронили наземь, камнем разбили голову и умертвили. И, уже у неживого, повыдергали у него косы и бороду, как могли, надругались, и даже пожалели предать земле, оставив лежать в грязи, точно труп собаки. Так он упал прямо в пропасть с вершины своей гордыни.
Муммол же и другие скоро были убиты людьми Гунтрамна, теми самыми, что соблазнили их на предательство. Так сбылось проклятие бастарда.
Теперь в нашей стране остался только старый король Гунтрамн, и наследник его Хильдеберт, с которым, как я сказал выше, Гунтрамн заключил дружеский союз. И вот, казалось бы, из этого зерна мог произрасти мир. Но тишина стояла недолго: только пока люди, упившиеся крови до рвоты, не проспались с похмелья и не восстали ото сна с новой, ещё более жгучей жаждой. И пир начался вновь. Виночерпии резали глотки, постельничие рыли могилы; менестрели мечей продолжали свою песню, где каждый стих был кровавее предыдущего.

От сотворения мира
Солнце встаёт,
Солнце садится
Шесть тысяч лет.
Колокол будит людей,
Солнце встаёт.
Солнце садится,
И ночь смыкает им веки.
Над башнями и пашнями.
Солнце встаёт.
Солнце садится
За пожарища и пепелища.

Здесь кончается Шестая Книга Деяний. Составлено в-ром Гаем Йокусом.